Сибирской дальней стороной. Дневник охранника БАМа, 1935-1936 Чистяков Иван

30 [декабря]

Ночью холодно. Вставать не хочется. Гальюн на улице. А на улице мороз 45°. Греемся чаем, но он мало помогает. Коченеют руки, коченеют до того, что не напишешь ничего. Забылось, что послезавтра новый год. Что-то в городах у людей? Да, через два дня будут желать другим счастья, успеха и т. д. Нам никто и ничего не пожелает, разве ареста суток на десять или Ревтриба. Не хотят понимать з/к человеческого отношения, ну хорошо! Скорей хотя бы тепло. Тогда одна невзгода, холод, сгладилась бы. Шестьдесят дней прожить надо. Плохо или хорошо, проживем. Но здоровье уходит, и жизнь тоже уходит ни за что.

Посидели с политруком, покалякали. Бедлам и среди командования. Все оборачивается против нас самих. Дело с Майхером. Так может быть и со мной, не груби начальству. Подождем, что-то мне скажут. Я принял расхлябанный взвод и в боевой, и в политико-моральной подготовке. Встал на путь демобилизации. Майхер сам хочет служить, потому что он в гражданских условиях — шляпа.

31 [декабря]

Кроме мороза в 42° отметить нечего. Было крушение вертушки, завалились платформа и вагон.

Может быть и неумышленно, а может быть и умышленно подсунули вагонетку. Работа по подъему вагонов явно преступная. Канителятся, суетятся, ругают и ругаются, но для виду, бестолково и беспорядочно.

Взялся я. Не прошло и часа, вагоны на месте. Даже команда, голос и тот управляет людьми. Нет команды, и работа не ладится. Пустяками, мелочью, а дело тормозят. Хорошо, что не заняли Уссурийского пути, не расхлебались бы.

Плохо спалось ночью, холодно. Холодно под двумя одеялами, под кожпальто и полушубком. Сказывается ревматизм, ноют голени, сводит ноги.

1/I 36 г.

Новый год. Выходной. Иду с помкомвзводом на охоту. Промазал в козу. Устал порядком. Передумаешь много, но все мысли направлены на то, как бы демобилизоваться, как бы избавиться от петлиц, от БАМа. Неосуществимая мечта — даже кадровая часть. Я и вся ВОХРа — участники великой стройки. Отдаем свою жизнь на построение социалистического общества, а чем все это отметится, да ничем. Могут отметить Ревтрибом.

15 дней не был в бане — и не предвидится. Здорово, нечего сказать.

2 [января]

40°. Простужен насквозь. Ломают з/к зону. Надо же и им топить, греться, варить. Сколько говорилось, говорится и будут говорить теплых красивых слов, и ни полена привезенных дров. Время военного коммунизма кончилось, и чекист должен быть другим. Больше заботы о людях, так сказал Сталин, должно примениться сейчас во всей полноте. А у нас? У нас я боюсь даже подумать, что слова Сталина применяют. Пожалуй, каждый сам для себя применяет. Да, такая установка есть. Говорят, что сам виноват, если что-либо не сделали. В общем, в БАМе шалман. Часовые на зоне кладут на снег з/к. Сигитов распоряжается так:

— Будешь стоять, стой четыре часа, сидеть два часа, лежать один час. Выбирай.

[…]

3/I

Ну, вот и 52°. Люто. Хватаешь воздух, как рыба, вытащенная из воды. Ветер, как кипяток, обжигает. Еду в Архару, вызывает нач. отряда. Понимаешь, так сказать…

Зашел в магазин, ну ни шиша нет. Даже сахару нет, не говоря о масле. С утра не евши, а пообедать негде. Есть буфет на станции, но и тот закрыли до 8 ч. вечера. Поезда нет, а когда будет — неизвестно. Дождался буфета. Обед 5.40. Суп, наверно, вчерашний, а карась так дня четыре [как] был зажарен.

В 10 ч. сел на товарняк-экспресс. Ух. Дыхание спирает.

В 11 ч. на квартире. Надо спать.

4/I

Иду на 13. Зовет на охоту ком. отд. Идем. Я, к. о. химич. и нач. станции. Ничего не видали. Ухожу домой, отдав винтовку и, как нарочно, две козы. Был бы дрын, варилось бы мясо.

А природа чарует своей красотой. Дико, угрюмо кругом.

Край пустынный, безмолвный, голодный.

Нет ни птицы, ни зверя и тихо безлюдно кругом.

5 [января]

Холодно. З/к не работают, ну, значит, и мы отдыхаем. Читаю ребятам астрономию. Увлекаются. Вечером в баню. Ха-ха-ха, баня. 5° холода. Лед на полу, лед на стенах и потолке. Вода чуть теплая. Разделись, так зуб на зуб не попадает. Политрук говорит, что угорел. Я его поздравляю с легким паром. Помыли ноги, туловище. Голову мочить нельзя, обмерзнет. Да и на теле образовываются чешуйки льда. Вот это баня.

6 [января]

Еду по ф-гам. На 35-е. Все же после 40 километров — слаб.

Дурацкое настроение, ничего не волнует. Пустота и безразличие.

7 [января]

Иду на охоту с помкомвзвода и Романенко.

Следов уйма, а коз — ни одной. Да и сама охота на коз — дело случая. Наткнешься удобно — убьешь, не наткнешься — не убьешь.

Заявляется оперативник с такой справкой, ох, черт возьми. Туфта, да какая. Ну, проверили, обыскали, да в 3-ю.

На разъезде сбежали было. Моментально переоделись с другим з/к. И — я не я.

— Я еду, только с поезда и знать не знаю, что вы привязались?

Посмотрим, что будет. Взяли Васильева. Жил на ф-ге семь дней. 15 ходит в юбке, на груди полотенце для полноты. Все же взяли.

Болит левый висок, болит от холода. Не было бы менингита. Мерзнут ночью ноги, мерзнут плечи. На пол встать невозможно, холодней, чем лед. Раздеваться и одеваться — самоубийство. Ложишься вечером и думаешь. Думаешь до боли в голове, взорвут или сожгут мост.

8/I

Началось с ночи. Заявляется Батоногов, сообщает, что не едут задержанные. Беспокойная ночь, довезут или нет. Утро, и не довезли. Один ушел, выставив окно. Ушел, делая скачки по снегу в разные стороны. Черт знает что, гадай и думай, то ли просто туфта, то ли из… один из многих. Задержали еще двоих. Называются одним фамилием? Даешь в 3-ю часть, пускай разбираются.

День командирской учебы. Нет одного — баба на конюшне, нет другого — дивизионом командует. […] Пятиэтажный дом для комсостава. «Наверно, для нас»? Да, для нас землянка и… и сам сделаешь.

Расписаний занятий нет, руководства нет, пособий нет. Глупо и смешно сказать, что помощи нет. Кто ее дает? Чин не дает знаний. Чин — это не руководство. Кой-кого чин приучил к жестам. Кажется кой-кому, что жесты хороши и говорят за высокий класс знаний. А на деле, как глуп и невежествен кажется человек.

Начинают топить печь углем, вроде теплей. Теплей может быть потому, что на улице тепло. Есть мороженые яблоки [по] 4,50, и это хорошо. Фрукты, фрукты!!! Достаю и масла. У нас и это достижение, доставать — пригодится, пойти и купить — этого мы не понимаем, до этого мы не дошли.

9/I

Топят каменным углем. Пыль ложится на все толстым слоем. Стало вроде потеплей, да и привычка. Но все же северный и южный полюс в комнате существуют. Жжем шпалы. Иначе никакого выхода. Ни уполномоченный 3-й части, ни нач. ф-ги никаких мер не принимают. За два года первый раз начинают заниматься со средним комсост. Посмотрим начальника в роли командира.

Завтра сдаем перегон Журавли — Улетуй. Обнадеживаешь себя разговорами, предположениями, и это в утешение. Получил из пошивки шинель. Обрастаю военным имуществом. А интереса к жизни никакого, в данных условиях, конечно. Научился я уже многому, т. е. отношусь так себе к приказам и побегам и к подготовке стрелков и мл. командиров. Занимаешься потому, чтобы самому не отстать, вспомнить кое-что. Наверно, я чуден и в обращении, и в обхождении. Начинает появляться отпечаток на лице. Отпечаток тупости, односторонности и какого-то глупого выражения.

Вспомнил про белый воротничок. Декорация в наших условиях, конечно. Месяц в бане не был, а воротничок ослепителен. Руки не отмываются, за что ни возьми — грязь, пыль и копоть.

10/I

Какое-то паршивое чувство. Ждешь чего-то плохого и нехорошего. Что может быть хуже БАМа. Если разденут — это, пожалуй, лучше, скорей уедешь. Значит паршивое настроение, если человек идет на это. Стрелки разговор ведут, когда кто домой поедет. Они сейчас, пожалуй, счастливее нас.

11 [января]

Прошло всего три месяца, как я из Москвы, а кажется как будто целый год. Писарь взвода Лещук едет домой и не хочет. Удивительно. Я бы в худших условиях согласился жить, но не в БАМе. Человек говорит, ехать некуда. Странно. На участке моего взвода и из моего подразделения организуют совхоз. Может быть, будет полегче. Но больше возможностей остаться здесь, чего я не хочу. Представилась Каретно-Садовая, шум трамвая, улицы, пешеходы, оттепель и дворники скребками чистят тротуар. Представляется до боли в висках. В жизни осталось пробыть меньшую половину. Но эта половина скомкана БАМом. И никому до моей жизни нет дела. Чем обрести право распоряжаться своим временем и жизнью?

12 [января]

Еду на 13-ю по всем подкомандировкам. Красная Горка, Антоновка, Ключи, Низменное. Может, попадет дичь. Ничего. Ходит местный охотник по следам волка. Козий полушубок, такие же торбаза и шапка, пятизарядный бердан. Сивуха рассказывает, как делали тревогу:

— Приезжаю на Ключи ночью. Стрелки спят, дежурный ходит по ф-ге. Выставил стеклышко, отщипнул крючок, взял все винтовки и боепатроны. Спят. Сажусь за углом, жух! Спят. Еще, жух! Слышу: «В ружье!» — «Ребя, нет винтовок! Обезоружили». Жух, жух!!! «Пуля!» — «Где?» — «Во!» — «Лезь под койку!» Жух, жух! Прибежал дежурный. «В ружье!» — «Чего в ружье? Лезь под койку, нет винтовок». Вышел. Стоит Суфмис на коленях, руки как у Иисуса на груди и ни слова, очумел. Урок на всю жизнь.

Могла бы банда китайская разоружить и перестрелять.

13 [января]

Получил письмо от Лауденбаха, письмо у нас радость. Весь день пишу ответ. Вчера промазали пазы глиной, стало теплей. Но ночью простыли бока, как будто на мне пахали. Просидел дома весь день.

Везут шпалы, надо топить, но черта с два, здесь им не дом отдыха. Все приказывают: проводите массовую работу, шефствуйте, а они в нос, в рот кровососа и т. д. Что бы я стал заниматься, пусть занимаются разные начи и т. д. Чужими руками жар загребать — извините. Михайлов устроился и уехал. Нороходов жил с з/к и что же? Сняли, ну пошлют в другое место. Начальству все можно и все простительно. Члены партии; ну ошиблись, поправим, а мы беспартийные! Осколки общества? Где и у кого получим защиту, помощь? Ну, беспартийный, что это?! Стоит только добавить, отброс. Каптер и нач. ф-ги пьянствуют, откуда берут деньги? Продают продукты. Путеармейцы, курвы, хуже едят из-за этого, а сами защищают. 3-я часть либеральничает, ну черт с ними, жаль только все же госимущества.

14 [января]

Пусто до того, что Торичелева пустота кажется живым миром. Правда, разной работы много. То переброски, то пополнения, то 3-я часть, то [учеба] то уполномоченные. Потихоньку сматываемся на восток. Деньги делают все. Деньги загнали сюда стрелков в/н. Ну поживут, узнают. Беспорядки всюду. Дров нет, люди на работу не идут, каптеры продают и пропивают продукты. Лагадминистрация на нас зла, путеармейцы злы. Вот члены бесклассового общества.

А дорогу то мы все же построили!?

С каждым днем желудочная ненормальность увеличивается.

15 [января]

Каждый день становится похожим один на другой, как две капли воды. Снова побеги прорвались. Надо ехать жать. Нажму. Начальство нянчится со стахановцами (стакановцы), расписывает пирожки да то, да се, а они бегут. Если не описывать погоду, то и писать нечего. (Постыло.) Опротивело до мерзости. Иногда не хочется браться за дневник. Грязь, дикость. А в дневнике моя жизнь. У кабинетных работников высокие материи, перспективные идеи. Энтузиазм, пафос, а у нас?

Над нами меч Ревтрибунала. Нам ни пирожков, ни всех остальных прелестей центра (нашего) не надо. Дайте только паек, дров, да не гнилой и мороженой картошки. Сходил в баню на Улетуй. Как будто вновь родился. Не мылся месяц, а теперь в тепле даже с паром, правда, пол холодный, но и это роскошь. Часик поблаженствовал. Бегут с оперпоста, вот изоляция.

16 [января]

На Колустай. До Домикана доехал на вертушке, а дальше пехом. Ветер режет что бритва. Посидел с ребятами, рассказал кое-что. Для них и мой рассказ интересен. Этим жизнь их скрашивается, развлекаются. Обратно пешком. Молочная муть. Силуэты кустов расплывчаты и не разборчивы. Идешь, не видя впереди себя дальше 10 метров. Всяких мыслей набежит за 42 километра пути, все передумаешь. Летит, стуча на стыках, поезд. Блестят огнями окна, колышутся занавески. Люди тоже мыслят. Что бы эти мысли переложить на бумагу. Сколько трагедий, радостей, отчаяний и надежд. Сколько разбитых жизней. Сколько пережитых волнений, стремлений и апатий. Мне пока что надо отвлечься от мира, ото всех его радостей. Мне приходится быть частью человека, потому что многое недоступно. И все же — не лезь напролом, хитри, верти и изощряйся. Везде и всюду прямая дорога пагубна в жизни. Да и дипломатия в этом, пожалуй, и есть, кто кого перехитрит. Испытаю и я себя на этом поприще. Поп. п.п.р.р.р. оообщем.

17 [января]

Иду с отделькомом на 13-ю. Вагон-лавка. Но что купить? Нечего. Хочется хоть на день забыться от всего. Но где и как? Будет тепло, тогда можно лечь на сопке и разобраться в мыслях, а сейчас? Бойцы смущаются мной, я тоже не желал бы, чтобы они многого видели и слышали.

18 [января]

Сходил с отделькомом на охоту. Стрелял по бегущей козе, но мимо. Не хочется идти домой. Тесно. В комнате можно только или сидеть на табуретке, или неподвижно стоять. Уходят стрелки в отпуск. Я даже рад за них. Когда-то я пойду, не в отпуск, конечно, а совсем? Пролетела ворона, а за ней моя мысль. Да, только птицы свободны. А человек, разумнейшее существо, стесняет себя хитрейшими законами, ограничивает правами, обычаями. И многим другим. Форма, фасон.

19 [января]

Стахановские методы — говорят здорово, в том числе и я, а что конкретно делают? Я узко практичный человек. Сделай из большого дела маленькое дело, но так, чтобы можно было сказать: «Вот, сделано образцово и показательно».

20 [января]

Получил гонку по селектору от нач. отряда за ком. отд. Кривошеева. Мат и мат. Съездил в Архару.

21 [января]

Прорвалось. Напился сукин сын Осипов. Будет буря с начальником. Зарычит, залается. А польза какая? Никакой, кроме озлобления. Идем с политруком на Журавли, идем и разговариваем, вспоминая начотряда, вспоминая порядки БАМа и прошлые времена.

Начальник выгоняет из кабинета, рычит. Не научит, не посоветует, да и может ли? Парторганизация не воздействует. За членов партии парторганизация может встать, а за нас, беспартийных? Едят друг друга. Случай с помполитом Молчановым с К. В. Майхером, все обращается против низов. Надо бы обрезать начальника, но будет ли лучше? Едва ли.

Небо, небо. Вся красота и величие, все высокие чувства топчутся грязью БАМа. Но, любуясь восходом, забываешься. Эх, жизнь, жизнь!!!!! А что если… Нет, не надо. Надо жить. Неужели я хуже других? Я привык продвигаться в один-два месяца, а здесь, пожалуй, не надо продвижений, иначе не уедешь. Получил паспорт с постоянным место жительством в Архаре, ничего себе радость?

Только январь, а солнце пригревает, как будто теплей. Березки бурым фоном туманным весенним кажутся на белом снегу.

