Оракулы перекрестков Шауров Эдуард

Глава 18

— Я не понимаю, о чем трет этот циви. — Бенджамиль старался смотреть на собеседника как можно более нагло и презрительно. — Я вообще по-цивильному не секу.

Он говорил, обращаясь к симпатичному сухощавому мужчине с цепкими настороженными глазками, который стоял справа от насупленного хайдрая. Сухощавый, который, судя по всему, исполнял при персоне Ху-Ху функции Бенджамиля, криво улыбался. Его явно беспокоил и раздражал разговор, заведенный патроном, но вокруг уже собралось десятка два зрителей, и он, кривя губы, уже в пятый по счету раз переводил на арси невнятные претензии толстяка. Переводил сухощавый неплохо, но слишком осторожно и местами не точно, что вызывало в Бене волну смутного злорадства.

Зрители в спор не вмешивались, но слушали с большим интересом, зубоскаля и негромко переговариваясь. Похожие на ночных хищников, которые рассаживаются кружком в ожидании добычи, терпеливые и готовые ко всякому действию, они словно чуяли грядущее развлечение и все подтягивались и подтягивались с разных концов зала, будто металлические опилки к сильному магниту. По мере появления новых зрителей кружок непрестанно рос и ширился. Вскоре участники спора оказались со всех сторон охвачены любопытным живым кольцом.

Бенджамилю, который всегда остро чувствовал за спиной чужое присутствие, постоянно хотелось оглянуться, но он понимал, что делать этого нельзя. Новый переводчик Ху-Ху ощущал нечто подобное, поскольку старался совершать как можно меньше лишних движений и лишь украдкой косился по сторонам. Выслушав ответ Бена, он наклонился к Ху-Ху и вполголоса перевел сказанное. Хайдрай слегка приподнял свою круглую голову. На секунду его злые глаза, полуприкрытые тяжелыми веками, остановились на лице Бена и сразу скользнули в сторону. Ху-Ху был не так уж пьян, как казалось сначала.

— Какого черта он отпирается? — сказал Ху-Ху. — Его зовут Мэй… — Хайдрай слегка замялся. — Френкис Мэй. Я хочу знать, что он делает в Сити и как сюда попал.

Сухощавый призадумался, взвешивая в голове какие-то мысли, потом начал переводить.

— Я человек наемный, — сказал он осторожно, и правый уголок его губ опять потянулся наверх в кривой ухмылке. — Я думаю, что мой патрон вполне мог и обознаться, но мастер Ху принимает тебя за своего знакомого по фамилии Мэй. Он хочет знать, как ты попал к Чероки.

— Твой циви просто обкурился или выпивки перебрал. Скажи ему, что я на него не сержусь. Нынче праздник. Пусть валит к своему столу и пьет дальше. — Бенджамиль давно понял, что его может спасти только наглость, и хамил вовсю.

Сказать честно, поначалу он здорово струхнул. Он был уверен, что следом за Ху-Ху появится Ингленд. Тогда положение фальшивого Бентли наверняка сделалось бы отчаянным, но минуты шли, Ингленд все не появлялся, и Беновы позиции упрочивались.

Дичайшая ситуация. Глупей и придумать сложно. Бен даже представить себе не мог, что может делать жиртрест Ху-Ху ночью в Сити, да еще без привычной охраны. Или сухощавый переводчик замещает не только Бена? Что там за складки на его френче под левой подмышкой? И что за темные дела Ху-Ху обделывает на вечеринке у яфата, если специально для этого дал отставку Ингленду? Нанял в обход официальных каналов переводчика и телохранителя в одном лице? Чтобы все было шито-крыто? Чтобы никто ни сном ни духом? А тут Бенджамиль Мэй! Прошу любить и жаловать! Неудивительно, что увидав Бена, хайдрай слегка сбился с ритма.

Впрочем, Бенджамиль тоже понятия не имел, что делать дальше. Вот если бы Ху-Ху сказал: «Простите, любезные, моя маленько обозналась…»

Сухощавый быстро сказал своему боссу несколько слов. Ху-Ху покачал головой.

— Я не ошибаюсь! — заявил он, сверля Бенджамиля взглядом. — Я знаю этого человека, последний раз я видел его позавчера. Я думаю, что он стоповская крыса. Он следит за мной и хочет сорвать сделку!

Чувство досады промелькнуло на лице переводчика-телохранителя. Он повернулся к Бену и начал переводить. Когда он закончил, в окружающем их кольце ситтеров кто-то сказал громко и трезво:

— А вот это уже настоящая предъява!

Лицо сухощавого стало официальным и сосредоточенным.

Бенджамиль открыл рот, еще понятия не имея, что он станет говорить, но в этот момент в рядах ситтеров началось какое-то сумбурное движение. Бесцеремонно расталкивая зрителей, в середину круга пробрался Максуд. Следом за ним не торопясь шел высокий худой мужчина с забранными в хвост пегими волосами и с лицом, раскрашенным цветными полосами.

— Чего там трет эта толстая гнида?! — Фатар был зол и взвинчен до такой степени, что с него, казалось, вот-вот посыплются искры.

Сухощавый собрался воспроизвести слова хайдрая, но Ху-Ху, верно истолковав бешеный взгляд широко расставленных глаз, повторил невозмутимо и даже скучно:

— Этот человек шпион. Его нужно убить, чтобы он не провалил нам сделку.

Переводчик опять собрался переводить, но Максуд остановил его жестом.

— Я понимаю по-цивильному, — сказал он на арси. — Можешь передать своему боссу, что этот человек мой брат и я собственноручно выпущу кишки из любого жирного брюха, которое вздумает быть с ним непочтительным.

— Полегче, Макс, — негромко сказал мужчина с цветным лицом. — Жирное брюхо — наш поставщик. Не стоит говорить о нем так грубо. — Мужчина пристально поглядел на Бена. — А что скажет твой фатар?

— А что тут говорить, яфат?.. — зло начал Максуд.

— Может, он тоже знает толстяка? — перебил его яфат, не отрывая глаз от лица Бенджамиля.

В одну секунду Бен решился.

— Точно! — Он одним глотком допил пиво. — Я уже видел толстого, а он видел меня. Позавчера вечером я стоял наблюдателем у юго-восточных ворот. Жирдяй о чем-то договаривался с Кабуки, а я смотрел. Вот, собственно, и все. Правда, узнал я его не сразу.

Яфат сказал, задумчиво поглаживая аккуратную бородку:

— Ворота — внутреннее дело Бентли. — Его лицо приняло благодушно-отеческое выражение. — Ты не обязан рассказывать мне о встречах на вашей территории, но спасибо, что предупредил.

Переводчик негромко вводил Ху-Ху в курс дела. С каждым словом хайдрай делался все мрачнее.

— Вранье! — наконец заявил он. — Я не был в пятницу у юго-восточных ворот. И я не встречался с Кабуки.

— Он говорит, что не был у ворот, — сообщил Максуд яфату.

— А меня зовут Френкис, — вставил Бен, шалея от собственной наглости. — И я его служащий, и еще я крыса.

— Что они говорят?! — раздраженно произнес Ху-Ху.

— Это неважно, — сказал яфат, обращаясь в основном к переводчику. — Объясни мастеру Ху, что выдвинутые сторонами обвинения очень серьезны. И теперь нам не обойтись без шнура.

— Пулю на шнур! — заорали вокруг сразу в несколько глоток.

Кольцо зрителей пришло в движение. Все пестрое собрание загомонило и засуетилось.

Краем уха Бенджамиль слышал, как Ху-Ху переспрашивает переводчика про пулю. Бен подался вперед, пытаясь понять, о какой такой пуле идет речь. Откуда-то вынырнуло лицо Максуда.

— Ничего не бойся. — Губы фатара обожгли ухо Бенджамиля азартным дыханием. — Ты должен драться с толстым. На все соглашайся и не о чем не думай. Постарайся хорошо запомнить место, где сидит противник, и делай как можно меньше движений. Я буду твоим секундантом. Господь нам поможет.

Бен хотел спросить, как он, собственно, должен драться с Ху-Ху, но Максуд уже отодвинулся.

Вокруг начался полный бедлам. Пьяные ситтеры двигали столы, расчищая пространство в середине зала. И хотя Бен ничего толком не понимал, его неожиданно охватило то самое чувство, которое он уже испытывал, когда, прыгнув с балкона Виктора Штерна, медленно плыл над темным ущельем улицы, — непередаваемая смесь ужаса и восторга. Только в этот раз его парашютом была непоколебимая уверенность и наглость, огненным фонтаном бьющая из стоявшего рядом Максуда. «Неужели я и впрямь становлюсь ти-эмпатом?» — с изумлением подумал Бен.

— Одну минуту! Одну минуту! — Сухощавый переводчик поднял руку, пытаясь привлечь к себе внимание среди всеобщего хаоса. — Мастер Ху не может драться! Во-первых, он не приемлет насилия, а во-вторых, если он получит ранение, то не сможет выполнять свои обязательства по сделке.

— Мастер Ху, наверное, думает, будто он наш единственный поставщик оружия. — Яфат засмеялся. — Впрочем, согласно правилам, он может выставить вместо себя одного бойца.

Максуд презрительно сплюнул на пол. Переводчик обернулся к Ху-Ху и начал ему что-то горячо объяснять. Ху-Ху, вышедший из своего обычного состояния полудремы, отвечал зло и раздраженно. Бен прислушивался, стараясь уловить, о чем речь. Уголок рта сухощавого опять потянуло вверх.

— …Нет! — сказал он достаточно громко. — Теперь отказаться уже нельзя.

Ху-Ху сказал несколько слов и, отвернувшись, стал смотреть в сторону. Переводчик опять поднял руку, требуя тишины:

— Мастер Ху выставит бойца!

— Этим бойцом, надо полагать, будешь ты? — спросил Максуд на цивильном.

Сухощавый кивнул. Он был серьезен. Челюсти его плотно сжались, только непослушный рот все норовил улыбнуться одним углом.

— В таком случае, — сказал Максуд, и шум вокруг моментально приутих, — в таком случае мой фатар тоже имеет право выставить бойца! — он повернулся к Бену: — И не вздумай возражать, братишка.

Вокруг одобрительно засвистели. Максуд повернулся к переводчику Ху-Ху:

— Правила знаешь?

Сухощавый опять кивнул.

— Я бывший член гильдии, — сказал он, стягивая куртку и бросая ее на пол. — Я знаю все правила.

Под курткой действительно оказалась кобура с торчащей из нее рубчатой рукоятью.

— Кто будет крупье? — спросил сухощавый.

Максуд вопросительно взглянул на яфата.

— Рафаиль. — Яфат ткнул пальцем в молодого ситтера с длинной косой на затылке.

Сухощавый достал свой пистолет из кобуры и рукояткой вперед протянул крупье. Максуд, чуть помедлив, сделал то же самое. Зажав второй пистолет под мышкой, крупье вытянул из первого обойму и принялся один за одним выщелкивать из нее патроны. В наступившей тишине было слышно, как металлические цилиндры звонко скачут по полу. Оставив один патрон, Рафаиль вернул обойму на место и, передав пистолет яфату, проделал ту же самую процедуру с пистолетом Максуда. Двое ситтеров принялись мерить зал шагами.

— Места мало, — негромко сказал переводчик.

— Двадцати шагов нам хватит, — презрительно ответил Максуд и пошел в центр залы.

Сухощавый двинулся следом. Ху-Ху, сложив на животе короткие ручки, напряженно смотрел ему в спину. Его глаза были полуприкрыты тяжелыми веками, он очень хотел казаться спокойным.

Дуэлянтам указали их места, и они сели друг против друга, подогнув ноги и выпрямив спины.

— Повязки! — сказал крупье.

Двое молодых людей быстро подошли — один к Максуду, другой к переводчику. В их руках оказались темные плотные повязки, которыми они завязали глаза обоим бойцам. Затем в правую руку каждого из дуэлянтов был вложен заряженный пистолет. Почти одновременно приняв оружие, оба мужчины опустили пистолеты вниз и уперли стволами в пол.

— Шнур! — распорядился крупье.

Каждый из противников вытянул вперед левую руку. Секунданты разошлись в разные стороны, разворачивая длинную веревку, связанную из трех кусков. Концы веревки дали Максуду и переводчику. Максуд ловко крутнул ладонью, натягивая шнур, и замер. В наступившей тишине Бенджамиль слышал, как где-то рядом шумно сопит толстяк Ху-Ху.

— Готовы ли противники? — спросил Рафаиль.

— Готовы, — вразнобой откликнулись секунданты.

Двое мужчин с завязанными глазами сидели неподвижно, соединенные тонкой линией натянутой веревки. Стихли образовавшие коридор ситтеры. Бенджамиль затаил дыхание. Упругая звенящая тишина повисла между замершими в восторженном ожидании зрителями, точно взведенный курок, точно сжатая до последней степени стальная пружина, готовая в любую секунду распрямиться, убивая, круша, калеча… Рафаиль вопросительно оглянулся на яфата. Яфат сделал полшага назад, оперся задом о край стола, застеленного скатертью с лицом грустного ребенка, и кивнул. На его губах блуждала тонкая мечтательная улыбка.

— Фай! — крикнул крупье.

Максуд быстро выбросил вперед руку с пистолетом, одновременно дернув на себя веревку. Бенджамиль не успел понять, выстрелил ли он первым, или первым выстрелил сухощавый, или оба выстрелили разом. Он только увидел, как вспышка на короткий и яркий миг выхватила из полутьмы лицо Максуда. Ослабла и опять натянулась веревка. Сухощавый качнулся и стал медленно валиться набок. На его голове, чуть выше повязки, расцветало темное пятно. Две сотни глоток взорвались торжествующим ревом. Оглушенный Бенджамиль оглянулся вправо и увидел Ху-Ху. Толстяк, выпучив глаза и хватаясь пальцами за горло, опрокидывался на стоявший позади стол. Здоровенный, голый по пояс детина, скаля зубы, тянул в стороны концы захлестнутой на шее Ху-Ху удавки, а яфат, блаженно щурясь, глядел, как судорожно сучат в воздухе короткие ножки в расшитых войлочных туфлях. Бенджамиль почувствовал, что сейчас его вырвет.

Но его не вырвало, каким-то чудом он сумел удержаться. А в следующий момент все принялись палить в потолок. Волна дикого первобытного чувства захлестнула Бенджамиля. Кажется, он орал вместе со всеми. Шокирующий, бьющий со всех сторон животный восторг стремился увлечь, утянуть его, Бенджамиля Френсиса Мэя в черную, жуткую, притягательную бездну. Бессознательно пытаясь вынырнуть, пробраться к выходу, он видел, как скатывают со стола мертвое тело Ху-Ху, как, оставляя на паркете широкий и темный след, волочат за ноги его телохранителя. И он, будто в мучительном сне, продирался сквозь водовороты исходящих агрессией существ до тех пор, пока перед ним не возник Максуд, единственный человек в этом зверинце, Максуд, который схватил его за плечи, встряхнул и прокричал в самое ухо:

— Пошли отсюда! Яфат будет с тобой говорить!

Глава 19

Когда они вошли в небольшой кабинет с очень высоким потолком, яфат стоял возле окна, задумчиво глядя в темноту парка, слабо расцвеченную огоньками в железных бочках. В руке его дымилась наполовину выкуренная сигарета. По комнате плыл запах табачного дыма, к которому примешивался слабый аромат незнакомых специй. Яфат оглянулся.

— А! — сказал он. — Максуд! Пачи уже вымелись из зала?

— Не знаю, — ответил Максуд. — Ханни передал, что ты хочешь поговорить, и мы сразу пришли.

— Хотите покурить кухима или, может быть, выпить?

Яфат наконец повернулся к своим гостям, и Бенджамиль понял, что ломаные цветные полосы на его лице — это татуировка.

— Кухим везде одинаковый, а выпивка у тебя всегда лучшая в Сити, — улыбаясь, сказал Максуд. — Так что я лучше выпью.

Яфат вопросительно взглянул на Бенджамиля.

— Я тоже, — сказал Бен (пока они шли до кабинета, расположенного в конце левого крыла, он успел немного прийти в себя).

Яфат кивнул.

В парке закричали. Сначала один или два человека, потом крик подхватило с полсотни глоток, потом заорала, засвистела, заулюлюкала вся поляна перед центральной частью дворца. Раздались приглушенные расстоянием хлопки выстрелов. Собравшаяся у входа толпа в неизъяснимом восторге расстреливала звездное небо. И Бенджамиль вдруг подумал, что у тех, которые смотрят сквозь дырочки в небесной чаше, не такая уж безопасная работа.

— А вот и пачи, — сказал яфат, довольно усмехаясь. — Хорошее было нынче представление.

Яфат бросил окурок в раскрытую форточку.

— Звезды сегодня… — сказал он задумчиво и добавил, похлопав по подоконнику: — Идите ближе, парни, тут воздух свежее.

Бенджамиль и Максуд подошли к окну. Яфат извлек из-за пазухи плоскую фляжку, отвернул колпачок и протянул Максу. Тот почтительно, словно совершая важный ритуал, принял блестящую посудину, поднес к лицу, понюхал и хлебнул прямо из горлышка. Глаза его увлажнились.

— Райское пойло! — Он протер горлышко ладонью и передал фляжку Бену. — Пробуй, фатар, таким угощают только у яфата во дворце и у Яха на небе.

Бенджамиль сделал изрядный глоток и подтвердил, что выпивка классная, хотя, сказать по правде, в классах выпивки он разбирался слабо. Напиток был совершенно того же вкуса и крепости, что и в бутылке, которую Максуд отдал преподобному. Но, наверное, это действительно была хорошая выпивка.

— Прозит, Бенджамиль, — сказал яфат, разглядывая Бена сощуренными внимательными глазами.

— Что? — спросил Бен.

— Я говорю: будь здоров, Бенджамиль, — пояснил яфат, забирая фляжку.

Он тоже хлебнул, сморщился и стал заворачивать колпачок.

— Ведь тебя зовут Бенджамиль? Я правильно запомнил?

Бен кивнул:

— Бенджамиль из семьи Бентли.

Крики и шум на площадке перед дворцом постепенно перемещались из центра в левую сторону парка. Стрельба почти утихла, лишь время от времени раздавались редкие хлопки.

— Бенджамиль — бен, забавно… — Яфат усмехнулся. — Ну что ж, Бенджамиль, сегодня Господь был на твоей стороне. Направляя руку Максуда, Всевышний изъявил свою волю, на то Он и Всевышний, а я потому и яфат, что умею менять свои планы именно тогда, когда это угодно небу и полезно для семьи Чероки. Прозит, Бен?

Бенджамиль старательно кивнул и покосился на Максуда. Максуд, покусывая губы, смотрел на главу семьи.

— Конечно, мне досадно, что толстяка пришлось убить, — продолжал яфат, оглядываясь на окно. — Но он всего лишь корпи. А убить корпи — не грех. Убивая корпи, мы совершаем богоугодное дело. — Яфат пристально поглядел на Бена. — Как ты считаешь, Бен из Бентли?

— Наверное, так, — кашлянув, ответил Бен.

Яфат улыбнулся и похлопал его по плечу.

Внизу притихшие было ситтеры заорали с новой силой. Что-то громко заурчало, перекрывая визг и улюлюканье, потом протяжно завизжало, яркая белая вспышка на миг выхватила из темноты силуэты людей и деревьев, и нечто темное метнулось в небо, с истошным ревом вспарывая черный воздух.

Бенджамиль и Максуд одновременно шагнули к окну. Яфат, обернувшись, глядел сквозь оконный переплет туда, где среди ярких булавочных проколов обрисовывался слабый и белесоватый след от стартовавшего прыгуна.

— Что там за херня? — встревоженно спросил Максуд.

— Все нормально, — отозвался яфат. — Сегодня ночью Кабуки получат маленький подарок по случаю открытия военных действий. Я приказал ребятам засунуть обоих жмуриков в их прыгун и задать нужную дугу. Кабуки будут приятно удивлены, когда перед домом их яфата расплющится в хлам прыгун мастера Ху.

За окном опять начали стрелять.

— Ханни! — крикнул яфат. — Ханни, старый глухарь!

Дверь приоткрылась, и в кабинет заглянул старый морщинистый ситтер с коричневыми пятнами на лысом черепе.

— Ханни, будь другом, скажи этим пьяницам во дворе, чтобы убирались ко всем чертям! Уже голова болит.

Старик укоризненно покачал головой и закрыл дверь.

— Я не знаю, в какую игру вы играете, ребята, — задумчиво сказал яфат. — Но я шесть раз бросил монету, и все шесть раз она упала орлом кверху. Наверное, это что-нибудь да значит… Кстати, — он повернулся к Бенджамилю, — как там дела у Большого Отто? Сто лет толстяка не видел.

Бенджамиль на секунду задумался, вызывая в памяти имена, слышанные им от Максуда, потом покачал головой:

— Я не знаю никого с таким именем, яфат.

Чувствуя, что идет по тонкому льду, он покосился на Максуда. Тот едва заметно кивнул.

— Конечно, не знаешь. — Яфат закрыл форточку. — Отто уже пятнадцать лет как на небесах, но человеком он был хорошим. Ладно, будем считать эту кружку выпитой. На что я хотел посмотреть, я посмотрел. Можете идти, джентльмены (слово «джентльмены» он произнес на цивильном).

— А как насчет аутсайда? — спросил Максуд. — Мы говорили сегодня.

— Да? — Высокий лоб яфата собрался морщинами. — Не знаю. Мне надо подумать.

— Я обещал, — упрямо напомнил Максуд. — А ты обещал мне. И потом…

— «Потом» бывает не то, что «сейчас», — ворчливо сказал яфат. — Впрочем, делай как знаешь.

Максуд приложил ладони к груди и глазами указал Бену на дверь. Рука Бенджамиля уже легла на дверную ручку, когда яфат сказал от окошка:

— Макс, задержись на пару слов.

— Подожди меня в коридоре, — тихо попросил Максуд.

Бенджамиль вышел в коридор и остановился, невольно прислушиваясь. Сквозь неплотно прикрытую дверь он слышал, как скрипит старый паркет под ботинками Максуда.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь? — негромко, но вполне отчетливо проговорил яфат. — Я не верю этому парню.

— А я за него ручаюсь головой, — тихо сказал Максуд. — И головой, и кишками, и дорогой по светлой радуге. Воля Яха указала его правоту. Разве нужны другие знаки?

— Я бы предпочел, чтобы Ях нажал курок его пальцем, а не твоим.

Бену послышался печальный смешок.

— Это не меняет дела, — почти сердито сказал Максуд.

— По закону — да.

— По Господнему закону, — уточнил Максуд.

— По Господнему, — согласился яфат.

Несколько секунд они молчали.

— Лети сам и проследи, чтобы все было нормально, — устало сказал яфат.

— Спасибо, отец, — совсем тихо сказал Максуд. — Я редко тебя прошу о чем-либо…

— Следи за языком, — сказал яфат строго. — Во время вылазки будешь подчиняться Рахибу.

Максуд ничего не ответил, наверное, кивнул.

— Группа уходит в два, советую не опаздывать к старту. Куда вы сейчас? — продолжал яфат.

— Ко мне. Пусть поспит пару часов перед дорогой.

— Зачем ходить? Спите здесь. В восточном крыле полно пустых комнат. А я пока тдам распоряжение Рахибу.

— Я буду обязан тебе… яфат, — прочувствованно сказал Максуд.

— Вали на х…, чирок! Ты и так мне всем обязан! — сердито ответил яфат. — И не святотатствуй впредь.

Бенджамиль едва успел отступить назад, уворачиваясь от высокой тяжелой створки. Глаза Максуда блестели, весь вид его выбражал крайнюю степень довольства.

— Пошли! — сказал он, плотно прикрыв за собою дверь, и добавил, упреждая расспросы: — Потом все расскажу.

Бенджамиль вздохнул и молча двинулся следом за фатаром.

Они миновали высокие, пропитанные странными запахами коридоры западного крыла и оказались в просторном зале, полукругом охватывавшем парадную лестницу. Когда они поднимались в кабинет яфата, Бен заметил ряды странных полок, сплошь закрывавших вогнутую стену, но был слишком потрясен недавними событиями, чтобы обратить на них внимание. Теперь Бен с удивлением заметил, что эти разнородные, местами весьма корявые полки не пусты. Ряд за рядом, касаясь друг дружки пыльными боками, на них лежали сотни бутылок. Нелепая и титаническая винная лавка.

— Макс! Что это? — с испугом спросил Бен, останавливаясь посреди загадочного стеклохранилища. Неприятные мысли вдруг завертелись вокруг храма Господнего, вокруг изрисованных крестами стен и черного страшного лица в банке.

— Комната славы, брат, — не сразу ответил Максуд.

Подойдя к кривобокой полке, он взял одну из бутылок с выцветшей от времени этикеткой и показал Бену:

— Останки героев.

— Где? — Бенджамиль приблизил лицо к бутылке, пытаясь разглядеть ее содержимое.

И тут до него дошло: бутылка была на три четверти заполнена темным сыпучим порошком, из которого торчал высохший, заскорузлый ремешок какого-то амулета.

— Здесь хранится прах лучших из Чероки, — сказал Максуд, возвращая пыльную склянку на место. — Я очень надеюсь, что и для моей бутылки когда-нибудь найдется место на этих полках.

Восточное крыло дворца оказалось освещено еще хуже, чем западное. Света маленьких люминофорных пластинок, повешенных через каждые двадцать шагов, едва хватало на то, чтобы посетитель не вытягивал вперед рук, опасаясь налететь на колонну или врезаться в стену. Максуд зажег фонарик под стволом своего пистолета и шарил лучом по рассохшимся темным фигареям. Найдя дверь, отчего-то приглянувшуюся ему больше других, он потянул за резную ручку и поманил за собой Бена.

Кабинет, в котором они оказались, был не слишком просторен, но и не мал. Луч фонаря пробежал по расставленным возле стен шкафам, в дверцах которых не хватало половины стекол, выхватил из темноты письменный стол и остановился на высокой кушетке с толстым подголовником.

— Располагайся. — Максуд кивнул на кушетку, а сам двинулся к столу.

Огонек фонаря мигнул и исчез за массивной тумбой. Бенджамиль, с трудом ориентируясь в ультрамариновом сумраке, почти на ощупь нашел край кушетки и сел на жесткую поверхность. Максуд молча возился около стола. Взбалмошный пучок света то выскакивал, играя, из-под тяжелой столешницы, то прятался в тени, и глаза Бенджамиля никак не могли привыкнуть к меняющемуся освещению. Так продолжалось две или три минуты. Наконец Максуд перестал мигать, выдвигать и задвигать ящики. Издав удовлетворенный возглас, он погасил фонарь и поднялся на ноги, держа за обод шарик ночного светильника. Поставив неяркий желтоватый огонек на пол возле кушетки, Максуд присел рядом с Беном и слегка толкнул того кулаком в плечо.

— Ну что, фатар! — сказал он тихо и радостно. — Вот какое дело у нас вырисовывается: сегодня в два часа ночи отсюда стартует прыгун. Я сказал яфату, что тебе по делам семьи нужно срочно попасть в аутсайд. Короче, в два часа мы грузимся с тобой на аппарат, чпок! — и ты уже в своем аутсайде.

— Не знаю, как и благодарить тебя, Макс, — пробормотал Бенджамиль.

Несмотря на уверенный тон Максуда, он чувствовал, что уже не верит в свое возвращение.

— Какая фигня! Мы ведь братья! — Максуд еще раз ткнул Бена в плечо. — Я же говорил: не мельтеши. А теперь тебе надо поспать, — добавил он серьезно. — Время еще есть.

— Я не усну, Макс. — Бенджамиль покрутил головой. — Столько всего… Я просто не смогу.

— Сможешь, — убежденно сказал Максуд. — Дай-ка сюда руку!

Бен послушно протянул ладонь. Максуд вытащил маленькую коробку вроде той, в которых продают дезодоранты для рта, и выщелкнул в подставленные ему пальцы маленькую таблетку.

— Что это? — спросил Бен, разглядывая белеющий в ладони шарик. — Опять наркотики?

— Упаси Ях! — Максуд потрепал Бена по плечу. — Очень полезное и вполне безобидное средство. Положи таблетку под язык, через пару минут уснешь, через пару часов проснешься как новенький. Действует надежней, чем молитва преподобного.

Бенджамиль с сомнением поглядел на таблетку и положил ее под язык.

— Отлично, — сказал Максуд. — Ты спи пока, а я скоро вернусь.

— Да все равно я не усну! — упрямо сказал Бенджамиль.

— Дело хозяйское, — беспечно отозвался Максуд. — Не уснешь, так просто приляг. Я скоро.

Он поднялся и вышел из кабинета, протяжно скрипнула дверь, и Бен остался один. Он сидел, выпрямив спину и бесцельно глядя на тонувшие в полумраке предметы. Свет ночника окутывал его теплой мерцающей полусферой, лежал на полу уютным домашним ковриком, постепенно смешивался с темнотой, терялся в огруглых углах просторной комнаты.

Бенджамиль передвинулся на середину кушетки, вздохнул, прислонился затылком к шершавой оштукатуренной стене и стал вспоминать Марси. Бесполезная таблетка таяла под языком, придавая слюне горьковатый привкус. Может, стоит ее выплюнуть?

Бен оторвал затылок от стены. Справа от него, на жесткой поверхности когда-то белой искусственной кожи, сидел Мучи, все такой же лохматый, все в той же латаной курточке. Бывший приятель Господа Бога смотрел на Бенджамиля и благожелательно ухмылялся гнилозубым ртом.

— Здравствуйте, Мучи, — сказал Бен, приходя в легкое замешательство. — Я и не знал, что вы тоже здесь.

Мучи расплылся в широчайшей улыбке:

— И я рад вас снова видеть, сударь. В прошлый раз мы расстались очень быстро…

— Да уж… — неопределенно отозвался Бен. — А вы как попали в Сити?

— Чего проще! — Батон почесал бороду. — Говнопровод, он везде говнопровод, сударь, что в буфере, что в Сити. Ну, может, лесенки на колодцах не слева, а справа. А так — все одно.

— Не знаю, — сказал Бен. — По-моему, здесь все другое.

— Это как смотреть! — отозвался Мучи. — С одной стороны, другое, со второй — то же самое. Верьте на слово. Я бродяга, я знаю.

— И каким же ветром вас сюда занесло?

— Да вот, заглянул попрощаться. А то, может, и не увидимся больше.

— Это одному богу известно, — шутливо сказал Бенджамиль. — Кстати, как продвигаются его поиски?

Мучи махнул рукой:

— Минует зима, подамся в черно-бирюзовый. Засиделся на месте, плесенью оброс. Брожу взад-вперед. А толку? Ничего и не получается. Было бы здорово махнуть в Хадаш Иерусалим. Там гигаполис не меньше нашего и места святые. Может, там Господь меня заметит.

— Думаете, заметит? — серьезно спросил Бен.

— Конечно, заметит, — с самым убежденным видом ответил бродяга. — В гордыне своей я давно раскаялся. Ничего плохого не делаю, молюсь каждый день, как умею, — должен заметить. Только поди туда доберись, коли за душой ни марки и взять не у кого. Разве что у дочки… Вы знаете, сударь? Ведь у меня дочка есть в аутсайде!