Русь между Югом, Востоком и Западом Миронов Владимир
Немецкий купец. XV век
Русский купец
Купцы заключали договоры о торговле, такие договоры с немцами имелись у Смоленска, Полоцка, Витебска. Масштабы торговли были внушительны. Немцы приняли даже специальную статью купеческого устава (так называемая Скры): «Никто не должен иметь права привозить во двор (немецких купцов в Новгороде) [товаров] более, как на тысячу марок серебра.» Как отмечают историки, иностранных купцов в Новгород приезжало немало, они имели свой двор с церковью, луга, чтобы пасти коней, они ездили из Новгорода торговать в Карелию. Помним, что и русы «под видом купечества выезжали грабить на Черное море, а после вместе с другими приходили свободно торговать в Царьград». Случались и столкновения на почве «неразделенной прибыли». В донесении ганзейского посольства конца XIII в. приводится такой случай. В Новгороде на немцев напали местные «удальцы» и отняли у них ценные товары. В деле, как это часто бывает, приняли участие крупные новгородские сановники, члены Совета, «честно» поделившие отнятое «со смердами». В княжьих хоромах две недели шли споры новгородцев с князем по поводу заявленных жалоб, но стороны так ни к чему и не пришли. Ключевский пишет: «Князь хотел быть без греха в этом деле, настаивал на удовлетворении немцев; по его поручению бояре шесть раз просили о том новгородцев, сам князь лично умолял. их о том же и очень сокрушался об их упрямстве. Послы обращались после того к одному старосте, также к посаднику и тысяцкому, но ни от кого не получили удовлетворительного ответа. Тысяцкий даже высказался прямо, без обиняков, с досадой заметив: да зачем было и князю на этот год приезжать в Новгород?» Доведенный этим беспределом новгородцев до крайности, князь, направив немцам по отъезде из города продовольствие и подарки, сказал в сердцах: «Если вы мужи, отплатите им хорошенько тою же монетою», что немцы при случае и делали. Князь Михаил Всеволодович, испугавшись татар, напавших в 1240 г. на Киев, бежал в Шленску (Силезию), на него меж Вроцлавом и Легницей напали немецкие купцы, перебили свиту, ограбили обоз. Князь едва спасся.
Грамота великого князя Андрея Александровича Ганзейскому союзу
В договорах Новгорода с немцами говорится об убитых русских купцах. В договоре 1338 г. речь идет о русском купце Волосе (Власе), «который был убит, и об его товарищах, побитых на том же корабле, и о товаре Волоса». В грамоте 1373 г. сказано: «На море были убиты двенадцать человек в одной ладье, и тот товар разбойники привезли к вам в Любек». В той же Новгородской грамоте сказано и о произволе корыстных шведских чиновников, которые награбленный товар отослали в Любек для продажи (по-нашему – «конфискат»). Договоры между Новгородом, ганзейскими и скандинавскими городами даже при их несовершенстве все же давали право безопасного пути купцам с той и другой стороны. Однако торговля не остановила попыток Запада подчинить политически и экономически Русь, в том числе и Новгород. Тевтонские рыцари в 1240–1241 гг. усилили натиск на Изборск, желая захватить и Псков. Относительно деятельности немецких купцов в России Ризенкампф писал: «В продолжение трех столетий Ган-за сосредотачивала в своих руках всю внешнюю торговлю Северной России. Если спросят, какую пользу или вред принесла она стране? – то нельзя не признать, что благодаря ей Новгород и Псков лишены были самостоятельной торговли с Западом. Россия в удовлетворении своих культурных потребностей впала в полную зависимость и предана была произволу и беспощадному эгоизму немецких купцов». Торговля была, скорее, односторонней, и все же она процветала до XV в. Но все это в прошлом (если не считать того, что сам характер торговли – сырьевая ее составляющая – мало в чем изменился за 800 лет!). В 2009 г. Великий Новгород примет у себя в гостях ганзейские города, т. е. членов возрожденного в 1990 г. Союза Новой Ганзы.
Основные маршруты плавания судов Ганзейского союза
Конечно, в отношениях Руси с Германией было всякое. Какое-то время не было вооруженных столкновений с немцами, а псковитяне даже оказывали содействие ордену в походе на Литву в 1236 г. («И псковичи от себя послали помощь – 200 мужей»). Однако поход сей закончился плачевно, и литовцы наголову разгромили немцев и их союзников. В сражении под Шауляем, в Жемайтии, сложили головы не только ливонский магистр Волквин, глава крестоносцев из Северной Германии Газельд-жорф, но и псковские воины, решившие вступить в неправедный союз с корыстными целями. Храбрые и непокорные литовцы мужественно бились против ордена. В 1237 г. рыцари-монахи создали Ливонский орден, целью которого были распространение немецко-римской власти под «милостивым» взором Папы Римского, захват Прибалтики, продвижение на Русь, а затем и насильственное окатоличивание населения. Кстати, тогда эсты, чьи города Таллин и Тарту имели русские имена – Колывань и Юрьев, не желали покоряться немцам, находясь в близкой связи с русскими. В то же время между русскими и немцами в целом ряде случаев устанавливались добрые и даже родственные отношения. Известен чернигов-ско-немецкий союз 1070 г.
Немецкие купцы в порту
Князья женились на немках (женой Святослава Ярославовича была Ода, дочь графа Людоль-фа Брауншвейгского). И в «Ипатьевской летописи» немцы-католики предстают не как еретики, а как святые мученики, борцы за Святую землю. Игумен Даниил был на Ближнем Востоке, служа вместе с «латинянами» службу. Общими тогда были у них и враги (монголотатары), и политические и финансовые интересы. Например, к Генриху IV является в 1074 г. в г. Майнц на Рейне князь Димитрий (Изя-слав Ярославович), прося военной помощи против брата Святослава, который согнал его с княжеского трона. Он привез с собой богатства: золотые и серебряные сосуды, дорогие одежды и т. п. Король посылает на Русь своего церковника Бур-харда убедить русского князя вернуть трон брату Изяславу. «Анналы» Ламперта Херсфельдского говорят, чем обернулась эта миссия: «Бурхард, настоятель Трир-ской церкви, посланный с королевским посольством к королю Руси, вернулся, привезя королю столько золота, серебра и драгоценных тканей, что и не припомнить, чтобы такое множество [сокровищ] когда-либо прежде разом привозилось в Германское королевство.
Сокровища из Ярославля
Такой ценой король Руси хотел купить одно – чтобы король (Генрих. – Авт.) не оказывал против него помощи его брату, изгнанному им из королевства. Право же, он вполне мог бы получить это и даром, ибо [Генрих], занятый внутренними домашними войнами, не имел никакой возможности вести войны внешние с народами столь далекими. Дар, дорогой и сам по себе, оказался тем более ценен, что был сделан в нужный момент. Ибо огромные расходы на последнюю войну (против саксов. – Авт.) опустошили королевскую казну, тогда как войско выражало сильное недовольство, настойчиво требуя платы за только что завершившийся поход» (1075). Текст убедительно показывает, в какую цену обходились распри и междоусобицы русских князей. Хотя бывало, что и русские находили убежище у немцев… Князь Владимир Ярославич в 1188 г., бежав из венгерского плена, от короля Беле II, который заточил его в башню, нашел приют и защиту «царя Немецкого» (императора Фридриха Барбароссы).
Процветание Новгородской республики зижделось не только на торговле, но и на грабеже соотечественников. Подобно тому, как это делали варяжские дружины Киева, ходили разбойничать и новгородцы не только в чужие края, но в русские земли, нередко соединяя торговлю с грабежом. Н. Карамзин добавляет, что они «славились морскими разбоями в окрестностях Меларского озера и что железные цепи при Стокзунде (где ныне Стокгольм) не могли их удерживать». О подвигах молодых «удальцов» из Новгорода на Волге говорят летописи. «Проидоша из Новагорода Волъ-гою из Великого полтораста ушкуев с разбоиникы новогородскыми, и изби-ша по Волзе множество татар и бесер-мен и ормен. И Новъгорад Нижний по-грабиша, а суда, их, кербаты и павозки, и лодьи, и учаны, и стругы, все из-секоша. И поидоша в Каму, и проидоша до Болгар, тако же творяще и въююще». Московский летописец называет вещи своим именем: в его глазах новгородские «люди молодыи», по сути, разбойники. С этим не очень деликатным определением трудно не согласиться. Ватажник – это наемник, завербованный или нанятый на определенных условиях из числа праздно шатающихся изгоев, совсем не пристроенных к делу, так как пристроенные к делу уже вольности найма не имели. Ушкуйник – полукупец-полупират, мастеровой, корабел, мореплаватель или варяг, т. е. человек при собственном деле, который нанимается или примыкает к той или иной акции «за интерес», то есть за долю в добыче, или за право получения защиты, или за что-то иное, не требующее оплаты вперед. Отряды ушкуйников в несколько тысяч человек формировались новгородскими боярами в целях наживы для захвата земель на Севере и для торгово-разбойничьих экспедиций на Волге, Каме, Вятке.
Ливонские рыцари
Ушкуйничество, или, попросту говоря, разбой на лодках, впервые упоминается в 1320-х гг., а наибольшее распространение получило в Новгородской земле в XIV–XV вв. Жертвами его становились земледельцы, купцы, люди разных национальностей. Ушкуйники нанесли большой ущерб Волжской Булгарии, разграбив это буферное государство между Русью и Ордой. В 1366 г. они напали на Нижний Новгород и перебили множество татарских и армянских купцов. В 1371 г. предприняли грабительские набеги на Кострому, Ярославль, города на Волге, дошли до Астрахани, где их разбили татары (1375). Новгородцы вообще отличались воинственным и непокорным нравом. «Новгородцы и смольяне дерзки суть к боеви», – говорили в XIII в. (Новгородская IV летопись). Наряду с «кербатами» иноземных купцов «молодцы» из Новгорода секли русские суда, перенеся свои «подвиги» на Каму. Там их жертвой стал и русский великокняжеский город Кострома, защищаемый воеводой Александром Плещеем, родным братом митрополита Руси Алексия. Новгородцы тогда подошли к беззащитному городу и целую неделю нещадно грабили его. Кострома была полностью разгромлена. «Вся сокровенная», «всяк товар» поделили ушкуйники на две части – «лучшее и легчайшее» взяли с собой, а все прочее – «в Волгу вметаша, а иное пожгоша». И «молодцы» новгородские «множество народа христианского полониша». «Мужей и жен, и детей, отрок и девиц» повели они с собой в дальнюю сторону. Под Нижним Новгородом ушкуйники громили торговые караваны, секли не только «бесер-мен», но и «християн тако же», захватывали полон с женами, детьми, грабили товары. Потом вошли в Каму, грабили и там. Вернулись вновь на Волгу и тут, в царстве булгар, «полон христьянский весь попродаша». Освободившись от «живого товара», ушкуи-разбойники спустились вниз по Волге, грабя, убивая и захватывая в плен всех по дороге. Вот она – «демократическая Новгородская республика» в ее истинном, а не сусально-праздничном наряде и облике! Весело домчались разбойники до самого устья, «до града Хазиторока-на» (теперешней Астрахани). Наконец подвигам сей «бандитской вольницы» пришел конец – «изби их лестью князь Хазиторокан-ский, именем Салчей». По словам летописца, сей князь не силой, а обманом истребил ушкуйников, всех до единого, и захватил все их «именья». Но стоит ли их жалеть!
Новгородские ушкуйники
В русской летописи трудно найти картину столь беспощадного, дикого разбоя, столь откровенного насилия, грабежа, не сдерживаемого никакими препонами и устоями – национальными, конфессиональными, моральными или политическими. На Волге, пишет Ю. Алексеев, от «подвигов» новгородской вольницы буквально стон стоял. Шли ко дну и пылали суда с товарами и без товаров, разрушалась тонкая, хрупкая нить торговых связей, столь важная как для Русской земли, так и для соседей. Русская и «бесерменская» кровь лилась ручьями, «бесерменские» и русские люди превращались в «живой товар». В «Сказаниях Великого Новгорода» дана история святого Прокофия, духовника князя Юрия Долгорукого, ставшего настоятелем Аврамиева монастыря. Там говорится о том, как шайка новгородских ушкуйников, числом около двадцати человек, хотела ограбить святую обитель. Ушкуйники ночью подошли к ней и простояли там целую ночь. Рано поутру живущие окрест жители, отправляясь в город на торжище, увидели, как разбойники месят землю на одном месте, размахивают руками и не могут сдвинуться с места, ничего не замечая и не понимая. Обитель спасло чудо.
Церковь Воскресения в Костроме
В реальной жизни злодеи были хуже монгол, ибо эти разбойники были своими, одной веры и крови. Но никакой Господь не смог отвратить их от их замыслов, как не отвращает Он и поныне злые дела. А потому надо сказать прямо и честно: разбой новгородцев был, вне сомнения, проклятием для всех народов. Причем эти походы были не каким-то случайным или одиночным явлением, а постоянной «работой» (1360, 1366, 1369, 1370, 1371, 1391–1392 гг.). Их ненавидели везде, куда они наведывались с «визитом». М. Ахметзянов пишет: «Грабительские походы русских ушкуйников, начиная с 1359 г., постоянно снаряжаемые против Булгарского улуса, привели бул-гарские земли на грань опустошения и разорения». На землях, где некогда находился Булгарский улус, до сих пор находят могильные плиты, под которыми покоятся, вероятно, жертвы ушкуйников. Такие камни характерны и для времен Казанского ханства, на них прямо указано, что покойник был убит во время «нашествия русских». Попытки обелить их действия: мол, ушкуйники показали уязвимость Золотой Орды и возможность победить ворога, абсолютно не доказательны. Возможно, они и причинили ущерб Орде, но, во-первых, Казань – не Орда, во-вторых, на поле Куликовом этой банды не было!
H. Рерих. Ушкуйники
Но вот то, что ушкуйники награбили огромные, несметные сокровища, – очень похоже на правду. На юге они основали легендарный город на одном из островов Волги – остров Руссов, как прозвали его ханские купцы. Сей остров существовал около века, пока ушкуйники не были разбиты 60-тысячным войском Ивана Калиты! После разгрома они ушли на Дон, где и стали основой будущих «вольных казаков». Таким образом, мы видим, что новгородцы вели себя не лучше киевлян. Самый надежный способ быстрого обогащения во все времена – разбой, а потому походы по Волге и Каме интересовали их больше, чем стояние под Тверью под знаменами великого князя. Заметим, что у тех, кто не привык работать, была и соответствующая философия – разбойников и временщиков. Б. Рыбаков писал: «Князья, оседавшие в столицах новых княжеств, теперь уже и не рассматривали их как временную добычу» и «остерегались истощать хозяйство своих подданных до предела». Однако, как видим, за них это с успехом проделывали их конкуренты из «старых столиц» (Киева и Новгорода). Поэтому люд Древней Руси стал покидать эти центры, бояр и князей, ничуть не сожалея, а даже и радуясь, когда грозный московский князь стал «выбивать» из них их грабительский эгоизм. На память приходят поход князя Игоря в землю древлян и расправа над ним возмущенных жителей.
П. Корин Александр Невский. 1942 г.
Из сказанного понятно, что правление в Новгороде было делом нелегким. Князь часто воспринимался как чужой человек, анархическая вольница не привыкла никого слушать, «показывая путь» то одному неугодному князю, то другому. Иногда и сами князья бежали из города прочь. В 1138 г. буйные новгородцы, выбирая князей, нередко бросали чиновных бояр в Волхов, а князей сажали под домашний арест. Князя Всеволода Мстиславовича с женой и тещей посадили в дом епископа, приставили к ним стражников и держали под «арестом» семь недель. Историк пишет: «Воистину Новгород XII в. был городом неукротимым, и ни один князь на Руси не мог смирить его буйство». В 1222 г. князь Юрий Всеволодович направляет к ним по их просьбе сына Всеволода. Новгородцы вроде бы рады: «И владыка и вси мужи одарены бещисла.» Но в ту же зиму «князь побеже в ноць, утаивься из Нова-города, со всем двором своим». Затем Юрий посылает им Ярослава, но и Ярослав вынужден в тот же год, с княгиней и детьми уйти назад в Переяславль. Новгородцы опять хотят Всеволода, тот целует крест со словами: «…Яко хоцю у вас ум-рети» – и вновь «в ноць, утаися», бежит из города. Каковы претензии к князю? Непостоянен и «не блюдеть смерд». Юрий предлагает шурина Михаила, сына Черниговского князя. С ним «бысть легко по волости Новугороду». Но и тот, собрав горожан, в конце концов заявит им: «Не хочу у вас княжити, иду Чернигову». Новгород вновь посылает за Ярославом. Нелегко управлять мятежным городом. «Странности» объясняются просто: князь не имел голоса в управлении, был лишен возможности покупать земли и села в Новгородской области (ни он, ни его жена, ни его бояре), «не мог стать собственником ни пяди Новгородской земли, ни одного новгородского человека», не мог принимать и закладников («ни смерда, ни купчины»). Торговать с немцами он мог только через посредство самих новгородцев. Любые серьезные способы вмешательства во внутреннюю жизнь Новгорода для него были закрыты. Иначе говоря, князь был там почти номинальной фигурой.
Изделия северных умельцев
Новгородцы отстаивали собственный интерес, не очень-то утруждая себя работой и заботой о земле Русской. К примеру, во время похода против литовцев, когда Александр одержал победу с пско-вичанами и торопчанами, новгородское войско, хотя при этом погиб князь тороп-чан, не стало даже слушать команд князя, а, дойдя до Русы, повернуло и направилось домой, не желая защищать «чужую» землю. Правда, новгородцы не имели собственного постоянного войска, напоминая пугачевско-разинскую братию, на которую не было никакой управы. О том, как непросто было исполнять иные законы на Новгородской земле даже князьям, говорят многие источники. Конечно, в основе подобного рода модели «свободной разбойничьей республики» лежали причины и экономические. Новгородская республика базировалась на сравнительно слабо развитом сельском хозяйстве. К тому же, бояре всегда имели возможность купить хлеб в соседних землях или собрать его в виде «издолья» со своих необъятных вотчин. Вкладывать труд и знания в развитие хозяйства у них необходимости не было, поэтому не хлебные оброки и зарождающееся барщинное хозяйство интересовали новгородских бояр, а в первую очередь – сокровища, злато или же импортные товары. Поэтому не сиделось боярам и их «молодцам» в огромных, но малоплодородных вотчинах по Луге, Мете и Шелони, где среди дремучих лесов и болот шаг за шагом культивировали скудную пашню трудолюбиво-бесправные смерды, великие труженики и кормильцы Новгородской земли. «Кто смерд, тот потянет в свой погост», – гласила новгородская грамота. «Смердьи погосты» и несли все тяготы и повинности в пользу Великого Новгорода, давая «молодцам» прекрасную возможность – ходить в дальние набеги за данью и грабить приречные русские города. Бесправность общин, хищническое промысловое хозяйство в бескрайних северных лесах, ушкуй-ничество – это не случайность, не частный случай, а специфика новгородского варианта развития русского феодализма.
