Французская вдова Куликова Галина

Федор поражался той вольности, с которой режиссер вел себя с представителями правоохранительных органов. Впрочем, если они действительно надоели ему как горькая редька…

– Мы пришли поговорить, а не делать обыск, – сердито ответил Зимин. – Хотя и следовало – не квартира, а какой-то…

– Дальше можете не продолжать! – театрально вскинул правую руку Тарасов. Левую он возложил на то место, где под халатом предполагалось сердце. – Спросите у ваших коллег, они вам расскажут, как я с триумфом отмел все попытки доказать, что я содержатель притона. Заодно было установлено, что тут не курильня опиума и не публичный дом.

– Ну и что же здесь такое? – угрюмо поинтересовался Зимин.

– Здесь творческая, блин, мастерская! – повысил голос Тарасов. – Мы тут творим, понимаете? И только я начал настраиваться на съемку, как вы явились и давай стучать! Как мне теперь себя успокоить?

После этой тирады Тарасов неожиданно для всех раскинул руки и стал плавно крутиться на месте. Полы его халата развевались, и, несмотря на смешные носки, режиссер удивительно походил на дервиша, исполняющего древний мистический танец.

– Да погодите вы! – нервно воскликнул Зимин. – Прекратите вертеться. Нам действительно надо с вами поговорить. Посоветоваться, в конце концов.

– А вот это другое дело, – воскликнул запыхавшийся Тарасов, которому танец дался с некоторым трудом. – Поговорить не проблема. Я всегда готов помочь властям, если это не противоречит моему кодексу чести и действующему законодательству.

Зимин насупился, но промолчал.

– Рассаживайтесь, дорогие гости. Можете садиться сюда и сюда, – предложил между тем хозяин квартиры, широко махнув рукавом. – Девушек звать не станем. Они существа тонко организованные. Когда вы на дверь бросались, у них у всех началась мигрень.

– А откуда у вас столько хомяков? – спросил Зимин, заранее наливаясь гневом. Вероятно, он предчувствовал, что ответ будет не таким простым и ясным, как ему хотелось бы. – Пять штук хомяков, зачем они нужны в таком количестве?

– Они размножаются с ужасающей быстротой, – ответил Тарасов.

– Да, и прежде чем мы приступим, объясните, кто все эти люди? – продолжал наседать Зимин.

– Охотно, – кивнул Тарасов, упал на диван и развалился на нем. – Дмитрий Крутиков, оператор, работает на всех моих картинах. Девушки – Елена Снегова, Ольга Иващенко, Ирина Губина, Лана Казарян. Дипломированные артистки, у нас сегодня кастинг. Кастинг, если вы не знаете, – это…

– Знаю, что такое кастинг, – холодно оборвал режиссера следователь. – Дальше.

– Теперь хомячки. Как зовут, ей-богу, не спрашивал…

Зимин сделал вид, что не расслышал последней фразы, и кивнул на молчаливо стоящего Федора:

– А вы, гражданин?

– Федор Буколев, – представился Федор с некоторой поспешностью. – Антиквар и букинист. Паспорт нужен? Или могу визитку дать.

– Нет необходимости. Вы зачем здесь?

– Хомяка принес, – не стал сочинять Федор. – Вон того, с черной полоской на спине. Джунгарская порода. Руками его лучше не трогать, людей он как-то не очень… Он был нужен для съемок.

– А что снимаем? – Зимин с откровенным сомнением взглянул на Тарасова, не ожидая от него ничего хорошего.

– «Пять хомяков и одна девушка», – быстро ответил тот.

– Так девушек четыре, – встрял в разговор один из сержантов.

– К завершению кастинга останется одна, – бодро отрапортовал Тарасов.

– Шустро вы, однако, с девушками разбираетесь, – как-то нехорошо усмехнулся Зимин. – Кстати, мы как раз пришли поговорить о девушках.

– Об этих? – небрежно кивнул в сторону кухни Тарасов. – Чего о них говорить? Честно вам скажу, сам еще не решил, кого оставлю.

– Не об этих, – раздраженно сказал следователь. – О других девушках, тоже артистках. И вы, Тарасов, знаете о каких! Так что нечего тут… Попросите всех погулять где-нибудь, пока мы беседуем.

– Нет, – твердо ответил Тарасов. – Мои сотрудники и так занимаются делами, но вы им мешаете. Можем пойти на балкон и покурить там. Вы курите, Зимин? Я так и думал. У вас черная аура, как у Саурона.

Судя по взгляду, который Зимин бросил на режиссера, он не знал и не желал знать, кто такой Саурон. Отправив сержантов на улицу, следователь достал пачку сигарет и шагнул на балкон. С молчаливого согласия хозяина квартиры Федор не покинул комнату. Вероятно, его все еще собирались снимать на камеру и поэтому не прогоняли. Дверь на балкон осталась слегка приоткрытой, и слышно было абсолютно все.

– Так о чем пойдет речь? – закурив длинную коричневую сигарету, поинтересовался Тарасов. – Что-то секретное?

– Никаких секретов, просто не хотел, чтобы нам мешали. Речь пойдет об убийстве Светланы Лесниковой.

Федор весь обратился в слух. Убийство! Кажется, он не зря купил хомяка и затеял разведоперацию.

– Господи, за что мне это? – тем временем возвел очи горе режиссер. – Когда бедную Светку убили, оперативники первым делом прибежали сюда. Я все как на духу им выложил. Это ведь наверняка есть в ваших протоколах! В мае, так же, как и сейчас, был кастинг. Только на другую картину. Я попросил девушек приходить сюда в мужских костюмах, чтобы сразу, с первого взгляда, понять, кто удачнее всего сумел перевоплотиться.

Напряженно слушавший Федор впитывал каждое слово. Так значит, мужчины в костюмах, за которыми наблюдал Виктор, были на самом деле девушками! И в больших сумках и пакетах у них наверняка лежала обычная одежда. Из квартиры режиссера они как пить дать выходили уже в своем женском обличье. Поэтому-то Виктор и решил, что мужчины исчезали. По крайней мере, одна загадка разрешилась.

– Я выбрал Светлану Лесникову и Ларису Евсееву. Как назло, они друг с другом не очень-то ладили. Но я велел им держать эмоции при себе. А через несколько дней Светлану нашли убитой в соседнем доме…

В голове Федора, который стоял, боясь шевельнуться, пронеслась мысль: «Интуиция меня не подвела насчет этой квартиры. Я попал в самую точку, пришел куда надо». Вот, значит, кем была девушка, погибшая в подъезде Виктора, – актрисой!

– Ларису Евсееву тоже убили после вашего кастинга, – бросил Зимин. – К тому же она играла в вашем спектакле.

Федор вздрогнул: еще одно убийство!

– Две жертвы, и обе с вами связаны. – Следователь курил крепкие сигареты, дым от которых упорно пробирался в комнату.

– Ларису убили на другом конце города, через неделю. Слушайте, я тут совершенно ни при чем. Это дурацкое совпадение. У меня, в конце концов, алиби.

– Все так, Тарасов, к вам претензий нет. Но мне только что передали это дело, и я хотел поговорить лично. Вдруг вы вспомнили что-то, детали какие-то…

– Одну деталь вспомнил, – неожиданно признался Тарасов. – Во время кастинга сюда пытался проникнуть некий молодой человек. Света выходила и разговаривала с ним на лестнице. Она сказала, что это ее приятель. Ревнивый, как черт знает что.

– Фамилию знакомого или имя она упоминала?

– Звала его Митей. Выходит, он Дмитрий.

– Почему сразу об этом не рассказали?

– Да забыл я! К тому же ревность – такой банальный мотив, если честно… Из-за этого сейчас не убивают. Деньги – иное дело. Бриллианты какие-нибудь.

– Сейчас поговорим и о бриллиантах, – мрачно пообещал Зимин.

– Имейте в виду, краденое я не перепродаю, что бы участковый вам ни напел.

– Да бросьте паясничать. Я просто хотел уточнить с вами одну любопытную деталь, на которую никто сначала не обратил внимания. Вот, смотрите.

Следователь достал из папки, которую все время держал в руках, стандартного формата лист и протянул его Тарасову. Тот с интересом уставился на него, а затем радостно воскликнул:

– Это же Лернер! Клавдия Лернер, актриса театра, в котором я поставил два спектакля и собираюсь ставить третий. Театр имени Коллонтай. Раньше он назывался РИСК – Театр революционного искусства. Лернер блистала в нем после войны.

У Федора голова пошла кругом. Черт побери! Каким обманчивым, оказывается, может быть первое впечатление. Сначала он подумал, что Тарасов – форменный псих, потом решил, что он снимает у себя на квартире порнушку. А теперь выясняется, что он театральный режиссер, а девушки – профессиональные актрисы.

– Погодите, это же обложка журнала. Ему уж лет эдак шестьдесят, – продолжал между тем Тарасов, склоняя голову то к левому плечу, то к правому.

– Почти угадали, – удовлетворенно произнес Зимин. – Старое издание «Театральных гастролей» за июль сорок шестого года. Театр, где тогда работала Лернер, выехал в Париж…

– Служила, – строго поправил Тарасов, – а не работала.

– Ну да. Артисты этого театра сыграли в Париже несколько спектаклей, был огромный успех.

– Как приятно, что наши следователи так хорошо разбираются в искусстве.

– При чем тут следователи? – вдруг обиделся Зимин. – Обратились к консультантам, театроведам, они дали справку. – Говорят, эта Лернер затмила даже лучшую французскую актрису.

– Сару Бернар? Вряд ли… Хотя не исключено. Тогда еще живы были люди, которые могли сравнивать. Но думаю, здесь преувеличение. Слишком разные театральные школы. Хотя Лернер обожала драму и многие роли исполняла в подчеркнуто утрированном ретростиле. Наши критики ее периодически за это ругали, однако в Европе такое проходило на ура. Спектакли с Лернер всегда шли с аншлагом.

– Достаточно об этом, – оборвал его рассуждения Зимин. – Посмотрите внимательно на фото – вас ничего не смущает?

– Меня вообще смутить трудно, – буркнул режиссер, вновь принимаясь изучать изображение. – Красивая баба, ничего не скажешь. Стройненькая, а грудь…

– Да глядите лучше! – прикрикнул Зимин, теряя терпение. – На детали обратите внимание.

– Так я на детали и…

– Не на те детали.

– Ладно, посмотрю на те. Шляпка на ней какая-то не советская, видимо в Париже покупала, на командировочные. Или поклонники дарили, их, говорят, немерено было. Платье необычное, серьги, перчатки в руке держит, чтобы руки красивые показать. На левой руке браслет из листиков, а… Почему вы его обвели ручкой?

– Вот в том-то и дело, что не мы. Обложка этого журнала, сложенная вчетверо, была найдена в сумочке убитой Светланы Лесниковой. И браслет был обведен ручкой. Как вы можете это прокомментировать?

– Я?! – изумился Тарасов. – Никак не могу прокомментировать. Я журнала такого не видел, обложку не выдирал и ничего не обводил. И Лесникова мне эту фотографию не показывала.

Зимин затушил окурок в жестяной банке, которую Тарасов держал на балконе вместо пепельницы, и воззрился на хозяина квартиры:

– Тогда выскажите какое-нибудь предположение.

– Ну… Света была актрисой. Изучала историю театра. Вероятно, мечтала о славе Лернер. Может, хотела подражать в манерах, одежде, аксессуарах. Вполне естественное дело. А может, готовилась на схожую роль. Поговорите об этом в театре – вдруг там подскажут?

– Ладно, спасибо. Если что-то вспомните еще, звоните, вот мой телефон. – Зимин протянул визитную карточку. – И, пожалуйста, открывайте дверь, когда к вам приходят по важному делу. Иначе повестками будем вызывать.

– Лучше повестками, чем каждый раз ко мне в квартиру ломиться. Почему вы всегда так противно звоните и стучите?

– Привычка, – сказал Зимин, протягивая руку. – И попытайтесь найти общий язык с участковым, а то он вас за местного монстра держит.

Когда следователь с режиссером снова появились в комнате, Федор старательно делал вид, что изучает журналы. Не попрощавшись с ним и даже не обратив на него внимания, Зимин ушел, хлопнув дверью.

– Да уж, история, – сказал Тарасов Федору. – Боюсь, попав в сферу интересов следствия, так просто мне не отделаться. Еще этот гад-участковый постоянно подливает масла в огонь. Волнуюсь я. Ты же все слышал. Кстати, давай на «ты», мне так проще.

– Давай, – мгновенно согласился Федор. Он не планировал немедленно покидать квартиру Тарасова, учитывая открывшиеся обстоятельства. – Боишься, замордуют очными ставками? – спросил он.

– Хуже! Могут подставить. Особенно если мой друг-участковый не угомонится. Им позарез нужен убийца. Не разыщут реального – будут искать козла отпущения.

В этот момент из кухни появились девушки и раскрасневшийся оператор.

– Итак, ненаглядные мои, – хлопнул в ладоши Тарасов, – потеряно драгоценное время, давайте наверстывать. Что делать, каждая из вас знает. Оператор – к бою. Дима, тебе говорю! Слушай, тебя Митей в детстве не звали?

– Димоном звали. Еще Димулей, – ответил Крутиков.

– У Светы Лесниковой был какой-то кадр Митя.

– Слышал однажды, – ухмыльнулся Крутиков. – Они как-то у «Мосфильма» ругались здорово. Паренек щупленький, а голос, как пароходная сирена.

– Вот отдам тебя в следующий раз на съедение следователю, пусть на твоих показаниях версии строит, – проворчал Тарасов.

– А что, будет еще следующий раз? – ужаснулась одна из девушек.

– Обязательно, – обнадежил их Тарасов. – Без налетов полиции я и жизни уже не представляю. За работу, милые, за работу! Смотрите, не завалите софиты, а то прыгаете как козы.

Актрисы стали прихорашиваться, Крутиков засуетился возле своей аппаратуры, а Тарасов подошел к Федору и взял его за пуговицу.

– Слушай, раз ты не актер, а черт знает кто, я тебя снимать не буду. Без обид, хорошо?

– Без обид. Только прежде чем уйти, я должен тебе кое-что рассказать.

Теперь, когда Федор понял, что перед ним не антисоциальный элемент, а успешный театральный режиссер, он подумал, что тот может принести огромную пользу делу. Тарасов – бесценный источник информации, раз лично знал обеих погибших актрис. Надо с ним как-то договориться о сотрудничестве.

– Как ты думаешь, зачем я сюда пришел, да еще с хомяком? – спросил он.

Тарасов озадачился.

– Действительно, зачем? Из-за этого следователя у меня мозги вскипели. Я ведь хотел тебя спросить…

– Я следил за тобой. За твоей квартирой. А перед этим за ней следил кое-кто еще.

И Федор быстро и четко изложил Тарасову всю историю. Тот слушал рассказ про Виктора и буколевское расследование почти не перебивая.

– Мне кажется, оба этих дела связаны. Убийство Светланы и Виктора. И убийства обеих актрис тоже наверняка связаны. Так что у нас три убийства, совершенных предположительно одним человеком. Получается, мы с тобой теперь тоже связаны, – заключил Федор. – Такая вот неожиданность. Я с хомяком к тебе пришел, пытаясь найти зацепку, ниточку, чтобы размотать дело. А тебя тут следователи донимают… Вот я что предлагаю… Я буду и дальше искать убийцу, а ты мне в этом поможешь.

– Да у меня проект горит! – воскликнул Тарасов, с которого в один миг слетела вся его дурь. – Я тут могу танцы танцевать, ваньку валять, но это все мишура, на самом деле я ведь работаю.

– Так я тебя не в штат сыскного бюро зову, – напирал Федор. – У меня тоже бизнес. Будем отрабатывать версии в свободное время. Судя по всему, Виктор стал свидетелем убийства одной из твоих актрис. Ниточки ведут в мир театра и кино. У меня в этом мире связей никаких нет. Ты мне нужен, Тарасов. Ну, хоть ради памяти убитых девушек соглашайся. Ты ведь с ними работать собирался.

– Ладно, – вздохнул режиссер и почесал нос. – Только ты направляй, а уж я буду старательным доктором Хаусом…

– Кем-кем? – изумился Федор.

– То есть Ватсоном, конечно. Завтра, например, я совершенно свободен.

– Тогда завтра встречаемся в одиннадцать утра. Ты расскажешь мне все, что знаешь о Светлане Лесниковой и о той, второй, девушке, идет? А потом повезешь меня в театр, где они обе… как ты там сказал? Служили. И где некогда играла эта Лернер.

– Ты таки действительно подслушивал, – усмехнулся Тарасов.

– А ты как думал? В театре, как я понял, ты свой человек, верно?

– Ну, поставил два спектакля. Еще один собираюсь ставить. Может, меня вообще в штат возьмут.

– С тобой у меня, по крайней мере, затруднений на входе не возникнет, – прагматично заметил Федор.

– Там другие будут затруднения, – Тарасов хмыкнул, как будто предвкушал неприятности, которые могут возникнуть у его спутника. – Не знаю, что ты вынес из общения с коллекционерами старых книг, но из общения с артистами я вынес главное – они все постоянно играют. В жизни даже больше, чем на сцене. Выдумщики, каких мало. Кстати, забери хомяка, тут скоро дышать будет нечем. У нас своих четверолапых звезд хватает.

Всучив Федору клетку, Тарасов проводил его до двери. Девушки с сожалением попрощались с новым знакомым, одна даже подошла и поцеловала его в щечку, обдав запахом сладких духов. Тот мгновенно вспомнил, какие духи у Марины – свежие, чуточку горьковатые. Возможно, если бы не она, Федор не стал бы так углубляться в расследование. Но прийти к ней и сказать, что он все бросает, теперь казалось ему немыслимым.

– Знаете, я передумал, – сказал Федор, явившись с утра пораньше в зоомагазин и поставив клетку с хомяком перед давешней продавщицей. – У вашего хомяка явно не все дома. Ночью он сам с собой играл в индейцев и орал, как будто в него выпустили целый колчан стрел.

Кстати, это было чистой правдой.

– Обратно мы животных не принимаем, – строгим голосом заявила девушка.

Однако глаза у нее были веселыми, и Федор понял, что за свою свободу еще можно побороться.

– Я его бесплатно отдам, – пообещал он. – И опилки верну, вы сможете продать их во второй раз. Это ли не выгода для магазина?

– А вдруг он у вас за ночь чем-нибудь заразился? – передернула плечами девушка. – Мы не имеем права.

– Да чем он мог заразиться? – возмутился Федор. – Корью? У меня ни жены, ни детей, из окна на него не дуло… Мне вот неожиданно командировку предложили, и куда я с ним? Кроме того, он гадит чаще, чем лошадь. Его конюшню надо постоянно чистить, а у меня времени нет.

– Ладно, – смилостивилась продавщица, – вы совершили ошибку, больше так не делайте. Зверушки привыкают к людям, у них же тоже душа есть.

Федор с сомнением посмотрел на хомяка. Если у него и была душа, то она требовала только одного – бесперебойной подачи пищи. Хомяк жрал все утро, жрал, когда Федор остановился на бензозаправке, и теперь тоже жрал, сидя на свежих опилках и соорудив из щек два увесистых мешочка.

– Вот спасибо вам! По-моему, он за ночь даже растолстел немного.

– Просто у него еда за щеками, – засмеялась девушка. – Вы в курсе, что хомяк может за один раз принести в норку семьдесят горошин или целых двадцать виноградин?

– Да это же сплошное разорение, – пробормотал Федор. Взял девушкину руку и с чувством потряс. – Век не забуду. Если мне когда-нибудь потребуется консультация по зверскому поводу, обращусь именно к вам.

– Меня зовут Люда, – представилась девушка. – Это чтобы вы знали, к кому обращаться.

Федор позорно бежал из магазина, боясь, что вот сейчас его окликнут и под каким-нибудь предлогом вернут щекастого друга назад. Посмотрел на часы – уже пора было забирать Тарасова. Федор надеялся, что режиссер не передумал и действительно проведет его в театр, за кулисы, и поможет там оглядеться. Никакой конкретной цели у него не было да и быть не могло: пока что на руках слишком мало информации для того, чтобы строить какие-то версии. Однако Федор полагался на врожденное умение ладить с людьми и на свое мужское обаяние. Немногие женщины оставались равнодушными, когда Федор пускал его в ход. Возможно, и на этот раз обаяние поможет ему разговорить кого-нибудь из тех, кто работает в театре. В театре полно хорошеньких девиц. Кроме того, нелишним будет воочию увидеть предполагаемых «фигурантов дела», если убийство обеих актрис, конечно, связано с театром.

Он сел за руль, завел машину и тронулся с места. Утро выдалось солнечным, свежим, рубашка не липла к телу, и Федор вдруг подумал, что, не ввяжись он в это расследование, сейчас уже сидел бы в полутемном помещении, занимался книгами под светом электрических ламп… Любимое занятие, по которому он, наверное, скоро соскучится.

Кажется, теперь, когда тайна исчезающих мужчин в костюмах раскрыта, смысла спать на раскладушке больше нет, но Федор не собирался дезертировать. Он решил оставаться в квартире Виктора до тех пор, пока дело не начнет проясняться.

К невероятному облегчению Федора, Тарасов уже ждал его возле подъезда. При свете дня и в нормальной одежде он выглядел другим человеком. Не сказать, что внешность его сильно изменилась, но в брюках со стрелками и яркой рубашке вид он приобрел вполне респектабельный.

– Ну, и что мы скажем, когда припремся в театр? – спросил он вместо приветствия, забираясь на пассажирское сиденье рядом с Федором.

– Я тоже рад тебя видеть, – усмехнулся тот. – Придумаем что-нибудь. Объяснишь, что я твой друг-антиквар, мне требуется посмотреть вещи в театральном музее. В театре есть какой-нибудь музей?

Пожалуй, если бы режиссер знал, насколько плохо Федор представляет себе, как вести расследование, он послал бы его ко всем чертям. Однако букинист, по своему обыкновению, держался самоуверенно, и он ничего не заподозрил. И, подумав немного, ответил:

– Есть завалящий. Две стеклянные горки в фойе с разного рода реквизитом. Кажется, имеется еще парочка старых платьев, их тоже иногда выставляют для всеобщего обозрения. Вот, собственно, и все.

– Положим, мне нужно будет подержать в руках старинные бинокли. Сделают тебе такое одолжение?

– Черт их знает, – честно признался Тарасов. – Я не ходил в любимчиках у администрации. Хотя главреж Зубов меня жалует. Надо будет заглянуть к нему поздороваться – он с утра обычно у себя. Пожалуй, если Зубов даст команду, тебе покажут все, что захочешь. Он там царь и бог. Что, впрочем, естественно.