Оживет, проснется природа, и люди за ней. Встретят радостью, светлой улыбкой, а мы? Думаешь сейчас. И паршиво становится на душе. Есть же гады люди, их ни срок, ни изоляция не страшат и не волнуют. И неглупые люди, с умом и изобретательны, а творят безобразия, лишаясь многого. Осипов напился, ну и иди на общие работы. Долби и мерзни. Ешь баланду и корми вшей. Зарабатывай зачет. Не сознают люди, сами отталкивают наши блага, тепло, питание, легкий, по сравнению с общими работами, труд. Человеческое авось пагубно и бесцельно, не приносящее пользы мероприятие. Вот век живи и весь век учись. А, пожалуй, верно, что дураком умрешь.

Все же начальник порадовал! Чтоб его громом расшибло, продвижение началось. Премирует, ну служить как медному котелку. Как же вывернутся?

Что изобресть? Я всего три месяца, из них два абсолютно один. Новый человек на незнакомой работе. Взяли в отпуск политрука. Работай и изобретай, крутись и выкручивайся, никакой существенной и несущественной помощи.

Вот работка! Но ведь не легендарный же был Лоуренс. Начну и я. Вечером приехал помполит. Зарядка, накручивание. Прорезались до 4-х часов утра в бильярд и уехали. Что же, у нас и это развлечение, лучшего не сыщешь. Заработать БАМ что ль? Глупо, это самый легкий выход. Все же с весной еще тяжелей будет. Для меня свобода — больше 80 % жизни. 38° холода, ветер. Поворачиваешься то одним, то другим боком к печке, а к жизни пока имеем право повернуться только одним боком.

22 [января]

Посмотрел в окно и подумал. Тюрьмы нет, но какая разница, кругом пусто, пойти некуда. Холодно и ветрено. Идти не хочется, да и некуда. Сегодня выходной, но на душе неспокойно, а если так, то какой отдых. Зимовать придется по плану здесь, но мы [неразборчиво] приказ и поехали.

23 [января]

Бредешь по колено в снегу по тайге на 14 подкомандировку и ни о чем не думаешь, а только об увольнении. Даже инцидент с огоньками — и тот не волнует. Вот же сорванцы, не хотят идти на ф-гу и только. Раздеваются догола на 40° мороза и со станции на ф-гу бегом. Не мерзнут же черти. А что за удовольствие в этом, не знаю. Никак не идут в штрафное помещение бабы. Пошли на хитрость. Садится на вахту стрелок вновь прибывший, с карандашом и бумагой. Вызывают, допрашивают, потом сажают, говоря: подождите, и так следующих.

Принес 10 кило яблок моченых. Как хорошо поесть кисленького. Под койкой ледник, яблоки замерзают. Вот это жизнь. Прошелся до Улетуя вечером, в шинели. Забирает. Моргает керосиновая лампа, коптит. Наверно я после БАМа буду с удивлением смотреть на электро. Январь проходит, а там февраль — март. Весна и лето пролетят. Куда торопимся? Почему спешим жить? Не знаю! Торопишься, ждешь лучшего, а за ожиданием смотрим — жизнь-то и пролетела. Интересует меня и премия, но и не хочется продвинуться; но как будто становлюсь медным котелком.

24 [января]

Хотя скорей бы тепло. Вопрос дров, вопрос жизни и конца строительства. Вопрос осложнений охраны с з/к. Жгут шпалы, возят возами. Здесь немного, там немного, а в общем уничтожают тысячи, уничтожают столько, что страшно подумать. Начальство или не хочет, или не может додуматься, что дрова нужны и что шпалы обойдутся и обходятся дороже. Наверное, всем, как и мне, служить в БАМе не хочется. Поэтому не обращают внимания ни на что. Крупные чины, члены партии, старые чекисты делают и работают на авось, махнув на все рукой. Чего же, спрашивается, надо мне? Демобилизоваться сейчас не удастся, значит надо продвигаться, но будь начеку. Тут еще бойцы, черт бы их съел, куклы какие-то. Состав з/к — лишь бы отбыть срок, состав в/н идет в БАМ кому некуда больше деться. […] Манекены, живые куски мяса. Ну, хотя бы несли службу хорошо, нет же и этого. Вся дисциплина держится на Ревтрибунале, на страхе. Приходится быть артистом. Надо ли продвинуться? Лучше ли нач. отряда?

25 [января]

Как-то радостней и легче работается, когда имеешь помощь — совет — инструктаж со стороны начальства. И многие невзгоды становятся не так тяжелы. Вечная натянутость, разница в чинах, крутить и крутить, вот армия. Замерз ночью основательно. Чихаешь, и насморк как фонтан из буровой скважины. Дни становятся длиннее, солнечнее, но не радостней. Наша радость будет чиста и полноценна, искренна тогда, когда уволимся из БАМа.

Просидел весь день со стенгазетой.

Что нужно человеку из имущества? Три пары белья нательного и постельного, три пары портянок и носков, валенки, сапоги, три носплатка, верхнее обмундирование, одеяло, подушка и все. Еще маленькую кучку денег и все в порядке. Бедна наша жизнь в БАМе.

27 [января]

На проход до Буреи. Это значит девять километров до 29-й да 28-й, до дому. На мосту не пропускают. Что я за командир НКВД. Наши же части нас же и знать не хотят. Надоело писать о шалмане. Пара коз подбежала к ф-ге на 300 м, пока за винтовкой туда да сюда, замелькали хвосты. Одна набралась смелости, пробежала под мост. Пришел в 5 ч. утра. Спать, конечно, холодно. Нагружаешь на себя черт знает сколько, тяжело, но холодно. Напало какое-то бездельное настроение. А впереди ничего отрадного. Уполномоченный 3-й части Морозов так же безнадежно отзывается об увольнении. Поживем — увидим, не может быть того, чтобы не было выхода.

28 [января]

Как все уставное относительно и особенно у нас. Отправляем этап. Часть приняли, проверили, часть не поехали. Уполномоченный ругается, мы протестуем. Уполном. прав и мы правы. На случай чего-либо мы будем виноваты, если не отправим людей, тоже мы виноваты. Как-нибудь. Тут еще план, черт бы его затащил в пекло. БАМ — ссылка всем вольным и невольным. Вчерашняя усталость сказывается и сегодня. Было бы отдельное помещение, ушел бы от ребят и лег с семи часов. Здесь же как то неудобно.

Надо же придумать — из матраса сшить юбку, вот и ищи, куда дела и где продала. Надо домой написать. Но что писать? Хочется спать.

29 [января]

Простыла шея. Ни согнуться, ни повернуться. Болит голова и насморк. Съездил на 13-ю и 14-ю подкомандировки. К. о. Сивуха гонит галопом своего серого, а мой черт не дает выйти вперед, храпит, ведет ушами и рвется. А на душе так пусто, что самому жутко.

Кажется, что кругом не живой нормальный мир, а что-то странное, неземное, где я хотя и живу, могу мыслить, но не выражать вслух свои мысли. Двигаюсь, но все это ограничено. Надо всеми моими деяниями тяготеет меч Ревтрибунала. Всегда связан морально: то нельзя, другое нельзя, и чувствуешь себя вместе с обществом душевно, но отделен непреодолимой, хотя и хрупкой перегородкой. Чувствуешь свою силу и в тоже время бессилен и слаб — ничтожен. Безнадежность и апатия, почти отчаяние неосуществимости многого. Ходишь по тропам этого мира вслепую, не зная, что можно и чего нельзя. А мысль что бурав сверлит мозг: «Надолго это? Неужели на всю жизнь? Впереди десять лет жизни, и их не дают прожить по-человечески. Неужели отчаяние?» Приходится бороться за мелочи: баня, сахар, спички, чистое белье и многое-многое другое. А тепло, дрова — это достается чуть ли не ценой жизни. Мы же, охрана, бессильны.

30 [января]

Проходит чистка стрелков. Лучших оставляют.

На этом примере надо учиться. Надоело писать о безобразиях и о плохом. Но что хорошего можно отметить? Разве привезенную политруком белую булку? Составляешь месячный отчет, отчет бамовский, не без туфты. Как будто и дела особого нет, а за делом весь день. К вечеру что-то знобит. Сидишь в шинели у буржуйки, а голова налита свинцом. На случай болезни ни врача, ни медикаментов. Пока да что.

31 [января]

Январь кончился безрадостно и горько. Так же кончатся февраль, март и т. д. Так кончится вся жизнь в БАМе. Сегодня солнце порадовало теплом. Немного пригревает, ну и хорошо. Кашель и головная боль. Постараюсь пересилить. Надо бы сходить на охоту, но как позволит самочувствие? С калужанки скинули тюк з/к. Ну и что ж, ничего не будет. А они пропьют мешок крупы, сахару или еще чего.

Спасибо и на этом скажут, не забывает власть советская нас и здесь.

1/II

Сравнительно тепло. Результат генповерки — нет одного человека; куда делся и когда, не известно.

Поднимают в час ночи, встречайте нач. 3-го отдела. Иду со стрелком на Улетуй. Тихо, без шума прошел поезд. Сижу весь день и читаю газеты. Жить стало лучше, жить стало веселей! «Где это? — спрашиваю я. — Уж не у нас ли в БАМе?» У нас доедаем последнюю сушеную картошку. Мы пока что живем теоретически газетным материалом. Попробуй, скажи истинное положение вещей, всыпят, закашляешься. Скорей бы сдали перегон. Все же лучше не читать газет, иначе можно сойти с ума. Но почему же? Почему меня выбрали для БАМа? Почему Доронина?

День заметно прибавился. Скорей бы тепло! Буду рисовать, может быть, забудусь.

2 [февраля]

Ждем с утра пешеходов БАМа. Идут из Свободного во Владивосток в противогазе, с ними собака Джим. Идут в валенках. В спортивном мире давно установлено, что валенки абсолютно не спорт. обувь. Меня мало интересует это мероприятие, когда личная жизнь не жизнь, а жестянка.

Дал им несколько советов полезных, проводил до Журавлей, но все же позавидовал, потому что они все же на много дней избавлены и от набегов, и от БАМа, а разве это плохо?

3 [февраля]

Два стрелка клюнули. Ну и что же, так, пожалуй, и надо. Ведь все мы в целом ни в чем не видим отрады. Да и нет ничего. Сеченая крупа да мясо. Кто находит развлечение в театре, которого у нас нет. Кто еще в чем. А кто и в вине, благо его покупай, сколько хочешь. Поневоле запьешь. Может быть, мне только кажется, но как будто стало теплей, да и солнце ярче. Иду с политруком на Журавли, а он откровенно жалуется на жизнь. Я его вполне понимаю и сочувствую. Скрывать тут нечего, плохо так плохо. Ну, мало денег, у нас можно послужить годика три. Подзаработаешь деньжат, да и домой, женись после армии. Справить можешь кое-что. А нам? Нам жить надо. Пока в голове один способ уволиться. Заявление с описанием всех прелестей.

Но время покажет. Может быть, и случай подвернется, а он бывает всегда, везде и для всех. День стал заметно длинней.

4 [февраля]

Лает ночью собака неистово, посылаю дежурного. Слышу:

— Что за люди? Стой!

Вбегает.

— Товарищ командир взвода, спрашивают вас, знают фамилие.

Надо вставать. Лыжники в шлемах, с маузерами. Входят, рассаживаются у печки, греясь. Вроде ничего ребята, но черт их знает, надо разоружить.

Наган в руку, дежурный дрын на изготовку.

— Снять оружие!!

— В чем дело, тов.! Почему?

— Давайте оружие!

Взял.

— Документы.

Есть и все в порядке. У селектора деж. по 3-й части.

— Как дело, есть сведения?

— Нет!

— Отпустить?

Погрелись, дал по яблоку, отдал оружие, пошли пешим ходом. Проводил до Журавлей, а там еще одного зажали. Строптивый, ну ничего. Молодежь. Пошли на Архару. Неорганизованно, ни питания, ни ночлега. Вот как работают спорт. организации. Вот на что натыкается энтузиазм. А отсюда делай вывод. Много еще надо работать, много надо сломать косности и бюрократизма.

5 [февраля]

Солнце ласковее греет, даже припекает. И днем уже тепло, 15–18°. Дождемся и мы лета и побегов. Но гнетет недохватка продуктов, недохватка обуви и белья. Обещают все, а в центре — так там считают, что у нас рай. Мы же живем теоретически. Теоретической крупой, жирами и обмундированием. Живем теоретической заботой о себе из центра, и говорят, что это помогает. А мне что-то не верится. Может быть, я человек не такой. Мне дайте самым простым образом, без пафоса и самое необходимое. Сегодня галушки и самодельная лапша. Завтра лапша и галушки и т. д. без конца уже в течение месяца, но это не…

Придется пройти 40 километров. Сколько раз не хотел, но приходится. Обошлось без ходьбы. Правда, прошелся до моста, где не пустили, охрана права, но наше начальство, нежелание или косность, бюрократизм, волокита или, наверно, проще всего, бессилие. Ну да ладно, одно слово — БАМ. На 29-й в 5 [км] грязь, грязь. Надо удивляться, что охрана еще держится. Одним лучше, чем на общих работах, другим надо денег подзаработать, а над некоторыми меч Ревтрибунала. Так и живут. А вот вам культура. У всех по одной простыне, по одному полотенцу. Найдите выход. Надо каждый день умываться и спать на простыне. Стрелки в/н уже раскаялись, раскаялись горько и злорадно. Есть и такие, что меня удивляют. Работали на Беломорканале, на Турксибе, а сейчас в БАМе. Что за люди? Дураки, идиоты или ни на что больше неспособные и не могущие приспособиться в жизни.

Хочет уволиться Шатахин и уехать в Ростов. Может быть хорош и Ростов. Привычка с детства или воспоминания о лучших днях жизни, прошедших в каком-нибудь месте, заставляют стремиться. Я так хочу жить в самом захудалом уголке Москвы, чем в центре Ленинграда. Партийцев оставляют силой, иначе [говоря], в порядке партдисциплины, а беспартийных на основе какого-то постановления правительства, приказа, которого не только никто не читал, но даже и не видал.

6 [февраля]

На 14-й уперся монгольский черт, расставил ноги и ни с места. Били, тащили в поводу, никак. Подхватил галопом 8 километров. На обратном пути попал нач. 13 ф-ги Осмачко. Пары добрых коней быстро мчат санки. А мой черт рвет галопом и весь обратный путь. В мыле весь, вертит головой, храпит. Ну, черт. Чувствуется, что завтра оттепель будет. Ночь провел в тепле, какая радость и как приятно.

7 [февраля]

Начал выводить людей на зарядку утром. Стали хоть не такие сонные. Тепло и пасмурно. Воздух влажен и сиз. Не холодно в кожаных сапогах. Посмотришь, верно, и наша жизнь арестантская. Стрелок с 7 утра и до 6 вечера дежурит на производстве. Заботься о курвах, а их 300 человек. Пришел — надо же отдохнуть, а тут занятия, у него глаза слипаются, а ему караулы, начальники [неразборчиво]. Вот и скажи, кто свободней чувствует себя: з/к или мы.

Снова тепло. Ночью так даже жарко. Потихоньку приступают к строительству моста. Но есть разговор, что нас скоро на восток. День прибавляется заметно.

И достаточно тепло. Хожу в шинели и в кожаных сапогах. А на душе что-то неспокойно. Знаешь, что за побеги, ну, посадят суток на десять и только, но все же на кой черт мне это все. Уполномоченный 3-й части Морозов, тот учился на это дело. Чего же удивляться, ведь идут же в нормальные школы.

Но я, простите за грубость, не могу быть дураком. Даже паршивый забор Московской окраины кажется дорогим и близким. Но ведь никто моего настроения не поймет, да и никому оно не нужно. Сидишь весь вечер на своих 3 м и балдеешь. Можно стать идиотом. Надо же выдержать все это.

В ста метрах лагерь. Поста нет, иди сколько хочешь и куда хочешь. За побеги тянут. Как вот здесь выйти из положения? Лучше все же иметь квартиру отдельно от команды. Ушел и делай что хочешь. Не на чем и негде забыться. Летом будем уходить в сопки. Но до лета надо дожить.

9 [февраля]

Оттепель держится, хорошо.

Седлаю черта, не идет никак, вдруг подхватил галопом, не удержишь. На 13-й и обратно даже весь в мыле. Попробовал без стремени, получается, только на поворотах держись, вылетишь.

Солнце, солнце, сколько радости ты приносишь людям. Как живительны твои лучи. Даже и несчастья иногда забываются. Насколько же милей ты на свободе. Или там про тебя забывают? Нет, я всегда относился к тебе как к богу. Ты даруешь жизнь природе, ты людей миришь и делаешь их ласковей и веселей. Ты вдохновляешь и приносишь радость. Ты источник жизни. Ты единственная радость для меня. Многие самые близкие друзья не пишут, забывают, но ты нет. Ты каждый день утром и вечером питаешь мою душу красотой. И днем, когда твой лучезарный диск высок в небе, я в тебя влюблен, твой луч, ласкающий и теплый, так радостно играет на щеке, я оживаю. Я полон сил. Уезжает 14-я — ну и хорошо, но надо ехать самому грузить. Посылаю помкомвзвода, ему нужна практика.

Мозг сверлит одна мысль, сверлит до боли. Я что-то знал, стремился, давал пользу, был педагогом, был книгой для других. А теперь эта книга, страницы зачеркнуты. Что я? Для чего я? Так и не пойму. Как командира меня не признают даже стрелки Кр. Арм. Охрана моста — она конечно права: не ходи без пропуска, но относиться надо как к командиру.

Живешь затерянный в Д. В. К. как белая ворона. И чувствуешь, что если вернешься в гражданское общество, будешь отсталым и диким. Будешь чувствовать свое ничтожество. Можно конечно служить, хотя я не намерен, в охране, когда достаточно стрелков, когда имеются права, когда тебя ценят и ты удовлетворен, хоть необходимым. Но я лучше буду терпеть недостатки, нежели служить в БАМе. Какое может быть качество службы, когда даже политрук, а может быть не он один, тоже не хотят служить. Плюс ко всему приходится зависеть от з/к нач. ф-ги. Как это хорошо, ну прямо прелестно.

Вечер. Кроваво-красным диском взошла луна. Багряным делается дым, попадающий между мной и луной. Грохочут поезда. Едут люди, едут свободно. А мы когда поедем так?

Накручиваю ребят. А дальше? Дальше ужин, а дальше? Дальше сиди и балдей. Читать нечего, пойти некуда, поговорить, пошутить не с кем. Держи себя напряженно, стрелки кругом.

10 [февраля]

Ну и денек! Началось с ночи. Только лег — к селектору. В час ночи снова. В три часа на станцию. В шесть туда же. Измотался. Вот так Каганович. Один приносит столько беспокойства многим людям. А тепло радует. Трудно что-либо записать, голова дурная. Зеваешь до боли в скулах. Плохо, когда умничает начальство. Изобретает, выдумывает, а мы отдувайся. Предстоят большие переброски. Куда-то забросят меня. В армии уют, быт, культура, забота о бойце, забота о человеке, о его не останавливающемся развитии. О прогрессе, о новом человеке. А у нас? У нас всеми признанная глушь, регресс. Хочется задать вопрос, хотя и смешно: почему у нас шалман? Почему мы и за что все же… Почему нет заботы о нас, почему мы хуже других? И чем я отличаюсь, хорошим или плохим, от всей массы?

11 [февраля]

Потихоньку шутя, издалека, помполит намекает о шефстве. О хозрасчете. Если больше выполнено ф-гой плана, больше получает комвзвод. Я конечно на эту удочку не поймаюсь. Как можно быть стахановцем, когда я не хочу работать в БАМе больше года. Прояви себя, тогда не вылезешь. Во всяком порядочном деле могут быть беспорядки, но у нас больше беспорядков, чем порядков. Нажимают на охрану, намекают на хозрасчет, а не бьют прямо по цели. Разные там воспитатели К. В. Ч. лодырничают, пьянствуют, безобразничают, а охрана веди за них работу. Начальники фаланг против охраны. Восстанавливают з/к, а мы как будто должны играть в куклы. Укротите начальников и не подрывайте нашего авторитета. Увольте меня сейчас без зарплаты за месяц, соглашусь. Соглашусь сам уплатить за месяц. Какая может быть работа при таом настроении? Все же меня интересует, куда девают людей с образованием, которые могли бы быть нач. ф-ги, воспитателями и т. д.

12 [февраля]

Солнце вступает в свои права. После обеда с крыши течет. Радостней становится на душе. Но эта радость еще больше подчеркивает наши черные стороны. До сего времени не нашел средства, способа уволиться. Напротив окна готовят точки, готовятся к разборке и строительству моста. Стучат топоры, и сколько в этом стуке воспоминаний о свободе. Сегодня выходной в Москве. Ехал бы я на трамвае домой, планируя вечер.

Побыл вчера на 14-й подкомандировке, рассказал ребятам о происхождении мира и человека. Часть поняли, часть нет. Все же слабо развиты. 20 километров пешком и как будто так и надо. Зло берет на 3-ю часть за то, что нач. ф-ги распоряжается, хотят делают, хотят нет, для охраны что-либо. Не оборудует Старикова ВОХРе вагон, да и только. Психует. Приедет политрук, узнаем, в чем дело, да и напишем декларацию.

13 [февраля]

Сопки, тайга да мысли. Все это в какой-то пустоте. Причем пустота ограничена. Заграница — другой мир, знаешь о его существовании, но пребывать там не можешь.

14 [февраля]

Пертурбация. Но мне от нее что-то того. Принимаю 5-й взвод. Прибавилось еще 10 километров.

Ну и шалман. Никакой дисциплины. На обратном пути зашел в ОЛП Бурея Мост. Живут же люди — тепло, чисто, светло и просторно. Электричество и радио. Канцелярия — целая квартира. В канцелярии, даже смешно, вывеска нач. охраны, помполит, делопроизводитель. А я живу! Надо ли вспоминать? Лучше не расстраиваться.

На Кулустае наколбасили. Пролетели закрытый семафор, наши и врезались в мотовоз. Два паровоза на кладбище, да мотовоз, три вагона туда же. Вот же сволочи, имеют статью за вредительство на транспорте и все же напились, стервы, да на паровозе. Будет вам. Морозов, Морозов! Вот уполномоченный, ну да он человек тоже. Ударят за Стариковой. Передали, что прислали посылку. Долго думаю, кто бы, и что бы могло быть. Еще можно сказать радость, телефонограмма выехать за премвознаграждением. За что не знаю и даже странно. Но как-то получается у меня, лезу вверх. Я не хочу, но что делать? Не премировали ни одного командира взвода и политрука из старых, а меня выделили, чудно. Утешительного в этом мало. Не хватает стрелков, что делать, как изворачиваться. […] почему убираем?

15 [февраля]

Ну, сам сатана не разберет что и как.

Начальство уехало принимать отряд. Уезжают ф-ги, забирают стрелков. Бедлам, да какой. Еду в штаб отряда получать премию. Выдали 250 рублей, за что не знаю, но догадываюсь. Все же я выше многих комвзводов, а может быть, метят меня повысить? Узнали бы, что я думаю, так сказали бы ласковое слово. Получил и посылку. Хотелось долго не [в] скрывать, хотелось отгадать, что бы могло быть. Но вскрыл и… Яблоки с мандаринами. Хахаха. Не ожидал и никогда бы не додумался.

16 [февраля]

Серенький день. Падает снежок. Скоротать время иду на 13-ю, так с глаз долой. Рядом шагает писарь штаба Савчук. Вспоминает Ленинград, вспоминает Беломорканал, вспоминает туфту. Не было бы туфты и аммонала, не было бы и Беломорканала. Нет групповозов, з/к не дают проводить политзанятия. А есть сильные ребята, сильней в/н и пользы дадут больше, но что сделаешь? Нельзя! Надо все же мне перебраться куда либо на частную квартиру. Иногда хоть выспаться хорошо. Собраться с мыслями.

17 [февраля]

18 [февраля]

День командирской учебы. Но приехать во взвод, надо обладать для этого многими качествами. А первое из них — быть тупоумным. Т. е. прийти на станцию часов в 5 утра и ждать, когда пройдет экспресс. Прошел, но на проход. Значит надо зайти за семафор с километр и сидеть в чистом поле на подъеме. Второй вариант проще — пройти пешком 40 километров. Накачиваем. Командиры слушают, верят или нет? Принимают во внимание или нет? Черт их знает. Человеческая душа — темный лес. Занимаешься и думаешь: командиры здесь, не случилось бы чего в отделении? Но зарядка все же действует. Ложишься спать и думаешь: вызовут к селектору или еще куда? Вот и усни и отдохни. Скорей бы кончилась переброска фаланги. Скорей бы все стабилизировалось! Снежок потихоньку подсыпает. Пасмурно. Пасмурно на улице и на душе.

19 [февраля]

Хочется многое записать, вложить в перо все думы. Но не выходит ничего. Решил проветриться на 10-ую верхом. Летит галопом огонек. Серый ком. отдел отстает. Поют ребята вечером, поют здорово. И я бы подпел, да неудобно прерывать своим приходом их веселья. Гложет душу побег. Только и думаешь: ну, начнут тикать, срываться.

Тут еще аммонал лежит в коридоре 250 кило, ну взорвется. Убрать в ларь. Надо ставить пост, а где люди. Ограбили ларек на 30-й. Что же им привыкать что ль грабить.

20 [февраля]

Выходной. Холодно. Отдыхаю.

21 [февраля]

Пусто. Редактирую стенгазету. Как безграмотен Романенко, командир взвода. Вот таким можно служить в БАМе. Больше им, пожалуй, и нет места. Я бы в гражданских условиях на работе побоялся сказать, что это комвзвода, стыдно не за него, а за себя. Где-то простыл. Болит спина. Тянет за душу гармоника, рвотный порошок. Можно посмотреть на карту Д. В. К. Пойти в Бурею и просто сказать: «Вот здесь», но не так просто прожить здесь хотя бы одну зиму.

В системе государства человек — ничтожество как человек, используют, как специалиста, а на личные желания наплевать.

22 [февраля]

Ушел с утра в тайгу, чтобы хотя немного забыться. Иду сибирским трактом. Попалась пара тетеревов.

Стрелять не успел. Не хочется идти домой. Хорошо, что нет побегов. Все же надо устраиваться как-то отдельно от стрелков. Тогда хоть вечер можно отдохнуть. Заглох наш мост. Из 220 з/к на работу выходят 80, остальные сидят по баракам. Кормят их, как и всех, чего же, спрашивается, им работать? Начальник отделения знает, но ничего не предпринимает. Ну а мне что ж, больше всех надо? Многие скажут: «Что ты все про себя пишешь? Написал бы про быт з/к».

Можно конечно и про з/к писать, только тогда, когда своя жизнь устроена и ты спокоен. Когда ты удовлетворен хотя бы самым необходимым. Можно тогда интересоваться жизнью других. Можно восхищаться стройкой и трудом, созерцая из вагона поезда и особенно тогда, когда едешь домой. Не будучи конечно работником БАМа.

Нравится политруку езда по отделениям. Успевает на два-три дня. Что за удовольствие.

В 10 часов вечера получаю приказ. Сдать и отбыть. Что-то впереди. Как-нибудь устроимся, в БАМе ничего нельзя — и все можно.

23 [февраля]

День Красной армии. Сдаю 5-й взвод да готовлю к сдаче 4-й. Что-то впереди, где-то и как-то я буду. Беспокоит переезд. Таскайся с вещами. Устраивайся. Пожалуй, жаль и 4-й взвод, как бы он плох не был.

24 [февраля]

В Архаре да сдача взвода.

25/26 [февраля]

В Завитой. Бессонная ночь на калужанке. Дурной весь день. Вызывает начальник и назначает комдивизиона. Попался медный котелок. Сижу у Савчука, патефон тревожит душу.

Получаю удостов. Начинаю формировать штаб дивизиона. Увидался с москвичами. У кого-то длинный язык и ухо. Нач. отряда намекает о демобилизационном настроении. После тайги населенный пункт кажется странным, надо привыкать. В общем, я ненормален, бессонные ночи сказываются.

И радость, бурная кипящая радость, которая вывела меня из равновесия. Телеграмма с поздравлением ко дню Р. К. К. А. Войду в […]. А скрипка рвет в клочья душу. И некому слова сказать. Некому задать вопроса.

Я не могу, не в силах.