Маргарита Ангулемская и ее время Петрункевич А.

Глава 13

Ужасы гонений

Маргарита, как и прежде, не отказывается от своей роли покровительницы и не перестает деятельно помогать всем, кто обращается к ней за помощью. А нуждались в ее поддержке не только частные лица, но и различные группы и организации. Так, в 1535 году Женевский городской совет прибегает к ее посредничеству, прося помощи у французского короля для борьбы с герцогом Савойским и епископом Женевским. В этом году в Женеве, откуда был изгнан епископ и свергнута власть герцога Савойского, происходила борьба партий и смута. Городские власти объявили епископа лишенным прав светского властителя и прекратили католическое богослужение.

Женевцы писали королеве Наваррской:

Мы знаем, что Вы приходите на помощь всем несчастным. К последним принадлежим теперь и мы по попущению Божию… Но, хотя мы жестоко страдаем, все же не падаем духом и с помощью Господа все укрепляемся в истинной вере… Мы хотим написать королю и, не сомневаясь, что он посвятит Вас в наше дело… просим Вас поступать так, как Вы найдете то наилучшим, ибо сам Бог направляет Вас, и Вы лучше знаете, что нам нужно, чем мы сами.

После женевцев к королеве обратились сначала страсбургцы (3 июля 1535 года), потом (в 1537 году) Базель и Берн – прислали сообща целую депутацию, чтобы умолять Маргариту заступиться за гонимых валъденсов и протестантов. Несмотря на то, что в это время настроение при дворе и в столице было неблагоприятно для каких бы то ни было ходатайств в пользу «еретиков», Маргарита сделала все, чтобы оправдать возлагавшиеся на нее надежды.

В 1536 году по ее просьбе Ж. Руссель был возведен в сан епископа Олоронского, к большой радости населения Беарна и торжеству Маргариты и ее друзей. Кальвин написал Русселю длинное письмо, в котором порицал его, ученика Лефевра и проповедника чистого евангелического учения, за принятие епископской кафедры из рук католического кардинала. Свое суровое послание он закончил так:

А пока ты не отделишься от них, я никогда не буду тебя считать ни христианином, ни даже честным человеком. Прощай.

Эти жесткие слова женевского диктатора произвели очень тяжелое впечатление на Русселя, но он не последовал совету своего прежнего друга и не отказался от своих новых обязанностей. Однако мы очень ошибемся, если будем объяснять этот поступок проповедника Маргариты какими-то материальными расчетами и побуждениями, совершенно чуждыми этому скромному, мягкому и бескорыстному человеку. Руссель не был ни теологом, ни догматиком: его интересовала не реформа доктрины, а исправление жизни посредством живой и теплой веры, которая «восстановляет сердца и порождает милосердие». Сам он был настоящим «добрым пастырем». Все, кто о нем писал, даже католики, не могли не признать, что он вел безупречно чистую жизнь и исполнял свои обязанности, как истинный ученик Христов. Главной его заботой было воспитание подрастающего поколения: «Если не учить детей, – говаривал он, – то нечего надеяться на будущее». Поэтому Руссель содействовал открытию школ, в которых не только сам преподавал, но еще по окончании уроков собирал вокруг себя подростков и своими беседами «пробуждал в них истинное религиозное чувство вместе с жаждой знания». Этими средствами он добился того, что Наварра, страна довольно дикая, сделалась цивилизованнее многих других областей Франции и была уже отчасти подготовлена к принятию Реформации, которую окончательно ввела в королевстве дочь Маргариты – Жанна д'Альбре.

Неистовый Кальвин заклеймил всех тех, кто не решался или не хотел открыто порвать с католицизмом. В этой категории он соединял вместе с Русселем и Маргариту, которая так же, как и ее друг-епископ, никогда не отрекалась формально от католичества и никогда не присоединялась формально же к протестантизму.

Уступки, сделанные Маргаритой и ее друзьями в пользу католических обрядов при богослужении, не успокоили католиков. Они продолжали видеть в королеве Наваррской и ее проповеднике ревностных пропагандистов «лютеровой ереси». В самом Беарне нашлись фанатичные враги религиозной терпимости и покровительства протестантизму. Во главе этой местной партии охранителей католичества стоял епископ Кондомский, который, насколько можно понять из писем Маргариты, не только проповедовал против нее самой, но и против Франциска, о котором он не стыдился повторять глупые и гадкие басни, ходившие тогда в Германии. Этого королева не могла стерпеть. Для разбирательства король прислал двух следователей – после того как Маргарита отправила ему письмо:

…Если бы оскорбили меня одну, мне приятнее было бы простить, нежели наказывать. Но оскорбление Вас не может быть прощено теми, для кого Вы – свет очей. Я надеюсь, что по приезде сюда Ваших коммиссаров Вас узнают в этой стране лучше и в ином виде, чем тот, в котором Вас желали здесь изобразить.

Епископу Кондомскому вскоре было предписано покинуть Беарн и удалиться в Блуа. Но родственники епископа и его единомышленники стали держать себя еще смелее и непочтительнее, не скрывая вражды к Маргарите. Те, кто хорошо относился к королеве, начали опасаться за ее жизнь, и королева «получила некоторые предостережения, что здесь очень в ходу всякие отравы». Она сама сообщает в письма к д'Изерне:

Поэтому я попросила короля Наваррского удалить из Нерака всех приверженцев епископа Кондомского на то время, что я пробуду здесь. Он устроил это совсем мирно, без шума и отдал приказ не нанимать новых слуг во дворец. Говорят, что монахи выдумали новое средство отравления посредством ладана, но этого я не боюсь, ибо с тех пор, как вы уехали, я чувствую себя так плохо… что все рождественские службы справлялись у нас в зале, а утреню и обедню я слушала, лежа в постели…

Однако даже всех этих предосторожностей оказалось недостаточно: нашелся какой-то злоумышленник, который пробрался во дворец с целью действительно отравить королеву, но он был вовремя схвачен и тут же признался в своем преступном намерении.

В начале 1540-х годов был обвинен в ереси и брошен в тюрьму Андреас Меланхтон, племянник знаменитого реформатора. Узнав об этом, королева тотчас же написала бордосскому парламенту, требуя, чтобы Меланхтона, как иностранца, немедленно выпустили. Не прошло и двух недель, как парламент ответил Маргарите, что узник уже бежал и что он находится на границе, но что если он вздумает вернуться – его постигнет жестокая казнь.

Все это была ложь. Парламент хотел таким образом успокоить королеву, чтобы она не вмешивалась в дальнейшее ведение этого дела, а Меланхтон между тем был только переведен из одной тюрьмы в другую. Но Маргарита не удовлетворилась теми официальными сведениями, которые ей прислали из Бордо, и вскоре узнала правду. Возмущенная тем, что ее хотели обмануть, и еще более обеспокоенная судьбой узника, за которого ее просил сам курфюрст Саксонский и два раза писал Филипп Меланхтон, Маргарита отправила письмо архиепископу Бордосскому, наместнику короля Наваррского. Архиепископ переслал это письмо в парламент, подчеркнув недопустимость заключения в тюрьму иностранного подданного. Однако парламент узника из тюрьмы не выпустил, хотя и смягчил свой приговор. Тогда Маргарита решилась действовать иначе.

26 марта 1544 года она торжественно прибыла в Бордо, сопровождаемая своими дамами и придворными, в числе которых находился и Руссель, ее проповедник, епископ Олоронский. У городских ворот королеву Наваррскую приветствовали парламент и магистратура.

На следующий день, отслушав обедню, королева проследовала в парламент и спокойно заняла приготовленный для нее трон. Никто не видел в этом ничего удивительного и не ожидал каких бы то ни было особенных последствий от этого посещения Маргариты. Она так часто заменяла своего супруга в делах правления, что ее интерес к ним был вполне естественен и обычен.

Заседание прошло своим чередом и только в конце его Маргарита обратилась к парламенту с речью. Она говорила о правосудии вообще и о правосудии парламента в частности, говорила о политике, о современном положении страны, о военных планах и предприятиях и, наконец, перешла к вопросу о ереси. Она указывала на ту осторожность и мягкость, которые необходимо применять к делу, когда вопрос касается религиозных убеждений человека, говорила о жалком положении Андреаса Меланхтона, которого по ее приказанию уже успели навестить в тюрьме, прочла вслух письма виттенбергского реформатора и в заключение высказала пожелание, чтобы парламент отсрочил окончательный приговор до тех пор, пока не придет ответ короля, которому она уже написала. Как дочь французского королевского дома, как сестра Франциска I, она просила парламент не лишать ее прекраснейшей привилегии правителя – права миловать. Пусть откроет парламент двери перед узником и вернет ему желанную свободу!

Парламент не последовал этому совету Маргариты, но, не изменяя своего приговора, он ослабил надзор за узником, чтобы дать ему возможность бежать.

В целом обстановка в стране становилась все мрачнее и зловещее. Ультракатолическая партия крепла, а вместе с ней возрождались пытки и все прочие ужасы.

С середины 1530-х годов провансальские вальденсы, примкнувшие к лютеранству, подвергались жестоким гонениям; позже королю внушили мысль о необходимости совершенного искоренения лжеучения самыми радикальными средствами. 18 ноября 1540 года парламент в Эксе приговорил сжечь на костре 23 человека, а их жен и детей отдать в рабство тем, кто успеет их схватить. Центр провансальских вальденсов, город Мерендоль (Merindol), надлежало разрушить до основания, погреба засыпать, леса срубить, плодовые деревья, так старательно взращенные трудолюбивыми и мирными вальденцами, вырвать с корнем.

Уже все было готово для приведения в исполнение этого варварского приговора, как вдруг последовал (18 февраля 1541 года) королевский указ, отменявший временно решение провинциального парламента и дававший «еретикам» срок в три месяца для отречения от своих заблуждений. Этим неожиданным спасением вальденсы были прежде всего обязаны сестре короля. Через два года король пошел еще дальше: 14 июня 1544 года, уступая просьбам Кальвина, протестантских кантонов и Шмалькальденской лиги, Франциск приказал прекратить все процессы против вальденсов, выпустить на волю всех заключенных и вернуть им все их права. Несчастные мнили себя уже спасенными, но жестоко ошиблись. В 1545 году кардинал де Турнон, выбрав время, когда король, мучимый тяжким недугом, мог не читая подписать все что угодно, подсунул ему бумагу, по которой уничтожались все прежние указы относительно вальденсов и предписывалось парламенту в Эксе немедленно привести в исполнение постановление 1540 года. Опасаясь, как бы Франциск, спохватившись, не отменил снова свой жестокий приказ, кардинал сразу же унес с собой эту бумагу. Так как хранитель государственной печати не хотел ее приложить к такому неслыханному повелению, кардинал де Турнон сам приложил какую-то печать.

В результате 3 города и 22 деревни были разрушены, 3 тысячи человек убиты, 255 – казнены, 700 – сосланы на галеры, масса детей продана в рабство. Эта расправа с населением Прованса привела в ужас протестантов всех стран. Европа содрогнулась, узнав, что повторились сцены мученичества первых времен христианства.

Наступил час, когда Франциск опомнился и сам ужаснулся тому, что было сделано. На смертном одре, в минуты сознания, король умолял своего наследника немедленно приняться за пересмотр дела и наказать тех, «кто, прикрываясь королевским именем, учинил эту жестокую несправедливость».

Кроме истребления вальденсов еще двумя не менее постыдными событиями отмечены последние годы жизни Франциска I – это сожжение гуманиста Этьена Доле (обвинявшегося одновременно «в атеизме и в лютеранстве») и окончательное очищение города Mo от ереси, «двадцать лет тому назад появившейся в епархии Брисонне». 7 октября 1546 года на торговой площади было воздвигнуто 14 костров для протестантов, измученных уже пытками, но все же не отказавшихся от своей веры.

Царствование Франциска началось сплошным праздником, а закончилось неудачами во внешней политике и ужасом религиозных гонений. Франциск умер 31 марта 1547 года. Он уходил, снедаемый страшным недугом и видевший, как Генрих, его нелюбимый сын и наследник, нетерпеливо ждет того дня, когда он, Франциск, испустит последний вздох. Франциску не с кем было поделиться своей тоской: Маргарита сама болела и не могла приехать.

А ее друг и наставник Руссель стал жертвой слепого и дикого фанатизма католиков, которые возмущались осуществляемыми им нововведениями. В самом начале 1550 года он отправил одного из своих проповедников в Гасконь. Так как тот проповедовал против индульгенций и против поклонения святым, то был изгнан рассвирепевшей толпой, возбужденной каким-то фанатиком. Тогда на место бежавшего проповедника явился сам епископ. Он долго успокаивал и увещевал народ, а когда для проповеди поднялся на кафедру, она рухнула, подрубленная топором (это сделал человек, который перед тем возбуждал религиозную вражду). Русселя подняли полумертвым; врачи отправили его лечиться на воды; он скончался по дороге. Его убийца был оправдан бордосским парламентом, сына же его назначили на место покойного епископа «в награду за благочестивое и прекрасное деяние отца».

Глава 14

Спасительная любовь

Еще в конце 1542 года Маргарита окончательно переселилась в Беарн. Плохое состояние здоровья не позволяло ей предпринимать такие длинные путешествия по всей Франции, как бывало в прежние времена. Теперь, когда Маргарита покидала свое королевство, чтобы изредка навестить брата и дочь или же посмотреть, как идут дела в ее герцогствах Берри и Алансоне, ей требовалось часто останавливаться, и эти остановки с каждым разом становились все продолжительнее, потому что в пути она сильно утомлялась.

Маргарита по-прежнему очень внимательно следила за всем, что заботило короля, и к французскому двору постоянно отправлялись гонцы с длинными посланиями (написанными иногда стихами) и небольшими подарками «на память»; брат и сестра часто обменивались подарками – например, в 1544 году Франциск прислал Маргарите большое распятие из слоновой кости, а она ему – изображение Давида, в другой раз он подарил ей изображение святой Екатерины.

Маргарита Ангулемская (1545 год)

Забот у Франциска было немало. Он воевал с Карлом V, и Франция выставила одновременно две большие армии: одну на северо-востоке, другую на юго-западе. Франциск снова обещал своей сестре и ее мужу, что вернет им Нижнюю Наварру, и они следили за передвижением южной армии. Но их надежды очень быстро рассеялись. Войско пришлось распустить ввиду приближавшихся осенних разливов. Сам король с отрядом наемных ландскнехтов двинулся на север, в город Ла Рошель, взбунтовавшийся из-за увеличения налогов на соляной промысел. Франциск был раздражен и собирался наказать непокорных. Но по дороге он заехал (1 ноября 1542 года) в Нерак, к своей сестре.

Маргарита устроила ему блестящую встречу. Между забавами и весельем она не забывала о горькой участи, готовившейся ларошельцам, и употребила свое влияние и красноречие, чтобы смягчить гнев Франциска и воскресить утраченный образ великодушного и милосердного монарха. Поэтому король прибыл в Ла Рошель под впечатлением того, что внушила ему сестра, – совсем не с тем настроением, какого от него там ожидали. Когда 1 января 1543 года перепуганные жители предстали перед его троном, он обратился к ним с речью, напоминавшей давно прошедшие счастливые годы. Франциск сказал народу:

– Я не хочу ни губить вас лично, ни отбирать ваше имущество, как то сделал император с гентцами за провинность меньшую, чем ваша. Мне ценнее завладеть вашими сердцами и вашей волей, нежели вашей свободой и вашими богатствами. И так как вы сознались и покаялись в своем проступке, то прошу вас забыть о нанесенном мне оскорблении, а я, со своей стороны, никогда в жизни не вспомню его. Освобождаю вас от всех наказаний и прощаю вам все без исключения. Пусть сейчас освободят всех узников. Пусть вернут вам ваши городские ключи и герб и пусть все солдаты удалятся из вашего города, а вам – возвращаются свобода и привилегии.

Огромная толпа радостно загудела, едва прозвучали последние слова короля. Зазвонили колокола, загрохотали городские пушки, весь город наполнился праздничными огнями, и Франциск в сопровождении городских представителей направился в ратушу, где в честь него был дан торжественный обед и бал.

На следующий день, прощаясь с ларошельцами, король произнес:

– Я думаю, что завоевал вашу любовь. И клянусь честью – вы победили мое сердце!

Историки, рассказывая об этом событии, характеризуют его, как «прекраснейший момент в жизни Франциска», но не забудем, что этот момент был подготовлен королевой Маргаритой и что ей обязаны ларошельцы неожиданным милосердием короля. Несмотря на свою болезнь, совершенно изнурившую ее и даже уложившую в постель, Маргарита с замиранием сердца следила за действиями брата и когда наконец получила достоверные известия о том, что произошло, немедленно взялась за перо и восторженно прославила гуманность и великодушие Франциска.

В 1545 году, 8 сентября, от чумы умер младший из французских принцев, любимый сын Франциска – Карл. Маргарита поехала к брату, чтобы утешить его и вместе пережить это ужасное горе. Смерть Карла стала последним ударом, сломившим здоровье короля. Не было теперь человека, на которого он возлагал все свои надежды, в котором узнавал себя самого в дни юности.

Присутствие сестры, как всегда, действовало на него благотворно. Он оживился. Однажды ему вздумалось осмотреть вместе с сестрой свои величественные сооружения, вызывавшие в его воспоминаниях образы прекрасной поры его царствования. Тусклым зимним днем Франциск увидел снова грустный Шамборский парк. Стоя у высокого стрельчатого окна и опершись на руку Маргариты, он обводил взором бесконечную темную линию оголенных лесов, выделявшуюся на сером горизонте. Это было последнее свидание брата с сестрой: им не суждено было больше увидеться. В марте королева уже вернулась к себе.

Маргарита была удручена болезнью брата и озабочена судьбой дочери, продолжая терпеть оскорбления мужа, раздраженного постоянным сопротивлением со стороны Франциска. Больная, утомленная жизнью и борьбой за осуществление надежд, она оглядывалась кругом, тщетно ища своих многочисленных друзей, и, не находя их, готова была воскликнуть вместе с Рабле: «Добрые люди, где вы? Я вас что-то не вижу!» Талантливые, выдающиеся люди, охотно собиравшиеся, бывало, вокруг милой и гостеприимной хозяйки, давно разбрелись по свету, оставляя по себе грустные воспоминания о минувших днях. Многих недосчитывалась Маргарита.

На ее руках скончался старцем Лефевр д'Этапль. Перед смертью он назначил Маргариту своей наследницей, прибавив при этом, что библиотеку завещает своему любимому ученику, Жерару Русселю, а все имущество – бедным.

– Что же вы оставляете мне в таком случае? – спросила королева с улыбкой.

– Вам?… Заботу о бедняках…

К этой утрате в последующие годы добавились другие.

Страшным ударом стала для Маргариты смерть любимого брата. С этого момента жизнь ее была кончена: она не жила, она только существовала – так рассказывает Брантом. Смерть, еще недавно казавшаяся ей такой страшной, теперь – желанный конец… конец печали и мукам, радостное воссоединение с тем, без кого она не в силах жить.

Маргарита не захотела покинуть мирное убежище, в котором получила печальную весть. Тихая монастырская жизнь вдали от шума и суеты наиболее соответствовала ее душевному настроению и действовала на нее успокаивающе: она забывала свои неудачи, свои заботы, свои сомнения – словом, все, что составляло ее земное существование. В Туссоне Маргарита пробыла до середины лета, и здесь была написана большая часть ее «Духовных песен», поэма «Корабль» и последняя часть «Темниц». Очевидно, что, едва улеглась острейшая боль, королева снова вернулась к своим литературным занятиям, и произведения ее за этот период составили целый большой том.

Только одно событие вывело ее отчасти из того настроения, которое совершенно овладело ею за последнее время, – бракосочетание ее дочери с герцогом Антуаном Бурбонским. Узнав о твердом и непреложном намерении короля Генриха II выдать Жанну именно за него, Маргарита решила снова бороться против нежелательного, с ее точки зрения, союза. Она обращалась за помощью к Екатерине Медичи, но это не возымело успеха: сопротивляться Генриху было тем труднее, что на этот раз воля короля совпадала с несомненной склонностью самой невесты.

20 октября 1548 года совершился брак наследницы Наваррской с первым принцем крови, а через несколько дней Маргарита уехала обратно к себе. Ее прощание с дочерью было мучительно.

Генрих II в письме к Монморанси не без иронии заметил:

Вы, наверное, никогда не видели столько слез, как я, присутствуя при отъезде моей тетушки. Если бы не моя воля, она никогда не поехала бы со своим мужем, с которым у нее теперь самые плохие отношения, из-за любви к дочери; но последняя не обращает внимания на королеву…

Таким образом, все рушилось в личной жизни Маргариты: за смертью боготворимого брата последовало замужество Жанны; дочь, поглощенная своим счастьем, не замечала матери. Маргарита осталась с человеком, который давно уже стал для нее чужим, а в последнее время чуть ли не врагом, ибо она знала, что ее муж согласился на брак их дочери, только прельстившись денежными обещаниями Генриха II.

Маргарита осознавала, что ее дни сочтены. В ночном видении ей явилась однажды лучезарная фигура с прекрасным венком в руках, который она ей протягивала, говоря: «Скоро он станет совсем твоим». Маргарита верила в это и смиренно ждала того часа, когда Господь призовет ее и успокоит.

Неосторожность Маргариты ускорила развязку жизненной драмы. В декабре 1549 года появилась комета. Королева непременно хотела наблюдать ее; в этом желании в последний раз сказалась та страстная жажда знания, которая так ярко характеризует эпоху Возрождения вообще и ее блестящую и обаятельную представительницу в частности. Совсем больная, едва двигаясь, Маргарита вышла на балкон, но вскоре должна была вернуться, так как ей внезапно сделалось очень плохо. Ее тотчас же уложили в постель и немедленно приняли все необходимые меры. Но через неделю ее не стало.

Она умирала в полном сознании, совершенно спокойно, с твердой верой в душе, находя в себе силы еще утешать окружавших ее людей.

Благодаря исследованиям Ла Феррьера, Франка и в особенности Лефранате восторженные отзывы, которыми неизбежно сопровождалось и сопровождается имя Маргариты, этой «жемчужины дома Валуа», – кажутся теперь не только не преувеличенными, а недостаточными, банальными для выражения того обаяния, которое испытывали и испытывают все при знакомстве с ней, даже на расстоянии веков, даже путем одного только беспристрастного изучения ее светлой личности.

Драматизм Маргариты заключался в основных свойствах ее характера, и прежде всего в том вечном стремлении к идеалу, к возможно полному его осуществлению, которое она сама охарактеризовала в своем девизе: «Non inferiora secutus».[74] Это вечное «стремление в высшие сферы» не позволяло ей ни на минуту успокоиться, а постоянно требовало от нее мучительного искания света и истины.

Маргарита поняла жизненную задачу человека в высшем идеальном смысле, то есть как познание истины, но разрешила она эту задачу не умозрением, а чувством. Оно внушило ей, что истина есть любовь и что потому познается она только любовью же. Вот где кроется таинственная причина обаяния королевы Наваррской: ее сила была в той любви, которой дышало все ее существо, которая чувствовалась всеми современниками. Не зная еще человека, она уже любила его за то только, что он человек. Но Маргарита и страдала через тех, кого любила, особенно через того, кого любила больше всего: через Франциска. Он мешал ей проводить в жизнь те идеи, в спасительную силу которых она верила; он являлся гонителем и палачом ее друзей; он убивал не только Реформацию, но даже и Возрождение.

Маргариту часто сопоставляли с Ренатой Феррарской. Действительно, в их деятельности, их симпатиях и взглядах обнаруживается много общего. Но у Ренаты не было философской широты и одухотворенности Маргариты, которые заставляют верить вместе с ней в существование идеала. Вся жизнь Маргариты Ангулемской есть доказательство того, что добро, красота и любовь реально существуют и способны придавать жизни высший, прекраснейший смысл.