– Пока мы в дороге, расскажи мне о смерти второй твоей актрисы, Ларисы Евсеевой, – попросил Федор.

– Почему это она моя? – мгновенно взъерепенился Тарасов. – Ты прямо как участковый.

– Я бы на месте полиции тоже тебя заподозрил, – признался Федор. – Сам посуди: ты устраиваешь кастинг для какого-то неформатного кино, приглашаешь актрис к себе домой. Являются пять или шесть штук, ты выбираешь двоих. Не проходит и двух дней, как одну из них убивают в подъезде соседнего дома. А через неделю за ней следует вторая. И хотя убили эту вторую совсем в другом месте, выглядит это подозрительно.

– Ну да. Подозрительно, – вынужден был согласиться Тарасов. – Но все равно я тут ни при чем. Может быть, какой-нибудь другой актрисе страстно хотелось у меня сниматься, она взяла и укокошила тех, кого я выбрал. Или я уж не знаю…

– А что Светлана Лесникова делала в доме напротив?

– Ну, это следователи довольно быстро выяснили. В соседнем доме живет портниха, которая шьет на дому. А театр ведь находится неподалеку, в этом же районе. На всех окрестных столбах висят зазывалки: «Одежда по вашей фигуре». Вот Света и пошла по объявлению, платье хотела заказать. Актрисы ширпотреб из магазинов не очень-то жалуют. Каждой хочется надеть что-нибудь эксклюзивное. Так что это совсем неудивительно. После того как Света вышла от портнихи, ее и убили. На примерке она держалась как обычно, шутила, не проявляла беспокойства. Женщине не показалось, будто Света боится. Так что, скорее всего, нападение было внезапным. Ее ударили по голове чем-то тяжелым, орудие преступления не нашли.

– Ну а что со второй актрисой, Евсеевой? – Федор внимательно смотрел на дорогу. – Что тебе про нее известно?

– Я с ней работал на спектакле, – вздохнул Тарасов. – Красивая была девчонка. Глаза охренительные, голос – пальчики оближешь. Где-то в районе «Автозаводской» ее убили, через шесть дней после гибели Светы. Там построили новое офисное здание в шестнадцать этажей. Уже почти закончили отделку, собирались сдавать. Каким-то образом Лариса оказалась на крыше. И была она не одна, а с каким-то мужчиной. Сначала они просто разговаривали и прогуливались по крыше, смотрели в небо. Потом подошли к краю, и мужчина неожиданно столкнул Ларису вниз.

– И откуда все это известно? – недоверчиво спросил Федор. – На крыше здания работали видеокамеры?

– Да нет, ничего там еще не работает, даже лифты. Электричества нет. Просто на соседней крыше играли мальчишки. Они и позвонили в полицию. Поскольку расстояние от одной крыши до другой все же довольно большое, убийцу мальчишки описать не смогли. Ни роста, ни одежды, ни лица – ничего толком не разглядели.

– Это тебе следователь рассказал? – удивился Федор.

– Следователь. Только он ничего не рассказывал, он, наоборот, мне вопросы задавал. И еще меня запугивал. Так я по этим его вопросам и наскокам всю картинку и восстановил. – Тарасов внезапно прервал свою плавно льющуюся речь и посмотрел на Федора. – Ну, и что со всем этим делать? Как мы станем искать преступника?

– Давай попробуем в театре поговорить с людьми, вытянуть хоть какую-то информацию. Слухи, сплетни, домыслы – нам все пригодится. Ведь после гибели девушек полиция всех допрашивала, всплыли всякие детали, мелочи. Да и вообще об этих убийствах у твоих коллег наверняка сложилось какое-то мнение.

– Конечно, первое время в театре только об этом и говорили. Лишиться сразу двух актрис – это настоящая трагедия.

– Надо понять, что общего было у Светланы и Ларисы, – поставил задачу Федор. – Если, конечно, ты с твоим кастингом здесь ни при чем.

– Я ни при чем, – буркнул Тарасов.

– Тогда что, кроме участия в твоем проекте, могло их объединять? Да, они служили в одном театре, но почему убийца расправился именно с этими двумя актрисами? Что еще их связывало? Вот что нам предстоит выяснить в первую очередь.

Они свернули в переулок, к зданию театра, которое только недавно отремонтировали. Фасад так и дышал свежестью и казался удивительно нарядным.

– Вон там служебный вход, – показал Тарасов и неожиданно признался: – Я про твой магазин в Интернете прочитал. Хороший у тебя бизнес, интересный. Обязательно приеду к тебе в старых книгах покопаться.

– Я про тебя тоже информацию в Сети поискал. Слушай, ты же театральный режиссер, почему вдруг какое-то кино?

– Экспериментирую, – коротко ответил Тарасов, остегивая ремень безопасности. – Не хочу, чтобы мозги засахарились от сладкой жизни.

– А она у тебя сладкая? – усмехнулся Федор, выходя из машины и пиликнув сигнализацией.

– Была сладкая, до тех пор, пока я с участковым не познакомился, – пробормотал режиссер. – Ладно, идем. Смутно представляю себя в роли сыщика. У людей, между прочим, репетиции, все заняты. По театру просто так никто не фланирует.

– Ну, нас же не только актеры интересуют, – не согласился Федор. – В театре есть и другие полезные для нас люди – администраторы, уборщики, техники, звукооператоры, художники-сценографы… Кого-то же из них мы застанем на службе? В общем, сориентируемся на месте.

Уже через пару минут они, благодаря Тарасову, благополучно миновали охранника, поднялись на второй этаж и оказались в длиннющем коридоре, освещенном лампами в круглых толстых плафонах с рифленым стеклом. Из-за этого стекла свет рассыпался блестками, что показалось Федору удивительно красивым. Все-таки театр есть волшебство, и оно зачастую скрывается в деталях. Никогда прежде он не был в служебных помещениях и теперь с любопытством оглядывался. Ничего особенного, впрочем, вокруг не наблюдалось, особенным театр делали люди, которые здесь работали.

– Сначала зайдем к Зубову, – бросил Тарасов через плечо. – Видишь, вон дверь в его кабинет открыта, значит, сам на месте. В нашем театре он и художественный руководитель, и главный режиссер. Одним словом – небожитель.

Тарасов возглавлял их маленькую процессию, заставляя Федора семенить, поскольку его длинные ноги шагали гораздо шире, чем режиссерские. Впереди по правую руку действительно виднелась открытая настежь дверь, из-за нее доносились голоса. Возле двери, так, чтобы его не видно было из кабинета, стоял высокий седой старик с тростью. Длинное лошадиное лицо с крупным носом, глаза под тяжелыми веками, мощные руки, лежавшие на набалдашнике, – все это заставило Федора поверить, будто это и есть главреж. Однако Тарасов шепотом пояснил:

– Тройченко, почетный директор театра. Ну, ты понимаешь, почетный – значит уважаемый, но списанный по возрасту. Практически местное привидение – появляется когда и где хочет, может разгуливать по всему театру, на него никто давно не обращает внимания.

Федор подумал, как это можно не обращать внимания на такого огромного деда, но сказать ничего не успел – они подошли уже слишком близко. Из кабинета между тем донесся до них сильный женский голос, страстно что-то говоривший.

– День добрый, Игорь Акимович, – вполголоса поздоровался Тарасов. – Сам занят?

– Да вот, актриса у него, – ответил старик густым низким голосом. – Скандалить изволят.

– Которая актриса? – Тарасов пока еще не пытался заглянуть в кабинет, да и Федора держал на расстоянии.

– Марьяна Гурьева, наша новая прима.

– Да ее же приглашали только на одну роль!

Старик повел кустистыми бровями:

– А теперь будет играть и другие роли, потому что ее просят остаться.

Тут Тарасов спохватился и представил:

– Кстати, мой друг Федор Буколев, занимается антикварными книгами и вообще… антиквариатом. Пришел посмотреть на театральные реликвии. А это Игорь Акимович Тройченко, почетный директор театра. Наш старейшина. Вождь племени, можно сказать.

Старик обнажил в улыбке крупные фарфоровые зубы, сделавшись неожиданно по-настоящему устрашающим. Эдакий щелкунчик, посредством темной магии увеличившийся в размерах. А роль злого волшебника, надо думать, с успехом исполнил его стоматолог. «Наверное, в молодости этот Тройченко был чертовски красив, – подумал Федор. – Странно, что должность занимал административную. Если бы мне сказали, что он был ведущим актером, я бы сразу поверил».

Тем временем Марьяна Гурьева, актриса, находившаяся в кабинете, закончила свою пламенную речь и выскочила в коридор, решительно захлопнув за собой дверь. Федор охватил ее всю любопытным взглядом. Она была небольшого роста, субтильная, но с весьма выдающимся бюстом, красоту которого подчеркивала обтягивающая кофточка. Приятные черты лица, тонкий носик и родинка над верхней губой – не бог весть какая внешность, если бы не странная притягательная аура, окутывавшая ее, словно запах легких духов. То, как она двигалась, как смотрела, как наклоняла голову – все было удивительно приятным и заставляло сердце сладко сжиматься.

– Ах, здравствуйте! – воскликнула актриса, увидев перед собой всю честную компанию. – Тут, оказывается, очередь? Ну, так можете заходить.

– Подождите, деточка, – попросил Тройченко и взял Марьяну за запястье своей огромной узловатой клешней. – О каком таком браслете вы там спорили с Зубовым?

– Боже мой, какая разница?! – воскликнула Марьяна, с усилием вырвавшись. – Самый обычный браслет! Я надевала его на премьеру.

– Но я слышал, что прозвучала фамилия Лернер.

Тарасов с Федором молниеносно переглянулись и теперь уже гораздо более внимательно посмотрели на актрису. Ее глаза горели праведным гневом.

– Зубов решил, будто браслет раньше принадлежал Лернер. Но все это чушь собачья. Откуда бы я его взяла, спрашивается? Обычный браслет, я его купила как-то по случаю в одном магазинчике… Он мне просто понравился! Не понимаю, почему я должна отчитываться за свои собственные покупки.

И Марьяна уставилась на Тарасова, словно только что его заметила. А может, так и было. Поглощенная своими переживаниями, она, кажется, до сих пор не видела ничего вокруг.

– Привет! – сказал режиссер и улыбнулся жабьей улыбкой. Его кривой нос уполз в сторону.

Вероятно, это была какая-то особая форма приятия, потому что Марьяна Гурьева Тарасову безусловно нравилась. Федор понял это с первого взгляда.

– И тебе привет, – бросила та. – Всем вам большой привет, а я ушла!

Она круто развернулась и удалилась по коридору, возмущенно стуча каблучками. Мужчины проводили ее задумчивыми взглядами.

– Игорь Акимович, ты первый, – Тарасов указал на кабинет.

Однако почетный директор наотрез отказался заходить.

– Да я, собственно, просто мимо проходил, когда услышал, как они ссорятся. Невольно стал прислушиваться. Мне вовсе и не надо к Зубову. А вы идите, идите… Помощница Владислава Арсеньевича руку сломала, так что доступ к телу свободен.

Старик развернулся и двинулся в том же направлении, что и Марьяна Гурьева. Актриса уже скрылась, но у Федора создалось впечатление, будто Тройченко намерен ее догнать. Шел он поспешно, и его трость издавала зловещий стук.

– Пойдем, – предложил Тарасов Федору. – Раз уж пришел в театр, надо засветиться у главрежа, это обязательная процедура, как омовение рук перед обедом. Пусть уж он нас благословит, и тогда мы побродим по коридорам.

Он побарабанил по двери костяшками пальцев и, услышав приглашение войти, переступил порог. Федор шагнул в кабинет вслед за ним. За большим столом у окна сидел человек удивительной внешности. Его лысина, как карта мира материками, была покрыта старческими пятнами. «Весь в фоксах, – усмехнулся про себя Федор. – Как настоящий раритет». Лисьими пятнами или, на жаргоне коллекционеров и реставраторов, фоксами, назывались рыжеватые или бурые пятна на листах старой бумаги. «Люди тоже окисляются со временем», – решил Федор.

Впрочем, если бы не эта пятнистая лысина, Зубову никто не дал бы его лет. Когда он поднялся навстречу гостям, Федора поразила его подтянутая фигура. Да и вообще весь он дышал свежестью и силой. Здоровый цвет лица, ясные глаза, красивые руки…

– День добрый, Андрей, – поприветствовал режиссера Зубов. – Кого это ты мне сегодня привел?

Он говорил как людоед, ожидавший на завтрак очередного грибника.

– Федор Буколев, прошу любить и жаловать, – гундосым голосом ответил Тарасов. – Занимается антиквариатом.

– В основном книгами, – подсказал Федор и выдвинулся к столу, протянув руку для рукопожатия.

Зубов энергично пожал ее и в свою очередь сообщил:

– Владислав Арсеньевич Зубов, ответственный за весь этот… цирк. Нет, ну честное слово цирк. Приходит ко мне следователь с раннего утра, сует в нос старый журнал. Когда-то, много лет назад, актриса нашего театра носила, видите ли, браслет из листиков с изумрудами. А я теперь должен за него отчитываться!

– А следователю зачем этот браслет сдался? – прикинулся непонимающим Тарасов.

– Говорит, будто убитая Света Лесникова им интересовалась. Я что тут, по их мнению, слежу за бабскими побрякушками?

– А при чем здесь Марьяна Гурьева? – не отставал Тарасов, переминавшийся с ноги на ногу.

– Костюмерша донесла следователю, что видела браслет на руке Марьяны в день премьеры «Узницы короля». Ну, вот я ее и вызвал. А она, как водится, в крик! Бабы вечно кричат, как будто просто объяснить у них не получается. Или глотки у них приспособлены только для воплей? Не пойму.

– А что-нибудь новое известно об убийствах Светы и Ларисы?