Не вместе: Россия и страны Центральной Азии Бисенбаев Асылбек
К разработке стратегии на центральноазиатском направлении Вашингтон подошел последовательно и системно. В 1992 году американский сенат принял Закон о поддержке свободы, подчеркнувший важность оказания помощи новым независимым государствам. В 1999 году была одобрена «Стратегия Шелкового пути». Эти документы заложили основу для вовлечения Соединенных Штатов в дела региона. Американская Программа военных продаж и содействия, Международная программа военного образования и подготовки (IMET), программа НАТО «Партнерство ради мира», курсы по изучению проблем безопасности, организованные по инициативе Центра им. Джорджа Маршалла, создание Центральноазиатского миротворческого батальона (Центразбат) – вот лишь некоторые примеры активного старта.
Стратегия НАТО и США заключалась в локализации вероятных конфликтов. А «минным полем» стала территория бывшего социалистического лагеря и его зоны влияния. Это и обуславливало постепенное проникновение в глубь территории бывшего СССР.
Сильным ударом по амбициям России стало создание баз США на территории центральноазиатских государств. Еще как-то можно было смириться с расширением НАТО на восток. Действия американских военных в Афганистане были мотивированы борьбой с терроризмом и находили свое оправдание. Но вот появление американцев в бывших советских республиках Центральной Азии, глубоко в тылу России, стало серьезным ударом по ее престижу. Во всяком случае, патриотические силы России считали это прямым оскорблением своей страны.
Тем не менее нельзя рассматривать американское присутствие только как военное. Оно становится всеобъемлющим и началось отнюдь не как военное. Первыми пришли дипломаты, затем бизнесмены, и только потом появились военные базы.
Проникновение США в Центральную Азию совершенно очевидным образом является источником беспокойства для Москвы. Однако если российские политики и военные недовольны геополитическими изменениями, произошедшими за последнее время, им следует признать, что они сами несут ответственность за присутствие США в центральноазиатском регионе.
Проблема американского военного присутствия в Центральной Азии является неутешительным результатом российской политики в регионе. С момента распада СССР политика России в отношении бывших восточных союзных республик не была сформулировано хоть каким-то образом.
Как отмечал Ариэль Коэн: «После того, как осела пыль войны в Афганистане, независимо от того, каковы цели США в данном регионе, ясно, что российские военные в своем настоящем виде не смогли адекватным образом отреагировать на угрозы глобальной и региональной безопасности, источником которых был режим Талибан. Министерство обороны России и Генеральный штаб мало сделали для того, чтобы пресечь транспортировку наркотиков и действия исламских фундаменталистов в Центральной Азии. Неспособность вот уже в течение более десяти лет отреагировать на эти главные угрозы стала важным фактором, давшим толчок цепи событий, завершившихся возглавляемой США антитеррористической кампанией в Афганистане».[68]
Руководители Узбекистана, Кыргызстана, Казахстана считали, что Таджикистан никак не препятствует действиям исламистов, в том числе созданию ими баз на своей территории и вторжению боевиков в сопредельные государства. В то же время исламисты не скрывали своих целей. Они тоже выступали за единство региона в рамках халифата. Выбор средств для достижения этой цели был и остается самым широким – от обучения студентов до распространения пропагандистской литературы.
Идея создания исламского халифата на территории Центральной Азии подкрепляется силой оружия. По некоторым данным, обучение в тренировочных лагерях на территории Афганистана проходили до 70 тыс. боевиков из 55 стран мира, в том числе и из государств Центральной Азии.
В 1999 и 2000 годах бойцы Исламского движения Узбекистана проникали на территорию Кыргызстана. Весной и летом 2000 года боевики в течение шести недель вели бои с правительственными войсками на территории Сурхандарьинской области Узбекистана. Экономические трудности, массовая безработица, отсутствие реальной социальной политики, нарастание социальных противоречий было мощным взрывчатым материалом. Боевики, несущие идеологию исламской справедливости, равенства и братства, могли стать детонатором регионального взрыва.
В этих условиях Узбекистан, как основная мишень фундаменталистов, обратился за поддержкой к России. На встрече с В. Путиным И. Каримов заявил, что «Сегодня Россия – единственная страна, которая может обеспечить безопасность Узбекистана. Узбекистан в одиночку не может защитить себя, и мы, естественно, просим Россию помочь защитить нас».[69]
Тем не менее проникновение исламских боевиков произошло и через охраняемую российскими пограничниками таджикско-афганскую границу. Не стоит забывать и о дислоцированной в Таджикистане 201-й российской дивизии. Россия пообещала среднеазиатским странам военную помощь в случае возникновения такой необходимости и объявила о возможности нанесения ударов с воздуха по базам талибов в Афганистане, в случае, если безопасность среднеазиатских стран окажется под угрозой. Президент Кыргызстана А. Акаев также заявлял о возможности вторжения на территорию республики до 5 тыс. боевиков.
Но реальной помощи со стороны России не последовало. Россия, к разочарованию Ташкента, не стала направлять в район конфликта очередной «ограниченный контингент», а только обещала «незначительные поставки некоторых видов военнотехнического имущества». Информация была принята к сведению всеми лидерами Центральной Азии. О своих выводах они не стали распространяться.
Примером вероятности диалога с оппозицией является Таджикистан. За два года внутреннего конфликта в Таджикистане свыше 30 тыс. человек погибли, 600 тыс. человек пострадали. Казалось бы, в стране создалась совершенно патовая ситуация. Но в результате усилий мирового сообщества стабилизация в этой стране была достигнутая за счет формирования смешанного правительства. В него вошли бывшие боевики, что доставило много беспокойства правящим режимам региона. Кстати, это был пример возможности взаимодействия между бывшими противниками, если не сказать врагами. Но он не пошел на пользу. С течением времени и сам Таджикистан отказался от такой модели взаимоотношений с оппозицией, а президент Э. Рахмон постепенно избавился от оппозиционеров во властных структурах и установил режим личной власти. И вновь встал вопрос о стабильности в этой стране.
Очевидно, что размещение 201-й российской дивизии на таджикско-афганской границе наряду с поддержкой, оказанной Россией Северному альянсу, способствовало предотвращению распространения исламского влияния в Центральной Азии. Тем не менее способность российского военного истеблишмента провести ключевые реформы, осуществлять и контролировать процесс мирного урегулирования остается под вопросом. Поэтому российских военных уже не приветствуют в Центральной Азии, да и в других горячих точках СНГ.
Россия после этих событий попросту ничего не может сделать с проникновением НАТО в Центральную Азию, а лидеры этих государств ничего делать не хотят, поскольку американское присутствие выгодно по разным причинам.
Основная причина согласия на размещение иностранных баз для Кыргызстана, Таджикистана и Узбекистана – безопасность. Их лидеры помнят ситуацию, когда происходили многомесячные бои с исламистами в горах Кыргызстана и на юге Узбекистана.
При оценке ситуации в Центральной Азии все-таки не стоит забывать, что иностранные базы появились здесь как наследие советского периода и как результат интеграционных усилий СНГ. В это же время происходило сокращение российского военного присутствия в других странах. Постоянное размещение воинских контингентов и ракет СС-20 в большинстве стран Восточной Европы, прямое вовлечение в афганский конфликт и косвенное участие после 1975 года не менее чем в 10 региональных конфликтах – цена за статус сверхдержавы, которая оказалась непосильной для СССР. СССР проиграл войну за третий мир. Система просоветских государств перестала существовать.[70]
Тем не менее центральноазиатские страны усеяны военными базами, все еще контролируемыми Москвой. Некоторые из наиболее засекреченных военных и гражданских космических спутников запускаются с космодрома Байконур в Казахстане. Озеро Иссык-Куль в Кыргызстане используется для испытаний российского военно-морского оружия. В Таджикистане размещена 201-я дивизия.
Дипломатические наблюдатели называют еще одну причину, по которой присутствие американских войск в Центральной Азии не вызывает у россиян энтузиазма, – это гордость. По словам заместителя директора Института США и Канады в Москве Виктора Кременюка, многие россияне не принимают того факта, что их страна не обладает ресурсами, чтобы играть сильную роль в Центральной Азии: «Думаю, что появление американцев и возможность того, что они останутся в регионе на некоторое время, воспринимается как своего рода вызов российскому господству. Не обязательно как угроза, а просто как вызов, пренебрежение или унижение».[71]
Политика России в бывших республиках СССР имела малопривлекательный характер. Любое государство, даже считающееся верным союзником и пророссийски настроенными, может получить «выстрел» из Москвы. Практически политика России была направлена на восстановление экономического и военного союза по старому советскому образцу но уже без серьезных вложений в экономику социальное развитие и строительство вооруженных сил. Существовало серьезное противоречие между риторикой и реальными действиями российских войск в зонах конфликтов. Аналитики отмечали, что миротворческие усилия России ведут не к стабильности, а к росту напряженности и эскалации конфликтов в Нагорном Карабахе, в Грузии, в Таджикистане, в Приднестровье. Если для США это было своеобразным открытием, то для стран СНГ ничего нового не было. Россия не может, в силу экономических причин, наращивать военное присутствие в государствах СНГ. Неадекватное поведение российских военных, в том числе и миротворцев, подрывает устои новых государств, создает ощущение угрозы со стороны северного соседа.
Разочарование политикой России, например, выразил депутат Милли Меджлиса (парламента) Азербайджана Анар Мамедханов: «После обнародования факта передачи оружия Россией армянам на сумму 800 миллионов долларов я посчитал, что в данном случае к этому факту надо отнестись не как просто к факту, а в целом как к внешнеполитической деятельности России на протяжении последних лет. Если говорить чисто с человеческой точки зрения, то это хамство, безбожное вранье и, образно говоря, кидалово… После провокационной политики Кремля в начале карабахского конфликта, после 20 января, Ходжалы, после многого и многого другого мы все еще наивно полагали, что политика Кремля будет гибче, мудрее. Однако всего этого не произошло.
Я не знаю, чем руководствовались кремлевские стратеги, передавая оружие Армении: кроме как хамством и неприкрытым цинизмом это не назовешь. Трудно логически обосновать, почему России, после серии геополитических провалов, после скандальных конфликтов с Эстонией, Грузией, Украиной, нужно было на пустом месте плевать в сторону Азербайджана? Надо особо отметить, что и в ГУАМ, и в отношениях со стратегическими западными партнерами, Азербайджан никогда себе не позволял не только на уровне исполнительной, но и законодательной власти, антироссийской риторики. Всегда с нашей стороны было уважительное отношение, и я бы даже сказал, выразительно сдержанное отношение к внешнеполитическим провалам северного соседа, даже тогда, когда дело касалось наших интересов. И в итоге мы получили то, что мы получили».[72]
Грузинский писатель Александр Эбаноидзе в своей статье поставил вопрос: «Вот факт, которому трудно найти объяснение: в сообщениях из Цхинвала не было ничего похожего на информационный паритет. За полтора года тенденциозная, односторонняя информация создала у общественности одностороннее представление. В редкие дни, когда "когда кольцо блокады вокруг Цхинвала" не сжималось, считали нужным сообщить, что "терские казаки признали правомерность выхода Южной Осетии из состава Грузии" или что-нибудь в это роде… Воинствующие сепаратисты искали поддержки в России. И нашли ее…» И это было написано не в 2008-м, а в 1992 году[73]
Действия военных не получали должной оценки и даже в завуалированной форме поощрялись. Например, в своем интервью «Комсомольской правде» 27 мая 1992 года президент Б. Ельцин говорил: «Мы поздновато оценили, что Россия должна обязательно влиять на положение русскоязычного населения в других странах. Что касается положения в Молдове – безусловно, среди офицерского состава 14-й армии имеются сторонники Приднестровья, и они начинают переходить, иногда и с техникой, на сторону приднестровцев. Поэтому Снегур, например, оценивает это как прямую интервенцию. Но это не интервенция России, это – защита живущих там людей по личной инициативе живущих там офицеров. Мне кажется, что если в Приднестровье хотят самостоятельности, то это дело самого народа».
Но действия офицеров в Приднестровье, в Абхазии, в Южной Осетии, на Северном Кавказе оценивались именно как действия российской армии, российского государства. А иначе быть не может. Ни одна армия не допустит, чтобы ее солдаты и офицеры с табельным оружием и техникой уходили «повоевать» за кого-то или с кем-то. Если офицер с подчиненными ему солдатами самостоятельно, без санкции командования вступает в конфликт, то его нужно судить как наемника, перешедшего на сторону другого государства, или как мятежника. Если командование не предпринимает никаких шагов по наведению должного порядка, то действия подчиненных должны расцениваться как выполнение приказа командования. Командование, в свою очередь, получает политическое одобрение руководства страны. Исходя из этой логики, действия 14-й армии президент Молдовы Мирче Снегур охарактеризовал следующим образом: «Открытая военная агрессия против нашего государства стала свершившимся фактом».
Ссылаться на самостоятельные действия армии – не изобретение Б. Ельцина. М. Горбачев, первый и последний президент СССР, неоднократно был не в курсе действий Советской армии. Например, 20 января 1990 года, когда Советская армия штурмом взяла Баку, столицу советского Азербайджана. При этом погибло 134 гражданских и 20 солдат, около 700 человек было ранено. Затем был январь 1991 года в Прибалтике, когда военные штурмом брали гражданские объекты. А ранее были взяты Тбилиси, Алма-Ата и другие горячие точки периода Перестройки.
После террористических актов 11 сентября 2001 года Вашингтон направил войска в Таджикистан, Узбекистан и Кыргызстан. С согласия правительств этих государств, поддержавших антитеррористическую акцию, и при одобрении Кремля. 11 августа 2003 года мандат на контртеррористическую операцию в Афганистане перешел от ООН к НАТО.
Поддержка контртеррорестической операции США и размещение американских военных баз на национальной территории являются личным выбором руководителей центральноазиатских государств. Дело в том, что роль общества и парламента в этих странах сведена к реализации и легитимизации решений исполнительной власти. Парламентский контроль над вооруженными силами в этих странах представить достаточно трудно. «В Узбекистане, например, нет политической оппозиции, и невозможно вообразить, чтобы парламент бросил вызов президенту. В Казахстане парламент (Мажилис) полностью лишен полномочий, и страна по сути дела находится под контролем президента… Те же суровые слова относятся и к другим среднеазиатским государствам».[74]
Учения казахской армии
И все-таки не США пришли в Центральную Азию, а Россия освободила здесь свое место, которое пустовать не может. Вызывает недоумение, что российские средства массовой информации и политики забыли об этом. Между тем негативное отношение многих представителей российской военной и политической верхушки к американскому присутствию не совпадало с точкой зрения президента В. В. Путина. Некоторые наблюдатели считали, что Владимир Путин с самого начала осознавал, что американское присутствие в Центральной Азии – это надолго.
Российскому президенту нужно было убедить россиян, что приход Соединенных Штатов в Центральную Азию не угрожает интересам России. Понятно, что президент России Владимир Путин, вопреки пожеланиям многих поддержавший войну против международного терроризма, скорее хотел сохранить лицо, нежели дать свое благословение американцам. А это не удалось. И тогда вновь и вновь активизируются антиамериканские настроения и проводятся соответствующие пропагандистские акции.
Одной из причин роста американского присутствия в Центральной Азии является необходимость предотвращения установления контроля над регионом террористических организаций. Как заявил президент Дж. Буш-младший в своем выступлении в конгрессе 20 сентября 2001 года: «Каждой нации в каждом регионе предстоит теперь принять решение. Либо вы с нами, либо вы с террористами. С этого дня любая нация, продолжающая укрывать или поддерживать терроризм, будет рассматриваться Соединенными Штатами как враждебный режим».
В ответ государства Центральной Азии единодушно приветствовали появление американских баз. Представители США могли выбирать любое место в любой стране региона, за исключением, возможно, нейтрального Туркменистана, для размещения своих баз. Все страны, включая Россию, согласились на пролеты транспортных самолетов через свою территорию для доставки грузов в Афганистан.
Смена внешнеполитического приоритета в России привела к обострению проблемы военной базы в Кыргызстане. В договоре США и Киргизии было предусмотрено, что срок аренды базы может пролонгироваться на каждые последующие три года. По американским данным, в 2003 году содержание «Ганси» обошлось США в 14 млн долларов. Помимо ренты американцы выплачивали по 7 тыс. долларов за взлет-посадку каждого самолета. В общем, «Ганси» приносил Киргизии около 45 млн долларов в год.
Прозвучавшее в начале февраля 2009 года заявление Курманбека Бакиева о прекращении функционирования этой базы было неожиданным. Но только на первый взгляд. Кыргызстан в условиях перманентного экономического кризиса нуждается в любых поступлениях средств. Поэтому открытие базы означало пополнение республиканского бюджета. И хотя эти средства неэффективно использовались прежним режимом А. Акаева, но все-таки частично разрешали экономические проблемы страны. Поэтому жесточайший кризис вкупе с давлением нового российского руководства, решившего вновь показать свои возможности по противодействию США, привел к постановке вопроса о функционировании базы «Ганси». Если Россия стремилась закрыть американскую базу, то К. Бакиев хотел получить финансы. Он заявил, «что за это время, за время выполнения коалиционными силами задач по борьбе с международным терроризмом, мы неоднократно с американскими партнерами обсуждали тему об экономической компенсации Кыргызстану за пребывание базы. Но, к сожалению, не нашли понимания со стороны Соединенных Штатов. Мы уже на протяжении трех лет говорим о том, что надо пересмотреть условия соглашения, те вопросы экономической компенсации, которая не устраивает никоим образом Кыргызстан, но мы не нашли понимания со стороны Соединенных Штатов. Это одна сторона, чисто экономическая сторона». В свою очередь американцы выразили недоумение по поводу столь завышенных требований. «У нас на руках действующий контракт с правительством Кыргызстана, они получают миллионы за наше присутствие там», – заявил представитель командования США в Афганистане полковник Грег Джулиан. Заявления президента Кыргызстана о выводе базы, сделанные накануне, на встрече с президентом РФ Дмитрием Медведевым, Г. Джулиан охарактеризовал как «политические маневры». Он отметил, что ежегодно США оказывает Кыргызстану поддержку через различные программы на сумму около 130 млн долларов США, 63 млн из них проходят через авиабазу[75]
Москва понимала, что вывод американской базы может состояться только в обмен на деньги, и в свою очередь пообещала серьезную финансовую поддержку Кыргызстану. Безвозмездная финансовая помощь в размере 150 млн долларов США, льготный кредит в 300 млн долларов США на 40 лет под 0,75 % годовых с льготным 7-летним периодом, инвестиции в размере 1,7 млрд долларов США на строительство Камбаратинской ГЭС и списание 180 млн долларов США в обмен на 48-процентный пакет акций завода «Дастан» выглядели выгодной для Кыргызстана сделкой за вывод американской базы. Но только на первый взгляд. На самом деле для кыргызского президента успех российской политики по «изгнанию» американской базы выглядел как головоломка. Сможет ли Россия реально выделить эти средства, в то время как она сама находится в тяжелой ситуации? Или предпочтительнее те средства, которые уже поступают от американцев, пусть меньшие, но реальные? Или можно поторговаться с новым президентом Бараком Обамой и добиться увеличения помощи? Что лучше – кредит, который нужно будет возвращать, или безвозмездная поддержка США? Тем более что вокруг базы уже сформировалась инфраструктура обеспечения, и многие кыргызы заинтересованы в ее сохранении.
Кыргызстан, как и следовало ожидать, выбрал свой путь. После некоторого торга с американцами база «Ганси» была просто переименована в Центр транзита. Смена вывески обошлась США в 160 млн долларов в год. В свою очередь Россия, которая выделила К. Бакиеву значительные средства за закрытие американской базы, сделала вид, что достигла своей цели, а в утешение получила согласие создать в Оше военную базу.
Громкое заявление кыргызского президента практически все средства массовой информации расценили как победу Кремля в тихом противостоянии с НАТО и США. Действительно, заявление Курманбека Бакиева позволило комментаторам говорить о возрождении величия России, восстановлении ее статуса в Центральной Азии, очередной победе над внерегиональными силами. Но так ли это на деле?
Дело в том, что уход американцев с базы «Ганси» никак не мог сказаться на дальнейшем проведении операции в Афганистане. Кыргызстан в этом случае лишался не только постоянных поступлений в бюджет, но и подрывал этим шагом стабильность в регионе.
Поэтому и был найден компромисс в деле с базой. Он удовлетворил практически всех. Россия показала, что может надавить на младшего союзника – Кыргызстан – и он удалит американскую базу. Тем самым Россия еще раз доказала, что для нее тактические выигрыши важнее стратегического планирования. К тому же России ничего не оставалось, как согласиться с сохранением базы в виде Центра транзитных перевозок в аэропорту «Манас». После достигнутой победы в информационной войне вокруг американской базы президент России Д. Медведев смог заявить: «Создание в бишкекском аэропорту "Манас" американского транзитного центра пойдет на пользу общему делу борьбы с терроризмом».[76]
Теперь здесь будут находиться только транзитный военный персонал и сотрудники, обеспечивающие транспортировку грузов в Афганистан. Об этом 25 июня 2008 года на брифинге в Госдепартаменте США в Вашингтоне заявил пресс-секретарь американского внешнеполитического ведомства Иан Келли, отвечая на вопросы журналистов. Кыргызстан выполнил волю Москвы, получив обещание финансовой поддержки, но и не лишился американской военной базы, именуемой Центром транзитных перевозок, которая отчисляет солидные суммы в бюджет. Американцы решили вопрос прагматично – увеличив пожертвования кыргызскому государству и изменив название базы. Никто не потерял лицо, и статус-кво было восстановлено.
Таким образом, в Кыргызстане оказываются две российских и одна американская база. Но проблемы не заканчиваются. В спор вступает Узбекистан, который выразил протест против появления в Ферганской долине российской базы. В российской прессе развернулась волна критики узбекского президента. И. Каримова обвиняют в непоследовательности, попытке в очередной раз «прислониться» к Америке, ревности к успехам других республик в «выбивании» денег из России. Более того, Ислам Каримов также своим заявлением блокирует интеграционный процесс в рамках ОДКБ.[77] Но все знают, что очередной саммит закончился практически ничем. И в этом сыграла роль отнюдь не злая воля Узбекистана.
Целесообразно ли размещение российского воинского контингента на юге Кыргызстана? Казалось бы, да. Поскольку военная база была бы щитом против вероятных попыток проникновения боевиков из Афганистана. Но совсем недавно, на стыке веков, они спокойно проникали на территорию южного Кыргызстана и Узбекистана. Вели там боевые действия и серьезно угрожали подорвать стабильность в регионе. Казалось бы, это аргумент в пользу российского военного присутствия. Но все дело в том, что боевики проникали через афгано-таджикскую границу, которую стерегли российские пограничники. Они проходили через всю территорию Таджикистана, которую защищали бойцы 201-й российской дивизии. Во время боевых столкновений узбекские военные не получили никакой реальной военной поддержки со стороны России. На исламских боевиков не обрушили свою мощь знаменитые российские ВДВ, силы быстрого реагирования многочисленных специальных служб, не был передислоцирован хотя бы обычный армейский полк или батальон.
Проверка состояния вооруженных сил стран региона в боевых условиях дала неутешительные результаты. О причинах хорошо сказал в своей речи в Королевском институте Лондона 8 ноября 2004 года бывший посол Британии в Ташкенте Крэйг Мюррей: «Давайте трезво посмотрим на вещи. Как может помочь войне с террором тоталитарный диктатор, который сам терроризирует и разоряет свой народ…» Эта оценка применима к любому другому народу в Центральной Азии.
Но и все соглашения о взаимодействии в борьбе с реальными террористическими группами тоже оказались, мягко говоря, недейственными.
Несмотря на активную фазу антиталибанской операции, систематическую охоту и уничтожение лидеров группировок, боевики отнюдь не сдались. И об этом знают руководители стран Центральной Азии. Как пишет британский журналист Ник Филдинг в своем блоге, посвященном ситуации в Афганистане и Пакистане, Исламское движение Узбекистана (ИДУ) имеет серьезную базу в Северном Вазиристане, на территориях, прилегающих к городу Мир Али. Как сообщала пакистанская газета «The News» в сентябре 2009 года, по меньшей мере 5000 узбеков живут в этом регионе, многие из них присоединились к бойцам афганского Талибана в Гельменде. Как заявили власти Пакистана газете, узбекские боевики использовали аэропорт в Исламабаде как транзитный пункт для переброски людей в Северный Вазиристан на протяжении многих лет. Обычно узбекские бойцы прибывали в аэропорт и брали такси до города Мир Али. «Союз Исламского джихада», отколовшийся от ИДУ, базируется также в окрестностях города Мир Али. Члены «зауэрландской ячейки» на суде рассказывали, что деятельность «Союза исламского джихада» заключается в нападениях либо на пакистанскую армию, либо на американских военнослужащих в Афганистане. С боевиками «Аль-Каиды» они обмениваются оружием, с турецкими и арабскими исламистскими группировками поддерживают контакты.
Кардинально проблема разрешилась лишь с началом антитеррористической операции в Афганистане, начатой США. Как бы ее ни оценивали, но лагеря боевиков были уничтожены, а угроза вторжения с юга была ликвидирована, во всяком случае, в обозримом будущем. И сделали это не союзники по ОДКБ или СНГ, а силы внерегионального присутствия. Можно припомнить, что Узбекистан многократно лавировал и в ОДКБ, и в других организациях. И не любит Америку президент Узбекистана, особенно после жестких оценок Андижанских событий. Но фактор влияния определяется и тем, что страны ориентируются не на заявления, а на реальные шаги. Размещение российской военной базы на юге Кыргызстана, который цивилизационно и географически является продолжением Ферганской долины, отягощенной множеством взрывоопасных проблем, может стать спичкой в пороховом погребе. Хрупкая стабильность в этом регионе может быть нарушена действиями слона в посудной лавке – российских военных, которые не отличаются дипломатичностью и корректностью в отношениях с бывшими подданными.
Скорее всего, именно этим и объясняется то, что «узбекская сторона не видит какой-либо необходимости и целесообразности в реализации планов по размещению на юге Кыргызстана дополнительного контингента российских вооруженных сил», о которых говорится в подписанном 1 августа 2009 года меморандуме «О намерениях Российской Федерации и Кыргызской Республики по дальнейшему развитию и совершенствованию двусторонней договорно-правовой базы, регулирующей пребывание российских воинских формирований на территории Кыргызской Республики, и размещению дополнительного российского воинского контингента на территории Кыргызской Республики».
Позиция соседнего Таджикистана по поводу появления российской базы тоже далека от восторгов. Если официальный Душанбе промолчал, то председатель Социал-демократической партии Рахматулло Заиров заявил, что «в российской базе в Центральной Азии нет никакой необходимости».[78]
Опыт деятельности российских миротворцев в зоне конфликтов хорошо известен руководителям государств СНГ. В Приднестровье они всячески поддерживали сепаратистов. В Грузии российские миротворцы способствовали радикализации позиции руководителей Абхазии и Южной Осетии. Оценку их деятельности дал грузинский парламент: «Резкое увеличение военного потенциала, находящегося в подчинении де-факто властей Абхазии и бывшей Юго-Осетинской автономной области, вместо демилитаризации, резкая активизация террористических и диверсионных действий, полное уничтожение гарантий безопасности мирного населения, перманентные попытки узаконения результатов этнической чистки, неоднократно признанной международным содружеством, массовые посягательства на фундаментальные права человека, усиление международных криминальных угроз, характерных для неконтролируемых территорий, – такова реальность, создавшаяся в результате проводимых миротворческих операций». В постановлении «О миротворческих силах, размещенных на территории Грузии» от 18 июля 2006 года констатировалось, что «разработанный грузинской стороной, поддержанный ОБСЕ и Евросоюзом миротворческий план для бывшей Юго-Осетинской автономной области был практически отвергнут Российской Федерацией. Продолжение Россией действий, упомянутых в постановлении Парламента Грузии от 11 октября 2005 года № 1927-Пс, а также фактическое блокирование миротворческого плана могут оцениваться только как поддержка сепаратизма и носящая перманентный характер попытка аннексии части территории Грузии».
Есть и другая сторона. Некоторые аналитики пишут о том, что в отсутствие возможностей инвестирования Россия пытается влиять на Центральную Азию за счет торговли оружием. Но уже есть примеры непродуктивности политики России в СНГ. Азербайджанцы, например, весьма недовольны тем, что происходит вооружение Армении за счет поставок из России, хотя Азербайджан является самым верным союзником России в Закавказье и всячески поддерживает политические шаги Москвы. Злополучная война с Грузией наглядно показала, что «маленькая победоносная война» для повышения рейтинга российских руководителей важнее, нежели долгосрочная и планируемая политика. Расчленение Грузии, не признанное международным сообществом, стало уроком и для Центральной Азии. И если бы на карте мира возникла объединенная Осетия, то Россия считалась бы в большей мере борцом за независимость угнетенных народов. Но Северная Осетия остается в составе России. И никто в Кремле не помышляет о предоставлении ей независимости. В то же время что делать с Южной Осетией, в Кремле не представляют.
Одно из заявлений президента Д. Медведева вызвало нервную реакцию в Таджикистане. А другое – в Туркмении. Идея некоторых российских политиков «вернуть Крым», используемая в информационной войне с братским украинским народом, тоже не вызывает понимания в государствах СНГ. Даже сами российские политики, депутаты говорят об отсутствии внятной политики в центральноазиатском регионе. Естественно, что Узбекистан в заявлении Министерства иностранных дел, распространенном 3 августа 2009 года национальным информационным агентством, по поводу размещения российской военной базы в непосредственной близости от собственных границ не скрывает опасений.
Дело в том, что «реализация подобных проектов на достаточно сложной и труднопредсказуемой территории, где непосредственно сходятся границы трех среднеазиатских республик, может дать импульс для усиления процессов по милитаризации и возбуждения различного рода националистических противостояний, а также выступлений радикальных экстремистских сил, могущих привести к серьезной дестабилизации обстановки в обширном регионе».
Экономика Кыргызстана постоянно балансирует на грани дефолта. Правительство и парламент постоянно изобретают способы привлечь любые зарубежные инвестиции. Даже пара миллионов долларов, поступающих в казну, важны для бедной страны. Для этого можно даже согласиться на создание иностранной военной базы. Но это опасный путь. Если есть чужие военные на национальной территории, то они могут и начать стрельбу. И отнюдь не по приказу или пожеланию Бишкека, Ташкента или Душанбе. Ислам Каримов это понял и об этом сказал. Остальные промолчали. Но наверняка думают о том же.
Расстрел в Андижане и резкая критика США подтолкнули Узбекистан к новому витку сотрудничества с Россией. Но это вовсе не означает, что, указав на дверь американцам, И. Каримов бросился безоглядно в объятия России, которая не столь трепетна к жестоким действиям властей в отношении своих граждан. Он все-таки предпочитает лавировать между великими державами мира и добиваться уступок.
Заявление Ташкента по поводу российской базы в непосредственной близости от своей территории выглядит еще более актуальным после 9 сентября 2009 года, когда Государственная дума РФ приняла поправки к Закону об обороне в первом чтении. Они предусматривают использование Вооруженных сил России за пределами национальной территории в случае отражения нападения на вооруженные силы, в том числе дислоцированные за пределами России, а также для защиты российских граждан за рубежом. Можно говорить, что эти поправки станут еще одним средством давления на друзей по СНГ, прежде всего на Украину.
Американское присутствие в Узбекистане было свернуто после андижанских событий 13 мая 2005 года. Как известно, Соединенные Штаты и другие западные государства, а также ряд международных организаций расценили действия узбекских властей по подавлению террористического мятежа как «неразборчивое применение силы», повлекшее многочисленные жертвы среди мирного населения. Запад потребовал проведения международного расследования этих событий. Ташкент ответил отказом, ссылаясь на то, что речь идет о внутреннем деле суверенного государства. В результате санкций со стороны Запада Узбекистан оказался в полуизоляции на международной арене, а его отношения с США резко ухудшились.
В свою очередь, согласно официальной узбекской пропаганде, именно Вашингтон инспирировал андижанский бунт. В авторитарных государствах считают, что народы с любовью, уважением и трепетом относятся к собственным правителям. А выступления против власти являются следствием коварных происков зарубежных центров, которые играют на политической близорукости и детской наивности некоторой части населения. К внешним «интриганам» можно отнести исламистов, ваххабитов, террористов, США и кого угодно. Узбекские власти увидели в андижанских событиях руку Вашингтона, который воспользовался временными трудностями и, подкупив часть населения, спровоцировал бунт.
По требованию Ташкента американский воинский контингент в конце 2005 года был выведен из Узбекистана. Тем не менее позиция Вашингтона не изменилась и сегодня: требование о проведении международного расследования событий в Андижане сохраняет силу. Но и узбекские власти не остаются в долгу. К настоящему времени в республике прекратили деятельность практически все американские неправительственные организации. Со временем санкции в отношении Узбекистана были отменены. Но политические проблемы в отношениях все-таки остались.
После заявления К. Бакиева о закрытии базы на территории аэропорта «Манас» косвенную поддержку американцам выразили практически все среднеазиатские президенты. Перенос базы мог быть осуществлен, например, в Таджикистан или в Казахстан. В случае передислокации в Айни, расположенный в десяти километрах от Душанбе, расстояние до Кабула сокращается вдвое – с 1000 до 450 километров. Более того, отсюда самолеты коалиции имеют возможность долететь до любой точки Афганистана. Тем более что в Душанбе уже разместилась военно-воздушная база НАТО. В основном здесь располагается французский воинский контингент. На авиабазе постоянно находятся военно-транспортные самолеты ВВС Франции и свыше 120 военнослужащих.
Но этим сотрудничество стран НАТО с Таджикистаном не ограничивается. Например, Великобритания с 2001 года финансирует программу по изучению английского языка в Военном лицее и Военном институте республики, а в специализированных учебных заведениях британских вооруженных сил ежегодно стажируются группы таджикских офицеров.
В Душанбе побывала делегация бундесвера во главе с бригадным генералом Юргеном Борнеманном. В ходе визита обсуждались вопросы укрепления военного и военно-технического сотрудничества между Германией и Таджикистаном, а также отмечена необходимость скорейшего заключения двустороннего соглашения в военной сфере. На полигоне Фахрабад (в 25 километрах к югу от Душанбе) прошло совместное тактическое учение подразделений Вооруженных сил Таджикистана и Франции. Оно состоялось в соответствии с планом военного и военно-технического сотрудничества двух государств на 2004 год.
Повышенный интерес к Таджикистану проявляют и США. Успешно действует американская программа иностранного военного финансирования. Так, в 2003 году помощь Белого дома республике составила порядка 100 млн долларов США, значительная часть которых пошла на расширение военного и военно-технического сотрудничества.
В начале февраля 2009 года американский посол в Душанбе Трейси Энн Джейкобсон после встречи с президентом Эмомали Рахмоном заявила, что он «подтвердил готовность Таджикистана в оказании содействия США в транспортировке коммерческих грузов в Афганистан через свою территорию». В списке грузов горюче-смазочные, строительные материалы, продовольствие и «прочее», как сообщила посол.[79]
В Казахстане также рассматривался вопрос о размещении баз НАТО в самом начале антитеррористической операции в Афганистане. В частности, велись переговоры о размещении военной авиации. Казахстанская сторона предложила аэродром в городе Шымкенте или в селе Луговом, ныне Кулан. Но качество взлетно-посадочных полос не устроило западных военных. Также звучала информация о возможности размещения вблизи Караганды американской мотопехотной бригады численностью до 5 тыс. человек. Но и от этих планов отказались из-за технических проблем.
При содействии США в Атырау были построены казармы для военнослужащих республики. Американцы затратили на их строительство 19 млн долларов. Неоднократно выделялись гранты и на создание казахстанского флота на Каспии.
Двоякость ситуации приводит порой к неожиданным заявлениям и действиям руководителей региона. Президент Н. Назарбаев в марте 2007 года заявил о том, что в Казахстане никогда не будет американских баз. В то же время в стране размещены несколько военных баз России. Но американцы в тот период и не рассматривали вопрос о размещении своих баз в Казахстане. Но им нужен был запасный аэродром в случае различных непредвиденных ситуаций. В декабре 2008 года такое согласие было получено, и казахстанский парламент ратифицировал соответствующие договоры. Заместитель министра иностранных дел Казахстана Кайрат Сарыбай 2 декабря 2008 года разъяснил, что «ратифицированные документы прописывают порядок и условия предоставления аэропорта Алматы вооруженным силам США и НАТО, а также предоставляют американским самолетам возможность бесплатно получать от Казахстана аэронавигационное обслуживание». Конечно, формально это не предоставление базы, но все-таки она остается на месте.
Уход американцев из региона и прекращение их присутствия в Афганистане – «черная» картина будущего для лидеров Центральной Азии. В их памяти все еще свежи прорывы боевиков в пределы Кыргызстана и Узбекистана. Тогда обвиняли руководство Таджикистана. Но никто не поднимал вопрос о том, где же были российские пограничники, прикрывавшие таджикско-афганскую границу? Почему боевики прошли через территорию, на которой дислоцирована 201 – я российская дивизия, которая должна была оберегать республику от поползновений террористов?
Уход американцев в реальности означает немедленное падение режима Карзая и новый виток войны. А значит, южные рубежи СНГ вновь станут подвержены атакам боевиков, хорошо обученных и оснащенных, способных разгромить армейские подразделения практически всех стран региона. Тем более что к настоящему времени талибы присутствуют на 70 % территории Афганистана. Конечно, они не контролируют всю территорию страны, но само присутствие уже выглядит пугающе.
Таким образом, единственный щит, прикрывающий государства региона с юга, окрашен в цвета американского флага.
В целом можно говорить о том, что появление западной коалиции в регионе сыграло свою позитивную роль. Угроза нарастания проникновения боевиков из Афганистана устранена благодаря военной операции. После американского вторжения в Афганистан базы основного возмутителя спокойствия – Исламского движения Узбекистана – были уничтожены, а его лидер Джума Намангани был убит.
Если ранее на пути талибов был Северный альянс, поддерживаемый Россией, Узбекистаном и Таджикистаном, то в настоящее время эта миссия досталась правительству Карзая. Все понимают, что оно опирается на штыки американцев и их союзников. Но для руководителей стран Центральной Азии решена важная проблема – ликвидирована угроза военного вторжения с целью поднять против властей недовольное гражданское население. И заслуга в этом принадлежит Западу, но не России, ОДКБ или Централь-ноазиатскому союзу. Поэтому попытки воссоздания КСОР[80] или подобных структур не вызывают горячего энтузиазма в странах региона. Понятна бессмысленность создания совместных с Россией сил реагирования на угрозы, которые уже ликвидированы американцами.
Борьба против терроризма и продвижение демократии являются, по существу, адекватными задачами. Американцы убеждены в том, что «демократии не воюют друг с другом». Данный тезис, которого придерживаются все последние американские президенты, подтверждается и эмпирическими данными. Политолог Рудольф Раммел подсчитал количество войн с 1816 по 1991 год и описал их участников. Согласно его подсчетам, за этот период демократии не вступали в войну с другими демократиями ни разу; демократии воевали против недемократических режимов 155 раз; недемократии сталкивались между собой 198 раз.[81]
Альтернатива – США или Россия – вполне разрешима. Но для Центральной Азии гораздо более важны последствия этого выбора. Американцы уже давно ведут операцию по принуждению к демократии. Суть заявлений госсекретаря США Колина Пауэлла и его помощника по странам Европы и Евразии Элизабет Джоунс, министра Дональда Рамсфелда сводится примерно к следующему: «Когда конфликт завершится, мы не уйдем из Центральной Азии. Во всех пяти странах мы должны расширять постоянную поддержку демократических институтов, местных неправительственных организаций и независимых средств массовой информации».
Поэтому нужно выбрать что-то одно – безопасность в сочетании с принуждением к демократии или нестабильность при совместном выживании недемократических режимов. Но еще жестче выбор между длительным и упорным сопротивлением «демократическому нажиму» США или утратой суверенитета вследствие жесткого вмешательства России.
Правящие режимы продолжаются сопротивляться «принуждению к демократии», хотя условия для демократизации все-таки существуют. Проблема вторжения талибов отпала, поэтому нужда в западном союзнике также перестала быть актуальной. Отсюда и усиление влияния России, во всяком случае, церемониальное. Но это не победа Кремля. Запад отложил решение в долгий ящик, поскольку появились более важные задачи. Дело в том, что сохранение светских режимов, препятствующих, пусть даже неэффективно, развитию международного терроризма, позволяет США в некоторой степени уступить свои позиции в регионе. Теперь они могут сосредоточить свои усилия и средства на разрешении проблемы создания устойчивых и дееспособных режимов в Афганистане и Ираке. Именно эти страны являются ключевыми в обеспечении региональной и глобальной стабильности и безопасности.
Глава четвертая
Демократия в песках Центральной Азии
Знай, что у подданных мусульман имеются права, с которыми государь обязан считаться.
Мухаммед Хайдар Дулати
Центральная Азия в политологической литературе и оценках специалистов, политиков и аналитиков считается регионом, обреченным на существование в условиях тоталитаризма, в лучшем случае – «просвещенного авторитаризма». Эти оценки не новы. Они отражают давнюю тенденцию части западных политологов, которые жестко связывают понятие «Восток», прежде всего исламский, с косностью, патернализмом, традиционализмом, склонностью к тоталитарным моделям существования. Успех «дальневосточных тигров» объясняется конфуцианской ментальностью и особым поведенческим стереотипом японцев, корейцев и китайцев. Примеры относительно удачного демократического развития на Востоке имеют свои недостатки. Демократия в Турции сочетается с особой ролью армии в сохранении кемалистских конституционных основ. Япония подает пример демилитаризации и демократизации под воздействием оккупировавших эту страну США. Тем не менее японская демократия имеет клановый характер и периодически поражается коррупционными скандалами. Демократия в Корее – результат многолетних усилий США и серии экспериментов с правлением военных. Не свободная от недостатков демократическая модель Индии досталась в наследство от английского колониализма.
К сдерживающим факторам в построении демократических обществ относится религия. В оценках экспертов звучит как аксиома утверждение о несовместимости ислама и демократии. Так ли верно данное утверждение? Ведь еще полвека назад считалось, что страны с сильной католической церковью не способны создать демократическое общество. Но пример крушения каудилизма в Испании и Португалии показал, что сильные позиции католической церкви вовсе не являются тормозом на пути демократии. В Польше и Литве оказалось, что католическая церковь вполне может поддержать борьбу за суверенитет, права человека и демократию. Буддийские монахи в Таиланде стали движущей силой и моральным авторитетом в борьбе против коррумпированного правительства.
Утверждение о том, что ислам несовместим с демократией, весьма спорно. Как спорны оценки уровня исламизации Центральной Азии. Окончание «стан» в названии страны не является основанием для отнесения ее к фундаменталистским государствам.
Центральная Азия унаследовала все «родимые пятна» политологических оценок. Автоматически все пять республик стали «исламскими», хотя конституционно они являются светскими государствами. Доля европейского, неисламского населения в республиках колеблется от значительной в Казахстане до небольшой в Туркменистане, что все-таки не позволяло говорить однозначно о мононациональном и моноконфессиональном характере стран. Кроме того, ислам в Кыргызстане и Казахстане носил поверхностный, обрядовый характер. В современной истории только Таджикистан и Узбекистан отличились созданием партий на религиозной основе.
Нельзя забывать и того, что все 15 советских республик вышли из одного тоталитарного атеистического государства – СССР. Отличительной чертой этой страны было идеологическое господство Коммунистической партии. Как пишет Том Бетелл: «В коммунизме примечательно то, что люди, не верившие в Бога, поверили в возможность сконцентрировать в едином центре богоподобное знание. Они поверили, что правительство может быть всеведущим и всемогущим. А чтобы оправдать идею о том, что все люди должны жить по единому плану, все коммунистические режимы занимались обожествлением своих вождей – Ленина, Сталина, Мао или Ким Ир Сена».[82]
Здесь происходит сочетание и противодействие фундаменталистской, оппозиционной и светской авторитарной тенденций. А это вовсе не препона демократии. Авторитарные режимы Центральной Азии вполне атеистически считают, что они и только они способны регулировать все процессы, происходящие в обществе и экономике. «Это, разумеется, иллюзия. Ни один человек и ни один правитель не в состоянии охватить весь процесс социальной эволюции, а тем более в столь быстро меняющемся обществе». А «те, кто думает, что порядок вещей изменится лишь потому, что приходят более настойчивые и умелые, совершает громадную концептуальную ошибку». И все потому что правительства заседают, а производит народ.[83]
В то же время в беззащитности частной собственности исламские страны и Советский Союз, а после его распада и новые государства, оказались достаточно близки. Разрыв между правом и практикой в этих странах оказался очень значительным, а беспомощность перед возможным секвестрованием государством личной и частной собственности, даже у влиятельных людей, абсолютной.
Ситуация в Центральной Азии еще раз подтверждает истину о том, что не существует универсального и однолинейного пути к демократии. Дорога слишком сложна и требует наличия множества составляющих. Необходимо преодолеть один существенный стереотип, что народы Центральной Азии все еще не готовы к демократии. Этот тезис с уверенностью повторяют и исследователи, и оппозиционеры, и правящие элиты. Это странное объединяющее начало для сторонников авторитаризма и либерализма, демократии и автократии скрывает слабость, неверие, безволие, апатию тех и других. Одним выгодно сохранить статус-кво, другим – объяснить свое неумение и отсутствие воли, третьим важно иметь аргумент, объясняющий все с точки зрения науки.
Как был сформирован этот аргумент?
Все началось еще в советские годы, когда в политической литературе господствовала идея привнесения социализма в отсталые окраины Российской империи. Она была выведена из некоторых замечаний К. Маркса и Ф. Энгельса о возможности построения социализма в отсталой России при поддержке победившей европейской социалистической революции. На этой основе был сделан уже другой вывод – поддержка передового российского пролетариата должна была стать решающей силой в построении социализма в восточных отсталых окраинах, в осуществлении скачка от феодализма к социализму, минуя капитализм. Зарубежные исследователи шли в фарватере этой теории. Но о социализме и его качестве мы уже говорили.
В период Перестройки схема осталась прежней – демократия привносилась в национальные республики Востока извне, из российского центра. Само местное население, по мнению аналитиков, не способно было самостоятельно воспринимать демократические ценности, а тем более воспроизводить их. Традиция не нова. В годы революционных потрясений в восточных колониях считалось, что удел демократии – бремя белого человека. После Октябрьской революции 1917 года европейское население Центральной Азии отказывало в равных правах мусульманскому большинству на том основании, что оно было «авторитарным и малограмотным. Демократия представлялась им как фундамент ценностей меньшинства, а не как признание прав большинства. Полная независимость и власть большинства (автохтонного), по мнению меньшинства (русского), привела бы к отрицанию демократии как главного завоевания Февральской революции». Вывод был в том, что туземцы не способны к самоуправлению.[84]
Отсюда и теория о том, что «независимость свалилась» на республики Центральной Азии как результат противоборства в Москве. Но это ошибочное представление. В годы позднего социализма помимо воли советского руководства шло формирование институциональных структур независимости. Например, узбекские политологи А. Арапов и Я. Уманский пришли к выводу, что лидеры советского Узбекистана Файзулла Ходжаев, Акмаль Икрамов, Усман Юсупов, Шараф Рашидов «заложили кадровый, социально-экономический и культурный базис независимости. Их противоречивая и драматическая деятельность может быть расценена как особая форма национально-освободительного мирного пути, адаптированного к условиям протектората сверхдержавы над Узбекистаном».[85] На самом деле в каждой союзной республике СССР был свой парламент, правительство, судебная система, даже Министерства иностранных дел и другие атрибуты самостоятельного государства. Можно констатировать, что они в своем большинстве были не рабочими органами, а атрибутами, поскольку реальная власть сосредотачивалась в партийных органах. Но во время Перестройки и ослабления КПСС атрибуты стали наполняться реальным содержанием и пришли в движение.
Лидеры советской Средней Азии и Казахстана, такие как Д. Кунаев, Ш. Рашидов, Т. Усубалиев, М. Гапуров, конечно, и не мечтали о независимости. Но об объективном росте экономического и интеллектуального потенциала восточных республик, изменении демографической ситуации в пользу «исламских» народов, росте межнациональных и внутринациональных противоречий, протестных настроений среди «репрессированных» народов уже много писали западные исследователи. Гласность дала возможность поставить многие вопросы, на которые так не нашли ответов в рамках советской Конституции, политической модели и коммунистической теории. Социализм как система уже изжила себя, а вместе с ним и национальная политика КПСС. Нельзя забывать и о том, что борьба с различными формами проявления национального самосознания, которые характеризовались как националистические, велась практически все годы существования СССР Разоблачение и уничтожение султан-галиевщины, ходжановщины, мендешевщины, пантюркизма, национальных феодально-байских эпосов, правозащитных организаций продолжалась от революции до Перестройки.
Миф о неготовности народа к демократии, созданный российскими учеными путем использования аргументов западных коллег, примененный к народам Центральной Азии, сегодня достаточно активно используется представителями правящих режимов. Складывается впечатление, что только они имеют особый доступ к неким барометрам, показывающим политическую погоду и степень готовности народа к демократии.
Но куда деть историю? Еще в годы колониальной зависимости в Средней Азии возникло влиятельное реформистское движение джадидов, которые видели выход из отсталости в современном образовании и открытости достижениям других народов, прежде всего европейских. Формировалась идеология пантюркизма на основе просвещения, прогресса и единения перед лицом колониализма. Как только в Российской империи были объявлены выборы в Государственную думу, мусульмане стали активно организовывать избирательную кампанию. В четырех Государственных думах мусульмане были представлены 79 депутатами. Было избрано 25 депутатов в Думу первого созыва, 37 мусульман – во вторую, 10 – в третью и 7 – в четвертую Думу. Нужно учесть, что Средняя Азия подверглась дискриминации и не смогла избрать соответствующее количество депутатов.[86]
Поскольку отдельные депутаты избирались дважды и более, то интересы мусульманского населения страны представляли всего 67 персон, объединившихся в самостоятельную мусульманскую фракцию. Во второй Думе уже была мусульманская фракция, которая в своей основной массе ориентировалась на конституционных демократов.
В начале XX века в мусульманских регионах России издавались десятки газет и журналов, пропагандирующих самые разные политические взгляды. В среде местного населения возникли самые разные политические течения – от пантюркизма, панисламизма, джадидизма, социал-демократии до крайнего национализма. Спектр партий был весьма широк.
Активным было движение на Востоке в 1917 году. Во время выборов в Учредительное собрание население Центральной Азии проголосовало против большевиков. Они отдали предпочтение умеренным партиям. Оценка деятельности большевиков была дана лидером казахского освободительного движения Алиханом Букейхановым в известной «Памятке крестьянам, рабочим и солдатам» от 1 декабря 1917 года. Он писал: «Ульянов-Ленин, председатель народных комиссаров, распоряжается единолично, как царь Николай, не желает давать отчета ни перед кем, контроль народа над распоряжениями правительства называет буржуазным предрассудком».[87]
Возникали попытки формирования государственности в виде автономии в составе демократической и федеративной России до объявленного джихада против нее. Кокандская и Алашская автономии, движение басмачей, профсоюзы, левые и правые организации являются показателем того, что еще сто лет назад Восток был вовсе не тихим и послушным. Даже после беспощадного подавления всех противников Советской власти коллективизация вызвала новую волну выступлений, в том числе и с оружием в руках. Значительный урон нанесли массовые репрессии 30-х годов. В послевоенные годы в СССР шла борьба с тенденциями, которые выражались в «протаскивании в произведения литературы и науки теории "единого потока", идеализации исторического прошлого, в игнорировании совместной борьбы народов нашей страны против общих внутренних и внешних врагов, в сознательном подчеркивании именно тех моментов, которые разъединяют трудящихся разных национальностей».[88]
Весь период существования СССР шла неустанная борьба против национальных движений. И попасть в ряды националистов можно было в любой момент и по любому поводу. В Записке КПК при ЦК КПСС и ИМЛ при ЦК КПСС «О так называемом национал-уклонизме» говорится следующее: «Одних считали "национал-уклонистами" за то, что они выступали за ускорение темпов коренизации государственного и партийного аппарата в национальных районах, других – за то, что они определяли темпы индустриализации в восточных районах страны как недостаточные, третьих – за критику упущений в работе руководящих органов и отдельных руководителей, четвертых – за выступления в пользу ускоренного изучения языка коренного населения некоренными жителями республик и областей, пятых – за ошибки в национальном вопросе, шестых – за мнимую связь с контрреволюционными элементами».[89]
В восточных республиках основными обвинениями были пантюркизм, попытки создания «Туранского» государства из Татарии, Башкирии, Казахстана и Средней Азии, покровительство кулакам и баям, выступление против национально-государственного размежевания и поддержка джадидов.[90]
В годы Перестройки в Средней Азии и Казахстане были созданы различные политические и общественные объединения. Практически Перестройка декларировалась как реконструкция системы, не более того. Даже самые «демократические» по содержанию сборники имели то же содержание – размышления о реформировании социализма, придании ему «человеческого лица». Об этом говорит хотя бы название, данное прогрессивными авторами своему первому сборнику статей «Иного не дано». Например, А. Бовин в статье «Перестройка и социализм» писал: «Мы поворачиваем не в сторону от социализма, а именно к социализму, заменяя одну исторически изжившую себя форму другой, то есть модернизируем, совершенствуем социализм применительно к новым условиям».[91]
Но альтернатива Перестройке и созданию обновленного СССР все-таки была. Представители национальных республик первыми заговорили о рынке без социализма, самостоятельном существовании вне СССР. Балтийские политики заговорили о выходе из состава Советского Союза Эстонии, Латвии и Литвы и вхождении в состав «Большой Европы». В республиках Центральной Азии, прежде всего в Таджикистане и Узбекистане, все чаще поднимали вопрос о создании исламских государств. О создании «самостийной Украины» открыто говорили на майданах. Из всех окраин шли сигналы о возможности альтернативного социализму пути.
Попытки М. Горбачева воспрепятствовать тенденциям выхода из состава СССР были подкреплены силовыми действиями, когда идеологических аргументов не хватило. Жесткие действия осуществлялись в Алма-Ате, Баку, Ташкенте, Вильнюсе. Активное использование силовых структур, расхождение между провозглашенным вновь принципом равенства наций и игнорированием их интересов в период Перестройки быстро привело к пониманию того, что у социализма уже нет необходимого потенциала для совершенствования. Либо система завершит реформу новым витком репрессий, либо она распадется.
О возможности перехода политических процессов в силовое противостояние говорили лидеры центральноазиатских республик. Например, на заседании Политбюро ЦК КПСС 30 января 1990 года при обсуждении вопроса о подготовке референдума о сохранении СССР Ислам Каримов поддержал мнение прибалтийских руководителей о том, что референдум может привести к обострению национальных отношений. Тогда он был сторонником Союза и проведения референдума, но предупреждал, что «в процессе подготовки референдума страсти разгорятся. Будет вестись обработка населения. Среди него есть какая-то часть, которая сегодня сидит спокойно, но говоря о которой нужно помнить узбекскую пословицу "Не наступай на хвост спящему льву". Если сядем им на хвост, то они начнут будоражить. Какой-то процент населения, возможно, себя проявит. Почему? Я убежден, что в Узбекистане обстановка ухудшится. И лучше провести его сегодня, чем завтра. Потому что завтра появятся силы, которые будут говорить о пантюркизме… Прибалтика – это одно дело, а Средняя Азия – другое. У нас, если этот взрыв произойдет, то его трудно будет остановить. Большой кровью он обойдется».[92]
Начало 90-х годов XX века характеризовалось тем, что впервые на политическую арену Центральной Азии стали выходить различные политические движения. Они не всегда были демократическими и даже чаще всего – не были. Под флагами борьбы с советской системой выступали движения, считавшиеся исламскими, освободительными, демократическими, а иногда и просто ставленники криминальных структур. Тем не менее это была альтернатива существующим режимам. И в большинстве случаев исламизм был идеологической альтернативой, но не политической программой, ведущей к установлению фундаменталистских режимов. В конце 80-х и начале 90-х годов в политической оппозиции Центральной Азии все-таки преобладали демократически настроенные лидеры. И напор их был достаточно серьезным. Исламская оппозиция заняла лидирующие позиции в Таджикистане. Казахстанский Верховный совет, избранный на альтернативной основе, представлял собой реальный центр власти. Несмотря на заверения руководителей угольной отрасли, казахстанские шахтеры поддержали своих российских коллег и вышли на улицы Караганды. ЦК Компартии Кыргызстана был отстранен от власти, а президентом был избран тогда демократический альтернативный кандидат, академик А. Акаев. В странах региона стремительно росла численность партий, общественных объединений и неправительственных организаций (НПО). Появились и набирали популярность негосударственные издания. В парламентах заседали независимые депутаты, активно участвовавшие в дебатах. В органы власти приглашались представители науки, журналисты, предприниматели.
Казалось бы, набирает силы благоприятная тенденция, которую необходимо поддержать. Опыт Кыргызстана, который представлялся в начале 90-х годов XX века «островком демократии», внушал определенные надежды. Определение «островок демократии» было с максимальной возможностью использовано режимом А. Акаева для получения различных преференций. Тем не менее оно вызывало скепсис у жителей этой страны. Кыргызы видели стремительное падение собственного уровня жизни по сравнению с Узбекистаном и Казахстаном, неэффективность государственной системы, слабость жизненно важных институтов – социальной политики, образования, системы жизнеобеспечения, правопорядка и т. д. Тем не менее в Кыргызстане демократизация зашла дальше, чем в соседних государствах. Но время показало, что на деле это была не демократизация, а ослабление государства как регулирующего органа при отсутствии ресурсных возможностей вести активную экономическую политику. Внутренние противоречия – клановые, географические, экономические, социальные, региональные и многие другие – нашли свое внешнее отражение в формировании более 100 политических партий, что весьма чрезмерно для пятимиллионной страны. Но такая раздробленность не привела к установлению реальной демократии, а продлила существование режима личной власти А. Акаева, пользовавшегося противоречиями противников и соратников, которые весьма часто переходили из одного лагеря в другой.
Как видим, уже в 90-е годы формировалась и альтернатива демократическому, плюралистическому вектору развития. Стоящие у власти всегда имеют преимущества. Недемократические режимы, а они не могли быть демократическими хотя бы в силу самой ситуации распада тоталитарного государства, могут развиваться в любом направлении. «С одной стороны, они могут уважать права собственности и поощрять экономический рост… С другой стороны, недемократические режимы порой просто плюют на все заботы об экономике. Правители, не тревожась о следующих выборах, могут обогащаться, разграбляя богатство и отправляя добычу на счета швейцарских банков… Разве можно предсказать, какой путь выберет недемократический режим?»[93]
Центральноазиатские режимы предпочли в итоге избрать второй путь. Но отражением борьбы между авторитарной и демократической моделью стало то, что во всех государствах Центральной Азии в те годы были сформированы атрибуты демократических государств – парламенты, партии, общественные объединения, судебная система, приняты демократические в целом конституции и заявлены права человека, созданы негосударственные средства массовой информации. Но со временем парламенты превратились в декоративные органы народного представительства, призванные обеспечивать легитимность решений исполнительной власти. За последнее десятилетие парламенты стран региона стали де-факто однопартийными, представляющими интересы существующей власти. Представители оппозиции и независимые депутаты не смогли преодолеть многочисленные препятствия в виде законодательных ограничений, запретов, фальсификаций и т. д.
Оппозиционные партии и движения были задвинуты за пределы поля принятия решений, а само понятие «оппозиция» под воздействием официальной пропаганды приобрело негативный оттенок. Но даже в этой ситуации находятся люди, которые если не требуют, то ставят вопрос о реализации полномочий парламента, средств массовой информации, партий и движений. А это уже говорит о возможности привести эту парализованную систему в действие. Поэтому политические режимы предпочитают не иметь сильных политических институтов, даже если они создают их сами.
Часто встречается утверждение, что старая восточная традиция не предполагает разделения власти, а тем более ее перераспределения, наличия сдержек и противовесов. В этом утверждении есть доля истины. Советская система жесткой централизации власти также не признавала никаких компромиссов, тем более политических. Уступки воспринимаются как слабость, которая позволяет оппоненту не довольствоваться частью власти, а захватить всю ее полноту. Отдать власть или хотя бы ее часть – значит потерпеть поражение и сделать шаг в сторону политической пропасти. Сделать еще одну уступку – значит оказаться в глубине пропасти. Это верно. Но верно относительно авторитарных систем, независимо от того, где они произрастают – на Востоке или на Западе. Но в условиях перехода от авторитарных систем к демократическим важна сумма воздействий и единство воли всех участников процесса. Важен диалог, который позволяет выработать общие цели, методы их достижения, механизмы согласования и многое другое.
Важный фактор в условиях отсутствия демократических традиций и гражданского общества, партий и плюрализма – политическая воля правящего режима и политической оппозиции, которые формируют общественное мнение. В провале демократического вектора развития вина лежит не только на правящем классе, но и на оппозиции, которая мало чем отличалась от своих оппонентов. К сожалению, в Центральной Азии и большинстве стран СНГ политика оценивается как борьба, цель которой – уничтожение противника. Модель, унаследованная из прошлого, заключается в краткой формуле: «Горе побежденным!» А в такой борьбе все средства хороши. Политическая борьба как соперничество на основе конституции все еще далека от Центральной Азии, как от правящих кругов, так и от оппозиции.
Можно согласиться, в основном, с Б. Ю. Кагарлицким, который писал, что «ни одна массовая общественная группа в России (СССР) 80-90-х годов не смогла выработать собственной идеологии и видения перемен, альтернативных тем, что предлагали те или иные круги номенклатуры. Это объясняет и поразительную легкость, с которой "социализм с человеческим лицом" можно было поменять на "свободный капитализм", лозунг "Вся власть Советам" – на "сильную исполнительную власть" и "десоветизацию", не теряя управления процессом. Большинство населения покорно шло в фарватере реформаторов точно так же, как оно привыкло подчиняться любой иной власти».[94]
Фактически вся политическая борьба свелась к противоборству элит, время от времени пытавшихся привлечь массы к решению собственных задач. А поскольку к низам за поддержкой обращалась слабейшая сторона, в любых столкновениях элит массам отводилась роль жертв.
О такой ситуации можно говорить применительно ко всем странам Центральной Азии. Например, Бахадыр Мусаев пишет по поводу узбекской оппозиции следующее: «В новейшей политической истории страны репрессии против демократической светской оппозиции начинаются с октября 1989 года. Именно тогда создалась конфликтная ситуация в среде оппозиции, связанная с тем, что в движении "Бирлик", точнее в ее руководстве, создалась нездоровая обстановка. На наш взгляд, оппозиция и оппозиционность были совершенно незнакомыми явлениями в новейшей политической истории Узбекистана. В республике, думается, она (оппозиция) начинала только зарождаться. Нужно было время и терпение для работы, чтобы оппозиция стала развиваться, т. е. обозначаться структурально… Начиная с 1989 года и по сей день вместо терпеливой и долгой работы для дальнейшего структурирования и консолидации сил в среде оппозиции начались интриги, разборки и соперничество».[95] Это частное мнение, которое может быть оспорено, но оно вполне применимо ко всей светской оппозиции стран Центральной Азии.
Становление государств Центральной Азии происходило в условиях отсутствия гражданского общества. Орудием интеграции общества здесь были государственные структуры, а средством становились насильственные методы. Стабильность как несменяемость власти стала не только лозунгом государственных структур и правящих режимов, но и практикой деятельности, мерилом отношения к любым общественным и политическим явлениям. Все, что противоречило или даже ставило под сомнение провозглашаемую стабильность, должно было исчезнуть.
Отличительной чертой диктатуры в таких условиях является бесконечность политических процессов. Важен не результат, а процесс. И организация этого процесса имеет своей целью удержаться во власти. Процесс демократизации, по мнению правящих режимов, имеет множество стадий. Это утверждение не вызывало бы возражений, если бы на каждом этапе происходили позитивные изменения, если бы демократии становилось бы больше, законы совершенствовались, а права человека наполнялись реальным содержанием. Но все наоборот. Демократизация оказалась процессом, не меняющим ситуацию, поскольку реальная демократия означает возможность смены власти. А это, в понимании правящих групп, – нарушение стабильности. Развитие парламентаризма никогда не закончится формированием парламентской республики или созданием реального парламентаризма, поскольку это также означает смену власти или ее возможность, или, во всяком случае, ограничение существующей власти. И это также ведет к нарушению стабильности в понимании авторитарных режимов. В такой парадигме не могут существовать реально оппозиционные партии. Поэтому партийная система фактически сводится к существованию партии власти, которая практически одна представлена в парламенте. В свою очередь вся политическая деятельность «правящих партий» контролируется и направляется исполнительными органами власти.
Наличие других партий разрушает стабильность и порядок. Поэтому их просто нет или они рассматриваются как болезнетворные вирусы, разрушающие здоровый организм. Поскольку на дворе XXI век и без оппозиции нельзя, она создается самой властью для того, чтобы всегда проигрывать выборы. Порой доходит до курьезов, когда оппозиционные кандидаты предлагают голосовать за своих противников из стана провластных партий.
Демократическая избирательная система означает непредсказуемый итог выборов, что является признаком нарушения порядка. Поэтому контроль выборов является еще одним существенным признаком авторитарной системы. Доверить такое важное дело, как выборы, самим избирателям нельзя ни в коем случае. Поэтому уроки И. Сталина о том, что важно не как голосуют, а как считают, остаются актуальными.
Организованная правящая система в своей политической практике рассматривает демократию как неизменность собственной победы на выборах. Попытки международных организаций изменить ситуацию сталкиваются с различными преградами. Поскольку необходимо авторитетное международное подтверждение легитимности выборов, СНГ даже создало систему собственных международных наблюдателей, которые во время выборов неизменно подчеркивают их соответствие демократическим нормам. В то же время наблюдатели из других государств и организаций, допущенные к выборам, дают противоположную оценку.
Невозможность реальной демократизации властями объясняется «неспособностью народа на данном этапе развития к восприятию демократии». Весьма часто используется тезис о том, что демократическими процедурами могут воспользоваться различного рода экстремисты, фундаменталисты и даже криминальные группы. Естественно, что все они при попустительстве «недоросшего до демократии» народа будут раскачивать лодку стабильности.
Например, 28 апреля 2009 года председатель сената парламента Казахстана Касым-Жомарт Токаев встретился с делегацией Бюро по демократическим институтам и правам человека Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе (БДИПЧ/ОБСЕ) во главе с Янешем Ленарчичем. В ходе беседы Касым-Жомарт Токаев информировал гостей о том, что рекомендации организации внимательно изучаются и учитываются. При этом спикер сената добавил, что «рекомендации не могут быть учтены в полном объеме в силу существования страновой специфики». В противном случае рекомендации обретут характер «инструкций», что противоречит духу конструктивного сотрудничества. Но «страновая специфика» не позволяет реализовать базовые принципы демократии. С точки зрения Е. Ертысбаева, советника президента Казахстана, Касым-Жомарт Токаев, возможно, имел в виду то обстоятельство, что социально-политическая культура Казахстана довольно сильно отличается от культуры стран Западной Европы. Потому что там демократия в полном объеме – это не только права человека, разделение ветвей власти. Это еще и продажа легких наркотиков, эвтаназия, однополые браки, которые законодательно закреплены. Казахстан, по словам Ермухамета Ертысбаева, в значительной степени азиатская страна, и у него есть специфические особенности, которые делают невозможным в полном объеме пока, на данном этапе, функционирование западноевропейских не только демократических, но и культурологических ценностей на территории Казахстана. Таким образом, в ответе советника проблема легких наркотиков или гомосексуализма используется для ухода от обсуждения вопроса о правах человека, разделении ветвей власти и т. д.
Пресловутая «страновая специфика» в Центральной Азии является региональной болезнью правящих авторитарных режимов, исключающих возможность конституционной смены власти. На деле вся специфика заключается не в отторжении идеи и практики демократии обществом, а в подавлении общества авторитарными режимами.
Сложившиеся в Центральной Азии однопартийные авторитарные режимы, по мнению правящей элиты, наиболее адекватны местным традициям, соответствуют восточной ментальности народов. Однопартийная система, по их мнению, позволяет преодолеть разобщенность общества, предотвратить политизацию этничности и конфессий, консолидировать нации в развитии экономики и политической системы, реализации различных социальных программ. Естественно, и оппозиция нужна. Ее существование является показателем демократичности государственной системы. Но обязанность этой оппозиции – критиковать отдельные недостатки, а не всю систему. Более того, она должны быть «системной», то есть встроенной в авторитарную систему отношений и занимающей отведенное место.
И в этом также нет ничего нового. Руководители современной Центральной Азии повторяют те же доводы, что приводили лидеры стран третьего мира. Например, президент Египта Насер был убежденным противником плюрализма, а многопартийность расценивалась им как синоним нестабильности. Египетский писатель Тауфик аль-Хаким, убежденный либерал, вспоминал, как в период принятия Национальной хартии (май 1962 года) он через своих друзей высказал Насеру мысль о целесообразности создания в стране двух партий – умеренной и радикальной, с тем чтобы «ослабить давление масс», снять «непосильную ношу ответственности» с президента, «правящего единолично». В ответ Г. А. Насер выразил опасение, что подобный шаг «мог бы вызвать противоборство в стране, замедлить ее движение, основной же заботой каждой партии станет уничтожение конкурента».[96]
Но даже доминирующие или правящие партии в Центральной Азии не являются в реальности политическими институтами. Ни одна партия, «правящая» в государствах региона, не имеет права на самостоятельные политические действия, кадровые назначения даже в собственном аппарате, не может производить и реализовать собственную программу или политические установки. На деле такие партии являются довеском к институтам исполнительной власти и согласовывают все свои действия с ними. Вместо задуманной политической организации, связующей лидера с массами, появляется еще одна бюрократическая структура. Тем более, что сами партии в Центральной Азии создаются правительством, в то время как однопартийные диктатуры в XX веке в других странах создавались партиями.
Несмотря на государственное происхождение «правящих партий», они вполне укладываются в классификацию, предложенную М. Дюверже. «Единственная партия имеет тенденцию превращаться в клиентелу диктатора, связанную с ним теми привилегиями, которыми пользуются ее члены…» Партийная дисциплина, обожествление вождя и широко принятое здесь самовосхваление весьма быстро приводят к изоляции членов партии от масс, и они начинают скрывать их подлинные настроения. К тому же необходимость «угождать» всем иерархическим инстанциям обязывает искажать истину по мере передачи от одной инстанции к другой, заменяя ее вымышленными сведениями, которые можно было бы выдать за мнение низов».[97]
Мы можем считать правильным применение к Центральной Азии утверждения М. Дюверже о том, что «однопартийность – естественное следствие марксистской доктрины и политического строя Советского Союза».[98]
Опыт стран третьего мира показал, что существование однопартийных авторитарных режимов вовсе не гарантирует социальный и экономический прогресс, демократию и права человека. Все они привели свои страны к экономическому краху, гражданским войнам и столкновениям, катастрофическому падению уровня жизни. Даже советские ученые в период Перестройки были вынуждены признать, что «большинство стран, придерживающихся в настоящее время социалистической ориентации или вступивших на этот путь временно в недавнем прошлом, относится к числу наиболее отсталых в социально-экономическом отношении.[99] В этой череде – Эфиопия, Ангола, Ливия, Вьетнам, Бирма и многие другие.
В длительном споре о зависимости демократии и свободного предпринимательства можно согласиться с одним фактом: диктаторы редко приветствуют свободные рыночные отношения. Бирма, Куба, Ливия, Северная Корея и Зимбабве – страны с наименее свободной экономикой по данным «Индекса экономической свободы 2008», выпущенного «Уолл стрит джорнэл» и «Фондом наследия». «Концентрированная власть такого рода, который позволяет выжить этим политическим системам, предполагает централизованную, командную экономику, которая вознаграждает приверженцев данного режима и наказывает всех остальных».[100]
Успех демократизации в значительной, но не в определяющей мере зависит от внешнего фактора. Не секрет, что Восточная Европа, Прибалтика своим быстрым продвижением к демократическим ценностям во многом обязаны зарубежной поддержке. Многочисленные западные институты, оппозиционные лидеры, получившие европейское или американское образование, волонтеры способствовали интенсивному заполнению политического пространства идеями прозрачных и справедливых выборов, защиты прав человека, ответственности политиков и государства перед обществом, формирования объединений граждан, свободной прессы и многого другого.
Восточные республики не имели такой широкой поддержки. В начале 90-х годов XX века основным локомотивом демократизации в постсоветском пространстве должна была стать Россия. Здесь были сосредоточены основные демократические силы, интеллектуалы и институты, свободная пресса. Но именно здесь была сильная консервативная тенденция. Несмотря на все усилия и поддержку деятельности Бориса Ельцина президентами США Джорджем Бушем-старшим и Биллом Клинтоном, а также странами ЕС произошли расстрел российского парламента, недемократическая передача власти, подавление политической оппозиции, неправедная приватизация и многое другое. И вместо демократических уроков Россия преподала странам Центральной Азии навыки авторитаризма.
В то же время американская сторона все более настойчиво призывала руководство стран Центральной Азии ликвидировать репрессивный характер их политических режимов, ускорить демократические реформы и выполнить обязательства в сфере соблюдения прав человека. Императивом в Стратегии национальной безопасности США названа «поддержка демократии и личных свобод в России, государствах, образованных на территории бывшего СССР, и странах Восточной Европы. Успех этих демократических преобразований повышает нашу безопасность. Он является лучшим ответом агрессивному национализму и этнической ненависти, которые проявились после окончания холодной войны. Нигде успех демократических преобразований не является… более важным, чем в этих странах». Речь вовсе не идет о немедленном установлении демократических режимов, как это иногда трактуется. «Это потребует усилий нескольких поколений. Здесь будут иметь место ошибки, и даже откаты назад, как это уже бывало во многих странах в ходе исторического развития. Однако до тех пор, пока эти государства будут продолжать свое движение к демократии и уважать права своего и других народов, своих национальных меньшинств и соседей, мы будем настойчиво их поддерживать».[101]
Политика США в отношении республик Центральной Азии считает приоритетом оказание помощи в «обеспечении суверенитета, независимости и территориальной целостности». Эти глобальные цели США намеревались достичь путем создания демократических политических институтов, осуществления рыночных экономических реформ для ускорения экономического развития, развития сотрудничества между государствами региона и интеграции в мировое сообщество, проведения эффективной политики в области безопасности, включая борьбу против терроризма и торговли наркотиками.
«В идеале нужно создавать институты, обеспечивающие свободу личности, а затем строить демократию. В сорока двух из сорока восьми стран Африки проводятся выборы, но часто это оборачивается приходом к власти абсолютно антилиберальных режимов. Но в таких странах, как Южная Корея, Тайвань, Малайзия и Таиланд, где сначала утвердилось верховенство закона, возник класс предпринимателей и независимый средний класс, а затем уже – демократия, результаты впечатляют».[102]
Но при этом нельзя забывать, что в дальневосточных государствах политические элиты подвергались мощному побуждению к демократии со стороны США. Без этого давления они вряд ли самостоятельно выбрали бы путь обеспечения прав и свобод рядовых граждан.
Для властных структур в развивающихся странах характерно то, что они призывают народ к выполнению политических, социальных, экономических и культурных решений и планов в осуществлении собственных властных амбиций. В то же время они не позволяют ему участвовать в принятии решений. Такой подход объясняется властями тем, что массы неграмотны и невежественны, а потому не готовы к осуществлению властных функций.
«Критики демократии аргументируют свою точку зрения с помощью многих доводов, среди которых отметим следующие:
а) прежние публицисты обычно квалифицировали демократию как опасный государственный строй, который-де создает условия для распространения беспорядков и анархии и порождает трудности в работе государственных учреждений; б) критики более позднего времени исходят из того, что народ будто бы не способен управлять. По их мнению, демократия приводит к власти невежд, ибо всеобщие выборы, короткий срок действия полномочий избранных на руководящие посты лиц и их ротация будто бы препятствуют накоплению необходимого опыта и отдаляют людей, обладающих выдающимися способностями, от осуществления власти; в) противники демократии считают, что она приводит к индивидуальной свободе и создает серьезную угрозу возникновения тирании большинства, а широкие полномочия, которыми пользуются демократические правительства, еще более усиливают эту угрозу, в особенности, если эти правительства привержены фанатизму и не обладают необходимыми способностями. В таком случае свобода людей оказывается игрушкой в руках судьбы; г) некоторые публицисты отмечают, что в течение нескольких лет подряд в условиях демократического строя трудно проводить последовательную политику, поскольку государственное руководство постоянно меняется. Это, в свою очередь, затрудняет разработку планов на будущее, в особенности во внешнеполитической области; д) легкость манипулирования убеждениями широких масс с помощью средств пропаганды осложняет получение рядовым гражданином правдивой информации, и ему трудно прийти к правильным заключениям по самым общим вопросам. Группы, в чьих руках находятся средства массовой информации, обладают преобладающим влиянием и авторитетом в условиях современных демократий».[103]Властные структуры, которые внедряют в авторитарных странах демократию, перекраивают ее так, как им заблагорассудится. Вследствие этого появляется искаженная, карикатурная и формальная демократия. Такая демократия становится в руках властей инструментом подавления оппозиции и ограничения свободы политической и общественной жизни.[104]
Ирония судьбы в том, что, поддерживая существующие режимы в борьбе с исламистами, США также внесли свой вклад в их укрепление. Государственный секретарь США Дж. Бейкер в своем выступлении перед участниками программы Фулбрайта в марте 1999 года говорил: «Мысль о том, что демократия фактически подпитывает движения, основанные на религиозном, этническом или языковом партикуляризме, быть может, является главной иронической чертой нынешней эпохи. В бывшем советском блоке и на Ближнем Востоке ультранационалисты и исламские экстремисты небезуспешно обрядились в одежды демократов. Отдельные лица и группы пытаются использовать демократический процесс для прихода к власти только с целью монополизировать ее. Мы не должны поддаться обману».[105]
Обман не удался. Но вместо исламских сил у руля власти оказались светские авторитарные режимы. Легче от этого не стало.
Тем не менее американская сторона все более настойчиво призывала руководства центральноазиатских государств ликвидировать репрессивный характер их политических режимов, ускорить демократические реформы и выполнить свои обязательства в сфере соблюдения прав человека.
Руководители государств Центральной Азии, располагающих энергоресурсами или размещенными на национальной территории американскими базами, глубоко ошибаются, когда считают, что это заставит США и их союзников мириться с антидемократическими режимами. Уже не раз представители США подчеркивали, что считают политические режимы Центральной Азии несущими реальную угрозу стабильности. Комментируя итоги визита в регион, Мадлен Олбрайт пришла к выводу, что авторитарные режимы, созданные в этих государствах, предоставляют идеальные условия для коррупции и фактической отмены всех действующих законов в интересах властей.
Практическое прекращение деятельности «светской» оппозиции, которое произошло под давлением властей в большинстве центральноазиатских государств, чревато серьезными последствиями. Тем более что одновременно происходит сокращение социальной базы правящих режимов. Как пишут С. Корнелл и Р. Спектор, «…руководству центральноазиатских республик трудно бывает определить разницу между теми, кто стремится к свержению существующего строя, и теми, кто мечтает быть интегрирован в структуру власти. В настоящее время любое проявление инакомыслия считается противозаконным и подвергается репрессиям, что вызывает ответный протест и, следовательно, льет воду на мельницу исламских радикалов».[106]
В конечном счете, борьба против всякого инакомыслия ведет к неустойчивой диктатуре, опирающейся на две составляющие – неэффективную бюрократию и репрессии. В Центральной Азии отсутствует возможность на основе декларированных законов выразить протест или простое недовольство некоторыми сторонами социальной политики или отсутствием таковой, не говоря уже о политических требованиях. Практически полный запрет на оппозиционную деятельность, любой легальный протест ведет к росту социальной и политической напряженности в обществе.
Коррупция и произвол властей еще более стимулируют недовольство, которое прорывается в виде стихийных выступлений. Особое возмущение и недовольство вызывают масштабы ограбления государства. А они выражены популярным экс-лидером группы «Ленинград» Сергеем Шнуровым, который заметил: «Коррупция – это когда в умеренных масштабах. Коррупция – это десять процентов. Ну, хорошо, двадцать. Но когда семьдесят процентов от бюджета! Коррупция – она за границей. А у нас просто прут безбожно».[107]
Исламская радикальная оппозиция предлагает популистскую идеологию, основанную на идеях равенства, братства, взаимопомощи и борьбы с коррумпированными режимами, эксплуатирующими народы. Эта идеология, близкая и понятная, широко пропагандируется различными методами. Эффективность возрастает в силу адресного обращения к конкретным людям, испытывающим реальные проблемы. На их стороне убежденность в правоте, вера в светлое будущее. Близкие и понятные идеи исламистов находят почву быстрее, нежели абстрактные теории светской оппозиции или призывы к стабильности властей. Пропаганда от двери к двери реальна и масштабна. Боевые силы исламистов имеют навыки ведения военных действий, апробированные в различных «горячих точках». Их противостояние с правительственными силами – армией, специальными частями, оказывалось не в пользу последних. Долговременная стратегия рассчитана на окончательную победу, и исламисты идут к этой цели изо дня в день.
Все это актуализирует еще один вопрос, который так и не получил ответа в теоретических рассуждениях политологов. Является ли признаком демократии выход на политическую арену исламистов? Должна ли демократия рассматривать ортодоксальных исламистов как безусловных противников и считать, что демократия существует только для демократов? Попытка изменить светские основы Турции со стороны происламских политических партий встречает активный отпор со стороны армии – гаранта турецкой конституции. Отмена результатов выборов в Алжире, где победу одержали исламисты, также показывает, что им не место в демократии. Но ведь сторонники исламского фундаментализма составляют значительные слои населения, которые таким образом отторгаются от политики и свободного волеизъявления. Опыта легализации исламистских группировок и их включения в политический процесс пока нет. Но ведь есть опыт перехода террористических группировок и партий в европейских государствах на позиции парламентских партий и вполне легальных организаций.
Видимо, нельзя исключать эволюцию подпольных фундаменталистских организаций, борющихся против правящих режимов, во вполне умеренные парламентские партии при достижении политического консенсуса после изменения политической ситуации в регионе.
В любом случае и политики, и руководители государств региона, и аналитики говорят о необходимости оппозиции. Конечно, все они вкладывают в это свое понимание оппозиционной деятельности. Но мне кажется, что главную идею оппозиционной деятельности выразил Милован Джилас: «Радикальная оппозиция (парламентская или внепарламентская) жизненно необходима любому обществу, по меньшей мере для того, чтобы защитить его от застоя, критиковать действия правительства, корректировать допущенные им ошибки – словом, пробуждать совесть».[108]
Руководители мусульманской и православной конфессий Казахстана
С распадом СССР произошло и изменение американцами оценок ислама и исламских движений. В период холодной войны исламизм рассматривался США как еще одно средство борьбы с коммунизмом. С конца 70-х годов XX века ЦРУ оказывало поддержку различным движениям с целью раздуть пламя исламизма в советских восточных республиках. По мнению Г. Киссинджера, эта стратегия частично основывалась на идее, согласно которой ислам носит намного более антикоммунистический характер и явно ближе капиталистической этике, чем католицизм и православие. Поощряя суннитский фундаментализм, американцы стремились не только нанести поражение советским войскам в Афганистане, но и помешать экспорту иранского шиитского варианта исламской революции. Поэтому когда говорят о том, что суннитский интернационализм сформировался благодаря американцам, в этом есть доля правды. Тем более что американцы привлекли в воюющий против СССР Афганистан многих мусульманских полевых командиров.
Но приоритеты изменились. Атеистический СССР вывел свои войска из Афганистана, а затем и прекратил свое существование. И этот факт можно рассматривать как победу мусульман. Теперь «безбожные» США остались единственной мировой державой, следовательно, война с Америкой стала приоритетом для ислама. Одновременно исламисты выступают за свержение «безбожных» режимов Ирака, Сирии, Туниса.[109]
После 1991 года в список безбожных государств вошли пять государств Центральной Азии, поскольку их правящие режимы выросли из атеистического СССР. Они также являются мишенями исламистов. В этих условиях создается питательная среда для создания неофициальных структур, распространения альтернативных идеологических установок, прежде всего фундаменталистских, политизации ислама. Конечная цель таких организаций вполне определенна – захват власти любым путем, а в существующих условиях – это путь вооруженной борьбы, создание нового политического устройства на основе заповедей Священной книги. В этой ситуации для народа альтернатива смещается от подавленной светской демократической оппозиции, пытающейся действовать в рамках провозглашенной конституции, к подпольной, но более эффективной и идеологически привлекательной исламской оппозиции.
В большинстве стран Центральной Азии процесс разгрома или ослабления светской оппозиции практически завершился. Попытки реализации демократического проекта и открытой деятельности официально признанной оппозиции закончились ее жестоким подавлением. Но ситуация не стала стабильной. Политическое сопротивление перешло в иную плоскость – скрытого сопротивления: организационного оформления, мобилизации сторонников, вооружения и подготовки к насильственному свержению власти. Нужно сразу оговорить, что клерикальная оппозиция не обязательно является антидемократической. В исламе отсутствует религиозная властная вертикаль, присущая католикам и православным. Здесь нет папства или патриархата, кардиналов и епископов. Парадокс в том, что именно светские власти СССР создали, а государства СНГ продолжают укреплять властную религиозную вертикаль, чтобы контролировать ситуацию в исламских религиозных кругах. В Узбекистане правительство контролирует Духовное управление мусульман, назначая и снимая имамов, и содержание учебных программ медресе, проверяя духовную литературу. Любой устраивающийся на работу в мечеть должен пройти тест на «политическую грамотность»: он обязан знать национальный гимн, содержание письменных работ И. Каримова, а также подтвердить поддержку существующего строя и президента.[110] Аналогичная ситуация сложилась и в других государствах региона.
Нужно помнить, что представители религиозных кругов могут быть демократами и реакционерами, консерваторами и либералами. Победа «Солидарности» в Польше была бы невозможной без поддержки католической церкви. Религиозные деятели внесли свой вклад в крушение тоталитарных режимов по всей Восточной Европе. Участие духовенства в политической борьбе в Иране, Пакистане, Индонезии и других странах показывает вероятность появления демократического ислама. Лидеры исламской уммы часто выражают мнение о необходимости борьбы против авторитаризма. Например, Сейид Мухаммад Хатами, рассуждая о свободе и равенстве, писал: «В течение веков наша история развивалась не на основе продуманных действий народа нашей страны, а под руководством деспотичных и своевольных правителей, и именно из-за существования авторитаризма и его центральной роли в нашем обществе наш народ не имел возможности быть активным в своем собственном обществе. Свобода мысли, которая является высшим символом существования и ключевым условием нашего пребывания на сцене истории, а также главным стимулом роста и динамизма в жизни, не пользовалась уважением».[111]Но демократический ислам все-таки только перспектива. Реалии сегодняшнего дня таковы, что политический ислам тоталитарен и далек от общепринятого понимания прав человека. В Центральной Азии мечети, прежде всего независимые от духовных управлений мусульман, стали местом формирования антиправительственного общественного мнения и организаций. На религиозной основе формируются идеи борьбы с коррупцией, за социальное равенство, социальную ответственность, взаимопомощь, чистоту нравов и многое другое. В борьбе против демократической и светской оппозиции правящие режимы расчищают дорогу для подобных непримиримых настроений, основанных на идее насильственного свержения «безбожных и продажных» режимов. В связи с этим правящие режимы стремятся взять под контроль религиозные институты, пресечь деятельность различных миссионерских организаций, видя в них источник нестабильности и пропаганды чуждых идей. В то же время еще в большей степени ведется борьба против неподконтрольных мусульманских общин. Их представителей обвиняют в связях с террористическими фундаменталистскими зарубежными организациями, в распространении идеологии ваххабизма и подвергают репрессиям. По данным, приведенным в докладе о свободе вероисповедания, выпущенном Государственным департаментом США в 2002 году, в Узбекистане по религиозным и политическим обвинениям в местах заключения содержится более 7 тыс. человек.[112]
Конечно, можно утверждать, что мусульмане убеждены в своей правоте и неполноценности иноверцев. С этим трудно спорить. Но они не одиноки в своих убеждениях или заблуждениях. Иудеи уверены в собственной богоизбранности. Это постулат веры. Также убеждены в собственной правоте и исключительности, в божественном предпочтении католики, православные, протестанты, буддисты… Все они осуществляли или осуществляют крестовые походы, миссионерство, обращение иноверцев, борьбу против еретиков и т. д. Мировые религии распространялись не только мирными средствами, но и огнем и мечом. Отнюдь не мусульмане начали мировые войны, сбрасывали атомные бомбы, создавали концлагеря, осуществляли холокост… Поэтому не ислам является злом современного мира, а нечто другое.
В развивающихся странах мира происходит демографическая революция, которая захлестывает политику. Альтернативная, несветская оппозиция существующим режимам произрастает на самом мощном социальном пласте – стремительно растущих социальных низах городского населения. Развитие рыночных отношений, бедность, коррупция, конфликты, экологические катаклизмы вызвали приток в города населения из сельской местности. Урбанизация сопровождается самозахватом земель, формированием новых городских окраин, не обеспеченных хотя бы элементарными правами и возможностями. Не случайно именно эта категория «новых горожан» является зоной самых ожесточенных столкновений между властями и населением практически во всех крупных городах Центральной Азии. Особенно ярко это проявилось в Алматы, Бишкеке во время столкновений вокруг самопроизвольно возникших поселков. Новые бедняки имеют прочные, действенные и реально функционирующие внутренние связи на основе землячества, рода, религии, способа выживания, профессиональной принадлежности. Они считают традиционные отношения и религию основой выживания. Одновременно эти качественные характеристики выделяют их неинтегрированность в современные отношения. Поэтому именно здесь легко находят распространение различные формы религиозного фанатизма, национальной ксенофобии.
Пауперизация населения, подстегиваемая периодическими экономическими кризисами, неэффективностью государственных социальных программ, коррупцией, делают эти слои мощной и активной социальной опорой религиозных экстремистов.
Кто придет на смену нынешним правителям? Этот вопрос постоянно обсуждается в различных аудиториях. Однажды индийского министра по делам продовольствия и сельского хозяйства Садашива Каноджи Патила, во время его пребывания в Лондоне, спросили, кто придет на смену Дж. Неру, которому уже было за 70 лет. Он ответил: «Кто может знать? Премьер-министр – как большой баньян. Под ним укрываются тысячи, но ничего не растет».
Смена политических режимов стран Центральной Азии, как и в других государствах третьего мира, может быть произведена в соответствии с классификацией, предложенной П. Шредером. В своей работе «Элиты: стимул или тормоз на пути политического развития? Уроки демократизации в Африке» он выделил шесть сценариев перехода к демократии.
1. Смена режима путем многопартийных выборов. Но как считает сам автор, даже постоянное проведение таких выборов вовсе не гарантирует институирования и консолидации демократии. Существующие правящие партии, благодаря поддержке исполнительной власти, государственных средств массовой информации и многим другим факторам, могут выигрывать даже самые открытые выборы.
2. Смена режима посредством национальной конференции. Оппозиция собирает общенациональную конференцию, включающую все активные политические силы страны. Принимает на себя верховную власть, формирует переходное правительство, которое ведет диалог с правящим режимом, ограничивает власть президента, преобразуется в законодательное собрание и избирает органы власти. Временное правительство принимает новую конституцию и проводит парламентские и президентские выборы. Правящие элиты приняли народный вердикт и мирным путем передали власть. Но расстрел в Андижане и использование силовых структур против народных выступлений в других государствах региона показывает невозможность мирного перехода власти в руки оппозиции.
3. Кооптированный переход. Правящий режим перехватывает инициативу у оппозиции, быстро осуществляет конституционные изменения, легализует многопартийную систему и, не дав времени оппозиции сорганизоваться, проводит выборы и, как правило, добивается успеха, узаконивает свою власть в новых условиях.
4. Управляемая демократизация. Этот вариант осуществляется в тех странах, где популярный военный лидер жестко контролирует политическую ситуацию и сам определяет темпы и масштабы демократизации.
5. Авторитарная реакция. Авторитарный режим использует весь набор средств, включая насилие, подтасовки, поощрение этнических противоречий для победы на выборах.
6. Гражданская война и проблема целостности государства. В экстремальных случаях репрессивная политика авторитарных режимов может привести к гражданской войне и краху государственности, когда ни одна из борющихся сторон не в состоянии утвердить свой контроль над всей территорией страны и создать легитимное правительство.
Далее Шредер, подводя некоторые итоги демократизации в Африке, констатирует нарастание пессимизма: «Новые африканские демократии весьма хрупки и, что особенно важно, наталкиваются на сопротивление гражданских или военных правящих элит, более заинтересованных в личной власти, чем в соблюдении демократических принципов… Во многих случаях переход к демократии либо застопорился, либо ставится под контроль правящим режимом, либо полностью пускается под откос правящими элитами, стремящимися сохранить свою власть… Но самый важный вывод состоит в том, что ни правящие элиты, ни приходящие им на смену в случаях успешной демократизации не упускают бразды правления из своих рук, поскольку борьба за политическую власть в Африке все еще идет преимущественно в рамках одной и той же группы претендентов – очень немногочисленной элиты (гражданской или военной), которая предпочитает политическое самосохранение политике и политическим структурам, действительно приносящим пользу бесправному большинству населения. Правящие элиты продолжают препятствовать процессу более широкого раздела политической и экономической власти».[113]
Современная ситуация такова, что существует два наиболее вероятных сценария. Во-первых, уже апробированная смена лидера при сохранении основных характеристик режима. Она может быть осуществлена вполне мирным путем после естественной кончины лидера, как это было в Туркмении. Отказ от самых одиозных нововведений Туркменбаши вовсе не означает либерализации. Это избавление от одних крайностей, но не гарантия от новых особенностей.
Второй путь – массовый бунт или организованное выступление, приводящие к смене элит. Это опыт Кыргызстана.
Но в обоих случаях, как видим, демократических и правовых путей воздействия на политику руководителей нет. И видимо, еще долго не появится. Не потому, что народы Центральной Азии особо увлечены революциями или переворотами. Существующие режимы сформировали системы, которые не предоставляют возможность иных, легальных, открытых, демократических путей смены власти.
Глава пятая
Борьба идей: от фундаментализма до либерализма
Беда радикалов в том, что они читают только радикальную литературу, а консерваторов в том, что они вообще ничего не читают.
Томас Никсон Карвер
Сфера идеологии, мнений и суждений важна для любого государства – демократического, авторитарного или тоталитарного. «Во все времена сами диктаторы лучше всех понимали, что даже самая могущественнейшая диктатура рушится, когда ее перестает поддерживать мнение. Именно по этой причине диктаторы так заинтересованы в манипулировании мнениями через имеющиеся в их распоряжении средства контроля над информацией».[114]
В Центральной Азии все это прекрасно понимают. Тем более что безальтернативность мышления и политического поведения формировалась уже давно. Парадокс заключается в том, что даже в годы плюрализма, гласности и Перестройки господствовала формула нетерпимости к инакомыслию. «Иного не дано» – стало лозунгом Перестройки. И эта формула стала орудием идеологического подавления инакомыслящих. Все, кто выражал альтернативное мнение, записывались во враги Перестройки. И благо, если бы это были реальные реакционеры и коммунистические ортодоксы, которые группировались вокруг сторонников так называемого манифеста Нины Андреевой. Но в эти ряды попали демократы, социалисты, либералы, независимые профсоюзные лидеры, правозащитники, религиозные деятели, фундаменталисты, националисты и многие другие.
Инерция была такова, что подлинными носителями прогрессивных идей и их реализации считались действующие руководители. Любая альтернатива, даже постановка вопроса об альтернативной программе, становилась объектом жесточайшей критики.
Отсутствие конституционных, процедурных возможностей изменений в социальной и политической системе является миной замедленного действия и ведет к ее краху. Негибкие системы, в конечном счете, ломаются. Александр Дубчек после краха СССР написал, что Советский Союз был обречен из-за одного существенного порока: «Эта система запрещала изменения».[115]
Практически все политические силы государств Центральной Азии заняты поиском так называемой национальной идеологии. Причем не только сторонники существующих режимов, но и оппозиционеры, в том числе демократы. Идейной консолидации граждан должны служить книги руководителей этих стран, которые призваны объединить правых и левых. Кыргызстан провозглашает 2 тыс. лет кыргызской государственности. Туркменистан получил «Рухнаму», которая была призвана дать ответы на все вопросы. В мае 2001 года пресс-секретарь С. Ниязова объявил, что «Сапармурат Туркменбаши – национальный пророк, ниспосланный туркменскому народу в третьем тысячелетии». Большинство мусульман расценило это как богохульство. В 2004 году имамам было приказано разместить «Рухнаму» в мечетях рядом с Кораном. Когда Насрулла ибн Ибадулла, долгое время бывший верховным муфтием Туркменистана, возразил против этого, его уволили и арестовали.
Таджикистан является наследником арийской цивилизации, которая находилась у истоков современного государства, дала толчок культурному развитию всех народов региона. Казахстан получил национальную программу «Казахстан-2030». Тем не менее существует понимание, что все это не консолидирует все общество. Тем более что все современные руководители имеют только один опыт идейной консолидации – советский, коммунистический, означающий тотальный охват населения. Нет понимания того, что государство и общество должны быть и всегда были разноплановыми системами. Поэтому они должны быть плюралистическими и свободными. Единая государственная идеология является основой подавления, а не объединения общества. Отсутствие опыта плюралистической демократии и стремления к ней объясняет то, что правящие круги расценивают существование иных оценок и точек зрения как угрозу стабильности и безопасности.
Несмотря на кажущееся обилие идеологических установок и пропагандистских материалов, центральноазиатское общество не находит реальных ответов на ключевые вопросы от лидеров политических партий и движений, в том числе оппозиционных, руководителей правительств, парламентариев, провластных структур. Ощущается острый дефицит в новых политических идеях и программах, которые отличались бы реализуемостью, доступностью для населения и были бы обеспечены возможностями страны. Естественно, что в этих условиях население уходит от политики в область профессиональных, социальных или региональных объединений. Постепенно формируется новая субкультура, не признающая авторитета политиков и пытающаяся сформировать собственные воззрения на развитие государств. В этой сфере основой для подобных настроений выступает причудливое сочетание ислама, демократии и традиционных национальных ценностей.
Советский тип модернизации не изменил коренным образом структуры экономики и социальной структуры центральноазиатского общества. Как пишет Марко Буттино, в среднеазиатских «колониях случилась странная революция. Она произошла внутри иммигрантского меньшинства, характеризовалась враждебностью против местного населения и нуждалась в сильном государстве, которое защищало бы колониальное меньшинство от угрозы голода и мусульман. Это была "революция наоборот", поскольку ее главные действующие лица принадлежали к доминирующему меньшинству, и это была контрреволюция, потому что она ломала демократический курс, принятый Временным правительством, и вновь утверждала силой зависимость Туркестана от России».[116]
Политика развития рыночных отношений и демократизации, которую проводят во всех государствах Центральной Азии, можно назвать поверхностной «вестернизацией». Она, в конечном итоге, привела к массовому обнищанию населения, росту социального недовольства и протестных настроений, резкому имущественному расслоению общества.
Во всех странах, от самого продвинутого Казахстана до закрытой Туркмении, видны признаки вестернизации. Это новые автомобили, компьютеры, спутниковые антенны, мобильная связь и еще многое другое. Особенно популярны американский образ жизни и стандарты, которые стали широко распространяться здесь задолго до крушения СССР. Збигнев Бжезинский писал в 1970 году: «Если Рим дал миру право, Англия – парламент, Франция – культуру и республиканский национализм, то современные США дали миру научно-технический прогресс и массовую культуру».[117] Американский экспорт массовой культуры вызывал и вызывает множество негодующих оценок. Еще в 1982 году министр культуры Франции Ж. Ланг, выступая в ЮНЕСКО, отмечал, что культура и творчество в Западной Европе стали жертвами системы финансового засилья транснациональных корпораций. Соответственно министр культуры Бразилии также говорил о том, что коммерческое телевидение навязывает молодежи такой тип культуры, который не имеет ничего общего с бразильской культурой. Сегодня к этому негодующему хору присоединяются центральноазиатские традиционалисты.
Несмотря на предупреждения о культурной гомогенизации мира, все страны сохранили свое своеобразие, хотя продукция Голливуда и международных вещательных корпораций стала частью повседневности в большинстве государств мира. Одновременно распространялись идеи демократии, прав человека и гражданина, сопротивления диктатурам и борьбы с авторитарными правительствами. И это имело весьма важные последствия. Люди в разных частях планеты поняли, что мир един, интересы бизнеса вышли за национальные границы и превратили международное общение и реализацию проектов в повседневность для миллионов людей. Обмен информацией, который уже не контролировался правительствами, превратился в повседневную реальность для миллионов простых граждан. Благодаря этому множество народов и государств стали двигаться к демократии, верховенству закона, экономической свободе и т. д. Все это подкрепляло особый статус Америки в мире и служило зримым опровержением тезисов тех ученых, что говорили об упадке США.
Одновременно происходит этап идентификации нового поколения, которое в определенной мере идеализирует прошлое. Молодежь, не знающая практики тоталитарной системы, под воздействием разных обстоятельств, в том числе и несогласия с пороками существующей системы, неприятия фундаменталистских ценностей, поддается идеализации социалистического прошлого. Молодежный идеализм, умноженный на политическую прямолинейность, приводит к успеху этого направления политического мейнстрима в некоторых кругах. Это характерно для различных стран и времен. Например, Вилли Брандт говорил: «Тот, кто в двадцать лет не был коммунистом, никогда не станет хорошим социал-демократом».[118]
Причуды сознания неоднократно проявлялись во время референдумов. Например, с 30 июня по 10 июля 1968 года в Чехословакии во время референдума 89 % населения однозначно отдали свое предпочтение социализму. Только 5 % высказались за капитализм. На вопрос о том, удовлетворительна ли деятельность правительства, треть голосовавших, 33 %, ответили положительно и 54 % были удовлетворены правительством частично. Лишь 7 % были настроены отрицательно.[119] В 1991 году на пике обнищания и кризиса население СССР голосовало за сохранение прежнего государства.
Патриархальное мышление и практика во многом присуща народам Центральной Азии. И это нашло свое отражение в политической риторике и зачатках идейных конструкций, используемых как оппозицией, так и правящими режимами. Лидеры используют мотивы патриархальности в отношениях власти и народа и стремятся выступать в качестве «отцов нации», знающих секреты успешного развития страны. В соответствии с этой традицией между лидером и народом не должно быть преград в виде партий, тем более оппозиционных, лидер не должен быть скован никакими, в том числе и конституционными, ограничениями, поскольку он – единственный выразитель чаяний народа. Поэтому реформы не должны подрывать фундаментальную патриархальность, а тем более подвергать сомнению или даже обсуждению положение лидера в государственной и политической системе страны.
Эта идеология во многом схожа с идеологией национальных лидеров освободившихся стран послевоенного периода. Один из ярких политиков третьего мира Сукарно говорил: «Для нас глава государства ничем не отличается от главы семьи. По мусульманскому обычаю, отец принимает все решения за свою семью, деревенский староста несет все бремя управления деревней. Этот обычай существует в Индонезии многие века».[120]
Вторая составляющая – представление об исконной нерасчлененности общества по социально-имущественному признаку, которая была возможна в теоретических построениях начала XX века, а через сто лет уже выглядит полным анахронизмом. Хотя бы потому, что такое расслоение в современных обществах региона является просто ужасающим. Бедность и богатство стали полюсами жизни, между которыми просто нет среднего класса. Патриархальность отношений ушла в прошлое, а если и существует, то скрывает достаточно современные отношения в деле ведения бизнеса или использования власти как средства развития бизнеса.
Но даже в этом случае от власти ожидается улучшение жизни народа, иначе власть лишается благодати и становится нелегитимной. Во всяком случае, такова традиция. А она в патриархальном обществе сильнее закона и действеннее принуждения.
Выбор – это ключевое слово для разрешения существующих проблем. В современной Центральной Азии чаша весов склонилась к авторитаризму. Тем не менее руководители государств говорят о создании демократических обществ, что закреплено в конституциях всех стран Центральной Азии. Парадокс в том, что демократия понимается ими как бессменное личное правление при непрерывном народном одобрении в виде единодушного голосования при отсутствии альтернативных кандидатов.
Если Запад пытается внедрять в Центральной Азии идеи демократии, то Россия не несет за собой никакой позитивной и привлекательной идеологической конструкции. В основном это ностальгия по СССР, которая не вызывает желаемого отклика у народов суверенных государств. Идея особой роли великой России основана на старом империализме, который пугает не только народы, но и правящие элиты СНГ.
О влиянии России и роли суверенной демократии, экспортируемой в Центральную Азию, написал В. Рыжков: «Многие в Бишкеке рассказывали мне, что якобы уже более года администрацию кыргызского президента консультируют откомандированные из Москвы политтехнологи, передавая накопленный Россией опыт успешного построения «суверенной демократии» в отдельно взятой стране. Еще недавно самая открытая и свободная страна Средней Азии, «центральноазиатская Швейцария», при прямой поддержке Москвы и ориентируясь на сложившуюся модель российского авторитаризма, все глубже погружается в трясину традиционного азиатского деспотизма, вставая в общий строй с Казахстаном, Узбекистаном, Таджикистаном и Туркменистаном».[121]
США считают, что Россия занимается поддержкой недемократических режимов в пространстве СНГ На слушаниях в комитете сената об «Отходе России от принципов демократии» 17 февраля 2005 года Ричард Лугар обвинял Кремль в «неудачных попытках влиять на результат выборов на Украине и поддержании сепаратистских регионов в Грузии». Россия, согласно сенатору, также «оказывает поддержку стремлениям президента Лукашенко удержать власть в Беларуси и помощь правительствам Средней Азии в их борьбе с демократическими преобразованиями».[122]
Американская неправительственная организация «Фридом хаус» по итогам проведенного исследования назвала Россию страной, использующей свое богатство и влияние для подрыва глобальной демократии.[123] И эта политика является продолжением внутренних изменений в стране. Восстановление вертикали власти в России, которое пропагандируется Кремлем как важный шаг к восстановлению державности, больше похоже на укрепление режима личной власти. Закручивание гаек вызывает недовольство не только рядовых граждан, оппозиции, но и региональных лидеров. Президент Башкортостана Муртаза Рахимов резко критиковал руководство России, которое проводит политику недоверия и неуважения к местным властям. По его мнению, уровень централизации даже хуже, чем в СССР, что при таком подходе не позволит построить нормальное гражданское общество и правовое государство.[124]
В период становления государственности особенно важна самооценка народа, отраженная в исторических исследованиях. Она нередко носит гипертрофированный характер, но в целом это болезнь роста, которую переживают практически все народы. В то же время эта болезнь может усугубиться в зависимости от политической конъюнктуры. Российские исследователи и политики могут позволить себе резко негативные характеристики исторического прошлого народов, ранее входивших в состав СССР. Наряду с позитивной критикой возможно отрицание или негативная интерпретация очевидных фактов. Если состояние отношений между Россией и бывшей союзной республикой оставляет желать лучшего, то российская пропагандистская машина продуцирует и распространяет огромное количество негативных материалов не только о современном состоянии нового государства, но и о его прошлом и будущем. Методология достаточно проста и ярко проявилась в период грузино-российского конфликта. Появились многочисленные грузиноведы, которые оценивают историю этой страны как сплошное недоразумение и тоннель в никуда. Как пишут в своей книге М. Леонтьев и Д. Жуков: «Вместе с тем давно замечено, что чем ничтожнее государство, тем сильнее пафос его летописцев. Жалкие фигуры царьков и князьков, имена которых ровным счетом ничего не значат для мировой истории, с помощью остро отточенных перьев шовинистически настроенных горлопанов-пропагандистов превращаются в фигуры едва ли не вселенского масштаба, в титанов, от одной мысли которых замирал ход небесных светил». Такой подход не может не привести к заранее определенным выводам относительно грузинской истории: «Бесконечные столетия дремучего варварства, перманентная оккупация со стороны более (а иногда и менее) развитых этносов и государств, кровопролитные столкновения с соседями, весьма примитивная культура и сельское хозяйство».[125]
Естественно, что в случае необходимости аналогичные оценки может получить история и культура любого из соседей России. И получает…
Но вместо ожидаемой реакции получается совершенно иное. Например, Нафис Кашапов, один из лидеров Татарского общественного центра, считает, что «агрессия России в Грузии с применением самого современного оружия, лицемерное и провокационное признание Абхазии и Южной Осетии как "независимых государств" показали не только татарам и башкирам, но и всему миру: со времен Ивана Грозного в политике имперской России мало что изменилось».[126]
Казалось бы, какое отношение история с Грузией имеет к Центральной Азии? Самое прямое. Осознание суровых реалий внешнеполитического курса путинской России и ее действий в случае «непослушания» еще раз подтвердило для лидеров стран региона необходимость избегать резких движений в отношении России. Кроме того, в Туркменистане, Казахстане, Азербайджане, крайне заинтересованных в диверсификации нефте и газопроводов, считают, что это была война не России с Грузией, а война за Центральную Азию. Если перекрыть трубопроводы, идущие в обход России через Тбилиси, то «азиаты» уже никуда не денутся. Заодно можно показать закавказцам и всем остальным соседям возросшую мощь российской армии. Так, на всякий случай, чтобы знали…