Гладиатор по крови Скэрроу Саймон
Купец сделал выпад в сторону ближайших к нему рабов и с опаской потрусил рядом с передовым фургоном. Склонившись к нему, Макрон ухватил его за руку и помог взобраться на скамью возницы.
— Вот, бери вожжи. И не гони… Смотри, чтобы скорость была такой, чтобы за тобой могли угнаться не только фургоны, но и люди. Понятно?
Аттикус кивнул, все еще тяжело дыша после напряжения боя. Взяв вожжи в одну руку, он крепко стиснул в другой древко своего оружия. Подождав мгновение, чтобы попасть в шаг, Макрон тяжело соскочил с фургона. Оказавшись на земле, он выпрямился и достал меч из ножен.
— Двенадцатая Испанская! К фургонам!
Солдаты вспомогательной когорты и добровольцы, похватавшие оружие живых и раненых, образовали редкую цепь вокруг возов, и колонна продолжила движение по дороге размеренным шагом. Рядом держались и рабы, остававшиеся на расстоянии длины копья от края телег. Некоторые из них начинали подхватывать с земли камни и швырять их в римских солдат. Неровные звуки ударов импровизированных снарядов о металл сопровождали колонну на всем пути к руинам виллы. Отбросивший свой щит Макрон старательно уклонялся от замеченных камней, однако один из них все-таки ударил его в плечо. Везло не всем лишенным доспехов добровольцам: Макрон видел, как один из них получил камнем по голове. Несчастный вскрикнул, прижал ладонь к виску и сошел с дороги. К нему немедленно подскочил раб, державший в руках молот, и обрушил свое орудие на беднягу, превратив череп в кровавую кашу мозгов и костей.
Миновав виллу, они продолжили свой путь к перекрестку дороги на Гортину. Рабы все не отставали. То и дело они нагибались к земле за камнями и кидали их в идущих римлян. Солдаты вспомогательной когорты со своей стороны не опускали щитов, а когда позволяла ситуация, отвечали меткими бросками. Путь отряда Макрона отмечали трупы и тела раненых рабов, среди которых осталась горстка солдат и горожан.
— Долго еще они будут преследовать нас? — спросил Аттикус, пригнувшийся к коням на месте возницы.
— Пока не надоест, — отрывисто бросил Макрон, пригибаясь к земле, чтобы забрать щит у одного из своих людей, упавших в голове колонны. Крупный камень попал в колено этому человеку, и он, скрипя зубами от боли, опустился на землю. Макрон повернулся к ближайшим из своих людей.
— Помогите ему забраться в фургон!
Те вдвоем потащили стенающего солдата к задней части воза и помогли ему взобраться наверх, Макрон тем временем прикрывал их своим щитом. Тем временем град камней ослабел, и центурион заметил, что рабы отступили. Сотнях в двух шагов от дороги, на основании обрушившейся стены, стоял человек, выкрикивавший приказы рабам. В отличие от всех остальных, он был в кожаном доспехе с поручами и в кожаном подшлемнике. На переброшенной через плечо перевязи висел меч. Позади него стояли еще несколько человек в подобном обмундировании. Когда рабы собрались перед ним толпой, он приступил к указаниям: решительными жестами указал в сторону дороги, и отряд рабов немедленно бросился к ней. Остальные вернулись к колонне и возобновили свое занятие, забрасывая ее камнями различного размера. Однако на сей раз они избрали новую цель, сконцентрировав свое внимание на передовом фургоне.
— Они целят в животных… в коней и мулов! — сообразил Макрон. — Прикрыть их!
Солдаты обступили по бокам животных, впряженных в первый воз, стараясь самым лучшим образом защитить их. Однако мишени были слишком большими, и то и дело, получив очередной удар, несчастная тварь ржала и дергалась в упряжи. Аттикус изо всех сил старался сдержать коней, но из-за частых остановок колонна теперь едва ползла. Макрон в негодовании скрипел зубами, вполне осознавая, что убежавшая к главной дороге часть рабов, вне сомнения, готовит новое нападение. Посмотрев на небо, он понял, что уже вечереет. Если они не ускорят шаг, то вполне возможно, что ночь встретит их на дороге в Маталу в окружении врагов. Если такое случится, тьма станет на сторону рабов.
Макрон вновь посмотрел на предводителя восставших. Тот шел возле тропы в сотне шагов от центуриона, время от времени останавливаясь и наблюдая за продвижением своей армии, по-прежнему старавшейся по возможности замедлить продвижение фургонов.
— Думаешь, все будет по-твоему, приятель? — буркнул Макрон, поворачиваясь к своим людям. — По моему слову первые три десятка следуют за мной. Быстро, прямо, производя как можно больше шума. Приготовьтесь…
Напрягая мышцы, Макрон неторопливо шагал по дороге, наблюдая и выжидая, дожидаясь того мгновения, когда нападающие рабы совсем обнаглеют. Некоторые из них с презрительными ухмылками и оскорблениями подбегали к колонне футов на десять, прежде чем бросить камень в солдат. Макрон дождался, пока несколько человек оказались совсем рядом с колонной — со своими метательными снарядами и оскорблениями, — и набрал воздуха в легкие.
— Вперед! — Он бросился с дороги на рабов, отчаянно работая ногами. — Бей их, ребята! Смерть им!
