Форт Росс. Призраки Фортуны Полетаев Дмитрий
Очарованный гостями и их рассказами о своих заморских приключениях, Николя даже отправил в Псков письмо, сказавшись больным и отпросившись в отпуск, чтобы дождаться результатов запланированной у императрицы аудиенции. Дело это, невольным свидетелем которого он стал и которое его не отпускало, чрезвычайно взволновало Резанова.
Но разве что в России делается быстро? Закончились праздники, потянулись недели бесконечного и бесполезного ожидания. Недели превратились в месяцы. Николя давно уже уехал в свой Псков, а сибиряки все еще питали надежды.
Поначалу казалось, что разразившаяся война с Турцией и осложнившаяся ситуация со Швецией не позволят надеяться на скорый исход дела, но вскоре при дворе стали происходить события, благодаря которым купцы почти вплотную приблизились к успеху.
Вездесущий Державин, старый знакомый Петра Гавриловича Резанова, поддерживаемый благоволившим к нему Платоном Зубовым, вдруг неожиданно обрел при дворе новые перспективы. Авторитет Зубова, уже графа, неудержимо рос прямо пропорционально патологической жажде любовных утех стареющей царицы. Используя свое влияние, граф настоял на назначении Державина на пост руководителя личной канцелярии императрицы. Старик и так каким-то чудесным образом умудрялся предупреждать Платона Александровича обо всех изменениях в настроении Екатерины, становившейся с годами все более капризной. Теперь же Зубов хотел это закрепить «официально», а заодно и отблагодарить старика.
Числясь номинально генерал-губернатором Тамбовской губернии, Державин после возвращения императрицы из Таврического вояжа практически от двора не отлучался, закладывая, как он сам выражался, «свой будущий карьер» в невидимой, но бурной и ощутимой всеми титанической схватке двух фаворитов. Бывшего, уходящего, и нового, заступающего ему на смену. Схватку эту можно было бы сравнить со сменой геологических формаций, когда тектонические плиты земной поверхности, наползая одна на другую, крушат и крошат материки и континенты только для того, чтобы на их месте создать новые очертания суши.
Нечто подобное переживал в то время и императорский двор, ибо со старым фаворитом уходила в прошлое целая эпоха вместе со своими ставленниками и героями — министрами, канцлерами, сенаторами, а им на смену, согнувшись в подобострастии, раболепно ловя для поцелуя ручку и все еще не до конца веря в свой «сюксес»,[19] являлись совершенно новые лица.
В первых рядах за Зубовым шел Гавриил Романович.
Державин против Потемкина ничего, собственно говоря, не имел. Уважая его и отдавая должное заслугам фельдмаршала, он тем не менее совершенно справедливо полагал: для того чтобы выжить при дворе, нужно уметь замечать грядущие перемены как можно раньше. Желательно тогда, когда они еще не начались. Такие перемены он увидел с появлением на державном горизонте Зубова. Потому и сделал на него свою ставку. И вроде как не прогадал — Платон не забывал об оказанных ему однажды услугах. Особенно Зубов помнил помощь Державина в деле с письмом Потемкина к императрице, когда его позиция еще была очень шаткой и Платон, не вполне понимая, как себя вести, робел перед «мечущим громы и молнии всесильным одноглазым киклопом». Вовремя полученная от Державина информация об истинном отношении императрицы к этому письму и к Платону лично чрезвычайно помогла тогда Зубову выбрать правильную линию поведения. Да и «Героическая ода», написанная Державиным в его честь, когда еще никто при дворе не мог знать о положительном для Платона исходе этой схватки, тоже сделала свое дело.
И вот теперь, когда горизонты стали расчищаться от грозовых туч, а дорога к вершинам неограниченной власти расстелилась скатертью, Зубов, вспомнив услужливого поэта, решил отблагодарить его и заодно сделать так, чтобы теперь вся переписка императрицы проходила через руки Державина. Естественно, к его, Платона, вящей выгоде. Береженого ведь, как говорится, Бог бережет. И несмотря на то, что до официального назначения Державина начальником личной канцелярии императрицы оставалось еще два года, подготовка этого важнейшего процесса началась уже тогда. И началась она благодаря именно Платону Зубову. Естественно, с молчаливого согласия действующих «секретарей» Екатерины — Безбородко и Храповицкого.
Как бы там ни было, а именно Державин сделал так, чтобы дело сибирских купцов вновь оказалось в поле зрения Екатерины. Уставшая от военных баталий, точнее, непростых решений, с ними связанных, Екатерина вдруг решила отвлечься, а заодно и покончить с этим «досадливым американским делом» раз и навсегда. И вот спустя почти полгода долгожданная аудиенция была наконец высочайше пожалована.
А началось все с того, что императрица вдруг затребовала от президента Коммерц-коллегии графа Воронцова подробный и обширный доклад о «положении дел и состоянии торговли меховой рухлядью и ея выгод для финансового состояния Империи». Одновременно с этим был послан запрос в Адмиралтейств-коллегию графу Чернышеву о «рассмотрении возможности отправки частей российского флота в бассейн Тихого океана». И как завершающий аккорд в столицу был срочно вызван генерал-губернатор Сибири Якоби на доклад о деятельности купцов.
Все это Державин докладывал на небольшом совете, который состоялся в доме у Петра Гавриловича Резанова. Купцы стали готовиться, справедливо полагая, что прием не за горами. Шелихов потирал руки и, лукаво улыбаясь, давал ясно понять своим друзьям, что уж Якоби-то «дела не испортит, имея в нем известную заинтересованность». Объем «заинтересованности» сибирского генерал-губернатора Шелихов, однако, уточнять не стал, но судя по его физиономии, лучившейся гордостью и самодовольством, она, скорее всего, была не маленькой.
Несмотря на ликование купцов, старая придворная лиса Державин был настроен достаточно скептически и всячески убеждал Голикова и Шелиховых не терять бдительности и не доверять первым признакам победы. Уж он-то понимал как никто, что в стране, где решение принимает обычно один человек, результат может быть порой таким же непредсказуемым, как «влияние небесных светил на человеческие судьбы». А особенно если этот человек — женщина.
Гавриил Романович оказался прав, как это уже не раз случалось в его долгой и плодотворной работе на ниве служения Отечеству.
Иван Варфоломеевич Якоби на аудиенции у императрицы сильно смутил последнюю, неожиданно так расчувствовавшись при описании заслуг купца Шелихова, что несколько раз смахивал с глаз скупую мужскую слезу. Блистая Анной и Георгием, герой Крымской войны и усмиритель кабардинцев закубанской степи, а ныне генерал-губернатор Сибири, Иван Варфоломеевич имел в глазах Екатерины особый статус. Ему многое прощалось. Письменные жалобы на губернатора и «наветы» о его бесконечных поборах и «чрезмерно активном хозяйствовании», подчас в сторону собственного кармана, никаких последствий не имели.
И все же на этот раз даже у Екатерины мелькнула мысль, что, «видать, купчина отвалил за ходатайство не поскупившись!».
И действительно, Иван Варфоломеевич, то ли с устатку, то ли хватив лишку по прибытии в столицу «опосля долгой дороги» и не выспавшись, не на шутку растрогался, описывая неисчислимые подвиги Шелихова при покорении Сибири, освоении Алеутских островов и покорении Американского континента. Дрожащим голосом взволнованно вещал Якоби, перейдя для образности почти на былинный язык, как Шелихов, «обряши народы сих земель, дикие и неприкаянные, под державную длань твою, Государыня, и указав им, просветительским перстом своим, на Православие, как единственно верную тропу к вере, спасению и торжеству разума, возродил их к новой жизни, приведши в лоно церкови Господней!»
Стоявшие рядом с Екатериной, по одну сторону Безбородко, а по другую Воронцов аж крякнули, переглянувшись с одобрением.
Однако на Екатерину, которая как раз накануне ознакомилась с очередным письмом капитана Биллингса, переданным ей Воронцовым, речь Шелихова особого впечатления не произвела. Биллингс, находившийся вместе с капитаном Сарычевым в картографической экспедиции у берегов Восточной Сибири, описал Екатерине «хозяйствование» Шелихова совсем другим языком. Из его письма вырисовывалась отнюдь не такая радужная картина.
— Это как же твой купец дикарей-то просвещал? — холодно прервала Екатерина душеизлияния генерал-губернатора. — Он что, по-ихнему говорить выучился? Или, может, они по-русски вдруг разом уразумели?
Но Ивана Варфоломеевича тоже голыми руками взять было не просто.
— МирАкль, матушка! Истинный мирАкль,[20] — обнес размашистым крестом увешанную орденами и медалями грудь губернатор. — Вот тебе Бог во свидетельство, всею численностью своею оборотилися в тот же час в лоно Церкови православныя, да просилися под скипетр твой священный, владычица!
Кому тут верить?
С одной стороны, Биллингс, заваливший ее письмами, где деяния Шелихова на американских островах «с безжалостным истреблением морского бобра по всему побережью» представлялись в самых мрачных красках. С другой — Шелихов…
Правда, если учесть, что британец не скрывал, что поступил на русскую службу только в надежде, что однажды сам обоснует торговлю пушниной на Восточном океане, то доводы его справедливо казались Екатерине не вполне объективными.
В конце концов, императрица решила взглянуть на купца своими глазами и после этого уже принять окончательное решение.
Глава двенадцатая
«Кучер»
Четырнадцатому не нужно было смотреть на часы, чтобы понять: отпущенное ему время истекает. Время он давно научился ощущать нутром, самой сутью своей. Так же как и не нужны были никакие показания приборов, никакие осциллограммы, чтобы понимать, что напряжение в данной точке пространственно-временного континуума доведено до предела.
Он это чувствовал своей кожей, причем в прямом и в переносном смысле. Лежащий у него в кармане пространственно-временной транспортер, замаскированный под айфон, предупреждающе нагрелся уже до такого состояния, что становилось неудобно держать его в кармане. Это было предусмотрено специально, чтобы носитель транспортера не слишком увлекался.
В довершение назревавших неприятностей кучер, которого Четырнадцатый оглушил и запрятал в багажный ящик кареты под лавкой возничего, начал проявлять признаки жизни.
«Замерз, наверное, бедняга, — подумал он про себя. — Немудрено. Без тулупа, бедолага, остался!»
Четырнадцатому действительно было жаль ни в чем не повинного крестьянина, единственной ошибкой которого было предоставление своего экипажа неизвестному господину, по всей видимости, иностранного происхождения. Стремление заработать было понятно, но как это часто бывает, оно несло за собой и неминуемые издержки. Как, например, возможность получения по голове с последующим медленным замерзанием в скрюченном положении в дорожном ящике кареты. Четырнадцатый даже всерьез задумался, не накинуть ли на несчастного тулуп, и уже было расстегнул верхнюю пуговицу воротника, засунув руку под накладную бороду, но после некоторых раздумий решил эту мысль оставить. Вечерело. Снег идти перестал. Температура к ночи, по-видимому, падала. Сделалось совсем зябко.
Объехав краем Адмиралтейский луг и не выезжая на Морскую, Четырнадцатый вновь поворотил лошадь на набережную реки Мойки. Она была менее загруженной, чем Вознесенский проспект и уж тем более Невский. Он решил сделать большую дугу, доехав таким образом до Фонтанки, и уже по набережной этой реки, недавно одетой в гранит, и затем по Гороховой вернуться к Адмиралтейской площади. А оттуда, проехав сколько получится по Исаакиевской улице, выехать в последний момент на Английскую набережную, ближе к месту, адрес которого был громогласно объявлен Сайрусом.
В принципе это и являлось главной причиной, по которой Четырнадцатый находился сейчас здесь. То, что с Дмитрием сегодня ничего не случится, он знал и так, а вот этот таинственный адрес на Английской набережной почему-то сильно интересовал Центр. В этом он и собирался разобраться.
В тот момент, когда Четырнадцатый уже всерьез начал подумывать о том, чтобы остановить карету и «проверить» в коробе все более активно подающего признаки жизни кучера, раздался спасительный стук в стенку кареты. Требовали углей. Внутри кареты, несмотря на войлочную обивку, по-видимому, тоже стало неуютно. Четырнадцатый проворно соскочил с облучка и заглянул внутрь.
Дмитрий выглядел совсем неважно. Рот разбит, левый глаз заплыл, под носом и на губах застыла запекшаяся кровь. Он сидел насупившись, потирая затекшие руки. Четырнадцатый очень ему сочувствовал и даже поклялся, что, как только получит необходимую информацию, он уж точно не откажет себе в удовольствии заехать как следует в ухмыляющуюся физиономию Сайруса.
Подсыпав горячих углей в горшок, Четырнадцатый поспешил убраться, чтобы ни взглядом, ни намеком не выдать себя. Затем, открыв седельный ящик, он осторожно выволок скрученного и скрюченного, но все еще находящегося без сознания крестьянина и, прислонив его к двери первого попавшегося дома, осторожно в нее постучал. Затем вскочил обратно на облучок и пустил карету дальше.
«Мир не без добрых людей, глядишь, и отогреют несчастного…»
Хотя будущее кучера Четырнадцатому было известно. Поэтому он и остановил свой выбор именно на нем. Он знал, что мужику, в числе бесчисленного количества обывателей, суждено было завтра, 14 декабря 1825 года, погибнуть. И это небольшое «отклонение» в размеренном ходе его короткого и бестолкового жизненного пути ровным счетом ничего не меняло.
Завтра мужик, будучи не в силах вспомнить, где был, что делал и почему, собственно говоря, оказался раздетым и в чужом доме, будет отправлен «с Богом» — по совету сердобольной кухарки, приютившей его в эту ночь, — в приют Исаакиевской церкви. До приюта, однако, он не дойдет, будучи, как и многие в тот день, втянут в круговорот столичных волнений. По какому поводу они случились, с какой стати с утра понесся над столицей колокольный перезвон, почему бегали «туды-сюды охвицеры, да солдаты, да ешо цельными ротами», крича — кто Констанция, кто — Константин, а кто — Конституция, а также — кто такие «энти Кон-стин-тунции», мужик так и не успеет понять. Как и то, почему так громко ржали лошади, барабанили барабанщики и толкался все прибывающий с окраин города хмурый народ.
Когда же к четырем часам пополудни начнет смеркаться и станут палить из пушек, и одуревшая толпа ничего толком не понявших людей наконец перестанет напирать, а наоборот, отпрянет и, смешав свои собственные ряды, хлынет в обратном направлении, мужик, который к тому времени все еще не вспомнит ни то, что он «кучерил в столицах», ни даже своего имени, увлеченный обезумевшим потоком испуганных людей, будет затянут на невский лед, который под грохотом канонады и свистом картечи разверзнется под ним, и он, как и тысячи других несчастных, ухнет в студеную невскую воду. Именно так суждено ему было закончить свое бренное земное существование. И именно так, несмотря на «отклонение», он его и закончит.
Четырнадцатому было жаль мужика, но в данном случае он ничего поделать не мог. Заниматься спасением всех и вся он просто не имел права.
«Достаточно того, что приходится это делать по причине крайней необходимости, в результате чего континуум и так трещит по швам», — оправдывал себя Четырнадцатый, подгоняя лошадей.
Голоса в карете, звучавшие все громче, отвлекли внимание Четырнадцатого от философских размышлений «о превратностях судьбы». Ему даже показалось, что он услышал звук удара… Предположить, кто оказался жертвой, Четырнадцатый не успел, так как дверца кареты с треском распахнулась и Дмитрий вылетел на дорогу. Четырнадцатый еле успел затормозить. Всего секунду спустя к горлу пленника уже был приставлен клинок. Дело принимало, прямо скажем, незапланированный оборот.
И действительно, если бы не чрезмерная любовь Сайруса к патетике, все могло бы закончиться для Дмитрия печально и гораздо раньше отведенного ему срока. А так, пока Сайрус, приставив шпагу к горлу поверженного врага, произносил свою «обвинительную» речь, Четырнадцатый бесшумно спрыгнул на землю.
Если бы Дмитрия спросили, что происходило дальше, он бы затруднился с ответом. Вроде он видел, как кучер, соскочив с облучка, двинулся к Сайрусу, но уже в следующее мгновение Сайрус сидел связанный по рукам и ногам в кабине кареты, а «мужик» превратился в молодого человека с вполне современной короткой стрижкой.
Дмитрий в изумлении хлопал глазами.
— Вы в порядке, Дмитрий Сергеевич? — участливо спросил склонившийся над ним парень. — Вы сможете сами подняться?
Дмитрий не стал ничего отвечать, лишь, перевалившись на другой бок, попытался встать. Получалось это неуклюже, и ему пришлось прибегнуть к помощи своего странного спасителя. Молодой человек, убедившись, что Дмитрий, хоть и покачиваясь, все же стоит на своих двоих, отряхнул с его залитого кровью мундира снег и дружелюбно улыбнулся. Дмитрий продолжал молчать. Заплывший глаз не позволял ему смотреть прямо, поэтому он, слегка запрокинув голову назад и в сторону, в упор разглядывал молодого человека.
Тот наконец спохватился и достал из кармана своего бесформенного зипуна накладную бороду и шапку. Нахлобучив все это на себя и хлопнув в ладоши, он, как клоун в цирке, развел в сторону руки и наигранно воскликнул:
— Та-да-а-а!
Дмитрий, покачиваясь, продолжал мрачно смотреть на стриженого, как удав на кролика. Точнее, как удав, которого только что переехал грузовик.
Молодой человек, поняв, что Дмитрий пока еще не в том состоянии, чтобы с ним можно было шутить, тихо сказал:
— Давайте сядем в карету, Дмитрий Сергеевич, а то нас могут увидеть…
Его слова заставили Дмитрия оглянуться. Несмотря на то что улица была достаточно узка, с обеих ее сторон высились фасады респектабельных домов, с колоннадами и ажурными подъездами парадных. Значит, они были все еще в центре. «Не далеко уехали», — заключил про себя Дмитрий.
Улица тем не менее была совершенно безжизненна. Газовые фонари одиноко и призрачно мерцали по обеим ее сторонам, отбрасывая пляшущие световые круги на кое-где припорошенную снегом брусчатку. Улица была вся какая-то новенькая, не обшарпанная, настолько неестественно-аккуратная, да к тому же еще совершенно пустынная, что Дмитрий вдруг на миг потерял ощущение реальности. Ему показалось, что это какие-то декорации, которые приготовили для съемок фильма, да так и забыли потом разобрать. Он задрал голову. Небо расчистилось, и наконец появились звезды. Ничего необычного. Все тот же ковш Большой Медведицы. Все так же равнодушно и холодно мерцала Полярная звезда.
Дмитрий пошатнулся. У него вдруг закружилось голова и замутило… Молодой человек, почувствовав, что Дмитрию опять стало нехорошо, подхватил его под руку.
«Еще не хватало начать блевать!» — отрешенно подумал про себя Дмитрий. Ему вдруг стало бесконечно жалко эту такую чистенькую улицу. Ни слова не говоря, оперевшись на руку участливого молодого человека, Дмитрий двинулся к карете. Его странный проводник услужливо откинул ступеньку, и Дмитрий грузно, раскачивая из стороны в сторону весь экипаж, ввалился в кабину и плюхнулся на сиденье рядом с находившимся без сознания Сайрусом. При этом он не смог отказать себе в удовольствии и что было силы пихнул его локтем под ребра. Это не возымело никакого действия. Сайрус, как тюфяк, набитый соломой, лишь перевалился в другой угол, голова его безжизненно стукнулась о стенку кареты.
Дмитрий вопросительно посмотрел на молодого человека, который запрыгнул внутрь и прикрыл за собою дверцу экипажа. Взгляд Дмитрия был, по всей видимости, достаточно красноречив, потому что молодой человек, опять отцепив бороду, тихо сказал:
— С ним все в порядке. Он придет в себя минут через двадцать. Нам этого времени будет достаточно и для того, чтобы доехать… и для того, чтобы поговорить.
Молодой человек на мгновение замолчал, ожидая, что Дмитрий наконец заговорит. Но Дмитрий не произнес ни слова. Говорить ему не хотелось. Задавать один и тот же вопрос «Кто вы?» бесконечно меняющимся персонажам этой мистерии ему надоело. Более того, он понял, что ему вообще все надоело! Больше всего на свете ему сейчас хотелось домой. Причем не в ту квартиру, которую они снимали с Марго на Гороховой теперь, а в его нью-йоркскую квартиру, в которой он мог вновь стать, хотя бы на миг, прежним Дмитрием Климовым, а никаким не Дмитрием Сергеевичем. Туда, где он смог бы побыть один. Туда, где можно было бы поспать…
— Выпейте это, — молодой человек протянул Дмитрию плоский стеклянный флакон.
Дмитрий безучастно взял склянку и отхлебнул темной, почти черной жидкости.
«Сейчас, наверное, как Сайрус…» — пронеслась шальная мысль. Он даже почти захотел вот так же привалиться в углу кареты и отрешиться от всего…
Этого не произошло. Жидкость приятной теплой волной разлилась по телу, напомнив Дмитрию, что существуют и другие напитки.
— А виски у вас есть? — Дмитрий и сам удивился звуку своего голоса. Жидкость оказалась действенной. Язык ворочался, как ему и положено, челюсть тоже вроде, наконец, отошла…
— Нет, Дмитрий Сергеевич, чего нет, того нет… — Молодой человек счастливо заулыбался и с готовностью вновь протянул волшебный флакон.
«Надо кончать с этим „Дмитрием Сергеевичем“…»
— Ну, раз нет, то… — Дмитрий взял флакон и сделал на этот раз глоток побольше. Жидкость обжигающего эффекта не имела. «Значит, не на спирту», — сделал он заключение. Но через секунду теплая волна опять разлилась по телу.
— А вас как… по батюшке? — Дмитрий уставился на молодого человека. Ему стало значительно лучше.
— Дмитрий Сергеевич, у нас мало времени, а сказать мне вам надо…
— А можно просто по имени, а то по отчеству еще… Вот вас как зовут?
— Ну, хорошо, Дмитрий Сергеевич, э-э-э… Дмитрий… — поправился молодой человек. — Давайте с этого и начнем… По крайней мере вам, наверное, тогда многое станет ясно… Дело в том, что у меня нет имени…
Молодой человек выжидающе смотрел на Дмитрия.
«Ну вот, опять загадки. Блин! Как вы мне все надоели, загадочные вы мои!» — Дмитрий осторожно потрогал рукой затекший глаз.
— Это как — нет имени… — начал он было, но молодой человек перебил его:
— Вы можете называть меня просто Четырнадцатый…
Глава тринадцатая
ЧП
Дмитрий прекрасно помнил свой первый день в академии и первое занятие. Все было «по-домашнему» и вместе с тем чрезвычайно торжественно. Их курс расположился в одной из старинных аудиторий исторического во всех отношениях здания. Дмитрий специально пересчитал присутствующих по головам — вместе с ним и Марго присутствовали всего одиннадцать человек. Амфитеатром спускавшиеся из-под потолка ряды кресел в основном пустовали. По залу, не рассчитанному на такое малое заполнение, звук немного «гулял», эхом отражаясь от стен, но зато все хорошо было слышно даже без микрофона.
В этот день не только зал, все здание Морского корпуса было опустевшим. То ли из-за того, чтобы понапрасну не сталкивать кадетов ФСВ с «обычными» курсантами, которые как ни в чем не бывало продолжали здесь учиться, то ли чтобы сразу приучить воспитанников к тому, что общепринятого представления о Времени, включая и дни недели, для них теперь не будет, Центр назначил первое, ознакомительное занятие и торжественный прием в «кадеты» на субботу 7 сентября.
То, что здесь происходит что-то экстраординарное, Дмитрий и Марго почувствовали еще на подходе к зданию. И набережная, и окружавшие корпус улицы были перекрыты усиленными нарядами дорожной полиции. Во дворе академии стояло четыре черных «восьмерки» «Ауди» с мигалками на крыше. Несмотря на выходные, имела место явная активизация «дорожно-ремонтных» работ. Над открытыми в нескольких местах канализационными люками склонились задумчивые ребята, с таким вниманием изучая скрытые от глаз таинственные недра подземелий, что, честное слово, хотелось к ним подойти и попросить тоже заглянуть внутрь. Что Марго на «зеленом» глазу и сделала. Бедный малый в белой каске, на полкорпуса торчавший из люка, увидев ноги Марго, уходящие в поднебесье, покрылся испариной и потерял дар речи. Его товарищ, который стоял рядом с большим гаечным ключом, закашлялся и только коротко буркнул: «Не положено».
Дмитрий чуть не лопнул, давясь от смеха. Ему с Марго даже пришлось спрятаться за угол дома и как следует отсмеяться, утирая слезы, над этим коротким и четким уставным «не положено» дорожного «ремонтника».
Настроение у них было приподнятое. Их лично встретил Синицын и, проведя через пост охранника, направил в аудиторию. У входа в зал стояли накрытые белыми скатертями столы, на которых были расставлены термосы с кофе и тарелки с бутербродами и пирожными.
— Ух ты, клево! — Марго налила в пластиковый стаканчик кофе и положила на такую же тарелочку кусок кекса.
Дмитрий просто налил себе кофе. Есть ему не хотелось.
За большим и длинным преподавательским столом сидели четверо мужчин и молодая миловидная женщина. Лицо одного из мужчин показалось Дмитрию знакомым. Только вот где он его видел, вспомнить никак не мог. Наконец Синицын подошел к столу, о чем-то коротко пошептался с членами президиума и, повернувшись к аудитории и хлопнув в ладоши, вполне по-домашнему произнес:
— Ну что, начнем, пожалуй.
Никто возражать не стал, и в зале воцарилась тишина.
— Бессмысленно говорить о важности сегодняшнего дня в вашей жизни. — Борис Борисович окинул присутствующих приветливым взглядом. — Также бессмысленно говорить о важности вашего выбора. Во-первых, потому, что для многих этот выбор был сделан за них… самими сложившимися обстоятельствами. — Синицын опять помолчал для значимости. — А во-вторых, я думаю, для каждого из вас очевиден тот факт, что… особенность вашего положения заключается в том, что из сложившейся ситуации нет выхода. — Синицын обвел взглядом зал. В том, что он полностью владел аудиторией, можно было не сомневаться. — …И дело даже не в том, что вас кто-то будет здесь удерживать насильно… Нет-нет… Совсем наоборот… Удерживать вас будет та самая ситуация, благодаря которой каждый из вас оказался сегодня в этом зале!
Эти слова как-то сразу запали тогда Дмитрию в душу. Он уже давно и сам относился к своей «ситуации» как к чему-то вполне одушевленному, называя ее Аномалия. Но в тот момент он вдруг со всей ясностью осознал, что Аномалия выбрала его для осуществления вполне определенных задач и по каким-то особым, ему пока не ведомым соображениям, в которых еще предстояло разобраться.
Тогда же он впервые понял, что «выбрала» она не только его, но и других «служителей» на разном временном отрезке. Дмитрий даже почувствовал невольный укол ревности. Ему не хотелось расставаться со своей «избранностью», правда, с другой стороны, — Дмитрий незаметно оглянулся вокруг — было приятно ощущать, что ты все-таки не одинок.
— …поэтому, — вновь донесся до него голос Синицына, — самый верный путь — относиться к ХРОНОСу как к дому, как к семье, как к месту, где вас всегда встретят и всегда помогут…
— Что такое ХРОНОС? — Дмитрий незаметно наклонился к Марго.
— Ты что, спишь, что ли? Наш отдел так называется, где мы служить будем, — ответила сдавленным шепотом возбужденная Марго.
Далее слово взяла женщина, которую Синицын представил как полковника Федеральной службы времени Шуранову Дарью Валентиновну.
Полковник, грациозно цокая высокими каблуками, прошлась перед столом президиума к маленькой трибуне.
— М-м-м… — шутливо облизывая губы и толкнув Дмитрия в бок, прошептала, хихикая, Марго. — Какая «Маша»!
Судя по всему, у нее было прекрасное настроение.
Дарья Валентиновна действительно выглядела как манекенщица на подиуме. Ее официальный серый костюм с чуть удлиненной юбкой лишь подчеркивал точеную фигуру. Полковник, судя по всему, отдавала себе отчет, какое впечатление она производит на мужчин. Поэтому была строга, неприступна и холодна, как Снежная королева.
Она тоже говорила о важности происходящего, об избранности каждого из присутствующих, о величии миссии, за которую все теперь должны были почувствовать небывалую ответственность перед организацией и перед Родиной, и, как бы в подтверждение своих слов, предоставила слово… помощнику президента.
Тут Дмитрий вспомнил, где он видел этого совсем еще молодого человека. По телевизору! Ого! Круто…
Помощник был еще более краток, сказав, что Родина возлагает на них большие надежды и что отныне их «частная», как он выразился, жизнь закончена и начинается «общественное служение». Он отметил также, что теперь они поступают на полное государственное обеспечение. Но этот вопрос, по всей видимости, мало волновал аудиторию, стоявшую на пороге настолько уникальных возможностей, которые они только начали изучать, что всякие меркантильные соображения и прочие соблазны материального мира давно уже отступили для них на второй план. Для многих, так же, как для Дмитрия и Марго, это был момент, когда менялся как сам подход к жизни, так и взгляд на свое собственное предназначение.
После приветственной речи помощник с Дарьей Валентиновной сразу же уехали, и группа под руководством Синицына приступила к организационным вопросам.
Борис Борисович вкратце обрисовал структуру подразделения и задачи каждого. Он еще раз подчеркнул, что организация призвана лишь поддержать своих выпускников, используя безграничные как материальные, так и интеллектуальные ресурсы государства. Но так как о вещах, которыми им теперь придется заниматься, еще десять лет назад никто не мог и подумать, многие вопросы они будут изучать, как говорится, вместе и с нуля. И скромная задача ХРОНОСа будет в основном сводиться к тому, чтобы максимально подготовить их, своих воспитанников, к любым «внештатным» ситуациям.
— Вот этим мы и будем заниматься… — задумчиво заключил Синицын и, обведя аудиторию взглядом, заявил: — С этой минуты каждому из вас будет присвоен кодовый номер. Привыкайте пользоваться им, нежели вашими привычными именами. Зачем это нужно, я сейчас вам объяснять не буду. Скажу лишь, что при прохождении очередного экзаменационного этапа ваш кодовый номер будет понижаться на десять единиц, пока не дойдет до числа третьего десятка. Это будет означать, что «обучение» ваше подошло к концу и вы готовы к выполнению работы самостоятельно. С этого момента каждый из вас будет подотчетен непосредственно Центру, представителей которого вы только что видели. — Синицын для верности указал на дверь, в которую удалились «модельный» полковник и помощник президента. — Да, и еще вот что… — На этот раз Синицын молчал дольше обычного. — В академии уже есть два курса… с кадетами и преподавателями которых вы будете встречаться на общих занятиях. Выпускников же, а точнее, уже действующих агентов Службы Времени вы вряд ли когда-либо встретите. Особенно тех, кто носит кодовые номера первых двух десятков… Ну разве что в зеркале, когда вы сами дойдете до соответствующей степени овладения материалом и континуумом, — вдруг улыбнулся Синицын напрягшемуся залу.
Шутка понравилась. Народ заерзал на лавках и зашушукался. Борис Борисович дал новичкам вдоволь посмаковать имидж «суперагента», который рисовался в воображении каждого и который они на себя уже мысленно примеряли. Когда шум стих и внимание аудитории вновь вернулось к нему, он быстро и уже без улыбки добавил:
— Ну, или еще в тех случаях, которые принято называть «чрезвычайными», или попросту ЧП.
Глава четырнадцатая
Новая функция
Дмитрий глядел на Четырнадцатого, но перед его взором стояло лицо Синицына.
«ЧП… ЧП… ЧП…» — пульсировало у него в мозгу.
— Очень приятно, — не нашелся сказать ничего более подходящего Дмитрий.
— Мне тоже… — просто отозвался Четырнадцатый.
Они помолчали.
— Получается, что я куда-то вляпался, да? — Дмитрий вопросительно поглядел на молодого человека.
— Хорошо, что вы это понимаете, — просто ответил его собеседник.
— А в чем суть, не знаете? — спросил как бы невзначай Дмитрий. Он старался казаться как можно более спокойным, но где-то в районе желудка образовался холодный ком. Дмитрий с тоской посмотрел в окно кареты. Появились первые прохожие.
— Люди просыпаются, отправляются в театры… — как бы отвечая его мыслям, произнес Четырнадцатый.
— Что-то они поздновато просыпаются, — механически отозвался Дмитрий.
«Сколько сейчас времени-то? Наверное, уже часов восемь вечера…»
— Ну, это смотря когда лечь, — с коротким смешком отозвался молодой человек. — Мы с вами находимся в самом великосветском районе Петербурга, где свои порядки. Жизнь здесь вечером только начинается…
Стоящая перед парадным одного из домов карета ни у кого вопросов не вызывала. Молодой человек помолчал еще какое-то время, видимо, ожидая, что Дмитрий что-то ответит, но Дмитрий молчал.
— В чем причина, Дмитрий Сергеевич… э-э-э… Дмитрий, — в который раз поправился молодой человек, — я не знаю. Именно в этом я и хочу разобраться. Мы с вами встречаем Сайруса уже второй раз, а случайностей в нашем деле не бывает.
— Мы? — Дмитрий в недоумении уставился на Четырнадцатого.
Тот в ответ только улыбнулся.
— А вы что, не помните? Правда, в первый раз я не представился… Не было возможности… Калифорнийский берег помните? Пираты, арба с вином…
— Вы! — Дмитрий подскочил на месте и даже поперхнулся. — Так это были вы! Теперь я начинаю что-то понимать… И еще тогда, в отеле, у форта!
— Ну вот, вы и вспомнили. — Молодой человек с симпатией смотрел на Дмитрия. — Только хочу вас сразу предупредить, что я ни в коем случае не слежу за вами и уж тем более не осуществляю функций няньки, просто… Наши интересы по неизвестной мне пока причине на этом этапе пространственно-временного континуума совпали.
Дмитрий невольно оглянулся на все еще находящегося без сознания Сайруса.
— Ну, иногда, правда, приходится и вмешаться, — быстро поправился Четырнадцатый, — но это всего лишь так, товарищеская услуга… У нас ведь тоже «один за всех и все за одного», не так ли?
— Спасибо, — тихо ответил Дмитрий. — Кстати, а как это у вас получилось? Ну… — Дмитрий выразительно посмотрел на связанного Сайруса.
— А, это! Да все очень просто. У вас в айфоне есть одна особая функция, которая иногда оказывается очень кстати…
Дмитрий вдруг похолодел и нервно хлопнул себя по карману.
«Что же я, дурак, про айфон-то совсем забыл!»
— Айфон ищите? — участливо осведомился молодой человек.
При этих словах он достал из кармана Сайруса айфон Дмитрия. Дмитрий радостно потянулся к нему, но, к его удивлению, молодой человек отдернул руку. Видимо, придя к выводу, что Дмитрий уже вполне очухался, он нагнулся к нему:
— Как раз в нем-то и проблема! Дело в том, Дмитрий, что вам теперь пользоваться вашим айфоном никак нельзя. Я не хочу вдаваться в детали, но поверьте мне на слово: если хотите неприятностей с непредсказуемыми последствиями, вам достаточно еще один раз нажать на кнопку перехода!
Дмитрий в недоумении смотрел на своего спасителя.
— По-видимому, ваш айфон заражен каким-то вирусом, который позволяет третьим лицам отслеживать ваши временные перемещения. Это не просто неудобно, но и опасно. Потому что мы пока не знаем их целей. Но насколько я могу судить, да и вы тоже — опыт у вас есть, дружественными их действия назвать никак нельзя.
Дмитрию вдруг стало не по себе.
— Вы еще мягко их назвали — «третьи лица»! Что же теперь делать?
— Мы сейчас направляемся по одному адресу, который, по-видимому, чрезвычайно важен и который, возможно, приоткроет нам завесу тайны. Сейчас очнется Сайрус. О том, что произошло, точнее, мое вмешательство он помнить не будет. Я прошу вас, Дмитрий, доиграть вашу незавидную роль пленника до конца. Не волнуйтесь! Если вы не будете лезть на рожон, с вами ничего не должно случиться. Совершенно очевидно, что вы нужны ему живым. У него было полно возможностей вас прикончить, извините за прямоту, но он этого не сделал. Мне кажется, что разгадка связана с этим адресом… Давайте посмотрим. Потом мы что-нибудь придумаем. Поверьте мне, варианты вашего возвращения есть! Не простые, но есть. Да и потом, я буду рядом…
Дмитрий молчал. Очевидно было, что Четырнадцатый — его единственный шанс к спасению. В искренности его слов и намерений Дмитрий не сомневался. Как и в опыте.
«Вообще-то он, как „старший по званию“, мог бы просто приказать…» — подумал Дмитрий. Молодой человек, который общался с ним на равных, стал ему еще более симпатичен. Дмитрий снова с тоской посмотрел на свой бесполезный айфон, которым Четырнадцатый для убедительности хлопал по ладони во время своей речи.
С экрана айфона ему как ни в чем не бывало улыбалась своими чувственными губами «его» пропавшая Ленка. Дмитрий вздохнул.
— Как скажете, Четырнадцатый! — коротко ответил он.
Молодой человек с облегчением убрал телефон Дмитрия к себе в карман.
— Только я хотел спросить… — начал Дмитрий.
— Что? — отозвался молодой человек, приторочивая опять накладную бороду.
— Вы сказали, в айфоне есть особая функция…
— А это… Ну да… Когда выставляете дату перехода, поставьте еще и время… но только по нулям. И тогда все вокруг замрет. Но — и в этом-то и заключается большое удобство — ЗА ИСКЛЮЧЕНИЕМ вас! Точнее, мир не замрет, просто всё замедлится в сотни раз! И помните, когда я говорю «всё», я имею в виду всё! Замедлится даже движение молекул воздуха. Так что дышать в этот момент будет затруднительно… Но если вы можете задерживать дыхание, то за эту, скажем так, паузу можно… как минимум очень многое успеть, а как максимум — даже спасти себе жизнь! Поверьте, много раз проверено.
Молодой человек закончил свой камуфляж и, осторожно развязав неподвижного Сайруса, смотал веревку, и убрал ее в карман. Затем, ободряюще подмигнув Дмитрию, бесшумно выскочил из кареты и прикрыл за собой дверцу.
Экипаж качнулся, когда он устраивался на своем «водительском сиденье», и вскоре карета вновь покатилась по улице как ни в чем не бывало.
Глава пятнадцатая
Аудиенция
Шелихова была права, разъясняя еще зимой молодому Резанову причины, по которым она считала свое присутствие на приеме у императрицы излишним. Ожидавшая увидеть такого же бородача, с брюхом наперевес, каким предстал когда-то ее взору Голиков, императрица была приятно удивлена статью Шелихова. Перед ней стоял высокий, плечистый господин, по-другому и не скажешь, одетый в камзол дорогого английского сукна, с атласной, прошитой серебряной ниткой жилеткой, из-под которой выглядывала белоснежная манишка. Длинные ноги обтягивали чулки до колена, искусно перехваченные черными бантами. Коричневые английские туфли с серебряными пряжками довершали его внешний облик. Лицо Шелихова в отличие от лоснящейся физиономии Голикова было гладко выбритым. На голове ладно сидел напудренный парик с заплетенной в косицу черной шелковой лентой. Парик выгодно оттенял его обветренное и загорелое лицо. В общем, выглядел Шелихов так, как и полагалось капитану, только что вернувшемуся из заморских странствий.
Аудиенция прошла в целом успешно, хотя царица была неразговорчива. Дав возможность мореплавателю самому поведать о своих приключениях, императрица, прикрывая кулачком зевоту, терпеливо выслушала еще раз то, что она уже и так давно знала из донесений, писем и отчетов ее кабинета.
Коммерц-коллегия, потрясенная презентацией Якоби, единогласно утвердила передачу открытых американских земель компании Голикова — Шелихова в полноправное и единоличное владение, с предоставлением долговременного кредита в двести тысяч рублей без каких-либо налоговых удержаний на разработку и обустройство.
Адмиралтейств-коллегия выделила флот, состоящий из двух линейных и четырех курсирующих кораблей, для охраны территорий.
Зашевелился и Синод, изъявив желание отправить в далекие земли «монашествующее духовенство, дабы закрепить успехи в деле донесения до диких народов Слова Божия».
Однако окончательное решение вопроса оставалось за императрицей, и оно удивило всех, кроме, пожалуй, Державина, который каким-то внутренним придворным чутьем своим один предугадал исход событий.
После аудиенции у императрицы прошло еще два самых томительных месяца ожидания, пока, наконец, был получен царский вердикт.
«…В качестве вознаграждения за услуги, оказанные Нам, на благо Отечества, купцами Голиковым и Шелиховым, всемерно преуспевших в открытии неизведанных до селе земель и учреждения на оных торгового и промыслового дела, Мы, государыня Всероссийская и прочая, и прочая, и пр….всемилостивейше повелеваем наградить оных купцов золотыми шпагами и медалями с Нашим ликом с одной стороны и пояснительной надписью с другой, гласящей, что сии награды были предоставлены Правительствующим Сенатом за смелость и благородство, явленные на службе Отечеству. Награды сии надлежит носить повсеместно, являя тем самым образец свидетельства благодарности Нашей и пример бескорыстного и праведного служения на благо Отечеству».
В монополии купцам было отказано. Однако было разрешено «подчинять себе вновь открытые ими территории». Флот в свете приближающейся войны со Швецией вдруг оказался совершенно необходим на Балтике. Двести тысяч обещали, однако, предоставить. Но на следующий год…
Не нужно было быть семи пядей во лбу и просить Гавриила Романовича разъяснить «сей царский указ». Всем и так было ясно, что это вежливо завуалированный отказ. Практически во всем. Державин, казалось, был расстроен более, чем остальные. Шелихов задумчиво поигрывал полученной в награду шпагой, которая в его руках казалась детской игрушкой. Наталья Алексеевна пошла, наконец, распорядиться о сборах в обратную дорогу. Петр Гаврилович Резанов тяжело вздыхал, расстроенный, что мало уже чем мог помочь своим гостям. Прискакавший специально из Пскова, чтобы проводить гостей, Николя взволнованно смотрел на Державина, который, погруженный в свои мысли, в свою очередь, смотрел в окно.
С Екатериной и с ее отношением к делу, о котором пеклись сибирские купцы, как и с ее отношением вообще к меховой коммерции на дальних, восточных рубежах империи, было все ясно. Больше незачем было себя «обманывать», что матушка-де, разобравшись, незамедлительно поддержит инициативу предпринимателей. Нет-нет, теперь, когда Екатерина знала в деталях всю историю освоения сибирских и американских земель, становилось предельно ясно, что это направление развития государства ее просто не интересует.
Нельзя было, конечно, сказать, что ее не тронул рассказ Шелихова или «мольбы» индейцев о присоединению к православному царству. Или, наконец, тот факт, что теперь уж никто, даже Биллингс, не скажет, что «русские не знают, с какой стороны к кораблям подходить». Достижения русских промысловиков в Восточном океане были не менее значительными, чем достижения других наций. И иностранные послы очень кстати оказались тому свидетелями! И все же…
И все же война со шведским королем была императрице «ближе». Интересы Европы понятней и, можно даже сказать, родней. Здесь царило «просвещение», здесь зародилась «цивилизация»! И именно в Европе хотела Екатерина зарекомендовать себя как правительница, достойная величия эпохи.
Впрочем, одна положительная сторона у этого затянувшегося дела, на основании которого в дальнейшем уже ее преемники будут выстраивать свои геополитические интересы на тихоокеанских рубежах империи, все же была. Екатерина своим указом как бы создавала прецедент и косвенно признавала, закрепляя за Россией вновь открытые американские земли.
Только Шелихов не унывал. Эта черта в его характере полностью отсутствовала. Иначе бы он не добился того, что стало ему подвластно. Размахивая подаренной шпагой, он собирался вернуться в Иркутск и, вновь снарядив корабли, отправиться на поиск новых земель, которые теперь, согласно новому царскому рескрипту, уже всецело принадлежали бы ему. Николя смотрел на него с восхищением и даже некоторым недоверием.
«Возможно ли, чтобы в одном человеке было столько жизненной силы?» — задавался вопросом молодой человек. Он даже не сразу услышал о приглашении Шелихова навестить их в Иркутске, где он обещал встретить Николя с «сибирским размахом» и показать город, где однажды «служил его батюшка».
Шелихова ничего не сказала, а только, тесно прижав его к себе, опять три раза поцеловала замлевшего Николя в губы.
Но как ни рвалось его сердце вслед за сибиряками, как ни хотелось ему вырваться из обыденной повседневности своей жизни и вдохнуть полной грудью воздух, наполненный ароматом ветра странствий, так красочно описанный Григорием Ивановичем, даже при всей неудержимости молодой фантазии это ему казалось маловероятным.
Однако как это часто бывает, то, что нам иногда кажется делом уже свершившимся, вдруг рассыпается в прах, а то, что представляется неосуществимым, вдруг исполняется с завидной стремительностью.
Николаю Петровичу Резанову шел всего лишь двадцать четвертый год. Конечно, ему было невдомек, что пройдет всего несколько лет, и ему придется воспользоваться приглашением Шелиховых. Причем при самых критических обстоятельствах.
Глава шестнадцатая
Портал
Про то, что он «не осуществляет функции няньки», Четырнадцатый, конечно, соврал. Именно этим он сейчас и занимался. Правда, у него на то, как ему казалось, были весьма веские основания. Это он и пытался отобразить в своем отчете Центру.
Непосредственным направлением его «деятельности», которую он осуществлял в рамках Федеральной службы времени, была Британия. Или, точнее, ее влияние на судьбу России. Именно этому были подчинены все его исследования и деятельность. Причем период, которым он занимался, был более ранний, чем XIX век. Этим столетием занимался отдел Синицына. Четырнадцатого интересовало время проникновения масонства на территорию России, которое началось в сороковых годах XVIII века. По его не подтвержденной пока фактами теории именно с этого момента Россия стала совершать на геополитической арене ошибку за ошибкой. Была ли здесь какая-то причинно-следственная связь или этот след был ложный, он и пытался понять.
На Дмитрия, точнее, на его «провал в прошлое», он натолкнулся, можно сказать, совершенно случайно, но Четырнадцатый в случайности не верил. Личный опыт давно уже убедил его, что за каждой случайностью, как правило, скрывались чьи-то вполне реальные интересы. Масонство же он для себя определял гораздо шире общепринятого понятия. Для него это было, скорее, кодовое название, которым он для краткости объединял все «тайные общества», которые однажды с завидным постоянством вдруг стали образовываться на карте средневековой Европы.
Вопросов здесь было больше, чем ответов, и пытаться выстроить единую стройную концепцию по этому направлению было все равно что пытаться пахать море. Найти ответы на эти вопросы было не просто. Такой задачи Четырнадцатый перед собой и не ставил. Цель его была чисто практическая — судьба России. Естественно, что активизация «рыцарей Просвещения», их необъяснимый интерес к далекой России не могли не привлечь его внимание.
И конечно, не случайно, что «полигоном» для отработки новой стратегии и проверки своих явно «накопившихся» сил «тайные общества» Европы выбрали «новый» Американский континент, за который схватились поначалу в невидимой, а затем и во все более явной борьбе четыре сверхдержавы того времени — Британия, Франция, Испания и Россия.
Самое интересное и знаменательное заключалось в том, что, как показала в дальнейшем история, со временем в этой схватке проиграли все сверхдержавы. Победителями вышли как раз те самые «рыцари Просвещения», которые, своевременно воспользовавшись ситуацией и умело направив недовольство народных масс, соркестрировали отделение британских американских колоний от матки-метрополии и, вовремя подсуетившись, явились «отцами-основателями» совершенно нового государственного образования, которое получило название Американские Соединенные Штаты.
Во время своих путешествий в прошлое Четырнадцатый видел и другие варианты развития исторических событий. Он, естественно, отдавал себе отчет в том, что вариантов этих — бесконечность. Видел он и совершенно иную судьбу как Американского континента, так и России.
Определить перекресток Истории, ту точку, где на пространственно-временном полотне континуума образовался тот самый «узелок вероятности», — как он это окрестил, — в результате которого события начали развиваться именно так, а не иначе, и являлось его первоочередной задачей.
Точнее, эта была ОБЩАЯ задача всех агентов ФСВ. Всей элиты Службы, которые носили порядковые номера «нижних» десяток, от 10 до 29, и которых в структуре в шутку называли «ангелами».
Помогать же «духам», как в ФСВ по традиции называли новобранцев, чьи кодовые номера шли от 30 до 60, или каким-то образом участвовать в их судьбе не только не приветствовалось, но даже было бы запрещено, если бы…
Если бы ситуация, сложившаяся у Четырнадцатого с Дмитрием, была единственной. Но в том-то и дело, что она повторялась на разных этапах и с разными агентами с удивительным постоянством. Причину этого пока никто не мог объяснить даже в «недрах» организации.
Поэтому никакой специальной главы устава в вечно меняющихся правилах ФСВ по этому поводу тоже пока не существовало. Традиционно в Центре ее рассматривали как нежелательную по причине, которую хранили в строжайшей тайне.
Дело в том, что, как правило, в результате подобных союзов «ангелов» и «духов» в живых всегда оставался кто-то один…
Сайрус пришел в себя внезапно. Дмитрий даже вздрогнул, когда он вдруг резко выпрямился и как ни в чем не бывало вопросительно уставился на своего пленника. Было полное впечатление, что кто-то остановил видеоизображение, развернувшееся у Дмитрия перед глазами, и вот теперь, нажав на пульт дистанционного управления, запустил снова. Даже тон, с которым Сайрус обратился к Дмитрию, подразумевал, что он его спрашивает о чем-то уже не в первый раз.
— Вы что, Дмитрий Сергеевич, дар речи потеряли? Или чувств лишиться изволили-с?
Дмитрий даже рот открыл от изумления.
«Вот это… средство!» — в восхищении подумал про себя Дмитрий, имея в виду тот препарат, которым напичкал Сайруса Четырнадцатый. Действие подобного, только с обратным эффектом, он только что испытал на себе. И вот теперь прямо-таки магическое «возвращение» Сайруса в действительность.
— А? — машинально переспросил Дмитрий.
— Я говорю, что мы уже почти совсем доехали, а я еще не выяснил у вас два чрезвычайно интересующих меня обстоятельства…
Говоря это, Сайрус наклонился к окну. В его глазах мелькнуло недоумение.
— Э-э… Оказывается, мы уже приехали! Странно… Ну да ладно, у нас с вами сейчас будет предостаточно времени… поговорить!
Читать бесплатно другие книги:
