2012. Хроника апокалипсиса Медведев Антон

— Фишка в том, что проще всего будет выжить тем, кто сможет принять новый мир таким, каков он есть, — добавил Антон. — Если сейчас весь тот сюр, который ты сам уже видел в зонах, существует только там, то вскоре он выйдет за пределы зон. Все это будет происходить прямо здесь, в городах, на знакомых нам с детства улицах, в наших домах и квартирах. И спрятаться от этого будет просто негде.

— Я так и не понял, что именно будет — природная катастрофа или соединение разных реальностей? — спросил я, глядя на Антона.

— Что будет реально, не может пока сказать никто, — ответил Черный. — И любые прогнозы — это только прогнозы, какими бы точными они ни казались.

— Я вижу несколько вариантов, — сказала молчавшая все это время Маша. — В одном из них этот дом сгорает. В другом здесь идет стрельба, но нас здесь нет — за дом бьются две какие-то банды. В третьем дом просто разграблен, в нем выбиты стекла. И так далее. При этом я не вижу ни одной реальности, в которой этот дом сохранился бы. Вот эта картина, — она не глядя указала на стену, — будет пробита выстрелом из охотничьего ружья.

— Ты видишь ее? — тихо спросил я, пораженный словами девушки. — Эту картину?

— Это сложно назвать видением, — ответила девушка. — Я просто знаю, что она там висит.

— А если я ее завтра продам? — спросил Черный. — Или просто сожгу — сейчас, в камине?

— Я и говорю о том, что вариантов много, — не стала спорить Маша. — Но одно остается неизменным: этому дому предстоит пережить тяжелые времена. Уж извини. — Она виновато улыбнулась.

— А что будет вообще со страной? — поинтересовался я. — Какие ты видишь варианты?

— Вижу хаос, разруху. Людей пытаются куда-то эвакуировать, в городах хозяйничают банды. Ночью видно зарево пожаров. Топливо на вес золота, из-за канистры бензина могут убить. Да и просто так могут убить, жизнь человека ничего не стоит. Нет милиции, армия занята охраной стратегических объектов, да и та постепенно разбегается. В других реальностях все почти то же самое.

— Но есть хоть одна более-менее хорошая реальность? — снова спросил я.

— Есть, — кивнула девушка. — Но я не хочу о ней говорить.

— Почему?

— Есть такая примета: если расскажешь о чем-то хорошем, то оно, скорее всего, не сбудется. Поэтому я не хочу говорить об этой ветке реальности. Может быть, тогда все пойдет именно по этому сценарию.

— Но он действительно хороший?

— Скорее, это меньшее из зол, — уклончиво ответила Маша.

— Видишь, как все сложно? — Антон задумчиво смотрел на меня. — Мы знаем, что будет какой-то катаклизм, знаем те или иные сценарии его развития — какие-то похуже, какие-то получше. Но что будет на самом деле, нам неизвестно. Но уже сейчас мы видим признаки надвигающихся перемен, их становится все больше и больше.

— Но ты ведь говорил, что можно спрятаться в другом мире?

— Верно, — кивнул Антон. — И мы готовимся к этому — на всякий случай. Уже сейчас мы готовим какие-то схроны с провизией, топливом, оружием. Со всем тем, что нам может понадобиться через несколько лет. Потому что потом, когда начнутся катаклизмы, всего этого будет просто не достать.

— Да, это понятно, — согласился я. Немного помолчав, спросил: — Можешь еще что-нибудь рассказать о признаках перемен?

— Могу, — согласился Антон. — Проф говорил, что в тех отражениях, в которых он побывал, многие хорошо знакомые ему фильмы имели другую концовку, другие варианты эпизодов. Когда реальности начнут смыкаться, мы будем видеть и подобные нестыковки. То есть ты видишь фильм, который знаешь с детства, и вдруг с удивлением понимаешь, что в нем что-то изменилось. Ты был готов дать руку на отсечение, что такой-то эпизод был таким-то. Но вот ты смотришь фильм, а там все иначе. Иные костюмы, иные слова, иные детали. Иные действия. Разум нуждается в объяснении таких вещей, поэтому ты списываешь все на несовершенство памяти. Хотя память на самом деле здесь ни при чем — просто фильм реально изменился вследствие соединения веток реальностей. Именно так это и происходит — буднично, незаметно. Просто что-то вдруг меняется, становится другим. Если вместе с этим изменением изменилось и твое сознание, ты можешь вообще не заметить перемены — твоя память будет подкорректирована. Так бывает в том случае, если в той параллельной ветке реальности существовало твое другое «я», другая частичка тебя. Объединение проходит незаметно, при этом память не суммируется, а замещается. То есть в твоей новой памяти какие-то ее элементы будут от одного твоего «я», какие-то от другого. Но в целом все равно будет одна память, ты даже не заметишь того, что что-то изменилось. И есть другой вариант — когда в той, другой реальности тебя вообще не существовало. Тогда реальность меняется, а объединения памяти, сознания не происходит. В итоге ты можешь заметить какие-то изменения. Опять же все тонкости этого механизма нам пока не ясны, я описываю лишь самые общие принципы. То, как я понимаю все это на данный момент, и не факт, что мое понимание истинное.

— Ты говорил, что Проф объединил в себе несколько своих «я». Речь шла именно о таком объединении?

— Нет, — покачал головой Черный. — В случае с Профом объединялись его «я», разбросанные не только по отражениям, но и по иным временным пакетам. А это совершенно другая ситуация: если при объединении отражений наши «я» замещаются, комбинируются, то в его случае они именно суммировались. То есть в его сознании был опыт нескольких прожитых жизней.

— Все-таки это достаточно сложно понять… — покачал головой я. Потом улыбнулся: — Я уверен, что, если бы ты рассказал все это психиатру, тебя бы уж точно не отпустили.

— Наверное, — тоже усмехнулся Черный. — Но именно поэтому я к ним и не хожу.

Несколько секунд было тихо. Потом слово снова взяла Маша.

— Вы слышали о хранилище семян на Шпицбергене? — спросила она.

— Конечно, — кивнул Черный. — Есть какая-то новая информация?

— Да. Знаете, почему его построили именно там?

— Потому что там удобное место, — ответил я. — В пещерах стабильная минусовая температура. Семена там могут храниться почти вечно.

— Да, но не только это, — покачала головой Маша. — Для такого хранилища можно было найти место и где-нибудь на материке. Даже удобнее было бы с завозом семян. Но выбрали именно Шпицберген. И выбрало не правительство Норвегии, как утверждается, а гораздо более высокие структуры.

— «Серые»? — предположил я.

— Без них не обошлось, — утвердительно кивнула девушка. — А Шпицберген выбрали как раз из-за его недоступности. Если произойдет глобальная катастрофа — а точнее, когда она произойдет, выжившие разграбят все доступные им запасы продовольствия. В том числе и хранилища семян, если таковые им попадутся. Единственной гарантией сохранения семенного фонда в таких условиях является удаленность подобных хранилищ.

— Да, возможно, — согласился Калина. — Кстати, хранилище на Шпицбергене уже работает.

— Недавно о нем по телевизору рассказывали, — подтвердил я.

— У нас в России тоже есть похожее, — сообщила Маша. — Это старый рудник, в котором когда-то добывали олово. Место северное, удаленное. В подземных выработках круглый год минусовая температура. Образцы семян завозят на вертолете. Но вертолет садится примерно в ста километрах от того места, где находится хранилище. Семена перегружают на машину — это военный грузовик, кажется, «Урал». Когда вертолет улетает, семена отвозят в хранилище. О том, где находится хранилище, знают не больше десяти человек. И еще я. — Маша улыбнулась.

— А для людей там ничего не строят? — поинтересовался я.

— Для людей нет, — покачала головой девушка. — Я там все обыскала, в той пещере только семена и небольшой склад оружия. Укрытия для людей строят в других местах.

— Где именно? — тут же спросил я.

— Я знаю о четырех. Одно, самое восточное, находится за Енисеем — примерно там, где когда-то произошел тунгусский взрыв, но немного севернее. Саша говорит, что там очень крепкая осадочная платформа.

— Так говорят геологи, — уточнил Калина.

— Да, верно, — подтвердила Маша. — Это убежище целиком находится под землей. Оно не слишком большое: я не знаю, сколько людей там может укрыться, но точно не больше нескольких сотен. Внутри все обшито металлом, вдоль стен провода. Под потолком короба воздуховодов. Убежище абсолютно герметичное и сможет существовать даже в том случае, если наверху будет слой воды до тридцати метров. Там у них какое-то выдвижное устройство для забора воздуха — на тот случай, если все затопит. Хозяйничают там военные. Оборудование, продукты и прочее — все, что необходимо, — завозят до перевалочного пункта весной, по большой воде. Потом уже оттуда на вездеходах доставляют на место.

— Круто, — сказал я. — А где находятся остальные?

— Еще одно есть на Урале, ближе к северу. Там еще заповедник неподалеку. Но оно мне не понравилось: такое ощущение, что там все сделано для показухи. То есть укрытие, возможно, не настоящее. Хотя разместиться в нем могут несколько тысяч человек — оно большое.

— Кто-то на этом очень хорошо наживется, — прокомментировал Александр.

— Или уже нажился, — добавил Антон. — А скорее, и то, и другое: заработали на строительстве, а когда все начнется, будут продавать места в этом убежище по немыслимым ценам. Не за бумагу, конечно, — за золото и камешки. Но я очень сомневаюсь, что кто-то там сможет выжить. Урал будет трясти очень сильно.

— Третье убежище находится на Алтае, — продолжила Маша. — Это какой-то государственный проект, убежище очень большое. Не знаю, сколько там может поместиться людей, но это тысячи и тысячи. Место высокое, ему не страшны никакие наводнения. Но пещеры там не облицованы металлом, над головой просто камень. И если все это посыплется… Туда уже завозят продукты, стройматериалы, бензиновые генераторы — то есть все, что может пригодиться. Видела там людей с эмблемами МЧС.

И на ящиках с продуктами наклейки — «Госрезерв».

— А где последнее? — спросил я.

— На Валдае. Оно небольшое, человек на пятьсот, но очень комфортабельное. Снаружи выглядит просто как элитная база отдыха, но все основные сооружения находятся под землей. Все сделано на редкость капитально, мне понравилось. Мне кажется, что это место подготавливают для высших руководителей страны.

— А всем остальным, увы, придется рассчитывать на себя, — закончил Калина.

Весь вечер мы провели в беседах. О предстоящем конце света больше не говорили, в основном разговоры касались аномальных зон. Я слушал стажеров и все больше убеждался в том, что мне все это действительно нравится. То, чем занимались Черный и его друзья, выходило за рамки привычных представлений о мире, за рамки обыденности. Это знание пугало, но оно же служило и отдушиной, выходом из того тоскливо-бессмысленного мирка, в котором я жил последние годы. Уж лучше бродить по зонам, чем переходить изо дня в день, зная, что завтра будет то же самое, что сегодня или вчера…

Говоря откровенно, меня пугало, что мое отношение к тому, чем занимаются сталкеры, может так быстро меняться — от полного отторжения до полного принятия. Я просто не понимал, что со мной происходит. Поэтому, подумав, решил спросить совета у Черного.

— С тобой все нормально, — сказал он незадолго до того, как мы легли спать. — Разумеется, с точки зрения сталкера. И то, что твое сознание скачет, является признаком его пластичности. Поэтому просто научись воспринимать это как данность. И если твое сознание изменилось, ты должен отдавать себе отчет в том, что это всего лишь одно из его возможных состояний, что скоро оно изменится снова. У Кастанеды такие изменения сознания связывают с положением точки сборки: меняется положение точки сборки, меняется сознание. Научившись манипулировать такими сдвигами, человек может научиться собирать новые миры. Эта реальность исчезает, сменяясь другой, — и все это за счет настройки твоего сознания. Так что смотри на эти вещи спокойно, для сталкера они в порядке вещей. Со временем ты научишься их контролировать…

Не могу сказать, что разговор с Черным меня успокоил. Но что-то прояснилось, нашло свое объяснение. Поэтому заснул я довольно быстро, думая о том, что завтра меня ждет новый сложный день…

Мы сидели на берегу живописного лесного ручья: я, Калина и Проф. Здесь было очень красиво, я чувствовал удовлетворение от того, что снова нахожусь в компании сталкеров. Вот Олег снова начал что-то говорить, я сосредоточился на его словах.

