Вектор атаки Филенко Евгений

Эрик Носов не видит трагедии

– Фабер, выглядите вы так, словно потеряли любимый галстук, – сказал Эрик Носов ядовито. – И научитесь наконец спрашивать позволения, прежде чем вламываться в кабинет. Однажды я вас пристрелю…

Тот действительно был без галстука. В последнее время он сильно изменил обычному своему конторскому стилю в угоду блейзеру болотного цвета, полосатой сорочке и темным брюкам свободного покроя. Что по-прежнему не мешало ему выглядеть рядом с тем же Носовым форменным пижоном.

– Лунь провалился, – сообщил Фабер убитым голосом.

– Никто и не ожидал, что все окажется просто, – ответил Носов, не поворачивая головы от своего видеала. – Не делайте вид, будто этот провал касается лично вас или случился по вашей вине. Вы даже не были знакомы, а еще месяц назад и вовсе не подозревали, что у нас есть агентура в Эхайноре.

– Ваш цинизм, Ворон, порой переходит все границы! – воскликнул Фабер, рыская по кабинету.

– Я сразу предупреждал вас, что со мной будет нелегко. Особенно романтическим натурам кабинетного происхождения… Лунь и без того продержался дольше других. Вот что значит ксенологическая подготовка! Окажись в моем распоряжении полсотни таких экземпляров, как Консул, все пятеро гекхайанов были бы нашими людьми… Сядьте.

Фабер немедленно прекратил блуждания и послушно сел в кресло возле стола. Носов наконец поднял на него глаза: взгляд был абсолютно безмятежен.

– Что с вами? – спросил Носов. – Я не вижу никакой трагедии. Напротив: теперь я… и вы, кстати… мы доподлинно знаем, что объект жив-здоров и даже обзавелся новыми знакомствами. Живые объекты оставляют следы, а значит, их проще найти. Лично я испытываю воодушевление, а не бьюсь в истерике.

– Вы назвали его объектом?! – потрясенно переспросил Фабер.

– Я вам больше скажу: в агентурной переписке не только я, а и все занятые стороны называют его «объект «Эфеб». Ну и что? Кратов у Красных Эхайнов фигурирует под псевдонимом «Интервент»… хотя, с другой стороны, у Лиловых он проходит как «Наглец», что весьма близко к истине, а уж как они нарекли меня, лучше вам не знать… В общем случае это дает прекрасную возможность абстрагироваться от личностных характеристик и ненужных эмоциональных окрасок. Эмоции сильно мешают в работе… – Фабер покачал головой, но не сказал ни слова. – Далее: все, что нам обоим известно по конкретике Луня, не должно выйти за пределы этого кабинета. Вы поняли?

– Да, Ворон, – пробурчал Фабер.

– Ни Кратов, ни тем более Климова – никто из посторонних не должен об этом знать. Голиафу я доложу сам. А уж он пусть решает, насколько широк должен быть круг посвященных.

– Но как же Лунь? Вы хотите оставить его на растерзание эхайнским инквизиторам?!

– Лунь – большой мальчик, выпутается сам. У нас и без него до черта проблем с маленьким мальчиком семи футов росту.

Мичман Нунгатау на распутье

Уже на площади, отойдя от «Зелья и порока» на изрядное расстояние, мичман вдруг остановился и согнулся пополам, уперевшись ладонями в колени. Дыхания не хватало.

– Паршивая у тебя трава, Аунгу, – прохрипел мичман.

– Какие будут распоряжения? – спросил тот, пропуская упрек мимо ушей.

– Поймать наконец этого ублюдка. Теперь я точно знаю, что он существует и что он из плоти и крови, как простой эхайн. А что там у него внутри особенного, меня не заботит. Между прочим, он был не один.

– Вот как, – промолвил рядовой Юлфедкерк озабоченно.

– Да, не успел вломиться в наш мир, а уже обзавелся пособниками. Рыжая девица в униформе. Я-то поначалу подумал, что какие-то туристы из золотой молодежи. А когда они уходили, разглядел. Такие костюмчики бывают у водителей дальних пассажирских рейсов или у пилотов. Лицо мне определенно знакомо.

– А во что был одет келументари? – спросил сержант.

– В обычное штатское. Серая накидка с капюшоном, немного не по размеру… еще какая-то серая ерунда… Если честно, я в лицо ему глядел, чтобы получше запомнить.

– У нас есть запись инцидента с регистраторов увеселительного заведения, – быстро сказал рядовой.

– Одно дело запись, и совсем другое дело зрительная память. Теперь-то я его в темноте посреди толпы увижу.

– И как он выглядит? – спросил ефрейтор Бангатахх. – Что-то необычное?

