Брачные игры каннибалов Троост Дж.

Глава 20

В которой Автор рассуждает об Индустрии Зарубежной Гуманитарной Помощи, чьи Посланники – Консультанты – прибывают на остров ежемесячно, если авиасообщение позволяет, разумеется, и продвигают Модели Устойчивого Развития, имевшие огромный успех в Африке. За этим следуют размышления о Коммунистической Угрозе на Тараве ввиду присутствия Зловещих Агентов из Китая, чьи Коварные Планы подрывались буквально ежедневно Очаровательной Подругой Автора, вовлеченной в Черное Искусство Шпионского Ремесла – Опасную Игру, в которой она не преуспела, в результате чего в Вашингтон были отправлены Ложные Сведения, возможно повлиявшие непредсказуемым образом на Китайско-Американские Отношения.

Я решил отвлечься от написания художественной литературы. Время от времени я знакомил с результатами своего труда Сильвию, и в целом она реагировала очень положительно.

– Хмм. очень. эээ. красочно, – отвечала она, прочитав описание дерева, на которое у меня ушло шесть недель. Но потом заявила, что мой герой похож на «карикатуру горгульи». Тогда я понял, что пора расправить крылья, и занялся правкой документов для западных благотворительных организаций.

Так, за неделю редактирования «анализа осуществимости» я заработал больше, чем среднестатистический житель Кирибати за год. Анализ, профинансированный Продовольственной и сельскохозяйственной организацией ООН, точнее ее римским филиалом, рекомендовал продвижение программы по созданию на Бутарирари мелких фермерских хозяйств по выращиванию овощей на продажу, которые затем перепродавались бы посредникам с Таравы – «реализаторам». Они продавали бы овощи кооперативам, а те уже – потребителям с Таравы. Подобная белиберда наверняка казалась логичной тому, кто сочинял ее в Риме за чашечкой эспрессо, но, разумеется, этот «кто-то» не подумал о том, как перевезти овощи с ограниченным сроком хранения с острова, где нет ни электричества, ни холодильников. Самолетом? Кораблем? Авторы этого анализа хотя бы раз были на Кирибати? Не было в исследовании ни слова и о проблемах, связанных с культурой бубути. Какой смысл работать больше, чтобы заработать больше денег, если в итоге все равно придется делиться этим с любым, кто попросит? В отчете также умалчивалось о том, что для эффективности программы конечному потребителю придется заплатить за один помидор примерно десять долларов. Нет, решили авторы, это хороший план. Давайте его профинансируем.

А мне-то что. Я вскоре понял, что главными получателями гуманитарной помощи от ай-матангов были сами ай-матанги, и был не прочь сам отхватить кусок пирога. Заработок мне уже давно не перепадал. Где-то там, в параллельной вселенной, меня ждали долги по кредиткам и выплаты по студенческим займам, но та вселенная находилась от Таравы очень далеко. Никто не звонил мне и не напоминал, что пора делать взнос. Я исчез из того мира и больше не думал о нем.

И все же, хотя в лишних деньгах на Тараве не было абсолютно никакой нужды, гордость вынуждала меня время от времени приносить в дом свою долю. Я помогал Сильвии с ее работой чем мог. На Тараве меня знали как «мужа из Фонда народов». Но иногда было приятно увидеть чек, на котором стояло мое имя. И я устроился на работу.

Так у меня появилась интересная возможность понаблюдать за тем, что же такое гуманитарная индустрия на Кирибати. До того дня действия ООН вызывали у меня лишь недоумение. Я никак не мог понять, в чем же заключается их работа. Каждые несколько месяцев самолет «Эйр Науру» привозил на остров очередную партию одетых по последней моде сотрудников ООН, которые проводили большую часть времени, критикуя местных жителей. «Какие они все грязные», – фыркала нигерийка, перебрасывая через плечо кончик шарфа от «Гермес». Нигерийка прибыла на Тараву с целью улучшить бедственное положение местных женщин. «Как вы тут живете?» – спрашивал француз в мокасинах с кисточками, когда ему сказали, что, увы, он не может заказать клаб-сэндвич. Он явился на Кирибати помогать детям.

Наблюдения за новыми консультантами, приезжающими на Тараву, заменили нам вечерние новости. Мы знали, о чем болтают кофейные интеллектуалы на континенте, отмечая, какие добрые дела консультанты приехали вершить. К примеру, однажды на острове появилась команда экспертов по борьбе с курением. Мне выдался шанс пошпионить за ними в баре отеля «Отинтайи», где у них была встреча с чиновниками из Министерства здравоохранения – мрачными парнями, которые вежливо кивали, выслушивая рассказ о коварных планах табачных компаний относительно Кирибати. В тот самый момент, когда обеспокоенные розовощекие ай-матанги ушли, ай-кирибати открыли табакерки с ирландским табаком, свернули по самокрутке из листьев пандана, посмеялись и начали вечернюю попойку. Они-то хорошо знали статистику смертности на Кирибати за 1996 год – 99 тысяч смертей от гриппа (в 1983 году эта болезнь скосила 2 процента населения страны), 15 тысяч – от диареи, и это лишь самые серьезные случаи, попавшие в отчет (в том числе 4500 смертей от дизентерии, преимущественно дети), 44 новых случая заболевания проказой. По заболеваниям и смертям, вызванным курением, статистики не было. Не было даже необходимости собирать эти данные. На Кирибати никто не доживал до того момента, когда рак легких и эмфизема становились причиной смерти.

