Ей приснилась любовь Баркли Лина
В лифте он нажал кнопку следующего этажа, где находился солярий.
– Батон-Ружский городской госпиталь – это больница общего типа, рассчитанная на пятьсот коек. Госпиталь славится своей службой «скорой помощи», кардиологией, блоком интенсивной терапии и психиатрическим отделением.
Услышав последние слова, Энни насторожилась.
На девятом этаже Джизус направил кресло в сторону солярия, кивая в ответ на приветствия тамошнего персонала. Это был теплый день. В апреле погода в этих местах неустойчива – то жара, то холод, сегодня же ярко светило солнце. Бертон распахнул стеклянные двери, ведущие на вымощенную плитами террасу, и вывез туда кресло. Выбрав местечко, где тень, отбрасываемая стеной здания, защитила бы пациентку от ярких лучей, он остановил коляску.
Ее глаза были зажмурены, казалось, что появление на открытом воздухе стало слишком сильным потрясением для Энни. Но Джис с удовлетворением заметил, что она делала отчаянные попытки открыть их. Она сделала глубокий выдох, вытесняя из легких остатки тяжелого больничного воздуха, после чего они оба продолжительное время молчали.
Когда Бертон снова взглянул на ее лицо, он увидел на щеках слезы.
– Вы знаете, почему плачете? – спросил он мягко.
– Это все солнце.
Он молча смотрел на нее.
– Я почти забыла.
Джизус понял. Она заново знакомилась с самыми естественными вещами. Отталкиваясь от них, она сможет перейти потом и к более сложным.
– Почему входные двери запираются на ключ?
– Чтобы пациенты не выходили за пределы этажа.
– А почему этого нельзя делать?
– Потому что это может им повредить.
Бертон знал, к чему она ведет разговор. Он хотел, чтобы осознание положения пришло к ней постепенно. Тогда это меньше травмировало бы ее душу.
– Почему сиделки не измеряют температуру? Почему эта старая женщина все время раскачивается? Почему я в психиатрическом отделении? – В ее голосе прозвучала мольба.
Джизус полез в карман за носовым платком.
– Потому что ваш мозг был отключен от внешнего мира.
Он прижимал к себе ее голову. Узенькие плечи вздрагивали от рыданий. В ее позе было столько безнадежности и отчаяния! Если бы он мог взять на себя ее боль, если бы это было возможно! Положив платок ей на колени, он погладил короткие пряди волос. Они были словно шелковые.
– Сколько же времени? – спросила наконец Энни, все еще всхлипывая.
– Вы поступили в ноябре. Сейчас апрель.
Она подняла голову, видно было, что она пытается сосредоточиться.
– Целых пять месяцев!
– Какое-то время вы находились в состоянии комы, потом физическое состояние пришло в норму.
Было непостижимо, что они сейчас сидят на террасе и обсуждают ее избавление от психического кризиса, которое еще день назад казалось просто невозможным. Но Джизус знал, что в психиатрии, как и в любой другой области медицины, бывают свои чудеса.
– Сейчас ваш мозг выздоравливает, – осторожно объяснил Джис. – И пройдет еще немало времени, прежде чем все, что вы забыли, встанет на свои места. Со временем вы все вспомните.
– Вы сказали, что меня нашли полицейские.
– Да.
– Где?
Он постарался приукрасить неприятную правду.
– На пустыре позади ресторана. – Бар «Красный бык» вряд ли можно было назвать рестораном, но небольшое преувеличение в данном случае можно было простить.
– Было у меня что-нибудь особенное, что-нибудь характерное?
– Нет. За исключением раны, оставленной убийцей.
– Вы знаете, что на мне было надето?
– Ночная рубашка.
– Только ночная рубашка?
Джизус был уверен, что его слова привели ее в замешательство. Как-то это противоречило сведениям о ней.
– Рентгеноскопия показала, что вам около двадцати пяти лет. До получения травмы у вас было хорошее здоровье, хотя остались следы прошлых ушибов и обезвоживания организма.
Девушка встряхнула головой, как бы пытаясь избавиться от той картины, которую он нарисовал.
– Должно быть что-то еще.
– Я бы очень хотел вам помочь, – сказал Бертон.
Это было правдой. Он действительно очень хотел. Энни Нил не была исключительной пациенткой, о которой он так заботился, но она была первой, которая завоевала его сердце. Она доверяла ему, он вызвал ее из мрака, и с ним она чувствовала себя в безопасности. Через некоторое время это чувство могло перерасти в нечто большее. Но для этого не было времени. Пройдет еще несколько дней, и ее переведут в федеральный институт в Брендвиле.
– Полиция пыталась узнать, кто я такая? – Она слегка нахмурилась. – Кто-нибудь пытался разыскивать меня?
Джизус сделал усилие, чтобы его голос звучал как можно более ободряюще.
– Полиция пыталась, но им не за что было ухватиться. И никто из тех, кто знает вас, до сих пор не заявил о себе. Это, конечно, не значит, что они никогда не объявятся.
Она сложила руки на коленях и смотрела них пристально, перебирая пальцами, пока не успокоилась.
– Почему вы не рассказываете о себе? Вы психиатр?
Он улыбнулся тому, с какой нескрываемой неприязнью произнесла она последнее слово.
– Нет. Я психотерапевт.
– Я не знаю, как вас зовут.
– Джизус Бертон.
– Доктор Бертон?
– Джизус, можно Джис.
Она позволила себе слегка улыбнуться.
– Теперь я, в свою очередь, должна была бы представиться. Только я не могу.
– Вы были записаны как Энни Нил.
Она поморщила нос, вслушиваясь в звучание непривычного для нее имени.
– Это не значит, что его нельзя изменить. Хотите придумать что-нибудь, что вам понравится больше?
Она не ответила на вопрос.
– Вы знаете много случаев, похожих на мой?
– Нет.
– Это означает, что мне будет трудно помочь, да? – Нескончаемый ряд лет, которое она проведет, не зная собственного настоящего имени и своего прошлого, возник в ее воображении.
– Есть случаи заболеваний, с которыми мы сталкиваемся очень часто, и все же не нашли способа преодолеть их. Тот факт, что они хорошо изучены нами, мало помогает. В вашем же конкретном случае я рассчитываю на успех.
Она медленно подняла на него глаза.
– Потому что вы хотите, чтобы так было.
Бертон удивился тому, как она задает вопросы. Ход ее мыслей был последователен, форма выражения – очень точной и каждый раз соответствующей ситуации. Человеческий мозг все-таки оставался загадкой. Ученые исследуют его, выдвигают гипотезы, формулируют теории; но его тайны оказываются неподвластны самому острому уму.
– Почему вы так смотрите?
– Вы изумляете меня, – честно ответил Джис. – Восстановление вашей памяти происходит прямо на глазах.
– А вы долгое время считали, что этого вообще никогда не произойдет?
Теперь она уже даже читала мысли по выражению его лица. Бертон улыбнулся.
– Я никогда не оставлял надежды.
– Спасибо вам за это.
– Теперь я отвезу вас назад. – Он поднялся и встал за спинкой кресла.
– Джис?
Он удивился тому, как приятно звучит его имя.
– Да?
– Я никогда не забуду того, что вы сделали для меня.
– Вы все это сами сделали.
– Но не самостоятельно.
Она устало откинула голову на спинку кресла. К тому времени как они добрались до лифта, Энни уже крепко спала.
– Она не проснулась даже тогда, когда я укладывал ее на кровать.
Джизус рассказывал Кэрри Янг об их разговоре с Энни. На секунду он вспомнил, как ощутил хрупкую женственность Энни, когда поднял ее на руки и уложил, накрыв одеялом. Она продолжала крепко спать, слишком измученная, чтобы чем-то, кроме благодарного вздоха, отреагировать на его заботу.
Энни Нил скованно улыбнулась женщине средних лет, которая была представлена ей как дочь миссис Трирз. Та не смогла скрыть удивления той поразительной переменой, которая произошла с соседкой ее матери. Пока женщина суетилась, подготавливая мать к прогулке на кресле-каталке, она продолжала бросать изумленные взгляды на противоположную кровать.
– Если бы моя мать могла так поправляться.…
Ее слова относились к сиделке, которая помогала ей вывезти кресло в коридор, и, когда дверь закрылась, оборвав конец фразы, слезы выступили на глазах Энни. Для нее стало совершенно ясно, что еще день назад она была такой же, как миссис Трирз.
Почти весь день Энни просидела на кровати и только перед обедом, утомленная и упавшая духом, немного вздремнула. Она лежала прикрыв глаза, и ей хотелось прогнать голоса, звучавшие в возбужденном мозгу. Но они все продолжали настойчиво повторять разговор, который она вела с Бертоном несколько часов назад. Жаль, что ее воспоминания обо всей остальной жизни не были такими же кристально ясными. У нее не было слез, чтобы плакать. Девушка лежала на кровати совершенно неподвижно, и ей хотелось забыть ту правду, которую обрушил на нее как ушат воды доктор Фогрел. Правда была отвратительной и ужасной.
Дверь открылась и тихо закрылась, и, как всегда, она напряглась, боясь открыть глаза. Ее преследователь мог явиться и сюда. Энни не могла подобрать другого слова для человека, внушавшего мистический ужас каждой клеточке ее существа. Беспомощная, она ждала, что ей причинят боль, и, когда этого не произошло, заставила себя открыть глаза, все еще чего-то опасаясь. Джизус стоял около кровати, и чувство облегчения заполнило ее всю, разметая страшные раздумья.
– Я думал, вы спите.
Слова доктора Фогрела снова возникли у нее в памяти. Они были так же ужасны, как и образ ее преследователя. Слезы наполнили ее глаза, и она опять закрыла их.
– Уходите.
Она услышала звук пододвигаемого к кровати стула и отвернулась, желая, чтобы Бертон оставил ее одну.
– Уходите, – повторила она.
Джизус смотрел на нее, пытаясь понять, что заставляет Энни так страдать.
– Что вас так расстроило?
– Правда.
Джис не спешил отвечать.
– Правда, которую вы не позаботились мне открыть.
– А что это за правда? Вы с кем-то разговаривали?
Энни не пошевелилась. Только слезы, покатившиеся по щекам, показали ему, что она слышит его.
– С сиделкой?
Энни не ответила, и только глубокий вздох дал понять Джису, что он на правильном пути.
– Итак, доктор Фогрел приходил сюда повидать вас.
– Почему вы не сказали мне, что я была…… проституткой? – От усилия, с которым она произнесла последнее слово, ее голос дрогнул. – Почему вы не сказали мне, что кто-то пытался убить меня? О боже, лучше бы ему это удалось!
В какой-то момент Бертону захотелось схватить ее и встряхнуть. Его переполняла ярость. Зачем доктор Фогрел рассказал то, к чему она была еще совсем не готова? Но он злился и на нее тоже. Она стала сдаваться.
– Каждая жизнь бесценна, – наконец произнес он.
– Ну да. Теперь, по крайней мере, понятен ваш интерес ко мне. Кто же, как не заблудшая душа, нуждается в том, чтобы ее наставили на путь истинный.
Ее слова больно ранили Джизуса. Но он врач и ответил так, как должен был ответить:
– Что вы сделаете со своей жизнью, решать вам. Я здесь только для того, чтобы помочь вам вернуться к ней.
– Простите, – сказала Энни, всхлипнув.
– Вам не за что извиняться.
– Безусловно есть. – Она старалась преодолеть страдание. – Безусловно есть много такого, о чем я должна сожалеть.
Для Бертона было совершенно очевидно, что беседа с ней доктора Фогрела ничуть не приоткрыла завесу ее памяти. Энни все так же блуждала в потемках, пытаясь собрать воедино обрывки известной ей информации. Она не помнила своего прошлого.
Наконец она немного успокоилась.
– Я не хочу об этом больше говорить.
– Хорошо. Мы и не будем. – Он попытался найти более безопасную тему. – Мне нужна ваша помощь в одном вопросе.
Она подняла на него еще мокрые от слез глаза.
– Я не хочу больше называть вас пациенткой из пятнадцатой палаты. И, как я понял, Энни Нил тоже вас не устраивает. Вам нужно подобрать себе новое имя.
– Мне все равно. Называйте меня, как хотите.
Джизус не отступал.
– Есть ли какая-нибудь запомнившаяся вам историческая личность или персонаж, чье имя вы хотели бы взять себе?
– Как насчет Марии Магдалены? – Вся горечь открытия своей прежней жизни, которая обрушилась на нее сегодня, прозвучала в ее вопросе. – Это такая замечательная аналогия. Проститутка, спасенная сыном Божьим.
– Вы сейчас не проститутка, а я – не священник. Я просто Джизус Бертон, а вы – женщина, которой нужно иметь имя. – Он склонился к ней и заглянул ей в глаза. – Но мне нравится это имя. Мария Магдалена прожила полезную, поучительную жизнь. Я буду звать вас Мари.
Она избегала смотреть на него, отводя взгляд от его глаз, светившихся теплотой и сочувствием. Но его слова все еще звенели у нее в ушах. Мария… Мари. Она почувствовала, что погружается во мглу, и только присутствие Джизуса связывает ее с действительностью.
Мари, дорогая, не беги так быстро по ступенькам. Это голос человека, зовущего ее из тьмы. В отличие от ее преследователя, его образ не становился туманно расплывчатым, только он был очень далеко. Мари, дорогая… Потом все исчезло.
Она не знала, сколько времени это длилось. Когда она открыла глаза, Джизус все еще смотрел на нее, его пальцы лежали на ее руке. Их глаза встретились. В его взгляде было сочувствие, но и не только это. Что-то первобытное промелькнуло в нем. Она инстинктивно поняла, что не являлась для него такой же пациенткой, как все остальные.
– С Мари будет все хорошо, – прошептала она. – Просто отлично. – Она опустила глаза и глубоко вздохнула. – Спасибо, Джис. Я чувствовала себя такой… мерзкой.
На секунду он сжал ей плечо, затем повернулся, чтобы уйти.
– Спите спокойно ночью.
– Спасибо. – Новоиспеченная Мари проводила его взглядом, пока дверь за ним не закрылась, и заставила себя поверить в то, что ее смелость и сила не исчезли вместе с его уходом.
3
Мари сидела на кровати и читала февральский выпуск журнала «Ньюсуик». Он давно устарел, но это не имело для нее никакого значения. Она ничего не знала о тогдашнем положении в мире. Она ничего и ни о чем не знала.
Это один из парадоксов потери памяти – она помнила общие сведения, такие, как имя президента или названия сорока трех из пятидесяти столиц штатов. Она была в курсе полемики об экономике и разоружении. Легко всплывали в памяти названия телевизионных передач, и иногда она обнаруживала, что может подпевать некоторым песенкам, передаваемым по дребезжащему радиоприемнику, который постоянно бубнил в больничном кафетерии. Правда, так обстояло только со старыми песнями.
Она только что вымыла голову, и мягкие локоны рассыпались вокруг лица. Переодевшись в чистую больничную рубашку, она приспособила вторую в качестве платья. Грубая ткань касалась ее бедер, и она завидовала другим пациентам, у которых были настоящие ночные рубашки и какая-то верхняя одежда. Но некому было принести ей все это из дома. Возможно, у нее и не было дома.
– Мари?
Знакомый голос мгновенно наполнил ее ощущением тепла.
– Джис. Входите.
Он подошел к кровати, отметив с удовлетворением, что они одни. Она улыбалась, и весь ее вид явно свидетельствовал о начавшемся выздоровлении. Джизус внимательно разглядывал ее. За неделю, прошедшую со времени возрождения, она немного прибавила в весе, и угловатые формы ее тела стали округляться. Бескровное лицо изменило цвет, сквозь белизну кожи проступил нежный оттенок бледной розы. Ее волосы с каждым днем все больше отрастали. И она научилась очень искусно прикрывать ими свой шрам. Глядя на нее, уже очень трудно было заметить следы полученной ею травмы.
– Где ваша соседка?
– Дочь повезла ее на прогулку по этажу. Никогда в жизни я не встречала такой преданности. – Мари замолчала, поняв внезапно, что именно она сказала. На ее губах появилась слабая улыбка. – Интересно, так ли это на самом деле? Откуда мне знать, что я встречала? Иногда я забываю на секунду, что не владею своей памятью.
– Где-то внутри вас воспоминания продолжают жить. Вы потеряли не память, а только свои воспоминания о прошлом. Они непременно вернутся.
– Когда я пытаюсь заглянуть в него, то всегда испытываю страх. Мой… – Она внезапно оборвала себя, и Бертон заметил, как напряглись у нее пальцы.
– Мари, – тихонько позвал он ее.
– Мой… ночной кошмар.
Джизус напряженно слушал.
– Но ведь это не память, это сон, страшный сон.
– Расскажите, Мари.
Выражение его глаз завораживало. Было очень трудно противостоять Бертону, даже если он вынуждал ее идти дальше, чем она хотела.
Она попыталась мысленно воспроизвести сон.
– Это всегда бывает одинаково, снова и снова одно и то же. Я лежу на кровати в маленькой темной комнате. Ко мне приближается человек. Я не могу разглядеть его лица, потому что он всегда окутан туманом. Я цепенею от ужаса, ожидая, что он причинит мне боль. Хочу вскочить с кровати и бежать, но не могу. Он наклоняется ко мне и шепчет.
– Что он говорит?
Мари словно бы не слышала вопроса.
– Когда он подходит ко мне, я просыпаюсь.
– Что он говорит?
Она пыталась совладеть с голосом, чтобы не выдать чувства унижения. Если она не ответит, Джизус поймет, как больно это ранит ее.
– Он говорит, что я и есть та, кем вы все меня считаете.
Джис почувствовал, как Мари отдаляется от него.
– Простите, мне больно видеть, как вы страдаете, – искренне признался он. – Я знаю, вы не хотели мне этого говорить.
Мари пожала плечами.
– Это лишь доказывает то, что все так и есть на самом деле, не правда ли? Даже человек из ночного кошмара называет меня проституткой.
– Потому что это вы постоянно думаете об этом.
– Что я думаю, так это то, что ни в чем нет никакого смысла. Снова и снова я мысленно возвращаюсь к этому, но ничего не помогает.
– Все образуется. Главное, вы набираетесь сил.
– И кошмары приходят все реже.
Джизус положил руку ей на плечо.
– Я рад этому.
На секунду их глаза встретились, и оба почувствовали, что их связывает нечто такое, чего никто из них не решился бы облечь в слова.
Новый санитар был на редкость неаккуратен. Сэлли Хоторн, старшая сиделка шестого этажа, в жизни не встречала более неорганизованного подчиненного. К тому же он оказался ленив и дерзок. Всю неделю она жаловалась, что на шестом этаже не хватает рабочих рук, особенно в ночную смену. Руководство госпиталя наконец вняло мольбам и наняло ей нового сотрудника, правда, с испытательным сроком. Если бы она прогнала его, то никакие жалобы больше не были бы приняты всерьез.
– После того как вы помоете руки, – с неприязнью обратилась она к нему, – можете начать раздавать пациентам воду со льдом. – Ее выворачивало наизнанку только от одной мысли, что он пойдет к пациентам, независимо от того, помыл он руки или нет. Было в нем что-то неприятное, липкое, такое, чего не смоешь даже водой с мылом.
– Они не будут пить воду со льдом в два часа ночи. У меня в это время перерыв. – Рыжеватые усы нависли над его осалившимся ртом.
– Хорошо. Вы позаботитесь о воде, когда вернетесь. Но не забудьте, что перерыв у вас всего пятнадцать минут.
Пятнадцати минут будет как раз достаточно. Вытерев руки о белый халат, он лениво направился к лестнице. На лестничной площадке он прислушался. Никого. Как можно спокойнее он начал подниматься. Один пролет, другой…
Здесь прошлой ночью его план сорвался. Он достиг восьмого этажа, вынул из кармана украденный ключ и стал вставлять его в замочную скважину, когда внезапно услышал, как этажом выше хлопнула дверь. Он понял, что не успеет открыть дверь и проскользнуть незамеченным. Он опустил ключ в карман и стал подниматься выше, сделав вид, что идет на перерыв в солярий. Потом он услышал голоса. На следующей площадке стояла парочка. Он знал, что эти двое из ординатуры, прислушиваясь к звуку его шагов, ждут, когда останутся наедине. Он проклял свое невезение и сдался, но лишь до следующей ночи.
Сегодня все будет иначе. Время сейчас более позднее. И он гораздо спокойнее. Самую трудную часть работы он уже сделал. Чтобы украсть ключ, нужно было поработать мозгами. А убить девушку не составит труда.
Он достал из кармана добытый с такими большими усилиями ключ, вставил в замочную скважину и медленно повернул. Заглянув в дверной проем, он убедился, что коридор пуст. Пациенты, накачанные снотворным, спали. Персонал? Ну, они, скорее всего, дремали в комнате сиделок.
Если кто-нибудь спросит его, он ответит, что заблудился, что дверь на лестницу была открыта и что он думал, что находится на своем этаже. В конце концов, замки существовали для пациентов, а не для сотрудников.
Его ботинки на каучуковой подошве тихо поскрипывали. Найти комнату девушки оказалось удивительно легким делом. Так же просто будет проникнуть в ее комнату и придушить подушкой.
На мгновение он остановился, представляя себе, как станет извиваться ее слабое тело, пытаясь освободиться от его хватки. Эта мысль возбудила его. Он хотел только, чтобы это случилось как можно скорее. Если бы у него была возможность, он доставил бы себе удовольствие сделать это не торопясь. Но тогда его будут посещать сновидения, сновидения, которые смогут, как он думал, превратить его жизнь в ад.
Человек остановился перед номером пятнадцать. Коридор был по-прежнему пуст. Он открыл дверь и проскользнул внутрь. Его сновидения растаяли. Скоро исчезнут и ее.
Мари лежала, прислушиваясь к негромким звукам. Она слышала тяжелое дыхание миссис Трирз и тихий шелест машин за окном. Из коридора доносился мягкий шорох чьих-то шагов. Одна из сиделок, видимо, делала обход.
Это была знакомая мысль, и она подействовала на нее успокаивающе. Она привыкла к больничным порядкам, и Джизус убедил ее, что ей не нужно ничего бояться. Шаги приближались, а затем смолкли перед ее дверью. Мари постаралась не предаваться панике. Это не мог быть ее безликий преследователь. Это всего лишь сиделка, обходящая пациентов. Однако лишь тогда, когда дверь открылась и тихо закрылась, Мари заставила себя открыть глаза. Она подавила желание, позвав сиделку, убедиться, что услышит в ответ знакомый женский голос. Она научилась справляться со своими страхами.
В комнате было темно. Мари смогла различить что-то белеющее у двери, как будто сиделка остановилась на пороге, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте. Затем осторожно направилась к ее кровати. Мари почувствовала, как зрачки глаз расширяются, предвещая начало знакомой паники. Светлое пятно было слишком большим, слишком угловатым для женщины. Это был мужчина, знакомый безликий образ, выступивший из мрака комнаты. Внезапно она оказалась под влиянием своего ночного кошмара. Это не могло быть явью, это только сон. Человек в белом стоял рядом с ней. Он выдернул у нее из-под головы подушку. Мари хотела закричать, но тяжелая рука закрыла рот.
– Ага, ты не спишь. Неужели тебе не дали снотворного? – хриплый скрипучий голос звучал знакомо. Девушка сопротивлялась изо всех своих слабых сил, но куда ей было соперничать с мужчиной из ночного кошмара? – Давай, давай, попробуй вырваться. Мне приятно ощущать, как ты бьешься в руках.
Мари ощутила, как ужас парализует тело. Желчь подступила к горлу, и она почувствовала, что задыхается.
– Мне не хотелось бы торопиться, – фальшиво оправдывался он, – но я не могу задерживаться дольше.
У нее слишком короткие ногти, чтобы царапаться; она могла только что было сил колотить по руке, которая душила подушкой. Мари ощущала тяжесть навалившегося на нее тела. Она брыкалась и пиналась, безуспешно пытаясь освободиться. Ее поражение было полным. Она приготовилась умереть. Начав погружаться во тьму, она подумала о Джизусе.
– Почему, черт побери, никто не позвал меня?
– Вас не позвали, потому что вы непосредственно не занимаетесь ее лечением. Вы даже не ее психиатр, – ответила Кэрри.
Джизус нервно мерил шагами комнату отдыха. Каждый раз, когда он в бешенстве ударял кулаком по ладони, она с сочувствием поглядывала на него.
– Проклятие, ведь я единственный человек на земле, которому она доверяет. Я смог бы ее успокоить.
– Насколько я слышала, вчера ночью здесь был настоящий сумасшедший дом.
Бертон остановился и внимательно посмотрел на нее.
Кэрри передернула плечами.
– Мне очень жаль. В любом случае, все были так взбудоражены криками, что никому не пришло в голову позвать вас. В конце концов они поместили Мари в девятую палату, чтобы она не смогла травмировать себя.
– А что с миссис Трирз?
– Она все в том же состоянии.
Бертон запустил пальцы в волосы.
– Чем же это было вызвано?
– Мари ничего не говорит. Как мы считаем, у нее был очередной ночной кошмар или галлюцинация, и она принялась истошно кричать. Миссис Трирз проснулась и тоже стала вопить. Или, может быть, старая миссис закричала первой. Мы точно не знаем.
– Но ведь что-то послужило этому причиной?
Читать бесплатно другие книги:
