Шаг в аномалию Хван Дмитрий
— Прекратить огонь! Ботики на воду! Снимать казаков с воды.
Оставшийся целым струг уходил по течению, не предпринимая попыток захватить кого-нибудь с двух других корабликов. Немногие оказавшиеся в воде казаки и стрельцы держались у бортов, товарищи помогали им выбраться из воды. Были видны раненые, на воде среди обломков плавало несколько шапок.
«Зачем только попёрли на нас? Ясно было, что этот орешек вам не по зубам» — Петренко опустил бинокль.
К сильно осевшим стругам подходили несколько ботиков и лодок с морпехами, настороженно державшими оружие.
Лодки с пленными казаками встречала на берегу внушительная толпа, люди были ещё возбуждены с момента недавнего столкновения, но никаких насмешек над мокрыми и осунувшимися бородачами, с опаской смотревших на ангарцев исподлобья, не последовало. К раненым и ушибленным, которых относили чуть в сторону от остальных, тут же подошли бывшие в крепости медики, за остальными уже отправили ботик на правый берег реки.
— Этот не жилец, — хмуро приговорила медик мужика с острой бородёнкой и страдальческим выражением лица, застывшем на нём маской. Грудная клетка бедолаги была разбита, вероятно, при попадании ядра в первый струг. В основном у пострадавших были переломы, ушибы и растяжения, а так же пара огнестрельных ранений, у упрямцев, которые не пожелали следовать приказам морпехов, что вытаскивали их со стругов. У одного было задето по касательной бедро, а у второго пуля прошила жировые складки на боку, ангарцы стреляя, не забывали о нежелательности более тяжёлых ранений. Отделавшихся испугом казаков и стрельцов, тут же разделяли на более мелкие группы, человек по пять, и разводили в разные стороны, не давая времени собраться с мыслями. Первые пять казаков уже предстали перед Петренко.
— Сколько вас было человек? Говори!
Казаки молчали, боясь поднять глаза, наконец, один собрался:
— Семь десятков, да ещё с пяток будет.
— Чего попёрли, али крепости и пушек не видали? — обратился к казакам Карпинский.
— Нешто мы крепостишек не брали? — ответил один.
— Да и пушки так ядра не пускают, как ваши!
Тут же раздался дикий вопль, кому-то из стрельцов вправляли вывихнутое плечо. Казак, говоривший с Карпинским, заметно осунулся, вжал голову в плечи, озираясь вокруг. Другой казак, увидав неподалёку с десяток тунгусов с ружьями, наоборот, плечи расправил, да со злобой процедил:
— Что это вы христиане православные, — кивнув на островную церквушку, — всяких диких, прозябающих в язычестве тёмном, инородцев на службишку берёте, да пищали им даёте, а супротив братьев своих, да ядрами палите!
— Как звать? — полным спокойствия голосом спросил Петренко.
— Нежданом кличут, а так — Ивашко я.
— Иван значит. Ну так иди к нам на службу, тебе тоже ружьишко выделим, но опосля, как верность свою докажешь. А инородцы наши уже крещены.
Казак будто бы подавился своими словами, отступив на шаг.
— Сорок три человека, товарищ майор! — подбежал к Петренко морпех, с лычками младшего сержанта на основательно заношенном камуфляже.
— Из них двадцать два стрельца, считал по кафтанам, — добавил другой.
— Миша, этих в сарай, давай другую пятёрку, — приказал младшему сержанту Петренко и, увидев приближающегося Сазонова, протянул тому руку:
— Здорово, Лёха. Ну давай помогай, смотри, чего тут творится.
— Погоди, Ярослав! Почему ты третий струг не стал преследовать? — с бурлящим ещё адреналином в голосе, воскликнул Сазонов.
— Лёха, ты их уже не догонишь, с казачками вздумал в гребле соревноваться? Пусть уж они в Енисейске о нашей крепости и чудо-пушках расскажут. Тогда на нас ещё долго не полезут — пока армию не соберут с артиллерией, а они не соберут — у царя других дел по горло.
— Ну может ты и прав, — Сазонов перевёл дыхание, оглядывая небольшую сутолоку средь пленных и гарнизона крепости, которые разбивали все попытки пытающихся группироваться енисейцев.
— Вот что, Ярослав, а давай-ка сейчас нахрапом попробуем навербовать к нам на службу этих товарищей?
— Чем завлекать будешь?
— Ну как же, предложим то же самое, что и у них есть плюс земельный надел у берегов Ангары, дом за наш счёт, посевной материал, инструмент различный, птицу и кой-какую скотинку. Жену подберём, в конце концов! А они пусть выбирают — на земле осесть или в войско Усольцева войти. Платить будем, правда потом, не сразу. Но и налогов-то никаких!
Ярослав согласно кивнул и через некоторое время к офицерам, обосновавшимся в небольшом бараке, построенном недавно внутри крепостной стены стали заводить по одному человеку из запертых в сарае у церквушки пленных. Там им, после некоторых стандартных вопросов об имени, возрасте, месте рождения и семейного положения, прямо предлагали служить ангарскому княжеству, конечно же не участвуя в возможных столкновениях с Московской Русью. Поначалу, вводимые под конвоем бородачи и слушать об этом не хотели, сразу же и очень эмоционально открещиваясь от подобного предложения. Так было с семью казаками, восьмым же оказался стрелец с наложенной на сломанную руку шиной.
— Как звать? — с кислым выражением лица спросил Петренко.
— Святослав, — буркнул стрелец, баюкая руку на перевязи.
— Семейное прозвание имеется? — уточнил Сазонов.
— А как же, есть, Карпинский.
— Опа. Слышишь, Ярослав, у Петра-то родственничек выискался! — широко заулыбался Сазонов.
— Откуда сам будешь, Святослав?
— С Рязани, — ответил стрелец.
— Фамилия-то не рязанская, — усмехнулся Петренко.
— А отец мой и не рязанский, с Волыни мы, — согласился стрелец.
— А где семья твоя сейчас и есть ли кто в Енисейске у тебя?
— Нету никого, — воин, сидя на лавке, низко опустил голову, устало выдохнув при этом.
— Святослав, а иди к нам — хочешь в войско, а хочешь на землю?
Второй на Ангаре Карпинский кивнул головой, не поднимая глаз.
— Так куда, в войско или на землю? — воодушевлённым голосом попытался уточнить Сазонов.
— А какой сейчас из меня воин или пахарь? Рука-то сломанная.
— Так это ничего, кости срастутся! — Петренко вскочил и выглянув за дверь, позвал морпеха:
— Стрельца этого, Святослава, в казарму отведи — пусть отдыхает. И супа ему дай горяченького!
После этой маленькой удачи, Петренко приказал вести сначала вести к ним стрельцов, полагаясь на первого из них. Однако, дело лучше не пошло, как ни надеялся было Ярослав, согласились на службу лишь двое стрельцов и четыре казака. Таким образом из сорока трёх пленных, добровольно остаться на Ангаре согласились семь человек. А что делать с остальными? Возвращать Енисейску? Нет, этому не бывать. Зачем усиливать потенциальных врагов возвращением увидевших много лишнего сослуживцев? Работы в новоиспечённом княжестве много, каждому найдётся.
— Ну, это уже дело. Молодцы! — удовлетворённо произнёс Радек, держа в руках отрез плотной, чуть отливающей на свету желтизной, бумаги.
— Да, химики тут постарались, — уточнила Бельская.
— Теперь обучение в школах стопориться не будет. И большее раздолье будет для тех, кто сейчас составляет каталог наших знаний и умений для потомков.
— Это здорово, — рассеяно сказала Марина.
— Марина, ты чего опять нахохлилась? — воскликнул Радек.
Без сомнения, он прекрасно понимал, от чего старший биолог экспедиции столь расстроена. В последнее время в Маринину половину избы, которую она делила с двумя девчонками-медиками, частенько стал захаживать Кузьма Усольцев. Атаман Ангарского казачьего войска вначале жутко стеснялся афишировать свою привязанность к одной из основательниц княжества. К тому же, по слухам, замужней, да ещё с маленьким ребёнком, оставленным очень далеко от Ангары. Вначале на вопросы Кузьмы Фролыча Марина старалась не отвечать, переводя их на другие темы, а тот и не настаивал — невместно, ему, думал он.
А потом, однажды, Марина, расплакавшись, поведала ему о том, что любимого мужа и маленькую Людмилку она уже, по всей видимости, никогда не увидит. Да и муж уже наверняка женился на другой женщине. Самое главное, что узнал Кузьма, это то, что Марина сама к нему тянулась, как тянется слабый к более сильному, который сможет защитить и пожалеть. Усольцев не понимал, почему Марина оставила мужа, и отчего тот сам не поехал с нею, почему отпустил жену, но не стал задавать вопросы сейчас, надеясь спросить об этом позже. Он боялся влезать к ней в душу, опасаясь лишних эмоций и очередной порции ночных рыданий.
Сейчас Усольцев находился на бодайбинских золотых приисках и должен будет возвратиться лишь через год, вместе с Бекетовым. А пока осенью должен вернуться Саляев и его морпехи с первой возможной добычей старателей. Кстати, семья Бекетова, перевезённая на Байкал из Удинска, где они немного отдохнули от утомительного речного путешествия, была поселена неподалёку от Марины. С Егором, бойким мальчишкой семи лет, познакомились уже буквально все жители Новоземельска. Покуда Пётр Иванович не отбыл на поиски золота, Егорка постоянно находился с ним рядом, не отходя ни на минуту. Да и в школе у него были немалые успехи, парень за три месяца научился бойко читать на новой русском языке и даже немного выводить буквы, в ладан Егор был и с механикой, с ботаникой также были успехи — учителя не могли на него нарадоваться. Радек даже предрекал ему дальнейшие успехи, правда, не при нём, боясь спугнуть удачу. Вне школы парень скисал, скучал по отцу.
Конечно, он боялся опять потерять его, как он говорил, что в Енисейске ему шептали, что дескать, сгинул твой убивец без следа. Семье Петра Ивановича жилось в Енисейске несладко, но и высылать их не стали, ведь дальше Енисея уже и некуда. А новый воевода, Андрей Племянников, по словам Натальи уже распорядился козней Наталье не чинить, да снедных припасов давать ей да детишкам малым по нужде их великой. В Новоземельске, Наталья была определена на воспитательную работу в дествкий сад — просторную и тёплую избу, где жили дети тунгусок, которые родили от солдат и рабочих и после того, как их становища откочевали от посёлков, остались тут. Кстати, детский сад, наряду с сараем, надстроенным над местом выхода аномалии, имел постоянную охрану в виде двух вооружённых морпехов.
Поздней осенью, под первый ночной снег, который уже не стаивал в течение следующего дня, прибыла часть экспедиции Бекетова, а именно группа Саляева. Их ждали, поэтому появление на реке из-за излучины одинокого бота, не вызвало того переполоха, что наделали летом казачьи струги. Бойцы возвратились осунувшиеся, исхудалые, но на их лицах шальным блеском горели глаза, а не сходила озорная улыбка человека, попавшего, наконец, домой.
В жарко натопленном зале крепостной казармы возвратившиеся рассказывали о пройденном ими пути, о горе из богатой железной породы. О намывке золота, что лежало на столе в восьми матерчатых мешочках, один из них был открыт и люди с долей удивления, восторга и удовлетворения смотрели на золотые зёрна, самое крупное из которых было с ноготь.
— Золота там много! — рубанул Усольцев.
— Ага, я, когда намыл первый кузовок, думал, сейчас наскребу себе золотишка — и в Сан-Франциско, суши кушать и мохито хлебать из пивных кружек. Только потом закадыка мой, — Ринат кивнул на Лопахина, — отговорил меня, сославшись на отсутствие этого городишки на положенном ему месте. Думаю обождать пока, а потом рвану на юга.
Кто-то уже протягивал руки к благородному металлу, захотев поближе рассмотреть его.
— Но-но, руки прочь от государевой казны! — Саляев быстренько убрал все мешочки в рюкзак, — мне ещё акт приёмки подписывать. Сдал-принял, счёт фактуры и все дела.
— Ринат, а что с местными, встречали кого-нибудь? — спросил Саляева Кабаржицкий.
— Да, было несколько деловых встреч. Довольно милые люди, никакого негатива.
Встретившиеся им немногочисленные туземцы были довольно миролюбивы, даже дарили ангарским путешественникам скромные съестные подарки.
— Вроде бы казачье проникновение на Лену не было столь благостным, — задумчиво сказал Кабаржицкий.
— Да сибирцев просто задирать и грабить не надо. Они сами всё отдадут, по своей воле, да ещё и уговаривать будут, чтобы взяли, — Саляев внимательно посмотрел на Усольцева.
Тот, улыбнувшись в бороду, согласно кивнул, картинно погрозив пальцем Ринату.
— Но ладно, братья, это всё лирика! На Илиме мы с енисейцами разминулись, вот что! Возле начала волока, они там со стругов сходили, под четверть сотни их было. Мы так и разошлись — глазами друг друга пасли и под дулами оружия по разным сторонам ушли, — вставил вдруг Ринат.
— Если они там зимовать собрались, то это нехорошо. Енисейск может закрыть нам проход до железных руд, — взволнованно заметил Сазонов.
— Этого нельзя допустить! Надо к Вячеславу отправить гонца с описанием ситуации, а ещё лучше, думаю немедля надо идти и выбивать их оттуда. Без железа и золота нам несладко будет.
— Гонца отправим по-любому, а вот сейчас идти, ну с одной стороны, они ещё не отстроятся, а с другой — отдохнуть охота. Давай пару дней подождём, парни в тепле отогреются. А там от Соколова и ответ придёт.
Прибывший под вечер ботик привёз ответ от Соколова вместе с несколькими бывшими американцами, вооружённых ружьями. Саляеву и Петренко надлежало немедля отправляться на Илим и забирать его устье под контроль Ангарского княжества. Утром следующего дня команда Петренко на четырёх ботах отправилась вниз по Ангаре. Помимо семи американцев, в поход были взяты отделение тунгусов под началом одного из сыновей тунгусского князца с верхней Ангары, крестильное имя которого было Илья. Ринат взял пятнадцать человек. В боты были погружены запасы пищи, инструменты, палатки и прочее.
Задача стояла ясная — выбить енисейцев с Илима и основать в его устье зимовье, исключая возможность проникновения чужаков на Илим и, стало быть, далее на Лену. По течению долго шли без остановок — первую сделали неподалёку от братских порогов, здесь, на волоке, тоже чувствовалось недавнее присутствие людей. После короткого отдыха ангарцы принялись наводить волок — подтаскивали брёвна, разматывали канаты. Саляеву от чего-то было неспокойно на душе, он поделился с Петренко своими неясными волнениями, а тот, кивнув, приказал усилить наблюдение, а тунгусам даже углубиться на некоторое расстояние в лес вокруг. Пороги, однако, прошли спокойно, а на следующий день, ближе к вечеру, а темнело уже рано, небольшой караван достиг илимского устья.
— Как далеко до енисейсцев, Ринат?
— Товарищ майор, то есть, извини, Ярослав… По реке против течения там ещё примерно сутки пилить! — воскликнул Саляев.
По ночам уже приходил настоящий зимний холод, что пробирал до костей, только сидя у костра, да поворачиваясь к нему непрогретой ещё стороной, можно было чувствовать себя комфортно. Спальник не спасал, особенно под утро, когда сопли замерзали в носу, все старались поскорее выскочить наружу, погреться у костра, поддерживаемого несчастным дозорным. Утро превращалось в массовые физкультурные пятиминутки, когда несколько десятков человек активно разминались, прихлопывая ладонями. Даже тунгусы участвовали в этом действе, поначалу лишь смотревшие на ангарцев округлёнными от удивления глазами.
— Вон там, — негромко сказал Саляев, указывая рукой на противоположную сторону реки. В этом месте она делала крутой поворот, резко уходя на юг. Люди, высадившись с ботов, ловили слабенькие лучи осеннего солнца в тщётной попытке согреться.
Петренко внимательно рассматривал противоположный берег в бинокль, стараясь заметить хоть какое-то движение, однако тщётно. Н атом берегу было тихо и пустынно.
— Приготовились, по ботам, — приказал майор, его приказ передали по цепочке.
В несколько минут переплыв реку, бойцы стали высаживаться на том берегу, держа на прицеле берег и подступающий к нему лес. Однако было тихо, непривычно тихо.
— Пошли, — махнул рукой ведущий группу Саляев.
Одновременно он указывал Петренко следы пребывания тут енисейцев, срубленные деревья, костровища.
— Тут у ручья место было, они там строиться наверняка и начали, сто пудово…
Ринат осёкся на полуслове. Перед изумлёнными ангарцами возникли остатки сгоревшего зимовья, причём явно недостроенного. Оцепив место пожара, бойцы начали прочёсывать лес и высокий кустарник вокруг пожарища. Среди почерневших, внутри ещё тёплых брёвен находили полусгоревшие трупы казаков. Петренко, оставшись с пятёркой морпехов и тремя рабочими, приказал остальным тщательно прочесать местность вокруг. И, хотя было ясно, что те, кто напал на енисейцев, уже ушли, надо было попробовать найти какие-либо следы.
Саляев пробирался по покрытому тонким слоем снега мягкому насту из опавшей осенью листвы, хвои и ветоши. Лес вокруг трещал, то ли это невидимые глазу птицы отстукивали нехитрый мотив, то ли промёрзшие ветки стучали друг о друга. Тёплый воздух клубился вокруг озирающихся людей, казалось, что даже дыхание слышно за многие метры. На белом ковре снега, неровно лежащем между тёмными стволами деревьев, чьи кроны с шумом покачивал гуляющий выше ветер, следов не наблюдалось вовсе. Все найденные морпехами следы вели вверх по ручью образуя тропу и уходя к волоку на Куту.
— Казак! Руси казак нашёл мы! — внезапно выскочивший откуда-то сбоку тунгус из ангарской дружины, налетел на Саляева, теребя его за рукав. Ринат еле сдержав себя, чтобы не вырубить кричащего и куда-то тянущего его тунгуса, процедил сквозь зубы:
— Никакой дисциплины, етить-колотить!
Однако сражу же, оставив несколько морпехов у ручья, с остальными рванул за тунгусом. Тот петлял между деревьев, придерживая обеими руками лямку от ружья, следуя еле различимым в сумраке вечера следам. Вдруг он резко, как вкопанный остановился и вытянул руку. Ринат чуть-чуть не налетел на него, чертыхнулся и посмотрел, куда указывал тунгус. Перед ними лежал глубокий овраг, в котором с трудом уже можно было рассмотреть копошащихся там тунгусов. Пытаясь аккуратнее сползти по склону оврага, Саляев краем глаза заметил левее более пологий спуск и успел указать на него не начавшим ещё спускаться морпехам. Тунгусы расступились, давая возможность Ринату и остальным морпехам подойти к двум съёжившимся телам енисейцев, которых он наверняка видел несколько дней назад. Один из лежавших был несомненно мёртв, а вот второй… Второй, как ни странно, был жив. Чувствуя еле теплившийся в нём огонёк жизни, Ринат стал стягивать тёплую меховую куртку. Поняв, чего хочет их сержант, морпехи быстро стащили с бесчувственного стрельца промёрзший кафтан, надев тому куртку Саляева, кто-то из тунгусов протянул меховую шапку, кто-то рукавицы.
Стрельца отогревали у костра, недалеко от пепелища. Полусгоревшее зимовье уже растаскивали по брёвнышку. Погибших енисейцев складывали рядком, всего было найдено одиннадцать человек, включая двух укрывшихся в овраге.
— Ринат, сколько ты видел тогда казаков? — спросил сержанта Петренко.
— Да уж поболе, чем с десяток! Человек под двадцать их было, верно парни? — Саляев обратился к находившимся рядом морпехам.
Те загудели, да мол, человек двадцать было.
— Или в плен увели или сховались в лесу, — предположил один из морпехов.
— Могли в полон увести, верно, — согласился крещёный тунгус Илья.
— Что бы ситуация прояснилась, надо дождаться, пока этот служивый очухается, — Петренко кивнул на стрельца, на измождённом лице которого начали пробиваться розоватые тона.
— А пока, Ринат, надо обшарить лес, а особенный упор сделать на тропу, которая по ручью уходит.
Тропа с головой выдавала путь по которому ушли напавшие на строящееся зимовье, стало ясно, что шамагирские тунгусы, захватив енисейцев, заставили тех волочить два струга до ближайшей реки. По следам сложно было понять, сколько именно человек здесь прошло, но Ринату было ясно, что около полусотни или чуть более.
Ночью, высматривая на свободном от облаков небосводе знакомые созвездия, да грея руки алюминиевой кружкой с ароматным напитком из сушёных ягод и листьев смородины, Ринат предавался воспоминаниям. Вокруг костра сидело ещё несколько человек, негромко переговариваясь между собой. Саляев участия в разговоре не принимал, да и сам говор людей слышался им как монотонное бубнилово. Сузив глаза, он посмотрел на пляшущие языки пламени, не отрывая взгляда от огня, он осторожно потянул кипяток губами. Втянул носом аромат смородины. И тут же на него накатила картинка из его уже прежней жизни. Отчего-то вспомнилось, как однажды, несколько лет назад, он сидел вот так же у костра, согреваясь горячим смородиновым чаем. Тогда его временно прикомандировали к БДК, поставленного в ремонт на СРЗ «Нерпа» и тамошние туристы пригласили его, еще совсем молодого сержантика, на выходные в Хибины. Отказываться было глупо, тем более завод решил все проблемы с увольнительной на три дня. Тем более, среди приглашавших его была очаровательная девушка лет восемнадцати, дочка одного из инженеров завода, с которым Ринат так удачно познакомился. Поездка в тёплых машинах, шашлыки и чай у костра — всё это было замечательно, но в те дни в центре Кольского ночные морозы стояли под сорок градусов. Так что и в первый вечер Ринат с содроганием представил, как ему придется залезать в промороженный спальный мешок, в котором не попрыгаешь, да и далеко до костра, а коврик под спальником казался таким тонким. Тем более было непонятно, почему такая симпатичная девушка с легкомыслием относится к подобному более чем странному развлечению. Вспомнилось, как проснувшись утром, он просто задохнулся от восторга и осознания полного и абсолютного отдыха, от той мощи и радости, что рвалась из груди. И где спрашивается был холод? Позднее парни объясняли, что самое современное снаряжение и снаряжение наших пращуров в части комфорта неотличимы, но вот вес и габариты отличаются порой весьма существенно.
Интересно, кстати, где та девушка сейчас, замужем ли, чем занимается?
— А впрочем, какая теперь разница, — пробормотал Саляев и поплёлся спать.
— Ринат, он замычал что-то! — Лопахин тормошил Саляева, за ночь наполовину вылезшего из спальника.
— Чего? Кто? — не понял сразу Ринат.
— Стрелец тот, очухался вроде!
— А, сейчас!
В палатке, где лежал раненый стрелец, было жарко. Вокруг енисейца сидело несколько человек, а к его лицу склонился Петренко, стараясь услышать то, что пытался сказать распухшими губами стрелец. Петренко морщил лоб, негромко спрашивал о чём-то то и дело проваливающегося в бессознательность енисейца.
— Пусть немного отлежится, ну а потом в Удинск его надо отвезти, один ботик используем. Ринат, а нам надо срочно восстанавливать зимовье, на том же месте. И похоронить погибших, — Петренко, накрыв стрельца одеялом поверх спальника, вылез из палатки.
— Ярослав, что он сказал-то, кто это сделал? — спросил Ринат.
— Шамагирский князец Бакшейка какой-то. Сказался другом, принёс еды, а с утра взял да и напал на зимовье — стены-то ещё не было. Несколько человек и, правда, увели в плен. Вот только зачем им пленные, в толк не возьму.
— А ещё кто-то остался, в лесах, например, как и он сам. Как звать его, кстати?
— Онуфрий его зовут, фамилия Степанов. Сам из Тобольска родом. Просил похоронить мужиков и выручить пленных у Бакшейки. Он не знает, остался ли кто ещё. Но он видел, как враги вязали казаков.
— Ясно, — мрачно сказал Ринат.
— Отогревайте землю для могилы, парни! — указал место Петренко и добавил, повернувшись к Ринату:
— Сколько тебе надо людей?
— Если для разведки, то я своими обойдусь, а там по ходу пьесы разберёмся. Ярослав, я думаю после обеда нужно выходить, чего время терять!
— Согласен. Ладно, готовьтесь.
Глава 17
Следы от стругов, что тащили по волоку, были видны, что называется, невооружённым взглядом. Словно шпалы, отметины от вдавленных в землю отёсанных брёвен, шли на северо-восток.
«Этот Бакшей запасливый чертила, решил и струги к себе отволочь, а не просто сжечь их» — осматривая своих бойцов, подумал Ринат, да с лёгкой злостью сплюнул.
«А нам это и нужно — быстрее догоним этого хмыря».
Подступающий к ручью лес был идеальным местом для возможной засады, поэтому тунгусы Ильи, разделившись на две группы, шли лесом, вдоль тропы. Впереди группы морпехов шли американцы, во главе с Беловым, выставив по сторонам кованые штыки-четырёхгранники. На такой форме настоял Смирнов, помня, что подобные штыки оставляют в теле врага болезненные, плохо заживающие дырки.
Полковник МакГроу, бывший начальник американского контингента в Киргизии, не мог более, после полной потери всяческого авторитета и уважения, оставаться лидером американцев и нашёл себя в химии, упросив Радека принять его к себе. Но только после того, как Генри доказал, что не является новичком, Радек выписал на него довольствие и помещение в одной из изб в Новоземельске. Ну а сейчас лидером американцев стал Белов, многие янки подспудно допускали это, как же — Белов ведь тоже русский. Бывшие же хозяева этого маленького социума — афроамериканцы во главе с Омаром, совсем сникли, приняв для себя новую роль пушечного мяса. Вот и сейчас, Омар, Томас и Стивен шли впереди группы, нервно сжимая ружья и цепко оглядывая тропу и подступающий к ней лес.
— Завтра утром должны нагнать их, если будем идти весь день. Они со стругами далеко не уйдут, до Муки двое суток их тащить, не меньше.
Тропа волока шла вдоль ручья, который вскоре ушёл направо, к невысоким холмам. Далее был чуть заметный уклон, на который группа поднимались уже вдоль небольшой речушки, скорей походившей на большой ручей. На картах она была обозначена, как Казачья. Ещё день пути и будет река Мука, далее Кута, а там и Лена.
Заметно темнело, а обступающий идущих людей лес, делал тропу ещё более сумрачной, сгущая солнечный свет. Саляев уже искал глазами подходящее для двухчасового привала местечко, как последний из американцев, шедший чуть впереди морпехов, Димаш Азеведу упал на колено и выстрелил в высокие кусты, что теснились слева от тропы. Янки мигом разбежались с открытого пространства. На тропе остался лишь один из них, шедший первым, кажется, это был Омар. Ринат заметил, что из горла неловко упавшего на колени негра торчало широкое жало стрелы, парень обильно истекал кровью. Омар инстинктивно озирался на товарищей, ища помощи, вдруг он резко качнулся, а потом ещё раз, это третья стрела пробила ему грудь и он завалился на спину, неестественно подогнув ноги. А американцы в это время стреляли по кустам, с поразительной скоростью опустошая противогазные сумки.
— Белов! Не стрелять!
Стрельба стихла и Ринат понял, что в лесу дружинники-тунгусы сейчас дерутся с врагами.
— Заряжай! — крикнул Саляев американцам, второй приказ был его заместителю, Женьке Лопахину:
— Держи середину, смотри по обстановке! — и, указав на Белова и нескольких морпехов, крикнул:
— За мной! Беречь патроны, стрелять прицельно.
Сержант дослал патрон в патронник и устремился к лесу, чуть выше схватки, надеясь зайти нападавшим в тыл. Группа морпехов и американцев исчезла во мраке леса, тьма словно поглотила людей, вошедших в её чертоги. Ринат, не успев оглядеться и спотыкнувшись о стынущий труп подстреленного американцами туземца, чуть не получил удар копьём в живот. Едва увернувшись, Саляев отскочил в сторону, рискуя упасть. Кто-то из американцев, бежавших за Ринатом, сходу вонзил в не успевшего собраться для второго выпада копейщика свой штык.
— Ты нормально? — американец, походя, задал традиционный для них вопрос и, не дожидаясь ответа, атаковал второго врага, легко сломав его вялую защиту и наколов на штык и его.
Ринат мельком глянул на убитого — кожаный доспех с немногими нашитыми медными пластинами на подбитом мехом стёганом халате, высокая шапка, безусое лицо.
«Такие же тунгусы, что и наши» — отметил он и тут же, отскочив к стволу ближайшего дерево, выстрелил в лучника, показавшегося из-за деревьев впереди. Тот кулём свалился на мёрзлую землю, не издав и звука. Морозный воздух то и дело разрывали выстрелы, громкие вопли и предсмертные всхлипы, слышно было сопение дерущихся и звяканье железа. Саляев оглядел место схватки, ища Илью-тунгуса. Но его не было видно, лишь спины американцев и морпехов. Вот один из янки умело отвёл руку врага, державшую саблю, а второй с противным хрустом всадил штык в грудь разом обмякшего туземца. Вокруг Рината бегали, дрались и кричали люди, а он, словно высшее существо, лишь изредка стрелял, выцеливая подставляющегося врага. Оказалось, что ангарцев попросту больше численно, а уж в физическом противоборстве туземцы ничего не могли сделать с ними. Врагов достаточно быстро заставили разбежаться, а кто не успел скрыться в дебрях леса, теперь валялся тут и там, простреленный пулей или проколотый штыком. Но у ангарцев, однако, было немало мелких ранений, иной посечённый казался тяжелораненым из-за обилия крови на его одежде. Теперь парни обрабатывали свои раны, пока остальные настороженно оглядывали лес вокруг.
— Илья, как у тебя? Потери есть?
— Двое тяжело ранены, один умер или ещё нет, — пожал плечами тунгус.
— Ты что такой трудный-то? — воскликнул Ринат.
Илья удивлённо выгнул брови.
— Не смей так беспечно относиться к своим людям. Они тоже ангарцы! — Саляев еле сдержался, чтобы не залепить в ухо удивлённо хлопающему глазами Илье.
— Я с тобой ещё поговорю! — прорычал Ринат, — Белова ко мне!
«Что-то не сходится… Напали, значит — видели, ждали нас. Выходит и остальные недалеко и казачки пленные и струги».
— Белов, остаёшься тут за старшего, смотри, чтобы всем оказали помощь. Давай, смотри в оба. Парни, за мной! — крикнул он уже своим морпехам.
Ринат устремился к оставленному на тропе Лопахину.
— Женя за мной, тунгусов оставляй тут!
Пятнадцать морпехов скрылись на другой стороне леса, продвигаясь вдоль тропы. Возникшую перед ними скалу пришлось огибать, забрав круто влево. Вскоре скала неожиданно кончилась и вместо стены камня, оказалась небольшая лужайка, бойцы выскочили на неё, заливаемые светом недавно вышедшей луны. Со стороны слышалась какая-то возня и непонятные бормотания. Саляев, пытаясь увидеть откуда доносятся звуки, невольно вздрогнул, когда до него донёсся сдавленный крик, как будто кто-то закрывал рот кричащему от боли человеку. Вслед за криком послышались всхлипы и сипение. Ринат, более не раздумывая, выскочил на освещённое место. То, что он увидел, исказило его лицо.
— Ах ты, сука! — пистолет Рината загрохотал, выплёвывая дымящиеся на морозном воздухе гильзы. Бойцы, рассыпавшись по лужайке, хватали заметавшихся туземцев, которые, позабыв о своём оружии, стремились поскорее убежать от этих страшных людей с огненным оружием, что жалит тело словно раскалённая игла.
Сгоняя тунгусов прикладами и пинками к скальному камню, бойцы не испытывали никаких эмоций, они были опустошены. Саляева трясло, руки словно выбивали такт какой-то дикой мелодии, ноги также ходили ходуном. Из памяти сознание выхватывало картины виденного в Чечне ужаса.
«Дикари, мать вашу! Что за женщины вас рожают, волчицы что-ли? Что за сволочное геройство — резать горла пленным…»
Развязанные енисейцы сидели группой, отходили от шока близости неминуемой смерти. Шестеро чудом оставшихся в живых, обессиленных людей.
Ринат, приказав уложить пойманных врагов лицом в снег, забрал у ближайших бойцов пару ножей. И, вручив один из них спасённому мужику в стрелецком кафтане, а второй протянув полному вислоусому казаку, он вытащил и свой нож. Втроём, они приступили к отмщенью, наполнив поляну воплями ужаса, судорожными криками, свистом вырывающегося из перерезанного горла воздуха, да бульканьем горячей крови. Бойцы, не находя в себе сил остановить безумство своего сержанта, молча ушли в поляны. Енисейцы же взирали на происходящее безучастно.
Поскольку проблема енисейцев на Илиме была решена руками шамагирского князца, а сам он отогнан на реку Кут, то пыжиться со строительством зимовья было совсем необязательно. Таким образом, Петренко решил вернуться в Удинск, а потом и в Белореченск на зимовку. За зиму же предстояло подготовить людей, инструменты и материалы для строительства форта у братского порога, где было бы легче всего контролировать движение по реке.
Спасённых от смерти казаков предстояло раскидать по поселениям крестьян, зимой только сумасшедший будет пытаться убежать с Ангары — а такие ангарцам были не нужны. А за долгую зиму, глядишь, кое-кто из них обживётся, повезёт — и семью заведёт, да и останется на Ангаре. Илим же ждал своего часа, следующую партию переселенцев Соколов планировал разместить именно тут, на землях, которые должны стать своего рода Уралом для княжества. Вячеслав очень надеялся на воеводу Шеина, что тот не подведёт и отправит таки в Великие Луки к Тимофею Кузьмину пленных литвинов и поляков. Кроме Илима, часть жителей Речи Посполитой, планировалось отрядить на правый берег Байкала — в Порхов, небольшой форт, построенный новоземельцами Смирнова в устье изливающей свои воды в Байкал реки Баргузин. В Порхове же, названным так профессором Радеком из-за ассоциаций с порохом, развернули первичную обработку природной серы и гуано, которую доставляли пока в Новоземельск, для производства пороха.
Впоследствии, весь цикл производства взрывчатой смеси происходил бы именно тут, но это был вопрос времени и перевозки оборудования и людей.
— Правильно, что не стал преследовать его, Ярослав. Лучших воинов, получается, он уже потерял, стало быть соседи этого Бакшея должны сожрать.
— А ну как эти соседи на нас попрут, Вячеслав Андреевич?
— Вряд ли, если сильного князца побить, то молва пойдёт о нас, как о сильных воинах. Помнишь, как тунгусов на Ангаре замирили? Да там ещё и Баракай сидит. Так что, опасности пока нет.
— Понятно. Что насчёт енисейцев, я так понимаю, назад мы их не отпустим?
— Нет, конечно. А ты спрашивал, остались ли у кого-нибудь родные в Енисейске? — Соколов кивнул на семерых мужиков, что кучковались около южных ворот Белореченска.
— Нет, не спрашивал. Легче Енисейск захватить, Вячеслав Андреевич, чем пытаться туда лезть за их возможными семьями, — усмехнулся Петренко.
— Да, Ярослав, мысль дельная, — задумчиво проговорил Соколов.
— Вячеслав Андреевич… Вы что, серьёзно? — искренне изумился Ярослав.
— Понимаешь, нам ведь всё равно придётся решить проблему Енисейска. Он нам может запереть северный путь из Руси. Не сейчас, так потом.
— Но решать как? Не захватывать же его штурмом!
— Посмотрим, Ярослав. Посмотрим. Варианты есть, надо лишь выбрать правильный.
— Но всё-таки я надеюсь, вы не собираетесь нападать на Енисейск?
— Нет конечно, Бог с тобой, я что на сумасшедшего похож? — воскликнул Соколов.
— Торговля нам будет необходима, это ясно. Может устроить дублёр Енисейска? Скажем, например Нижнеангарск?
— Ярослав, это было одним из вариантов, — улыбнулся Соколов.
Поздняя осень плавно и незаметно перешла в зиму, в очередной раз сковав воды Ангары льдом, а её берега — накрыв белоснежным ковром снега. Посёлки готовились к встрече Нового Года, из дерева вырезались игрушки, которые предстояло повесить на ёлки, раскрашивались полученными из природных материалов красками. Готовились театральные постановки и нехитрые костюмы. Немногие переселенцы, кто был в главных посёлках Ангарского княжества неприятно поражались тому, что эти неплохие в общем-то люди, хотя и живущие без Бога, встречают приходящий на смену старому год в неположенное время. Новый год надлежит встречать в марте, как и отцы и деды наши, судачили в деревнях крестьяне. Но верно, у ангарцев иной календарь, а в местах, откель они прибыли, иные порядки. Задумывались крестьяне, да ходили к старостам, пускай де, они и вызнают, откуда такие порядки и не будут ли ангарцы требовать соблюдать их. Оказалось никаких понуждений не будет, а сам князь заявил, что будет встречать следующий Новый Год в марте, вместе с переселенцами.
Хотя детей после школы казаки разводили по домам, идя вдоль единственной пока улицы деревни, в этот раз Прокопий решил забрать Ярушку и Степана сам. Ну а заодно и посмотреть эту самую школу. Где, по рассказам детей, учителя не лупят своих учеников, что в церковных школах на Руси обычная практика. А младшим даже позволяется играть на уроках, да учиться в веселии. Вечером, Славков, оставив младших детей пришедшей с прядильни Любаше, бодро поскрипел по свежевыпавшему снежку до стоящей напротив казачьей сторожки школы, что на краю деревни. Прокопий постояв немного на крыльце, оглядывая близлежащие дома, где люди уже зажигали свечи, а не привычные им ранее лучины. Хмыкнув, он решительно толкнул обитую по краям кожаными вставками тяжёлую дверь, прошёл через небольшой коридор, где висела одежда и, отворив ещё одну дверь, оказался в школе.
— Здорово, Прокопий, рановато ты пришёл, — пробасил казак, сидевший на лавке при входе.
— Да я так, токмо посмотреть хотел, — ответил Славков, косясь на приставленное к лавке ружьё.
— А поучиться грамоте не хочешь? — скалил зубы второй казак.
— Я грамоту знаю. И хорош шутковать, а то… — набычился Славков.
— Ладно-ладно, дядька Прокопий, не гневись, — миролюбиво проговорил казак.
— Кто сегодня учителем у моих-то?
— Выбор невелик, сегодня Сергей Палыч, — ответил казак у дверей.
В каждой из поселенческих школ работало по два учителя. Первый преподавал арифметику, основы физики и механики, включая рассказы о свойствах металлов и минералов, второй же рассказывал детям о биологии, географии, основах астрономии. Историю же преподавать стало незачем, по понятным причинам история моложе 17 века была не нужна, а в истории предшествующей сразу набралось столько несуразиц что лучшим решением стало рассказывать об этнографии Земли, а особенный упор делался на сибирско-дальневосточный регион. Историей же вплотную занялся Кабаржицкий, который после ссоры с Сазоновым более не лез на рожон, даже перестав появляться на собраниях. Однако он постоянно находился среди переселенцев, что-то записывая в процессе разговоров с ними. Наиболее интересными были для него разговоры с Карпом, священником Ангарска и Усольцевым, ангарским атаманом. Именно Усольцев впервые огорошил Кабаржицкого тем, что не знает никаких монголов.
— Так вон они, южнее Байкала и живут! — доказывал Кабаржицкий.
— И нешто они Русь поработили? — изумлялся Кузьма.
— Ну да!
Усольцев попал в Енисейск через Урал и Западную Сибирь, поэтому представлял себе протяжённость и запредельную сложность этого пути.
— И, сказываешь, до трёх сотен тысяч их было? А у каждого воина ещё и заводные кони! Это же сколько надо корма в пути — они же с голоду падут, токмо первыми идучие и выживут, первыми траву объедая. А в лесу зимой и вовсе корма нет.
— Так они не лесом шли, а через степи и полупустыни, прошли царства Средней Азии, Персию, Кавказ. Что ты смеёшься? — обиделся Владимир.
— В степи и пустынях корму ещё меньше. Ты не ходил отсель на Русь, потому и сказываешь такие несуразицы. Вовек не сподобится человек с великим войском отсюда до Руси дойти, да всех победить. Воинов потеряет всех, да и сам сгинет.
— Ты просто не знаешь ничего, Кузьма, — махнул рукой Кабаржицкий.
— То-то ты знаешь, — ухмыльнулся в ответ Усольцев.
Но и Карп ясности не внёс, монголов он также как и атаман, не знал, но зато мог часами рассказывать о татарах. Однако же татарами он считал не столько казанцев, сколько все народы, населяющие дикие, в его представлении земли, да не знающие Христа.
Казаки же, прошедшие половину Сибири и достигнув Енисейска ничего не могли сказать о землях бывшей Золотой Орды, некоторые поведали о Сибирском ханстве, некогда бывшем за Уралом. Кроме него, за Уралом, по сути, ничего и не было. Да и само ханство было таково, что рухнуло под напором нескольких сотен казаков.
— А как же монголы? — не унимался Владимир.
Кабаржицкий рассказывал Карпу о бедствиях Руси, жившей под вековым гнётом монголов, что жили южнее Байкала.
— Погодь, Володимер, ты сказываешь, что эти, как их… Монголы пройдя тысячи и тысячи многих вёрст, да покорив многие царства, пришли на Русь, да стали там властвовать?
— Да, — обречённо выдохнул Кабаржицкий, понимая что не может сейчас ничего доказать этим людям.
— И кто тебе этой брехни понарассказывал, монголы?
— Нет, это общеизвестные факты истории!
Славков уже битый час гутарил с казачками, ожидая окончания урока. Подходил он и к двери комнаты. где сидели дети, пытался послушать, о чём говорит учитель. Отдельные фразы, долетавшие до его уха ясности не вносили:
— …а когда идет дождь, вода падает с неба и собирается в лужах на земле. Когда же дождь кончается и выглядывает солнце, лужи высыхают, и вода исчезает. Куда же она девается? Солнечное тепло превращает воду в крошечные капельки, которые поднимаются в воздух. Это называется испарением, а крошечные капельки — водяным паром…
Пожав плечами, Прокопий возвратился к беседующим казакам.
— Эдак скоро все казачки сюда переберутся с Енисея да на Ангару.
— А ежели они и воеводу енисейского сюды затащат? Нешто и он им служить будет? — удивился Прокопий.