Я понял, что существует значительное расхождение между проблемами здравоохранения, которыми озабочены западные гуманитарные организации, и реальной ситуацией в Тихоокеанском регионе. К примеру, понос и острые респираторные инфекции были причиной смерти почти 10 процентов детей в возрасте до пяти лет. Но гламурные персонажи не умирают от поноса. Элизабет Тейлор не организует благотворительные мероприятия для людей, страдающих поносом. Поэтому все деньги уходят на борьбу со СПИДом, а не с детским поносом. Ну и ладно. Если благотворителям угодно жертвовать деньги на борьбу со СПИДом, а не диареей или малярией – главной причиной смертности в развивающихся странах, – я лично ни пискну в знак протеста. Но мне кажется, что более умный способ борьбы со СПИДом на Кирибати – взять один банан, один презерватив и отнести их в Центр подготовки рыболовного персонала, где ай-кирибати учат работать на иностранных рыболовных траулерах, а затем объяснить, что в порту лучше не ходить к проституткам, но если уж приспичит, надо использовать презерватив, потому что иначе умрешь. Вот как выглядит презерватив. А это банан. И вот как это делается. Общая стоимость программы? Один доллар. Число спасенных жизней? Не сосчитать. Однако те, кто финансирует гуманитарные организации, видимо, другого мнения. Вместо того чтоб осуществить вышеописанную простейшую образовательную программу, три четверти врачей и большинство старших медсестер с Кирибати отправились в Австралию, где в течение пяти недель посещали семинары по оказанию психологической помощи больным СПИДом. Не по профилактике или лечению – по оказанию психологической помощи тем, кто уже болен. Общая стоимость программы? $100 000. Число спасенных жизней? Ноль. С трудом представляю психолога, разговаривающего с женщиной ай-кирибати, муж которой заразил ее СПИДом после возвращения домой из плавания. «Ну и как ваша самооценка?»

Сами ай-кирибати с безразличием относились к присутствию на острове иностранцев и к помощи, которую те оказывали. Консультанты могли заставить местных явиться на семинар, где тем предстояло узнать, как правильно жить на атолле, лишь заплатив так называемую плату за участие, то есть взятку. На дальних островах волонтеры исполняли роль деревенских дурачков, забавных клоунов, развлекающих туземцев своими странными выходками. На Тараве ай-матангов тоже было не так много, и каждый раз, когда местные замечали одного из нас, они неизменно таращились и хихикали. И тем не менее с уверенностью можно сказать, что в целом присутствие иностранцев на островах ай-кирибати не волновало. До приезда китайцев.

Внезапно, как гром среди ясного неба, на острове возникло китайское посольство. У него были красная черепичная крыша и непрозрачные тонированные окна. Оно было похоже на не слишком симпатичную помесь особняка из Беверли-Хиллз и филиала ресторана быстрого питания. Во дворе красовалась застекленная выставка фотографий индустриальных объектов с интересным названием: «Китай: друг окружающей среды». Здание посольства было построено китайскими рабочими, которые для этих целей притащили с берега острова несколько тонн камня (это не совсем укладывается в понятие «друга окружающей среды», так как усугубляет эрозию, а эрозия на атолле – проблема нешуточная).

Вскоре библиотека Таравы – одна комната, куда я иногда наведывался, чтобы скоротать время за изучением подборки винтажных выпусков «Нэшнл джиогрэфик», которые, как и большинство скромной коллекции, остались с колониальной эры, – начала выкладывать на подозрительно видное место последние выпуски журналов «Китай сегодня», «Пекинский вестник», «Китай в картинках» и «Китайский Тибет».

Я все думал – какой же интерес может быть у китайцев? Что вообще может побудить кого-то открыть посольство на Кирибати? На Тараве никто не строит посольства. Даже у двух государств, уже открывших свои представительства, не хватало людей, чтобы их заполнить. В австралийском работало четверо дипломатов, а в новозеландском – один, который также представлял несколько других стран.

Вскоре правительство Кирибати объявило, что согласилось купить у китайцев самолет – Y-12. Все авиационные специалисты в Тихоокеанском регионе кричали, что лучше купить канадский «Твин Оттер» – надежный и безопасный самолет. Весь регион летал на «Твин Оттерах», поэтому и запчасти на них можно было легко достать. Но правительство купило китайский самолет за абсурдно высокую цену. Очевидно, дело было нечисто, но что именно происходило? Построить новое посольство для того, чтобы продать один самолет нищему государству? Мне это казалось бессмысленным.

Затем правительство объявило о программе, в рамках которой девушек ай-кирибати будут отправлять в Гонконг работать горничными за четыреста долларов в месяц минус плата за жилье и еду. Неужели Китай страдает от недостатка рабочей силы? Потенциальный работодатель выбирал девушку по вкусу, просмотрев видеокассету. Но вскоре выяснились некоторые подробности контракта, согласно которому девушки не имели никакой страховки в случае возникновения разногласий с работодателем. Недовольство общественности вынудило правительство отказаться от этой программы.

И все равно, даже вербовка проституток против их воли – один из самых выгодных приработков Красной армии – не казалась мне достаточным поводом для открытия посольства. Лишь когда правительство объявило, что согласилось сдать Китаю землю в аренду под постройку новой спутниковой станции слежения, все потихоньку встало на свои места. Китайское посольство заверило жителей острова, что система слежения будет использоваться только в гражданских целях, но почему-то в это верилось с трудом. Иначе зачем китайцы препятствовали таможенному досмотру контейнеров, в которых якобы перевозили детали для будущей станции? И почему правительство Кирибати им это спустило с рук? Как только китайцы начали строительство станции в уединенной бухте Темаику, поползли слухи. Мол, китайцы ввозят оружие. Один мальчик видел, как китаец с пистолетом садится в автобус. В посольстве тоже хранилось оружие. В безлунную ночь за рифом в Темаику видели подводную лодку, с которой выносили таинственные товары для спутниковой станции (предположительно оружие). Способствовало сплетням и то, что китайцы – а их на острове было уже несколько десятков – держались особняком.

– Боюсь я этих китайцев, – призналась мне Тьябо. – Плохие они. У них ружья.

– Не нравятся мне китайцы, – сказал Бвенава. – Они не верят в Бога. И на ай-кирибати им плевать. А еще у них ружья.

Даже «Радио Кирибати» не могло не высказаться по этому поводу. Слухи о том, что китайцы привозят на остров оружие, это неправда, объявили по радио. В доказательство будет организована экскурсия по посольству и станции для нескольких унимане.

Унимане отказались идти на экскурсию. Мы ничего не знаем ни о каких спутниках, сказали они. Пусть ай-матанги идут. Однако китайцы не хотели пускать ай-матангов в здание посольства и на станцию. Они приглашали лишь старейшин ай-кирибати.

