Секретные поручения 2. Том 2 Корецкий Данил

– Что за тачка?

Банан шмыгнул носом.

– Тачка и впрямь крутая. Только, может, он просто водила?

И ухватившись за спасительную мысль повторил:

– Точно водила, зуб даю!

Анатолий Олегович швырнул конверт Банану.

– Заклей культурно и отнеси куда надо. И больше за такие дела не берись, если мозгов нет. Так можно запросто на живодерню попасть!

Банан озабоченно пыхтел и чесал шею.

– Так, может, выбросить просто, и с концами? И все – катись он колбасой, менжер этот…

– Это не менжер, это серьезный человек. Его машина сейчас стоит где-то напротив «Луны», сам он сидит внутри и смотрит на тебя, дурилку картонную. А с ним «быков» штуки три, и они вместе соображают, какого хрена ты здесь делаешь. Если не пойдешь куда надо, придут «быки» и тебя затопчут. А я за тебя подписываться не стану, отойду в сторонку, и все.

– Как так в сторонку? Почему не подпишешься? – неуверенно спросил Банан и оглянулся. – Как я теперь заклею?

– Как хочешь, так и заклеивай. Зайди в бухгалтерию, попроси у Машки клей. Только аккуратно!

Как Банан ни старался, особо аккуратно не получилось. Линия клапана в нескольких местах морщилась, концы вообще не схватились.

– Гля, сойдет? – спросил он у Анатолия Олеговича.

Тот поморщился, но кивнул, чтобы быстрей отделаться.

– Сойдет.

Выйдя на улицу, Банан первым делом глянул на парковку и не увидел ни одной машины, более или менее похожей на авто, в которое садился человек в кепи – лишь пара «Жигулей» и потрепанная иномарка. Правда, по соседству с «Луной» стояло высотное офисное здание, где тоже была парковка, и там дорогие автомобили водились в избытке. Банану даже показалось, что он увидел именно тот, с перламутровой окраской, и внутри, за тонированным стеклом, ему почудилось какое-то движение. «Кто его знает, – подумал Банан, – может и вправду…» Он не стал здесь задерживаться и пошел по указанному адресу.

– Я все понимаю, теперь все стрелки на меня сводятся. А что я мог сделать? Мне позвонили из Москвы, из ФСИН[2], наш куратор, полковник Михайловский, предупредил: мол, приедет правозащитница, Розина Регина Петровна, окажи внимание, дело серьезное, могут большую вонь поднять… Правозащитница такая действительно есть, она в газетах всех разоблачает! И документы у нее были в порядке, я ж им экспертизу не делал… А теперь Михайловский говорит, что не звонил! Может, кто-то под его голос подстроился, а может, он просто вязаться в эту срань не хочет… – Тут дело не только в этом. Ты же исполнял обязанности начальника. А дежурная смена перепилась в дым, пожар вовремя не тушили, допустили побеги, убийства… – Я исполнял обязанности два дня. Пьянку не оперативный состав устроил, а надзиратели! И побег, и все остальное они допустили. А мой парень – дежурный опер Ермилов, пожар тушил, вел себя геройски, ожоги получил… Они сидели друг против друга, только говорили совсем не о том, о чем обычно. Курбатов сидел в своем кресле, а Сирош напротив, там где сидят подследственные. Он и был подследственным. Колесо фортуны сделало неблагоприятный поворот в его сторону. Поэтому сейчас, вместо дружеской выпивки, шел самый настоящий допрос.

– Мы их недооценили вначале, – продолжил Сирош. Он был в гражданском костюме, перстень с пальца исчез и в прокуратуру он приехал на троллейбусе. – Когда наши «пресса» работать отказались, надо было мне сразу все основательно проверить. Насчет этой Сухановой и Гулевича, оказывается, Слава Япончик малевку прислал!

– Сам?! – вскинул брови Курбатов. – Ничего себе!

– В том-то и дело. Японец лично за этих двоих впрягся! Понимаешь, что это значит? Если кто против пальцем шевельнет, или даже просто рот откроет, то на всей камере «минус» поставят. И всех, кто в ней находился, рано или поздно искалечат или убьют. Может на пересылке, может в транзите, может на этапе, может в зоне. Но обязательно! Суша с Гулем могли полностью свои камеры вырезать, им бы и не сопротивлялся никто… Но и тех троих они покромсали так, что у меня половина агентов работать отказывается!

– Да-а-а! – Курбатов сжал ладонями виски. То, что сделали с Людкой Гамак, Зафиром, и особенно старлеем Жданковой, потрясало воображение даже видавших виды людей.

– Не то слово – «недооценили»! Мне тут объективка на эту сучку пришла… На Суханову. Хотя у нее еще с десяток фамилий…

– И что? – Сирош наклонился вперед и стал грызть ноготь.

– Еще та волчица! «Дикий гусь», наемница. Абхазия, Тирасполь, Сербия. Заказы в Москве: Слон, Пират, Великан – словом, все криминальные подрывы… Она уже три года в розыске. Кличка у нее знаешь какая? Самурай!

Валерий Гургенович удивленно выкатил глаза с красными прожилками.

– При чем тут самурай? Она же баба!

Курбатов перестал тереть виски и чуть заметно улыбнулся. Он испытывал чувство превосходства над окружающими и часто не без оснований: люди не читали книг, не знали истории, с ошибками писали, не умели логически мыслить… Самое удивительное, что это не мешало им занимать руководящие должности, делать деньги и распоряжаться чужими судьбами.

– Вот именно! Баба, а прозвище у нее Самурай… Знаешь, кто такой самурай? Это верный бесстрашный воин, строго следующий кодексу чести! А если он «потерял лицо», нарушил этот кодекс, хотя и вынужденно, то делал себе харакири…

Сирош махнул рукой.

– На что намекаешь? Чтобы я себе живот резал? Нее-ет, друг! У нас не Япония. У нас бы уже все руководители с разрезанными животами лежали…

– Да ты что, Гургенович! Ничего я не имел в виду, – поспешил смягчить впечатление Курбатов. – Я это к чему говорю: Великана ей Толстый Папа заказал. А его самого через три дня застрелили. Бабки получены, заказчика нет, отчитываться некому, что делать? Гуляй, проматывай деньжонки? Ан нет! Она честно отработала: через пару недель подняла на воздух «Бентли» с Великаном и тремя охранниками!

– Да-а-а! Жалко, мы раньше не знали, – Валерий Гургенович потер волосатые ладошки. – Это тебе эфэсбэшники только сейчас прислали? А что они про ее мужика пишут?

– Сегодня бумага пришла! Гулевич тоже зверь серьезный. Но он при ней. На вторых ролях. Она им командует.

– Так бывает, баба мужиком крутит, как хочет, делает из него козла и барана, – печально покивал Сирош. – Но почему я за них отвечать должен? Они вон сколько гуляли, полмира на уши поставили. А я крайний?

– Никто тебя крайним делать не собирается, – успокоил давнего товарища Курбатов. – Если, конечно, установки не будет. Ты ведь знаешь…

– Чего ж не знать… Только я никому дорогу не переходил, ни с кем не ссорился, меня и мое начальство уважает, и ваше… Я с Победенным в неплохих отношениях…

– Ну и хорошо. «Форд» на кого оформлен?

– На двоюродного племянника. «Форда» уже нет в городе.

– Ну и хорошо, – повторил Курбатов. – Выпьем по рюмочке?

Коньяк был хорошим, они выпили, чтобы все неурядицы остались в прошлом, и как всегда за дружбу. Особой сердечности на этот раз между ними не было. Оба знали, что хорошие тосты ничего не стоят.

Пивной ресторан «Атаман» Банан знал хорошо, но наблюдал его только снаружи. Внутрь таких, как он, не пускали – это не какая-нибудь тошниловка, а солидное заведение, пиво там раза в три дороже, чем на обычной «точке», люди там сидят солидные, а на входе дежурит швейцар в пурпурном макинтоше. Когда Банан ступил на крыльцо «Атамана», эта проблема, о которой он раньше и не задумывался, вдруг встала перед ним в полный рост.

– Куда? – буркнул швейцар, загораживая собой вход.

– Туда, – вежливо ответил Банан, показывая пальцем на дверь.

Швейцар окинул взглядом его засаленную куртку и грязные ватные штаны и, наклонившись к Банану, негромко сказал:

– Вали отсюда. Если не хочешь неприятностей.

Банан так же тихо шепнул ему:

– Мне по делу.

– Дела сделаешь под березкой.

Швейцар стал спускаться по ступенькам, оттесняя Банана вниз.

– Мне человек нужен…

– Кто?

– Он там, внутри.

– Как зовут?

– Эта…

Банан задом спускался по ступенькам, пытаясь вспомнить имя, которое называл ему человек в кепи.

– Сом… Сум… Не помню. Он там сидит, пиво пьет.

Они уже спустились вниз, и швейцар натянул на правую руку кожаную перчатку, намереваясь, очевидно, в случае необходимости принять более решительные меры. И тут Банан вспомнил:

– Во, дядя Сэм!

Швейцар остановился и сощурил глаза.

– Что тебе от него надо?

– Пакет передать. И это самое…

Банан попытался как-то иносказательно дать понять, что ему положено вознаграждение за труды, но пока он складывал в уме фразу, швейцар перебил его:

– Где пакет?

Банан достал конверт и нерешительно повертел его в руках.

– Давай сюда, – буркнул швейцар, взял конверт и, поднявшись по ступенькам, скрылся внутри.

Банан почесал в затылке, достал из-за уха окурок и закурил. Приблизился к высоким окнам ресторана. В просвете между тяжелыми шторами с обшитыми бахромой фестонами он увидел в зале швейцара, почтительно склонившегося перед человеком, сидящим за одним из дальних столиков. Тело швейцара почти полностью загораживало от Банана его собеседника, видна была только рука, обхватившая бокал, и край синего манжета.

Сильный удар в плечо заставил Банана прекратить наблюдение. Он отскочил в сторону и тут же упал на спину, споткнувшись о чью-то выставленную ногу. Затылок врезался в обледеневший асфальт, в глазах поплыли звезды. Послышался хохот, кто-то швырнул ему в лицо снег.

– Здравствуй, ж… Новый Год! – проорали над ухом. Он приподнялся и увидел, как группа молодых людей – трое юношей и девушка, – хохоча во все горло, продолжили свой путь к автобусной остановке. Девчонка оглянулась на него: веселая румяная мордашка, белые зубы…

– Иди отсюда! В зоопарк иди!

Банан встал на ноги, кряхтя и постанывая отряхнул снег, осторожно потрогал затылок. Но тут же вспомнил, что теперь он не обычный бомж, а человек серьезный, член Организации, за ним стоит сам Олег Анатольевич, да и все остальные, если что…

– Эй вы, козлы! – крикнул он вслед уходящей молодежи. – А ну давайте на «стрелку» в «Луну»! Там мы вам живо разбор устроим! Ну что, обоссались?!

Молодые люди только засмеялись в ответ, но на душе у Банана полегчало.

– Видел козлов? – спросил он у вышедшего из бара швейцара. – Я бы их на куски порвал, связываться неохота. А на «стрелку» идти зассали…

Но швейцар скалился себе с верхней ступеньки и непонятно было, над кем он насмехается: над трусливыми юнцами или над ним, Бананом.

– Башка болит, сотрясение мозга, наверное, – пожаловался Банан неизвестно кому и осторожно двинулся по ставшей скользкой аллее.

Зря он послушался Кирьяна. Сразу бы бросил письмо в мусорку, а стольник – за пазуху. Сто рублей – сумма приличная. Для бомжа, который живет только тем, что найдет или уворует, – очень приличная. Да что там говорить – большие деньги. И все-таки Банану даже в голову не пришло бы взять их себе и пустить в оборот, минуя общий котел. Это серьезное преступление, самое тяжкое, какое может быть. С Кирьяном шутки плохи: Вологда, вон, калекой остался, недаром его Одноруким Бандитом прозвали. И не утаишь ничего – свои же дознаются и все ему доложат. Кирьян любит деньги. Потому что хочет быть Анатолием Олеговичем. И любому башку проломит, кто, как ему покажется, мешает в этом.

Через десять минут Банан вернулся в «Луну» и сел рядом с Кирьяном. С Анатолием Олеговичем то есть.

– И что? – спросил Анатолий Олегович.

– Передал. А потом какие-то мудозвоны мне по голове надавали, еле доковылял. Вся спина гудит.

– Ты мне зубы не заговаривай. Кого твоя спина интересует? Бабки давай!

– Какие бабки? – удивился Банан. – Откуда?

Анатолий Олегович усмехнулся и с каким-то странным выражением посмотрел на Банана.

– Я Горюшку за тобой посылал, – сказал он. – Горюшка сказал, что тебе дали бабки. Еще стольник.

– Да врет он! – возмутился Банан. – Где он? Я ему…

– Сядь, – сказал Анатолий Олегович.

Банан осекся и замолчал.

– Я тебе вот что скажу, Банан, – Анатолий Олегович важно откинулся на спинку стула и достал из кармана пачку «Монте-Карло». – Надо нам за того мента взяться, из прокуратуры который… С него большие бабки вышибить можно, только поберечься надо…

Закончить свою мысль он не успел. В кафе вошел высокий молодой человек, по виду спортсмен, подошел к стойке, огляделся и направился к их столику.

– Добрый день. Если не ошибаюсь, вы только что были в ресторане «Атаман»? – Он обращался больше к Банану, хотя, закончив фразу, встретился взглядом с Анатолием Олеговичем, и взгляд его показался Анатолию Олеговичу вызывающим доверие.

Банан оглянулся на своего босса и выдавил:

– Ну да.

– Есть работа для вас обоих, – сказал молодой человек и улыбнулся. – Легкая работа. И хорошо оплачиваемая.

Улыбка Анатолию Олеговичу тоже понравилась. Хорошая открытая улыбка.

– Если, конечно, вас это интересует, – добавил спортсмен.

Выражение лица у него было доброжелательным, а речь – вежливой, словно он общался не с бомжами, а с большим начальством. Анатолию Олеговичу это очень польстило.

– А что за работа?

– Пожить до весны на даче, вроде сторожей. Всякую шпану отгонять, за отоплением следить, дорожки от снега расчищать. На всем готовом. Там полная кладовка еды – хорошие консервы, мясо, куры… И выпивка имеется, только надо меру знать, вас ведь не для пьянки нанимают!

Анатолий Олегович и Банан переглянулись. Среди бомжей ходит много чудесных историй о счастливом изменении судьбы. Кто-то собирал бутылки на пляже, а потом – раз! – телеграмма: получай наследство! И теперь раскатывает на «Мерседесе» с шикарными чувихами да в лучших ресторанах сидит с утра до вечера! Анатолий Олегович, с одной стороны, был склонен верить в такие чудеса, хотя закрадывалась мыслишка: кто отправил бомжу телеграмму? И на какой адрес? И как он ее получил без документа?

Но вот теперь им самим подваливает такое волшебное предложение! Значит, случаются чудеса, на самом деле случаются!

– Об оплате договоритесь с хозяином, – деловито продолжил спортсмен, и бомжи снова переглянулись.

Жить в нормальном доме, в тепле, да на нормальной еде, а за это еще и деньги будут платить?! Ну ни фига себе…

– Только, эта…

Банан шмыгнул носом и виновато посмотрел на благодетеля.

– У меня паспорта нету…

– А у меня просрочен, – сказал Анатолий Олегович.

– Думаю, ничего страшного.

Видя их замешательство, спортсмен снова улыбнулся, показав ослепительно белые зубы.

– Хозяину ваши паспорта без надобностей. Он мне поручил подыскать приличных людей, а кругом только пьянь и ворье! А про вас я порасспрашивал, – спортсмен неопределенно показал рукой в глубину кафе. – Все говорят, что вы мужики нормальные, вам довериться можно…

Анатолий Олегович приосанился и позволил себе улыбнуться.

– Это Машка сказала? В смысле, Мария Ивановна? Из бухгалтерии?

– Все сказали, и она подтвердила, – кивнул молодой человек. – Только смотрите, мужики, чтобы я брехуном не выглядел: решает все хозяин. Я вас привезу, он с вами поговорит, посмотрит на вас и решит. А я только свое слово скажу – мол, путевые ребята! Но думаю, дело выгорит. Тогда с вас магарыч!

– Да о чем речь! – возбужденно воскликнул Банан. – Да мы хоть три бутылки выставим, правда, Кирьян?

– А куда ехать? – спросил Анатолий Олегович, пропустив мимо ушей фамильярность соратника.

– Недалеко, в Яблоневку. За полчаса доедем, – спортсмен показал через окно на стоявшую возле «Луны» машину. – Потом обратно сюда вас привезу, мне в четыре на работу надо. Так что, если в другое место, придется вам самим добираться.

– Да ерунда, мы куда угодно дотопаем, правда, Кирьян!

Банан махнул рукой. Он был по-прежнему возбужден.

– Да и живем мы там рядом…

Он осекся и посмотрел на своего старшего: не сболтнул ли лишнего?

– Тогда поехали? – спортсмен пристально смотрел на Анатолия Олеговича. Тот озабоченно размышлял о чем-то. А именно – о том, что ситуация напоминает получение телеграммы бомжом, собиравшим бутылки на пляже.

– Поехали? – Спортсмен перестал улыбаться.

Кирьян вдруг понял, каким-то шестым своим чувством уловил, что все происходящее сейчас и в самом деле имеет исключительную, возможно даже, роковую для него важность, но если он останется сидеть за столиком и никуда не пойдет, то ему суждено просидеть в этой вшивой кафешке до скончания своих дней и не высовывать нос на улицу.

– Так что?

– Пошли, Банан, – сказал Кирьян, встал и направился к выходу.

Машина при ближайшем рассмотрении оказалась обычной «Волгой», но внутри было чисто, и пахло одеколоном. Они проехали через центр города, потом за окнами замелькали бесконечные ряды девятиэтажек Северного «спального» микрорайона.

– Так где мы жить будем? – расспрашивал Банан. – В доме? А как же вещи?

– Не в доме, конечно. Там сторожка есть, специально для сторожа. В дом заходить нельзя, он на охране. Вы смотрите, там дисциплина, не подведите меня…

Конкретные ответы несколько успокаивали Кирьяна, хотя многое в этой истории ему казалось странным. Все-таки они с Бананом, и надо это самокритично признать, мало похожи на приличных людей, которым можно доверять. И вряд ли у персонала «Луны» есть основания так уж хорошо их характеризовать. И потом, при чем здесь «Атаман»?

Банан продолжал свои расспросы, но, чем дальше они отъезжали, тем менее разговорчивым становился их водитель. В конце концов он совсем перестал отвечать, словно не слышал. Банан тоже замолчал.

Когда они подъезжали к Яблоневке, спортсмен вытянул правую руку, чтобы поправить зеркало заднего вида.

– О! – воскликнул вдруг Банан. – Так вы тот самый дядя Сэм! Которому я конверт передавал!

– Почему вы так решили? – рассеянно удивился спортсмен.

– Так у вас манжеты синие, я через окно видал! – обрадовался Банан. – Ха! А этот мудила швейцар не хотел пускать меня к вам, не положено, и все такое!.. Вот хрен ему с перцем!

Кирьяна будто током прошибло. Телеграммы на пляж не приносят! И ни с какой работой не связана эта поездка, а с распечатанным письмом, которое этот идиот отнес в «Атаман»! С той фоткой солидного мужика и с надписями на обороте!

Машина повернула на асфальтовый аппендикс, ведущий к приземистому зданию, по виду напоминающему мастерские. Почти все окна в здании были выбиты, перед входом увлеченно обнюхивались две лохматые собаки. Проехав еще метров сто, спортсмен остановил машину и выключил двигатель.

– А почему дядя Сэм? – любопытствовал Банан, не обращая внимания на Кирьяна, который истоптал его ногу, призывая помолчать.

– Вот мы и приехали, – сказал спортсмен. – Всем на выход.

Стало тихо, а потом залаяли собаки. У Кирьяна все похолодело внутри.

– А это… – Банан завертел головой, оглядываясь по сторонам. – А где же дача?

Он ничего не понимал.

– Сейчас хозяин сюда подъедет. Он вот эту развалюху купил, сейчас привезет прораба, хочет к весне восстановить.

Ответ был правдоподобный, и у Кирьяна отлегло от сердца.

Спортсмен вышел из машины, закурил и с наслаждением потянулся. Потом повернулся к задней дверце, за которой сидел Банан, быстро распахнул ее и вытащил его за волосы. Банан поскользнулся и упал на колени.

– Ты че?! – заверещал он. – Ты…

Кирьян увидел мелькнувший в правой руке спортсмена длинный штырь – то ли отвертку, то ли шабер. Штырь пересек поле зрения, ограниченное дверным проемом, легко вошел в основание шеи Банана, и тот рухнул на землю, нелепо всплеснув руками.

Кирьян все понял. Он дернул вверх головку блокиратора, выскочил на улицу и пустился бежать. Дикий животный страх сковал ему грудь, мешая дышать. В голове пульсировала дурацкая мелодия, которая звучала в «Луне», когда они покидали кафешку. Если бы можно было туда вернуться… И сидеть там до скончания века… Или снова собирать бутылки, как когда-то… Спокойно вдыхать свежий морозный воздух, наслаждаться жизнью…

Сзади раздавался топот ног преследователя. Он быстро приближался. Кирьян не мог убежать от тренированного дяди Сэма. И то, что он уже не Кирьян, а Анатолий Олегович, не могло его спасти.