С гортанным рыком солдаты его обрушились на рабов, продвигаясь в сторону их вожака. Ближайшие из нападавших повернулись и бросились наутек, в спешке мешая друг другу. Трое из них, споткнувшись, повалились в жесткую траву. На мгновение задержавшись, Макрон пронзил мечом одного из них, пытавшегося подняться и уже вставшего на четвереньки. Меч глубоко ушел между лопаток неудачника, и раб рухнул плашмя, едва Макрон вырвал клинок и бросился вперед, вопя во весь голос. Силы рабов, пусть и не обремененных панцирями подобно солдатам вспомогательной когорты, подтачивал изнурительный многолетний труд; среди них были и немолодые люди. Так что римляне косили их без труда и пощады. Макрон вместе со своими людьми бежал вдоль дороги, убивая всякого, кто попадался им навстречу.
Вражеский предводитель извлек меч и приказал своим сподвижникам остановиться и сопротивляться. Стоявшие возле него хорошо вооруженные люди сомкнулись вокруг своего вождя, достали мечи и приготовились к схватке. Когда первые из беглецов оказались возле него, предводитель яростно обругал их. Встретив такой свирепый отпор, они повернулись к римлянам лицом, образовав грубое подобие строя, способного сопротивляться даже столь разношерстным оружием. У некоторых в руках были одни только подобранные с земли камни, другие стояли перед солдатами вспомогательной когорты с пустыми руками.
Макрон решил, что три его десятка добились всего, чего можно было достичь за счет внезапности. Дальнейшее преследование врага только утомит их, а теперь, когда рабы повернулись к ним лицом, эффект неожиданности оказался полностью утраченным. Тяжело дыша, центурион остановился.
— Двенадцатая, стоять! Стройся возле меня, ребята!
Вырвавшиеся вперед его люди прекратили погоню и торопливо собрались вокруг Макрона. Горстка сорвиголов успела забежать подальше, прежде чем они увидели выжидавший вражеский строй. Тут они остановились и отошли на надежное расстояние от врага, прежде чем трусцой присоединиться к своим товарищам, выстроившись в одну линию по обе руки центуриона.
— Живо! — закричал им Макрон. — Живо… как только можете!
Один из рабов выкрикнул оскорбление вслед отступавшим римлянам, однако кровь, стучавшая в ушах Макрона, помешала ему вдуматься в смысл ругательства. К брани присоединились новые голоса, и буквально за мгновение воздух наполнился презрительными воплями, насмешками и свистом рабов, провожавших отодвигавшихся римлян. Отступая к основной колонне, Макрон не мог сдержать язвительной улыбки. Вопреки поднятому гвалту, рабы отнюдь не стремились бросаться вслед за римлянами и прогонять их обратно к фургонам. Должно быть, то же самое ощущал и их вожак, понимавший, что возможность для контратаки вот-вот ускользнет из его пальцев. Окликнув приближенных, он зашагал вперед сквозь непоседливую массу рабов в сторону солдат, призвав остальных следовать за ним. Они выходили вперед сперва по одному, а затем уже толпой направились в сторону уступавших в числе римлян.
— Вот дерьмо, — выругался Макрон. — А я думал, что они нескоро оправятся от испуга.
Глянув через плечо, он заметил, что колонна успела продвинуться вперед за время их короткого и отчаянного натиска. Теперь его солдаты поравнялись с последним из фургонов, а остальные десятки центурии выполняли приказ, держась возле животных, увлекавших вперед возы.
— Хорошо, ребята! — гаркнул Макрон. — По моему приказу поворачиваемся и бежим к последнему фургону. Там становимся в арьергард… Исполняй!
Повернувшись на месте, они пробежали пять десятков шагов свободной земли, отделявшей их от конца колонны. За спиной римлян рабы с радостным воплем бросились в погоню за Макроном и его людьми, перепрыгивая через убитых собратьев. Как только солдаты вспомогательной когорты оказались возле последнего фургона, Макрон повернулся и выставил вперед щит. Солдаты выстроились по обе стороны от него, образовав плотную стену щитов, готовую принять на себя натиск нападающих. Первый из рабов ударил в щит Макрона грубой дубиной. Мгновение спустя в бой вступили уже все его люди, отражая удары, коля мечами, отступая, оставаясь рядом с возами. Предводителя рабов Макрон заметил справа от себя, вступившим в поединок с крепким солдатом когорты. Раб пытался обнаружить брешь между щитами, чтобы нанести удар своим мечом — прекрасно украшенным мечом гладиатора, блиставшим под вечерним небом. Солдат сделал выпад, и раб непринужденно уклонился в сторону, прежде чем ответить собственным выпадом, едва не попав в лицо римлянину; острие чиркнуло по наличной гарде. Раб посмотрел в сторону Макрона, на мгновение их взгляды пересеклись. В глазах врага промелькнул огонек узнавания, Макрон в этом не сомневался.
После этого серией яростных ударов раб отогнал своего противника к самому борту воза. Солдат слишком поздно заметил опасность, и сплошной деревянный диск колеса поверг его на землю и прокатился по его телу, ломая бедра и позвоночник, оставив на лице несчастного изумленное выражение. Рот его открылся и закрылся, руки задергались, началась агония.
Односторонний характер боя еще раз напомнил о том, что дорога позади последнего фургона была усеяна телами павших рабов, среди которых осталось только трое солдат когорты. Главарь восставших рабов отозвал своих людей, и, закончив погоню за римлянами, они, тяжело дыша, остановились возле него, провожая взглядами колонну, громыхавшую по дороге на Гортину. Когда колонна отошла от рабов шагов на сто, Макрон опустил меч в ножны и направился вдоль возов, проверяя своих людей и состояние коней и мулов. Камни и камешки различной величины нанесли множество синяков и ссадин людям и животным, однако движение вперед продолжалось.
— До дороги осталось совсем немного, ребята! — попытался подбодрить своих людей Макрон. — Эти ублюдки получили урок и больше не будут досаждать бойцам Двенадцатой Испанской.
Однако он поторопился. Едва фургоны и рабов разделило надежное расстояние, предводитель восставших повел своих людей вперед, держась вровень с колонной римлян. Макрон настороженно приглядывал за ними, однако, когда оказалось, что расстояние это никто не собирается сокращать, ему пришлось удовлетвориться тем, что каждый шаг приближал его подчиненных к безопасной Матале. Прикидывая перспективы, он считал, что у них есть хорошие шансы пробиться в город и еще несколько дней кормить горожан Маталы привезенным на возах хлебом и маслом.
— Господин!
Макрон повернулся на голос и увидел, что один из его людей забежал перед колонной на небольшой пригорок. Он размахивал копьем, чтобы привлечь внимание Макрона.
— Что там у тебя?
Вкатившись на этот пригорок, первый воз остановился на месте, Аттикус поднялся со скамейки возницы и уставился вперед на дорогу. Макрон пробежал мимо фургонов.
— Почему стоим, дурак? Какого хрена ты остановился?
— Смотри сам! — Аттикус указал рукой вперед.
Поравнявшись с первым возом, Макрон посмотрел в указанном направлении. С пригорка он видел дорогу на Гортину, находившуюся едва ли не в сотне шагов, и насыпь, поднимавшуюся к ней от той колеи, на которой они находились. Перекресток занимала толпа рабов, посланных, чтобы преградить путь колонне. Выковыряв из дороги несколько каменных плит и спешно срубив немного деревьев, они успели соорудить примитивную баррикаду. Макрон прикинул на глазок, что возле перекрестка собралось более двух сотен рабов, и еще две сотни двигались следом за фуражирами. Ловушка оказалась надежной. Конечно, такая баррикада не могла остановить солдат Макрона, однако фургоны не смогут продолжить путь, пока ее не уберут. Узкая насыпь намекала на то, что объехать баррикаду не удастся: на крутом склоне возы могли опрокинуться. Альтернатива была проста: либо бросить фургоны и возвратиться в Маталу с пустыми руками, или же, продолжив движение, попытаться прорваться через заслон и одновременно отбиться от нападающих с тыла. Если колонна застрянет, Макрона и его людей окружат и по одному перебьют.
— Что будем делать? — спросил Аттикус. — Что скажешь, Макрон?
— Дерьмо, — выругался сквозь зубы центурион. — Продолжаем движение. Захватываем баррикаду, убираем ее и прорываемся к городу. Матала погибнет без еды. Вперед!
Глубоко вздохнув, Аттикус ударил коней вожжами. Дернувшись, его повозка сдвинулась с места. После недолгой паузы за ней последовали остальные возы и сомкнувшие щиты солдаты вспомогательной когорты. Приближаясь к баррикаде, Макрон видел, как мрачные рабы готовились к обороне, выставляя в сторону римлян грубо отесанные жерди и вилы. Некоторые складывали возле себя подходящие для броска камни. Глянув через плечо, Макрон увидел, что второй отряд рабов прибавил шагу, стремясь приблизиться к охраняемой им колонне. Нас ждет кровавая передряга, отметил он, и шансов на благополучное возвращение в Маталу с фургонами, едой и людьми становится все меньше и меньше. Однако другого выхода нет, подумал отрешенно ветеран. Единственный путь к безопасности пролегает через эту баррикаду. Чуть наклонив голову, Макрон покрепче сжал меч, ровным шагом направляясь в сторону врага.
И вдруг мятежники, державшиеся слева от колонны, отвернулись от приближавшихся повозок и уставились на ведущую в Маталу дорогу. Мгновение спустя некоторые из них начали пятиться, а потом, побросав наземь свое оружие, первые из них бросились наутек через поле к ближайшей масличной роще. Паника молниеносно охватила всю толпу, и еще до того, как римляне добрались до баррикады, возле нее не осталось ни одного раба.
— Владыки Тартара, что там еще?
Фургоны остановились, и Макрон повернулся к дороге. Как только грохот колес и скрипучий солдатский шаг утихли, он уловил новый звук — далекий гром конской поступи, приближавшейся по дороге. Из-за поворота дороги показались погонявшие лошадей первые всадники в красных туниках и галльских шлемах. В руках их были копья, щиты заброшены за спину. Возглавлял направлявшийся к перекрестку отряд воин в пластинчатом доспехе… На голове его красовался шлем центуриона, султан которого развевал ветер.
— Наши! — просиял Макрон. — Наши!!!
Рассыпалась и вторая, гнавшаяся за фургонами, банда рабов. Лишь их предводитель и его спутники оставались на месте. Увидев приближающихся всадников, главарь восставших коротко глянул на фургоны. Соприкоснувшись взглядом с Макроном, он с насмешкой отсалютовал гладиаторским мечом, а затем присоединился к остальным рабам, улепетывавшим к сулящей спасение оливковой роще.
Макрон вновь повернулся к приближавшимся всадникам, перешедшим с галопа на рысь и приблизившимся к баррикаде. Предводитель всадников осадил коня и аккуратно объехал край препятствия, приблизившись к фургонам.
— Центурион Макрон, — послышался знакомый голос. — Какого рожна ты тут делаешь?
— А, это ты, Катон! — рассмеялся Макрон. — Слава богам! А ты-то за каким хреном сюда пожаловал?
Глава 11
— Семпроний послал меня за тобой и Юлией, — пояснил Катон и, спрыгнув с коня, скривился, наступив на раненую ногу. Неловко ступая, он подошел к другу и пожал руку Макрона. — Мы нужны ему в Гортине.
Заметив его хромоту, ветеран кивнул:
— Что это там у тебя, парень?
— Один ублюдок пырнул в бедро, но жить буду.
Глянув через плечо Макрона на фургоны, Катон заметил раненых среди людей и животных.
— Я заметил рабов с дороги. Похоже, что они путались у тебя под ногами.
— Не то слово, — отозвался Макрон. — Просто сами бросались на мечи. Вот уж не думал, что рабы способны так упорно сражаться. Кстати, Гортина находится с той стороны от нас. А ты приехал из Маталы.
Катон кивнул:
— Я сначала побывал там. Центурион Портиллус сообщил мне о том, куда ты направился. Мы с сенатором проезжали здесь несколько дней назад и видели взбунтовавшихся рабов. Вот я и подумал, что лучше лично убедиться, что с тобой все в порядке.
— Ну, что ж, теперь все в порядке. — Макрон указал на турму[25] всадников-эквитов,[26] оставшуюся по ту сторону завала. — А эти откуда?
— Четвертая Батавская ала,[27] расквартированная возле Гортины. Во время землетрясения они потеряли половину коней и больше сотни людей. Учитывая все опасности на дороге, сенатор предоставил нам эскорт.
— Опасности? Так, значит, рабы разгулялись не только здесь?
— Нет. — Катон понизил голос. — Рабы взбунтовались вдоль всего южного берега острова. В основном в крупных поместьях, но среди них есть беглые и из городов. Следовало ожидать, что они постараются воспользоваться ситуацией. Нам сообщили о нескольких нападениях бунтовщиков на фермы и мелкие поселения. Они даже напали на отряд, который Семпроний выслал для охраны поместий на дороге из Гортины.
Катон кивнул в сторону остановившейся позади Макрона колонны:
— Но это? Тебе следовало взять с собой целую сотню.
Он посмотрел в сторону деревьев, среди которых засели рабы. Горстка их маячила на опушке, с опаской наблюдая за римлянами.
— Они наглеют. Нам следует как можно скорее вывести твою колонну на дорогу в Маталу.
Несколько батавов преградили путь возможному нападению из оливковой рощи, в то время как остальные спешились, чтобы помочь людям Макрона расчистить дорогу. И в скором времени колонна уже громыхала по дороге в Маталу, а батавы ехали в две цепочки по обеим сторонам повозок, чтобы отразить любую возможную атаку. Отдав коня на попечение одного из своих людей, Катон шел рядом с Макроном.
— А как обстоят дела в Гортине? — спросил последний.
— Неважно. Город не настолько разрушен, как Матала, но почти все старшие чиновники и офицеры погибли или получили ранения из-за обрушения крыши в доме правителя.
— Правитель еще жив?
Катон покачал головой:
— Умер через несколько часов после нашего прибытия. Но, может, лучше было бы, если бы он погиб на месте.
— Как так?
— Бедняга сильно страдал, но главная беда в том, что он передал власть одному из своих людей — Глабию.
— Догадываюсь… Глабий наслаждается властью и не намеревается уступать ее Семпронию.
Катон сухо улыбнулся:
— Именно. А поскольку он окружил себя друзьями и целым войском телохранителей, то может диктовать свои условия. Поэтому сенатору пришлось пойти на компромисс. Теперь он делит власть с Глабием, который правит в Гортине, в то время как Семпроний распоряжается в остальной части провинции.
— Вот здорово, — нахмурился Макрон. — Этого нам не хватало. Междоусобной войны за власть между двумя политиками на развалинах мира.
— Правильно. Но все это ненадолго, — продолжил Катон. — Семпроний разослал послания во все находящиеся на острове когорты и гарнизоны, где описал ситуацию в Гортине и сообщил, что принял на себя временное командование всеми войсками. Как только они окажутся на нашей стороне, у Глабия не будет оснований упираться. Тогда мы сможем справиться с рабами и восстановить порядок.
— Легче сказать, чем сделать. Если остальные рабы будут вести себя так же, как эта вот банда, тогда нас ждут тяжелые времена, Катон. Поверь мне. Если их правильно вооружить и обучить, эти бунтовщики превратятся в крепкий орешек.
— Семпроний сомневается в этом, — ответил Катон. — По его мнению, их можно не опасаться до тех пор, пока среди них не появится вожак.
— Уже появился. Я видел его. — Перед мысленным взором Макрона предстал человек, которого он видел раздающим приказы рабам. — Достойный противник. Наверняка гладиатор. И вот что еще.
— Что?
— Похоже, он знает меня.
— В самом деле? — Катон приподнял брови.
— Да, мы встретились с ним глазами. И он узнал меня… Это ясно как день.
Катон мгновение помолчал.
— А ты его узнал?
— Не думаю, — нахмурился Макрон. — Сомневаюсь. Должно быть, мы с ним встречались, но где и когда? Но точно не в легионах. Он молод. Не старше тебя, я бы сказал. И, судя по шрамам на лице, побывал в паре-тройке сражений.
— Тогда, может быть, он — профессиональный боец, скажем, гладиатор. Таких на острове немного, поэтому, вернувшись в Гортину и расспросив кого надо, мы довольно скоро узнаем, кто он. Тем не менее, если он и впрямь гладиатор и командует бандой рабов, которая напала на тебя, тогда ты прав: перед нами встает проблема.
— Проблема? — сухо хохотнул Макрон. — Мы находимся в провинции, опустошенной землетрясением и самой распревысокой, трижды долбаной волной, которую мне приходилось видеть в своей жизни. Правитель и почти все его клевреты мертвы. Народу суждено голодать, если только кто-то не поделится запасами съестного. На всем острове едва ли найдется горстка опытных солдат, а теперь у нас еще в окрестностях завелся новый Спартак…[28] и ты говоришь, что у нас проблема. Не могу не восхититься тем, что в легионы до сих пор набирают самых смышленых и лучших. Вот и все, что я могу сказать.
Катон пожал плечами:
— Могло быть и хуже.
— Неужели? И как именно?
— Мы могли бы снова оказаться в Британии.
Недолго помолчав, Макрон прикусил губу и сдался:
— Всегда ты так.
— Вопрос состоит в том, чего наш общий друг-гладиатор надеется добиться своим восстанием? — принялся размышлять вслух Катон. — В данный момент он свободен, как и все его последователи. Первый порыв должен был увести его в горы — подальше от нового пленения и наказания. Рабы должны понимать, что дело только во времени… рано или поздно за ними будет послано сильное войско. Однако землетрясение все переменило. Теперь здесь есть за что бороться.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты сам сказал это, Макрон. У нас есть только горстка людей, на которых мы можем положиться. Нам надо оборонять руины городов, руки наши заняты поддержанием порядка и необходимостью накормить уцелевших. Нам сейчас не до рабских восстаний, какими бы мелкими они ни казались. Если этот гладиатор сумеет уговорить присоединиться к нему других беглецов, не говоря уже обо всех прочих, оставшихся у своих хозяев рабах, то кто может сказать заранее, куда заведет честолюбие этого человека?
Обдумав сказанное, Макрон поджал губы:
— Ты хочешь сказать, что он может замахнуться на весь остров?
— Кто знает? Он способен на это. Однако он может и попытаться заключить сделку с Семпронием, чтобы освободить себя и друзей.
— Сенатор не пойдет на это! — фыркнул Макрон. — Если Рим начнет освобождать взбунтовавшихся рабов на Крите, кто сможет сказать, куда заведет нас такая политика? Семпроний никогда не согласится на такое предложение.
— Конечно. А когда он не согласится, наш гладиатор окажется перед сложным выбором. Если он сдастся, тогда главари будут распяты. И это будет всего лишь началом казней. Поэтому ему придется искать какую-то возможность бежать с Крита — или заняться нами. Вот тут-то и кроется настоящая опасность. Если мы не получим подкреплений, он нас одолеет. А если он вырежет нас…
— Вот дерьмо! Это попросту невозможно. — Макрон расхохотался. — Как только в Риме узнают о том, что здесь произошло, сюда немедленно пришлют армию.
— Вне сомнения. Но к этому времени зло будет уже содеяно. По империи прокатится известие о том, что рабы на Крите восстали и отобрали остров из рук своих господ. Такой пример вдохновит рабов в каждой провинции, находящейся под властью Рима. Вот в чем на самом деле проблема. Семпроний не может позволить себе выпустить власть из своих рук. Да и мы тоже, кстати. Если запахнет жареным, можешь не сомневаться, император постарается найти виноватых. Неужели ты думаешь, что его остановит главная политическая фигура на Крите? Семпроний первым пойдет под топор, и, по моему мнению, мы, в свою очередь, окажемся недалеко от него.
— Экое дерьмо… но ты прав, — пробормотал Макрон, бросив взгляд на далекий холм, где небольшой отряд рабов еще следовал за колонной. — Ну, почему это мы всегда оказываемся в самом дерьме? Всегда мы с тобой?
Посмотрев на своего друга, Катон улыбнулся:
— Однажды я уже задавал тебе этот вопрос.
— В самом деле? И что я сказал?
— Ты посмотрел на меня полными чистой доброты глазами, как у тебя это водится в обычае, и сказал… — Кашлянув, Катон достаточно точно воспроизвел интонацию, с которой Макрон общался с самыми тупыми из своих рекрутов: — Почему мы? Потому что мы здесь, парень. Вот почему!
Макрон посмотрел на Катона:
— Прямо так и сказал?
— Именно. Тогда я решил, что этот афоризм стоит запомнить. Сказано в чисто стоическом духе…
— Скорее в дерьмовом духе. И если я еще раз скажу что-то подобное, ты имеешь право пнуть меня в задницу.
— Ну, раз ты настаиваешь…
Новых нападений на приближавшуюся к Матале колонну уже не последовало. В сгущавшихся сумерках следившие за римлянами рабы повернули назад и растворились среди опускавшихся на ландшафт теней. Перед въездом в город Макрон предпринял последнюю предосторожность. Во время короткой остановки на Аттикуса снова надели цепи, приковавшие его к скамье возницы. Вожжи принял один из ауксилариев. Аттикус ожег Макрона яростным взором и, подняв ногу, потряс тяжелыми звеньями железной цепи.
— С чего бы это вдруг, центурион? Я не заслужил подобного обхождения после всего, что было сделано сегодня.
— Ты принес нам пользу, — согласился Макрон. — Однако ты — отпетый смутьян, и в данный момент я не могу допустить, чтобы ты сеял дерьмовые бредни среди жителей Маталы.
— Я рисковал своей жизнью ради того провианта, который ты везешь в своих повозках!
— Прости. Сам знаешь, какая у леопарда шкура… пятнистая. Пока я не могу доверять тебе. Время еще не пришло.
— А когда оно придет?
— Когда я решу, и ни мгновением раньше.
— А теперь ты скажешь, что оставляешь меня в цепях ради блага моего народа?
— Твоего народа? — хмыкнул Макрон. — Это когда ж эти люди стали твоим народом? Ты говоришь то, что хочешь сам, а не то, что думают они. А теперь будь добрым арестантом, ладно? Мне не хотелось бы прибегать к другим методам убеждения. — Он сжал ладонь в кулак. — Я выразился понятно?
— Твоя угроза чрезвычайно красноречива, — прохладным тоном ответил Аттикус. — Сейчас я в твоей власти, Макрон, но когда ты освободишь меня, я отплачу тебе… отплачу с процентами.
— Ну, конечно. Я даже рассчитываю на это. — Макрон шлепнул по крупу ближайшего к нему коня из упряжки, везшей первый воз, и животное шагнуло вперед. Ауксиларий щелкнул кнутом, и вся упряжка тронулась с места. Прозевавший движение Аттикус повалился спиной на мешки с зерном, уложенные за спиной возницы, вызвав смешок Макрона.
— А ты не слишком жесток по отношению к нему? — спросил Катон.
— Возможно, — Макрон пожал плечами. — Однако я не могу допустить никакого риска до тех пор, пока мы не овладеем ситуацией.
— Кто знает, сколько придется ожидать этого?
Колонна обогнула последний поворот дороги, и перед обоими центурионами открылись руины Маталы и лагерь беженцев. Заметив тяжело груженные возы, наверху которых сидели раненые, они принялись окликать друзей и родных и поспешили из своих палаток и навесов к дороге. Увидев поток людей, хлынувший по склону, Катон бросил взор на редкую цепочку пехотинцев и всадников.
— Декурион![29] — обратился он к командиру турмы. — Прикажи своим людям окружить возы. Не позволяй этим людям приблизиться к ним.
— Да, господин! — Отсалютовав, декурион повернулся к своим людям, отдавая им приказание.
Всадники направили своих коней на обочину дороги, преградив путь к фургонам приближающейся толпе. Катон посмотрел вперед. До рампы, ведущей к воротам акрополя, оставалась еще половина мили. На дорогу перед колонной высыпали первые горожане. Встав рядом с возницей передового фургона, Макрон приложил к губам сложенные рупором руки.
— Эй, с дороги!
После недолгих колебаний горожане отошли на обочину и замерли, пожирая возы голодными глазами. Сзади к ним подходили все новые и новые люди, и давление толпы начало выталкивать стоявших в первых рядах на дорогу. Возница первого фургона инстинктивно потянул на себя вожжи, замедляя ход, чтобы кони не потоптали ближайших к ним горожан.
— С дороги! — вновь завопил Макрон. — С дороги, проклятущие!
Когда стоявшие первыми попытались отступить, исполняя приказ, сзади в толпе раздались гневные крики тех, кто опасался не попасть к раздаче еды. Макрон повернулся к декуриону:
— Возьми восьмерых людей и очисть дорогу.
— Да, господин! Следуйте за мной. — Декурион легко тронул пятками бока коня, направив его шагом вперед; за ним последовали его всадники, расходившиеся веером по обе руки от своего командира.
Они приближались к толпе, и Катон уже видел испуг на лицах старательно пытавшихся отодвинуться назад горожан. Паника распространялась по плотной толпе как лесной пожар… Люди бросились врассыпную от коней всадников декуриона. Макрон повернулся к вознице и буркнул:
— Следуй вровень с ними.
Под сухой треск кнута фургон стронулся с места, загрохотав по мощеной дороге к развалинам городских ворот. Катон, ауксиларии и добровольцы прибавили шагу, продвигаясь вперед мимо обступившей колонну враждебно настроенной толпы.
— Проклятые римляне! — погрозил из толпы кулаком человек в разорванной тунике. — Они хотят все забрать одним себе!
Гнев его подхватили сограждане, и воздух немедленно наполнили злобные крики и насмешки. Молодая мать подняла своего младенца повыше, так чтобы его видали всадники, и пронзительным голосом закричала, что ребенок ее вот-вот умрет, если его не накормят досыта. Катоном владело желание успокоить толпу, обещать всем, что еда будет делиться по-честному, однако он сразу понял, что этот жест окажется бесполезным. Голос его утонет в царящем вокруг колонны шуме, и поэтому сам он покажется толпе слабым.
Отвлеченный криками толпы, он не сразу заметил, что Аттикус пробирается к сложенным на передовом фургоне мешкам с зерном. Когда цепь остановила его, Аттикус упал на живот и таким образом сумел дотянуться до задней стенки повозки. Отвернувшись от толпы, Катон обнаружил, что Аттикус лежит на животе, вытянувшись во весь рост.
— Что он там делает? — спросил один из ауксилариев, шедший возле Катона.
Опершись ногами, Аттикус толкнул руками самые задние мешки с зерном.
— Остановите его! — крикнул Катон, бросаясь к повозке. Однако было уже слишком поздно. Самый верхний из мешков, перевалился через край и шлепнулся на дорогу, раскрывшись при приземлении. Зерно потекло на дорогу с тихим и быстрым шипением. Второй мешок уже валился следом за первым, когда, поравнявшись с фургоном, Катон вспрыгнул наверх. Увидев, что Аттикус старается столкнуть еще один мешок, он со всей силой наступил на его руку. Подбитая гвоздями кованая подошва впилась в плоть грека, и, закричав, он попытался другой рукой столкнуть сапог Катона. Нагнувшись, молодой центурион подхватил третий мешок, не позволив ему упасть. Но прежде чем он успел что-то сделать, в толпе послышался взволнованный вопль, и, скользнув между коней, один из мужчин начал горстью набирать зерно в подол своей рубахи. К нему немедленно присоединились другие, и напор толпы, пытавшейся добраться до просыпанного зерна, оттеснил ауксилариев в сторону.
Наклонившись, Катон с яростью заглянул в глаза Аттикусу и стиснул рукой его горло.
— Попробуй сделать хоть что-то еще в этом роде, и клянусь, я немедленно перережу тебе глотку. Понятно?
Задыхаясь, Аттикус кивнул. Катон на мгновение усилил хватку, чтобы подчеркнуть серьезность своих намерений, и посмотрел на возню позади повозки. Первый фургон еще двигался вперед, пользуясь пространством, расчищенным декурионом и его людьми. Однако отчаянный напор толпы, ринувшейся к зерну, разделил вереницу возов на две части, заставив остановиться остальные три фургона и их охрану.
Повернувшись к Макрону, Катон крикнул:
— Езжайте дальше! Я займусь остальными возами.
Макрон кивнул, и центурион спрыгнул на землю, переступил на месте, чтобы сохранить равновесие, и достал меч. Пробившись ко второму возу, он неподвижно замер перед копошащейся над просыпанным зерном толпой.
— Ауксиларии! Ко мне! Стройся клином!
Катон остановился посреди дороги, и солдаты Двенадцатой построились клином за его спиной. Убедившись в том, что люди его готовы, он набрал полную грудь воздуха и во всю глотку крикнул:
— Щиты ста-авь, копья к бою!
С грохотом древки копий ударили в ободья щитов, составленное из железных наконечников острие обратилось в сторону толпы.
— Ша-агом! — гаркнул Катон, задавая ритм. — Раз… два… раз… два!
Клин ровным шагом приближался вперед, и лица в толпе начали оборачиваться к наступающему строю. Хватая последние горсти зерна, горожане пытались протиснуться в безопасное место.
— Нас убьют! — прозвучал пронзительный голос, и с полными паники воплями горожане разбежались перед наступающими солдатами. Катон крикнул через плечо:
— Фургоны — вперед! Не останавливайтесь, пока мы не доберемся до акрополя.
За спиной грохотали колеса, Катон размеренным шагом шел вперед, сапоги ауксилариев топтали рассыпанное зерно. Перед самым строем какой-то старик, споткнувшись, упал на землю и пытался подняться на ноги, один из солдат движением щита отбросил старика в сторону. Тяжко рухнув на колено, тот свернулся клубком и застонал, держась за ушибленный сустав. Ауксиларий опустил копье, направив острие в старика, но Катон остановил его движением меча.
— Не надо! Пусть живет… переступи через него.
Старика оставили лежать на земле, и когда возы приблизились к нему, тот в ужасе уставился на сотрясавшие землю прочные колеса тяжелых фургонов. Кони аккуратно переступили через лежащего, однако ужас его никак не мог воздействовать на колеса, и Катон, оглянувшийся на тонкий, полный муки крик, с облегчением увидел, что старик все-таки сумел в последний момент вывернуться из-под колеса. Центурион продолжал свое движение по дороге, и задержавшиеся на ней горожане стремились убраться подальше от смертоносных наконечников копий.
Уже перед самыми разрушенными воротами из толпы вылетел камень, ударившийся в щит всадника. Через мгновение за ними последовали другие, чередуясь с комками грязи и навоза, брызги которого разлетались вокруг.
— Не обращать внимания! — рявкнул Катон. — Вперед!
Арьергард колонны втянулся в город и продолжил свое движение по главной улице, уже расчищенной от обломков организованными Макроном рабочими бригадами. Некоторые из горожан увязались следом за ними, все еще бросая в солдат все, что попадалось под руку, но, наконец, сдавшись, они отступили и повернули к своим шатрам, выкрикивая последние оскорбления. Макрон ожидал их на откосе, ведущем к воротам акрополя. Увидев Катона, как раз смахивавшего грязь с плеча, Макрон горестно улыбнулся:
— Что я говорил… Мы всегда в дерьме по самые уши.
— Не скажу, что получил удовольствие, однако мы доставили фургоны в безопасное место, — заметил Катон. — Хватит еды хоть на какое-то время.
— После чего нам придется выйти из города и повторить операцию, — Макрон повернулся к первому фургону и ткнул пальцем в сторону Аттикуса. — Отлично сработано, приятель. Едва не развязал кровопролитие среди своих же собратьев. Доволен?
Аттикус затряс головой:
— Моей вины здесь нет.
— Есть, и еще какая. Если бы ты не выкинул эту штучку, никаких хлопот у нас не возникло бы. — Макрон дал знак двоим своим людям. — Этого обратно в тюрьму. И не кормить следующие два дня.
— Что?!
— В порядке компенсации за выброшенное тобой на землю зерно.
Когда Аттикуса в цепях спустили с фургона и увели, глянув в сторону лагеря беженцев, Катон устало покачал головой:
— Мало нам мятежников на свою голову, так еще и свои горожане во враги лезут.
— Сын мой, благодарностей мы не дождемся, — согласился Макрон, жестом предложив остальным повозкам подниматься к воротам акрополя. — И, невзирая на это, обязаны делать все возможное ради спасения этих людей.
— Ты прав, — ответил Катон и, помолчав несколько мгновений, негромко добавил: — Не хотелось бы говорить так, но если мы не получим никакой помощи извне, причем без особой задержки, в провинции воцарится полный хаос… кровавая баня. И мы почти не способны помешать этому.
Глава 12
— Как, по-твоему, Портиллус годится для такой работы? — спросил Катон, когда они на следующее утро выехали из Маталы. Позади обоих центурионов ехал кавалерийский эскорт. Юлия сидела рядом с возницей в небольшой повозке, находившейся посреди колонны всадников.
— Он знает, что надо делать, — ответил Макрон. — Вечером я отдал ему все необходимые распоряжения. Кормить народ. Удерживать подальше от города восставших рабов. Дело простое. С ним способен справиться даже Портиллус. Если случится что-либо неожиданное, пусть посылает гонца в Гортину и просит указаний. В любом случае, ему не придется иметь дело с Аттикусом.
Макрон кивнул в сторону колонны, в хвосте которой между двумя крепкими всадниками ехал этот нарушитель спокойствия.
— Что ты намереваешься делать с ним?
— Он отважен и стоек, а если научится держать язык за зубами, его можно будет зачислить в Гортине в одну из когорт.
— А если он не согласится?
— В таком случае я предложу ему на выбор другой вариант. Либо ты берешь в руки копье, либо остаешься в цепях.
— С твоей стороны это честное предложение, — кивнул Катон, возвращаясь мыслями в Маталу. Положение в городе оставалось достаточно надежным. Хотя защитить лагерь беженцев не представлялось возможным, у Портиллуса было достаточно людей для того, чтобы защитить акрополь, в котором хватало места, чтобы разместить всех горожан при возникновении внешней опасности. Катон мысленно укорил себя за то, что допустил возможность нападения мятежных рабов на город. Однако предвидеть следует любую ситуацию. Даже такую. — Он справится… не сомневаюсь.
Пока колонна, озираясь по сторонам, пробиралась по дороге в Гортину, солнце неторопливо поднималось на чистое синее небо. Время от времени всадники замечали движение в отдалении, замечали оборванцев, провожавших их взглядом. Мятежных банд не было видно, так что, уверившись в том, что непосредственной опасности нет, Катон придержал коня и, дождавшись, пока повозка Юлии догонит его, пустил животное шагом рядом с ней.
— А я уж гадала, когда это ты почтишь меня своим присутствием, — улыбнулась Юлия. Понизив голос, она продолжила тем же легкомысленным тоном: — Учитывая… э… вчерашние события, я уже было решила, что ты из тех, кто погулял и бросил. Как твой приятель Макрон.
Повернувшись к ней, Катон увидел знойный взор и не мог не улыбнуться при мысли о вчерашнем вечере. Они устроились в небольшом и полузабытом террасном саду, должно быть, служившем предметом гордости и радости одного из предыдущих начальников гарнизона, тосковавшем о своей вилле в Испании. Руины раскинувшегося внизу под ними города окутывала густая и бесформенная тьма, лежавшая там, где совсем недавно горели факелы, мерцали светильники, откуда еще недавно доносились голоса гуляк, веселившихся на улочках возле форума.[30] Теперь внизу царила тишина, окутывавшая даже лагерь беженцев… Наконец небольшая группа горожан, окружавших один из костров, неспешно завела песню, бодрая мелодия которой понеслась над разрушенным городом. Юлия прислонилась к плечу Катона, и он укрыл ее своим плащом.
— Странно, что они еще поют, — негромко проговорила она, — после всего пережитого и потерянного.
— Пожалуй, что так… однако песня принадлежит к числу того немногого, что не могло украсть у них землетрясение или унести волна.
Катон повернулся к девушке и ласково поцеловал ее в лоб. Зажмурив глаза, он вдыхал запах ее волос. Юлия вдруг задрожала.
— Что случилось?
— Ничего.
Читать бесплатно другие книги:
