Плазмоиды Палий Сергей

– Может быть, мы сможем как-нибудь договориться? – спросил Максим, чувствуя, как спина потеет под плащом.

Отправив девушку с поручениями, начальник повернулся к нему.

– Я что-то не пойму, вы мне взятку, что ль, предлагаете? – А поможет?

– Вам, видно, одним из этих шариков по башке шарахнуло. Ну неужели не понятно…

– Понятно! – взорвался Долгов. – Все мне понятно!

Он умолк, сознав, что сказать больше нечего. Потом добавил на тон ниже:

– У меня родные там… Я не знаю, что делать. Жена, дочь…

– У всех где-то родные.

– Вы за год столько не получаете, сколько я могу предложить. Прямо сейчас. Наличкой. В евро. – Максим приподнял кожаный портфель. Он успел снять внушительную сумму со счета в филиале одного из надежных западных банков, которые работают в любое время дня и ночи, будь хоть Армагеддон на дворе. Клиент для них – важнее всего прочего. – Тридцати тысяч вам хватит?

На миг в красных глазках начальника промелькнула вспышка алчности, но, видимо, он и впрямь ничем не мог помочь. Поэтому устало произнес:

– Любезный, не мешайте мне исполнять свои служебные обязанности. И душу не травите. Хотя поверьте: за год я все же зарабатываю побольше… Единственное, что могу вам посоветовать в данной ситуации: обратитесь к военным или спасателям. Возможно, их самолеты и теперь летают. Всего наилучшего…

На военном аэродроме возле Жуковского Долгова чуть не пристрелили прямо на КПП. Всех солдат и офицеров в части, само собой, подняли по тревоге посреди ночи, и они были на взводе. Часовые даже не стали слушать бредни про родственников в Симферополе, а когда Долгов предложил им деньги, то направили на него автоматы и велели проваливать подобру-поздорову. Здесь, видать, было не до шуток, поэтому Максим решил не искушать судьбу и не проверять на прочность нервы военных.

Он вернулся в город и на одном из эвакопунктов попробовал договориться с сотрудником МЧС. Тот лишь потопал, стряхнул снег, налипший на ботинки, и повертел пальцем у виска.

Да уж, таким даром убеждения, как Маринка, Долгов явно не обладал. А ведь она в считанные минуты уговорила вояк посадить ее на самолет…

Все дороги, ведущие из столицы, были либо перекрыты, либо на них образовались такие пробки, что ехать на машине было себе дороже.

На Курском вокзале народ давил на ряды бойцов ОМОНа, утомленно прикрывающихся щитами и изредка вытягивающих по заднице особо резвых желающих раздобыть билеты. В конце концов Максиму все же удалось выбить одно место в вагоне СВ до Симферополя. Для этого пришлось выложить кругленькую сумму ментам, заместителю начальника вокзала, начальнику вокзала и еще нескольким должностным лицам. Это был самый дорогой билет, по которому когда-либо приходилось ездить Долгову. Он обошелся ему в четыре с половиной тысячи евро.

Миновав оцепление, Долгов спустился в подземный переход и вышел на перрон, где ожидал фирменный поезд Москва – Симферополь. У локомотива и в хвосте состава топтались военные патрули, вооруженные автоматами и облаченные в бронежилеты. Солдаты и сержанты молча курили, с нескрываемой злобой поглядывая на пассажиров, которым посчастливилось раздобыть билет. Казалось, еще минута – и они начнут палить, не разбирая правых и виноватых, – просто потому, что им фортуна не улыбнулась, и вместо теплого чая, мягкого вагона и душевной беседы приходится торчать в наряде и завистливо смотреть, как чьи-то жирные морды нагло линяют из полуразрушенной Москвы.

Отыскав свой вагон, Максим предъявил проводнику билет, стряхнул налипший снег с промокших туфель и вошел внутрь. В коридоре пахло хлоркой и каким-то хвойным освежителем воздуха. Стояла тишина, нарушаемая лишь невнятным бормотанием, доносившимся из противоположного тамбура.

Долгов взялся за ручку и отодвинул дверь в сторону.

Но на этом сюрпризы не закончились…

Соседом по купе оказался Фрунзик Герасимов.

Оба приятеля вылупились друг на друга и хором выпалили: «А ты что здесь делаешь?!» Утомленно рассмеялись и поздоровались.

– Давно не виделись, – сказал Фрунзик, пожимая Максиму руку.

– Куда собрался-то?

– В Курск, к одной бухгалтерше. По слухам, на этот город не нападали… Год назад по Интернету познакомился с девчушкой, но в реале так и не встречались… Вот, думаю, шанс появился.

– Ну ты даешь, Герасимов! Нашел время, ловелас фигов…

– Сам куда?

– В Крым. Жена с дочкой в Алупку уехали, пока я с вами задушевные беседы вел. К кузине Маринки.

– Что с губой?

– Урод один в толпе двинул. Болит, зараза… Фрунзик, что происходит? Эти шары ведь не снаряды никакие. Они… как бы сказать… ведут себя… э-э…

– Не хотелось бы верить в это, но, кажется, Святослав был прав со своей безумной догадкой.

– Насчет плазмоидов?

– Именно.

Максим помолчал, скидывая грязный, местами изодранный плащ и доставая сандвичи, впопыхах купленные еще на вокзале.

Проводник как раз заглянул и спросил: принести чай или кофе с вафлями? Учтивый старикан в форменной одежде. Невозмутимый, словно ничего особенного не произошло несколько часов назад. Есть такой тип людей, которые служебные обязанности ставят превыше всего остального…

Редкий тип.

– Мне чай покрепче, – попросил Долгов. – Здесь есть вагон-ресторан?

– Есть. Но в нем сейчас пассажиры едут. Самые дешевые сидячие места. – Обратился к Герасимову: – А вам?

– Кофе, пожалуйста. Без сахара и без сливок.

Проводник вышел, прикрыв дверь.

Поезд тронулся.

– Будешь бутерброд? – предложил Максим.

– Давай. С нашего застолья ничего не жрал.

Он развернул бумажный пакет, достал сандвич и удовлетворенно зачавкал. Прожевав, философски изрек:

– Есть две причины, по которым москвичи страдают ожирением. Эскалаторы и бургеры.

Максим улыбнулся. Посмотрел в окно, за которым потянулся пустынный, слякотный перрон с кучами неубранного мусора. Один из патрульных сержантов со злобой швырнул окурок вслед набирающему скорость поезду и поправил лямку «калашникова» на плече…

Огни Москвы поплыли в сторону. Не только электрические, но и огни пожаров – там и тут на фоне слегка посветлевшего утреннего неба и покрытых инеем деревьев поднимались столбы дыма, подсвеченные багровым пламенем. Еще не все успели потушить: пожарных нарядов не хватало.

– Помнишь, как мы отъехали в Сибирь, собираясь найти Славу Торика? – вдруг спросил Долгов.

– Да… Да, конечно. А что?

– Столько времени прошло… Кстати, забавное совпадение. Мы тогда уезжали из города без огня, а сейчас покидаем его горящим. Что-то слишком много на наш с тобой век совпадений, не считаешь?

Герасимов отложил в сторону недоеденный бутерброд и внимательно посмотрел на Долгова своими красными от природы глазами альбиноса. Привычным движением потрепал отвислые мочки ушей.

– Ты мне только не раскисай, – проговорил он, наставительно погрозив указательным пальцем.

– Просто я устал смертельно. В двух аэропортах был… И за Маринку с Веткой волнуюсь – нормально ли добрались? Что там, в Крыму, творится? А сил даже на то, чтобы поволноваться толком, не осталось.

– Ложись-ка спать.

– Как думаешь, что им нужно?

– Думать будем, когда отдохнем. Утром. Все. Отбой.

В дверь постучали.

– Кого еще принесло? – проворчал Герасимов и потянулся к ручке.

На миг Максиму почудилось, что сейчас из прохода на них обрушится лавина из огненных шаров и сожжет заживо. Он встряхнул головой, отгоняя наваждение.

Фрунзик с усилием потянул дверь в сторону, и…

Проводник держал в руках поднос, на котором стояли два стакана в резных железных подстаканниках и блюдце с вафлями. Его старческое лицо выражало подчеркнутую вежливость, ни в коем случае не переходящую границы фамильярности. Этакий старомодный дворецкий, уважающий собственную персону чуточку больше хозяина, но привыкший знать свое место.

Некоторые вещи в России не меняются: тесные вагоны, совковые подстаканники, чрезвычайно редко встречающиеся обходительные проводники.

И это хорошо. Чертовски хорошо.

– Может, желаете чего-нибудь покрепче? – осведомился служащий.

– Нет… – ответил Максим, чувствуя, как напряжение бешеной ночи постепенно спадает. – Нет, спасибо.

Хорошее обслуживание дарит людям ощущение уюта в поездах. Уюта и иллюзии дома.

А стук колес убаюкивает лучше всякого снотворного…

…Небо пылало.

Чужое, ожившее небо рушило из своих разноцветных туч огненный дождь. От этих прожигающих насквозь капель некуда было деться – они доставали повсюду. Жалили, словно полчища жутких ос.

Он, надрываясь, кричал ввысь, чтобы неведомые силы пощадили семью, а потоки пламени срывали кожу с лица, вспыхивающие лоскуты которой даже не долетали до асфальта, рассыпаясь в прах.

Это очень больно, когда горит лицо, вскипают глаза, горячий пар врывается в ноздри, превращая трахеи и легкие в вареное месиво. Это просто невыносимо… Но еще больнее думать и представлять, как то же самое происходит с твоими близкими. Никто не в состоянии спокойно созерцать страшные образы гибели родных людей.

Никто, кроме чужого неба.

Поэтому он кричал, разрывая голосовые связки на тонкие горящие нити. Беспомощно, неистово, яростно, дико. А причудливые многослойные тучи не обращали никакого внимания на хриплые вопли, продолжая осыпать багровыми каплями Землю. Вокруг пузырился асфальт, не выдерживая жара, дрожал сухой воздух, пылали листья на деревьях, плоть слетала с человеческих костей, оставляя обугленные скелеты распадаться на части. Безумие упавшего сверху ада невозможно было остановить.

И тогда он подставил огню грудь.

Пусть лучше перестанет биться сердце, чтобы не чувствовать этой бессмысленной пытки. Пусть остановится жизнь!

Ребра лопнули, пуская желто-рдяные струи внутрь. Боль выгнула тело дугой, завертела волчком, оборвала крик, ударив чем-то тупым по вздрагивающему кадыку. С шипением вспух под ногами асфальт, пошел темно-серыми волнами в разные стороны.

И небо расступилось, нехотя обнажая далекие звезды.

Они срывались со своих мест, оставляя за собой яркие полоски света, и накрывали все вокруг изумрудной сетью.

Он смотрел вверх.

А по пульсирующему комку сердца, по красным жилкам, по содрогающимся мышцам стекали капли. Прохладные капли летнего ливня…

Долгов встрепенулся и ощутимо приложился локтем о железный крючок, привинченный к стенке купе, – боль от удара пронзила аж до шеи. Он чертыхнулся и сел, растирая руку. Через минуту взял со стола стакан с давно остывшим чаем и сделал глоток, прогоняя волглый сгусток из горла.

За окном уже стоял пасмурный зимний день.

– Много проехали? – спросил Максим, глядя, как Фрунзик натягивает куртку.

– Через пять минут Курск.

– Срубило меня наглухо. И сны вдобавок поганые снились.

Герасимов промолчал, застегивая молнию.

– Ты же сказал, что утром будем думать, – усмехнулся Долгов.

– Утро мы уже проспали. Поздно думать. – Фрунзик тоже улыбнулся. Пригладил белобрысую шевелюру и натянул шапку. – Не знаю, Макс, встретимся ли еще… Видишь, что на свете творится. Давай прощаться, что ли.

Колеса громыхнули на стрелке. Приближалась станция.

– Давай прощаться, – нахмурившись, согласился Долгов.

– Пусть тебе повезет, – крепко пожимая его руку, сказал Фрунзик.

Качнуло. Почувствовалось, как поезд начал притормаживать.

– Пусть, – вновь согласился Максим.

– Если что – номер мой у тебя есть. Как связь наладится, звони обязательно. Маринке с Веткой привет передавай. И…

Герасимов внезапно осекся и махнул рукой. Он стремительно вышел в коридор, оставив Долгова любоваться закрытой с громким хлопком дверью.

Состав скрипнул междувагонными сцеплениями и наконец замер.

Только сейчас Максим понял, что неуловимо изменилось во Фрунзике…

Друг постарел.

В Белгороде в купе ввалилась барышня в пушистом манто. С порога она расплылась в улыбке, обдавая Максима легким коньячным перегаром и ароматом дорогого парфюма. Подкрашенные голубоватой тушью глаза лучились энергией и жизнерадостностью.

– Привет, – бросила барышня, скидывая манто. – Меня зовут Настя. Можно Ася.

– Максим. – Долгов невольно скользнул взглядом по выпуклостям под блузкой.

– В Харьков?

– Дальше.

– А кто тебе губу разбил?

– Мудак один…

– Хм… Почему ты такой бука? Даже не помог даме раздеться.

Долгова подобная манера беседы с незнакомым человеком всегда ставила в тупик. Даже вызывала некоторую неприязнь.

– Извини. В тех местах, откуда я родом, небольшие проблемы, – сухо сказал он.

– А откуда ты? С Курска?

– Из Москвы.

– О-о… – с непонятной интонацией произнесла Настя. – Бутики-мутики, клубы модные, дорогие авто… А какие в первопрестольной могут быть проблемы?

«Она что, наркотой ко всему прочему обдолбалась? – заподозрил Максим. – Какие проблемы! Да никаких, черт побери, все замечательно!»

Вслух он ничего не сказал, чтобы не давать назойливой дамочке лишнего повода развить диалог.

Не дождавшись ответа, девушка бросила сумочку на столик, стянула сапожки и забралась на мягкую полку, обхватив колени руками. Встряхнула головой, рассыпая пепельные волосы по плечам, и предложила:

– Давай выпьем, Макс.

– Вот что, Настя… – начал было Долгов.

– Ася, – поправила она, лукаво взглянув на него. – Мне нравится, когда меня называют Асей.

Максим почувствовал, как в животе затрепетала предательская прохлада, стекая все ниже и ниже. Он поспешно отвернулся к окну и уставился на проплывавшие мимо поля, покрытые унылой снежной мутью. Заставил себя с отвращением подумать: «Похотливая самка».

– Чего ты дуешься? – нахмурила лобик Настя.

– Слушай, – раздраженно обернулся Максим, – ты и впрямь не знаешь, что произошло?

Девушка извлекла из сумочки маленькую бутылочку коньяка и приложилась. Поперхнулась, закашлялась, глаза заблестели.

– Нет. А что произошло? Я в Харьков еду к тетке. В Белгороде меня парень кинул, вот и захотелось мальца развеяться.

Долгов даже не нашелся, что ответить. Видимо, мадам действительно была не в курсе трагических событий. Что ж, в неведении счастье.

Настя перегнулась через стол и протянула ему бутылочку:

– Глотни. Расслабься. Что-то ты слишком напряжен.

– Я не напряжен, – почти зло сказал Максим, беря бутылочку и ставя на стол. – А тебе советую: хватит пить.

– У-у… Еще и правильный. У меня никогда не было правильных мальчиков.

Она вдруг слезла с полки, ловко щелкнула фиксатором на двери и села рядом с Максимом. Одним движением сорвала с себя блузку, под которой вместо бюстгальтера обнаружились две обнаженные груди с розовыми бляшками сосков.

Долгов тупо моргнул, слегка опешив в первую секунду.

– Ну, чего уставился? Женщины не видал? – Настя раскраснелась, от чего подведенные голубыми тенями глаза заблестели вконец дьявольски. – Не стоит всегда только глазеть да глазеть… Кое-что нужно потрогать. Хочешь попробовать маленькую Асю на вкус?

До Максима наконец дошла вся нелепость ситуации. Он отшатнулся, упершись спиной в оконную раму, решая: на словах послать пьяную девку или оттолкнуть. Тянуло оттолкнуть, хотя бы на миг ощутив упругость этой груди…

– Будешь меня трахать? – наигранно надув губки, поинтересовалась Настя и тут же полезла целоваться.

Долгов с силой отстранил ее, упершись в горячие плечи. Перед глазами возникло улыбающееся лицо Маринки…

Неожиданно вагон мотнуло, и поезд стал резко замедлять ход. Настю приложило о стену, и она ошарашенно взглянула на Максима из-под пепельной челки.

– Ты что, кретин, стоп-кран дернул?

– Ничего я не дергал!

Тормоза еще громче засвистели где-то внизу. Стакан с недопитым чаем съехал и опрокинулся, оставив на бежевой Настиной юбке неприглядное темное пятно. Она взвизгнула, словно это был кипяток, и зашарила рукой в поисках блузки.

Состав со скрежетом остановился.

Глухо ухнуло. Через несколько секунд – еще раз. Звук доносился из-за стены, словно кто-то в соседнем купе открывал бутылки с шампанским.

Оттолкнув вполголоса матерящуюся девушку, Максим потянул за ручку дверь и выглянул в коридор. Оказалось, что многие пассажиры высунулись полюбопытствовать, почему поезд так резко остановился. Проводник вышел из своего закутка и спокойно сказал:

– Пожалуйста, займите свои места, уважаемые пассажиры! В связи с введенным чрезвычайным положением могут быть несколько ужесточены таможенные формальности. Нет абсолютно никакого повода для волнения.

– Что значит – ужесточены? – пробубнил рыхлый взлохмаченный мужчина лет сорока, выходя на ковровую дорожку в коридор.

– Займите свое место, почтеннейший, – терпеливо повторил проводник, направляясь в другой конец вагона.

– Что там? – капризно поинтересовалась Настя, подергав Долгова за свитер.

– Ничего. Таможня.

– Уже? – Она прильнула к прохладному стеклу. – Странно. Обычно досматривают на станции Казачья Лопань… А мы еще до нее не доехали.

Снова глухо ухнуло. На этот раз громче.

Сначала Максим не понял, что произошло, – лишь в груди появилось трепещущее предчувствие надвигающейся беды…

Ухнуло дважды.

Пожилой проводник резко остановился, не дойдя метров трех до двери, ведущей в тамбур, и медленно взялся рукой за поручень. На его спине, чуть выше поясницы, в форменной куртке образовалась рваная дыра размером с полкулака, из которой хлынула кровь. Теплая красная струя забрызгала джинсы какой-то девицы, выскочившей в коридор. Она с непониманием посмотрела на проводника, так и продолжающего стоять, придерживаясь правой рукой, и молча вернулась в свое купе.

Спустя мгновение оттуда раздался пронзительный визг.

Проводник наконец упал.

– Что за безобразие?! – возмущенно крикнул взлохмаченный мужчина, высовывая голову. – Это по меньшей мере неуважитель…

Ухнуло.

Мужику снесло половину черепа. Его рыхлое тело неестественно изогнулось, свалилось на ковровую дорожку, заливая ее кровью, и затрепыхалось в конвульсиях.

Возле противоположного тамбура возникла суматоха. Ритмично заухало. Кто-то заорал:

– Стреляют!

Вдребезги разлетелось одно из боковых стекол. Середина коридора вмиг оказалась забита народом, в панике разбегающимся в разные стороны. Тех, кто устремился налево, разметало автоматной очередью и бросило разодранной в клочья кучей на остальных…

Долгов схватил свой портфель с остатками наличности и с остервенением дернул забившуюся в угол Настю за рукав блузки. Ткань затрещала и разъехалась по шву.

– Ты что творишь?! – завопила она, гневно сверкнув глазами.

– Жить хочешь, дура? – выцедил Максим. – Тогда быстро бежим отсюда. Там какие-то маньяки из «калаша» всех подряд валят!

Девушка, продолжая гневно зыркать на него, схватила сумочку и принялась стаскивать с вешалки-плечиков свое манто.

– Спятила? Брось ты эту шкуру!

– Я те дам «шкура», – прошипела Настя. – Полторы тысячи стоит!

В коридоре продолжало ухать. Пассажиры визжали и стонали на все лады. Сердце Максима колотилось, как после спринтерской пробежки, но мысли были на удивление четкими и ясными. Он быстро принял решение.

– Я ухожу. Останешься – погибнешь.

Мимо открытой двери пролетел молодой парень с изрешеченной в багровое месиво грудью и с гулким стуком грохнулся рядом. Его рука безжизненно зацепилась за разодранный край занавески, и было видно, как из пробитой навылет кисти течет вязкая кровь.

Настя уставилась на труп с каким-то детским недоумением, продолжая машинально натягивать манто…

Долгов понял, что медлить больше нельзя, если он хочет выжить и добраться до Маринки. Спасать пьяную девку было уже некогда…

Чтобы выбраться наружу, проще всего было бы высадить стекло, но под рукой, как назло, не нашлось ничего тяжелого…

Ползком Максим покинул купе и стал быстро передвигаться в сторону правого тамбура, не вставая с карачек и норовя не потерять портфель. Под ладонями и коленками он то и дело чувствовал что-то теплое и липкое, но старался не опускать голову и смотреть только вперед, на спасительный прямоугольник двери. Сзади звучали выстрелы и стоны людей, сливающиеся в жуткую какофонию наступающей на пятки смерти.

Добравшись до тамбура, Долгов все же позволил себе на миг оглянуться…

Настю, выскочившую в состоянии аффекта прямо на центр коридора, длинной очередью буквально разрезало надвое вместе с дорогим манто.

Весь потолок, уцелевшие стекла, стены, пол были в темных пятнах. Вагон превратился в бойню… По трупам шагали трое в кожаных комбинезонах и добивали раненых точными выстрелами. Они не скрывали лиц. Сумрачных, усталых, неподвижных лиц палачей, выполняющих свою работу. Один из них хорошо поставленным баритоном произносил время от времени:

– Храм человеческий спасти. Бездну, геенну огненную отвести. Церберов умервсти.

И добавлял что-то на латыни.

Максима чуть не стошнило при виде религиозных психопатов, что стреляют в кровавую кашу, выискивая еще живых. Какими садистами нужно быть, чтобы вырезать целый вагон невинных?

Нелюди! Выродки под личиной суровой добродетели, возомнившие себя очередными спасителями!

Долгов с трудом поборол возникшую в ногах слабость и поднялся. Нужно было бежать. Он в ответе за две жизни – жены и дочери. И пусть хоть весь мир сгинет в безумии Армагеддона, но эти две самые дорогие жизни он должен спасти! Их плоть и дух!

Он рванул ручку двери на себя, заметив, как ладонь вдруг покрывается ледяной корочкой. Испуганно отдернул руку. Почудилось? Возникло ощущение, что когда-то у него уже было подобное видение…

Сзади знакомо ухнуло, и пуля визгливо срикошетила прямо возле плеча Максима. Он шарахнулся в сторону и, присев, открыл дверь.

Между вагонами было холодно. Иней покрывал стальные сочленения, резиновые буфера, кабели. Долгов хотел было заскочить в следующий тамбур, как вдруг заметил, что стекло с той стороны заляпано кровью. Неужто и в соседнем вагоне такая же резня?

Ему сделалось жутко, и мысли на миг потеряли стройность, рассудок помутился. Захотелось сесть, прислониться спиной к твердой резине и подождать, пока все не образуется само собой…

Звякнуло.

Пробитая пулей дырка в двери оскалилась вывернутыми бритвенной розочкой краями. Максим встряхнулся и принялся приподнимать наслаивающиеся друг на друга железные половицы, по которым обычно ходят между вагонами. В образовавшееся отверстие в принципе мог пролезть человек его комплекции, но свитер явно зацепился бы за какую-нибудь деталь…

Шаги сумасшедших убийц уже раздавались рядом.

– Храм человеческий спасти. Бездну, геенну огненную отвести. Церберов умервсти…

Долгов почувствовал, как адреналин хлынул в кровь, швырнул вниз портфель и полез между мерзлыми сочленениями ногами вперед. Неожиданно рука соскользнула, и он провалился в дырку по пояс. По расцарапанной ноге потекла кровь, и брючина сразу прилипла к телу.

– Ну же… – скрипнув зубами, прошептал он. – Давай… давай, сучка…

Когда двери с обеих сторон распахнулись, Максим уже свалился между рельсов, оставив обрывки свитера на ржавом зазубренном каркасе. Полуголый, в кровище, он быстро пополз под составом, краем глаза отмечая, как пули крошат в щепу шпалы на том месте, где он только что находился. Сверху донеслись недовольные голоса, приглушенные стальными перекрытиями.

Долгов прополз еще метров пятнадцать, больно шарахнулся головой о генератор, подвешенный к брюху вагона, и выскочил на заметенную снегом насыпь. Нога подвернулась, и он покатился под откос, рискуя переломать все конечности к чертовой матери. Но, влетев в канаву и почувствовав, что не только не покалечен, но и до сих пор в сознании, Максим вздохнул с облегчением. Не обращая внимания на обжигающий кожу снег, он подхватил портфель и побежал перпендикулярно путям не разбирая дороги. В тот момент ему хотелось только одного: подальше убраться от этого бессмысленного кровопролития…

В течение следующего часа Долгов понял, что если интенсивно двигаться, то колючие комья снега, сыплющиеся с веток на голые плечи и спину, более чем терпимы…

Главное – не останавливаться.

«М2. ХАРЬКОВ 37» – гласила белая надпись на синем указателе. Дорога была пустынна, вечерняя поземка гоняла по асфальту острую ледяную крупу. Сумерки сдвигали пространство, словно лесополосы по краям трассы медленно сжимались, готовые вот-вот раздавить случайного путника.

Вдалеке показались два желтоватых зрачка фар. Максим, дрожа от холода, замахал рукой приближающемуся грузовику, но машина объехала его, как чумного. Прошелестели шины, и мелькнули рдяные габаритные огоньки сквозь белесую муть, снежным облаком летящую вслед за КамАЗом. Через минуту гул движка затих.

Держа портфель с деньгами под мышкой, Долгов двинулся по направлению к границе с Украиной. Он надеялся, что блокпост расположен не очень далеко, иначе организм просто-напросто не выдержит мороза. Ветер усиливался, стегая его по голым плечам и спине, исцарапанной ветками. Пораненная нога перестала кровоточить, но при каждом шаге боль пронзала нервы до самого бедра, не давая идти быстрее. Разбитая накануне губа распухла еще сильнее. Мобильной связи до сих пор не было.

Через пару километров мимо промчалась еще одна машина, на сей раз – легковушка. Едва завидев бредущую в полумраке фигуру, водитель вдавил «тапку» в пол и набрал скорость…

Таможенного блокпоста так и не было видно. К тому же Максиму вдруг пришло в голову, что, если фанатичные маньяки изуверствуют на железной дороге, почему бы им не оказаться и на автомобильной трассе… Перед глазами до сих пор явственно стояла картина: разгромленный проход вагона, пласты трупов и Настя, которую разрывает в клочья вместе с дорогим манто… Она, бесспорно, была пьяной бестолочью и шлюхой, готовой раздвинуть ляжки перед первым встречным, и все равно девчонку было жалко.

Огненный дождь будто бы породил бестий, превратил людей в зверей за считанные часы.

Через некоторое время Максим почувствовал, что левая рука ниже локтя немеет. Он остановился, бросил портфель на обочину и принялся растирать снегом предплечье. Боли уже не ощущалось – лишь противное покалывание. Это был очень плохой признак: не хватало ему только обморожение схлопотать…