Русские провидцы и предсказатели Филякова Елена

Первый юродивый

Я теперь много чего наперед знаю.

Прокопий Устюжский

Св. Прокопий Устюжский Xll-XIV вв. (?)

Первым настоящим юродивым на Руси принято считать Христа ради юродивого святого Прокопия Устюжского.

Настоящее имя его навсегда утеряно в веках и вряд ли удастся установить его, по крайней мере до тех пор, пока мы не научимся путешествовать во времени, поскольку первое житие Прокопия было написано в XVI веке. В житии этом немало несоответствий: годом кончины Прокопия называется 1302 год, а описываемые события происходят то в XII, то в XV столетии. Впрочем, житие тем и отличается от обычного жизнеописания, что в нем каких только чудес не происходит.

Согласно житию Прокопий был богатым купцом, по происхождению – немцем католического вероисповедания, «от западных стран, от латинска языка, от немецкой земли». Немцами же в те времена часто называли практически всех иностранцев, независимо от национальности. В молодости он жил и торговал не в Устюге, а в Новгороде, где со времен легендарного Садко селились богатые гости – иноземные купцы.

В Новгороде он пленился «церковным украшением»: красотой величественных храмов, звонами, торжественностью икон и православным богослужением. Очарованный этой величественной красотой, он принимает православие. Как и положено в таких случаях будущему святому, раздает все свое имущество бедным, в обители преподобного Варлаама Хутынского принимает крещение и становится иноком.

Вскоре Прокопий «приемлет юродственное Христа ради житие и в буйство преложися». То есть принимает на себя подвиг юродства Христа ради, притворившись безумным.

Подвиг юродства – тяжелейший из принимаемых на себя трудов во имя Господа, без благодатной помощи свыше этот подвиг вынести было невозможно. Это подвижничество требовало не только силы духа, но и незаурядных физических свойств человека, крепости не только духовной, но и телесной, поскольку юродивые проводили большинство времени на улице, ходили полунагие в любые, самые жуткие морозы.

Поскольку Прокопий на Руси был первым юродивым, новгородцы не знали о том, что это он «понарошку» чудит, и посчитали его действительно сумасшедшим. А поскольку впал неосмотрительный Прокопий не просто в блажь, а в «буйство преложися», то новгородцы, по их разумению, для его же блага несколько раз «успокаивали» не в меру буйного юродивого, задавая ему трепку.

Где же было явиться первому в России юродивому, как не в Новгороде? Город этот стал с тех пор родиной русского юродства. Все известные русские юродивые XIV и начала XV века или жили в Новгороде, или были выходцами из этого города.

Здесь «буйствовали» в XIV веке юродивые Николай (Кочанов) и Федор, неистовыми драками между собой вразумляя горожан, издеваясь над новгородской «демократией», при которой решения принимались в кулачных боях, стенка на стенку, на мосту через Волхов. Чья взяла – того и правда. Указывая на нелепость этого обычая, жившие на разных берегах Волхова юродивые – Никола на Софийской стороне, Федор на Торговой, – постоянно бранились через реку. Когда один из них пытался перейти Волхов по мосту, другой гнал его назад, крича:

– Не ходи на мою сторону, живи на своей!

Во время этих представлений юродивые порой так увлекались, что, награждая друг дружку тумаками, носились якобы по воде, как посуху. Но юродивые Никола и Федор жили много позже крещеного немчина Прокопия, которого жители не привечали и, вместо того чтобы прислушаться к вразумлениям юродивого, сами старались его «образумить».

Отлежавшись после очередного «вразумления» скорых на руку новгородцев, Прокопий отпросился у Варлаама в «восточные страны» и покинул не понявший его Новгород. Однако путь его лежал в «великий и славный» Устюг, выбранный все за те же «церковные украшения».

Вы были в Великом Устюге?! Если не были, зря: насмотревшись на красоты северного древнерусского зодчества легко понять изменившего католической вере немца, ставшего зваться Прокопием.

Идет он с тощей котомкой за плечами, едва прикрытый худой одежонкой, в руках – три посоха сразу. А что тут возразишь-скажешь – юродивый, имеет право. Идет он по тому, что называется у нас дорогами: по непролазной грязи, болотам, продирается сквозь лесные чащобы, отбивается посохами от зверей лютых. За вид свой дикий и поведение «непотребное» от людей православных терпит обиды многие, «досаду и укорение и биение и пхание». У нас, как известно, в ухо дать – не копеечку подать, всегда пожалуйста. А Прокопий терпит, не жалуется: взвалил на плечи тяжкий крест юродства – неси молча.

Идет упрямый немец, крещенный в православие, вместо копеечки оплеухами одариваемый, вместо ночлега теплого на паперти спящий, в лесу, как зверь дикий, в палую листву зарывшись, а то и вовсе на голой земле. От богатых милостыню не принимает, поскольку денег, неправдой нажитых, касаться не желает, а бедным и подать ему нечего, если только хлебца корочку. Да и то черствую. А ему и того достаточно.

Шел он от лета до зимы. Однажды в пути застала его стужа лютая, от мороза птицы на лету замерзали, на землю падали. Просился Прокопий на ночлег, стучал во все избы, никто даже в окошко не выглянул. Хотел юродивый к овцам в овин забраться, хотя бы около них погреться, мужики его чуть не прибили, едва ноги унес. За околицей увидел в яме стаю собак бездомных, друг к дружке прижавшихся, от мороза скулящих, хотел к ним пристроиться, с ними теплом поделиться, от них самому согреться. Но даже собаки его не приняли, пасти оскалили, зарычали, выскочили из ямы, последнюю одежонку на юродивом порвали, едва он от них посохами своими отбился.

Побрел далее, а в чистом поле ветер во все прорехи забирается. Совсем окоченел Прокопий, увидал стожок сена, думал в него зарыться, да куда там, заледенело сено так, что пучок не оторвешь. Сел отчаявшийся юродивый возле стожка, слеза, морозом выжатая, на щеке замерзла, снегом его заметает, одно осталось – пропадай-знай.

Смирился юродивый, глаза закрыл, в беспамятство впал, сам себе шепотом отходную читает. И в тот самый момент, когда холод ледяной иглой до самого сердца достал, повеяло вдруг откуда-то неземным теплом, раздался над головой замерзающего тихий шорох. Думал он, это поземка шуршит, заметая его снегом, открыл глаза и видит, что это светлый ангел белые крылья распростер, наклонился над Прокопием. Коснулся ангел его лица перстами горячими, согрелся и восстал распрощавшийся с бренной жизнью юродивый.

Прокопий об этом чуде поведал только пригревшему его Симеону, клирику соборного храма в Устюге, да и с того клятву взял никому о том чуде не рассказывать до самой кончины Прокопия.

– А почем ты знаешь, что я раньше тебя не откинусь? – спросил клирик.

– Не знал бы, не рассказывал, – ответил юродивый. – Я теперь много чего наперед знаю.

И действительно, в награду за подвижнический подвиг юродства был дан ему свыше дар провидения, неотъемлемый от юродства.

Принятый в Устюге весьма негостеприимно, он с трудом перебивался скудным подаянием, в холода лютые спал на навозной куче, часто ночевал на каменных плитах паперти соборной церкви. Однажды в особенно сильный мороз он пришел просить приюта все у того же Симеона. Двери ему открыла трехлетняя дочь клирика. Увидев ее, обычно суровый на вид Прокопий просиял, вошел в дом и предстал перед Симеоном «светлым видением и сладким смехом». Он обнял и поцеловал хозяина, приветствуя его словами:

– Брате Симеоне, отселе веселися и не унывай!

– Отчего бы мне в непрестанном веселии пребывать? – удивился клирик.

Вместо ответа Прокопий взял за руку его трехлетнюю дочь, вывел на середину комнаты и низко поклонился ей, сказав родителям:

– Вот мать великого святого!

Действительно, дочь клирика Симеона стала впоследствии матерью святителя Стефания Пермского.

Клирик почему-то сразу поверил Прокопию, принимал его в доме, оказывал ему уважение. Но другие устюжане никак не воспринимали всерьез нелепую фигуру юродивого, их раздражали его бесконечные попытки наставлять их.

Напрасно в 1290 году целую неделю блаженный неустанно ходил по городу и до хрипоты в голосе призывал жителей каяться и молиться, возвещая Божий гнев на град Устюг: «За беззаконные неподобные дела зле погибнут огнем и водою». Никто из беспечных горожан не слушал юродивого, он в одиночестве денно и нощно молился о спасении города от участи погрязших в грехе Содома и Гоморры. Горожане не только не слушали его, но хотели даже изгнать надоевшего слезными молитвами Прокопия из храма. Но когда над городом распростерлась чудовищная черная туча, день превратился в ночь, затряслась земля под ногами, засверкали молнии, стали рушиться дома, все в ужасе бросились в храм, упали на колени перед иконой Благовещения Богородицы. Молитвы горожан и заступничество блаженного Прокопия избавили град Великий Устюг «от… огня, и напрасныя смерти». И случилось чудо: на иконе выступило миро знамением о спасении города. Храм наполнился благоуханием, миро наполнило все церковные сосуды. Помазавшиеся им страждущие исцелялись. А над городом вновь просияло солнце, туча повернула в сторону и в двадцати верстах от Устюга, в урочище Котовальском, разразился невиданный каменный град, повалив весь лес, разбив в щепки вековые деревья. Последствия этой катастрофы были видны столетия спустя.

Это событие увековечено в установленном в память о чудесном избавлении города от гибели праздновании иконы Устюжской Божией Матери.

Сам же Прокопий отныне стал почитаем, к нему прислушивались, дарили благосклонностью и любовью. Ловили каждое его слово, воспринимая как наставление и предупреждение. Но жил юродивый все так же скромно, не признавая никаких благ.

Было у него излюбленное место – на высоком берегу реки Сухоны, недалеко от собора. Юродивый любил смотреть с обрывистого берега вдаль и всегда молился Господу, чтобы тот уберег людей, переплывающих широкую неспокойную реку. Все в городе знали, что, пока сидит Прокопий над обрывом, можно смело идти в воду и плыть на другой берег: даже если плаваешь как топор, неведомая сила поддержит тебя на воде, поможет одолеть реку. На этом полюбившемся ему месте юродивый просил похоронить себя, когда придет его час предстать перед Господом.

Однажды летом, молясь по привычке ночью, почувствовал Прокопий знакомое прикосновение к щеке. Поднял глаза – стоит перед ним белый ангел и говорит:

– Готовься, Прокопий, кончается твой подвиг земной, 8 июля Господь тебя к Себе возьмет.

Сказал и исчез. Прокопий на следующий день рассказал всем о чудесном явлении и с нетерпением стал ожидать назначенный день.

Ночь на 8 июля была теплой, Прокопий вышел за стены городские, встал на колени и помолился в последний раз, лег на бок, свернулся калачиком и тихо скончался.

Под утро случилось невиданное – на улице было тепло, даже жарко, а землю снегом покрыло. И еще одно небывалое событие произошло – Прокопий за много лет впервые на службу в храм не явился. Стали его искать, но так и не нашли, отыскали только через три дня. Лежал Прокопий под снежным сугробом, так и не растаявшим, хотя снег повсюду уже сошел и жара на улице стояла. Укрывал сугроб юродивого, словно белым саваном. Подивились люди, похоронили Прокопия над рекой, на том самом месте, где он так любил сидеть. По его же просьбе на могилу положили простой камень.

Через 150 лет после его кончины в Нижнем Новгороде случилась страшная по тем временам беда: чума на город напала, тысячи жизней забирала беспощадно. Люди в ужасе хотели из города бежать, да вокруг заставы выставили, чтобы эпидемия из города не вышла. Отчаялись люди, покорно к смерти готовились. Но стал в это время горожанам являться в снах Прокопий, обещая, что, если построят, всем миром в городе Великий Устюг церковь в память Христа ради юродивого Прокопия, отступит болезнь от Новгорода. Люди стали собирать деньги на храм. И свершилось чудо великое – отступила чума, и все, кто дал деньги на храм или обещал помогать его строить, остались живы.

На собранные новгородцами деньги действительно построили в Великом Устюге храм, но только почему-то не в память Христа ради юродивого Прокопия, а во имя святых Бориса и Глеба. 1 августа 1490 года эта церковь сгорела среди бела дня в тихую погоду от удара молнии. Устюжане сразу поняли, что Господь наказал их за ослушание и нарушение обета. Убоявшись, что будут наказаны эпидемией, устюжане в 1495 году выстроили деревянную церковь во имя праведного Прокопия.

С тех самых пор стали совершаться многие исцеления и другие чудеса у гроба юродивого. Замечены были и явления его.

Первый московский святитель-чудотворец митрополит Петр

Светло ликуй, преславный град Москва, имея в себе святителя Петра, – зарю солнечную, озаряющую чудесами всю землю Русскую…

Из молитвы святому Петру

2-я половина XII в. – 21.12.1326, Москва

4 августа 1326 года «преосвященный митрополит Петр заложил на Москве первую каменную церковь во имя Успения Богородицы при князе Иване Даниловиче», – так повествует Ермолинская летопись.

Это, казалось бы, ординарное событие (современные археологи не без оснований полагают, что в Москве каменные церкви и до Ивана Калиты строили) имело для русской истории весьма важные последствия. Во времена раздробленности Руси, княжеских междоусобиц и вражды Петр, митрополит всея Руси, закладывал основы политической и религиозной власти Москвы – тогда еще небольшого заштатного городка маленького удельного княжества. Он переехал из Владимира, столицы Северо-Восточной Руси, в Москву и подумывал перенести туда же и митрополию. Предвидел грядущее митрополит, поэтому и отдал предпочтение Москве и московскому князю Ивану Даниловичу Калите.

Переехав, митрополит убедил великого князя в необходимости возведения в Кремле храма в честь Успения Пресвятой Богородицы, аналога Успенского собора во Владимире-на-Клязьме. Известны пророческие слова митрополита Петра Ивану Калите: «Если послушаешь меня, сын мой, то и сам прославишься с родом твоим паче иных князей, и град твой будет славен пред всеми градами русскими, и святители поживут в нем, и взыдут руки его на плещи врагов его, и прославится Бог в нем». Так оно и вышло. Митрополит Петр заложил прочное основание будущего величия России и будущей ее целостности.

Быстро росли стены храма. Радовался великий князь, но однажды «случилось христолюбивому великому князю Ивану Даниловичу по какой-то причине проезжать верхом близ реки Неглинной… Внезапно увидел великий князь… высокую и огромную гору, верх же той горы был весь покрыт снегом. Он же узрел видение это, и удивился ему, и показал рукой вельможам, бывшим с ним, и все недоумевали о необычайной горе. И вдруг видят они: снег, лежавший на вершине горы, вскоре стал невидим. После этого долго всматривались они, и огромная и высокая гора также сделалась невидимой. Обо всем этом рассказано было великим князем святителю Божию Петру.». И тогда митрополит предсказал свою смерть.

О долгой многотрудной жизни и деяниях первого святителя московского Петра повествуют два древних литературных источника – жития святого Петра. Первое написано его современником, епископом Ростовским Прохором, сразу после смерти святителя, в нем засвидетельствованы чудеса, совершавшиеся у его гроба. Второе житие митрополита Петра составлено одним из его преемников – святым митрополитом Киприаном и помещено в «Степенной Книге». Оба жития важны, но больше ценится первое – как свидетельство современника, написанное кратко, искренне и просто.

Известно, что Петр родился на Волыни во второй половине XIII века. Его родителей звали Феодор и Евпраксия. Еще до рождения сына Евпраксия видела удивительный сон. Как будто держит она на руках необыкновенного барашка, у которого между рогами прекрасное дерево, полное благоуханных цветов, листьев и зажженных свечей. Священник истолковал сновидение однозначно: родившийся младенец будет впоследствии великим украшением Православной церкви.

В 12 лет мальчик поступил в пустынный монастырь и сделался иноком. В монастыре некоторое время служил в поварне и на всю монастырскую братию носил воду и дрова. Но душа Петра стремилась к высокому. Следуя этому призванию, он пожелал обучиться иконному писанию. С юных лет Петр умел добиваться чего хотел, потому очень скоро стал «иконник чуден». Писал иконы Иисуса Христа, Пресвятой Богородицы, пророков, апостолов, мучеников и всех святых, представляя каждого «по сличью образа их».

Не было равных Петру и в прилежании «посту и молитве», его считали образцом в исполнении «послушаний монастырских». Приобретенное праведными трудами Петр раздавал на милостыню.

Так прошло несколько лет иноческих подвигов Петра. Потом он удалился в уединенное и пустынное место в Галиции, на реке Ратс. Облюбовал место для монастыря и основал его, создав перво-наперво церковь во имя Спаса. Недолго оставалось это место уединенным, быстро распространилась весть о святой жизни Петра. Стали люди из мест ближних и дальних приходить в монастырь на богомолье, многие оставались, прилежно учась у Петра «спасению души».

Став игуменом Ратским, Петр не оставил иконописи, создал много чудесных икон. Одну из них, икону Богородицы, получившую позже название Петровской, он поднес на память гостю Ратского монастыря митрополиту Максиму.

В Ратском монастыре проявились новые добродетели Петра: он был кроток в назидании, щедр и милостив к нищим и убогим, согрешивших обличал без гнева. Если нечем было подать милостыню, раздавал просящим подаяния свои иконы и отдавал свои одежды.

Нетороплива и размеренна жизнь за монастырскими стенами, стороной обходят его и мирские заботы, и большая политика. Да не всегда. Когда на земле Русской не прекращаются татарские грабежи и насилие, кровавые междоусобицы князей, непостоянен и непрочен великокняжеский престол, трудно находиться в стороне. Даже пустынному монастырю.

Вот и митрополит Максим ведет жизнь скитальца. Разъезжает по отдаленным епархиям, не знает, где голову преклонить. Северные и южные князья между собой враждуют. Выберешь север – южане обидятся, и наоборот. На юге опасно – татары, на севере – великокняжеский престол «по городам гуляет». Перед самой смертью остановил митрополит свой выбор на Владимире, там и преставился в 1299 году. Южные князья после его смерти стали писать прошения патриарху Константинопольскому – русская Церковь тогда от него зависела, – чтобы утвердил он особую митрополию для юго-западных княжеств и сделал ее митрополитом игумена Ратского Петра.

Долго галичский князь Юрий Львович уговаривал Петра отправиться в Константинополь, чтобы стать митрополитом юго-западных княжеств. Тем временем в Константинополь уже плыл игумен Геронтий, ставленник тверского князя Михаила Ярославича. По преданию, мечтавший о митрополии Геронтий самовольно взял архиерейское облачение и утварь, принадлежавшие покойному митрополиту Максиму. Была у него с собой и икона Богоматери, писаная Петром, подаренная в свое время митрополиту Максиму и перешедшая по наследству тверскому князю.

Наконец Петр согласился на путешествие. Отправился он в путь позже Геронтия, но прибыл раньше. Неожиданно для всех в Константинополе он не только был принят с большой честью, но и посвящен в. митрополиты всея Руси. Не захотел патриарх Константинопольский делить русскую митрополию. «Слышал я от некоторых в Царьграде, за истину мне поведавших, – писал в житии митрополита Петра Киприан, – что во время посвящения лицо Петра просветилось как бы лучами солнечными, так что изумились все служившие с патриархом, и Первосвятитель, еще более уверовав в святость человека Божия, пророчески сказал всему собору, что воистину, повелением Божиим пришел к нам дивный муж сей.»

Между тем игумен Геронтий на пути в Константинополь попал в сильный шторм, основательно замедливший его путешествие. И был ему вещий сон: из иконы, которую он вез в подарок, вышла Богородица и промолвила: «Кто сотворил Мой образ, тот святитель будет». Находясь под сильным впечатлением, Геронтий рассказал свой сон спутникам. Когда он добрался наконец до Константинополя, оказалось, что пророчество Богородицы сбылось – митрополит на Руси уже есть. Пришлось тщеславному игумену расставаться с архиерейским облачением, утварью и честолюбивыми планами. А подаренную чудотворную икону патриарх вручил новому митрополиту всея Руси. Так она вернулась к своему создателю. Позже эта икона, именуемая Петровской, будет помещена в приделе первоверховных апостолов московского Успенского собора.

После посвящения Петр отправился в Киев, пробыл там год и потом переселился во Владимир-на-Клязьме, где его предшественник Максим установил кафедру митрополии. Новый митрополит был очень холодно встречен северными князьями. Вспоминал ли с грустью митрополит Петр размеренное уставом и укладом время монастырской жизни? Много испытаний ждало его в новом сане. Высокий сан – высокая ответственность.

Он видел татарский набег в Брянске, и сам вынужден был искать спасения в храме. Но в те годы не только от татарского ига страдала Русь. Постоянно вспыхивала кровавая междоусобица между князьями. Митрополит Петр прилагал все силы, чтобы остановить схватки князей, лишая их благословения на походы друг против друга – серьезный козырь, но не единственный. Много кровопролития предотвратил митрополит, но и врагов нажил немало.

На него был послан к патриарху тайный клеветнический донос, и Петру пришлось оправдываться на Соборе. Епископ Тверской Андрей, завистливый сын литовского князя, обвинил митрополита Петра в «симонии» – продаже церковных должностей. Патриарх обвинению не поверил, но для расследования дела прислал одного из своих мудрых и рассудительных клириков, требуя оправдания. В Переславле-Залесском был созван Собор, на котором собрались представительное духовенство и русские князья.

Митрополит Петр, выслушав донос, не стал оправдываться. Он был готов понести наказание, если присутствующие сочтут это необходимым. К счастью, истина восторжествовала. Все стали укорять и срамить клеветника епископа Андрея. Все, кроме митрополита Петра, сказавшего оболгавшему его епископу слова любви: «Мир тебе, чадо. Не ты сие сотворил, но древний завистник рода человеческого, диавол. Отныне блюдись лжи, а прошедшее да простит тебе Господь». Епископ Андрей остался ненаказанным. В этом случае помимо кротости и смирения митрополит Петр проявил и политическую мудрость, не желая осуждением Тверского епископа усиливать раздор между тверскими и московскими князьями.

Тем временем новое тяжелое испытание готовилось митрополиту Петру. Нужно было отправиться в Орду, получить от нового хана Узбека подтверждение прежних грамот, освобождавших духовенство от дани. Любое путешествие в Орду – путешествие в неизвестность. Никто не знал, чем оно окончится. Удача и мученическая смерть одинаково вероятны. Бог благословил эту поездку святителя. Хан Узбек встретил митрополита всея Руси с великими почестями и выдал ярлык, подтверждавший все прежние права клира. Этот ярлык сохранился, он даже напечатан в Собрании государственных грамот. Ярлык означал признание полной свободы православной веры и неприкосновенность всего церковного, освобождение духовенства от даней, предоставлял митрополиту право церковного суда, а также назначал смертную казнь за нарушение всех вышеизложенных правил. Кроме того, митрополиту и духовенству вменялось в обязанность молиться Богу за хана, семейство и воинство его.

Испытание Ордой прошло успешно, внешние дела Церкви благополучно устроились. Стал митрополит Петр заботиться о внутреннем ее благосостоянии. Объезжал епархии, наставлял и поучал словом и примером, обличал противников истины. Продолжал с любовью писать иконы.

Сохранился драгоценный литературный памятник, принадлежащий перу митрополита Петра, – послание к духовенству – «Поучение игуменам, попам и дьяконам». Этот труд, посвященный проблемам веры и нравственности, написан кратко и просто. Трудно удержаться и не привести несколько выдержек их этого послания духовным отцам. «Прежде всего вам должно просветиться сими добродетелями: кротостию и смирением; также блюстись от всех дел непристойных, которыми мир соблазняется…», «…отсеките <…> от сердец ваших всякую отрасль пагубную для души: гнев, ярость, зависть, ненависть, пьянство, которое есть корень всякому злу, и смехотворство». «Если сами вы <…> будете творить добрые дела перед Богом, тогда в состоянии будете научить и своих детей духовных». И в заключении митрополит призывает помнить, что «блага света сего ничто пред Богом сравнительно с единою душою человеческою.».

По всей видимости, были у митрополита Петра и другие литературные труды, но они не сохранились.

Самым важным из дел митрополита Петра считают совершенное на склоне лет переселение в Москву. Сначала митрополит Петр в своих пастырских объездах все чаще посещал Москву, все дольше гостил в ней, наконец, переехал насовсем. По душе пришелся ему молодой и честолюбивый внук славного Александра Невского московский князь Иван Данилович, прозванный Калитой. Князь носил у пояса кожаный мешочек с деньгами – калиту, из которого щедро одаривал всех нуждающихся. Однако в житии преподобного Пафнутия Боровского, написанном в середине XV века, сохранился рассказ, придающий щедрости Ивана Калиты совсем другой смысл. «Один же из нищих получил от него милостыню и через некоторое время снова подошел. Он вторично дал ему. И снова просящий подошел к нему. И в третий раз дал ему милостыню князь, сказав: «Возьми же, ненасытные зеницы!» Тот же отвечал ему, говоря: «Это ты ненасытные зеницы». И здесь царствуешь, и там царствовать хочешь»». По мнению Василия Ключевского, добродушный юмор, которым проникнут этот рассказ о желании князя царствовать и на том свете, не позволяет сомневаться в его народном происхождении.

Однако мы оставили великого князя Московского Ивана Даниловича Калиту в тот самый момент, когда он рассказывал о своем видении митрополиту Петру. В ответ услышал князь следующее пророчество: «Гора высокая – это ты, князь; а снег – это я, смиренный. Мне прежде тебя должно отойти из сей жизни в вечную».

Как снег таяли силы первого святителя московского митрополита Петра. Только и успел он, что заложить себе каменный гроб в строящемся храме да написать икону Успения Божьей Матери для иконостаса будущего собора.

Умер митрополит Петр во время пения вечерни с молитвой на устах и с воздетыми к небу руками. Случилось это 21 декабря 1326 года.

Мощи его положили в гробницу, которую он себе приготовил. Тут и начались чудеса. По преданию, когда несли митрополита на одре в Успенский собор для погребения, один иноверец, находившийся в толпе и сомневавшийся в святости митрополита Петра, внезапно поражен был видением. Видел он как живой святитель сидит на одре и на обе стороны благословляет народ. Через двадцать дней после погребения святителя у его гроба начались чудесные врачевания разных болезней. Великий князь Иван Данилович поспешил записать эти чудеса и передал рукопись в кафедральный Владимирский собор. С этого времени начали чтить митрополита Петра как святого.

В 1328 году в Россию прибыл новый митрополит Феогност, утвердивший перенос митрополии из Владимира в Москву. В продолжение нескольких лет он, уверившись в чудотворениях своего предшественника, согласно с уставом Церкви, совершил открытие мощей новоявленного угодника и установил в честь него праздник для всей Русской православной церкви.

Очень скоро начало сбываться пророчество святителя – Москва стала возвышаться и до сих пор с любовью почитает память первого своего митрополита. Бережно хранятся в Успенском соборе Кремля его нетленные мощи и иконы, им написанные, и деревянный пастырский жезл с надписью на серебряном ободке: «смиренный Петр митрополит всея Руси». В бывшей патриаршей, ныне Синодальной ризнице, находится его небольшая овальная панагия – икона Богоматери, носимая на груди, – символ архиерейского достоинства.

…При нашествии Тохтамыша татары раскрыли гробницу святого Петра, думая найти в ней сокровища. С того времени мощи его хранились открыто. Но после нашествия поляков, похитивших драгоценную серебряную раку, мощи были положены под спудом[1] и так оставались до 1812 года. Наполеон тоже разграбил гробницу, и она снова оказалась осквернена. Но мощи митрополита оставались и остаются нетленными. Поэтому, что бы ни случилось, Москва находится под высоким покровительством своего первого святителя митрополита Петра. Так было и так будет.

Память святого Петра празднуется 21 декабря, в день преставления, 24 августа, в память перенесения мощей в новопостроенный Успенский собор в 1479 году, и 5 октября – в день общей памяти святителям московским Петру, Алексию, Ионе, Филиппу и Гермогену.

Преподобный всея Руси Сергий Радонежский

Кто может по достоинству святого прославить?

Епифаний Премудрый

До принятия монашества – Варфоломей Кириллович Около 1314 (21?), близ Ростова Великого – 25.09.1392, Радонеж, Троицкий монастырь

В 1380 году на Москву шел ордынский князь Мамай. Шел не просто разорять Русь, но и мстить за поражение двухлетней давности на реке Воже в Рязанской земле. Тогда он не участвовал в походе, только собрал многочисленное войско и поставил во главе мурзу Бегича. Не ожидал ордынский князь, что великий князь Московский Дмитрий Иванович стратегически переиграет его полководца. Тем не менее татарское войско оказалось не готово к мощным одновременным ударам русских дружин с трех сторон и спасалось бегством. Сражения не получилось, и теперь Мамай жаждал реванша.

Однако умен был ордынский князь, гнев и ярость не заглушили в нем голос рассудка.

Понимал опытный военачальник, что Русь постепенно крепнет, набирая силу, готовится дать ему отпор. Поэтому тщательно готовился к походу татарский князь, методично собирая войска. Из «Рогожского летописца»: «.Безбожный нечестивый ордынский князь, Мамай поганый, собрав многочисленные войска и всю землю половецкую и татарскую, нанял войска фрязов, черкесов и ясов – и всеми этими войсками пошел на великого князя Дмитрия Ивановича и на всю землю Русскую». Кроме того, Мамай вступил в тесный союз с Ягайлой, воеводой Литовским, и даже с одним из русских князей, изменником Олегом Рязанским, воспитанном в ненависти к московским князьям.

Укрепившись подобным образом, Мамай мог быть уверен в победе. Приведем слова Николая Михайловича Карамзина: «Ободренный многочисленностью своей рати, Мамай призвал на совет всех князей ордынских и торжественно объявил им, что идет, по древним следам Батыя, истребить государство Российское. «Казним рабов строптивых, – сказал он в гневе, – да будут пеплом грады их, веси и церкви христианские! Обогатимся русским золотом!»»

Тем временем собирал войско и великий князь Московский Дмитрий Иванович. Сбор боевым дружинам он назначил на 15 августа у города Коломны. Но, прежде чем ехать к войскам, отправился великий князь на север от Москвы, в Троицкий монастырь, за благословением к Сергию Радонежскому.

Была ли встреча великого князя с великим старцем на самом деле, или это плод воображения благодарных потомков, – не столь уж и важно. Иногда что-то следует просто принять на веру. В житии Сергия Радонежского, написанном Премудрым Епифанием через 26 лет после смерти старца, говорится, что святой Сергий благословил великого князя Дмитрия Ивановича на битву, позже названную Куликовской, и напророчил: «Иди против безбожных, и, так как Бог помогать тебе будет, победишь, и в здравии в свое отечество с великими похвалами возвратишься».

«Летописцы говорят, – писал Карамзин, – что он предсказал Дмитрию кровопролитие ужасное, но победу; смерть многих героев православных, но спасение великого князя; упросил его обедать в монастыре, окропил святою водою всех бывших с ним военачальников и дал ему двух иноков в сподвижники, именем Александра Пересвета и Осляби, из коих первый был некогда боярином брянским и витязем мужественным. Сергий вручил им знамение креста на схимах и сказал: «Вот оружие нетленное! Да служит оно вам вместо шлемов!»» Именно Александр Пересвет выйдет перед решающей битвой на значимый поединок-жребий: сам погибнет и противника повергнет.

Перед самой битвой с Мамаем, когда увидел великий князь Дмитрий Иванович множество татар, взяло его сердце сомнение. Стал он размышлять, что делать. И как раз в этот момент подоспел к нему скороход от Сергия с посланием: «Без всякого сомнения, господин, с дерзновением иди против свирепства их, не ужасайся, всяко тебе поможет Бог». Не ошибся Сергий, русские войска одержали решающую победу. Предание гласит, что во время этой страшной битвы преподобный Сергий Радонежский служил панихиду по павшим русским воинам, по внушению Божию называя по именам всех погибших.

Несколько позже, в честь победы на Куликовом поле, Сергий Радонежский по просьбе великого князя нашел место для монастыря на реке Дубенке и поставил там церковь во имя Успения Богородицы.

Не знаю, как сейчас, но век назад каждый русский православный человек без промедления сказал бы, кто стоит у истоков русской духовности, русской культуры московского периода, – Сергий Радонежский. Человек, не оставивший после себя ни одной книги, ни одной написанной строчки. Человек, вся сознательная жизнь которого – духовный подвиг.

Он всегда старался уйти от мира, не вмешиваться в происходящие вокруг события, не решать судьбы окружающих людей, – монашество пренебрегает миром. Но случилось так, что трудно представить русскую жизнь второй половины XIV века без благословения Сергия Радонежского.

Монашество пренебрегает миром, но… не людьми в нем. Преподобный был скор на помощь людям. По словам Василия Ключевского, Сергию Радонежскому «наблюдение и любовь к человеку дали умение тихо и кротко настраивать душу человека и извлекать из нее, как из хорошего инструмента, лучшие ее чувства». И перед этим умением не устоял по свидетельству летописца самый упрямый русский человек XIV века князь Олег Иванович Рязанский. Это его, по просьбе митрополита Алексия, преподобный Сергий кроткими словами отговорил от войны с Москвой. Но обо всем по порядку.

Будущий святой Сергий Радонежский родился в 1314 году в семье ростовского боярина Кирилла и его супруги Марии. Еще до рождения ребенка было Марии чудо. Однажды во время воскресной службы, когда она стояла в церкви, к неописуемому удивлению окружающих, младенец трижды прокричал в ее утробе. Посоветовавшись с мужем, Мария решила, что если родится мальчик, посвятить его Богу, который дал ей о ребенке «знамение, проявление и удивление». Родившегося сына семья приняла с радостью. Через шесть недель после рождения мальчика крестили, дав ему имя Варфоломей. Священник сказал родителям о младенце: «Будет сосуд, избранный Богом, обитель и служитель Святой Троицы».

Семья радовалась рождению сына, но всех огорчало то, что ребенок с трудом брал материнскую грудь. Скоро Мария заметила, что, если она ела мясную пищу, сын отказывался от ее молока. Она стала поститься.

До семи лет мальчик мало чем отличался от сверстников. В семь лет родители взялись обучать его грамоте… Грамота Варфоломею не давалась, несмотря на все старания. И родители его бранили, и учитель заставлял, и братья укоряли, и товарищи смеялись, и он сам Богу молился, но слишком мудрена для него была грамота.

…Как-то раз послал отец Варфоломея разыскать жеребят. По пути мальчик встретил монаха-черноризца, стоявшего под дубом и творившего молитву. Подошел к нему Варфоломей, ожидая окончания молитвы. Старец, помолившись, взглянул на мальчика, подозвал к себе, благословил и спросил: «Что ищешь или что хочешь, дитя?» Варфоломей возьми и пожалуйся, что безрезультатно учится грамоте, и попросил: «Помолись, святой отец, за меня Богу, чтобы научился я грамоте».

Сотворил старец молитву и дал мальчику знамение божественной благодати – малый кусок святой просфоры. Варфоломей стал очень способным учеником, лучшим среди сверстников. Дар Божий пал на благодатную почву.

С тех пор изменился Варфоломей: читал святые книги, перестал играть и общаться с детьми. Ходил в церковь на все службы и установил строгий пост: по средам и пятницам вовсе ничего не ел, а в остальные дни – только хлеб с водой. Часто ночами не спал – молился.

Семья, обнищав из-за тяжких даней, наложенных Ордой, частых татарских набегов и постоянного неурожая хлеба, в 1328 году переехала в Радонеж и поселилась близ церкви Рождества Христова. Старший и младший братья Варфоломея, Стефан и Петр, женились, а он мечтал о монашестве. Тогда родители ему сказали: «Потерпи немного. Мы сейчас в старости, в нужде и в болезни и некому нам помочь. Твои братья теперь угождают женам, ты думаешь, как угодить Богу. Твоя доля не отнимется у тебя. Послужи нам до гроба, тогда и желание свое исполнишь». Варфоломей послушался родителей. С любовью он заботился о них до самой их смерти и, похоронив, сорок дней молился. Так его жизнь – великое служение и великая жертва Богу – началась с подвига малой жертвы своим родителям.

Отцовское наследство Варфоломей оставил младшему брату, себе взял малую часть и отправился к брату старшему, который после смерти жены стал монахом.

Была у Варфоломея просьба к старшему брату: помочь найти пустынное место. Помог Стефан найти место, удачное для уединенных молитв, в десяти верстах от Радонежа, помог и хижину поставить, и келью устроить, и церковь небольшую срубить, и освятить во имя Святой Троицы. Вот только не захотел Стефан жить в пустыни. «Стефан <.> увидел труд пустынный, житие скорбное, суровое, со многой теснотой, лишениями и недостатками: не получали они ниоткуда ни яств, ни питья, ни прочих припасов, ибо никто не приходил к ним и ничего не приносил. Не было вокруг пустыни той ни сел, ни дворов, ни людей, ни проезжих дорог, не было там ни прохожего, ни посещающего, но со всех сторон все лес да пустынь». Ушел старший брат в Московский Богоявленский монастырь.

В 1337 году Варфоломей принял иноческий постриг от игумена Митрофана, нарекшего его Сергием. Игумен благословил новоявленного инока и удалился в свой монастырь, а Сергий остался один в пустыни.

Одному в пустыни жить трудно, голодно и страшно – дикие звери кругом. Только в общении с Богом все это не важно.

Повадился к Сергию лесной хозяин – медведь в гости захаживать. Прикармливал его инок, разговаривал с ним. Часто еды самому не хватало, но все равно делился со зверем, чем Бог послал.

Недолго жил Сергий в одиночестве. Полнится земля Русская слухами. Потекла молва о святости Сергия, стали приходить к нему монахи, строили кельи, оставались жить. Жить в пустыни обителью не так страшно, как одному, но все равно трудно и голодно. Монахи во всем испытывали недостаток, но Сергий честно предупреждал каждого входящего: «.если со мной на этом месте жить хотите, если служить Богу пришли, приготовьтесь терпеть скорби, беды, печали, всякую нужду, и недостатки, и бескорыстие, и бдение».

В 1354 году Сергий был избран игуменом своей обители, как старейший. Но, приняв игуменство, не изменил правилу: «Если кто хочет быть старейшим, да будет всех меньше и всем слуга» и во всем был примером для монахов. Никакой работы не боялся, новой одежды никогда не надевал. Предпочитал носить простое сукно, сермягу, то, что спрядено и соткано из шерсти овечьей. У него была одна цель – служить Богу.

Не было среди современников Сергия человека, начиная от митрополита и великого князя до простого православного, кто бы ни относился к нему с искренним уважением. Сам Константинопольский патриарх Филофей отправил в Сергиеву обитель посольство, прислав Благословенную грамоту и крест.

Митрополит Алексий, духовник и помощник великого князя Дмитрия Ивановича, на старости лет призвал Сергия Радонежского к себе для беседы. Алексий избрал его своим преемником, но не смог уговорить. Бежал Сергий от мира, от людской славы, у него был свой путь служения Богу, России и Москве. Даже крест драгоценный, которым одарил его митрополит после беседы, не принял со словами: «От юности не был златоносец, в старости тем более хочу в нищете пребывать».

Во время разногласий между удельными князьями преподобный Сергий был их миротворцем, как в случае с упрямым князем Олегом Ивановичем Рязанским. Во всех деяниях Сергия Радонежского невозможно разделить его собственные труды и Небесную помощь.

Обладал преподобный и даром прозорливости, благодаря которому он предсказал победу будущему Дмитрию Донскому. Предание связывает с этим даром Сергия особую традицию, которая сохраняется в лавре до сих пор: посреди трапезы, после третьей перемены кушаний, по данному колоколом знаку, вся братия встает и старший произносит краткую молитву, призывая на помощь молитвы преподобного Сергия. Вот как появилась эта традиция.

Однажды епископ Пермский Стефан путешествовал пешком в Москву. Его путь пролегал верстах в десяти от Троицкой обители, и епископ решил пока не делать крюк, а посетить Сергия Радонежского на обратном пути. Когда он проходил мимо обители, остановился, сотворил молитвы и поклонился святому Сергию в ту сторону, где он жил, сказав: «Мир тебе, духовный брат!». В это время Сергий обедал, он прервал трапезу, встал, под недоуменными взглядами монахов сотворил молитву, поклонился и сказал: «Радуйся и ты, пастух христова стада, и мир Божий да пребудет с тобою».

Только после окончания трапезы Сергий в ответ на удивленные вопросы объяснил свое поведение: «Ибо в сей час епископ Стефан идет к граду Москве, и против нашего монастыря поклонился Святой Троице, и нас, смиренных, благословил». Нашлись среди его учеников те, которые догнали епископа с его спутниками и спросили: «Правда ли это?» Оказалось – правда, за что Сергий удостоился еще большего почитания.

Много чудес совершалось по молитвам преподобного Сергия. Он воскрешал мертвых, наставлял заблудших, и все, с верою приходящие к святому, какими бы ни страдали болезнями, получали телесное здоровье.

Святая жизнь Сергия не осталась незамеченной не только на грешной земле.

…Однажды после молитвы Пресвятой Богородице преподобный Сергий сказал своему ученику Михею: «Чадо! Бди и бодрствуй, ибо посещение чудное будет нам сейчас». Тотчас же раздался глас: «Пречистая грядет!» Появилась в ярком сиянии Дева Мария с двумя апостолами Петром и Павлом и двумя руками прикоснулась к Сергию, павшему ниц перед Ней, и объявила о своем вечном покровительстве его обители: «Пришла пора посетить тебя; услышана была молитва твоя об учениках твоих, когда о них молился, и об обители твоей. Не печалься о прочем, ибо отныне всем будет изобиловать обитель, и не только при жизни твоей, но и после твоего отхождения к Господу неотступна буду от обители твоей, потребное подавая щедро».

Неверно связывать с именем преподобного Сергия только историю Троице-Сергиевой лавры. Основатели монастырей, в то время окольцевавших Москву, – либо его ученики, либо послушники его учеников. Это касается и Симоновского монастыря, и Киржачского, и Дубенского, и Коломенского Богоявленского, и Высотского возле Серпухова, и Спасо-Андронникова.

Вот как описывает житие Сергия Радонежского Премудрый Епифаний: «Жил святой годы в добром воздержании, труде и неисповедимые, несказанные чудеса показал, и в старость глубокую пришел, нимало от божественных пений или служений не отходя. И чем больше старился возрастом, тем больше укреплялся и рос усердием и божественные подвиги мужественно совершал, будто и не побеждаем был старостью.» Но старость брала свое. За шесть месяцев до смерти 78-летний Сергий Радонежский понял, что конец близок.

Его не стало 25 сентября 1392 года. «После кончины чудеса произошли: и расслабленных членов укрепление, и от лукавого духа людям освобождение, и слепых прозрение, горбатых выпрямление, как только они к раке приближались».

У великих князей и царей появился обычай ежегодно ездить в Троице-Сергиеву обитель на праздник Пятидесятницы. Да и перед каждым важным делом или принятием решений, судьбоносных для России, они зачастую отправлялись в обитель пешком, просить содействия и заступничества преподобного Сергия.

Не хотел Сергий Радонежский славы, бежал от нее, но она сама его нашла. Его нравственный духовный подвиг, терпение, мудрость, останутся в веках примером бескорыстного служения отчизне. Русь, опустошенная веками ига, униженная, покоренная, запуганная, разграбленная, очнулась при его появлении. Преподобный Сергий стоит у истоков русского возрождения, своей жизнью показав, каких духовных высот может достичь человек.

Из всех святых, явившихся московской земле, преподобный Сергий, пожалуй, самый почитаемый. Духовным подвигом приобрел он народное уважение всей Руси как покровитель, заступник и хранитель государства и Церкви.

Память преподобного Сергия Радонежского, чудотворца, празднуется 25 сентября и 5 июля – в день обретения святых мощей.

Провидец сердец и мыслей

Он людям в сердца смотрел…

Василий Блаженный 1468 (69?), с. Елохово, Москва – 02.08.1556, Москва

На Красной площади, на юру, возле кладбища, за церковью Святой Троицы на Рву, от назойливых глаз подалее, били мужики голого юродивого, закутанного в цепи. Били, как на Руси водится, старательно: «с чувством, с толком, с расстановкой». Юродивый волчком по земле крутился, ворочался в цепях, как паук в паутине, кряхтел, бока локтями прикрывал, живот коленями, а мохнатое лицо в ладони прятал – сразу видать – опытен, не раз уму-разуму тумаками учен.

Били его мужики долго, пока не устали от этой трудной работы.

– Ладно, будя с него, – махнул рукой самый старательный, пнув напоследок лежащего, и скривился: – Надо было сапоги обуть, в лаптях все ноги об железа обил.

– Будя, так будя, – согласился рыжий, прибежавший «на подмогу». – А за что мы его?

– Калачи у торговца Прова разбрасывал, – охотно пояснил «старательный».

– Я так и думал, что за дело, – удовлетворенно кивнул рыжий.

Мужики дружно натянули на головы шапки, аккуратно заложенные за кушаки, перекрестились на храм: «прости Господи», собрались расходиться. Юродивый стрельнул смышленым хитрым глазом из-под растопыренных пальцев, покряхтел и стал вставать. Осмотрел сам себя – вроде цел. Встал на колени, спиной к храму, и, широким взмахом осеняя себя крестным знамением, начал истово бить поклоны в сторону Москва-реки.

– Гляди-ка, что выделывает! – воскликнул один из его «учителей», оглянувшись, и закричал юродивому: – Ты что же это творишь-безобразишь?! Где такое видано, к храму задом обернуться, на воду креститься?!

– На воду креститься не грех, мы все водой крещены, не могу же я на собственную могилку креститься? – отозвался юродивый.

– Тьфу на тебя! – возмутился рыжий, крестясь на купола. – Где ты здесь могилку увидел?

– Я всегда надолго вперед вижу, – захихикал юродивый. – То, что я сегодня вижу, еще нескоро случится.

– Темно говорит, непонятно. Обидное, наверное? Побить, что ли, еще малость? – прищурился мужик.

– Да ладно, пойдем, оставь его – юродивые всегда темно говорят. Пойдем, Пров за услугу калачей даст.

Они пошли к торговым рядам, теснившимся по всей площади. Торговец Пров и вправду щедро насыпал мужикам калачей в шапки. Это у него юродивый Василий Блаженный стал переворачивать лотки с калачами, если бы мужики его не отогнали, весь товар в пыли бы вывозил. Сам торговец с ним связываться побоялся – здоров этот самый Василий, здоров и видом лют и страшен – зимой-летом голый ходит, волосы до пояса колтунами свалялись, бородища дикая, нечесаная, ногти на руках и ногах скрутились, длинные, кажется, уже внутрь врастают. Боязно с таким связываться, вот потому торговец Пров благодарил заступившихся за него мужиков, калачами угощал.

Только вышло это щедрое угощение мужикам боком, пришли они в торговые ряды к лоткам Прова через три дня, давай его крыть по всякому. Оказалось, наелись мужики дармовых калачей на радостях, а к вечеру колики прихватили, три дня животами мучались, в нужное место добежать не успевали, на корточках жили, так все эти дни во дворе и проторчали, среди лопухов.

Пригрозили мужики Прову, тот испугался и покаялся, что калачи из гнилой муки пек, выбросить жаль было. Мужики, животами ослабленные, бить его не стали, получив каждый по пятаку на утеху, побрели в медовый ряд да по дороге юродивого увидали. Подошли к нему, стали прощения просить, он же дурной товар разбрасывал. Хотели дать копеечку, да он отказался:

– Я бы, может, и взял, да складывать некуда, – хихикнул юродивый, похлопав себя по голым ляжкам, – карманов у меня нет, а кошель носить тяжело. Вы лучше хлебушка купите, я братьев покормлю.

Купили мужики каравай, юродивый только краюху от него отломил, каравай мужикам вернул. И пошел к храму. Мужикам интересно стало, что за братья у юродивого, пошли следом. А Василий сел перед храмом, стал крошить краюху да птицам крошки разбрасывать.

Мужики хотели узнать у юродивого, кто он и откуда, но он понес привычную околесицу: ветром надуло, водой принесло, а куда и откуда – так это только Самому Господу ведомо.

Попробовали мужики расспросить у нищих на паперти, те только плечами пожимали: кто же его ведает? Вроде бы как он всегда здесь, вроде как всегда посреди Красной площади голышом сидел.

Только ошибались они, не всегда Василий Блаженный был юродивым и сидел голышом в центре Москвы.

Родился Василий, будущий юродивый, в 1468-м, по другим сведениям в 1469 году, в крестьянской семье, в селе Елохово, сейчас там Елоховский кафедральный собор и станция метро «Бауманская». А тогда это была окраина, сама Москва, как к мамке, к Кремлю, к стенам каменным жалась. И то сказать, времена крутые были: татары, свои князья вечно что-то делят, да и лихие люди по дорогам злым промыслом балуют.

По преданию, родился Василий на паперти храма Владимирской иконы Божией Матери. Родители отдали его в ученики к сапожнику, подмастерьем. Парнишка был старательный, но только все о чем-то своем думал, молился часто.

Как-то пришел к сапожнику купец богатый, здоровый, как бочка, лицо лоснится, щеки румяные, сам себе радуется. Стал купец сапожнику сапоги заказывать:

– Мне, – говорит, – такие, чтоб сносу не было! Чтоб не единый год в них хаживать!

– Через три дня тебе поздновато будет сапоги носить, – сказал вдруг подмастерье.

Сапожник цыкнул на него, а сам кланяется купцу, обещает сделать такие сапоги, что «сносу не будет». Ударили по рукам, купец ушел довольный, обещал прийти за сапогами через три дня. Сапожник рад хорошему заказу, а Василий сидит слезы льет.

– Почто плачешь? – спрашивает сапожник.

– Купца жаль, – отвечает Василий. – Сапоги без сноса просит, а сам скоро износится, даже примерить обутку не успеет.

Ничего из таких темных речей сапожник не понял, сплюнул, ругнул подмастерье и пошел сапоги тачать.

А через два дня узнал сапожник, что умер его заказчик, – вот что Василий имел в виду, когда говорил свои слова странные: провидел он судьбу купца, смерть предсказывал. Вскоре отложил подмастерье дратву и колодку и пошел, как был, из дому, куда дорога приведет.

Вышел из села Елохово сапожник Василий, в Москву пришел юродивый Василий Блаженный. По дороге одежку растерял, в город, как есть голышом, вошел, словно только на свет появился. Да так оно и было. Началась у Василия новая жизнь, не просто вериги железные на плечи он принял, труден подвиг юродства, ох, труден.

День и ночь молился Василий, ночевал на паперти: и в дожди, и в жару, и в стужу. Изредка только зимой в сенях у кого-то переночует, когда морозы особенно лютуют.

Поначалу Василий затерялся среди множества московских юродивых, нищих и просто убогих. Разве что поступками странными выделялся, да народ московский ко всему привычен, его удивить трудно: мало ли кто и что вытворяет, каждый по-своему с ума сходит.

Но однажды произошло событие, после которого Василия заметили, народ даже стал специально на Красную площадь заходить – Василия Блаженного посмотреть. Как-то, в 1521 году, ночью, Василий молился перед северными воротами кремлевского Успенского собора. Вдруг в храме поднялся ужасный шум, в окнах заполыхало пламя. Сдвинулась с места Владимирская икона Богоматери, раздался сильный женский голос с небес, упрекавший москвичей в жизни неправедной, в пьянстве, воровстве, других грехах. Сказала заступница Москвы, что покидает город, не место Ей в пристанище греха.

Распростерся ниц Василий Блаженный, стал истово, со слезами, молить Богородицу не оставлять город без покровительства, не покидать Москву. Народ, сбежавшийся при виде огня в окнах храма, стал вторить юродивому. Стих шум в храме, погас огонь в окнах. Смилостивилась Богородица. Люди же запомнили, кто первым стал молить Ее остаться. Стали слушать его старательно, приглядываться к его поступкам внимательно.

Василий Блаженный не только у торговца Прова калачи разбрасывал. Он и у других кислый квас выливал, крупу сорную рассыпал. Для него не было тайн, ему в мешки заглядывать без нужды было – он и так все про всех ведал, все видел. Он людям в сердца смотрел.

Заметили за ним, что возле домов, в котором пьянствовали, дебоширили, скандалили, он просветленно плакал и в умилении целовал стены этих домов. В углы же домов, в которых жили истово верующие, благочестивые люди, он бросал камни.

– Что ж ты делаешь, юродивый? – спросили его. – Попутал, что ли, чего?

– Это вас всех бес попутал, зрения лишил, – вздохнул Василий. – Не видите: возле домов, в которых пьют, бранятся да богохульничают, ангелам светлым места нет, бесы в доме живут, вот ангелы и стоят возле дома, к стенам жмутся. А в домах, где благочестивые люди живут, там бесы на улице, им в дом не попасть – воют «кощуны» от злобы, да в дом войти не могут, сидят по углам под крышей.

Был случай, сел возле Покровских ворот нищий, стал милостыньку просить. Смотрел, смотрел на него Василий Блаженный да стал камнями в него кидать, прочь гнать. Люди на защиту нищего встали, Василия укоряли: зачем, мол, убого обижаешь?

Вместо ответа схватил Василий палку и бросился на нищего. Тот испугался и. пропал, как сквозь землю провалился, а на его месте горка монет осталась. Он и действительно провалился, не нищий, сам лукавый в образе нищего милостыньку просил, прельщал людей на доброе дело, а тому, кто давал ее, посылал блага всякие, в соблазн вводил. Только Василий смог разглядеть нечистого.

Однажды приехали в Москву купцы заморские, ходят по городу красотой дивятся. Забрели на Красную площадь, Кремлем восхищаются. И вдруг, на удивление всему люду православному, увидели гости заморские Василия Блаженного, стали ему в ноги кланяться, благодарить за что-то, подарки богатые дарить пытаются.

Оказалось, когда плыли купцы по морю, разразилась страшная буря, волной смыло с палубы лоцмана, рулевой в отчаянии наваливался грудью на штурвал, но правил прямо на камни. Вдруг рядом с ним на палубе оказался человек странного вида, стал показывать, куда править. Выплыли купцы, хотели поблагодарить спасителя, да он исчез, как и появился, ушел по морю, как посуху. Оказавшись на Красной площади, узнали купцы своего спасителя в Василии Блаженном, указывали на него и говорили:

– Мы видели этого человека, ходящим по морю!

Шли озорные девицы по Красной площади, увидели Василия Блаженного, стали смеяться над наготой его, и только одна умненькая укорила подруг. Василий погрозил пальцем и сказал:

– Не все надо замечать, что глаза видят. Бегите отсюда, пока темнота не настигла. Бог за меня заступник, он вам глаза бесстыжие прикроет.

Глупые девушки только посмеялись в ответ на такие слова. И тут же словно сама ночь на них упала: только что белый день был, а вот уже и не видят они ничего, толкаются, спотыкаются, друг с дружкой сталкиваются. Не сразу поняли, что ослепли. А когда поняли, в плач ударились. Умненькая их подружка, уговаривавшая подруг не смеяться над юродивым, осталась при зрении, она быстро сообразила, что Сам Господь наказал ее подружек за глупые насмешки над благочестивым юродивым.

Сердобольная девушка подхватила подружек под ручки, бросилась перед Василием в пыль, стала просить его о прощении для подружек своих несмышленых. И подружки с горьким плачем вторили ей, божились, что не со зла их насмешки были, по неразумению и по глупости. Пожалел их юродивый, вымолил у Господа прощение несмышленым девушкам, дунул им в глаза, вернулось к ним зрение.

Остановила однажды юродивого крепко подвыпившая компания купчиков-молодчиков, стали над юродивым потешаться, задирать его.

– Давай подружимся, Вася, – куражился самый задиристый, – ты мне будешь будущее предсказывать, расскажешь, какие меня дела завтра ожидают…

– Мне с тобой дружиться нельзя, – покачал головой юродивый, – в тебе черный черт сидит, он тебе друг. А о завтрашнем дне твои хлопоты пустые: не будет у тебя завтрашнего дня, твоему черному черту навстречу другие черные черти верхом скачут.

Посмеялись купчики-молодчики речам юродивого и пошли дальше, пьяные песни горланя. Вошли в узкий переулочек, навстречу им опричники в черных рясах на черных конях едут. Подвыпившая компания дорогу им не уступила, слово за слово, опричники, на руку скорые, схватились за сабли и посекли хмельных весельчаков. Не стало завтрашнего дня у загулявшего купчика.

Стояли в Москве лютые морозы, а Василий Блаженный все в лохмотьях ходил, едва тело прикрывавших. Один совестливый и очень набожный боярин уговорил его слезно принять в дар шубу лисью. Ходит Василий, поверх рубища и цепей шубой от морозов укрыт. Увидали шубу на юродивом лихие люди, стали кумекать, как бы шубу отобрать. Отнять – здоров юродивый, да и люди заступятся. Один из жуликов, самый хитрый, и говорит:

– Пускай он сам шубу отдаст.

– Как же! – усмехнулись его приятели. – Кто же сам такую шубу отдаст?

– Юродивый – он дурачок, мы его обманем. Лег самый хитрый из лихих людей на мерзлую землю, а друзья вокруг него забегали, заахали, хватают Василия за рукава шубы, тянут его к упавшему:

– Смотри, юродивый, человек от мороза помер! Дай шубу укрыть его!

Василий посмотрел на упавшего, сразу обман разглядел, но не признался, вздохнул, скинул шубу и укрыл лежавшего. Но при этом сказал так:

– Шуба лисья, хитрая, укрой дело лисье, хитрое. Буди же ты отныне мертв за лукавство твое, ибо писано: лукавии да потребятся.

С тем и пошел. А лихие люди кинулись хвалить своего хитрого приятеля за придумку, шубу с него сняли да ахнули: лежит их дружок мертвый, мертвее не бывает.

Великий князь Московский Василий о наследстве печалился – передать престол княжеский некому, детей нет. Решил он развестись с женой, Соломонией Сабуровой, с которой прожил двадцать лет. Насильно князь жену законную в монастырь заточил, а сам женился на литовской княжне Елене Глинской, молодой и красивой.

Опять юродивый слезы лил, ходил и плакался:

– При живой жене на другой жениться – грех великий, будет, будет великая беда.

Но и от новой жены у великого князя детей не было. Как-то возле Кремля Елена Глинская остановила возок, выглянула из окошка, подозвала Василия Блаженного, подала ему монету и спросила:

– Ты, юродивый, говорят, все наперед знаешь, скажи мне, будет у меня сын, а у князя наследник?

– Скоро сын у тебя родится, – ответил Василий, заглянув ей в глаза.

– Это большая радость! – воскликнула княгиня. – Почему же ты печален?

– Будет твой сын умом крепок, да нравом крут, – вздохнул юродивый и перекрестил возок, добавив: – Какова погода при его рождении случится, таково и царствие его будет.

Через год, 25 августа (3 сентября) 1530 года, родила юная княгиня сына Иоанна, Иоанна Васильевича. Родила под раскаты грома, потому что в Москве невиданная гроза разразилась. Грозный Иван на Русь пришел.

Росла слава Василия Блаженного, рос младенец Иоанн, будущий царь Иван Васильевич, Иван Грозный. Рос, рос и вырос.

Ко времени возмужания и возвышения царя Ивана Васильевича пришлось и признание святости Василия Блаженного. Сам митрополит Макарий поведал царю о святом человеке, «и они оба радостно прославили Бога, воздвигшего в их время такого подвижника».

Страницы: 12345678 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Помогал ли мэр Москвы Юрий Лужков своей жене растить миллиардное состояние? Что будет с принадлежаще...
Только с виду этот мир привлекателен: рыцари Круглого стола, турниры, прекрасные дамы, диковинные су...
Игорь Сокол – молодой преподаватель экономических дисциплин не самого престижного Волго-Камского вуз...
Далекое будущее. Действие разворачивается на одной из планет – колоний Земли. Ученый – исследователь...
Формат DVD постепенно становится одним из основных игроков на рынке медиа-продукции. Повышаются треб...
Наш соотечественник, бывший воздушный гимнаст, умом и мечом завоевал себе высокое положение в древне...