— Любой охотник может найти дичь, зная повадки и следы этой дичи, — говорил он, глядя на Александра. — Если ты знаешь, что искать и как искать, если тебе известна технология, то ты найдешь. Другое дело, сможешь ли ты этим воспользоваться. К примеру, возьмем маготехнику врат, систему переброса на формуле один — там, где я с Мишелем умудрился перейти. Бери и копай, но в карман ты это не положишь. Система имеет невероятные размеры, покоится под огромным лесным массивом. Все изделия, машины, системы, изготовленные человеком, построены на антропоморфных принципах и сконструированы так, как люди воспринимают себя, на тех принципах, которые им давно известны. В электротехнике существует такой термин: разъемы, соединение двух кабелей, «папа-мама». И вся история человечества, создание механизмов и прочих систем основаны на понятных ему принципах. А если система построена не на антропоморфных принципах, смогут ли ее понять?

Проф немного помолчал. Потом продолжил:

— Я заглядывал в другие реальности своих других «я», сталкиваясь с механикой, которой не смог понять. Система изначально была не антропоморфна: скопище каких-то металлических элементов, немыслимым образом соединенных между собой, ничего того, что я знал ранее. Тогда я не стал мучиться и просто перепрыгнул в мое видение того «я», чтобы посмотреть, выйдет ли у него что-нибудь. Через пять лет он понял. Я осознал, что он понял, но не понял, что именно он понял. Понимаешь меня?

— Да, — кивнул Калина. — В общих чертах… Скажи, а тот купол, в который ты водил Черного, как в него попасть? И можешь вообще поподробнее рассказать о нем — какой он, как выглядит?

— Тот купол выглядел как тонкий абрис, состоящий из тонких нитей, венчающийся маленькой искрой-звездочкой на самом вверху. От абриса купола исходило бледное сияние синего цвета, переходившее в фиолетовый цвет у его основания.

В разных отражениях купола меняли свою расцветку до зеленого и желтых цветов.

Ночью сканируешь территорию в радиусе тридцать-шестьдесят градусов, а в двенадцать ночи, при появлении куполов, из них вытягивается то, что я называю «Нитью Ариадны». Это энергетическое волокно, висящее на высоте около метра, идущее из купола. Действия сводятся к тому, чтобы засечь ладонями эту нить, положить ладошку точно на нить и следовать, доверяясь не глазам, а тому, что ты чувствуешь рукой. Главное, не перепутать направление, нить может входить в купол или выходить. Если она идет в купол, ты идешь по ней и попадаешь внутрь. Купол внутри намного больше, чем снаружи. Огромных размеров воронка, практически идеальной круглой формы, края которой находятся под сорок пять градусов. На дне кольцевое озеро, похожее на канал из-за круглого острова, поросшего лесом, расположенного точно посередине. По поверхности воронки деревья растут таким образом, что, проходя мимо, ты не в состоянии осознать наличие этой воронки, хотя расстояние между деревьями относительно невелико. Купол накрывает воронку точно по краю. Давай предположим, что купол — это дверь с прихожей. А прихожая — это габарит самого купола. Еще никому не удалось остаться в куполе. Для того чтобы не вылететь из купола, надо оставаться на месте, превозмогая искушение прогуляться по его окрестностям. Границы внутри полусферы ты не отследишь и, скорее всего, окажешься в знакомом лесу. Купол имеет и защитные функции, генерируя искусственное пространство и сдерживая неблагоприятную утечку из соседствующих миров…

Окончания этого сна я снова не запомнил. Но был очень доволен тем, что опять увидел Профа.

Калина не только подтвердил мой рассказ о встрече, но и закончил его, пересказав ту часть беседы, которую я пока не помнил. Речь шла о том, как правильно вести себя в куполе, что можно в нем делать, а чего нельзя. Мне хотелось задать несколько вопросов, но Александр торопился на работу, ему еще надо было успеть завезти домой Машу. Да и самому мне уже тоже пора было собираться, поэтому все вопросы я решил оставить на следующий раз. Уже перед самым моим отъездом Черный предложил прогуляться в выходные в одну из подмосковных зон, я с радостью согласился.

Всю неделю я с нетерпением ждал воскресенья, в ночь перед поездкой долго не мог уснуть. Подняться пришлось в пять утра, чтобы еще по темноте ускользнуть от возможного преследования. Соглядатаев я не заметил, но добросовестно помотался по Москве, выполняя полученные от Антона рекомендации. Около половины восьмого Черный подобрал меня в условленном месте, на этот раз он ехал на большом серебристом джипе. На мой вопрос о том, чья машина, ответил, что одолжил на пару дней.

— Мои у «серых» на примете, — пояснил он. — А эту они пока не знают…

Помня о своих прошлых визитах в зону, я и на этот раз ожидал чего-то интересного, и был даже разочарован тем, что поездка оказалась обычной прогулкой. Нам не удалось увидеть ничего даже мало-мальски интересного, зона никак не отреагировала на наше присутствие. В ответ на мои слова разочарования Черный только усмехнулся.

— Просто тебе очень повезло в первые визиты, — сказал он, когда мы уже в седьмом часу вечера возвращались домой. — Многие сталкеры ходят в зоны годами, прежде чем те начинают открывать им свои секреты. Опять же, лучше не иметь никаких ожиданий — зона их чувствует. Один из знакомых Профа, Костя Черкасов, говорил о том, что в зону надо входить, как в храм. Только тогда ты сможешь найти с ней общий язык.

— Зона все-таки обладает разумом? — спросил я.

— Не знаю, — пожал плечами Антон. — Сколько сталкеров, столько и мнений. Я склонен считать, что кто-то или что-то все-таки обращает на нас внимание. Понимает, зачем мы идем в зону, что хотим там найти. На этом и выстраивает с нами какие-то отношения. Почему первые сталкеры были так удачливы? Потому что у них было особое отношение к зонам. Не такое потребительское, как сейчас. Даже мы уже не имеем того настроя — у нас есть какие-то свои цели, намерения. Мы пытаемся найти дороги в иные миры, получить какие-то знания, способности. То есть исходим из каких-то практических соображений. Первые же сталкеры были просто исследователями. Они входили в зону, открывались ей. И благодарно принимали все, что она им давала. Именно поэтому им удавалось то, до чего мы сейчас, со всеми нашими приборами и технологиями, все еще не можем добраться. Тот же Костя, например, исследовал Запретный Город — есть одна зона такая, очень необычная. Обычный человек может прожить там минуту, может несколько часов — как повезет. Костя же ходил туда десятки раз и оставался жив.

— А что это за Город и что в нем опасного?

— Что это за Город?… — Черный несколько секунд помолчал. — О нем мало кто слышал. Точнее, почти никто не слышал. Это тоже Москва, но в какой-то другой реальности. Нет ни одного человека. Вообще нет ничего живого, даже крыс. Самый настоящий мертвый город. Там никто не живет уже лет тридцать, а то и больше. Все затянуто туманом: он не сильный, но метров на двести уже ничего не разглядишь. Из-за него не видно неба, солнца тоже не увидишь — там все время серые туманные сумерки. Но это все пустяки; самое страшное в том, что время от времени там появляется Тьма. Может прийти раз за двое суток, а может дважды в течение часа. Периоды Тьмы тоже бывают разные, от нескольких минут до многих часов. Но самое интересное в том, — Черный выдержал паузу, — что эта Тьма живая.

— В смысле? — не понял я.

— Эта Тьма — не просто отсутствие света. Тьма с большой буквы: когда она подступает, ты просто шкурой чувствуешь, что она пришла за тобой. Я считаю, что это вообще нечто инопланетное. Какая-то зараза, попавшая в тот мир и погубившая его. Некая форма жизни. Когда она приближается, ты чувствуешь холод, при дыхании изо рта начинает идти пар. Потом становится темнее, еще через несколько секунд все накрывает Тьма — она спускается откуда-то сверху. Просто чернота, как облако — чернее черного. Самое главное в этот момент — отогнать ее. А это сложно. Фонарик перестает светить, словно разряжается. Газ в зажигалке отказывается гореть. Зажженный фальшфейер тлеет, как сигарета, разбрасывая жалкие искры. Эта Тьма давит, поглощает любой свет, любое тепло. Если ей удается прикоснуться к тебе, ты чувствуешь уже не просто холод — ноги и руки деревенеют за считанные секунды, глаза буквально замерзают. Не сможешь удержать ее, отогнать — погибнешь, Тьма вытянет из тебя всю твою энергию. Останется сморщенный труп, настоящая мумия.

— Ты это все серьезно? — Я недоверчиво смотрел на Антона, пытаясь понять, говорит ли он серьезно, или просто развлекается, рассказывая мне одну из сталкерских страшилок.

— Как раз в данном случае я абсолютно серьезен. Запретный Город — самое страшное место из всех, что я видел.

— И зачем туда тогда ходить?

— Хороший вопрос, — кивнул Черный. — Дело в том, что Запретный Город посещали Иные. Никто не знает, что там произошло, какое отношение Иные имеют к Тьме и гибели города. Факт в том, что они его посещали и кое-что после себя оставили. Костя Черкасов, о котором я говорил, принес из Города около десяти разных артефактов. «Зуда», которую ты видел, один из них. Он подарил ее Профу, а тот, уходя, оставил ее нам. Кроме нее и прочих безделушек Косте удалось вынести оттуда и какие-то лекарственные препараты. Он отдал их своему знакомому в институт биофизики, тот провел анализы. И один из препаратов показал просто фантастические результаты. Оказалось, что он в сотни, тысячи раз усиливал регенеративные процессы в организме. После того как были проведены опыты на мышах, дозу препарата вкололи человеку, пострадавшему в аварии. Он находился при смерти, у него были ампутированы обе ноги, поврежден мозг. Никакие обычные методы лечения его бы не спасли, повредить ему препарат уже не мог. Вкололи ему дозу — примерно один миллилитр, содержимое одной ампулы. Уже через полчаса он перестал умирать, к вечеру пришел в сознание. Через сутки у него полностью зарубцевались раны, через неделю не осталось даже рубцов. При этом постепенно начали отрастать и утраченные ноги — как хвост у ящерицы. За месяц они выросли почти до щиколоток, полностью восстановились коленные суставы. Это было настоящее чудо.

— И что на это сказали врачи?

— А ничего не сказали. Когда слухи об этих чудесах дошли до компетентных органов, пациента забрали, больше о нем никто никогда не слышал. Как и об этом ученом. Что касается Кости, то ему предложили сотрудничество, он отказался. В итоге кончилось тем, что он погиб, убегая от пришедших за ним кагэбэшников: попытался перелезть на соседний балкон, сорвался и упал с седьмого этажа. В итоге унес с собой и все свои знания о Городе: при всех его талантах, Костя был достаточно скрытным человеком, никому не доверял полностью. Обещал Профу все рассказать, показать место, где он нашел лекарства и артефакты — он называл его «убежищем», да так и не успел этого сделать. Все последние годы этой зоной очень плотно занимается Калина — хочет отыскать Убежище, найти лекарство. Догадываешься, для кого?

— Для Маши?

— Именно. Сейчас зима, в Город ходить нельзя — почти наверняка погибнешь. Зимой Тьма просто лютует, приходит едва ли не каждый час. Весной, когда станет теплее, мы снова попытаемся исследовать тот мир.

— Я смогу с вами пойти?

— В принципе да… — пожал плечами Антон. — Только ты должен отдавать себе отчет в том, что, если ты узнаешь, где эта зона, и если однажды «серые» или спецслужбы узнают о том, что ты об этом знаешь, твоей спокойной жизни придет конец. Запретный Город — тайна, за которой они охотятся уже третье десятилетие. Нас не трогают только потому, что нам удалось убедить их в том, что мы ничего о Городе не знаем.

— И они поверили?

— Мы ведь не просто отрицали. Сделали все более хитро, донесли до них эту дезинформацию окольными путями, через третьи руки. Через человека, которому фээсбэшники полностью доверяли. А от ФСБ эту информацию получили и «серые».

— Они сотрудничают? — удивился я. — ФСБ и «серые»?

— Да нет, что ты, — усмехнулся Черный. — Шпионят друг за другом. Поэтому тайны одних частенько становятся достоянием других. Мы этим пользуемся. Что касается Запретного Города: для тебя это тот Рубикон, за которым уже нет пути назад. Сейчас ты еще можешь сбежать. Потом пути назад не будет. И не только потому, что ты войдешь в круг тех, кто знает о Городе: каждый, кто там оказывается, попадает и под надзор Иных.

— Ты серьезно? — не поверил я.

— Вполне. Я не утверждаю, что они будут вмешиваться в твою жизнь. Но присматривать за тобой будут постоянно.

— И для чего им это?

— Без понятия… — Антон притормозил перед поворотом. — Так что подумай до весны, время у тебя еще есть.

— Да, я понял. Скажи, а «чистилище», куда Калина отвел «серых», — что это за мир? Какой он?

— Тоже не очень приятное место. Я уже как-то раз говорил тебе о нем: чтобы там находиться, надо научиться останавливать внутренний диалог, ВД, без этого сознание просто разваливается на кусочки, человек умирает. К слову, практика остановки внутреннего диалога сталкеру полезна сама по себе: когда ВД остановлен, мир становится менее прочным. Тот же Проф мог уйти в другой мир в любом месте — ему для этого уже не нужны были зоны. Он просто останавливал ВД, менял параметры сознания. И исчезал.

— И ты сам это видел? — недоверчиво спросил я.

— Нет, — покачал головой Черный. — Проф не любил подобных демонстраций; Считал, что такие вещи должны случаться без посторонних глаз, иначе ты рискуешь потерять свои способности. Он вообще советовал никогда не подставляться, не говорить о своих умениях, не раскрывать того, о чем говорить не следует. Помню, один раз в нашу компанию попал достаточно случайный человек, сотрудник какого-то НИИ. Мы праздновали день рождения Люминоса, и одна из наших девчонок — позже она ушла от нас — привела его с собой. Он слушал наши разговоры, слушал. А потом начал втирать Профу, что все это не более чем сказки, попытка уйти от действительности в некие призрачные миры, порожденные больным воображением. В конце же прямо предложил Профу что-то продемонстрировать — что угодно, лишь бы это выходило за рамки обыденного мира. У Профа была куча возможностей это сделать, но он отказался что-либо показать. Когда я потом спросил его, почему он не продемонстрировал ему хоть что-то, Проф пожал плечами и ответил, что у него есть более важные дела, нежели убеждать скептиков. Это вообще было в его стиле — уходить от споров…

Антон переключил дальний свет фар на ближний перед приближающейся встречной машиной. Когда она проехала, снова включил дальний свет и продолжил беседу.

— Что же касается исчезновений, то один раз было так: мы втроем, — он, Калина и я, — сидели у меня в гостиной, болтали. Потом Проф сказал, что ему пора, попрощался и вышел в соседнюю комнату. Когда мы через несколько минут заглянули туда, его там не было. Через окно он вылезти не мог — все было закрыто, мимо нас не проходил. Так что он просто исчез.

— И все это за счет остановки внутреннего диалога?

— Не только, — покачал головой Черный. — Я могу останавливать ВД, но этого мало. Чтобы оставить этот мир и попасть в новый, надо разрушить Договор. Под Договором подразумевается некий набор параметров, позволяющий нам воспринимать именно этот мир и именно так, как мы его воспринимаем. Как настройка радиоприемника — мы настроены на несущую частоту этого мира, поэтому ничего другого воспринять не можем. Но если захотеть, Договор можно изменить. Для начала достаточно просто узнать, что это вообще можно сделать. Потом ты начинаешь разбираться в том, как именно твое сознание поддерживает этот мир, как работает Договор. Как функционирует само твое сознание. И постепенно ты понимаешь, что текущее восприятие мира — это просто результат привычки. Отсекая постепенно все лишнее, ты делаешь этот мир более зыбким, более податливым. Он перестает держать тебя. Если проанализировать отчеты людей, спонтанно попадавших в иной мир, то видно, что обычно это происходило в измененном состоянии сознания. Например, в состоянии сильной задумчивости — человек идет, не смотрит по сторонам, сосредоточился на своем. Фиксация мира при этом ослабляется, понимаешь? Доходит до аномального места, переход открывается, и человек вдруг оказывается в ином мире. В нормальном же состоянии он прошел бы по этому месту, ничего не заметив. Сталкер, чье сознание пластично, может открывать такие переходы намеренно. Уровень Профа позволял делать это вообще в любом месте, без всяких аномальных зон.

— А что именно ты понимаешь под пластичностью? — поинтересовался я. — Что конкретно необходимо для изменения Договора?

— Главное, как я уже сказал, это остановка ВД. Следующая важная вещь — умение отправить на свалку свое знание о мире. Если ты твердо знаешь, что есть что, что вот это вот руль, это — стекло, а мы едем по асфальтовой дороге, чудеса невозможны — твое сознание их просто не допустит. И наоборот, если ты научишься смотреть на мир так, как будто видишь его в первый раз, если в твоем сознании не будет штампов, шаблонов, ярлыков, описывающих этот мир, он становится податливым.

— Но ведь я все равно знаю, что это руль, это стекло, а это дорога? — не понял я.

— В том-то и дело, — согласился Антон. — Помню, читал как-то один рассказ — к сожалению, не помню автора. Там речь шла о мальчике и дороге. Мальчик смотрел на асфальтовое шоссе, оно напоминало ему реку. Он смотрел на него именно как на реку, понимаешь? И шоссе вдруг стало рекой, в ней утонули несколько машин. Мальчик смотрел на эту черную реку и думал о том, как ему теперь перебраться на другую сторону — туда, где его дом. Ведь лодки у него нет. А потом он вдруг вспомнил, что на улице зима, холодно. А реки зимой замерзают. Он сказал об этом реке, и та замерзла, он перешел на другую сторону. Вроде бы фантастика, верно? Для меня же — прекрасный пример изменения Договора.

— Это все красиво, — согласился я. — Но уж очень необычно.

— Согласен, — кивнул Черный. — Но для того, чтобы реально путешествовать по иным мирам, надо разрушить шаблоны восприятия и уметь останавливать ВД.

— Но я ведь уже ходил с вами в другой мир, когда мы относили «Грааль»? Я не могу останавливать внутренний диалог, но все-таки смог перейти в тот мир.

— Верно, — согласился Антон. — Но вспомни, как это было? Ты шел, держась за мои плечи и не глядя по сторонам. Сзади тебя держал Калина. Мы просто втащили тебя в тот мир, понимаешь? Нашей силы хватило на то, чтобы изменить Договор не только для себя, но и для тебя. В одиночку ты бы мог год ходить по тому месту и не заметил бы ничего необычного. К слову, именно поэтому многие аномальщики годами бродят по зонам, но так и не находят ничего существенного. Считают, что важно найти хорошую зону, а все остальное приложится. У нас другой подход: зона может показать тебе дверь. А уж сумеешь ли ты ее открыть, зависит от тебя.

— Да, понятно… — Я немного помолчал. — Остановка ВД — это когда не разговариваешь мысленно сам с собой?

— Остановка болтовни — это лишь первая фаза. Настоящая остановка ВД, или ОВД, приходит тогда, когда в твоем сознании царит полное безмолвие. То есть ты не удерживаешь мысли — их просто нет. Чтобы понять, что такое остановка ВД, ее надо пережить.

— И как ее добиться?

— Это сложная задача… Я останавливал ВД, просто намереваясь его остановить. То есть постоянно следил за собой, за своим внутренним диалогом, и он постепенно затих. Люминос, насколько я знаю, остановил его через созерцание. У Калины была хорошая подготовка в области боевых искусств, а там состояние безмыслия считается ключом ко многим техникам. Поэтому овладеть ОВД на нужном для сталкера уровне ему не составило большого труда. Так что каждый приходит по-своему, важно лишь хотеть это сделать.

— Придется попробовать, — сказал я, задумчиво глядя на дорогу.

— Попробуй, — усмехнулся Черный. — Но сразу хочу предупредить, что на это могут уйти годы.

— Я подожду.

Новый год я встречал у Черного — в доме Антона собралось больше десяти человек. Некоторых из них я видел впервые, мне было интересно встретиться с теми, о ком раньше я слышал только из рассказов. Шаман оказался невысоким человеком лет тридцати пяти, очень спокойным и невозмутимым. Высокого парня лет двадцати мне представили как Фроста — он приехал из Сочи. Я уже знал, что он один из лучших дримеров — людей, владеющих техникой осознанных сновидений. Благодаря своим умениям Игорь мог вытягивать из сновидений уйму полезной информации. Еще одним «новичком» был Дэн, спортивного вида рыжеволосый парень со спокойным взглядом и приятной улыбкой. Здесь же были Баал, Маркиз и прилетевшие из Питера Люминос и Алла. Помимо Аллы на праздник приехали и уже знакомые мне Татьяна и Ирина.

Калины на встрече не было — как я узнал позже, Маша не захотела сюда ехать, а оставить ее одну в новогоднюю ночь не захотел уже сам Александр.

Это был хороший праздник. Я с интересом слушал рассказы бывалых охотников за неведомым, стараясь вынести из них как можно больше полезного. Татьяна рассказала о своих исследованиях в области криптозоологии, даже показала несколько снимков, запечатлевших неведомых зверей. На одной фотографии был зверь, похожий на собаку, но назвать его собакой не поворачивался язык — настолько он был необычным. Всклокоченная шерсть с торчащими из нее длинными иглами, оскаленная пасть с мелкими острыми зубами, совершенно дикий взгляд — все говорило о том, что девушка действительно сфотографировала очень странное животное. Другая фотография оказалась темной, Татьяна пояснила, что снимать пришлось без вспышки. На ней была какая-то диковинная птица вроде павлина: как рассказала девушка, она сфотографировала ее в нашем подмосковном лесу.

Мирон рассказал об экспресс-методе поиска аномальных зон на местности, Фрост и Дэн поведали о поездке на одно из «блудных» мест: по их словам, они действительно на какое-то время заблудились, при этом GPS-навигатор в течение примерно пятнадцати минут не мог выдать координаты, так как не получал сигналов со спутников.

Были и другие рассказы. Я слушал и радовался тому, что нахожусь здесь. Теперь мне казалось странным, что еще недавно я хотел убежать от всего этого — большей глупости трудно было себе представить. Мне тоже выпала честь поведать о пережитом вместе с Черным приключении — не все из присутствующих знали о нашей встрече с механическим червяком, поэтому слушали меня с огромным интересом…

Домой я вернулся лишь к вечеру первого января. Впереди были достаточно длинные праздники, я решил посвятить их остановке внутреннего диалога — уж очень мне хотелось научиться самому открывать дороги в иные миры. Увы, все оказалось гораздо сложнее, чем я думал: дни шли за днями, а внутренний диалог и не думал сдавать позиции. Потом снова начались рабочие будни, очень часто я лишь вечером, возвращаясь домой, вспоминал о том, что хотел в течение дня практиковать безмолвие.

Тем не менее постепенно я начал замечать какие-то сдвиги. Намерение остановить ВД вскоре стало присутствовать практически постоянно, это помогало наблюдать за своей внутренней болтовней. При этом я в полной мере убедился в справедливости слов Антона о том, что при наблюдении за ВД он замолкает. К концу февраля я с удовольствием отметил, что мой внутренний диалог заметно ослаб, стал прерываться долгими паузами. А в начале марта наконец-то произошло то, чего я так долго ждал: внутренняя тишина, к которой я уже достаточно привык, приобрела какие-то новые качества. Словно я поднялся на новую ступеньку: в сознании появилось удивительное, непередаваемое словами ощущение «гладкости», дыхание стало очень мягким и свободным. И вместе с этим пришло поистине всепоглощающее безмолвие — я даже ощутил восторг, настолько это было здорово. Сознание тут же вновь наполнилось мыслями о пережитом опыте, но осталось главное — память о новом состоянии, о том, что до него можно дотянуться. И точно — уже через час мне вновь удалось попасть в это удивительное состояние. Оно держалось не больше нескольких минут, но уже на следующий день я смог продлить период безмолвия минут до десяти. С каждым днем мое умение находиться в безмолвии все улучшалось, при этом я, помня наставления Черного, никому не говорил о своих успехах.

Вскоре я обнаружил, что состояние безмолвия не только не делает меня неспособным выполнять какую бы то ни было работу, но, наоборот, способствует ей. Мои эскизы, выполненные в состоянии внутреннего безмолвия, приводили моих коллег в восторг, после очередного такого шедевра мне даже прибавили зарплату. Теперь я уже привык к тому, что для того, чтобы начать работать, мне надо было остановить внутренний диалог. После чего образы ювелирных украшений сами собой начинали появляться в сознании, мне оставалось лишь успевать их зарисовывать.

К концу марта я уже научился поддерживать ОВД почти непрерывно: если в какой-то момент вдруг вываливался из этого состояния, то легко мог в него вернуться. Был уверен, что готов к встрече и с «чистилищем», и с Запретным Городом. Собирался в ближайшие дни встретиться с Черным и поговорить о визите в зону, когда произошло событие, снова надолго выбившее меня из колеи…

Был вечер вторника, за окном лил дождь. То и дело слышались раскаты грома, изображение на экране телевизора подергивалось от помех. В такую погоду надо сидеть дома, поэтому я недовольно поджал губы, когда из прихожей послышалась трель звонка.

Пришлось встать и пойти к двери. За прошедшие месяцы я уже перестал опасаться «серых», поэтому не стал спрашивать, кто пришел, и просто открыл дверь.

И замер от неожиданности. Передо мной, кутаясь в промокшую джинсовую куртку, стояла Вика.

— Здравствуй, — сказала она, взглянув на меня. — Я могу войти?

— Зачем? — холодно спросил я.

— Просто мне некуда больше идти. Мне только переночевать, утром я уйду. Пожалуйста… — Она опустила взгляд.

Только теперь я заметил, что левый глаз у нее заметно припух, на виске была царапина. К тому же она промокла до нитки и совсем замерзла: несмотря на весну, тепла все еще не было.

Наверное, мне надо было сказать «нет» и закрыть дверь. Вместо этого я посторонился:

— Проходи…

— Спасибо…

Вика зашла в прихожую, я закрыл за ней дверь. Подождал, пока она разуется и снимет куртку.

— Иди в зал. Я налью воду в ванну, погреешься.

— Спасибо… — снова поблагодарила она меня и пошла в гостиную.

Включив воду в ванной, я вернулся к Вике. Она сидела на краешке дивана, ее заметно трясло.

— Сейчас найду полотенце и одежду, и можешь идти греться…

Она лишь кивнула. Открыв шкаф, я отыскал необходимые вещи, передал ей. Вика отправилась в ванную, а я сел в кресло и стал думать о том, что все это значит.

Она вышла из ванной минут через сорок, за это время я успел приготовить ей ужин — сам я уже поел. Взглянув на девушку, отметил, что щеки ее порозовели, она больше не выглядела мокрой замерзшей курицей.

— В кухне еда на столе, — сказал я. — Иди поешь.

— Ты не будешь?

— Я уже ел…

Вика ушла ужинать. Я все так же смотрел в телевизор, но происходящего на экране не видел. Все мои мысли были заняты Викой — почему она здесь, что случилось?

Неприятности с «серыми» или это их очередная попытка добраться до меня? Этого я пока не знал.

Когда гостья вернулась, я смотрел какой-то фильм.

— Спасибо, — поблагодарила она. — Было очень вкусно.

— Пожалуйста… — отозвался я. Немного помолчав, добавил: — Я постелю тебе на диване.

— Хорошо… — Она села на диван. — Ты обиделся на меня?

— Я не хочу об этом говорить… — Поднявшись, я открыл шифоньер, взял простыню и одеяло. Кинул на диван. — Застелешь сама…

— Прости меня, — сказала она, ее голос дрогнул. — Это была моя работа. Я не знала, что полюблю тебя, я не хотела тебя обманывать — так получилось. Была даже рада, когда ты все узнал.

— Это уже ничего не меняет… — Я сел в кресло.

— Я ушла от них. — Вика посмотрела на меня, в ее глазах блеснули слезы. — Ушла, понимаешь? Ради тебя, ради нас с тобой. Не гони меня!

— Я тебе не верю, — тихо ответил я. — Ты обманула меня один раз. Можешь обмануть снова. Выключишь потом телевизор, я пошел спать… — Поднявшись, я вышел из комнаты. Зашел в спальню, прикрыл дверь. На всякий случай поставил у двери стул — кто ее знает, что на уме у этой стервы? Будет открывать, так хоть услышу.

На душе было муторно, и я понимал почему. Думал, что навсегда вычеркнул Вику из сердца, но вот пришла она, и я снова чувствую волнение. Да, предала она меня, обманула. Но хуже всего то, что я все еще ее люблю…

Осознание этого было очень неприятно. Я чувствовал, что мне хочется найти оправдание Вике и тому, что она сделала. Запуталась она, попала в лапы к «серым». Делала то, что ей велят. Теперь вот ушла от них, пришла именно ко мне. А я гоню ее, отвергаю. Прав ли я?

Я слышал, как Вика выключила телевизор. Прошло еще несколько минут, щелкнул выключатель. Что же мне делать, как поступить? Ведь люблю я ее, люблю. Прогоню ее и всю жизнь потом буду мучиться — вдруг она говорила правду? Что, если она действительно порвала с «серыми»?

Так прошел почти час. Я ворочался с боку на бок и все не мог заснуть, за стенкой время от времени слышался тихий скрип дивана — Вика тоже не спала. Понимая, что не могу больше переносить эту пытку, я встал, отодвинул стул и пошел к Вике.

— Не спишь? — спросил я.

Вика лежала на диване, укрывшись одеялом.

— Нет… — тихо ответила она.

— Мне очень хочется тебе поверить. — Я сел на край дивана, взял ее за руку. — Для меня нет никого дороже тебя. Но я не знаю, кто ты. Не знаю, где правда, а где ложь.

— Я не обману тебя. Верь мне… — Она приподнялась, обняла меня. Тихонько всхлипнула. — Знал бы ты, как я устала быть одна…

Я хотел ей верить. Хотел, несмотря ни на что — не может она меня обмануть. А если все-таки обманет, то мне тогда и жить незачем.

— Я верю… — сказал я и прижал ее к себе.

Проснулся я около восьми. Вика спала, ее волосы разметались по подушке. Она была прекрасна — глядя на нее, я чувствовал, что готов для нее на все. Моя Вика — я смотрел на нее и знал, что никому ее больше не отдам.

Наверное, я смотрел на нее слишком пристально, так как она вдруг шевельнулась, открыла глаза. И встретилась со мной взглядом.

— Привет! — сказала она и слабо улыбнулась.

— Привет… — отозвался я, вглядываясь в ее глаза. — Как спалось?

— Хорошо… — ответила она. Какое-то время смотрела на меня, ее глаза наполнились слезами.

— Ты плачешь? — спросил я.

Она отвернулась, потом села на кровати. Обхватила колени, уткнулась в них лицом.

— Не плачь… — Я провел ладонью по ее волосам. — Ты ведь ушла от них… Все теперь будет хорошо.

— Ты не понимаешь… — Она взглянула на меня, по ее щекам ползли слезы. — От них нельзя уйти. Нельзя, понимаешь?! И сюда меня прислали именно они — Лара прислала. Я снова тебя обманула… — Она встала и начала торопливо одеваться — ее одежда, уже успевшая высохнуть, висела здесь же, на стуле.

Руки Вики дрожали, губы тряслись. Я смотрел на нее и не мог поверить, что она говорит правду.

— Не верь мне! Никогда больше не верь мне, слышишь?! — Она нервно застегнула пуговицы блузы. — Гони меня прочь — если не хочешь погибнуть.

Я продолжал смотреть на нее, в сознании царил хаос. Выходит, она меня снова обманула? И все ее вчерашние слова были очередной ложью?

Одевшись, она быстро вышла в коридор. Понимая, что Вика сейчас уйдет, я вскочил и побежал за ней.

Она уже накинула куртку и теперь обувалась. Выпрямилась, встретилась со мной взглядом. Ее глаза были полны слез.

— Если ты снова обманула меня, то почему говоришь мне об этом? — Я смотрел ей в глаза, пытаясь понять, где правда, а где ложь.

— Потому что действительно люблю тебя. Прощай… — Она торопливо открыла дверь и вышла из квартиры.

Я не остановил ее. Застучали по ступенькам каблучки ее туфелек, потом все стихло. Закрыв дверь, я прошел в гостиную, сел на диван, уже ничего не понимая. Она призналась, что обманула меня, — значит ли это, что она меня действительно любит, что это не игра с двойным дном, способ войти ко мне в доверие? Могу ли я ей верить?…

Весь день я думал о Вике. Ближе к вечеру, отчаявшись разобраться в происходящем, решил позвонить Антону. Потом передумал — испугался того, что он посоветует мне прекратить с Викой всякие отношения, навсегда забыть о ней. Я не соглашусь, и моим отношениям со сталкерами придет конец…

Черному я так и не позвонил. Прошел один день, другой, третий — от Вики не было никаких вестей. Наверное, я бы мог пойти к ней домой. Но был уверен, что она там уже не живет. Кроме того, такой визит был бы опасен — что, если за Викой присматривают? Я не хотел ей навредить.

Антону я позвонил через неделю. О Вике не сказал ни слова — хотел просто встретиться, поговорить. Узнать новости.

— Ты вовремя, — услышав меня, сказал Черный. — Подъезжай в наш офис часикам к шести, поболтаем.

— Хорошо, — с готовностью согласился я.

К уже хорошо знакомому мне зданию я подъехал за пять минут до шести вечера.

Поднялся на второй этаж, зашел в офис.

— А вот и Егор! — увидев меня, сказал Калина — он и Ирина сидели у одного из мониторов. — Присаживайся.

— Привет! — поздоровался я. — Спасибо… — Присев на стул рядом, я глянул на монитор. — Чем занимаемся?

— Пытаемся сравнить карту нуклеаров с расположением аномальных зон, — за Калину ответила Ирина. — Получается очень интересно.

— Нуклеары — это что? — спросил я, вглядываясь в экран.

— Места падения крупных метеоритов, — пояснила девушка. — Они падали очень давно, миллиарды лет назад. В местах их падения образовались крупные кратеры, размеры некоторых достигают двух-трех тысяч километров. Их хорошо видно на космических снимках. Вот, например, Северо-Американский, — Ирина подвела курсор к нужному месту на карте. — Его размеры почти четыре тысячи километров. Представляешь, какой камешек когда-то упал?

— Представляю, — кивнул я. — А у нас есть подобные?

— Есть, но не такие большие. Вот Прибалтийский нуклеар, его размеры порядка пятисот километров. На его территории есть известные нам аномальные зоны. Еще есть неподалеку от Каспия, в Сибири, на Дальнем Востоке. Мы считаем, что именно падения метеоритов являются причиной появления многих аномальных зон. Поэтому, зная, где они падали, мы можем уже целенаправленно вести поиск в этих местах.

— Это интересно, — сказал я, вглядываясь в карту. — «Серые» знают об этом?

— Думаю, что пока нет, — ответил Калина. — Но однажды это все равно всем станет известно. Все буквально лежит на поверхности. Даже странно, что никто раньше не обратил на это внимание.