A.H. Радищев
Господство вечевой городской общины над бесправными смердами, промысловый характер хозяйства сохранялись в Великом Новгороде и в XV в., когда на Руси уже зарождались черты более развитых, интенсивных феодальных отношений.
Потому и мнения в отношении новгородского правления и самой республики среди историков разделились. Если говорить кратко, то «сторонники вольности» превозносят республику, «сторонники монархическо-державной власти» оную осуждают. Екатерина II, затушевывая факты, связанные с народными движениями, пыталась замолчать вольности и древние права новгородцев. Среди друзей вольного Новгорода в России – в основном, противники самодержавия и сторонники республиканского правления. Сюда мы отнесем А.Н. Радищева, Я.Б. Княжнина, П.И. Пестеля, М.С. Лунина, Н.А. Бестужева, К.Ф. Рылеева, В.Ф. Раевского, А.И. Одоевского и др. Так, Я.Б. Княжнин за год до появления радищевского «Путешествия.» напишет трагедию «Вадим Новгородский». Легендарный Вадим, восставший против Рюрика, предстал там в образе революционера. А.Н. Радищев, говоря о Новгороде, вспоминает мудрые Соломоновы и Ликурговы законы, вольность Афин и Спарты. Подъезжая к городу, что стоял в окружении монастырей, он пишет: «Известно по летописям, что Новгород имел народное правление. Хотя у их были князья, но мало имели власти. Вся сила правления была в посадниках и тысяцких. Народ в собрании своем на вече был истинный государь. Старинная речь: кто может стать против Бога и великого Новагорода, – служить может доказательством его могущества. Торговля была причиною его возвышения. Внутренние несогласия и хищный сосед совершили его падение». П.И. Пестель ставил в величайшую заслугу новгородцам республиканский образ мыслей, что, на его взгляд, выдвигало новгородскую историю в один ряд с Римом и Грецией. Вместе с тем в своей «Русской Правде», название которой перекликается с древнейшей «Русской Правдой» (он работал 10–12 лет над трудом, который представляет собой «завет» и заповедную грамоту для усовершенствования государственного устройства России), Пестель подчеркнул, что федеративное устройство может быть чревато некоторыми опасностями и невыгодами для России. На эту сторону аргументации нам хотелось бы обратить особое внимание.
«Русская Правда» И.И. Пестеля
Слова его актуальны и поныне, в свете событий конца XX–XXI вв. «1) Верховная власть, по существу, в федеративном государстве не законы дает, но только советы: ибо не может иначе привести свои законы в исполнение, как посредством областных властей, не имея особенных принудительных средств. Если же область не захочет повиноваться, то, дабы к повиновению ее принудить, надобно междоусобную войну завести; из чего явствует, что в самом коренном устройстве находится уже семя к разрушению. 2) Особые законы, особый образ правления и особые, от того происходящие понятия и образ мыслей еще более ослабят связь между разными областями. На верховную же власть будут области смотреть как на вещь нудную и неприятную, и каждое областное правительство будет рассуждать, что оно бы гораздо лучше устроило государственные дела в отношении к своей области без участия верховной власти. Вот новое семя к разрушению. 3) Каждая область, составляя в федеративном государстве, так сказать, маленькое отдельное государство, слабо к целому привязана будет и даже во время войны может действовать без усердия к общему составу государства, особенно если лукавый неприятель будет уметь прельстить ее обещаниями о каких-нибудь особенных для нее выгодах и преимуществах. Частное благо области, хотя и временное, однако же все-таки сильнее действовать будет на воображение ее правительства и народа, нежели общее благо всего государства, не приносящее, может быть, в то время очевидной пользы самой области. 4) Слово «государство» при таком образовании будет слово пустое, ибо никто нигде не будет видеть государства, но всякий везде только свою частную область; и потому любовь к отечеству будет ограничиваться любовью к одной своей области…
И.И Пестель
Что же в особенности касается до России, то, дабы в полной мере удостовериться, до какой степени федеративное образование государства было для нее пагубно, стоит только вспомнить, из каких разнородных частей сие огромное государство составлено. Области его не только различными гражданскими учреждениями управляются, не только различными гражданскими законами судятся, но совсем различные языки говорят, совсем различные веры исповедуют; жители оных различные происхождения имеют, к различным державам некогда принадлежали, и потому ежели сию разнородность еще более усилить через федеративное образование государства, то легко предвидеть можно, что сии разнородные области скоро от коренной России тогда отложатся и она скоро потеряет тогда не только свое могущество, величие и силу, но даже, может быть, и бытие свое между большими или главными государствами.
Пленники «свободы»
Она тогда снова испытает все бедствия и весь неизъяснимый вред, нанесенные Древней России удельною системою, которая также не что иное была, как род федеративного устройства государства; и потому, если какое-нибудь другое государство может еще сомневаться во вреде федеративного устройства, то Россия уже никак сего сомнения разделять не может; она горькими опытами и долголетними бедствиями жестоко заплатила за сию ошибку в прежнем ее государственном образовании». П.И. Пестель подчеркивает, что поэтому и сама мысль о федеративном устройстве должна бы отвергаться Россией, «яко пагубнейший вред и величайшее зло». В прошлом, как увидим, именно так и было в отношении периода удельных княжеств Руси. Конечно, подобный взгляд на демократическую республику сегодня уже не популярен, но раньше, когда мы еще понимали мудрость и величие империи, он был в порядке вещей.
Посадский человек Нижнего Новгорода
Новгородский кремль
Новгород в политическом плане – демократическая республика. Конечно, на первых порах существования Древней Руси такая демократия, обособление, возможно, были если не прогрессивным, то по крайней мере естественным процессом. Ведь на бескрайних просторах Русской земли возникали новые города с землями княжеских и боярских вотчин и крестьянских волостей, росли феодальное землевладение и хозяйство, возрастал прибавочный продукт, создавались условия для обмена, роста городов и развития ремесла, строительства замечательных храмов и дворцов, для подъема материальной и духовной культуры. Наряду с этим города становились центрами хозяйственной, культурной жизни, превращались в столицы новых крупных княжеств. Это был сложный и длительный процесс. Продолжался он и после Батые-ва нашествия, в иных исторических условиях. Ярлык на великое княжение давался теперь ханом, и ордынские послы сажали великого князя на владимирский стол.
Новгородский порядок – это народное представительство. «И вот если в осуществлении верховной власти и в выборе народных представителей участвуют широкие круги народа (например, все взрослые граждане, или только взрослые мужчины, или все, уплачивающие государству минимальный налог), то государственное устройство будет демократическим (демос – народ, кратос – сила, власть); если же в осуществлении верховной власти участвуют лишь тесные, привилегированные круги народа, то государственное устройство может принять или характер аристократии (аристос – лучший), т. е. господства лучших граждан (например, наиболее образованных или заслуженных), или же характер олигархии (оли-гос – немногий, архе – господство), т. е. господства тех, кому удалось добиться власти. Понятно, что республика может иметь характер не только демократический, но и аристократический, и олигархический; и точно так же конституционная монархия может иметь не только аристократический и олигархический, но и демократический характер».
Как на практике осуществлялось правление? Приезжавший править на Новгородский стол князь в обязательном порядке заключал договор с городской общиной, целовал крест и обязался: «Держа-ти. Новгород по пошлине. Мужа. без вины волости не…лишати… Без посадника. волости не раздавати, ни грамот дая-ти. Волостки. новгородские своими мужами не держати, но дер-жати мужи новгородьскыми… Закладни-ков. не приимати. ни сел. держати по Новгородьской волости. За Волок. своего мужа не слати, слати новгородца.» Иначе говоря, буквально по рукам и ногам, в мелочах и в существенном опутывала князя новгородская, боярская конституция. Имелись и иные ограничения: охота князю дозволялась не ближе чем за 60 верст от города и т. д. Полномочия князя ограничивались и иными средствами (и началось это еще с Рюрика, с которым заключили специальный договор). Находясь у себя в «Суздальской земле», как новгородцы по старой традиции называли Владимир и другие города междуречья Волги и Оки, великий князь терял всякую власть в Новгороде – он не мог здесь ни «рядити», ни волости. «роздавати». Всем распоряжались за него бояре и члены городской общины Великого Новгорода, так что не князь, а вече во главе с посадниками раздавало новгородским феодалам жалованные грамоты на землю. Так, еще внук Мономаха, великий князь Изяслав Метиславич не мог распорядиться селом Витославичами иначе, как «ис-прошав» позволение «у Новгорода».
В XIV–XV вв. в Новгороде имели место реформы самоуправления, увеличено количество посадников и тысяцких, они стали избираться от каждого конца, число посадников выросло до 36. Входя в Совет господ, они собирались в палатах архиепископа под его главенством. Из среды посадников избирался на год (позже– на полгода) один степенной, т. е. главный посадник, но значение его после организации коллективного посадничества сильно уменьшилось. Посадничали в Новгороде исключительно бояре, принадлежавшие к 35–40 семействам великих бояр – к наследственной родовой городской аристократии. Мелкие землевладельцы Новгорода, называвшиеся «житьими», не были заинтересованы в политике верхушки. В городских делах они имели мало прав, от случая к случаю выступали на вече, подписывали с боярами государственные договоры. Одним словом, демократия была ограниченной.
Вербовка в дружину в период военной демократии на Руси (Вольга и Микула)
Слово «демократия» следует употреблять с оговоркой, помня о специфическом характере гражданства и о том, что в решении государственных дел жители волостей и пригородов не принимали никакого, даже и формального участия. Русский мыслитель и правовед И. Ильин дал определение тому, что собой представляют такие понятия, как демократия, аристократия и олигархия: «Участие народа в осуществлении верховной власти может быть организовано так, что всякий взрослый гражданин имеет право лично участвовать в народном собрании; такой порядок называется непосредственным народоправством и возможен только в очень маленьких государствах. В огромном большинстве современных государств народ осуществляет свое участие через выборных представителей (депутатов)».
Русский купчина
В такой денежной республике демократия – это пустая фикция, которая может ввести в заблуждение толпу. Но даже в Новгороде концентрация богатств и власти в руках великих бояр порождала немалое недовольство в народе. Впрочем, и тут следует сделать оговорку. Если так, то почему тогда люд Новгорода поддерживал бояр и правящую верхушку? Если он был так недоволен их правлением, то мог бы «перекинуться» к другим князьям. И здесь выясняется момент очень интересный: боярская верхушка крепко держала в руках «свободный люд», свой «народишко» – с помощью «демократических» уловок, особенно с помощью дешевых займов. Иначе говоря, бояре, ставшие правительственными чиновниками, став «богатенькими», пускали свои капиталы «в оборот». И делали это очень хитро. Однако предоставим слово Ключевскому: «Но чем более входило это боярство в правительственные дела края, тем меньше могло оно принимать непосредственное участие в купеческих оборотах. Значительная часть его, если не большинство превратилось в капиталистов, отдававших свои капиталы купцам, по техническому выражению древнерусской торговли, «на торговлю в куны». Новгородская летопись и легенда согласно отмечают такое значение правительственной знати города в местной торговле». Историк приводит пример богатого посадника, который успешно участвовал в «операциях», промышляя тем, что давал купцам деньги в рост («в лихву»). Все говорит и о чрезвычайной дешевизне денежного рынка Новгорода, где капитал давал местной торговле деньги под сказочно низкий процент – по 0,5 % (т. е. по 1 деньге в год на новгородский рубль). Заметим, что даже Русская церковь считала легким и нравственно простительным сдачу денег в рост из расчета 14 % годовых. Такое употребление торгового капитала ставило в зависимость от бояр массу горожан. Сегодня наши российские сограждане могут разве что только мечтать о столь дешевых займах. Но кто платит – тот и заказывает «музыку». Постепенно бояре захватили в свои руки все должности тысяцких и сотских. Совет господ к XV в. узурпировал власть веча, став вместо демократического самоуправления олигархией типа Венеции, что обусловит его слабость, в том числе перед лицом московского самодержавия, опиравшегося на растущую силу военно-служилого дворянского класса. К этому времени и вече как демократический институт фактически уже перестает существовать. Вечевая публика – это непривилегированная часть общества, которая активнее всего проявляет себя как раз в период безвластия или безвременья. Консолидация городской знати происходит в рамках общегородских соборов, а площадь была отдана черни. Те же процессы отмечаются в Ростове, Ярославле, Костроме, Нижнем Новгороде. Соединение же отдельных земель в Московском государстве «уничтожило ту почву, на которой могли действовать вечевые собрания», ибо форма веча неприменима «к государствам со значительным объемом» (В.И. Сергеевич). Тем более она неприемлема в условиях, когда Русь подверглась чудовищному прессу со стороны монголотатарских полчищ, когда многие важные решения в истории принимались зачастую не князем и не боярами, а ханом.
Историк В.И. Сергеевич (1832–1910)
Эгоизм бояр, новгородского обывателя был направлен в сторону «независимости». Отсюда их желание привлечь на свою сторону «литовско-польскую», «немецкую», «киевскую» партии. Москву также интересовал Новгород, и она пыталась ограничить «демократию», по сути, давно уже ставшую фикцией. Иван III отменил право приводить на суд в виде свидетелей жителей улицы. Когда-то это право подтверждало демократические порядки, но к XV в. бояре стали попросту покупать свидетелей, собирая толпы наемных крикунов, которые помогали решать дела в судах в их пользу. Наемный люд, обычно из деклассированной среды или из среды боярских слуг, получил в московской летописи прозвище «худых мужиков – вечников». Вместо старой демократии, когда у народа были известные права, возник прообраз буржуазной демократии, где в действительности всем и вся заправляют сильные мира сего, большие деньги, их обладатели. Такая власть даже в то время не могла найти поддержки у людей. Эта боярская олигархия жила исключительно интересами наживы, потому она решительно не желала – ни при каких обстоятельствах – отрывать капиталы и дружину от своих вотчин, пусть даже речь шла о защите страны от нашествия кочевников-татар или немцев. Жадность заглушала в них зов Отечества. Новгород и Псков в силу торгашеской философии «рыночников», связанных более с Западом (немцами и шведами), не могли выступить ядром общерусского сопротивления нашествию. Тому есть множество подтверждений. Новгород и Псков тогда то и дело вступали в союзнические отношения против Москвы с немецким орденом и Литвой, что было в порядке вещей для средневековой морали, когда короли, князья, бояре, посадники, ханы всеми правдами и неправдами отстаивали свои права, земли и капиталы от других конкурентов. В этом споре не было правых, точнее, каждый был по-своему прав. Но страдал от этого весь народ. Как выразился церковный публицист XV в. И. Волоцкий: «За го-сударьское согрешение Бог всю землю казнит». Платил за раздоры и междоусобицы прежде всего простой люд.
Боярская семья
Такая политика «вольного Новгорода» в условиях битвы с татаромонголами и логика «что хочу, то и ворочу» не могли быть оправданы. Non qua itur, sed qua eundum est (лат. – Не куда идут, но куда следует идти). И с XIV в. даже в Новгороде многие стали это осознавать. Но чем тогда объясняется их открыто неприязненное отношение к Александру Невскому? Видимо, тем, что князь в обход мнения веча и «Новгородской Правды» лично выносил судебные решения в свою пользу, расширяя земельные владения, свои и сторонников, за счет тех, кто сопротивлялся его курсу и был ему не угоден. В 1257 г. новгородцы убили его ставленника, посадника Михаила. Александр Невский жестоко подавил восстание, но как только он покинул город, убили и его нового ставленника. Креатур князя продолжали убивать вплоть до 1259 г., когда весть о приближении войска из Орды заставила новгородцев подчиниться. Даже брат Александра, Андрей, выступил в союзе со шведами, Ливонским орденом и поляками, противодействуя его курсу. Именно из-за суверенитета шел острейший спор между республикой и Иваном III. Когда вече казнило двух новгородцев, назвавших московского великого князя своим государем, тем самым оно выразило свое отношение к теме единства русских земель. Ведь суверенитет в Новгороде принадлежал вече, а признание городом суверенитета московского царя означало конец республики (О. Мартышкин). Новгород старался, пока это было в силах, сохранить свою «свободу».
В начале второй половины XV века в Новгороде, как и всюду на Руси, постепенно наметится тенденция к осознанию национального единства, осознанию общности коренных интересов всей Русской земли.
Древний Псков
При очевидных преимуществах «демократического» строя для новгородской знати, частично для обитателей города подобное устройство для Руси того времени было не только нежелательно, но и совершенно недопустимо (с учетом бескомпромиссной борьбы с монголами, немцами, поляками, литовцами и т. д.). Вечевая демократия в тех условиях ослабляла и без того склонную к междоусобицам, слабую Русь. Вспомним выборы владыки в Новгороде, когда враждебные группировки, пытаясь протолкнуть каждый своего кандидата на пост, даже отдали право выбора слепцу, который вынес жребии с алтаря Софийского собора. Можно уверенно сказать: та же участь ожидала Россию при господстве вечевого, а точнее, тайного олигархического правления в державе. Уделом такого строя стали бы, вероятнее всего, покорение, расчленение державы с превращением ее в улус Орды или «сдача» Новгорода, Киева, Пскова немцам, литовцам или полякам. А.В. Ва-леров утверждает: «По большому счету, можно говорить о добровольной сдаче города самими жителями, а не кучкой бояр заговорщиков». Якобы «псковичи предпочли в 1240 г. установление власти немцев возможному поглощению суверенной Псковской земли Новгородской волостью». Конечно, не верится, чтобы русские пошли кому-либо «сдаваться». Ливонская хроника говорит об обитателях Пскова как о «людях очень крутого нрава». Осада города Пскова длилась неделю. Город выстоял бы, если бы не измена тех же бояр. Видимо, среди них были и тайные сторонники ордена, заключившие с ним союз («поревет держаче с немци»). И тогда у определенных кругов на Руси (чиновники, купцы, банкиры) возникали сугубо личные, корыстные интересы связей с Европой, и зачастую в ущерб общенациональной идее. Среди бояр Новгорода имелась сильная прогерманская партия. Посадник Твердило и прочие и «подвели» рыцарей во Псков и «сам поча владети Псковомь с немци.». Он же помог ливонским рыцарям «воевать села новгородьские». Несмотря на поражение псковского ополчения под Изборском, осадив Псков, немцы его взять так и не смогли, а захватили в заложники детей некоторых знатных псковитян. Это, возможно, и сыграло решающую роль. К 1242 г. немцы с помощью «закулисы» захватили город, также Ям и Копорье, а затем стали угрожать Новгороду. Конечно, и среди русских были и есть негодяи-предатели. В этих условиях Александр Невский поступил так, как поступил, – он «распревся с новгородци», а сам с семьей и двором уехал в Переяславль. Но это лишь эпизод, а псковичи не раз в своей истории явят примеры высшего мужества и отваги.
К.П. Брюллов. Осада Пскова
Но перенесемся на пару столетий вперед. Могучий северный вассал продолжал жить своей жизнью, по их «пошлине», постепенно старея, все более расходясь в общественных интересах и целях с Москвой, упорно сплачивавшей вокруг себя русские земли. Близилось время, когда Новгород должен был уступить место собирателя земель центру, способному решить сверхзадачу – единения Русской земли, отстаивания коренных ее интересов.
Казнь
Сохранится ли русский народ на своей земле или сама эта земля перестанет быть Русской, исчезнет, разделенная между соседями, превратившись в географическое понятие вроде Сарматии или Скифии, как когда-то величали нас в Европе? Через узкие шведские, немецкие, литовские двери, может быть, когда-нибудь прольется свет на огромную равнину Северо-Восточной Европы, населенную полудикими племенами, подданными короля, хана, «схизматиками», что глаголят на непонятном для просвещенных европейцев наречии. И тогда навсегда исчезнет русское имя, русское слово. Или появится, окрепнет новая сила – единое могучее государство, объединит Русь, свергнет ордынские оковы, вернет похищенные земли и достойно войдет в семью великих народов мира?! Проще говоря, вопрос стоял так: боярская власть в Великом Новгороде или единство Русской земли. Третий вариант был исключен. Это понимали и в Новгороде, и в Москве. Историк Ю.Г. Алексеев пишет в книге «Закат боярской республики»: «Быть или не быть – новгородской старине и пошлине, могуществу бояр, буйному вечу, бесправию смердов, приниженности пригородов. Пушным факториям на Печоре и Мезени, лихим походам за данью в глухие северные леса, торговле с ганзейскими купцами, набитым золотом и серебром подвалам и полатям Святой Софии. Гордой осанке бояр на переговорах с великим князем, самостоятельности владыки, власти господы над огромной территорией от Валдая до Белого моря, от Ладоги до предгорьев Урала. Быть или не быть – Руси и ее народу. Быть ли Русской земле конгломератом княжеств и городов, дрожащих перед Литвой и трепещущих перед Ордой? Если нет, нужно было установить единство Руси любой ценой, если надо, то и кровью, ликвидируя на корню гнезда разбоя, мятежей и распрей». «Свобода» Новгорода или Киева (точнее, олигархических, правящих за спиной людей кланов, готовых идти на сговор с врагами) очень дорого обходится народам, населяющим огромные пространства Древней Руси. Историки совершенно справедливо связывают окончательное подчинение Новгорода и Пскова политике Москвы с отставкой архиепископа Сергия, началом массовых выводов новгородских бояр из вотчин с превращением их в помещиков среднерусских уездов, а также с пресечением мятежей во Пскове (так называемая брань о смердах). Все эти акции Ивана III в конце XV в. ставили целью тотальную перестройку общественных отношений внутри городов-республик по общерусскому образцу. Окрепнув, московские князья со всей решимостью повели земли к единству Русской земли. Новгородцам сказано: «Хотим государства на своей отчине Великом Новегороде… как… на Москве». Князь Василий III подкрепил свои слова военными действиями и арестом мятежницы – Марфы Посадницы.
К. Лебедев. Марфа Посадница. Уничтожение Новгородского веча
Героиня эта вызвала симпатии у писателей и историков. Н.М. Карамзин заявлял: «И летописи и старинные песни отдают справедливость великому уму Марфы Борецкой, сей чудной женщины, которая умела овладеть народом и хотела (весьма некстати!) быть Катоном своей республики». Так в чем же ее «чудесность», в чем ее вина? Марфа выразила мнение верхушки правящей знати Новгорода, выговаривая грозному московскому владыке: «Иоанн желает повелевать Великим градом: не удивительно! Он собственными глазами видел славу и богатство его. Но все народы земные и будущие столетия не престали бы дивиться, если бы мы захотели ему повиноваться. Какими надеждами он может обольстить нас? Одни несчастные легковерны; одни несчастные желают перемен, мы благоденствуем, свободны! Благоденствуем оттого, что свободны! Да молит Иоанн небо, чтобы оно во гневе своем ослепило нас: тогда Новгород может возненавидеть счастие и пожелать гибели, но доколе видим славу свою и бедствия княжеств русских, доколе гордимся ею и жалеем об них, дотоле права новогородские всего святее нам…». Это – идиллия или, точнее, анархистская трактовка событий. Реальность выглядит совсем в ином свете. Марфа Посадница была вдовой посадника Исаака Борецкого. Энергичная и властная, она с сыновьями выступала непримиримым врагом Москвы, не желая ей подчиняться. Поэтому она и решила обратиться за помощью к злейшему врагу Руси – польскому королю Казимиру IV. Чтобы получить голоса толпы, Борецкие прибегли к подкупу. В городе начались волнения. Вече шумело: «Не хотим за великого князя Московского, низ-ватися отчиною его. Волныи есмы люди Велики Новъгород». Подкупленные «западники» вопили: «За короля хотим!» Воспевая непокорный Новгород, поэт Есенин проникся анархическо-бунтарским духом. Потому московский царь в его стихотворении «Марфа Посадница» видится ему вступившим в сговор с самим антихристом – и все, дескать, ради покорения Москвой града Новгорода.
А. Кившенко. Отправка Марфы Борецкой (Посадницы) в Москву
- Зарычит антихрист земным гудом:
- «А и сроку тебе, царь, даю
- четыреста лет!
- Как пойдет на Москву заморский Иуда,
- Тут тебе с Новгородом и сладу нет!»
Чего у новгородцев никогда не было – это покорности… Ни покорностью, ни миролюбием новгородцы не отличались. Однако же летописец честно фиксирует: худые людишки из числа «демократической оппозиции» подкуплены Борецкими и на действия сторонников союза с Москвой отвечали не только словами, но и каменьями. «И те наймиты. каменье на тех метаху, которые за великого князя хотят». Н. Борисов пишет, что хотя московская партия вряд ли была разборчивее в средствах, чем «литовская», но, судя по всему, «западная» оказалась побогаче. В оценке действий сторон следует учитывать не то, за кем стоят большие деньги или же те или иные личные интересы, но прежде всего то, как эти их действия отразятся на национальных интересах государства Российского. А потому согласимся с общим выводом: «Если бы Новгород признавал княжеский суверенитет, он не был бы республикой и ему не нужно было бы заключать договоры с каждым новым князем. Если бы суверенитет Москвы признавался, было бы бессмысленно интриговать против московских князей в Золотой Орде». В смутные времена всегда есть охотники погреть руки на раздорах и спорах в народе. Такая «оппозиция» должна быть искоренена без всяких сомнений, если это на пользу любимой России! Коли совесть и честь забыли, народной правде не внемлют, если своим умом не доходят, так объяснить «доходчивым способом». Распри между правителями не утихали. В боярском Новгороде князь Дмитрий Шемяка продолжал войну. «Во время Великого князя Московского Василия Темного – Дмитрий Шемяка, захватив его и лишив зрения, дал ему в удел Галич и Вологду. Великий князь Василий Темный в Вологду прибыл в 1447 году и пробыл здесь только несколько дней; отправившись на богомолье, оттуда не возвратился назад, а пошел в Тверь и, вскоре победив Шемяку, утвердился на Московском княжении; князь же Дмитрий Шемяка в следующем году напал на Вологду и разорил ее». Не имея надежды на победу, князь Шемяка старался навредить великому князю, фактически – более всего Русской земле… В 1452 г. великокняжеские войска нанесли ему окончательное поражение. Окончилась самая большая феодальная война на Руси, хотя мир еще не наступил. Великий князь Василий III не хотел и не мог простить новгородским боярам их измену и в 1456 г. двинулся со своими полками на неверного вассала. Великокняжеская конница захватила Руссу, а затем пришел и час Новгорода; решилась судьба вольнолюбиво-мятежного града. Во благо всей Руси!
Василий III
Для понимания глубинного смысла русской истории важен ответ на вопрос: «Почему столь богатый культурный город, как Новгород, имевший политические и торговые связи с заграницей, пользовавшийся немалым влиянием на Руси, имевший давние традиции демократического правления, не стал центром единения всех древнерусских земель в единую могучую державу?» Господин Великий Новгород не знал и татарских ратей – Александр Невский сумел предотвратить конфликт Новгорода с ордынской властью (1259). Хан оставил Новгород в покое, не вмешиваясь в дела города. Сама Новгородская земля не знала княжеских усобиц. Одним словом, казалось, все складывалось в пользу Новгорода как центра будущей России. То, что этого не произошло, имело свои корни. Причины отчуждения Новгорода от Руси лежат на поверхности. Торгово-олигархическая верхушка всегда и везде на первое место ставит свои собственные экономические и политические интересы. На цели и задачи «всея Руси», по большому счету, ей наплевать. Это прекрасно понимали даже революционные демократы, которые «по положению» обязаны были занять сторону Новгорода, «глашатая народных свобод» в его борьбе с царской Москвой. Говоря о роли Новгорода в российской истории, Н. Огарев задавался вопросом: «Выражал ли Новгород тайную мысль целой Руси, мысль правления и суда мирского, вечевого, или, добиваясь свободы торгового города, он был способен создать только городскую олигархо-буржуазную республику, – это едва ли можно решить с достоверностью». Но все же и он вынужден был признать: «Освободить Россию можно было, только сосредоточив все силы». Это смогла сделать
Москва, которая нашла в себе силу духа и волю, и в итоге стала во главе государственной организации Руси. Причина же падения Новгорода была не только внешняя – усиление Московского государства, но и, конечно, «внутренняя; если бы не было Москвы, Новгород стал бы жертвою иного соседа, его падение было неизбежно, потому что он сам в себе растил семена разложения».
Крепость в Старой Ладоге
Развитие Руси замедлялось нашествиями, большими и малыми, выплатами даней. Местные рынки мелких княжеств стали слишком тесными для растущего производства, а князья и посадники стали тормозом на пути единения России. Это специальные вопросы, они до сих пор являются спорными и дискуссионными. Скажем, историк И.Я. Фроянов считал, что «и рабовладельческий уклад, и феодальный решительно проигрывали по сравнению с общинным укладом» и частное хозяйство в XI–XII вв. напоминало «островки среди свободного крестьянского хозяйства, господствовавшего в экономике той поры». Историки же М.А. Дьяконов, Л.В. Черепнин и Б.Д. Греков и др. полагали, что тогда феодальный способ производства, крупное землевладение и рабовладение все же являлись доминирующими и определяющими. Главное: на фоне роста феодального землевладения и хозяйства явились признаки преодоления вековой раздробленности страны. В конце XIV в. наметились и очевидные сдвиги в политическом и социально-экономическом сознании Руси. Закономерно, что за этим последуют скорое упразднение вечевого строя и посаднического управления в Новгороде, коренное переустройство всей системы управления. Волости и села должны были быть на том же положении, что и в Низовской земле (т. е. в Московской), подчиняясь не новгородским властям, а лицам, назначенным из Москвы. Фактически это ликвидировало форму подчинения погостов городской общине (т. е. богачам), которая была особенностью аграрного строя вечевой республики. Ведь подати и повинности в Новгородской земле платили только смерды в своих погостах – городская же община фактически жила за их счет. В Московской же земле были совсем другие порядки, там подати платились в великокняжескую казну, причем в том числе крестьянами и горожанами – посадскими людьми. В этом смысле те и другие были «равноправны», но только в феодальном смысле этого слова; те и другие в равной мере были подданными феодального государства. Мы намеренно ушли от выяснения состояния, в котором находились земледельцы Древней Руси, каков был характер земельной собственности и т. д. и т. п. Следовало учесть и вот еще что. Помимо Новгорода и Пскова, существовали и на Севере, и на Руси в целом другие славные города и земли, такие, как Старая Русса, Старая Ладога и др., насчитывавшие тысячелетнюю историю. Ладога – один из древнейших русских портов, центр евразийской торговли и судоходства, крепость на берегах Ладожского озера, которое финны называли Русским морем… Так вот, нашим славным предкам, тем, что всегда были не токмо «мудры и нежны», но отважны, которые своей кровью защищали Русскую землю, была глубоко чужда олигархическая верхушка Новгорода, строящая свои политические и экономические планы в расчете на заграницу. Северная Фиваида всегда стояла за общий национальный интерес Руси, за всю отчизну!
Разгром Великого Новгорода
Более 600 лет просуществовала республика Новгород… 530 лет назад произошло одно из крупнейших событий в истории Отечества – разрозненные русские земли объединились в мощное государство во главе с Москвой. В 1478 г. Новгородская республика перестала существовать, Новгород окончательно вошел в состав Московского государства, а господин Великий Новгород, вековой страж севера Руси, владыка на необозримом пространстве от верховьев Волги до Студеного моря, от ливонских рубежей до Печоры, стал частью единого Русского государства. Почему пала великая феодальная республика и смолк голос вечевого колокола, исчезли посадники и тысяцкие? Почему не смог себя отстоять? Как все это произошло? Что означало падение вечевого строя – шаг вперед или шаг назад в общественном развитии нашей страны? Разные ученые отстаивают различные взгляды на те события. Спор продолжается и не утихает и поныне… У новгородцев были причины бояться Москвы. После того, как Новгород окончательно ушел «под руку» Ивана III, тот не преминул продемонстрировать населению города, кто на Руси хозяин. В начале 80-х годов XV в. туда были направлены в качестве великокняжеских наместников бояре Кошкины, и по доносу Якова Кошкина из Новгорода во Владимир были высланы 50 лучших купцов.
Иван III у Новгорода
После того как был открыт заговор против Кошкиных, которых новгородцы решили убить, начались массовые казни: одних вешали, другим рубили головы. Иван III велел выселить из города 7000 житных людей (домовладельцев), расселив в Костроме, Владимире, Нижнем Новгороде, выселил и остальных ко ренных людей. Это одна из первых, если не первая на Руси депортация непокорного населения.
В книге Ю.Г. Алексеева «К Москве хотим: закат боярской республики в Новгороде» дана картина последних десятилетий республики. Период новгородской вольницы подходил к концу. После победы на Куликовом поле, одержанной союзом земель во главе с Москвой, на повестку дня, определенно, стал вопрос о политическом единстве державы. Теперь все владетельные особы Новгорода вынуждены были говорить совсем другим, более покорным языком с князем Московским. «А вече, и колокол, и посадника отложи, чтобы государь с сердца сложил и нелюбья отдал», – смиренно бьют челом новгородский архиепископ и его спутники в великокняжеской ставке. Гудит колокол. «Уныло гудит-поет колокол. Поет тризну свободе печальную, поет песню с отчизной прощальную» (Л. Мей). Но все требования великого князя и Москвы были приняты. Бояре просили только не отбирать земли у «убогих», маловотчинных монастырей. Составлен был и список всех земель, подлежащих конфискации. И снова проявленная великим князем «милость»: у владыки отбирает не половину вотчин, а «только» десять волостей, то есть около 300 новгородских «сох» и тысячи крестьянских хозяйств. Вступление великого князя в Новгород стало началом новой эпохи в истории Русской земли. В 1478 г. в Москву въехал государь всея Руси. Вместе с процессией везли вечевой колокол. «И привезен бысть, и вознесли его на колоколницю на площади и с прочими колоколы звонити». «До зде все скон-цашася о Великом Новегороде», – пишет псковский современник давних событий. По словам Н.М. Карамзина, «вслед за возвращением Ивана III, привезли в Москву славный Вечевой колокол и повесили его на колокольне Успенского собора, на площади». Успенский собор тогда только еще строился под руководством архитектора-итальянца Аристотеля Фиораванти и был закончен в 1479 г. Там и обрел свое пристанище Вечевой колокол, привезенный в Москву из Великого Новгорода. В 1510 г., когда пал и Псков, оттуда также были увезены, как пишет В.О. Ключевский, «оба политические колокола».
Привоз новгородского Вечевого колокола в Москву
В 1673 г. Вечевой колокол из Новгорода был перелит в московский «Набатный» или «Всеполошный» и помещен в полубашне возле Спасских ворот, а затем его «сошлют» по указу царя Федора Алексеевича в Николо-Карельский монастырь (1681 г.) якобы за то, что колокол звоном в полночь пугал царя. Вердикт русского царя был категоричен: «Вечу не быти, посаднику не быти, государство все нам держати». Случилось то, что и должно было случиться неминуемо, рано или поздно. Новгородчина стала частью земли Русской. Поэт М.Ю. Лермонтов с ностальгией, понятной для мятежника духа, писал в стихотворении «Новгород»:
- Сыны снегов, сыны славян,
- Зачем вы мужеством упали? Зачем?..
- Погибнет ваш тиран,
- Как все тираны погибали!..
- До наших дней при имени свободы
- Трепещет ваше сердце и кипит!..
- Есть бедный град, там видели народы
- Все то, к чему теперь ваш дух летит…
Так закончилась история «независимости» Великого Новгорода. Однако полностью сломить вольный настрой московским властям долго еще не удавалось. Пример тому – недавняя публикация в «UExpress» (2005). В ней говорится, что на границе с государствами Балтии группа россиян – «де-мократов» (господин с характерной фамилией – Вертячих) называют себя «гражданами свободной Новгородской республики, незаконно присоединенной к России московскими царями». Они заявили, что отвергают «оккупацию»: «Наша цель состоит в том, чтобы установить русскую Северную республику в исторических границах Новгорода». Статья появилась и на нескольких интернет-сайтах… Не утихают раскольники.
М.Ю. Лермонтов
В XVI в. занесена из Пскова «ересь» стригольников. Стригольники отрицали таинство причастия, не верили в «истинные евангельские благочестия», критично относились к иерархам церкви, которые «на мзде поставлены». В Христа они верили, но предпочитали видеть в нем не только учителя и проповедника веры, но и простого, обычного человека. Как видим, и здесь свободный дух Новгородчины и Псковщины ощутим. Особое внимание уделялось нравственной стороне веры. «Их религия выражалась в свободном, более индивидуальном отношении к божеству и в моральном совершенствовании, которое поддерживалось покаянием. По общему своему характеру ересь стригольников была противоцерковной, но отнюдь не про-тиворелигиозной. Именно она положила начало на Руси самородному религиозному мудрствованию» (В. Лазарев). Их называли «первыми русскими гуманистами», будучи истовыми в вере, стригольники выступали против невежественных идеологов, «лживых учителей», занятых не поисками истины и справедливости, а накоплением богатств, против тех, кто был озабочен больше всего «чревом и славою». В одном из памятников их авторства говорилось: «Добре же учение приими, аще и от простого слышиши, а злое учение не приими, аще и свят (священник) есть учай тя». Некий псковитянин, автор «Слова о лживых учителях», обращаясь к народу, указывал, как спастись простому люду от «пастухов-волхвов», держащих в руке «слепые вожи». Он осуждал невежественных правителей, включая тех алчных, корыстолюбивых церковников, действия которых «многым невежам на пагубу!». Это движение было ересью, что была встречена властной верхушкой с тревогой. Как пишет историк М. Сперанский, «движение по форме, естественно, религиозное, но по сущности – экономическое и умственное, идейное; в основе его лежит первая попытка подавленного и осужденного на бездействие ума заявить о своих правах на участие в жизни общества». Новгородский стригольник по направлению мыслей был похож на западного самобичевателя. Он не признавал иерархии, священства, ибо они «на мзде поставлены», то есть ищут материальной выгоды, а не духовного очищения. Стригольники прямо обвиняли церковь в лихоимстве и считали, что настоящий храм должен быть в душе каждого истинного христианина. Отсюда вывод: не надо духовенства, не надо церквей, воздвигаемых человеческими руками. Часть еретиков идет еще дальше и высказывает сомнение в существовании не только рая и загробных мук, но и вообще загробной жизни. Движение стригольников, докатившееся до Москвы, если судить по летописям, довольно быстро подавили. По выражению патриарха Антония, еретики «мнили себя головой, будучи ногою, мнили себя пастырями, будучи овцами». И все же первое табу – непререкаемость авторитета православной церкви еретикам удалось поколебать. Уже в XVI веке в том же Новгороде возникает новая ересь, очень похожая на стригольников.
Стригольников бросают с моста в Новгороде
Эта ересь, получившая название «жидовской», так как среди сторонников были и литовско-еврейские выходцы с Запада, проповедовала рационализм, критиковала старые порядки, но ничего общего с иудаизмом, вероятнее всего, не имела. В самом начале ересь охватила наиболее просвещенных духовных лиц того времени (протопоп главного новгородского храма Святой Софии и др.). «Уже это одно, – пишет Сперанский, – обращает на себя внимание: критиками и отрицателями-рационалистами были люди наиболее развитые, более других чувствовавшие мертвящую тяготу режима, а затем новгородцы, уже раньше вкусившие соблазна рационализма, легче доступные западному в своей основе рационализму и наиболее самостоятельно относившиеся к московской правительственной и духовной опеке». Даже Иван III, прельщенный образованностью и умом «еретиков» – Алексея и Дениса, берет их в 1480 г. в Москву, где те, близко стоя к князю и высшим, более культурным сферам, «быстро прививают свое учение, опять-таки среди лучших людей того времени».
Несмотря на свое политическое подчинение Москве, в культурном отношении Новгород долго оставался лидирующим центром России. Историк Средневековья В. Даркевич называл XIV–XV вв. золотой порой, эпохой расцвета государства «Господин Великий Новгород». После разорения Киевской Руси Новгород стал хранителем многих традиций старой культуры. Это время наивысшей экономической и творческой мощи столицы русского Севера. Достаточно сказать, что в 70-х годах XV в. там насчитывалось 82 больших храма и всего 163 престола. Активная духовно-просветительская и культурно-художественная деятельность новгородцев требовала образовательной основы. Здесь наиболее широко распространена грамотность во всех слоях общества. В городе существовала и довольно развитая «сеть школ». Свидетельство тому – наличие в коллекции новгородских берестяных грамот значительного числа школьных упражнений на бересте, где видны уже сложившиеся навыки письма. Рядом с алфавитами и примерами слогового письма («ба, ва, га, да. бе, ве, ге, де.») выписаны целые фразы. Первоначально при обучении письму использовали дощечки, покрытые воском. На них, как и на бересте, писали тогда специальным «стилем».
Берестяные грамоты
Известен комплекс берестяных грамот мальчика Онфима (XIII в.). Писание на бересте, помимо того, что обучало людей грамоте, помогало сформировать литературный стиль. Напомним, в большинстве стран Европы в это время уже появилась бумага. «Культурная жизнь приобрела в нем (Новгороде)… такую оседлость и устойчивость, какой Москва достигла лишь к XVI веку», – писал историк древнерусского искусства. Новгород является одним из наиболее изученных нашими археологами регионов. Академик В.Л. Янин заявил в интервью: «Раскопки ведутся здесь дольше, чем где-либо в нашей стране и вообще в мире. Исследования новгородских земель не прекращаются с 1932 года. Новгород – в прямом смысле золотой прииск нашей истории». Сюда отнесем и грамоту, образно названную «письмом Татьяны XI века». Девушка пишет возлюбленному: «Почему ты неделю не отвечал на мои письма? Наверное, я тебе не угодна? А если бы была угодна, то, скрывшись от людских глаз, ты прибежал бы ко мне. А если будешь насмехаться надо мной – пусть Бог тебя осудит и моя женская слабость». Помните письмо Татьяны к Онегину у Пушкина: «Другой!.. Нет, никому на свете не отдала бы сердца я! То в вышнем суждено совете. То воля неба: я твоя.»
В. Янин и В. Путин у находок из раскопок
Тексты и печати Новгорода
На 2005 г. в Новгороде обнаружено 953 берестяных письма (за 50 лет раскопок здесь вскрыто 2,5 гектара культурного слоя, исследовано не более 2 % данного слоя). По оценкам, в земле хранится еще примерно 23–24 тысячи документов. Берестяные грамоты найдены в пяти древних русских городах: Новгороде, Витебске, Смоленске, Старой Руссе, Пскове, более чем в 40 городах нашлись «писала». Среди них – Москва, Киев, Минск, Старая Рязань, Чернигов, Новогрудок, Старая Ладога. При публикации первых грамот профессор А. В. Арциховский предсказал: «Чем больше будут раскопки, тем больше они дадут драгоценных свитков березовой коры, которые, смею думать, станут такими же источниками для истории Новгорода Великого, какими для истории эллини-ческого и римского Египта являются папирусы». Возможны находки берестяных грамот и в других странах Скандинавии, Англии, Польше.
При раскопках на месте древнего княжеского архива на Городище, усадебных комплексах самого Новгорода в изобилии встречаются свинцовые печати, привешивавшиеся на шнурах к средневековым официальным документам. К настоящему времени их известно уже более 2000, и в их совокупности они представляют первоклассный источник по истории развития государственных институтов Новгорода, так как право пользования печатями принадлежало только официальным лицам городской администрации. Матрицы печатей вырезывались первоклассными художниками и во избежание злоупотреблений после смерти или же смещения с административного поста их владельца уничтожались. Печати имели имена владельцев, подавляющее большинство которых известно по упоминаниям в летописи и других письменных источниках, образуя идеальную хронологическую шкалу для наблюдений за развитием стилей прикладного искусства средневекового Новгорода от XI в. до начала XVI в., когда металлическая печать вытеснена воско-мастичной.
Великие Четьи минеи
Подведем итог «новгородской главе», в которой почти не нашлось места неповторимому миру новгородского искусства и культуры (литература, архитектура, иконопись и т. п.). Новгород был самым стабильным и значительным из центров русского летописания. Сюда стекались многие богатства русской духовной культуры, тут хранились и старейшие летописи (Лаврентьевская, Ипатьевская, Новгородская Синодальная). С городом связаны почти все древнерусские рукописи XI в. и позднейших времен. Новгород оставался интеллектуальным центром Руси даже после потери им независимости. Здесь появились многие шедевры, включая «Великие Четьи минеи», при архиепископе Макарии в 30-е гг. XVI в. «Четьи минеи» – это яркое собрание повествований о жизни святых Православной церкви, их поучения, не одно столетие служившие на Руси излюбленным домашним чтением. Первые из этих памятных историй о достойных людях земли Русской записаны знаменитым Нестором, вероятным создателем Повести временных лет. Позже сюда вошли жизнеописания многих святителей, основателей, настоятелей монастырей, иноков, посвятивших себя служению Богу, пострадавших за веру, а также благоверных князей, собирателей русских земель и блюстителей христианства. Все это и составило обширные сборники, в которых долгие годы соотечественники черпали эстетическое удовольствие, находили нравственное утешение, обретали духовную опору, ища и находя тут ценные сведения по истории и культуре Древней Руси. Это был грандиозный замысел – создать собрание «всех книг, чтомых на Руси». При составлении «Четьи миней», кроме личных книг и запасов Новгородской Софии, привлекали фонды монастырей – Троице-Сергиева, Кирилло-Белозерского, Иосифо-Волоколамского и др. Для переписки книг Макарий организовал в Новгороде специальную мастерскую, о чем и сообщил в предисловии к своему собранию. Состоит оно из двенадцати очень внушительных по размеру томов, самый малый имеет 816 листов, а самый большой – 1759… В общей сложности это свыше 27 тысяч страниц. Чем же они заполнены? В «Великие Четьи минеи» вошли полные и краткие жития, поучения «отцов церкви», «Патерики», сказания, притчи, описания путешествий, «Кормчая», послания, грамоты, сборники «Золотая цепь» и «Пчела», «Иудейская война» Иосифа Флавия и светские повести. Макарий провел унификацию собранных житий, одни переработал, другие совсем исключил и т. д. Предназначались «Минеи» для чтения в храме и дома. Слава о библиотеке в Новгороде шла «по всей Руси великой». Сюда приезжали монахи из отдаленных русских монастырей. Макария звали «вторым Филадельфом, книголюб-цем завидным». Не так давно археологи обнаружили в Новгороде редчайшую деревянную книжицу – «цера», датируемую ранее 1036 г., в которой содержатся не только псалмы, но и оригинальные древнерусские тексты, поучения и т. п.
Святитель Макарий, митрополит Московский
К шедеврам зодчества относится церковь Спаса Преображения на Нередице, созданная по заказу новгородского князя Ярослава Владимировича и расписанная в 1198–1199 гг. О выдающихся художественных достоинствах фресок храма (увы, уничтоженных в 1941 г. во время обстрела немцами Нередицы, сохранилось лишь 15 % от их первоначальной площади) писал В.Н. Лазарев.
Спас на Нередице
Церковь подтверждает тезис ученых о существовании на Руси с давних пор двух художественных центров – Киева и Новгорода, которые «при всем их общем сходстве представляют между собой существенные различия». Первый первопреемник, проводник византийского, если шире – то восточного влияния, второй – вос-преемник этого влияния, полученного хотя и через посредство Киева, но вместе с тем ориентированного, скорее, на Запад, будучи носителем западных интересов и тенденций. Как бы там ни было, а Новгород долгое время оставался ведущим художественным центром Руси. Академик И.Э. Грабарь, отмечая значение Новгорода, говорил: «Развитие этого художественного организма из тех духовных и формальных начал, которые принесло ему византийское искусство XIV века, – такова основная тема всякого исследователя древнерусской живописи. Поиски влияний показывают, что мы все еще смотрим на русскую живопись XV и XVII веков как на «провинцию» в искусстве, которая жадно ловит доходящие до нее в искаженном виде веяния художественных столиц. Такое воззрение глубоко несправедливо. После крушения Византии и балканских государств Россия волей судьбы сделалась прямой наследницей великого тысячелетнего искусства. В XV и XVI веках не Крит, не южноитальянские города и не Афон даже, но Новгород и Москва стали столицами искусства византийской основы. Новгородские мастера работали для ханов Золотой Орды, новгородцы писали для немцев Ганзейской колонии Новгорода… новгородские художники покрыли фресками, еще сохранившимися и ныне, капеллу Святого Креста в Краковском соборе в 1471 г. Уже давно доказано существование обильного притока русских икон на православный Восток во второй половине XVI и в XVII веке [Н.П. Лихачев]. Но ничего удивительного не будет, если дальнейшие исследования покажут, что начало этого явления должно быть отнесено к половине XV века, если окажется, что иные греческие иконы начала XVI столетия скрывают под слоем «итало-критской» живописи живопись мастеров Великого Новгорода или юной еще Москвы [Новгородская живопись была открыта при расчистке одной итало-греческой иконы в музее Александра III в Петербурге]». Но не менее символично и важно другое: вольный дух Новгорода сохранился в русском искусстве, живописи, поэзии.
М. Микешин. Памятник тысячелетия России в Новгороде
Тем не менее подобно тому, как на смену деревянным городам и храмам шли каменные, как один вид войск сменялся другим, одни печати вытеснялись другими, близилось время, когда Русь должна была прийти, образно говоря, от десятков удельных «престолов» к одному-единствен-ному, от разных печатей удельных княжеств – к одной-единственной, общегосударственной. Великий град Новгород, как и Киев, уступал свое место Москве.
ВЗАИМООТНОШЕНИЯ РУСИ С ПОЛЬШЕЙ, БЕЛАРУСЬЮ, ЛИТВОЙ
Ко второй половине XII в. возникли новые центры силы – Ростово-Суздальско-Владимирское княжество, а также Га-лицкое княжество. Блестящий русский историк, богослов и публицист М.О. Коялович во второй половине XIX в. писал о некоем перекосе в русской исторической науке в сторону изучения Восточной, Московской Руси. И хотя этот акцент в целом справедлив (Москва сохранила государственность, стала хранителем и апологетом православия), известное забвение истории Западной Руси все же имело место, сослужив плохую службу. Земли те стали склоняться к Речи Посполитой, что привело, по мнению Кояловича, к «сдаче позиций» в отстаивании русской автохтонности земель, затем к появлению идеологии украинского или белорусского сепаратизма. Как в дальнейшем мы сможем убедиться, отсюда и вырастут корни будущей великой Смуты, поныне терзающей народ.
Западные славяне в VII–IX вв.
Не претендуя на полный анализ, попытаемся показать сложность тогдашнего положения славянско-русского населения, как части украинцев-белорусов, живущих вблизи Восточной Европы. В тяжкую пору татарского нашествия каждое княжество на Руси должно было искать приемлемый для себя выход из сложнейшей военно-политической ситуации. Галицкая Русь не видела порой иного решения, кроме как сделать упор на страны Европы и Рим. Москва тогда была слаба да и далека. Находясь в окружении грозных противников (Польша, Литва, Венгрия, орден, татары), Галичина должна была лавировать, надеясь, что Европа поможет ей в борьбе против татар. Заметим: в конце IX–X вв. Киев утвердил господство над восточнославянскими племенами, обитавшими на территории Русской земли. Став господином этих земель, Киев объявил себя «матерью городов русских», вряд ли имея на то право, серьезные экономико-военные обоснования. Возникло искушение – выступить в роли Третьего Рима для Восточной Европы. Неопределенно в той ситуации чувствовали себя многие славянские племена, идентифицировать свою «союзную» принадлежность они не могли, да и «союза» не было! Поэтому об одном гадали: как бы не продешевить! С кем выгоднее – с Киевом, Русью или с Европой! Противоречивые чувства владели и Галицкой землей. Авторы «Былинной истории» И. Фроянов и Ю. Юдин пишут: «Что касается непосредственно Галицкой земли, т. е. родины Дюка Степановича (былинный герой. – Ред.), то она, с одной стороны, не считалась Русью, а с другой – являлась Русской землей». Вот почему Дюк и выступает в былине «как нерусский и русский одновременно». Ведь в старой былине о родине Дюка Степановича вроде бы ясно говорится, что родина его, совершенно определенно, не Киев.
Из славного города из Галича,
Из Волынь земли богатыя,
Из той Корелы из упрямыя,
Из тоя Индии богатыя.
В Галицком княжестве существовало тогда противостояние меж боярской верхушкой, князем и народом. Не успело еще образоваться Галицкое княжество, как руководимое боярами вече стольного града Галичины в 1144 г. решило избавиться от своего князя Володимирко, пригласив на престол его племянника. Правда, попытка не удалась, и князь выбил из Галича соперника, сурово наказав бояр, но те не успокоились, и скоро все повторилось.
В основе соперничества лежали конкретные властные и собственнические интересы. Битва за собственность и вела к той феодальной раздробленности, что стала характерной для Руси второй половины XII–XIII вв. Даниилу Галицкому пришлось отстаивать Волынь и Галич как от своей «братии», русских князей, так и от соседей (венгров, поляков, литовцев). Союзники сегодня, они становились врагами завтра. На эти земли обратил внимание Рим. Стремление Рима подчинить своему влиянию галицкие земли наметилось с начала XIII в. Иннокентий III после захвата Константинополя крестоносцами прислал легатов к князю Роману Мстиславовичу Галицкому. В 1207 г. Римский Папа задумал подчинить не только галиц-кие земли, но и более обширные территории Руси, написав послание «духовенству и мирянам в России» (послание имеется в папских архивах). Но галицкий князь не польстился ни на титул короля, обещанный Папой, ни на его покровительство и вступил в войну с краковским королем Мешко, в ходе которой погиб.
Князь Даниил Романович Галицкий
Взлет земли связан с именем князя Даниила Галицкого (1201–1264), а с 1254 г. и короля галицко-волынских земель. Полководец и дипломат, он был сыном князя Романа Мстиславича, из галиц-кой ветви рода Рюриковичей. В 1211 г. он был возведен боярами на княжение в Галиче, но уже в 1212 г. изгнан. В 1221 г. стал княжить на Волыни и к 1229 завершил объединение волынских земель. В 1223 г. князь участвовал в сражении на р. Калка против монголотатар, а в 1237 г. – против Тевтонского ордена. В 1238 г. Даниил Романович овладел Галичем, передал Волынь брату Васильку Романовичу, а затем занял Киев. Ведя упорную борьбу против княжеских распрей и засилья бояр и духовных феодалов, Даниил опирался на мелких служилых людей и городское население. Он активно содействовал развитию городов, привлекал в них купцов и ремесленников. При нем были построены Холм, Львов, Уг-ровеск, Данилов, обновлен Дорогичин. Он перенес столицу Галицко-Волынского княжества из города Галич в город Холм после вторжения монголотатарских завоевателей в Юго-Западную Русь (1240). Даниил предпринимал энергичные меры для предотвращения новых вторжений на Русь, в первую очередь с Запада, со стороны венгерско-польских феодалов. Правда, Даниил Романович бежал вместе с сыном от татаромонголов к мазовецкому князю Болеславу, но ведь тогда от бича народов бежали многие. В битве же под Ярославлем Галицким (в 1245 г. у р. Сана) войска князя Даниила разбили полки венгерско-польских феодалов и галицких бояр наголову. Основную ударную силу чужеземной рати составляла венгерская рыцарская конница бана Фильния. И Даниил Романович показал себя в битве как опытный и умелый воин. Вначале он сознательно ослабил центр своего войска, «чело», сосредоточив сильные полки на флангах. Когда венгерско-польско-русская рать ударила в центр, углубилась в построения его войск, мышеловка захлопнулась. На вторгшихся интервентов всей мощью обрушился закованный в броню полк великого князя Даниила Романовича. Зайдя в тыл, он разгромил противника. Победа была полной и безоговорочной. Князь сокрушил боярскую оппозицию, изгнал из страны раскольника Ростислава; венгры почти все были перебиты или взяты в плен. Галичина умела постоять за себя.
Польский гусар
Венгерский гусар
Так завершилась почти 40-летняя борьба за восстановление единства Га-лицко-Волынской Руси. Даниил Галицкий затем вмешался и в войну за австрийский герцогский престол и даже добился признания прав на престол для своего сына Романа. Участвуя в спорах поляков с венграми, сумел подписать с поляками договор, по которому, в случае войн меж ними никто не должен был пленять челядь друг друга. Время княжения Даниила Романовича – период экономического и культурного подъема политической роли Галицко-Волынской Руси (русинов). Он старался сплотить силы влиятельных русских князей. В 1250 г., накануне принятия литовским князем Миндовгом католичества (1251), митрополит Кирилл отправился в Северо-Восточные земли, благословил родственный брак дочери Даниила Галицкого и брата Александра Невского, князя Владимирского Андрея Ярославича (православная церковь запрещала родственные браки до шестого колена, но на это шли – во имя соединения Руси). Князь Даниил Романович не смог противостоять лишь татарам… В итоге Галицко-Волынские земли подверглись разгромам (1241, 1259, 1261, 1285). Историк Е.Ф. Шмурло писал: «…в 1285 г. земля испытала еще четвертый (набег), когда хан Телебуга по дороге в Польшу и на обратном пути «учинил пусту всю землю Владимирскую», а население, сбежавшее под защиту городских стен, умирало от неимоверной скученности, не смея выйти наружу из опасения быть убитыми или захваченными в плен. В одной своей вотчине Лев (сын Даниила) не досчитался потом 12 500 жителей. Эти разгромы сильно ослабили Юго-Западную Русь, и позже она оказалась не в силах противостоять литовскому натиску (Гедимин, Ольгерд, Витовт)».
Католический соблазн князя
Поэтому верно и замечание Г. Артамонова: «В заслугу же Даниилу Романовичу можно поставить тот факт, что, правильно осознавая невозможность выступления против татар в одиночку, он сделал все возможное для поиска надежного союзника. И не его вина, что во всей христианской Европе, сохранившей свою экономическую и военную мощь, не нашлось ни одного бескорыстного помощника. И хотя десятилетние переговоры с Римом не дали плодов в борьбе с ордынским владычеством, границу на пути католического ига Даниил Романович держал неприступной до своей смерти». В той ситуации его труды по отстаиванию свободы Руси были настоящим подвигом. Сплотить силы тогда русским не удалось, но князь сделал все, что мог. Правда, рассчитывая на помощь западных союзников в противостоянии Орде, он согласился принять от Папской курии королевский титул (1254 г.), был дан ему Римом и свой митрополит. Но в итоге это не принесло ни спокойствия, ни удовлетворения, ни славы и процветания: Волынь, Прикарпатье, наконец, и часть Подолья все-таки утратили сначала самостоятельность, а затем и свою государственность (1303). Подчеркнем: мы не касаемся достоинств или недостатков религий. Как писал В. Розанов в философско-лирическо-поэти-ческом дневнике «Уединенное» (1912), Русская церковь представляет замечательное явление, но и «лютеранство и католичество во многих отношениях замечательнее». И это так. В основе спора, очевидно, лежали серьезные геополитические притязания сторон. Отринув примат Римской церкви, Москва тем самым (пусть не сразу) обозначила свою роль как объединителя русского народа и православия. Но на те же роли претендовали поляки, литовцы, Рим. И главная угроза, что подтвердится позже, обозначилась именно со стороны Польши.
Осада поляками Смоленска в Смутное время
Поляки – славянское племя, перенявшее у кельтов и галлов не только ряд культурных достижений и обычаев, но и воинственный, «галльский» характер. Поляки и поляне (киевляне) – родственные племена. Историки пишут, что пришедшие из Европы через так называемую Северную Русь на Средний Днепр славяне-руги или «русь» выделялись среди местных племен – полян, древлян, северян – не только именем, но и обычаями, видимо, заимствованными у галлов. Русы до времен князя Святослава в отличие от окружающих славян (или германцев) не отращивали бороды и длинных волос, а выбривали подбородок и голову, носили длинные усы и чуб-хохол, это, скорее, сугубо кельтская прическа. Русы дрались изящными мечами галльско-романского типа, а не теми грубыми мечами германо-скандинавского типа, что были у служивших киевскому князю наемников-норманнов. Они мыли руки в тазу, как галлы и римляне, а не под струей воды, как было принято у славян. Наряду с внешними признаками, были и психологические детали. По словам А. Кемпиньского, для поляков характерны два типа личности – истероиды и психастеники. Польский тип импульсивен и эгоистичен в отличие от русского общинно-коллективистского типа. Польский характер ковался в горниле геополитики. Ранее поляки претендовали на первые места в Европе, но затем Польша лишилась независимости и первый этап выпал на два десятилетия между мировыми войнами. «Второй начался совсем недавно, – пишет Е. Липняцкая, – вот почему ксенофобия стала для поляков защитным механизмом». «Они не выжили бы, если бы не лелеяли с одержимостью свой язык, культуру, традиции». Но ведь и другие народы, включая русских, малороссов, белорусов, стояли перед тем же выбором. Безусловно, поляки – великий народ и давший миру Коперника и Шопена, он заслуживает высоких оценок с точки зрения талантов и способностей личности.
Я. Матейко. Коперник
Надо учесть, что часть славянских племен, создавших Киевскую Русь, были выходцами из западных земель. Нестор-летописец так прямо и говорит о них – племена вятичей и радимичей пришли «от ляхов», т. е. от западных славян. Это означает, что эти племена могли с тем же основанием войти как в состав польского или же польско-литовского государства, так и в состав русско-украинско-белорусской страны. Все зависело от воли племен. А между тем те, кто обитал там, не очень жаждали вливаться в состав Великой Польши. Так, несмотря на многовековые усилия по ассимиляции на землях Галиц-ко-Русского княжества, захваченных Польшей еще в XIV в., Подкарпатской Руси, русское национальное самосознание, как следствие чувства принадлежности к русской культуре, среди галицко-карпат-ских «русинов» дожило до начала нашего столетия. Поляки же были убеждены в своем безусловном первенстве среди славян. Убеждение понятное и даже похвальное, но для его реализации необходимо, помимо этого, предъявить еще веские основания (помимо часто повторяемой легенды о происхождении Руса и Руси от Леха, который, по польской версии, и основал Древнюю Русь). Идея организации восточноевропейских земель под эгидой польского князя вызвала у одних эйфорию, у других – глубокий скепсис. Поляки – люди страсти и власти. Киевская Русь рассматривалась ими как сфера их владения, и не удивительно, что они будут рваться туда, не останавливаясь ни перед чем, мечтая о великой империи. Князь Болеслав в 995 г. утвердился на троне в Польше, изгнав мачеху, вдову властителя Мешка I, и трех ее сыновей, своих братьев. «Ради единоличной власти он, – писал Титмар Мерзебургский, – преступил все законы Божеские и человеческие»: присоединил к владениям Малую Польшу с центром в Кракове (999), установил на время власть над всей Чехией, Моравией и Словакией. Конечно, был он выдающимся человеком, и пределы Польского государства при нем расширились от Эльбы и Балтийского моря до Карпат и Венгрии и от Чехии до Волыни. Польша при нем стала одним из сильнейших государств в Европе.
Польский король Болеслав II Смелый
Укрепив тылы и набрав силу, Болеслав вторгся в Русь в 1018 г. Решающее сражение между поляками и русскими, меж Болеславом и Ярославом, произошло у реки Буг. Русское войско потерпело в той битве страшное поражение. Потери были чудовищны. «Тогда пало там бесчисленное множество бегущих». Возможно, сгущая краски, Галл Аноним писал, что «по равнине можно было идти не иначе как по крови или по трупам людей и что вся вода в реке Буг имела больше вид крови, нежели речной воды». Болеслав сражался в гуще войск. Польские хронисты уверяли, что в числе пленных оказался и сам князь Ярослав, схваченный вместе с лучшими людьми, и их вели «на веревке, словно свору собак». Но это не так, князь спасся и бежал в Новгород. Источники говорили, что он даже хотел искать убежища «за морем». Когда Болеслав вошел в Киев, в плену у него оказались супруга Ярослава, многочисленные его сестры, включая Предславу. Словно мстя ей за отказ, он «положил себе на ложе Предславу, дщерь Владимирову, сестру Ярославю». Овладев женщиной силой, он увез ее в Польшу в качестве трофея, где она вскоре умрет, не вынеся позора. О том, как вели себя поляки в Киеве, пишет историк А. Карпов: «Киев славился ведь не только количеством жителей и церквей, но и собранными богатствами, добытыми в походах по белу свету. И таких городов Европа, видимо, в то время не знала. Киев подвергся жесточайшему грабежу, особо пострадали храмы. Болеслав был поражен, нет, буквально потрясен до глубины души, когда в Софийской церкви ему были показаны немыслимые сокровища, большую часть которых он раздал иноземным сторонникам (то есть немцам, венграм, печенегам. – А.К.), а кое-что отправил на родину. Тут были и сокровища, ранее захваченные Владимиром в Корсу-ни, имелись дары правителей других стран, Константинополя и Рима.» Болеслав провел в Киеве несколько месяцев. Взяв Киев, он отдал его «на луп», т. е. на разграбление своему воинству, – поляки тащили все, что было возможно, не только из богатых домов знати, но и из домов простолюдинов и из церквей: все «скарбы, золото, сребро, перла (жемчуга) и иные циоты (киоты)».
Я. Матейко. Прусская дань
Интересно то, что, несмотря на подобное поведение поляков, столичная элита Киева, в том числе и ряд киевских церковных иерархов, тут же поддержала оккупантов. Пусть он разграбил храмы, пусть наложил руку на церковную десятину, но важнее то, что он дал им долю в прибылях. Судя по всему, те «попросту были подкуплены Болеславом». Известно, что поляк приставил к награбленному им в Киеве имуществу «Настаса Десятинного», настоятеля церкви, и тот верой и правдой служил ему. Но даже не эти грабежи в данном случае занимают наше внимание. Ведь также поступали киевляне в захваченных ими и разграбленных городах. Важны последствия этого шага, а они были крайне серьезные. Польский князь решил удержать Киевскую Русь. Он развел свою дружину «по городам» якобы «на прокорм», фактически надеясь удержать землю Киевскую в полной власти и зависимости. Святополк стал при нем всего лишь наместником польского князя. «С этого времени Русь надолго стала данницей Польши», – пишет Галл Аноним о походе поляков. Конечно, все это преувеличение, но в этом, если хотите, историческая мечта Польши – захватить Киевскую Русь любой ценой, пусть даже и опираясь на предателей народа или же на продажных церковных иерархов. «Болеслав. установил границы Польши в Киеве», – так автор «Великопольской хроники» высказал вожделенную мысль польской знати. В том же духе писал автор «Истории архиепископов Гамбургской церкви» (70-е годы XI в.) каноник Адам: «Болеслав, христианнейший король, в союзе с Отгоном III подчинил всю Склаво-нию, Руссию и пруссов». И вот уж Болеслав чеканит «русские денарии» – т. е. монеты с кириллической надписью «Болеслав». Чеканка своей монеты в те времена обычно означала довольно веские претензии ее владельца на обладание наследием Владимира Святого, и прежде всего, конечно, Киевом.
Что ожидало народ, веру православную при этом? М.С. Грушевский описал, как нелегко пришлось православным в украинских землях, присоединенных к Польше и к Великому княжеству Литовскому. «В Галиции Ягайло, проезжая в 1412 г. через Перемышль, чтобы похвалиться перед католическим духовенством своей католической ревностью, велел отобрать у православных местную кафедральную церковь, выкинуть из гробницы погребенные здесь останки старых пере-мышльских князей и обратить церковь в костел; православное духовенство и все население горько плакали при виде такого поругания, но распоряжения Ягайла тем не менее были исполнены. В другом случае Ягайло запретил крестить детей от смешанных браков (православного с католичкой) по обряду православной веры, а окрещенных. велел насильно перекрещивать в католичество».
Король Ягайло
Польский историк Ян Длугош
Здесь нам хотелось бы остановиться на некоторых моментах, которые и создают среди народов историческое отторжение или непонимание. Почему поляки, русские, литовцы так настороженно относятся друг к другу? Возможно, потому, что в древности эти народы вели судьбоносный спор о том, кому будет принадлежать главенствующая роль на огромных территориях Руси, Польши и Литвы. И каждый непременно хотел быть первым и главным. Если обратимся к «Анналам» Яна Длугоша (1415–1480), историка, которого называют польским Титом Ливием (он привез из Италии в Польшу сочинения античных авторов), с легкостью обнаружим типичные точки неприятия. В основном, их можно свести, по его мнению, к различиям в религии, обрядах и т. п. По словам Длугоша, русские будто бы «отпали от власти поляков не столько из-за несправедливого и корыстного правления, сколько из-за различия в обряде и вере». Вторая причина – нравы русских. Описывая Киев, где провел зиму Болеслав Храбрый после победы над противниками киевского князя Изяслава, историк восторгался богатствами Киева и красотой тамошних женщин («Женщины там статные, со светлыми красивыми волосами, но распутны»). Король и польские воины, увлеченные их красотой, купаясь в изобилии, опустились до самого последнего любостра-стия, даже до содомии. Разврат перенесся в Польшу: жены поляков, «тяготясь долгим отсутствием мужей», опустились до измены им «в объятии рабов».
Русским ставились в вину хитрость, жестокость, лень, легкомыслие. При осаде Познани, по словам хрониста, войско князя Владислава, и особенно пришедшие ему на помощь русские, не довольствуясь добычей, грабежом и злодеяниями, учинило «надругательства над знатными матронами и девицами, многих убивали, калечили и в варварской ярости творили прочие бесчеловечные и недостойные деяния». Говорится и о жестокости Романа Галицкого и Мстислава Удалого, который после победы якобы «приказал своим русским не оставлять в живых ни одного венгра или поляка». И тем не менее поляки, литовцы, русские вынуждены были обращаться за помощью друг к другу и обычно получали ее, посылая «гостя с женой и челядью» или устремляясь в бега к соседу, с которым его связывали родственные узы. В основе глубокого интереса Польши к Руси лежали политические и стратегические интересы, поскольку и Русь принимала активнейшее участие в спорах польско-литовских князей и элит за власть в самой Польше и Литве, и, разумеется, немалые богатства Руси.
При описании великих богатств Руси (которая, якобы, издавна принадлежала полякам) Ян Длугош не жалеет лестных эпитетов. Русские невесты не только хороши собой, но и несут полякам богатое приданое. «Обширнейшие русские королевства» со столицей в Киеве имеют пределом Новгород, «богатейший и славнейший золотом, серебром и мехами…». Хотя жители Руси и «живут скромно», даже «убого», зато они одеты в роскошные темные меха (соболей). Любы поляку русские князья, направлявшиеся в Польшу с богатыми дарами, расплачиваясь за помощь (как Изяслав Ярославович, Да-выд Игоревич), платя выкуп за пленников (как Владимирко Володаревич, заплативший за похищенного отца 80 тыс. марок серебром). Богатые трофеи везли с Руси победители-поляки. Походы были выгодны, вопреки словам Энгельса, о том что удел поляков в истории – смелые глупости.
Энгр Жан Огюст Доминик. Одалиска и ее рабыня. (1839)
Женщина и ее раб (1860)
Бывали и периоды более или менее тесных союзнических отношений между Русью и Польшей. Нередко эти союзы крепились с помощью брачных уз. Такой союз был создан князем Ярославом и королем Казимиром в 1041-м или в 1043 г., когда польский король Казимир женился на единокровной сестре Ярослава, княгине Марии Добронеге.
Польская свадьба
По мнению Татищева, союз двух государств был направлен не только против мазовшан, а против чехов и пруссов, которые вели давние территориальные споры с поляками. Тот же Ян Длугош писал: «В то время на Руси княжил князь Ярослав, сын Владимира, имея родную сестру, рожденную от Анны, сестры греческих императоров Василия и Константина, красивую и добродетельную, по имени Мария; ее-то, несмотря на различие обрядов, польский король Казимир и берет в жены по многим соображениям, [которыми] руководился как сам, так и его советники. Пышная и блестящая по богатству свадьба. празднуется в Кракове. В качестве приданого польский король Казимир получил от князя Руси Ярослава и большое количество денег, и золотые и серебряные сосуды и драгоценности, а также немалые запасы дорогих одежд и коней, так что благодаря столь блестящему браку он и наполнил королевство свое богатствами, и укрепил родством. он и королевство свое сделал спокойным и безопасным со стороны Руси, и пользовался русской помощью в войнах, которые ему приходилось вести с соседями и собственными [соотечественниками] ради возвращения и восстановления королевства. Но многие крепости и области Руси, [которые] дед его Болеслав, первый король Польши, занял на Руси, победив и сокрушив Ярослава, и [которыми он] до того дня владел, он после заключения родства вернул Ярославу в знак истинного и настоящего родства». Мирная дипломатия, как мы видим, порой оказывалась куда выгоднее битв.
Польский воин
Я. Матейко. Болеслав I Храбрый
Правда, часто бывало так, что русские, например, те же киевляне, возмущенные крайней наглостью польских захватчиков, избивали их. Так, Болеслав должен был в спешке оставить захваченный Киев, лишив Святополка военной помощи, но при этом он удержал за собой червенские города. Кроме того, князь вернулся в Польшу с огромным награбленным богатством. Страшнее всего было то, что в результате вторжения поляков многие тысячи киевлян были уведены в плен и томились в неволе не одно десятилетие. Такова цена кровавого преступления, убийства родных братьев, призвание на землю врага, бесконечных унижений, которые вынуждены были терпеть годами люди Киевской Руси. Этот позор надолго врезался в память русских людей, став причиной вековой неприязни. На западе Русь хотя и вела упорные войны, но своей целью ставила, скорее, решение вопросов стратегической обороны. Это касалось немцев, французов, шведов, датчан, венгров, не говоря уже о поляках и литовцах, которые постоянно зарились на русские земли. Был тут и религиозный подтекст, все понимали: выбор веры в то время и поныне – важнейший политический акт. Первенство церковное, о чем не следует забывать, часто вело к первенству политическому, к конкретной политико-экономической и военной ориентации княжества или региона. Уроженец Варшавы, этнограф А.Ф. Гильфердинг отмечал, что Польша, «оставаясь славянской, сделалась вполне членом латино-германской семьи народов, единственной славянской страною, вступившей в эту семью всецело и свободно.». Потому православная Москва настороженно относилась к униатам. Ставленник Константинопольского патриарха митрополит Исидор, принявший унию, бежал из Москвы, ибо воспринят был как политический и религиозный недруг. И. Солоневич верно заметил: «…даже и русская общественная мысль как-то не отметила одного обстоятельства: начиная от Болеслава Смелого, захватившего Киев в начале тринадцатого века, кончая таким же захватом того же Киева Иосифом Пилсудским в начале двадцатого, – через Смоленск, Псков, Полоцк и Москву Польша семьсот лет подряд разбивала себе голову о Россию. И, разбивши окончательно, плакалась всему миру на русский империализм». И продолжает, смеем заметить, «плакаться» и поныне.
Я. Матейко. Люблинская уния. 1569 г.
В восторге от поляков не были и литовцы, составившие с ними единое государство. По складу, духу и даже по вере литовцы гораздо ближе к русским и славянам. Писатель XVI в. М. Литвин говорил о поляках скептически. «Разочарование этого писателя-литвина [Литвина] в благах польской цивилизации доходит до крайних пределов. Он усматривает лучшие порядки жизни не только у нас, русских, но даже у татар. Важнее всего, что он становится при этом на такую точку зрения, с которой яснее всего видны язвы польской жизни и здоровая русская основа, именно – на точку зрения блага простого народа», – писал видный белорусский историк XIX в. М. Коялович. Заметим, что и русские с литовцами выступали против поляков. В 1241 г., когда монгольская рать царевича Орду двинулась в Европу, напала на Польшу, на стороне татаромонгольских войск, говорит летопись, выступили дружина смоленского князя Михаила (10 тысяч человек) и литовский князь по имени Аскал. На Добре Полу у города Легницы татаромонголы, русские, литовцы 12 апреля 1241 г. наголову разбили польско-немецкое воинство, в составе которого сражались чехи, французы, венгры (в той битве пали 40 тысяч воинов). Великий магистр Пон-се д'Обона писал тогда французскому королю Людовику IX: «Татарины опустошили землю Генриха, польского князя, и убили его со многими баронами и шестью из наших братьев, тремя рыцарями и двумя сержантами, а пятьсот наших людей погибли, а трое из наших братьев, которых мы хорошо знаем, бежали». Генрих погиб. Монголы насадили его отрубленную голову на копье. В войске победителей сражались в одном строю монголы, татары, русские, «украинцы», литовцы, туркмены, киргизы и т. д. Это своего рода первое евразийское воинство, выступившее совместно на полях Европы.
Русское войско встречает литовских союзников
Сложные взаимоотношения установились у Руси и с Литвою. Дело в том, что Литва в тот период складывалась в одно из самых мощных государств Европы. Теоретически ведь и Литва могла стать объединяющим началом русских земель. Литовцы и латыши – достаточно близкие родственники русских. В I тысячелетии до н. э. существовала балтославянская этническая и языковая общность, а громовержец Перкунас и бог плодородия Велияс (в них легко узнать Перуна и Велеса) были божествами общебалтийского пантеона. Правда, затем пути этих предков стали потихоньку расходиться, но балты Верхнего Поднепровья («голядь» русских летописей) продолжали жить бок о бок со славянами и естественным образом вошли в состав Киевской Руси на момент ее образования. Великий польский поэт Адам Мицкевич говорил: «Литва в основе та же Русь». Он же в предисловии к повести «Конрад Валленрод» писал: «Литовский народ, являющий собой совокупность племен: литовцев, пруссов и леттов, немногочисленный, населяющий необширные и малоплодородные земли, был долго не известен Европе, и только около тринадцатого века набеги соседей заставили его перейти к более активной деятельности. В то время как пруссы подчинялись оружию тевтонов, Литва, выйдя из своих лесов и болот, начала уничтожать огнем и мечом соседние государства и сама стала грозой для всего Севера. История еще не выяснила с достаточной полнотой, каким образом народ, столь слабый и так долго покорствовавший чужеземцам, вдруг нашел в себе силы, чтобы не только оказать сопротивление всем своим врагам, но и угрожать им, с одной стороны, ведя непрерывную кровавую войну с орденом крестоносцев, а с другой – опустошая Польшу, взимая дань с Великого Новгорода, распространяя свои набеги до берегов Волги и до Крымского полуострова.
Польский поэт Адам Мицкевич
Самая блестящая эпоха в истории Литвы – это времена Ольгерда и Витольда, владычество которых простиралось от Балтийского до Черного морей. Но это огромное государство, расширяясь с чрезмерной быстротой, не успевало выработать в себе ту внутреннюю мощь, которая спаяла бы воедино все разнородные части и сделала их жизнеспособными. Литовская народность, растворившись на непомерно обширных землях, утратила свое национальное своеобразие. Литовцы подчинили много русских родов и вступили в политические взаимоотношения с Польшей». Со временем славяне, принявшие христианство, а потому стоявшие «на более высокой ступени цивилизации», даже будучи покорены или подчинены литовцам, «приобрели нравственный перевес над сильным, но варварским угнетателем и поглотили его, как китайцы татарских завоевателей». Вряд ли такая прямая аналогия в случае с литовцами уместна, но многое все же схвачено верно.
Впрочем, и литовцы действовали по тем же принципам, что и другие главные игроки на мировой арене. Эта политика известна – захват, подчинение, установление господства. Они относились к киевским и московским великим князьям как к конкурентам и соперникам. Разница лишь в том, что литовцы, бывшие католиками лишь наполовину, чаще и охотнее вступали в союз с русскими.
Великий князь Витовт (1350–1430)
Они были ближе белорусам, украинцам, русским, хотя интересы свои отстаивали жестко. Литовцы делали попытки распространить сферу своего господства на Русь. «И был князь великий Витовт – сильный господарь и славен по всим землям, и много царей и князей служили у двору его», – так сказано про него в летописи. Великое княжество Литовское как раз при Витовте и достигло немалого могущества, раскинувшись от Балтийского до Черного морей, от Бреста до реки Угра. Создание настоящей империи – итог военно-политической деятельности Витовта. Он не знал, казалось, покоя, всего себя посвятив заботам о государстве. Посол Тевтонского ордена Конрад Кибург, приехав в Вильно, писал тогда о Витовте следующее: «Великий князь много работает, сам занимается управлением края и желает знать обо всем; бывая на частых аудиенциях, мы сами видели его удивительную деятельность: разговаривая с нами о делах, он в то же время слушал чтение разных докладов и давал решения. Народ имеет свободный к нему доступ, но всякий, желающий к нему приблизиться, допрашивается предварительно особо для того назначенным дворянином, и после того просьба, имеющая быть поданною к монарху, или кратко излагается на бумаге, или проситель сам идет с помянутым дворянином и устно передает ее великому князю. Каждый день мы видели очень много людей, приходящих с просьбами или приезжающих из отдаленных местностей с какими-то поручениями. Трудно понять, как достает ему времени на столько занятий; каждый день великий князь слушает литургию, после которой до обеда работает в своем кабинете, обедает скоро и после того некоторое время, тоже недолго, остается в своем семействе или забавляется выходками своих придворных шутов, потом верхом на лошади он едет осматривать постройку дома или корабля или что-нибудь, привлекающее его внимание. Грозен он только в военное время, но вообще полон доброты и справедливости, умеет карать и миловать. Мало спит, мало смеется, более холоден и рассудителен, нежели пылок; хорошее или дурное известие получает он, лицо его остается бесстрастным» (1398). Мудрое правление Витовта долго вспоминали как золотые времена. По словам Л.Н. Гумилева, Русь отставала от Литвы (??!), правда, на одно поколение, но этого оказалось достаточно, чтобы Гедимин, Ольгерд и Витовт стали господами бывшей Киевской Руси, за исключением Галиции, которой и овладели поляки… «Если бы литовцы сумели слиться с покоренным большинством культурного населения своего государства, то они стали бы великой державой. Но этому помешал сладкий соблазн – католическая Польша, уже вобравшая в себя изрядную долю европейской цивилизации». «Нет на свете царицы краше польской девицы», – писал Адам Мицкевич. Литовцы не устояли против этой «девицы», т. е. против очарования развитой культуры, достигшей эпохи Возрождения, – и половина Литвы втянулась в западноевропейский суперэтнос. Мы не уверены, что Литва была готова к овладению огромными массивами славянской земли на Востоке. Ведь даже Витовт, хотя и называл себя «нареченным во св. крещении Александром», более думал о короне польской, нежели русской.
Великое княжество Литовское
Напомним, что с образованием Великого княжества Литовского под властью Миндовга (середина 30-х годов XIII века – 1263 г.) оказалась значительная часть Руси, включая и белорусские земли (так называемая Черная Русь). В течение столетия после Батыева нашествия на месте нескольких десятков княжеств и земель Древней Руси выросли два мощных государства, две новые Руси: Русь Московская и Русь Литовская. Три четверти русских городов – Киев, Полоцк, Смоленск, Чернигов и многие другие – попали в состав Литовской Руси. Начиная с XIII в. и до конца XVIII в., история этих земель тесным образом связана с существованием Великого княжества Литовского. Литовцы одно время вели довольно разумную и взвешенную политику в отношении православного населения земель. Они усвоили его язык, письменность, обычаи и даже веру. Так и получилось, что Литовское государство сумело, пусть на время, объединить в своих границах земли Западной и Южной Руси, ряд северо-восточных княжеств, расположив в свою пользу земли и власти Новгорода и Пскова. Довольно сказать, что восточная граница царства Гедими-новичей проходила в районе Можайска. Остальная часть Руси находилась во власти Рюриковичей (и татар). И даже половина епархий Руси была тогда расположена на литовской территории. Строго говоря, игра, причем большая политическая игра, шла на равных и даже, можно сказать, с преимуществом Литвы. Русско-литовские земли были в то время обустроеннее и богаче земель северо-восточной Руси. Поэтому вопрос несколько веков стоял остро и абсолютно бескомпромиссно: за кем же пойдет население и знать большей части Руси, за Москвой или Литвой?
Литовские князья Гедимин, Ольгерд, Витовт
В этой схватке интересов Православная церковь была на стороне Москвы и северовосточной Руси, ибо тут находилась митрополия «Киевской и всея Руси». На литовские земли русско-греческие патриархи наезжали редко. Стоило патриарху Алексию приехать в Литву в 1355 г., как он был тут же схвачен и помещен в темницу. К тому же, язычник Ольгерд осудил на смерть своих придворных за их нежелание исполнять языческие обряды. Это обстоятельство ловко использовала Русская церковь, быстро канонизировав мучеников и представив Ольгерда как гонителя православной веры. Москва была нацелена на земли, находившиеся под литовской властью. В церковных кругах в конце XIV в. возник «Список русских городов дальних и ближних», куда входили не только собственно русские, но и литовские города, а также пункты в волошских, молдавских и болгарских землях. Здесь видим верность установкам князя Святослава, который хотел видеть центр Киевской Руси в Болгарии и Венгрии. Но главная проблема была в ином. Как отмечает А. Петров в статье «Мечты о золотом столе», литовская политика борьбы с Ордой выглядела одно время выигрышно по сравнению, назовем вещи своими именами, с проордынской политикой московских князей и Русской церкви. В конце концов походы Оль-герда принесли независимость от Орды Смоленску, Черниговской и Северной землям. К 1362 г. им был подчинен и Киев. «Вся Русь должна принадлежать Литве», – говорил Ольгерд. В то время как северо-восточные правители «исправно собирали дань, зачастую преодолевая сопротивление своих подданных, и решали вопрос, кто должен ее собирать – хан, баскаки или великий владимирский князь», литовцы во главе с Ольгердом у Синих вод нанесли (силами юго-западных русских земель и литовцев) поражение трем крупным ордынским отрядам. Этот успех Ольгерда порой называют «прологом к Куликовской битве».
Ольгерд с дружиной
Литвины Витовта славно показали себя и в ходе битвы при Грюнвальде: сражались и на своем, и на польском фронте. Фактически они спасли поляков от разгрома, хотя те в дальнейшем не питали к спасителям-литовцам чувства благодарности. Немцы были разбиты. Когда великому магистру Ультриху фон Юнгингену предложили бежать с поля боя, тот ответил: «Не дай Бог мне покинуть это поле, где лежат столько знатных рыцарей…» А.Б. Широко-рад пишет: «Однако хитрые ляхи надули Свидригайло. В результате и в Литве началась большая смута. Поляки решили сделать великим князем литовским Сигизмун-да. Надо отметить, что война в Великом княжестве Литовском шла не столько за то, кто будет великим литовским князем, сколько за то, каким государством станет Великое княжество Литовское, т. е. пойдет ли Западная Русь по пути создания независимого православного государства под названием Великое княжество Литовское или попадет под власть польских панов и ксендзов, стремившихся лишить людей их веры, языка, культуры и сделать из них «второсортных» поляков». Итог этого – жесточайшая гражданская война в Литве. Польша станет крупным европейским государством, а Литва, что была сильнее, честнее, смелее, благороднее, будет ею поглощена. К сожалению, редко братья-славяне (литовцы, белорусы, украинцы, русские) будут выступать плечом к плечу.
Я. Матейко. Грюнвальдская битва. Князь Витовт
Белорусы – народ героический, своего рода древнерусский заповедник. Ее вожди и епископы, как и киевские великие князья, бывало, шли на сделки с совестью, приторговывая национальными интересами. Сегодня в адрес народа можно услышать упрек со стороны все той же «элиты». Белорусский автор В. Коротке-вич заметил: «И все же неприкаянный мы народ. Этот позорный торг родиной на протяжении семи столетий! Поначалу продали Литве, потом, едва народ успел ассимилировать ее, полякам, всем кому не лень. Несчастная Беларусь! Добрый, покладистый, снисходительный, романтичный народ в руках такой погани (шляхты. – Авт.). Отдает чужакам лучших своих сынов, лучших поэтов, нарекает чужаками детей своих, пророков своих, как будто очень богат. Отдает на добычу своих героев, а сам сидит в клетке над миской с бульбой да брюквой и хлопает глазами». Напротив, мы считаем белорусский народ великим, мудрым, глубоко патриотичным. Он сумел в очень нелегкую пору истории, когда его тянули во все стороны, выбрать, как нам представляется, единственно верный путь – крепкого и многостороннего союза с Россией. Хотя
Полоцкая земля, костяк нынешней Беларуси, и сама имеет давнее и славное прошлое.
Белорусские земли стали частью христианского мира. В. Орлов, автор издаваемой книги «Неведомая Беларусь», пишет: «Мы не знали церковных расколов, как в Московии, и религиозных войн или событий наподобие Варфоломеевской ночи, как на Западе. Забегая вперед, отмечу, что традицию толерантности – религиозной и национальной терпимости – белорусы пронесли через века. Не менее уникален и тот факт, что в государственном календаре присутствуют праздники дохристианского происхождения – Дзяды и Радуница, связанные с почитанием памяти предков». В XII–XIII вв. древние белорусские княжества по уровню развития образования, книжного дела, архитектуры и т. д. ничем не уступали соседним европейским государствам. Просветители Беларуси – Евфросиния Полоцкая, Кирилл Туровский и Климент Смолятич стали звездами первой величины на небосклоне культурной жизни Восточной Европы. «Особое место независимой Полоцкой земли. стало неразрешимой проблемой, «головной болью» для всех «классических» российских историков, начиная с Василия Татищева, и такое положение сохраняется до сих пор. Наше первое государство упорно не укладывалось в схему «единой древней Руси», поэтому и в учебниках, и в монографиях на эту тему о Полоцком княжестве упоминалось лишь вскользь, а бывало, что его и вовсе обходили вниманием». Белорусы составляли костяк и Великого княжества Литовского. Литовцы (жемойты) во времена Витовта занимали 1/15 территории и составляли 1/20, т. е. 5 %, населения. Да и государственным языком в княжестве был старобелорусский. Понятно, что в этой ситуации «спор славян между собою» был долгим и жестоким.
Гедимин
Это была битва цивилизаций (укладов, строя, вер, экономик). Даже и сегодня противники России пишут, не в силах сдержать своих чувств: «Вообще в северо-западной Беларуси в XII–XIII вв. происходят значительные социальные изменения. Во-первых, активизируются дреговичские княжества, не затронутые русско-христианской напастью, – княжества Городенское, Волковысское, Слонимское и княжество с центром в Новогрудке. Во-вторых, славяне начинают проникать на балтские территории Аукштоты и Налы-пан. Это были соседние кривичи с Полоч-чины, а также поморское племя вильцев-лютичей, которое пришло к нам, не желая подчиняться немецко-христианским завоевателям. Они основали в окрестностях города Вилькомир, Вильню, а также новую общность в верховьях Немана и Вилии – Лютву, или Литву. Но уже в то время была очевидной опасность, которая исходила из соседних христианских стран. В их земли непрестанно засылались разные «миссионеры» с просьбами и угрозами о крещении. Вот как достойно отвечал на такие «предложения» великокняжеский правитель Гедимин: «Что вы мне говорите о христианах? Где больше несправедливости, зла, насилия, злохит-рости и алчности, как не среди христиан, и особенно среди тех, которые выдают себя за монахов? Нет зла, которого они бы ни совершили… С тех пор как появились тут эти христиане, они никогда не исполняли того, что обещали в своих клятвах». И князья подтверждали слова свои делами: родная вера была правящей в государстве. В 1265 году, спустя почти столетие после падения последней родновер-ческой божницы Европы Арконы, недалеко от будущей столицы Княжества, Вильно, был основан и новый храм, названный именем основателя – Святоро-га. Перед храмом находилась большая башня, с которой он объявлял народу свою волю. Кстати, кроме храма Святорога, в Вильно было еще по меньшей мере 5 род-новерческих святынь! Однако не будем забывать и о том, что литовцы сблизились с белорусами и русскими, все-таки исповедуя одну веру – веру православную. Древняя столица Литовского княжества Новогрудок, резиденция Миндовга, к слову сказать, находилась на территории нынешней Гродненской области в Беларуси.
К. Васильев. Святовит
Историки пишут: «После объединения летописной Литвы с Новгородским княжеством и создания таким образом нового государства язычник Миндовг вынужден был принять христианство. Согласно Густынской летописи, уже в 1246 г. в собственной резиденции в Новогородке он крестился в православие – веру своих подданных – белорусов. Однако политическая ситуация заставила Миндовга спустя некоторое время еще раз изменить вероисповедание» (В. Орлов, Г. Саганович. Десять веков белорусской истории).
Софийский собор в Полоцке
Разногласия среди христиан кажутся ныне почти надуманными, но в эпоху утверждения вер это имело огромнейшее значение. Ведь и сами церкви стояли на крови. Поэтому после флорентийской унии 1439 г., когда Византия признала первенство религий за католическим Римом, захваченные Литвой и Польшей земли стали католическими, Русь оказалась в сложнейшем положении. Что делать народу, когда с запада его теснят поляки, литовцы, немцы, шведы, а с востока – татаромонголы? Идти на поклон к Римскому Папе и западному рыцарству, окончательно подчиниться ханам? Ни то, ни другое неприемлемо. С берегов Балтики угрожали немецкие рыцари-меченосцы, тевтоны, становилась все более опасным соседом и Литва. В 1331 г. в дела новгородско-псковские вмешался князь литовский Ге-димин с далеко идущими планами. Литовские князья получали время от времени новгородские пригороды «в кормление» (Ладога, Копорье, Орешек, Корельский городок). Н. Борисов пишет: «Однако каждый раз приглашение Гедиминовичей на новгородские «пригороды» имело явный политический подтекст, служило своего рода предупреждением для слишком настойчивой Москвы». Поставив союзника и чуть ли не вассала – Александра князем в Псков и сделав независимым епископом Псковским его ставленника, Гедимин надеялся попросту и без особых хлопот прибрать и этот русский город к своим рукам, открыв этим дорогу на богатейший город Руси – Новгород. По приказу Гедимина по пути на Волынь был пленен Василий Калика. Взамен за его освобождение Литва требовала от митрополита принять их епископа для Пскова и пригласить сына Гедимина, На-римонта, князем на новгородские пригороды. Представители православия возмутились: «Церковь не вмешивает себя в дела земные, но почто князь-язычник вступает в дела церкви и позорит его, митрополита, пред всею епархией?! Что он, сей грубый литвин, не возможет понять, яко сам разрывает тело церкви православной, неволею толкает к отделению от митрополии Новгород Великий и Русь Владимирскую?
Один из залов вильнюсской башни Гедимина
Сегодня Гедимин схватил владыку новогородского, едущего на поставление к нему, и требует от задержанных бояр, дабы Новгород принял служилым князем его, Гедиминова, сына Наримонта. угрожая посадить в железа всех послов с владыкою во главе, а завтра он восхощет удержать любого из залесских епископов и потребовать взамен вокняжения в Суздале или Смоленске! Нет, язычник всегда останется язычником, пути духовные ему неведомы, и ничто, кроме прямого грубого насилия, не может измыслить таковой в делах земных! Сегодня Гедимину угодно одно, и он, зарясь на Новгород, не придумал ничего более разумного, чем захватить поезд владыки, а завтра ему станет выгодно иное, и он примет католическое крещение, дабы завладеть Польшей и землями Ливонского ордена! А послезавтра умрет сам. И что, если те же латиняне поворотят все инако, погубив и саму Литву, а не токмо православных христиан в Великом княжестве Литовском!.. Нет, лучше (уж) московский князь. по крайней мере вера православная в его земле нерушима суть!»
Литовский князь Ольгерд под Москвой
Так думали тогда многие. Хотя вначале казалось, что литовцы имели шанс стать во главе Русско-Литовского государства. Ведь у нас было много общего: это 90 % православных среди населения Русско-Литовского государства и то, что среди московской аристократии оказалось одно время больше родовитых потомков Геди-мина, чем в Вильно, и то, что литовские князья много лет владели киевскими, белорусскими и русскими землями, и их готовность и желание иметь у себя православного митрополита. К середине XIV века объективно сложились два центра на территории Руси, претендовавшие на объединение древнерусского «наследства»: Москва и основанный в 1323 г. Вильно. Кто знает, как развернулись бы события, женись Ягайло на московской княжне, а не на польской королеве Ядвиге и не крестись он по католическому обряду. Однако, когда Ягайло стал польским королем под христианским именем Владислав, а вместо союза с восточными братьями случилась Кревская уния 1385 г. с западными, литовцев повернули на запад. И все же только после Брестской унии 1596 г. литовцы окончательно «ушли на Запад». Как пишет И. Гра-ля: «Ощущение единства (с Русью. – Ред.), основанное на общности языка, исторических и частично религиозных традиций, быстро растаяло под влиянием польской культуры». Борьба между противниками с тех пор была жестокой и бескомпромиссной. Литва выступала против Москвы, причем в союзе с кем угодно (Польша, Тверь, Новгород, Псков, Тохтамыш, орден). Только в 1368–1372 гг. Ольгерд предпринял три похода на Москву. Восемь дней простоял Ольгерд под Кремлем, но «города Кремля не взя». Ему свой литовский щит на стены московского Царьграда так и не удалось «прибить». Зато с князем Тверским они так разорили земли Москвы, что «такого зла и от татар не бывало».
Военное противостояние русских и поляков
Сегодня ставят под сомнение экспансионистские планы Литвы и Польши, и это вызывает по меньшей мере удивление. Факт общеизвестный – действия противников Руси были вполне естественны в условиях войны всех против всех. Известно также, что Ольгерд при заметном ослаблении главных соперников (Золотой Орды и Москвы) ставил прямой своей целью полное подчинение, и даже ликвидацию этих двух центров власти – с последующим включением их территорий в состав княжества Литовского. А.А. Гордеев в «Истории казачества» писал: «Наступившее безначалие в Золотой Орде было использовано литовским князем Ольгердом. Включив в состав своих владений поселения днепровских казаков, Ольгерд поставил себе широкие цели: покончить с Москвой и Золотой Ордой. Он продолжал расширять границы. Двинувшись на юг от Киева, он разбил монгольские войска при Синей Воде и занял Подолье. Границы Литовского княжества достигли берегов Черного моря. Ольгерд вошел в союз с тверским князем и занял Переяславль Залесский, Дмитров и Торчину и с согласия татар посадил в Новгороде литовского князя Юрия Наримонто-вича. В 1368 году с согласия тверского князя Ольгерд двинулся на Москву и осадил ее. Взять Москву не удалось, но Оль-герд был близок к своей цели.
Украинский историк М.С. Грушевский
Московское княжество находилось в положении полного бессилия. Москва должна была бороться против Тверского, Рязанского княжеств и против Литвы». Положение Москвы было отчаянным и ей приходилось искать союзников в любом возможном центре силы. И даже украинцы с белорусами, которые воспринимали ревниво любые признаки усиления Москвы или Северо-Восточной Руси в целом, вскоре увидели, что опора на Литву ничего хорошего им не принесет. М.С. Грушевский писал: князья и бояре православные, даже князья из литовской династии отстранялись от участия в политической жизни, если не хотели отречься от православной веры. Пережив три литовщины, видя, что поделили Галичину (1366), что Литва овладела Киевской землей, захватила Чер-нигово-Северское княжество, где шла тогда «замятня от лихих людей», русские, украинцы и белорусы переживали тяжелые времена. Все очевиднее расходились государственные интересы Польши, Литвы, Москвы, Киева. Ягайло, католик, «об
Сражение немецких рыцарей с литовцами
разец для подражания», шел на помощь Мамаю против великого князя Дмитрия Московского, но не поспел к сражению на Куликовом поле. Польша с Литвою часто использовали татар против русских, которые действовали в том же духе. Московские дипломаты преуспели в искусстве заключения договоров с соперничающими ханами, целью которых было максимальное ослабление своих опасных соседей. После смерти Димитрия Донского все его преемники – Василий I, Василий Темный, Иван III, один лучше, другой хуже, но все неизменно вели курс на полное освобождение от татарской зависимости, пишут Б.Д. Греков и А.Ю. Якубовский. Выше уже указывалось, что если бы Литва не ставила себе целей захвата чисто русских земель, не заключала бы ради этого союзов с татарскими ханами и поддержала бы Москву в ее борьбе с Золотой Ордой, то татарский вопрос вполне мог быть бы разрешен в Восточной Европе значительно раньше.
Но Витовту татары в период распада Золотой Орды были полезны. Хотя он и не хотел восстановления могущественной Золотой Орды эпохи Узбек-хана, татарские враждующие улусы были ему на руку, так как в их составе всегда можно было найти ярых охотников до грабительского набега на московские области. Ниже мы убедимся, насколько сильна была эта линия поведения в литовско-татарских отношениях – разделяй и властвуй. Такова же, по существу, была и точка зрения господствующего класса тогдашней Польши. Третий «образец для подражания» – Миндовг воевал с Русью: и с князем Даниилом Галицким, и с его братом – Васильком Волынским, князем Романом Брянским. Он выгнал племянников Тевтивила и Едивида из Литвы, послав их воевать Смоленск со словами: «Кто что захватит, пусть тем и владеет». К сожалению, после гражданской войны в Литве возобладали откровенно враждебные нам силы. Потому, с точки зрения Москвы, и «вечный мир» с Литвой был невозможен, пока под властью литовских князей оставались русские земли, являвшиеся «отчиной» предков Ивана III и его самого. Его представители от имени государя заявили, что «наша отчина – не только города и волости, что и ныне за нами, но и вся Русская земля, Киев и Смоленск и иные города. с божьей волей от старины, от наших прародителей наша отчина». Русские даже в самые тяжелые годы не признавали за Литвой и Польшей права на унаследование ими западных земель Руси. Все, как это бывает в серьезном деле, должно было решиться на поле битв и государственного строительства. Порой прибалты любят поговорить об «экспансионистских устремлениях» Москвы. Но литовцы на вершине своей славы мечтали о распространении своих границ не только на Русь, но и дальше – на «всю Тартарию». Русский летописец не так уж далек от истины, приписав Витовту следующие намерения: «Пойдем пленити землю татарскую, победим царя Темир-Кут-луя, всем царство его и разделим богатство и имение его и посадим во Орде на царствие его царя Тохтамыша, и на Каф-фе, и на Озове, и на Крыму, и на Азторахани, и на Заяицкой Орде, и на всем приморье, и на Казани, и то будет все наше, и царь наш и мы не только Литовскую землю и Польскою владети иматы и северною, и Великим Новым городом и Псковым и немцы, но и всеми великими княжени русскими».
Угроза польско-литовской интервенции
Русские явили твердость духа и немалое мужество. Русь в лице подлинного организатора Великорусского государства Ивана III ставит преграду сей цели, жестко зафиксировав в договорах отношения со своими «князьями-братьями». Содержание их не оставляет места для международных интриг и создания коалиций младших князей. Москва в соглашении с Тверью решительно и твердо потребует от нее: с Польшей и Литвой в никакие порочащие связи не вступать. «А с королем Казимиром и с великим князем Литовским, с нашим недругом, и с его детми, или хто ни будет королем или великим князем на Литовской земле, также и с великим князем Михаилом Борисовичем (великий князь Тверской. – Ред.), не ссылатися с ними.» Отсекается тем самым сама возможность легальных сношений с традиционными недругами Москвы и всей Руси. Король Казимир был назван врагом, и основания для подобной характеристики у русских, как показала история, были.
В бой – за Русь Святую!
Возникает вопрос: если действия русских по обороне своих рубежей – это не что иное, как «порабощение других народов», то как тогда нам назвать походы Польши и Литвы на Русь вплоть до самой Москвы! Понятно, что и русские не оставались в долгу. Однажды Александр Невский жестоко проучил мелких литовских князей: «Победи 7 ратий единем выездом и множество князей их изби, а овех руками изыма. Слугы же его, ругающееся, вязахуть их к хвостом коней своих». Однако и отношения между литвинами и поляками дружескими никак не назовешь. Так, войско литвинов только из одного похода 1324 г. привело 25 000 пленных поляков. Не могли забыть они полякам и подлого убийства их князя, Давыда Горо-денского, правнука Александра Невского (рыцарем Анжеем Гостом, которого поляки сделали героем). Литовский князь Гедимин, славный воин, победивший рыцарей Тевтонского ордена при реке Ак-мяне (1331), погиб не от русской, а от немецкой пули (1341). Нисколько не приукрашивая политики той или другой из сторон, заметим, что тогда, когда все воевали со всеми и чаша весов судьбы (с нею огромные материальные ценности, находившиеся в ней, вместе с землями, водами, городами, храмами, златом, людьми и т. д. и т. п.) могла склониться в ту или другую сторону, говорить о какой-то этике или морали в действиях соперников, а то и врагов было бы просто нелепо и в высшей степени наивно.
Польский шляхтич XVI–XVIII веков
В споре цивилизаций были другие, не менее важные, нравственно-этические, трудовые, хозяйственно-экономические причины того, почему ни поляки, ни литовцы не оказались способны на создание мощного, победоносного и единого государства и тем более так и не сумели покорить Русь и Россию. Случилось же совсем обратное. Для этого надо было иметь иной характер, трудовую, воинскую этику да и веру в свое предназначение. В этом смысле символична роль шляхты, мелкого и среднего дворянства (составляло в Польше до 10–12 % населения). В аналогичные времена в России дворян было не более 1 %. Слой был влиятельным, и хотя власть находилась в руках магнатов, типа Потоцких и Радзивиллов, юридически они равны. Магнаты вынуждены были считаться с простыми шляхтичами, называя их «пане-браце». Те же были чванливы и заносчивы. Фаддей Булгарин, полуполяк (его предки – бояре из Великого княжества Литовского, отец шел с войсками Наполеона на Москву), знал шляхту, был вхож в дома Радзивиллов, Чарторыйских и Потоцких. Он писал: «В Польше искони веков толковали о вольности и равенстве, которыми на деле не пользовался никто, только богатые паны были совершенно независимы от всех властей, но это была не вольность, а своеволие.» «Мелкая шляхта, буйная и непросвещенная, находилась всегда в полной зависимости у каждого, кто кормил и поил ее, и даже поступала в самые низкие должности у панов и богатой шляхты, и терпеливо переносила побои – с тем условием, чтобы быть битыми не на голой земле, а на ковре, презирая, однако же, из глупой гордости занятие торговлей и ремеслами как неприличное шляхетскому званию. Поселяне были вообще угнетены, а в Литве и Белоруссии положение их было гораздо хуже негров…» «Крестьяне в Литве, в Волынии, в Подо-лии, если не были принуждены силой к вооружению, оставались равнодушными зрителями происшествий и большей частью даже желали успеха русским из ненависти к своим панам, чуждым им по языку и по вере». Вот и шляхтич М. Литвин оставил зарисовки порядков, процветавших тогда на территории Польско-Литовского государства. О них обычно умалчивают «западники», глашатаи «прогрессивной, высокоморальной, праведной» Западной Европы, ибо эти зарисовки бьют не в бровь, а в глаз. Сравнивая достоинства соперников в схватке за власть, с одной стороны, поляков и литовцев, с другой – русских, татар, он откровенен: «Силы москвитян и татар значительно меньше литовских, но они превосходят литовцев деятельностью, умеренностью, воздержанием, храбростью и другими добродетелями, составляющими основу государственной силы».
В раздумье
Может быть неожиданно прозвучат для современника признания, что одним из главных факторов успеха русских в их начинаниях стало то, что они в отличие от поляков и литовцев воздерживаются от пьянства. «Так как москвитяне воздерживаются от пьянства, то города их славятся ремесленниками, прилежно изготавливающими различные изделия; они снабжают нас деревянными чашами и посохами, также седлами, саблями, кожаной сбруею и разного рода оружием, получая за эти предметы наше золото». А что же ясновельможные польско-литовские паны и умельцы? Увы, они заняты иным. К середине XVI в. в литовских городах самые многочисленные заводы – броварни и винницы. Охотно и в больших количествах возят с собой пиво и водку в военные походы и даже во время богослужения обойтись без них не могут. «Крестьяне, не радея о земледелии, собираются в корчмах, пьянствуя там день и ночь, забавляясь пляской ученых медведей под звуки волынки.
Ягайло на польском троне (1377 г.)
День у них начинается питьем водки, еще лежа в кровати кричат: «Вина, вина!» – и затем пьют этот яд». В этом повальном пьянстве, что наблюдается на улицах, площадях, дорогах, участвуют мужчины, женщины, юноши. Итогом столь губительного увлечения является то, что «они не способны ни к какому занятию и могут только спать». Водка тут, к слову сказать, появилась на сто лет раньше, чем на Руси. В Литву и Польшу водку доставляли генуэзцы… Это вело к деградации, хотя ранее литовцы придерживались более строгих обычаев и народы почтительно называли их государство «Храброй Литвою».
Князь Кейстут
К тому же Польша с Литвою не были гарантированы от междоусобиц и борьбы за власть. И там начались раздоры. Ягайло предал Кейстута, оборонявшего Литву от немцев (по приказу Ягайло отец Витовта – Кейстут был убит в Креков-ском замке, хотя ранее и сам Кейстут подвергал аресту Ягайло, сына Ольгерда; заметим, что князья Кейстут и Ольгерд соправительствовали), заключил союз с орденом, двинул рати на помощь к Мамаю. Киевляне и белорусы из войск Ягайло, настигнув обозы с ранеными русскими воинами после битвы Куликовой, добивали беззащитных, что также не вызывает наших симпатий. Понятно, что при таких условиях русско-литовская уния стала невозможной в силу не только католической ориентации, хотя была в Литве и русофильская партия, но и потому, что литовцы все чаще выступали на стороне злейших врагов Москвы. Говорят, что все хотели единения Руси. Возможно и так, но под чьей эгидой. Польша хотела включить Русь в состав своего королевства, Литва и татары видели гегемоном себя. Да и русские князья тянули на себя «царскую корону». Все так или иначе старались подчинить, поработить, скрутить, интегрировать в себя Русь. Поэтому историк Н.Я. Данилевский был абсолютно прав, отвечая желающим европейского «усыновления» России: «Мы что-то не видим родительских чувств Европы в ее отношениях к России». Дружеских чувств в условиях столкновения интересов Россия, Украина, Беларусь (пора наконец это понять) вряд ли дождутся от Европы. По сей день в душе поляки скрывают разочарование от консолидациии Евразии с Россией.
БИТВЫ РУССКИХ ПРОТИВ ШВЕДОВ И НЕМЦЕВ. АЛЕКСАНДР НЕВСКИЙ
В истории каждой русской земли есть свои подвижники и герои. Среди героев не только Новгородской земли, но всея Руси выдающееся место занимает великий князь Александр Невский (1220–1263). Не случайно его увековечат многие: в мозаике – М. Ломоносов, в живописи – художники В. Васнецов, Н. Рерих и П. Корин, в музыке – С. Прокофьев (посвятил ему кантату), в поэзии – К. Симонов, в кино – С. Эйзенштейн, снявший о нем известный фильм. Ну и наконец, И.В. Сталин во время страшной Великой Отечественной войны принял решение учредить один из высших орденов нашей родины – орден Александра Невского.
Орден Александра Невского
Что мы знаем о нем? Сохранились сведения в летописях, повестях, скандинавских сагах и церковное «Житие», книги В. Пашуто «Александр Невский», книги под ред. А.Ю. Карпова, А.В. Шишова, А.Б. Широкорада и др. Чем вызван интерес к этой личности на Руси, и почему он получил имя святого? Главное: что правда и что выдумка в подвигах? Полагаем, что судьбу и деятельность великого князя Александра Ярославовича нужно воспринимать в свете того, что содеяно им ради Руси, хотя некоторые страницы его жизни темны и могут вызывать определенные вопросы. В тяжкие времена у кормила государства надобны люди высокого мужества и ответственности, от их стойкости и мудрости зависит судьба России. Таким достойнейшим сыном России стал Александр Невский. В 16 лет пришлось ему занять «новгородский стол» (князь-наместник). В то время как истекавшая кровью Русь приняла на себя главный удар страшных монгольских когорт, шедших от моря и до моря, «славное» европейское рыцарство нанесло Руси удар в спину. Впрочем, немцы, французы, шведы, эсты давно зарились на ее богатства. Новгородцы платили шведам ежегодный откуп в триста гривен («ради мира»). Однако аппетиты иноземцев этим не удалось удовлетворить.
Известен был призыв вестфальских дворян к саксам, франкам, лотарингцам идти войной на славян-язычников. Цели «крестового похода» обозначены были четко и ясно: «Язычники хотя и порочны, но их земля поразительно богата; молоко и мед текут там…» Наступление объединенных сил католических государств Северной Европы на русские земли в 1240–1242 гг. было наиболее крупным за весь период феодальной раздробленности Руси. Если удар с Востока первой примет героическая Рязань, то удар с Запада – северные города Псков и Новгород. Шведы пойдут в наступление на Изборск и Псков, согласуя свои планы с ливонскими рыцарями. В их походе участвовали князь У. Фаси, зять короля Биргер, епископы. Грабительские цели похода они скрывали за речами о намерении «просветить земли Руси истинным христианством». В 1240 г. шведский король «собра силу велию и наполни корабли многы полков своих. пыхая духом ратным». Скандинавские исторические сказания говорят о 5 тысячах воинах. Шведское войско примерно на ста судах вошло в Неву.
Ф. Моллер. А. Невский. Бой со шведами
Шведская знать (Биргер, епископы и рыцари) высадилась на берег – и шведский полководец, «кичась безумием своим», отправил послов в Новгород со словами князю Александру: «Аще можеши проти-витися мне, то се есмь уже зде, пленяя землю твою». Александр, который и ранее вел строительство военных крепостей, заботясь об обороне западных и северных границ, сказав знаменательные слова «Не в силе Бог, но в Правде», скрытно подойдя к ставке Биргера, дерзко и неожиданно ударил по шведам.
Князь врезался в центр шведского войска и ударом копья сразил шведского полководца: «…возложи Биргеру печать на лице острым своим копием». Рыцарь пал. Савва-дружинник подсек златоверхий шатер Биргера. В дальнейшей схватке наш воин, Гаврила Олексич, убил шведского воеводу. «И ту бысть велика сеча», в которой отважно дрались и князь, и его слуга Ратмир, что «от многых ран пад, скон-чася». С наступлением ночи шведы «по-срамлени отъидоша». Победа была полной, потери шведов велики. Собрав тела наиболее знатных рыцарей, «накладаше корабля два», и «пустиша их к морю.», и «потопиша в море». Ну, а прочих приказал захоронить в яме, «вметаша их в ню бещисла». За проявленное князем мужество народ наградил Александра Ярославовича прозвищем – Невский. Эта победа – первый заметный военно-политический шаг нарождавшейся русской нации к морю.
А. Кившенко. Невская битва Александра Невского. 1240 г.
Затем в Русскую землю вторглись немцы и датчане. Немецкие рыцари с отрядами эстов чинили неприкрытый разбой в Новгородской земле. Крестоносцы (немцы и датчане) вторглись на Русь, захватили Изборск. Когда о том узнали в Пскове, ополчение Пскова («все до единого») пошло на немцев. Псковитян разбили, и в том бою пал псковский воевода князя Александра. Некоторые бояре и богачи, правда, пытались уклониться от служения ратному делу, и тогда новгородский князь обратился к псковским «господам» с укоризной. «Но удивляют меня бояре псковские, – говорил он, – как они могли променять свободу своей земли на личные земные блага. В единстве Новгорода и Пскова была непоколебимая наша сила. Но нет, пожелали бояре стать хозяевами, обладать богатой казной и властью, а потеряли все – и честь, и независимость. Ведь Псков и Псковскую землю подвели под ливонское ярмо. Малых детей отдали в заложники и не освободили – это ли не преступление перед народом? И многие из вас, недалекие (неразумные) псковичи, если забудете (о славном своем прошлом), то уподобитесь тем жидовинам (иудеям), которых накормил Господь в пустыне манною и жареными перепелами и которые обо все этом забыли, как забыли и Бога, освободившего их из египетской неволи». Справедливые слова, но, к сожалению, мы еще не раз увидим, как князья и бояре, все эти «господа», без стыда, не боясь ни гнева людского, ни Господа, приводили свой народ под ярмо иноземца. В 1242 г. Александр силами суздальцев, новгородцев и псковичей все же сумел разбить немцев и освободить Псков. Мудрая тактика князя: врагов надо было бить первым – и поодиночке.
На русских!
Теперь о битве на Чудском озере. Сначала обратимся к традиционной версии, которая общепринята и, можно сказать, освящена временем, массовым сознанием и, что гораздо важнее, некоторыми священными для России мифами. Александр встретил псов-рыцарей на льду Чудского озера. Битва началась на рассвете 5 апреля 1242 г. Русские заманили врага – и немецкая «свинья» (клин), пробив заслон, уперлась в непроходимый лес. И тут на них насели главные силы русских («Бысть сеча ту велика немецемь и чюди»). Битва была кровавой: «И не бе ви-дети леду, покры бо ся кровию». Первый урок, преподанный немцам и эстам. «Немци ту падоша, а чудь (эсты) даша плеща» (т. е. бежали). Битва с немцами вошла в историю под именем Ледового побоища. (После победы русских выступили славянские племена – латыши и литовцы. По словам немецкого хрониста, великий князь Миндовг «очень ненавидел крестоносцев».) Немцы вскоре прислали в Новгород послов – «с поклоном». Русь была спасена от западных поработителей, слава Александра разошлась тогда по белу свету. Автор «Жития Александра Невского» писал: «Нача слыти имя его по всем странам до моря Египетьского, до гор Араратьскых, и об ону страну моря Ва-ряжьского (Балтийского), и до великого Рима». Сегодня порой хотят преуменьшить значение наших побед над рыцарями. Историк И.Н. Данилевский, обращаясь к источникам (Новгородская I, Псковская летописи и Ливонская рифмованная хроника), говорит, что битва предстает в памятниках эпизодом если и не заурядным, то никак не судьбоносным событием.
Был первый натиск немцев страшен
Согласно Новгородской I летописи, после изгнания из Пскова крестоносцев, приглашенных псковичами в 1240 г., Александр Ярославич пошел дальше на запад, «на Чюдь», вторгся в земли Дорпат-ского епископства. Здесь он «пусти полкъ весь в зажития», иными словами, войско его занялось покорением и разорением земель эстов, а отряды под командованием Домаша Твердиславича и Кербета «быша в розгоне», были посланы вперед в качестве охранения. «Немци и Чюдь» их разбили, Домаша убили, «а инехъ руками изъимаша, а инии къ князю прибегоша в полкъ». По сей версии, Александр отступил к Чудскому озеру и здесь, «на Узмени, у Воронея камени», встретил догонявшего его неприятеля. Само описание битвы занимает чуть больше ста слов: «И наехаша на полкъ Немци и Чюдь и прошибошася свиньею сквозе полкъ, и бысть сеча ту велика Немцемь и Чюди. Богъ же и святая Софья и святою мученику Бориса и Глеба, ею же ради новгородци кровь свою прольяша, техъ святыхъ великыми молитвами пособи Богъ князю Александру; а Немци ту падоша, а Чюдь даша плеща; и, гоняче, биша ихъ на 7 верстъ по леду до Суболичьскаго берега; и паде Чюди бе-щисла, а Немець 400, а 50 руками яша и при-ведоша в Новъгородъ. А бишася месяца априля въ 5, на память святого мученика Клавдия, на похвалу святыя Богородица, в субботу». Вот, собственно, и все. В псковских летописях о битве говорится еще более кратко. Упомянуто лишь то, что сражение произошло «на леду», противников Александр «овы изби и овы, связавъ, босы поведе по леду». Псковская III летопись добавляет: «Паде Немец ратманов 500, а 50 их руками изымаше, а Чюдь побеже; и поиде князь по них, секуще 7 верстъ по озеру до Собилицкого берега, и Чюди много победи, имь же несть числа, а иных вода потопи». И в Лаврентьевской летописи сохранилось довольно-таки скромное описание побоища. Разночтения имеют место быть. Но не это главное.
Битва русских и «псов-рыцарей» на Чудском озере
В зарубежных источниках Ледовая битва на Чудском озере уступает по масштабности и размаху другим сражениям тех лет, к примеру, такому, как сражение под Шауляем в 1236 г., где орденские войска наголову разбиты литовцами, причем погибли магистр Вол-квин и 48 рыцарей. Тем более грандиозной была великая победа славян под Грюнвальдом. Длительное время число участников битвы оценивалось на основе польских источников. Тевтонский орден там выставил 33 тысячи человек, из них 21–22 тысячи конных, 6 тысяч пехоты и 5 тысяч челяди. Великое княжество Литовское – около 12 тысяч человек, из них около 11 тысяч конных и около 500 человек пехоты. Основную массу участвовавших в битве воинов со стороны Великого княжества Литовского составят белорусы. Поляков было 20 тысяч, из них 18 тысяч конных, велика роль и 3 смоленских полков.
В.А. Серов. Въезд Александра Невского во Псков после Ледового побоища
М. Литвин пишет о битве: «Победа белорусов и поляков под Грюнвальдом – одна из самых славных страниц нашего прошлого. Это событие определило ход истории, и во многом благодаря ему карта Европы выглядит в привычном нам виде. Огромное влияние Грюнвальдская победа оказала на формирование белорусской нации. Историки пишут, что на битву шли полочане, витебчане, гродненцы, могилевчане, а с битвы – белорусы. Ничто так не объединяет людей, как победы». В той битве все без исключения участники проявили величайшее мужество и отвагу: белорусы, литовцы, немцы, русские (почти все русские, бившиеся в первых рядах, погибли).
К сожалению, и имя Андрея Яросла-вича, защитника земли Русской, исчезло со страниц истории, а отважный воин предстал в глазах потомков торопыгой, пытавшимся бороться с татарами раньше времени и не понимавшим научно обоснованной «магистральной линии». Но в этом случае важно даже не то, кто лично стоял во главе победы, но то, что эта важная победа все-таки была нами одержана. Победу над немецкими рыцарями надо рассматривать не столько в плане голых цифр, а прежде всего в рамках того значения – военно-политического, дипломатического и информационного эффекта, – которое эта победа дала нашему государству. Кстати, именно так восприняли событие и немцы. Когда на Руси радовались по случаю сей победы, по Ливонии разнеслась потрясшая всех весть о разгроме немецкого ополчения. Она наполнила сердца немцев страхом. «Немцы со дня на день ожидали Александра под стенами Риги. Магистр ордена отправил посольство к датскому королю просить неотложной помощи против «неверных»». Судя по всему, наши враги не могли предполагать, что Александр, их победитель, считает своим нравственным долгом жить, «не преступая в чужая части». Для него довольно было того, что он навел страх на врагов, от которого те долгое время не могли прийти в себя, заставив уважать русское имя. Пробыв немало времени в тревожном ожидании, немцы понемногу успокоились, а затем поспешили заключить с новгородцами мир. Их послы явились в Новгород с дарами и поклонами. Александра тогда не было в Новгороде, новгородцы самостоятельно, без князя вели переговоры. Немцы отказывались от всех своих последних завоеваний и уступили русским значительную часть полученных земель. Заключенный мир был исполнен. «Так печально окончилось предприятие ордена против русских! – писал немецкий историк. – Храбрый Александр (der tapfere Alekxander) принудил рыцарей к миру». Для русских победа на льду Чудского озера имела огромное значение.
Немецкий рыцарь конца XII в.
Победу русских под руководством Александра надо рассматривать в масштабе общей политической и военно-стратегической обстановки в Европе и на славянских землях. Тевтонский орден был разгромлен, что привело к краху государства немцев в Пруссии. Именно благодаря этим победам были подорваны усилия Тевтонского ордена по закабалению земель на Востоке. Вспомним «кровавую десятину» (обязательное участие покоренных народов в военных экспедициях крестоносцев) и то, что ордена занимали в геополитических планах Рима особое место. Характеристику экспансии немцев, имевшей форму настоящего геноцида, давал и известный историк В.В. Мавро-дин (1908–1987). «Еще более опасным и коварным был другой «ворог (враг) земли русской» – Ливонский орден немецких рыцарей. Немецкие рыцари-феодалы еще с XI–XII веков начали захват земель западных славян, ранее занимавших всю восточную часть современной Германии от Эльбы (Лабы). Убийства, грабеж и порабощение славян прикрывались знаменем «крестового похода» против язычников. Западные славяне были разобщены, отдельные племена враждовали друг с другом, что облегчало завоевание их земель немецкими феодалами. Жестокость немцев не знала пределов. Многие немецкие рыцари вошли в историю под названием «славяноубийц». В результате хозяйничания немецких феодалов огромный цветущий край, с множеством сел и городов, был превращен в вотчину завоевателей, а славяне истреблены». За этими действиями видна рука Рима, истинные планы выдают самоуверенные слова папского легата Плано Карпини, уверявшего, что «братья Тевтонского ордена. легко покорили бы Россию, если бы принялись за это». Вряд ли. Дело не только в силе и отваге русских, но сопротивлялись ордену многие народы Балтии.
«Святой воин» – гонитель «неверных»
На Франкфуртском сейме в 1147 г. феодал Бернар Клервосский обнародовал воззвание, в котором он призвал западных христиан «вооружиться» против язычников-славян с целью «совершенно искоренить их или обратить в христианство». Участникам своеобразного Крестового похода он пообещал особую милость – такое же «прощение грехов, что и тем, которые направлялись в Иерусалим». На призыв откликнулись многие крестоносцы, прежде всего из Саксонии, включая Генриха Льва и Альбрехта Медведя. Двумя руками поддержали идею и католические епископы, которые были изгнаны из своих епархий восстаниями славян (обо-дритов и лютичей). Но отважный вождь славян Никлот нанес им поражение и разгромил интервентов. Мало того, как отмечает историк, рядом комбинированных мероприятий на суше и на море он задумал уморить крестоносцев голодом и тем сорвать все их захватнические планы. Никлот нанес удар по базе крестоносцев в Вагрии, налетом с моря он захватил порт Любек и уничтожил стоявшие в гавани корабли. Народ, «упившийся большим возлиянием, не смог двинуться со своих постелей и судов, пока враги не окружили их и, подложив огонь, не погубили суда, груженные товарами. И были убиты в этот день до 300 и более мужей». Уничтожив, таким образом, в любекских гаванях суда и предавши пламени город, Никлот послал два отряда всадников, которые прошли всю землю вагров, истребив или захватив в плен осевших здесь немецких колонистов. Коротко говоря, данная операция против этого племени славян завершилась полным провалом немецко-датского воинства. Хотелось бы подчеркнуть то, что эти и другие битвы славян были частью многовекового сражения против западных агрессоров.