Гладиатор по крови Скэрроу Саймон

Глава 33

По прошествии трех дней Семпроний осматривал остатки лагеря рабов, спустившись со своей свитой на берег, где чинили оставшиеся корабли. Исправные суда хлебного флота подняли паруса еще вчера, направившись с грузом прямо в Рим, куда хлеб придет как раз вовремя, предотвращая голод и не подавая плебсу лишний повод для бунта. Несмотря на облегчение и радость по поводу спасения дочери, Семпроний пребывал в ожидании неприятностей, неизбежных после столь серьезного восстания на острове. Сенатор почти не сомневался, что награда императора за спасение хлебного флота, а значит, и поддержание мира на улицах Рима, окажется скудной. Во время ночной атаки были потеряны четыре корабля, и чиновники, ведающие имперской житницей, непременно будут искать ответственных за материальные потери при освобождении флота. Какие-либо официальные взыскания были попросту неизбежны. Семпроний вздохнул. Зачастую пребывание на службе Риму не сулило благодарности, и ему приходилось искать удовлетворение в том, что он, как мог, послужил императору, хотя и утратил при этом четыре корабля.

Впрочем, потеря хлебных судов была наименьшим из зол, размышлял он. Пройдут годы, прежде чем провинция Крит оправится от последствий землетрясения и последовавшего за ним бунта рабов. Хотя мятеж был подавлен, еще оставались связанные с ним неприятные дела. Люди центуриона Фульвия не проявляли снисхождения к мятежникам, и трупы их до сих пор хоронили в огромных ямах, вырытых в каменистой почве вокруг залива. Их были тысячи — мужчины, женщины, дети. Уцелевших в цепях отправляли назад в Гортину под охраной самых жестокосердных из легионеров, не проявлявших никакой жалости к тем, кто брел по дороге или падал на ее обочине. Семпроний миновал вереницы пленных рабов на пути в Оло: цепочки несчастных, с понурыми лицами возвращавшихся в рабство после короткого мгновения возвращенной свободы. Их ожидал особый лагерь за стенами города, пока не будут установлены и извещены прежние владельцы. Если таковые окажутся погибшими, рабы отойдут императору и будут проданы с аукциона. Собранные деньги, за вычетом внушительных комиссионных аукционисту, отправятся в Рим, в имперскую сокровищницу. Семпроний едко улыбнулся при мысли о том, что восстание принесет доход кое-кому в Риме.

Куда более тяжелая участь ожидала тех рабов, кто был уличен в качестве зачинщика, либо взят с оружием в руках. Их оставили в Оло дожидаться отправки в Рим, где их ждала смерть на арене. По слухам, Клавдий намеревался устроить гладиаторский спектакль в искусственном озере, вырытом за пределами Рима: постановку битвы при Акциуме[57] между уменьшенными в размерах кораблями и тысячами осужденных, исполнявших роли обеих сражающихся сторон. Семпроний не сомневался в том, что вклад Крита в спектакль будет принят с одобрением, и пленным мятежникам назначат роли, оставляющие им мало шансов на выживание.

Семпроний весьма сожалел о том, что Аяксу удалось бежать. Его следовало пытать и предать смерти перед глазами его последователей. С него следовало взыскать плату за все бесчестья, нанесенные им дочери сенатора… взыскать с процентами. Пока до его слуха доносились милосердно сдержанные подробности ее пребывания в плену, да и Катон не вдавался в детали относительно условий их заточения. Семпроний был благодарен ему за это. Сенатор запрещал воображению заполнять пробелы в отчете Катона. Это было невыносимо болезненно и доставляло ему такое горе, которого он не знал после смерти жены, второго человека после дочери в его жизни, которую он беззаветно любил.

Однако Юлия была жива и здорова, чем Семпроний и утешал себя. Она находилась в лагере Катона в Оло. И это сделало особенно неприятным сенатору тот приказ, который он вынужден был послать Катону. Однако он понимал, что обязан как можно быстрее послать погоню за Аяксом. Император потребует этого. Посему центурионам Макрону и Катону надлежало взять след Аякса и захватить его в плен или убить вместе со сторонниками. Теперь, когда кризис завершился, Семпроний аннулировал временное возведение Катона в трибуны, и молодой человек возвратился к прежнему рангу. Его приказ извещал Макрона и Катона о том, что они действуют со всеми полномочиями от лица правителя Крита, и все встреченные ими римские чиновники должны оказывать обоим всю возможную помощь. Аякса с его бандой следовало истребить со всей возможной полнотой и безжалостностью, так, чтобы все жители империи узнали, какая участь ждет рабов, восставших против своих господ. Для преследования были выделены две либурны из эскадры, которой командовал Бальб, и две центурии легионеров. Центурион Фульвий уже нажаловался легату в Египет и, вне всякого сомнения, попытается рассорить их. Плохо это, очень плохо, подумал сенатор. Он-то будет вечно благодарен Петронию за поддержку, и уже поклялся Юпитеру Лучшему и Величайшему в том, что однажды расплатится со старым другом за помощь.

Направившись прямо в штабную палатку, Семпроний встретил там дочь. После нежных объятий, сенатор отстранил ее на расстояние вытянутой руки, разыскивая в ее глазах признаки боли и незаживающей раны. Юлия только улыбнулась в ответ.

— Со мной все в порядке, отец. Правда, в порядке. И не надо смотреть на меня такими глазами.

Семпроний вновь прижал ее к себе, поскольку не доверял себе самому, не верил, что сумеет сдержать готовую пролиться слезами радость, переполнявшую его сердце. Наконец он разжал объятия.

— А теперь скажи, где находится твой жених?

— Внизу, у воды; они с Макроном следят за загрузкой своих кораблей. — Умолкнув, Юлия посмотрела на отца. — Неужели он должен плыть? И так скоро?

— Ты знаешь, что должен, — твердым тоном ответил Семпроний. — Это его долг.

— Долг. — Юлия печально улыбнулась. — Вечно этот долг. Его проклятие, я бы сказала.

Сенатор печально улыбнулся:

— Да, вечное проклятие тех, кто служит империи за честь и за совесть, моя дорогая. Пойдем же, отыщем его.

Обе либурны находились за поврежденными судами хлебной флотилии, и, подъехав к военным кораблям, Семпроний и Юлия увидели, что погрузка заканчивается. Оставшиеся в одних рубахах легионеры вносили на корабли запасное оружие, панцири, провизию и воду, поднимаясь на корабли по узким трапам, спущенным с бортов на мелководье. Макрон и Катон, стоя на берегу, обменивались замечаниями, контролируя погрузку и делая пометки на большой навощенной табличке. Заметив приближение правителя и его свиты, оба отсалютовали.

Спешившись, Семпроний подошел к ним.

— Рад видеть тебя снова, Макрон. А я уж боялся, что навсегда лишился этого удовольствия.

Макрон заметно похудел, и лицо его все еще шелушилось после долгого пребывания на солнце. Шагнув вперед, он принял протянутую к нему руку Семпрония.

— Меня не так просто убить, господин. Так было всегда и будет впредь.

— Рад слышать это!

Они обменялись улыбками, после чего Семпроний повернулся к Катону.

— Ты не станешь возражать, если я сперва обменяюсь парой слов с Макроном, прежде чем поговорю с тобой?

— Нет, господин, — ответил Катон, слегка нахмурясь, и повернулся к Юлии. — Можешь пока посидеть рядом со мной.

Они направились к последней партии грузов, сложенной на берегу, и опустились на песок. Юлия припала головой к плечу Катона, он обнял ее за плечи. Какое-то мгновение они просто молчали, слишком глубоко осознавая неизбежность разлуки. Наконец Юлия произнесла:

— Это нечестно.

— Нечестно.

— Ты хотя бы представляешь, сколько продлится твое отсутствие?

— Это зависит от Аякса. Но я вернусь в Рим сразу же, как только он будет захвачен в плен или убит. Клянусь тебе.

Юлия молча кивнула, и Катон понял, что девушка старается не выдать свои чувства. Время от времени он оглядывался на сенатора и Макрона, углубившихся в оживленную беседу. Держа ветерана за руку, Семпроний как будто бы старался убедить его в справедливости своей точки зрения. Сперва Макрон обнаруживал некоторые колебания, но, наконец, бросив короткий взгляд на Катона и недолго подумав, согласился, и они обменялись рукопожатиями.

— Катон! — окликнул его Семпроний.

Они с Юлией поднялись и подошли по песку к сенатору. Макрон был очень серьезен, на лице Семпрония угадывалась озабоченность.

— Мне пришлось принять трудное решение, Катон, которое, возможно, сначала покажется тебе непосильным, — начал Семпроний. — Однако, по моему мнению, новое твое задание будет иметь больше шансов на успех, если ты примешь на себя командование.

— Я? — удивился Катон, посмотрев на сенатора и переведя взгляд на Макрона. — С чего вдруг?

— Так говорит сенатор, — ответил Макрон. — И он прав. Я согласен с ним.

— Но почему? — Ситуация была неприятна Катону. Он всегда полагал, что все грядущие годы ему суждено служить под началом Макрона. И это казалось ему вполне естественным. Макрон научил его всем тонкостям солдатского дела. Опыт и личные достоинства Макрона-солдата Катон всегда ставил себе примером, когда нуждался в таковом. Он повернулся к Семпронию. — Господин, я польщен, но не могу принять это назначение. Макрон превосходит меня.

— Во многом превосходит, — согласился Семпроний. — Но это задание потребует большей тонкости, более широкого кругозора, чем чисто солдатское дело. Вот почему я выбрал тебя. — Он засунул руку в небольшой кисет, висевший у него на поясе, и извлек из него свиток. — Вот письмо о возведении тебя в ранг префекта.

— Префекта? — изумился Катон. Этот ранг открывал ему путь к командованию когортой ауксилариев.

— Конечно, назначение должен утвердить император, — продолжил Семпроний. — Однако надеюсь, что я сумею убедить Клавдия сделать назначение постоянным. Ты заслужил это повышение более, чем кто-либо другой. Поздравляю.

Они обменялись рукопожатиями, после чего Макрон шагнул вперед.

— Мне также хотелось бы поздравить тебя… — и он с кривой улыбкой добавил: — Господин.

Слово это вонзилось в Катона как нож. Неправильное слово, неестественное в устах Макрона. Он заставил себя улыбнуться в ответ.

— Спасибо тебе… спасибо за все.

Кивнув, Макрон указал большим пальцем на дальнюю либурну.

— Мои ребята готовы. Если ты не против, я спущу корабль на воду, господин?

— Да, — кивнул Катон. — Действуй, как знаешь…

Макрон вздохнул, погрозил пальцем, повернулся и направился к трапу своего корабля.

— Хороший человек, — проговорил Семпроний. — Тебе повезло с таким другом.

— Я это знаю, господин.

Повернувшись к Катону Семпроний на мгновение умолк.

— Как думаешь, куда мог направиться этот гладиатор?

— Выйдя в море, его корабль повернул на юг, господин. В сторону Африки.

— Понятно. — Семпроний кашлянул и сделал шаг назад. — Ты получил приказ, префект, так что исполняй.

— Да, господин! — Катон встал навытяжку и отсалютовал.

Повернувшись к берегу, он увидел, что погрузка закончена. Прощаться с Юлией ему придется на людях. Катон взял ее за руки, ощущая, что они дрожат, хотя Юлия, как могла, скрывала готовые пролиться слезы. Нагнувшись, он коротко поцеловал ее в губы, лишь мимоходом прикоснувшись к ним своими губами, потом выпустил ее пальцы, поднялся по трапу и приказал триерарху выводить корабль в море.

Стоя на небольшой задней палубе, Катон наблюдал за тем, как моряки, корабельная пехота и легионеры столпились на корме, чтобы задрать кверху нос корабля; гребцы готовили весла. Наконец запела флейта, задавая ритм, весла сняли корабль с песка и вывели на глубокую воду. Как только они отошли от берега, триерарх отпустил корабельную пехоту и моряки разошлись по местам. Триерарх обратился к Катону:

— Какие будут приказы, господин?

Катон глянул на палубу, понимая, что сейчас на него внимательно смотрят люди, которых ему предстоит вести на одно из самых трудных и опасных дел в их жизни. Он прочистил глотку.

— Передайте на второй корабль, что мы выходим в море и, как только оставляем залив, берем курс на Африку.

— Есть, господин.

Триерарх сложил рупором руки, чтобы передать приказ через разделявшее корабли расстояние, и Катон повернулся к берегу. Сенатор и его дочь еще стояли там, где он расстался с ними, и Семпроний помахал, заметив, что Катон смотрит на него. Осознавая свой новый ранг и ответственность, новоиспеченный префект отсалютовал ему и отвернулся. В этот самый момент он дал себе клятву в том, что оправдает доверие сенатора и, что более важно, своего друга Макрона. А еще поклялся в том, что не даст себе успокоиться, пока гладиатор не будет убит, и только после этого позволит себе вернуться к Юлии.

Послесловие автора

Этот роман начал свою жизнь на Крите несколько лет назад. Исчерпав очевидный перечень древних греческих городов, я воспользовался представившейся возможностью посетить руины римского города Гортины, разрушенного сильнейшим землетрясением в середине первого века нашей эры. Открытые для обозрения руины занимают небольшую часть древнего города, находящуюся у подножия акрополя. Остальной город прикрыт полями по другую сторону главной дороги, и, только побродив по оливковым рощам, можно понять, насколько большой и впечатляющей была некогда столица провинции.

Расхаживая среди руин, я вдруг понял, что время этого землетрясения в точности совпадает со временем возвращения Макрона и Катона после приключений в Сирии и Иудее. Что, если они оказались замешанными в хаос, возникший на острове после землетрясения? И какое воздействие подобное событие могло оказать на провинцию Крит? Обдумывая последствия, я понял, что природная катастрофа чаще всего приводит к социальным потрясениям. К обыкновенному в таких случаях оскудению природных ресурсов, нарушению закона и порядка добавлялся вопрос о том, как пребывавшие на острове рабы отреагируют на возможность избавиться от своего униженного положения. Так мне пришла в голову мысль о восстании рабов. Но чтобы оно могло иметь хотя бы временный успех, рабам был нужен харизматический лидер — какой-нибудь воин. Естественным образом этот ход предполагал гладиатора. Однако мне нужен был человек, который ненавидел бы Рим вообще и Макрона с Катоном в частности. Мне потребовалось несколько недель, чтобы найти своего злодея. Обыкновенно, застряв с обдумыванием сюжета, я беру собаку и направляюсь на прогулку к руинам римского города Venta Icenorum, находящегося примерно в миле от моего дома. На половине пути вокруг его стен я вспомнил Аякса, его горе после казни отца, и жуткую участь раба, ожидавшую его в финале «Пророчества орла». Так я получил героя, в сердце которого темное пламя ненависти будет гореть особенно жарко.

Рабство как таковое играло важную роль в обществе и экономике Римской империи и предшествовавшей ей республики. Масштабное распространение власти Рима на Средиземноморье, происшедшее в III веке до нашей эры, привело к порабощению огромного количества мужчин, женщин и детей покоренных народов. В конце столетия третью часть населения Италии составляли рабы. Многие из них были заперты в огромных поместьях, постепенно сделавшихся особенностью сельского пейзажа, так как богачи скупали небольшие фермы, приходившие в запустение, пока их хозяева годами воевали на границах империи.

Нередко рабы влачили чрезвычайно тяжелое существование. Абсолютное большинство их было обречено на тяжелый труд в условиях лишений и жестокой дисциплины. В особенности так происходило с теми, кто работал, часто скованные одной цепью, в рудниках, на стройках и в полях. Существовали две категории рабов: принадлежащие частным владельцам и государству. Последние считались более удачливыми, так как их реже продавали и им было разрешено владеть собственностью. Рабы частных владельцев считались принадлежащими к familia хозяина; если они прислуживали в домашнем хозяйстве, то становились частью familia urbana, в то время как те, кто работал в поле, подпадали под определение familia rustica. Условия жизни и тех и других могли оказаться жуткими. Некий состоятельный римлянин, Публий Ведий Поллион развлекал своих гостей тем, что бросал рабов в бассейн, полный мурен. Но это очевидный садист. Более характерный пример рабовладельца представляет нам римский историк Плутарх, описывающий человека, который порол своих рабов за любую малую провинность и пытался насадить среди них атмосферу мрачной подозрительности и недоверия.

Посему не стоит удивляться тому, что с первых дней рабы отвечали своим господам открытым неповиновением, попытками побега (многие из которых оказывались удачными) и нередкими восстаниями, причем некоторые из них представляли серьезнейшую опасность для Рима, особенно те, что происходили на Сицилии, и то, которое возглавил Спартак на Итальянском полуострове. Ошибочно будет предполагать, что среди рабов существовало некое универсальное стремление к сопротивлению. Любая тенденция к возникновению своего рода классового самосознания ослаблялась значительным количеством факторов. Во-первых, рабы не представляли собой однородной массы в плане происхождения и языка, и этим фактором активно пользовались хозяева, старясь разделять соотечественников. Во-вторых, рожденные в рабстве не знали, не осознавали, что лишены свободы, и не имели отечества, куда могли бы вернуться. В-третьих, сам институт рабства носил иерархический характер, и сравнительно преуспевавшие рабы отделяли себя от прочих вместо того, чтобы образовывать для них нечто вроде руководящих кадров.

Как следствие, большая часть восстаний носила изолированный характер и заканчивалась простым грабежом. Однако если событие носило более универсальный характер и затрагивало большинство рабского населения, тогда создавались условия для более амбициозной формы восстания. Поэтому я решил, что землетрясение на острове Крит могло создать именно такие условия, которые способствуют возникновению подобного мятежа. При наличии такого предводителя, как Аякс, подобное восстание могло представить собой огромную угрозу для империи — тем примером, который оно подавало другим рабам. Память о великом вожде рабов, гладиаторе Спартаке, могла заново вспыхнуть в сердцах и мыслях рабов Рима.

Сражения гладиаторов были одной из традиций, которые римляне унаследовали от этрусков. Первоначально гладиаторский бой представлял собой форму человеческого жертвоприношения на похоронах, однако в лихорадочной атмосфере последних лет республики честолюбивые политики стали видеть в них средство завоевания поддержки населения. А первый император Август создал практику проведения гладиаторских боев для развлечения римского плебса. Его преемники продолжали в том же духе, зачастую устраивая зрелища, в которых гибли тысячи гладиаторов. В число последних брали плененных воинов, осужденных преступников; существовали даже добровольцы, решившие добиться славы и состояния на арене. Обучение производилось в закрытых гладиаторских школах, в которых рекруты в суровых условиях набирались силы и ловкости, прежде чем их начинали готовить к определенным ролям (в случае Аякса — тяжеловооруженного бойца). Некоторые гладиаторы добивались огромной популярности на арене, подобно современным боксерам или кинозвездам, и могли даже выйти на свободу, однако большинство их было обречено на тяжелые увечья и смерть. Подобные обстоятельства оправдывают Спартака и ему подобных, сумевших по иронии судьбы с успехом использовать свою подготовку против бывших хозяев.

Наконец, некоторых читателей удивит то, что я не упоминаю остров, именуемый теперь Спиналонга. Объясняется это тем, что в самом раннем историческом описании острова отмечается, что прежде он представлял собой конец полуострова Колокита, из этого я и исходил.