– Да… трудно уловить, что именно. Он выглядит нездоровым и в то же время абсолютно спокойным. То есть, конечно, он был задет, раздосадован и несколько озадачен моей дерзостью… но это снаружи. А подо всей этой шелухой – совершенное спокойствие. Во взгляде, в повадках. Лицо такое… потустороннее. – Нунгатау досадливо сморщился. – Не умею объяснить. Если повезет, сами поймете. А, вот! Страха, страха в нем совершенно не было.

– Почему он должен был вас бояться, янрирр мичман? – удивился рядовой Юлфедкерк.

– Ну как же?! На мне военная форма, я вооружен…

– Не совсем трезв, – добавил сержант Аунгу вполголоса.

– И это тоже, – свирепо сказал мичман Нунгатау. – Взять любого из вас, и тот будет меня опасаться.

– Это потому, что никогда не знаешь, что от вас ожидать в следующую минуту, – пояснил ефрейтор Бангатахх. – То ли шутку пошутите, то ли наорать ни за что благоволите, то ли чего похуже…

– Десантировали нас как-то в один мирок, – промолвил сержант Аунгу задумчиво. – На предмет выживания. Хиррэ, северное полушарие, если кто знает. – Остальные «болтуны» понимающе закивали в том смысле, что, мол, знаем, еще бы, проходили сию науку. – Хорошо хоть оружие взять позволили. Не то совсем худо нам пришлось бы. Лес, резучая трава в человеческий рост, что ни шаг, то трясина или ловушка с горящим торфом… А всего хуже были звери.

– Чем же они, позволь спросить, были хуже? – сердито осведомился Нунгатау.

– А то, что страха не ведали и бросались на нас из-за каждого куста. Мы по ним садим из скернов, а им хоть бы что!

– Чем же, любопытно знать, объяснялось такое их отважное поведение?

– А тем, что не знали они, что эхайнской десантуры и эхайнских скернов нужно бояться. Никогда прежде такого не видели, потому и страха перед нами не было.

– Не разъяснили им, стало быть, что следует сторониться старины Аунгу и его верного скерна, – хохотнул ефрейтор.

– А может быть, они были глухие? – вдруг спросил рядовой Юлфедкерк. – Или слепые?

Прежде чем Аунгу пришел в себя от такого неожиданного поворота темы, мичман Нунгатау спросил с раздражением:

– К чему это ты, сержант, вдруг ударился в воспоминания?

– Просто хотел обозначить аналогию, – сказал тот. – Келументари вас не боялся, поскольку не знал, что вас надлежит бояться. Если я правильно понимаю, он прибыл сюда из мира, где никто никого не боится и никакой подлянки от соседа по жизненному пространству не ожидает. При всем уважении, в его глазах вы, янрирр мичман, были не страшны и не опасны. И выглядели не доблестным скорпионом, грозой здешних мест, а всего лишь наглой шпаной, опившейся… чего вы там употребляли? нхетикмини?.. дешевого дрянного бухла.

– Ты, как я погляжу, тоже страха не ведаешь, – процедил мичман сквозь зубы. – И напрасно.

– Оставьте, янрирр мичман, – сказал ефрейтор Бангатахх. – Вам не по нраву это наблюдение, а между прочим, Аунгу не так уж и неправ, как вам хотелось бы.

– Поглядим, – сказал мичман уклончиво.

– Ну что ж, – подытожил сержант. – Информации, не сказать чтобы в избытке. Кстати, сегодня мы видели только одну рыжую деву – янтайрн Алестегг Силхарн, сотрудницу космопорта и дочь полковника.

– Кто говорит про сегодня… – буркнул мичман, разгибаясь. – Впрочем, есть некоторое сходство. Но это другая дева. Моложе и грубее. И она работает на транспорте.

– И если мы будем окапываться в грунте и дальше, она запросто увезет нашего парня с планеты, – заметил Бангатахх.

– Верно, – сказал мичман. – Иначе зачем им ошиваться возле космопорта? У них есть корабль. Они зашли перекусить и обсудить планы, дожидаясь своего рейса. А потом спокойно удалились, потому что пора было двигаться…

Он осекся.

– Но тут вам в череп прилетела емкость с супчиком, – безжалостно продолжил рядовой Юлфедкерк. – И мы потеряли бездну времени, смоля зузыряг над вашим бездыханным телом, меряясь пиписьками с патрулем и дожидаясь катафалка.

– Нужно было бросить все и догонять эту парочку, – кивнул сержант Аунгу.

– И упустить этелекха? – оскалился ефрейтор. – Да вы только что преподнесли отделу «Ч» бесценный подарок.

– Что такое отдел «Ч»? – спросил мичман, но услышан не был.

– Ловить этелекхов – не наша задача, – сказал Аунгу, обращаясь к ефрейтору.

– Но одна из наших задач! – отрезал Бангатахх.

– Не главная! – парировал Аунгу.

– Заткнитесь оба, – устало промолвил мичман Нунгатау и был услышан. – Не знаю, в каких вы званиях на самом деле, но на мне мичманские нашивки, в кармане церрег, а у вас стыдно сказать что такое – трава, и та паршивая. Потому до особого распоряжения гранд-адмирала будете делать, что я прикажу.

– Так мы не против, – сказал сержант Аунгу. – Вот уже четверть часа ждем приказов.

– При всем уважении, янрирр мичман, – сказал рядовой Юлфедкерк. – Мы только и делаем, что собачимся между собой и задираем патрульных. Или егерей… за неимением лучшего. А келументари прошел сквозь нас, словно сквозь сито, и теперь прохлаждается с подружкой где-нибудь на люксовом трансгале.

– У тебя есть план? – огрызнулся мичман. – Ну так давай командуй, умник!

– Нет у меня плана, – сказал рядовой. – Я здесь не затем, чтобы планы строить. Кто тут главный, в конце концов? Покажите мне этелекха или хотя бы этого вашего келументари, тогда и у меня появятся планы.

– Показать? – Нунгатау зверски оскалился. – Гляди, философ, мать твоя жрица!

Он разогнулся, всосав с этим простым движением полные легкие пыльного воздуха, повел вокруг себя зорким оком. Натоптано было так, будто в кружало вначале ввалилось целое стадо степных зверей- нрапамаухов, а затем в том же составе вывалилось и убрело к себе обратно в степь. Дознаватели из шебуркузовв момент скиснут и пометят в протоколах, что-де место преступления безнадежно испакощено и криминологическим инвестигациям не подлежит. Киберсканеры, которыми в таких случаях пользуются те же егеря, сразу же возденут усики-антенны и отобразят на мониторах какую-нибудь безотрадную графему.

Для чего и нужны следопыты.

– Вот, втыкайте! Это след парня, а это девчонки. Не перебивать и не спорить! Вообще усохните все, когда следопыт работает… Если кому интересно: вот мой след, когда я заходил, можете сравнить с тем, что оставлен только что. Дефекты подошвы… камешек застрял между рифлями… Почему я решил, что это его след? Потому что рисунок подошвы, как его ни топчи, все едино выделяется, не такой он, как у всех добрых эхайнов, и обувка сделана не по нашим лекалам, и ежели у кого в башке глаза, а не буркалы бессмысленные, тот никогда наш ботинок с лапой этелекха не спутает. А девчонка… что ж, след как след, вполне заурядный… если не считать того обстоятельства, что расположен динамически синхронно чужому отпечатку, по очень понятной любому мыслящему организму причине…

– Она держит его под руку, – не утерпел Аунгу. – Ведет или поддерживает, чтобы не споткнулся.

– Верно, солдат. А вот здесь, – мичман показал, – парня слегка качнуло, и он чирганулплечом о стену. Может, выпил лишнего, а может, нехорошо ему от нашей атмосферы… она, родимая, не у таких здоровяков вызывала кружение в мозгах и брожение в организме… В результате микрочастицы материала стены, а именно – камня строительного искусственного под пемзу, остались у него на одежде, предположительно на правом плече, а соответствующие микрочастицы ткани внедрились в упомянутый камень, но обнаружить их там можно лишь специальными криминологическими приборами, каковые в нашем распоряжении отсутствуют совершенно…

– …да и на хрена нам знать, из чего сделана его одежда, – ввернул ефрейтор Бангатахх.

– И ты, солдат, тоже прав. Каковая разумность суждений, внезапно всеми вами обнаруженная, не может не радовать и не обнадеживать. Теперь что?

– Идем по следу, – робко предположил рядовой Юлфедкерк.

– И снова верно, солдат, – с удовлетворением констатировал мичман. – Валяй, в смысле следуй.

Юлфедкерк сделал несколько неуверенных шагов и остановился.

– Я ничего не вижу, – сказал он потерянно.

– Еще бы, – промолвил Нунгатау ядовито. – Потому что, во-первых, ты своими дерьмодавами стоишь прямо на следах нашей парочки. А во-вторых, стрелять ты, может, и горазд, а как следопыт ты нуль и мисхаз, если не хуже…

Мичман без церемоний отпихнул плечом совершенно деморализованного рядового и прогулочным шагом двинулся вперед, уставясь под ноги. Группа эхайнов в мундирах Инженерной гильдии вознамерилась было грубо избавиться от неожиданного препятствия на своем пути, но подоспевшие «болтуны» живо распугали их прикладами скернов и невнятным угрожающим рыком.

Возле металлической ограды в два эхайнских роста Нунгатау прибавил ходу и перешел на бег. Преследуемые тоже бежали… он видел, как изменился нажим стопы и частота следа. Да что там: он видел самих бегущих так же отчетливо, как если бы сумел в лихую минуту увернуться от злосчастной миски… с супчиком, мать его горчица… и не теряя ни минуты пустился вдогонец. «Я вас найду. Я видел вас, и я вас запомнил, ваши лица, ваши фигуры, ваш запах… И теперь вам от меня не оторваться, даже если все Стихии даруют вам защиту и кров…» Весь посторонний мир растаял, как облачко дыма на ветру, остались только они – двое беглецов и один преследователь. Это был не природный дар, не какая-то особенность психики – всего лишь голый навык, наработанный кровью, потом и злыми слезами, стократно отводивший беду, а то и смерть в темных закоулках Скунгака. («Эй, крысеныш! Я хочу еще до наступления темноты знать, где прячется та гнусная тварь, что унесла мои камушки. Иначе… сам знаешь…» – «Вы, доходяги, сколько вас есть! Где-то в этом квартале один нехороший дяденька припрятал вязанку зузыря, которая ему не принадлежит. Кто первый принесет мне в клювике добрую весть, получит награду – заснет сытым, а проснется живым. Остальные пускай не будут в претензии, здесь вам не приют Десяти Стихий…» – «Ты… как тебя… неважно. Я слышал, у тебя звериный нюх и глаза на затылке. Для Скунгака этого мало, а для эхайнского спецназа – в самый раз. Здесь ты так или эдак подохнешь, как вредное насекомое, а в сарконтирах, быть может, и сам уцелеешь, и Эхайнору послужишь. Нам нужны следопыты. Что скажешь, кхэри? Выбирай, да пошустрее, я только по праздникам добрый…») Вот они остановились и что-то наскоро обсудили, причем рыжая дева была энергична, нетерпелива и оттого притопывала левой конечностью, а юнец, напротив, колебался и вяло протестовал, переминаясь с ноги на ногу в своих диковинных обутках. Вот девица выдвинулась вперед, влача слабо упирающегося спутника за собой. Вот они снова притормозили…

Нунгатау поднял глаза.

Контрольно-пропускная зона для летного персонала. Силовые барьеры, скрытые сканеры, недружелюбно настроенный патруль и прочие мелкие радости жизни.

Мичман потянулся за церрегом.

– Не нужно, – сказал за его спиной сержант Аунгу. – Ни к чему это.

Нунгатау насупил брови и гневно обернулся, имея твердое намерение раз и навсегда покончить с бесчинством.

– При всем уважении, – встрял ефрейтор Бангатахх. – Вы своим блистательным уроком мастерства лишь подтвердили главную гипотезу. Они либо только что отчалили, либо сидят в своей посудине и ждут разрешения на старт. И это не трансгал – там не бывает женщин-пилотов. Это чартер, мелкая частная компания, и ваша рыжая знакомая, янрирр мичман, там числится пилотом. Если нам повезет, мы перехватим их на грунте.

– А когда нам везло… – сказал рядовой Юлфедкерк в сторону.

Мичман шумно выдохнул, словно стравил излишки давления из парового котла.

– Нам нужен корабль, – сказал он.

– Корабль будет, – уверенно молвил сержант Аунгу. – Доверьте это мне.

– Вот было бы прекрасно, – вдруг произнес рядовой Юлфедкерк, – если бы можно было послать в пространство некий сигнал, какое-нибудь кодовое слово, и все эхайны в едином порыве кинулись бы ловить злоумышленника! И патруль, и егеря, и обычные прохожие… Как все было бы просто! И не нужно было бы размахивать церрегом, тыкать скерны друг дружке в охырло, цапаться по пустякам…

– Размечтался, грунтоед, – проронил сержант Аунгу с горькой иронией в голосе.

Под сенью библейского древа

Встреча была назначена в безлюдной части ботанического сада Брисбейна, где в тщательно организованном беспорядке произрастали молодые араукарии, секвойи и еще какие-то совершенно незнакомые деревца в серебристой хвое, длинной и загибающейся кверху, словно ресницы кокетки. Какое-то время Кратов прогуливался в одиночестве, прикрыв глаза, полной грудью вдыхая дивные растительные запахи и наслаждаясь мимолетным ощущением покоя и гармонии. Очень скоро ноги привели его в уютную тенистую рощицу, где между ровных высоких стволов в пористой темно-вишневой коре устроены были белые скамейки с ажурными спинками. Скамейки были пусты, а с простершихся над ними мощных ветвей с толстыми, словно лакированными листьями обильно свисали мясистые плоды насыщенного карминного цвета, формой напоминавшие рыхлое яблоко и на вид вполне спелые. Кратов тотчас же вспомнил, что с утра во рту маковой росинки не было, деликатно огляделся и сорвал один из плодов у самого основания ветки, где, по его расчетам, пропажу труднее всего было обнаружить.

Когда перед ним возник словно бы из пустоты Эрик Носов, изящный и немного потусторонний, как китайская терракотовая статуэтка, Кратов отчаянно плевался, кашлял и обливался слезами.

– Всегда мечтал увидеть рыдающего Консула, – сообщил Носов с удовольствием.

– Ты специально назначил встречу именно здесь, – прохрипел Кратов, задыхаясь. – Знал, что я не удержусь…

– Не печалься, ты в прекрасной компании, – успокоил его Носов. – Правда, твоих предшественников к гастрономическим экспериментам склонил враг рода человеческого. Тебя, как мы видим, можно неплохо искусить без постороннего вмешательства. Это синэпия, библейское горчичное дерево. Последний представитель класса двудольных, обнаруженный в естественном состоянии в прошлом веке. Не уверен, что у Адама и Евы открылись глаза на природу добра и зла, но что на лоб вылезли – уж наверняка…

– Тебе не предлагали сменить псевдоним на Змея? – злобно осведомился Кратов.

– Этот псевдоним у нас давно закреплен за старейшим специалистом аналитической службы.

Вдоволь насладившись редким зрелищем, Носов вздохнул и протянул Кратову бутылочку пива.

– Да ведь ты и вправду знал! – поразился тот.

– На здоровье, – промолвил Носов хладнокровно. – Разумеется, знал. Не тебе чета… гм… А ты иногда бываешь таким предсказуемым!

– Мог бы и не тащить меня в эти заросли, – отдышавшись, попенял ему Кратов. – Чем тебе плоха видеоконференция?

– А как же синэпия? – изумился Носов. – Пропустить такое зрелище?! Впрочем… – Он вдруг помрачнел. – Можешь считать меня параноиком…

– Давно уже считаю, если тебя это развлечет.

– …но мой замечательный, прекрасно обустроенный для продуктивной работы офис все чаще кажется мне клеткой. Иногда я смотреть не могу на его стены, на этот стол, заваленный музейным хламом… на эти несменяемые городские ландшафты за окном.

– И постоянно думать одни и те же мысли, – согласно кивнул Кратов. – Когда окажусь в твоей клетке в следующий раз, выброшу источник паранойи к чертовой матери.

– Ну вот еще! – возмутился Носов. – Такую великолепную вещь?!

– И патрон к нему, – пообещал Кратов безжалостно.

– С чего ты взял, что это и есть источник паранойи?!

– Потому что он навевает тебе иллюзию легкого выхода из игры. Не будет его – не будет иллюзий. И ты тяжко вздохнешь и с обреченным видом примешься за работу. Продуктивную.

– Не замечал прежде за тобой наклонностей к авторитаризму.

Кратов, присосавшись к бутылочке, пробулькал что-то невнятное.

– В развитие темы паранойи, – сказал Носов флегматично. – Чем больше я узнаю эхайнов, тем сильнее мне кажется, что мы их недооцениваем.

– А вот я, – отозвался Кратов, – чем больше их узнаю, тем сильнее теряю к ним познавательный интерес. Это серьезный порок для ксенолога – но с какого-то момента они перестали восприниматься как объект моего профессионального интереса. Скорее как досадное препятствие на пути к возвращению в профессию.

– И все же… Что мы знаем об эхайнской ментотехнике? Что мы знаем об их экстремальной медицине? Об их наглухо засекреченных экспериментах с гибернацией?

– Что мы знаем об их музыке? – усмехнулся Кратов. – Как только мы вернем на Землю всех заложников, я вплотную займусь этой темой.

– Ты и в нашей музыке профан полнейший… Так вот, о чем это я? Меня постоянно преследует ощущение, что эхайны слышат и видят всякий мой шаг. Что в моем офисе понатыкано следящих устройств. Что в офисе Голиафа за шторкой, где у него спрятан заветный бар с напитками исторической ценности, на самом деле сидит на корточках эхайнский соглядатай…

– Скажи еще: что в самом Голиафе проглядывают до рези в желудке знакомые неандертальские черты! – фыркнул Кратов.

– Или что эта твоя… Ледяная Дези на самом деле никакой не безобидный ангелид, а подсадная утка, чьей задачей было отвлечь тебя от решения главной проблемы, увести по ложному пути подальше от какого-то верного решения, кторое ты в умопомрачении прохлопал. И что доктор Спренгпортен снова возник в твоей жизни неспроста.

– Обратиться к нему была не моя идея.

– А хорошо ли ты знаешь того, кто эту идею тебе подсунул?

– Иди к черту, Ворон, – сказал Кратов.

– Ты даже не представляешь, с какой радостью я предпочел бы общество старых добрых патриархальных чертей окружению всех этих гекхайанов и т’гардов!..

– Ну, спасибо, – проворчал Кратов. – Не пойму, чем тебе так досадило мое общество… более внимательного и деликатного собеседника тебе вовек не сыскать…

Носов захохотал.

– Может быть, перейдем к делу? – спросил Кратов терпеливо.

– Изволь. Мы в Департаменте оборонных проектов ознакомились с планом предполагаемой операции и нашли его совершенно бредовым. Как это выразился коллега Циклоп… целомудренный сон праведника, изгнанного из рая за клиническое благочестие.

– Нисколько в том не сомневался.

– Это значит, что есть хороший шанс на успех, и в качестве парадоксальной интенции Президиум принял решение план поддержать. Собственно, я уже выслал тебе наш вариант. Изучишь на досуге… ночью. Все равно ведь ты не спишь толком.

– Можно подумать, ты спишь!

– Сплю. Но плохо и мало. А теперь расскажи мне о Ледяной Дези. Точнее, о ее удивительных свойствах.

(Еще вчера вечером Носов получил из аналитического отдела документ под названием «Меморандум Ламбрехта» – аналитики обожали присваивать своим материалам звучные и малопонятные титулы! – и уже имел представление о феномене Дези Вифстранд, хотя и отнесся к содержанию документа с большим недоверием; посвящать Кратова в эту маленькую служебную тайну он не планировал, но в то же время для вящей объективности желал бы заручиться его мнением, хотя бы даже и субъективным.)

– Знаешь, в чем состоит важнейшее свойство Дези? – спросил Кратов. – В том, что она и сама толком не помнит, на что способна. Она соткана из разных психодинамических дарований, каждое из которых может показаться неподготовленному зрителю колдовством. Да, кое-что мне уже открылось, но я даже не уверен, что это самое главное и ценное.

– Заморочила она тебе голову, – сказал Носов. – Хотя большого искусства тут, насколько я помню, не требуется…

– В обычной своей практике она пользуется гиперэмпатией. Сама она называет это эмпатической проекцией. Это необходимо ей для медицинской практики, чтобы настроить самого скрытного и закомплексованного пациента на доверительную волну. Но это лишь малая часть. Она способна не только отражать чужие эмоции, но и многократно их усиливать, а заодно и модулировать по своему усмотрению. Во всяком случае, я так предполагаю. И это не гипноз. Она создает иллюзорную реальность на основе транслируемого ей эмоционального кода. Этому феномену пока не придумано названия.

– Неважно, – сказал Носов. – Да хоть горшком назови… Я просмотрел твои отчеты. Добрая половина описанных там способностей Ледяной Дези находится за пределами современных научных представлений. Что это такое – волшебство? Магия?

Кратов вспомнил свою встречу с профессором Донни Дальбергом из Гетеборга, коллегой и приятелем старины Стеллана. Если Стеллан обликом был сходен с гномом-переростком из западноевропейских эпосов, то профессор Дальберг напоминал сильно сдавшего в габаритах тролля – такой же нескладный, всклокоченный и сутулый, виду самого свирепого и отпугивающего, каковое впечатление скоро рассеивалось после первых же минут общения. Дети его обожали, и никто иначе как «Донни» к нему не обращался. «Дези Вифстранд… – сказал профессор, со зверской гримасой грызя трубку. – Не скрою, эта девочка изрядно навредила моей давно сложившейся научной картине мира. Это не мистификация, не фокус, а комплексное изменение субъективного восприятия. Как она это делает? Жестами? Да она и пальцем не шевелит… Взглядом? Голосом? А может быть, она излучает какие-то особенные волны, что не регистрируются нашей аппаратурой? Не станем же мы всерьез предполагать, что она по своему усмотрению, силой воли меняет реальность? Просто сидит – и меняет реальность! Хотя… Ну да, фактически это волшебство. Научных объяснений нет. Мы, люди, спокон веку так поступаем. Объявляем непонятное волшебством, поклоняемся ему, сочиняем с три короба, закутываем в покрывала романтического флера… а потом вдруг приходит какой-нибудь Фарадей и объясняет все волшебство прозаическим движением заряженных частиц… После знакомства с Дези я новыми глазами гляжу на мифологическую традицию человечества. Например, читаю внуку классические литературные сказки, а мне часто кажется, что цитирую исторические документы. Не имею намерений задеть ваши религиозные чувства…» – «Я не религиозен», – сообщил Кратов. «…но и Новый Завет теперь видится мне, простите сей неуклюжий каламбур, в новом свете… Впрочем, мы с вами материалисты и потому должны отдавать себе отчет, что перед нами – первый звоночек перехода на очередной уровень научных абстракций, где вступает в силу нераспечатанный пакет новых законов природы. Это значит, нам, ученым, предстоит веселая и насыщенная открытиями жизнь. Надеюсь, мы окажемся готовы к смене парадигм. К сожалению, одного прецедента мало, чтобы накопить статистику, выявить тенденции и сформулировать хотя бы что-то внятное…»

– Новые законы природы, – повторил он в тон своим мыслям. —

Носов вежливо выждал, последует ли продолжение, а затем спросил:

– И что нам это дает?

– Следствием или первопричиной, не стану гадать, этих свойств является то, что у Дези нет регистрируемого психоэма.

– Психоэм, – проговорил Носов сквозь зубы. – Кто бы мог подумать, что такая безделица, которую и руками-то пощупать нельзя, загонит нас в тупик и вынудит принимать сомнительные во всех смыслах решения?

– Хороша безделица, – возразил Кратов. – Можно сказать, душа!

– А эта твоя Дези, выходит, бездушна, как манекен?

– Ворон, не впадай в примитивную метафизику. У Дези Вифстранд есть душа, вполне человеческая и чрезвычайно чувствительная, не в пример той же твоей. Но психоэм у нее таков, что для наших сканеров невидим.

– А для эхайнских?

– Для чистоты эксперимента я предъявил милую фрекен двум эхайнам из разных этнических групп – Красному и Лиловому…

– Тенебре и Гайрону, что ль? – сощурился Носов.

– От тебя разве утаишь… Дези от души порезвилась, а ребятки так до конца и не поняли, что с ними творилось.

– Тенебра простачок и книжник, не спорю. А вот за старого волка Гайрона я бы не поручился.

– Ну, возможно… Не думаю, однако же, что он создаст нам дополнительные сложности сверх того, что уже успел. Ему нужно сделать слишком далеко идущие выводы… и решить для себя, есть ли польза в том, чтобы в нашей игре с Черной Рукой принять сторону политических конкурентов.

– Здраво мыслишь. Кстати, тебе не приходила в голову еще одна разумная идея: перейти на работу в наш Департамент?

– Может быть, только в страшных снах. Но кошмары я не запоминаю.

– Чистоплюй и белоручка, – сказал Носов.

– Знаешь, о чем я больше всего мечтаю? – спросил Кратов.

– О чем? – с интересом спросил Носов.

– Что вот однажды проснусь, и никаких кошмаров, и я прекрасно отдохнувший, и голова ясная, и любимая женщина рядом… и вас с вашим Департаментом как корова языком слизнула.

– В довершение ко всему идеалист и романтик, – подытожил Носов. – Мы будем всегда. Куда вы, прекраснодушные тюфяки, без нас? Кто развернет над вашими восторженными головами зонтики в часы солнцепека? Кто прикроет ваши задницы непреодолимым для всех невзгод мира белым щитом?

– У любой сложной проблемы есть простое решение. Не тупое, не прямолинейное, а лежащее в другой плоскости, которая пока недоступна нашему зашоренному рутиной пониманию.

– Меч Александра Македонского, – ухмыльнувшись, подсказал Носов.

– Это и есть тупой способ развязать запутанный узел.

– Для изящных и простых решений существуешь ты и твои коллеги. А для грубых и простых – меч Александра и мы, грешные. И потому позволь грациозную фигурку твоей разлюбезной Дези нечувствительно прикрыть нашими мечами. Кстати, это предусмотрено нашим вариантом плана в той части, которая не подлежит обсуждению.

– Это твоя работа, – согласно кивнул Кратов. – Кто я такой, чтобы лезть в твой монастырь?.. И что же за прикрытие ты намерен предложить?

– Детали прочтешь позднее, а в двух словах сообщу следующее. Ты знаешь, у нас нет подразделений специального назначения. Есть Звездный Патруль, есть звездоходы, а регулярных сил для осуществления силовых акций не существует. Мы только начинаем их готовить… под давлением обстоятельств. Поэтому я вынужден был просить о содействии наших союзников.

– Кто же согласился?

– Да все и согласились. Но сопровождать вас будут герцогские десантники с Эгдалирка. Для них это первая серьезная союзническая акция, и они преисполнены рвения. А топтать систему противокосмической обороны – как водится, добрые верные ярхамдийские имперцы. Они же прикроют десантников, если те по каким-то неизвестным пока причинам вдруг дадут слабину. Есть возражения?

– Нет, с какой стати.

– С десантниками будет мой человек. Со всеми полномочиями от Департамента. Кто знает, как повернутся события…

– Надеюсь, обойдется без их вмешательства. Пускай эхайны сыграют против эхайнов.

– Не забывай: там не только эхайны. И не преувеличивай своего влияния на этого твоего крестника… Кьеллома Лгоумаа.

– Я сделал ему несколько очень заманчивых предложений, за каждое из которых он, в своем нынешнем положении, готов отправиться не то что в штаб разведки, а и к сатане в пекло.

– Далее: во всех точках предполагаемого развития событий будут размещены космические соединения в состоянии минутной готовности. Те же десантники при поддержке имперцев. Едва только прозвучит нужное слово, они приступят к завершающей фазе операции.

– По-твоему, присутствие космических сил потенциального противника никого не насторожит? – иронически осведомился Кратов.

– Их не заметят. Наши парни будут дрейфовать в солнечной короне, где им будет жарковато, но зато никому не взбредет на ум искать. Между прочим, у тебя есть какие-то предварительные соображения?

– Не у меня, – поправил Кратов, – а у коллективного разума моей ксенологической группы, отдельных членов которой ты заподозрил в ангажированности. Мы считаем, что заложники находятся за пределами метрополии, за пределами всех основных обитаемых миров Черной Руки, включая известные нам Деамлухс и Анаптинувику.

– Основание?

– Примитивная логика. Да, эти миры прекрасно защищены, но вряд ли эхайны нас недооценивают. Они понимают, что рано или поздно терпение наше иссякнет и мы пойдем напролом на их оборонительные рубежи, которых вряд ли хватит надолго. И если результатом такой таранной тактики окажется абсолютный нуль, то мы окажемся в глубокой резиновой калоше, а Черные Эхайны – во всем белом. Оценил сей парадокс?.. Что даст им прекрасный повод вопить на каждом углу Галактики о немотивированной агрессии этих ужасных землян против мирных землепашцев Эхайнора.

– Какие вы умные, – иронически скривился Носов, – аж дух захватывает. Мы прошерстили все миры Черной Руки и даже прихватили несколько миров других Рук. Ты должен признать, что периферию любой галактической цивилизации сканировать не в пример легче и комфортнее, нежели метрополию. С какой стати им держать заложников на отшибе, а не под рукой?

– С какой стати им рисковать метрополиями, если Авидону или еще кому-нибудь из руководства вашего Департамента урина вдруг прянет в голову и они отдадут приказ о силовой акции?

Носов поморщился:

– Мы же знаем, что у всех сколько-нибудь влиятельных персон в Департаменте, не говоря уж о Наблюдательном совете, выделительная система отказывает в последнюю очередь.

– Мы с тобой знаем, что Авидон скорее повесится, а еще скорее своим нудением приневолит повеситься окружающих, чем отдаст такой приказ, – усмехнулся Кратов. – А вот эхайны не знают, каков Авидон в ближнем бою, и могут лишь строить домыслы, что на самом деле он держит на уме. Разумеется, они прекрасно осведомлены о нашей оборонительной доктрине, обсмотрели и обнюхали всех вас в самой непосредственной близости… но что придет в голову этим пчелам, медведю по-прежнему знать не дано [24]. Как ответственные контрразведчики, они обязаны допустить исчезающе малую, но все же реальную возможность приказа о силовой акции.

– Ну, предположим, – сказал Носов. – Предположим, они последовали твоей логике и держат заложников за пределами метрополии. Но где? У них не так уж и много миров.

– Известных нам миров, – уточнил Кратов.

– И миров, которые, как подразумевается, нам неизвестны, – подхватил Носов. – Давай все же исходить из убежденности, что в силу неких подковерных разногласий ни Красная, ни Светлая Руки не ссудили Черной ни единого своего мирка для размещения концлагеря. И что у нас в сухом остатке?

– Тебе что-нибудь говорят такие имена – Эрарфу, Шокхага, Троктарк, Хетрангунн, Хиррэ?

– Не скажу, чтобы я о них не слышал…

– Малонаселенные или вовсе необитаемые миры Черной Руки, с которыми существует нерегулярное, но устойчивое транспортное сообщение. Военные базы, шахтерские поселки, научные станции. Мы уверены, что искать нужно именно там.

– Надеюсь, у этих миров есть подходящие светила, где можно укрыться десантникам.