Девчонки и прогулки допоздна Уилсон Жаклин

– Странно, – наконец произносит он.

– Странно? – повторяет Магда, подходя поближе. – О, Элли, как здорово! Мне бы так уметь рисовать.

– Ты похожа на себя, а художник похож на нашего знакомого мальчика, – Надин слегка толкает меня локтем.

– Неужели вам не нравится, мистер Виндзор? – спрашивает Магда. – Мне бы так.

– Это… интересно, – говорит мистер Виндзор.

На рисунке я позирую, а Рассел стоит с палитрой в руке. Похоже на картину Пикассо, которую нам показывал мистер Виндзор, правда у Пикассо натурщица обнаженная – но не стану же я изображать себя в чем мать родила. Если уж быть совсем точной, художник у Пикассо тоже без одежды, но, само собой, я не буду рисовать Рассела нагишом. Интересно, а какой он голый, вдруг мелькает у меня в голове, и я мигом заливаюсь краской.

– Элли, почему ты выбрала образ музы? – спрашивает мистер Виндзор.

К чему этот вопрос? Может, он думает, что из меня такая же муза, как из него китайский летчик? Может, считает, что невзрачная толстуха вроде меня не может никого вдохновить?

– Конечно, музам полагается быть красавицами, – мямлю я. – Это… художественное преувеличение.

– Музы могут выглядеть как угодно, суть в том, что ты художник. Это ты должна держать кисть, а не сидеть сложа руки и уставившись в пространство.

Судя по всему, это комплимент. Внезапно я прихожу в себя. Переворачиваю лист обратной стороной и за десять оставшихся минут урока быстренько набрасываю Гекату, состоящую из Магды, Надин и меня. Я в очках и с серьезным выражением лица, Магда кокетливо склонила голову набок, а Надин задумчиво смотрит вдаль. Магда и Надин радостно хихикают, а мистер Виндзор усмехается.

– Этот рисунок мы тоже повесим на стенку, – говорит он, и тут звенит звонок. – Все по домам! До свидания, девочки.

Мне не надо повторять дважды. Я жду не дождусь встречи с Расселом. Надин тоже торопится. Одна Магда слоняется по классу и наблюдает за тем, как мистер Виндзор собирает свои вещи и ощупывает карманы в поисках ключей от машины.

– Ой, какая прелесть! Какой у вас симпатичный брелок с телепузиком, мистер Виндзор! – восхищается она. – Тинки-Винки! Где твоя сумочка?

– Ты бесстыдница, Магда. Скажи спасибо, что я такой спокойный и терпеливый учитель, – мистер Виндзор пытается выставить ее из кабинета.

– Вы совершенно не похожи на учителя. Вы совсем не такой, как мистер Прескотт, мистер Дэлфорд и мистер Паргитер. Не могу себе представить у кого-то из них брелок с телепузиком.

– Не самая модная вещь, – вздыхает мистер Виндзор.

– Это ваша любимая передача? Вы ее смотрели сто раз?

– Я тебе говорю в сотый раз – иди домой.

– А сейчас вы говорите совсем как Энди Пенди[7]. Моя бабушка обожала этот сериал. А моей маме нравятся «Кленгерсы»[8]. Вашим детишкам нравятся телепузики, мистер Виндзор?

– Каким еще детишкам? Я даже не женат. А теперь вон отсюда.

Наконец Магда отступает. Она выскакивает из кабинета ИЗО и вприпрыжку бежит на площадку:

– Слышали, девчонки! Он не женат!

– Магда, ты совсем сбрендила?

– Магда, мистер Виндзор тебе не пара.

– А почему? Как, по-вашему, сколько ему лет? Всего-навсего двадцать с хвостиком. Не такой уж он и ветхий старик.

– Ты с ума сошла!

– Ладно, мне пора бежать, – выпаливаю я. – Меня в «Макдоналдсе» ждет Рассел. Не хочется опаздывать, а то он еще решит, что я его динамлю.

– Ну вот, все меня бросают, – притворно жалуется Надин. – Сначала у тебя из-за этого Рассела семь пятниц на неделе, теперь вот еще Магда рехнулась на мистере Виндзоре. Одна я в своем уме.

– Вспомни себя и Лиама! – говорю я. Надин чуть вздрагивает. Я прикусываю язык, пожалев о своих словах.

– Прости, Надин, – я виновато жму ей руку.

– Этот негодяй Лиам уже в прошлом, – заявляет Магда твердо.

Но перед школьными воротами стоит Лиам собственной персоной и смотрит в нашу сторону. Он весь в черном, волосы сексуально спадают на лоб, в глазах пляшут огоньки.

Надин, и без того бледная, белеет как мел – я пугаюсь, как бы она не грохнулась в обморок. Она неуверенно ступает вперед, тут я подхватываю ее под один локоть, Магда – под другой.

– Не бойся, Надин. Мы с тобой, – говорю я.

– Ну и мерзавец, совсем обнаглел! – возмущается Магда.

– Что он здесь делает? – лепечет Надин.

– С какой стати он околачивается у нашей школы? – негодую я. – Надо все рассказать миссис Хендерсон.

– Она лютая феминистка. Прицелится хоккейной клюшкой и надает ему тумаков по нежному месту, – усмехается Магда.

Но Надин не до смеха:

– Может, он хочет со мной поговорить?

– Не о чем вам разговаривать, – заявляет Магда. – Не беспокойся, мы тебя проведем мимо него.

– И не смей смотреть в его сторону, – командую я.

Но Надин, похоже, не может отвести от него глаз.

– Ты ведь не хочешь его видеть, правильно? – спрашиваю я.

– О боже, Надин, вспомни, как он с тобой обращался. Как обращался со всеми своими девочками, – говорит Магда.

– Ладно, – соглашается Надин. – Проходим мимо. Только быстро.

Мы шагаем через двор. Ближе, ближе. Лиам смотрит прямо на нас, сверля Надин своими голубыми глазами.

– Что бы он ни сказал, не обращай внимания, – шипит Магда.

– Вспомни Клоди. Без него я обойдусь, без него счастливой буду, – напеваю я вполголоса.

Надин делает глубокий вдох и идет вперед. Ее губы беззвучно шевелятся. Наверное, она про себя исполняет песню Клоди.

Мы еще плотнее придвигаемся друг другу и бочком выскальзываем за ворота, шагая в ногу, точно ходячее воплощение Гекаты.

– Привет, Надин, – говорит Лиам. Меня с Магдой он игнорирует, точно мы костыли Надин. Мы старательно подпираем ее с двух сторон.

Она не произносит ни слова. Даже не глядит в его сторону. Мы все проходим мимо него и торопливо идем по улице.

– Он смотрим нам вслед, – говорит Магда.

– Давайте быстрей!

Мы чуть ли не бегом сворачиваем за угол. Магда, тяжело отдуваясь, оглядывается.

– Он все еще торчит возле школы. Наглец. Знаешь, Надин, я понимаю, что ты в нем нашла. Обалденный парень. Только взгляни, как джинсы обтягивают ему задницу.

– Магда, не паясничай, – резко обрываю я.

Надин по-прежнему молчит.

– Надин, ты в порядке?

Она едва кивает.

– Он тебе все еще небезразличен?

– Он история, как поет Клоди, – настаивает Надин.

– Правда, здорово, что папа заказал билеты? – Магда переводит разговор на другую тему. – Они были уже почти распроданы. Концерт двадцать девятого. Это у нас вечер пятницы. Устроим девичник.

– Фантастика. Скорей бы, – говорю я.

– Клоди не стала бы тратить время на парня, который ее использовал, – бормочет Надин.

– Точно. Не стала бы тратить время.

При слове «время» я бросаю взгляд на часы:

– Караул! Я опаздываю. Мне надо бежать к Расселу в «Макдоналдс». Вы не сердитесь?

– Не волнуйся, Элли. Я доведу Надин до дома, – говорит Магда. – Мы вместе сделаем уроки. Так, Надин?

– Ой, математика! Можно завтра утром перед школой я у вас спишу? – умоляю я.

– Попроси Рассела, он тебе поможет, – говорит Магда. – На вид он довольно башковитый.

Замечание Магды звучит двояко. Мне лично нравится, что Рассел умный. А еще – талантливый. Но лучше бы Магда считала его шикарным парнем, вроде Лиама.

А я сама считаю его шикарным? На бегу я стараюсь восстановить в памяти его черты. Вот чудеса. Целый день о нем думала, а теперь перед самой встречей не могу вспомнить его лицо. Вижу только портрет.

Я ловлю свое отражение в витрине магазина. Интересно, как я выгляжу? Надо было захватить в школу сменную одежду. В этой кошмарной старой школьной форме у меня совершенно жуткий вид. Юбка короткая, ноги жирные. Волосы стоят дыбом, как у Степки-Растрепки, а на джемпере пятно от йогурта. Я ставлю рюкзак на землю, сбрасываю пиджак и начинаю стягивать джемпер. Раздаются оглушительные свистки – это компания придурков-семиклассников из школы Аллен.

Я проявляю твердость и презрительно вздыхаю, чувствуя, как краснеют мои щеки.

– Эй, у тебя блузка расстегнута и все видно, – кричит один из мальчишек.

Я борюсь с собой. Конечно это шутка. Но вдруг… Что, если…

Я опускаю глаза. Блузка застегнута на все пуговицы. Раздается дружный хохот. Прощай, достоинство. Я показываю им кукиш, подхватываю свои шмотки и бегу дальше. Правильно ли я поступила, что сняла джемпер и осталась в одной блузке? Ведь пуговицы имеют свойство расстегиваться. Блузка мне явно тесна и расходится на груди. Ничего соблазнительного, кажется, будто я запихала под нее два пакета сахара. А вдруг я вспотела – из-за спешки и перепалки с этими идиотами из школы Аллен? Надо было взять в школу дезодорант. Ну почему я не могу открутить время назад и начать все заново! Впрочем, надо поторапливаться – дорога оказывается дольше, чем я предполагала.

Может, он уже махнул на меня рукой или думает, что папа не передал мне письмо? Мне уже почти хочется, чтобы папа не передавал мне письма. Что со мной? Весь день я мечтала о встрече с Расселом – и вот теперь трушу. Руки липкие от пота, блузка прилипает к телу, язык словно онемел, в животе тяжесть. До смерти хочется в одно место, а в мозгу что-то бипает. Мысли путаются. Что я скажу, когда его встречу?

«Привет, Рассел. Привет. Рада тебя видеть. Извини за опоздание. Помнишь меня? Привет, привет, привет. Тук-тук, кто там?»

О господи, я схожу с ума. Я вхожу во «Флауэрфилдс», спускаюсь на эскалаторе на нижний этаж, и вот я уже напротив «Макдоналдса». Сердце у меня бешено стучит – бум-бум-бум, – потому что я его вижу: он оглядывает зал, выискивая кого-то взглядом. Замечает меня и приветственно машет – с таким жаром, что опрокидывает на себя стаканчик с кофе. Я подхожу к нему, хватаю бумажные салфетки и начинаю промакивать его рубашку.

– Вечно я в своем репертуаре, – говорит Рассел. – Все сидел и думал, как бы пооригинальней тебя встретить, и вот пролил на себя кофе. Не самый оригинальный поступок.

– Зато истинно горячий прием, – говорю я, выкидывая намокшую салфетку и беря сухую. Колени у него тоже мокрые от кофе, но не буду же я оттирать ему брюки.

– Хорошо, что кофе успел остыть – я здесь сижу уже целую вечность, – говорит Рассел.

– Извини, я немного опоздала. Думал, я не приду?

– Были кое-какие сомнения. Твой отец был реально зол, но он не похож на человека, способного выбросить письмо. Правда, я не знал, захочешь ли ты прийти. Может, думаешь, что я жалкий тип, которого глупый папаша посадил под замок. Жуткое унижение.

Изображая отчаяние, Рассел приподнимает брови и насухо вытирает альбом.

– Надеюсь, кофе не просочился на листы?

– Вряд ли. В худшем случае добавится сепия. Я не открывал альбом. Не хотелось выглядеть позером, хотя я люблю рисовать больше всего на свете. Вернее, рисование у меня на втором месте.

– А что тогда на первом?

– Целоваться с тобой, – говорит Рассел.

Мы оба краснеем как маки.

– Пойду принесу тебе кофе – и себе тоже, взамен опрокинувшегося, – Рассел поднялся. – Ты будешь что-нибудь есть?

В конце концов мы берем порцию картошки фри на двоих и по очереди вытягиваем картофельные палочки из пакета.

– У меня никак в голове не укладывается: ради меня ты прочесал весь наш квартал, – говорю я.

– У меня не было другого выхода.

– По-моему, это очень романтично.

– Ага, романтично. Послушай, я даже не могу позвать тебя на свидание. Мой отец – глупый, упрямый осел, – возмущается Рассел. – Он физически не может запереть меня дома и запретить мне делать то, что я хочу. Для начала – я сильнее. Но он навязывает мне свои правила, иначе, по его словам, я не могу у него жить. С мамой тоже жизнь не сахар, у них с сестрой девичье царство. Они без конца поносят отца, и если я допускаю малейшую оплошность, скажем забываю опустить сиденье на унитазе, начинают меня пилить, говорить, что я совсем как отец, и это выводит меня из себя. Когда родители разошлись, я жил то с мамой, то с папой. Неделю у мамы, потом собирал свой чемоданчик и отправлялся на неделю к папе.

– Я читала книгу про одну девочку, у нее была похожая ситуация, – говорю я с сочувствием. – Тебе, наверное, приходится нелегко.

– Может, я несколько преувеличиваю – хочу, чтобы ты меня пожалела.

– У меня тоже семейных проблем хватает. Можно тебе поплакаться?

Я начинаю жаловаться, чувствуя себя при этом довольно гадко, потому что Анна в последнее время меня холит и лелеет, папа вроде бы прекратил строить из себя великана-людоеда, и даже Цыпа вот уже пару дней ведет себя как паинька: рисует чудовищ, обезьян, грузовики и пожарные машины, уверяя, что помогает маме придумывать рисунки для джемперов.

– Короче, семья у меня вполне сносная, – подытоживаю я. – Но я жду не дождусь, когда мне стукнет восемнадцать. Мы с Надин и Магдой снимем квартиру на троих. Может, мы все пойдем учиться в художественное училище. Только не в то, где преподает папа. Кстати, покажи мне свои рисунки.

Я надеюсь увидеть в альбоме себя. И не ошибаюсь. Вот я иду с Магдой и Надин, вот болтаю в автобусе, вот рука об руку гуляю с Расселом по парку. Он существенно приукрасил мою внешность. Выпрямил волосы, превратив их в мягко спадающие локоны, уменьшил вес, сделал на несколько дюймов выше и приодел по последней моде. Себя он тоже улучшил – добавил роста и мускулатуры, так что стал похож на олимпийского атлета с бицепсами, выпирающими из спортивного облачения. Волосы он небрежно уложил, а чертам лица придал полное сходство с Леонардо ДиКаприо – хоть играй в кино в качестве двойника.

– Мечты, мечты, – смеюсь я.

– Что? – Рассел слегка уязвлен.

– Мы на себя совсем не похожи.

– Нет, похожи. Ну ладно, ты похожа.

– Чепуха! И парк тоже ни капельки не похож. У тебя получился романтический сад, утопающий в розах.

– Может быть, я и допустил художественную вольность. Знаешь что? Давай пойдем сейчас в парк, и я нарисую его таким, какой он есть.

– Ага. Значит, вместо приглашения к себе домой на чашечку кофе ты зовешь меня в парк смотреть, как ты рисуешь?

– Ты тоже можешь рисовать. Давай, Элли, доедай картошку.

– Но тебе нужно домой, и мне тоже. Зачем нам опять неприятности?

– Сейчас нет даже половины пятого. Я сказал папе, что задержусь в художественном кружке – я иногда туда хожу, у нас отличный учитель по рисованию. Папа и Синтия вернутся с работы не раньше половины седьмого, так что они все равно ничего не узнают.

– Мой папа приходит из художественного училища около пяти. А Анна сидит дома с Цыпой.

– Ты тоже можешь сказать, что была в художественном кружке.

– Может, и могу. Мистер Виндзор на днях говорил, что хочет организовать что-то в этом роде. Он тоже отличный учитель. Моя подруга Магда в него влюблена. Сегодня так с ним кокетничала, просто ужас, а ему, похоже, это нравилось.

Голос у меня срывается. Ведь я сама была немного влюблена в мистера Виндзора, когда он пришел в нашу школу. Я все время думала о нем как о своем мистере Виндзоре, поскольку его предмет знала как свои пять пальцев, но со мной он никогда не смеялся так, как с Магдой.

– От Магды все без ума, – говорю я.

– Кроме меня, – вставляет Рассел.

– Правда? – напираю я.

– Она мне не нравится, ни капельки. То есть она забавная, симпатичная и все такое, но…

– Что «но»?

– Она заурядная. Кудлатая хохотушка.

– Знаешь, Магда все-таки моя подруга, – говорю я, но какая-то скверная часть моей души торжествует.

– Знаю, знаю. Ты, Магда и Надин – неразлучная троица.

– А как тебе Надин? Она не кудлатая хохотушка?

– Она чудная, живет в своем собственном мире. Да они все нормальные – и Магда, и Надин, но мне нужна только ты, Элли.

Чудесное мгновенье – но его слова напоминают мне песню Джона Траволты.

Видимо, мы с Расселом на одной волне.

– Мне нужна только ты, – напевает он, улыбаясь.

– О… о… о!.. – подпеваю я, и мы оба чуть не катимся от хохота.

В автобусе мы всю дорогу болтаем о кино и любимых фильмах. Кое в чем мы не сходимся. Он фанат «Звездных войн», а для меня все это тоска зеленая. Зато его тошнит от моих обожаемых «Маленьких женщин». Мне страшно ему признаться, что мой самый любимый фильм – «Пианино». Я не переживу, если он будет над ним насмехаться. Отношения между Флорой и Анной – совсем как у меня с мамой, насколько я это помню. Но Рассел говорит, что тоже любит этот фильм – за его своеобразие. Дамские шляпы, кринолины и пианино на безлюдном берегу – такие запоминающиеся картины. Рассел увлекается теорией кино. Само собой, он поклонник Тарантино. Он цитирует отрывок про «Макдоналдсы» в Европе и приятно поражен, что я тоже знаю этот монолог наизусть. Затем мы переходим к началу фильма и разыгрываем сцену ограбления. Мы так увлекаемся, что маленький старичок на переднем сиденье подскакивает, будто ему и впрямь командуют «Руки вверх!», а дама средних лет с рыбьим лицом советует нам выбирать выражения.

Так мы доезжаем почти до места. Следующая остановка – моя. Не прекращая хихикать, мы направляемся в парк. Мы оба надеемся, что он превратился в волшебную поляну – как на рисунке Рассела, но перед нами самый обыкновенный старый парк. При свете дня он выглядит абсолютно не романтичным. Младенцы ревут, мамаши на них орут, старый бомж что-то бормочет, ветер шевелит рваные обертки от мороженого, на траве повсюду собачьи экскременты.

– Не самый впечатляющий вид, – говорю я.

– Пойдем к деревьям, – предлагает Рассел.

Но там уже околачивается компания парней, один в натянутом на голову капюшоне, другие выглядят не менее подозрительно. Похоже, занимаются какими-то темными делишками.

– Наверное, пойти к деревьям не самая блестящая мысль. Куда же нам податься? – размышляет Рассел.

В конце концов мы уходим из парка и идем на старые огороды. Кто-то здесь посадил капусту. Воздух наполнен неприятным кислым апахом. Мы стоим, глядя друг на друга и часто дыша. Нам неловко целоваться при свете дня, тем более в присутствии парней и девчонки в комбинезоне, копающихся на грядках. Рассел оглядывается по сторонам и делает шаг ко мне. Его глаза сливаются в один, когда он своими губами касается моих губ. Голова у него так повернута, что очки врезаются мне в переносицу. Но вскоре я вся отдаюсь поцелую, перед глазами плывут какие-то пятна, капуста превращается в прекрасные зеленые розы, а шум и крики звучат как пение птиц.

– Так мы опять потеряем чувство времени, – говорю я, когда мы наконец переводим дыхание.

– Не все ли равно? – Рассел опять меня целует.

– Мне не все равно, – отдышавшись, выговариваю я. – Не хочу, чтобы у тебя опять был скандал с отцом.

– И мне не все равно, – говорит Рассел. – Я тоже не хочу, чтобы у тебя были неприятности. Сейчас пойдем. Через минуту. Еще один поцелуй.

После нескольких поцелуев мы двигаемся домой. Рассел доводит меня прямо до дверей, и мы договариваемся встретиться на следующий день. В то же самое время. В том же самом месте. Тот же мальчик и та же девочка. Та же самая любовная история.

Я вальсирую по дому, уверенная, что Анна, взглянув на мои растрепанные волосы, сияющие глаза, пылающее лицо и опухшие губы, сразу же начнет ворчать. Но Анна поглощена своим творчеством. Она ползает на коленках по ковру в гостиной, собирая отдельные детали джемпера – на кухонном столе разложены эскизы. Цыпа сидит в углу скрестив ноги, во рту у него гигантская ириска, вязнущая в зубах. Он вооружен спицами толщиной с карандаш и ярко-красной пряжей и что-то варганит.

– Мотри, мотри, Элли, – говорит он, роняя сладкие слюни на подбородок, – я мею вязать.

– Молодец, Цыпа.

– О, если бы я тоже умела вязать, – стонет Анна. – Господи, зачем я только впуталась в эту аферу! Я просто сошла с ума! Элли, ангел, помоги мне придумать парочку рисунков!

– А что, если сделать ангела? Впереди ангелочек с золотым нимбом из люрекса и крылышками, похожими на перья, а сзади – чертенок с серебряными рожками и копытцами из люрекса?

– О, Элли, блестяще!

Весь вечер я помогаю Анне – прямо образцовая дочь с оригинальными задумками. Домой возвращается папа. Он поглаживает меня по непокорным волосам и деликатно интересуется, было ли у меня свидание с Расселом.

– Да, было, в «Макдоналдсе», – отвечаю я.

– Ах, любовь среди биг-маков, – шутит папа. – Главное, ты поспела к вечернему чаю. Умница.

Я получаю несказанное удовольствие от своего нового амплуа. Наконец-то я нашла способ прекрасно проводить время и одновременно быть умницей.

Зато Магда и Надин, видимо, решают стать плохими девочками. На следующей день в школе обе рассеянно слушают мой подробный отчет о встрече в «Макдоналдсе» с моим бойфрендом Расселом. Мне хочется немного похвастаться, что сегодня у меня тоже свидание с Расселом, но Магда и Надин принимают эту новость довольно равнодушно. У них другие планы.

Когда звенит звонок с урока, Магда долго копается, а потом заявляет, что у нее дела, и предлагает нам отправляться домой без нее. Мы смотрим на нее с изумлением:

– Какие дела?

– Что ты задумала, Магда?

Магда лукаво смотрит на нас:

– Ну, ладно, ладно. Я просто собираюсь дождаться, пока материализуется мистер Виндзор.

– Магда, ты чокнутая.

– Он ведь учитель.

– Никакая я не чокнутая. Думаю, у нас все отлично срастется. А то, что он учитель, даже лучше. Зачем попусту тратить время на каких-то школьников? – Она перехватывает мой взгляд. – Извини, Элли! Я не имела в виду тебя с Расселом.

– Знаю, знаю, – говорю я. Хотя, по-моему, она намекала именно на нас.

Мы с Надин не смогли уговорить ее пойти с нами.

– Она ненормальная, – выхожу я из себя. – Лезет на рожон. Как будто мистер Виндзор и в самом деле может закрутить с ней интрижку. Для начала он моментально вылетит из школы.

– М-м-м-м… – мычит Надин.

Такое впечатление, что мысли ее где-то далеко. Мы выходим во двор. Надин вздрагивает. Внезапно я понимаю причину ее волнений. Рядом с воротами опять маячит Лиам.

– Ой-ой-ой… Не беспокойся, Надин. Я с тобой.

Она пропускает мои слова мимо ушей. Я смотрю на ее пылающие щеки. Похоже, сейчас я ей элементарно мешаю!

– Надин, не смотри на него. Пойдем.

– Что он здесь делает? – спрашивает Надин.

– Ясное дело – тебя подстерегает.

– Я его так любила, – стонет Надин. – Первое время он казался таким благородным, таким романтичным.

– Надин, взгляни правде в глаза. Ты что, ненормальная? Перестань на него пялиться.

Вдруг она открывает рот от удивления.

– Что с тобой? – я беру ее за руку. Она вся дрожит:

– Он не меня подкарауливает. Смотри!

Я оборачиваюсь – и вижу, как Лиам кому-то машет рукой. К нему бежит маленькая блондинка из восьмого класса.

– О боже, – вздыхаю я. – Он законченный мерзавец. Пойдем, Надин.

Но она вырывает руку, не отрывая глаз от Лиама и от крошечной восьмиклашки. Лиам целует свою пассию. Отвратительно. Он это делает специально, чтобы уколоть Надин. И добивается своего. Надин выглядит абсолютно убитой.

– Пожалуйста, Надин. Уйдем отсюда.

– Мне надо с ним поговорить.

– Что?! Ты с ума сошла!

– Пусти, Элли.

– Не глупи. Пойдем отсюда. Пожалуйста. Очень тебя прошу.

– Он не имеет права с ней встречаться, – упорствует Надин.

И направляется к парочке.

– Надин! – ору я: ее дурость выводит меня из себя.

Она оборачивается, качает головой и продолжает идти по направлению к Лиаму. Нет, это невыносимо. Нельзя же быть такой идиоткой!

Я обязана идти за ней. Надо вырвать ее из лап этого лицемера и посадить под замок – пусть посидит, пока не очухается. Но она не станет меня слушать. К тому же я уже опаздываю. Мне надо в город к Расселу.

Я делаю еще одну попытку:

– Надин, пожалуйста.

Пустая трата слов. Она даже не оборачивается. Что ж, я сделала все, что в моих силах. Я еду в город, но на сердце у меня кошки скребут, а в голове крутится фильм ужасов: Надин и Лиам оставляют несчастную восьмиклашку и уходят вместе…

Почему меня так гложет совесть? Я ведь ни в чем не виновата. Надо выбросить Надин из головы. И Магду тоже. Лучше буду думать о Расселе.

Он ждет меня в «Макдоналдсе».

Он уже купил картошку фри и разложил ее на салфетке так, что получилось слово «привет». И три крестика. Он наклоняется ко мне, и я думаю, уж не собирается ли он поцеловать меня прямо здесь, в «Макдоналдсе». Но у фонтанчика крутятся парни из школы Халмера, и Рассел быстро отодвигается от моих губ и кивает мне головой. Я киваю ему в ответ. Он благодарно кивает еще раз, точно мы оба пробуемся на роль Нодди[9]. Наконец я опускаюсь на сиденье рядом с ним, захватываю пригоршню картофеля и начинаю ему рассказывать про Магду и Надин и про то, что у них у обеих вдруг съехала крыша.

– Ну их, твою Магду и Надин. Расскажи лучше про себя, Элли.