– Я очень волнуюсь, – сказал Бвенава. – Мы знаем, что у Китая много врагов, и страшно подумать, что будет с Таравой, если Китай ввяжется в войну. Что, если все страны нападут на Тараву? Такое уже было.

Враг (или стратегический партнер, каждую неделю ситуация менялась) Китая как раз обосновался неподалеку. На атолле Кваджалейн Маршалловых островов Соединенные Штаты тестировали новую программу противоракетной обороны. Межконтинентальную баллистическую ракету собирались выпустить с военной базы Ванденберг в Калифорнии и вскоре после этого пустить ракету-перехватчик с Кваджалейна. С приближением даты запуска на Тараву прибывало все больше китайцев, и по их военной выправке было ясно, что все они состоят в Красной армии. По завершении испытаний они куда-то исчезли. Видимо, спутниковая станция на Темаику на самом деле была шпионской станцией.

Мы с Сильвией решили выяснить, что к чему, и украдкой приблизились к станции на велосипедах. У самого входа на берегу валялись горы брошенного пенопласта, оставленного китайцами за ненадобностью после строительства станции. В последующие дни волны разнесли его по всему атоллу, загадив прибрежные воды, пока океан не унес его навсегда. Китай: друг окружающей среды.

Сама станция не представляла собой интереса. С виду она напоминала деревенскую школу с одноэтажными пристройками под жестяной крышей. Впечатляли лишь гигантские спутниковые тарелки. Комплекс окружал забор из колючей проволоки. Мы слезли с велосипедов у самых ворот.

Я взглянул на Сильвию.

– Мы должны это сделать, – проговорил я.

– Ты уверен? – спросила Сильвия.

– Да. Мы обязаны.

– Ты прав. Мы должны.

– Освободите Тибет! – крикнули мы хором и бросились прочь, пока они нас не подстрелили.

Вскоре после этого Сильвия уехала в Микронезию, где наконец пожертвовала местной больнице оборудование, которое отказалось принять правительство Кирибати. Пока она была в отъезде – как я ей завидовал! – я решил, что буду есть вечерний рис с рыбой в отеле «Отинтайи», меню которого на первый взгляд казалось обманчиво разнообразным, но на поверку редко предлагало что-то, кроме рыбы и риса. Отель превратился в настоящий китайский квартал. Я коротал время, угадывая, кто из китайцев состоит в чиновниках, а кто приехал на Кирибати, чтобы купить паспорт (золотая жила для правительства Кирибати, в особенности после присоединения к Китаю Гонконга). Китайцев из Гонконга было легко узнать. Мужчины сверкали деньгами, неосведомленные о местных традициях женщины – обнаженной плотью. Разница между бизнесменом из Шанхая и лакеем из Пекина была менее очевидна, но обувь выдавала все секреты. Бюрократы носили пластиковые шлепанцы, торговцы – туфли из кожзаменителя.

Я сидел один, и тут какой-то китаец спросил, можно ли сесть за мой столик. В баре не осталось мест. Я кивнул, он сел, и, хотя его английский был далек от совершенства, а китайского я не знал, мы как-то разговорились. Он работал инженером и недавно окончил Пекинский университет, а на Тараву приехал достраивать китайское посольство.

– Хочу построить самое прекрасное здание на Кирибати, – выпалил он.

Общаться с ним было приятно. Я даже удивился, что он окончил Пекинский университет. Там училась одна элита, дети коммунистических лидеров. Я расспросил его о митингах 1989 года, когда тысячи студентов, в том числе и Пекинского университета, вышли на улицы с требованием реформ.

– Они запутались, – ответил он. – Китай – великая страна.

Китаец был явно глубоко смущен.

– А как насчет резни на площади Тяньаньмэнь? – спросил я.

Не успел паренек ответить, как из-за соседнего столика встал пожилой китаец, явно высокопоставленный, подошел к нам и многозначительно затушил сигарету в моей пепельнице, не сводя с молодого инженера глаз.

– Извините, – пролепетал тот, – я, кажется, нашел другое свободное место.

Остаток вечера я просидел в одиночестве.

Когда Сильвия вернулась, я поведал ей о произошедшем. Видимо, китайский курильщик был из полит-надзора. Я также поставил ее в известность о последних слухах. На рифе снова видели подводную лодку. И опять грузили оружие.

– Отлично. Будет чем поделиться, – ответила она.

– Поделиться с кем? – спросил я.

– С американским послом на Маршалловых островах.

– Минуточку. Ты рассказываешь американцам о том, чем занимаются китайцы на Тараве?

– Ага. Я встретила американского посла на Маджуро и рассказала ей все, что знаю.

– Не знаешь. А слышала. Это же только слухи.

– И что? Она все записала и попросила держать ее в курсе.

Интересный новый проект для Сильвии. Из всех путеводителей по Тихоокеанскому региону государство Кирибати упоминалось лишь в одном. В этом самом путеводителе Фонд народов называли «оплотом ЦРУ». Сильвию это бесило.

– Ты вроде собиралась написать письмо авторам путеводителя, – заметил я.

– Я и напишу.

– А теперь сама шпионишь для правительства США.

– Да. Но это секрет.

Через несколько месяцев американский посол приехала на Тараву на празднование Дня независимости – неужели прошел уже год? – и Сильвия доложила ей последние разведданные о деятельности китайцев на Кирибати. Подводные лодки теперь появлялись постоянно. Стало известно местонахождение тайной комнаты в китайском посольстве. Сильвия знала все и о прочности заграждения вокруг спутниковой станции, и о взятках правительству Кирибати за молчание. Каждый раз, когда американцы проводили испытания ракетных систем, активность китайцев обострялась. Сильвия провела очень тщательный анализ. Ее ни капли не смутило, когда выяснилось, что источником слухов был один шутник из ай-матангов.

– И что? – пожала плечами она. – Вы же не станете отрицать, что китайцы используют спутники, чтобы шпионить за тем, что происходит на Кваджалейне?

– Нет.

– И с тем, что они подкупили правительство?

– Нет.

– И с тем, что именно китайцы – главный источник загрязнения окружающей среды на Тараве?

– Нет, только я не понимаю, при чем тут это.

– Что ж, мне это не нравится, – ответила Сильвия. – И если у меня получится хоть немного усложнить им жизнь, я буду счастлива.

Опасайтесь гнева разъяренного защитника окружающей среды! Может, именно благодаря ему вскоре после нашего отъезда с Таравы четыре американских истребителя описали несколько низких кругов над спутниковой станцией. А вскоре после этого китайцы сбили американский разведывательный самолет над южным побережьем Китая. Я не утверждаю, что эти события как-то связаны. Но и не отрицаю.

Глава 21

В которой Автор делится мыслями по поводу того, что значит Таять, постепенно Увядая и Растворяясь в Пространстве, и как Неизбежность Упадка, как ни странно, придает человеку Смелости, и Уверенность в том, что сегодня, а может быть, завтра Тело все равно ждет Болезнь, приводит к Беспечности и даже Глупости в Повседневной Жизни.

Не уверен, когда именно это случилось, но в какой-то момент нашей жизни на Тараве я перестал пристегиваться. Перестал считать, что только ненормальные заправляют фургоны насосом, который дымится, при этом они (т. е. служащие бензоколонки) еще и курят. При взгляде на кучу трехлеток на несущемся мопеде я больше не удивлялся. Бодибординг под трехтонными волнами, каждая из которых могла поломать мне кости, стал моим любимым занятием. Как и выковыривание мух из глубоких порезов, которые днями не заживали. Тунец, пролежавший четыре дня? Как насчет сашими? Шесть банок пива? Почему бы и нет? Курево?

Хорошо, что оно вообще есть, так почему бы им не воспользоваться?

Я приобрел иммунитет к болезням – не физический, а психологический. Меня ничто не пугало.

– Помнишь консультанта из Новой Зеландии? – сказала как-то Сильвия. – Того, что приехал обучать полицейских? Только что прислали факс из его офиса. Попал в больницу с холерой и лептоспирозом. Решили нас оповестить.

– Что за лептоспироз?

– Что-то, связанное с крысиной мочой.

– Да, не надо было ему пить крысиную мочу… На ужин сегодня морские черви!

Все эти слова накатывали на меня волной и рассыпались брызгами. Холера, лептоспироз, гепатит, проказа, туберкулез, дизентерия, анкилостома, нематоды, солитер, загадочные вирусы, заражение крови – на Тараве было столько болезней, что я решил их игнорировать. Все равно единственным способом предотвратить их было кипячение питьевой воды. А чему быть, того не миновать, думал я. Могло бы быть и хуже. Этим я и успокаивал Сильвию, когда та заболела лихорадкой денге.

– Кажется, я умираю, – проговорила она. – Все кости болят.

– Не умираешь, – возразил я, – умирают только от кровоточащей лихорадки денге.

– Даже таблеток от нее нет!

– Нет. Но, по крайней мере, это не вирус Эбола. Ты лучше расслабься. Недельки через две станет лучше.

Так и случилось.

На Онотоа, одном из далеких южных Гилбертовых островов, считалось обычным делом лакомиться соленой рыбой в манеабе, где под крышей сушилось около полусотни акульих плавников. Посидев в манеабе, я пошел поплавать и, когда на мелководье наткнулся на акулу, просто хлопнул ладонью о воду, и акула уплыла. Акулы меня теперь только раздражали.

Полеты авиакомпанией «Эйр Кирибати» также перестали вызывать ужас – даже после того, как их допотопный самолетик сел на кокосовую пальму во время аварийной посадки на Абайанге. Я в тот момент плыл на Абайанг на самодельном деревянном плоту и, увидев верхушку пальмы, вонзившуюся в крыло самолета, подумал: «Что ж, хорошо, что у нас остался китайский Y-12».

На похоронах я навалил себе щедрую порцию куриного карри. Прямо передо мной лежал труп. На Кирибати был обычай: перед погребением выставлять тело покойника в течение трех дней. Напомню, что Кирибати находится на экваторе. И я взял себе добавку.

Каким-то образом с момента нашего приезда на Тараву прошло два года, и за это время я, можно сказать, тоже стал островитянином. Конечно, я по-прежнему оставался ай-матангом, но мир, из которого я прибыл, стал для меня просто воспоминанием, которое с каждым днем все больше отдалялось. Сильвия тоже привыкла к жизни на Тараве. Когда я ее стриг, она больше не сжималась от страха, что получится плохо. Как и я, она больше не красовалась перед зеркалом. Брала в руки электробритву, которую мы одолжили, чтобы брить мне голову, и больше не переживала, если после стрижки я выглядел как панк с ярко выраженными агрессивными наклонностями. А мне и вовсе было все равно. Нет волос – нет вшей.

Однажды она пришла домой и заявила:

– Я сегодня опять сбила собаку.

– Какой счет? – спросил я.

– Четыре собаки, три курицы.

– А того поросенка забыла?

– Нет, – ответила она. – Его ты сбил.

Когда мы только приехали на Тараву, Сильвия сворачивала с дороги, чтобы объехать бродячих собак. Это получалось инстинктивно. Но Тарава – маленький остров, здесь каждый миллиметр земли чем-то и кем-то занят. Свернув с узкой дороги, мы рисковали жизнями людей, а ни одна собака этого не стоила. Сильвия, конечно, расстроилась, сбив собаку в первый раз, но на четвертый это стало все равно что наскочить на кочку.

Когда ее коллеги по работе заявили, что в одном из кабинетов в офисе поселились злые духи, Сильвия поступила так, как и следовало любому директору, осведомленному о традициях ай-кирибати. Она организовала изгнание. Так как никто не знал, к какой вере относят себя духи – католической или протестантской, – она пригласила двух священников, чтобы те расправились с ними. Сотрудники Фонда остались довольны.

Постепенно мы поняли, что у нас уже мало общего с консультантами и волонтерами, которые только что приехали на Тараву. Примерно каждые полгода на остров прибывало около десяти новеньких ай-матангов взамен тех, чьи контракты истекли или (что случалось чаще) кто просто не выдержал. Новички казались нам изнеженными, наивными и не готовыми к жизни на Тараве. Встречая их, я всегда задавал лишь один вопрос:

– У вас журналов с собой нет?

– Есть «Пипл».

– Можно почитать?

Однако мир на страницах «Пипл» казался чужим. Я откладывал журнал, шел к Бвенаве и просил его рассказать мне еще немного про Нару Хитрого.

При любой возможности мы ездили на Северную Тараву или на один из дальних островов. И уже не боялись, что нас там забудут. Наоборот, мы даже стремились к этому, потому что, не считая жары, скорпионов и жуткой еды, дальние острова – это настоящий рай. Я уже писал о буйстве красок на Кирибати, и напишу еще раз. На Земле нет другого места, где цвета имели бы такую глубину – от первого рассветного луча, падающего на зеленую ветвь кокосовой пальмы, до последнего луча заката, когда небо становится апока-липтически пурпурным. А синий. видели ли вы тот синий-синий, что бывает лишь в Тихом океане на экваторе? По сравнению с ним голубой период Пикассо кажется пепельно-серым.

Я восхищался жителями этих заброшенных островов. У них были одежда, керосиновые лампы и металлические крючки для рыбной ловли, но жили они по-прежнему так же, как и их предки, – без всякой посторонней помощи. Я был потрясен тем, как эти острова сопротивлялись изменениям. Цементные здания западного образца, построенные на островах для той или иной великой цели, неизменно стояли заброшенными и приходили в упадок. Никто не захотел променять на них традиционные дома и манеабы из дерева и тростника, идеально подходящие для экваториального климата. Традиционные песни и танцы существовали здесь не для развлечения «пакетных» туристов, а чтобы развеселить и занять местный народ в то время, когда сумерки делают дальнейшую работу невозможной. Лагуны здесь были чисты. Их не портили ни разрушающиеся дамбы, ни вечный мусор. Рыбаки в искусно вырезанных каноэ рассекали бирюзовую гладь. Неудивительно, что восемьдесят пять процентов из тридцати тысяч жителей Южной Таравы зовут дальние острова своим «домом». На этих островах еще сохраняется жизненный уклад, исчезнувший почти повсеместно. Он вызывает у меня глубокое уважение.

Однако даже на уединенных островах континентальное влияние проявляется, иногда странным и необъяснимым способом. Того, кто познакомил Бутарирари с записями «Ванилла Айс», надо сурово наказать. Не говоря уж о негодяе, который впервые привез на Тараву «Макарену» – я даже не могу придумать длянего наказание, которое было бы достаточно жестоким! Но именно эти отголоски внешнего мира заставляют островитян высказывать вечную для всех провинциалов жалобу: нам скучно! И очень многие жители дальних островов соблазняются огнями южной Таравы, где у них обычно живет родственник, к которому можно применить обычай бубути. Каждый месяц все больше и больше людей прибывают на южную Тараву, все больше детей появляется на свет. А остров больше не становится. Количество рыбы в воде остается прежним. Народу слишком много, остров маленький – вот почему южная Тарава постепенно превращается в грязную, вонючую дыру.

Но эта грязная, вонючая дыра была нашей Южная Тарава стала нашим домом. Мы знали, как жить на этом острове, которого даже нет на некоторых картах. Как и ай-кирибати, мы стали фаталистами. Мы перестали верить в то, что можем контролировать наш мир. Каждый день приносил с собой неожиданности, и это было прекрасно. Я то плавал с гигантской мантой[47], то сгибался пополам от боли в животе, пока паразиты устраивали в моем желудке вечеринку. Дни могли быть хорошими или ужасными, но скучными они не были никогда. Когда я просыпался утром, то первой мыслью было: и что теперь? Я самый ленивый в мире адреналиновый фанат, поэтому жизнь на Тараве мне хорошо подходила. Мне ничего не приходилось делать. Здесь все случалось само собой.

Поэтому когда контракт Сильвии подошел к концу, мы не знали, что делать. Сильвия могла бы работать здесь вечно. Она не отчитывалась ни перед кем, кроме спонсоров. У нее были хорошие проекты. Сотрудники Фонда народов были самыми добросовестными служащими на Кирибати. Работа ей нравилась. А вот моя книга, наоборот, не клеилась. Я понял, что, кто бы что ни говорил, книги сами не пишутся. Этот путь я уже прошел. Каждый день я говорил: ну давай же, книга, пишись! Но книга не писалась. Она просила: дай мне сюжет. Сюжета у меня не было, а когда пишешь роман – это проблема.

Но меня не волновало, что книга простаивает. Тарава вообще имеет тенденцию разбивать вдребезги любые профессиональные амбиции. Разумеется, мои профессиональные амбиции могли бы разбиться и о перышко колибри, но устремления любого человека непременно изменятся, если его мир уменьшится до размеров полоски земли посреди Тихого океана. Когда-то я мечтал стать зарубежным корреспондентом «Нью-Йорк таймс». Теперь же пределом моих мечтаний было научиться разрубать кокос так же ловко, как ай-кирибати.

Мы могли бы остаться здесь, думал я. Я мог бы преподавать или присоединиться к иностранной индустрии гуманитарной помощи. Возможностей было много. Я планировал сплавать подальше на виндсёрфере. Был уверен, что доплыву до Абайанга. До Майаны, конечно, будет сложнее, но можно найти кого-нибудь, кто будет сопровождать меня на лодке.

Я мечтал научиться строить традиционное каноэ ай-кирибати. Исследовать отдаленные острова. Вот, например, рассказывают, что Абемама славится искусством орального секса – не мог же я не изучить эту культурную особенность. Возможно, время от времени, чтобы спастись от островной лихорадки, мы могли бы путешествовать «Эйр Науру» в более отдаленные места, к примеру на Самоа.

– Но если мы останемся, – заметила Сильвия, – то вернуться потом не сможем.

И она была права. Если бы мы задержались на Кирибати еще, то культурный шок, который нам предстояло испытать по возвращении, стал бы смертельным. Впервые приехав на Тараву, мы смеялись над рассказами об ай-кирибати, которые путешествовали за границу – как правило, не дальше Фиджи. Один островитянин неделю прожил в отеле и так и не понял, как работает лифт. Другой серьезно травмировался при сходе с эскалатора. Один парень, ездивший на Гавайи, по возвращении страшно жаловался на холод. Но теперь, когда и мне предстояло возвращение на далекие берега, я больше проникся проблемами ай-кирибати, столкнувшимися с миром за пределами рифа. Если честно, приметы цивилизованной жизни меня теперь даже немного пугали. Жизнь на Тараве была так понятна. Еда бралась из океана, вода – с неба. Кокосы – хорошо, но если долго стоять под кокосом и он упадет на голову, возможно, будет плохо. Распорядок дня зависел от прилива и отлива. В запретные места ходить было нельзя. И всегда было время. Я научился справляться с этим миром. Я понимал его. по крайней мере, почти всегда. А уезжая с островов, я отправлялся в неизвестность. Я знал, что в континентальном мире мы будем плавать, как щепки в океане.

Да, там были кондиционеры, рестораны и книжные магазины. Там были врачи. Круглосуточное электричество. Неограниченное количество воды. И туалеты. Много туалетов. Еще там были семья и друзья. Никто из них ни разу не приехал навестить нас на Кирибати. Тем, у кого было время, не хватало денег. Тем, у кого были деньги, не хватало времени. Главная проблема всех американцев. За время нашего отсутствия мы пропустили бесчисленное количество свадеб, несколько похорон, рождение наших первых племянников и племянниц. Я подумал о тех немногих ай-матангах, что прожили на Кирибати долго, и понял, что все они разорвали прошлые связи – или намеренно, или случайно. Изолированность Кирибати не допускает иных вариантов.

Именно внезапное появление на Тараве одного из таких «пожизненных» ай-матангов наконец вынудило нас принять решение. На остров вернулся Полумертвый Фред. Двадцать лет он прожил на северном Табитеуэа. Я и раньше слышал о Полумертвом Фреде, о Банановом Джо и еще нескольких персонажах, живших на дальних островах, как и их предшественники-моряки. Однако правительство Кирибати решило депортировать тех иностранцев, которые просрочили визы. Полумертвый Фред просрочил визу на девятнадцать лет. Много лет назад он приехал на Кирибати с Маршалловых островов, где работал по контракту Министерства обороны. Но, что называется, решил стать поближе к народу и поселился на одном из островов Кирибати, где еще сохранился традиционный уклад. Там он женился на нескольких юных невестах. Так в качестве приданого у него появилась земля, на которой он стал добывать копру. Жизнь пошла своим чередом, и двадцать лет прошли как-то незаметно. Спустя двадцать лет на острове Поножовщины Фреду сообщили, что пора бы вернуться на родину, в США. Он не был дома со времен диско.

На Тараве Полумертвый Фред остановился у Майка. У Майка останавливались все ай-матанги. Если когда-нибудь окажетесь в экваториальной части Тихого океана и вам негде будет остановиться – идите к Майку. Привезите ему что-нибудь почитать, желательно сёрферский журнал, – и можете оставаться хоть до старости. Полумертвый Фред был не прочь воспользоваться этим гостеприимством. Правительство Кирибати хотело депортировать Фреда на Маршалловы острова, однако правительство Маршалловых островов верно заметило, что Фред родом не оттуда и, согласно международному закону депортации, депортировать можно только в страну гражданства. Однако правительству Кирибати не очень-то хотелось раскошеливаться на билет до США. Поэтому вопрос оставался открытым, пока у Полумертвого Фреда чудом не обнаружился отец во Флориде, который согласился заплатить за авиабилет.

Но «Эйр Науру», как обычно, отменили рейсы. Их самолет застрял в Австралии, где его опять задержали за неуплату счетов. Тем временем Полумертвый Фред ошивался дома у Майка. Там я и обнаружил его однажды днем. Фред сидел перед экраном компьютера, совершенно завороженный им. Как и все жители Кирибати, Майк научился добывать вещи каким-то чудом. В один год ему удавалось раздобыть жесткий диск. Через три года – монитор. Потом, через год или два, до него дошел слух, что скоро на Тараву приедет очередной иностранец, и он послал телеграмму с перечнем всего того, что невозможно достать на Тараве (то есть практически всего, что человечество придумало со времен изобретения колеса). Так у Майка появилась видеоигра под названием «Дум», или «Глум», а может, «Бум». Короче говоря, когда я вошел к Майку, то увидел Полумертвого Фреда, совершенно околдованного этим чудом – компьютерной игрой.

Полумертвый Фред не зря заслужил такое прозвище. У него был такой измученный вид, что труп по сравнению с ним казался бы пухленьким и розовощеким. Высокий, длиннорукий и длинноногий, с черно-серой длинной бородой, он выглядел почти так, как выглядел бы Робинзон Крузо, если бы пробыл на необитаемом острове чуть дольше. На нем были шорты, которые в любой другой стране мира давно бы выбросили в помойку или порезали на тряпочки. Рубашки у него не было, и обуви тоже. Хотя минуточку. вообще-то, я тоже был без рубашки и босиком. Как и Майк.

– И давно он так сидит? – шепотом спросил я Майка.

– С тех пор, как электричество включили.

– Это же часов пять назад было. Майк кивнул.

– Он умеет разговаривать? – спросил я.

– О да, – ответил Майк. – Когда электричество выключают, говорит без умолку. Ничего не понятно, конечно. Но говорит.

Мы стояли и смотрели на Фреда. Это было захватывающе. Фред был так занят поиском оружия, которое позволило бы ему спасти принцессу из темницы, куда ее запер злой колдун, что вообще не замечал нашего присутствия. И я мог понять, отчего у него голова кругом. Двадцать лет, проведенных на острове одной из самых отдаленных островных групп, были посвящены удовлетворению основных потребностей. Надо было постоянно оглядываться, ведь не зря Табитеуэа прозвали островом Поножовщины, – и вдруг ему открылась альтернативная реальность видеоигры.

– Он сумасшедший? – спросил я Майка.

– Не думаю. Но и нормальным его можно назвать с натяжкой.

По непонятной причине меня встревожил вид Полумертвого Фреда, уставившегося в компьютерный экран. Я не знал почему. Я никак не мог понять, что же меня так беспокоит, пока вдруг не осознал, что… смотрю в зеркало.

Я понял, что сам стану таким, если останусь на Кирибати чуть дольше, – потерянным человеком, оторванным от родной земли, иностранцем, приспособившимся к странным реалиям островной жизни, но все равно остающимся чужаком. Человеком, потерявшим связь с миром за кромкой рифа, а возможно, и с собственной головой. Полумертвый Фред был моим будущим.

– Поехали домой, – сказал я Сильвии тем вечером.

– Пора уже, правда? – спросила она.

– Да. Пора возвращаться.

Через два месяца мы стояли в международном аэропорту Бонрики, ссутулившись под тяжестью десятка с лишним ожерельев из ракушек, с цветочными гирляндами на головах и кучей циновок в багаже. Почти всю прошлую неделю мы провели в манеабе, где одна прощальная вечеринка в нашу честь сменяла другую. Прощание на Кирибати – дело серьезное, видимо потому, что прощаются навсегда. Если уж кто и уезжает с Кирибати, то вряд ли когда-нибудь вернется. В аэропорт нас пришла проводить половина Таравы. Разумеется, так бывает каждый раз, когда самолет улетает – полострова собирается, просто чтобы поглазеть на это чудо – самолет. Тем не менее мы были тронуты, что столько людей пришли нас проводить. Пришли сотрудники Фонда народов и все члены их семей. Все плакали, не стесняясь. Я угостил их кокосами.

– Вы для нас стали как родные, – сказал Бвенава, – но теперь пришло время вернуться к вашим семьям в мире ай-матангов. Мы будем помнить вас. Вы хорошие ай-матанги. И вы нас вспоминайте, и эти острова под солнцем.

Да уж, не забудем, пообещали мы.

Мы подошли к самолету и, поднимаясь по трапу, обернулись и увидели всех этих людей, собравшихся за забором. Они больше не были для нас чужаками из экзотической страны, а стали друзьями. В последний раз мы помахали им на прощание и вошли в самолет, «Боинг-737» «Эйр Науру», где на нас тут же обрушился культурный шок.

В самолете был кондиционер.

Мы заняли места – это были мягкие, удобные сиденья, которые откидывались, стоило только нажать кнопочку. Это само по себе уже было приключением. Самолет взлетел с приятным ревом и свернул к югу, к Фиджи, а мы прижали носы к иллюминаторам и в последний раз взглянули на Тараву, прежде чем она исчезла через долю секунды.

– Мы это сделали, – проговорила Сильвия. – Побывали на краю света.

– Да, – ответил я, охватывая взглядом голубую бесконечность Тихого океана. – Как думаешь, на Фиджи есть чизбургеры?

Эпилог

В котором Автор испытывает некоторую Неудовлетворенность нынешним состоянием своей Жизни, размышляет о прошлых Приключениях и Злоключениях и с помощью своей очаровательной Супруги решает изменить свою Жизнь и как можно скорее открыться навстречу Неизведанному… ну не для всех то, чему он открылся, является Неизведанным, однако для него Отцовство, безусловно, было в Новинку, в связи с чем прошу простить ему эти несколько страниц Восторженно-Слезливой Прозы о том, как прекрасно и истинно замечательно произвести на свет Маленького Островитянина.

Со мной говорил писсуар. Раньше такого никогда не случалось. Нет, были случаи, когда со мной говорили унитазы. Больше ни капли водки, умоляли они. А текилы тем более. Я послушался их советов, и с тех пор они больше со мной не разговаривали. Но с писсуаром такое было впервые. Сперва писсуар отпустил шуточку по поводу моего мужского достоинства. «Ха-ха… – продолжил он, – просто шутка». У писсуара было имя – Норм. У Норма было собственное телешоу. Норм хотел, чтобы я смотрел его телешоу. Каждую неделю на канале Эй-би-си. Когда я закончил, Норм утих. Потом кто-то другой подошел к писсуару, и тот снова заговорил.

Я вернулся за свой столик в «Чайлд Гарольде», вашингтонском баре, где мы с Сильвией встретились после работы.

– Со мной сейчас писсуар разговаривал, – признался я ей.

– И что сказал?

– Что его зовут Норм и что он приглашает меня посмотреть телешоу на канале Эй-би-си.

– А ты что ответил?

– «Норм, мне нассать».

Сильвия как-то странно посмотрела на меня.

– Никак не можешь привыкнуть?

– Нет.

– А ты смирись с тем, что в туалетах теперь рекламируют телешоу. Так уж тут принято. Это наш дом, и мы должны привыкать.

На ней было ожерелье из ракушек, а в руке – сумка из листьев пандана. Надпись на майке гласила: «Хватит сбрасывать токсичные отходы в Тихий океан». За два месяца после приезда с Кирибати Сильвия ни разу не надела юбку короче щиколоток. До Кирибати она носила шорты и мини-юбки. Незнакомые люди даже называли ее «та длинноногая блондинка». Теперь ее нарядом мог бы гордиться талиб. И этот человек говорит о том, что я не могу привыкнуть? Я высказал ей свои соображения.

– Я привыкаю, – сказала она. – Только вот по магазинам ходить. тяжело.

Торговые центры. Американские торговые центры. Нам было страшно в них заходить.

После Кирибати мы еще немного попутешествовали по Тихоокеанскому региону. Фиджи показались нам огромной страной. Столица Фиджи, Сува, была настоящим мегаполисом. Мы редко вылезали из номера гостиницы, так как не могли перестать поражаться новому чуду техники – кондиционеру. На островах Вавау на Тонге мы повстречали яхтсменов, которые были в восторге от того, что сбежали от цивилизации. «Поистине край света», – сказал один из них. При этом на Вавау были отели, рестораны, машины, турагентства, организующие экскурсии к китам, и два рейса в день на Нукуалофа. Ни один из яхтсменов, или «морских путешественников», как они себя называли, не был на Кирибати. На Вануату мы стояли у кратера древнего вулкана и смотрели, как восходит солнце, а потом полетели в Порт-Вилья и объелись французских багетов с сыром и копченым лососем и самых вкусных стейков, которые я только в жизни пробовал.

И все равно, несмотря на промежуточную стадию между рифом и Америкой, мы оказались к ней не готовы. Нас ждал настоящий шок. С момента приземления нас начало трясти. Когда мы ехали по лос-анджелесскому шоссе в арендованной машине, нам беспрестанно гудели, на нас шипели, ругались матом и махали руками – хорошо что не стреляли, а то ведь могли бы. Я никак не мог понять, как это – ездить быстрее тридцати пять миль в час. Попытался ускориться до сорока, но решил, что опасно, и снова сбросил скорость.

Мы решили вернуться в Вашингтон. Решение было неумное. Надо было сначала переехать на Гавайи и привыкать к Америке постепенно. Пара лет на Гавайях, и мы были бы готовы к переезду на Ки-Уэст. А вместо этого мы сразу вернулись в столицу самого могущественного государства на Земле – и почувствовали себя деревенщиной с другой планеты.

– Ты глянь только, – толкал я Сильвию. – Кажется, это называется «лимузин». Ууу… какой большущий. Наверняка там внутри важный человек сидит.

Когда мы нашли квартиру, я совершил вылазку в угловой супермаркет за продуктами. Когда два часа спустя я не вернулся, Сильвия отправилась меня искать. Я тупо созерцал тридцать два вида кленового сиропа. Тележка для товаров была по-прежнему пуста.

– Ты знала, что сиропа бывает тридцать два вида? – спросил я.

– Выбери любой, – сказала Сильвия.

– Да, но какой?

Как и меня, ее этот вопрос поставил в тупик. Когда выбор столь велик, что выбрать? Обычный или низкокалорийный? Деликатесный из Вермонта или обычный, «От тети Джемаймы»? В стеклянной бутылке или пластиковой? К счастью, какой-то человек, проходивший мимо, взял себе бутылку сиропа, и мы решили, что, раз уж опытный американский потребитель выбрал такой сироп, нам он точно подойдет. И пошли выбирать сливочное масло. Вы знали, что есть сорок три разновидности сливочного маслаи маргарина? Когда мы закончили выбирать, наступила зима.

Наконец настал тот день, когда пришлось пойти в торговый центр. Нам нужны были новые ботинки и одежда. Мои старые шлепки полностью меня устраивали, но по возвращении в Вашингтон я стал замечать, что люди как-то поспешно начинают переходить дорогу, завидев меня. Хотя термометр показывал 78 градусов[48], мне было жутко холодно, поэтому я напяливал на себя несколько слоев рубашек с коротким рукавом и носки с хитро прорезанными дырками для вьетнамок. Толпы людей в костюмах при этом реагировали на меня как на наркомана, размахивающего пушкой.

В торговом центре мы онемели, а челюсти у нас отвисли до колен. Перед нами простирались акры кондиционированных торговых помещений, в которых звучала приятная легкая музыка. Они были призваны удовлетворить любое желание покупателя. У нас перехватило дыхание. Мы так привыкли к тому, что покупать нечего, и тут вдруг оказались в торговом центре – в американском торговом центре. «Блумингдейлз» или «Хехтс»? Хаки или деним? Мокасины или туфли на шнурках? Люди вокруг нас уверенно входили в магазины и делали покупки. Мы же ступали медленно, как первопроходцы на Луне, озираясь по сторонам от изумления и восхищения. Ухоженные дамы за прилавком с косметикой взирали на нас утомленными очами.

На мне были рваные шорты и рубашка с цветочным рисунком, которую я купил на Фиджи. Футболка Сильвии вещала о питательных свойствах беле – зеленой водоросли, растущей на атолле. Шлеп-шлеп, шлеп-шлеп, шлепали мы своими вьетнамками по торговому центру. А потом вышли на улицу. Это было для нас слишком. Мама сжалилась и решила проблему выбора, сходив в магазин и купив нам одежду. У нее были весьма конкретные понятия о том, как должен одеваться мужчина, и, поскольку у меня не было выхода, пришлось подчиниться. Но шейный платок Сильвия мне надевать запретила.

Как только у меня появилась обувь, я начал искать работу. Я надеялся, что через два года люди, которые донимали меня с долгами по кредиту и студенческому займу, забудут о прошлом и простят мне все, но оказалось, что это не так. «Помнишь, мы с тобой ужинали в Аннаполисе три года назад? – спросил я Сильвию. – Три года процентов, просроченных платежей и пени. Теперь он обойдется мне в полторы тысячи». Сильвия была недовольна. На листочке бумаги она сложила плату за аренду, расходы на продукты, коммунальные услуги и прочее и разделила на два. «Вот столько ты должен зарабатывать, – заявила она и обвела цифру кружочком. – Ни пенни меньше».

К счастью, по странному недоразумению вскоре я устроился на работу консультантом в Мировой банк. Так до сих пор и не понял, что заставило Мировой банк поверить, что я хоть что-то смыслю в финансовой инфраструктуре. Я даже никогда не сводил баланс собственной чековой книжки. Более того, я даже не пытался. Смысл сводить баланс, когда на счету почти никогда не бывает даже четырехзначных цифр? Поэтому страны третьего мира, которым не посчастливилось иметь дело со мной во время разработки проектов финансовой инфраструктуры, простите меня, пожалуйста. Я все придумывал на ходу. Поймите меня. Мне нужны были деньги.

А деньги были немаленькие. Денег было много, и они не облагались налогом. Я был очень благодарен Мировому банку. Мало того, теперь я понял, чем они на самом деле занимались. Они боролись с бедностью, обогащая одного консультанта за другим. Чтобы заслужить такую щедрость, я притворялся. Притворялся, что мне нравится носить костюм. Притворялся, будто знаю, что в Азии финансовый кризис. А на самом деле думал: «Что за кризис? Что за Азия?» Единственный финансовый кризис, о котором мне было известно, был мой собственный.

На приеме, устроенном главным экономистом Мирового банка, меня посадили рядом с министром инфраструктуры Гаити. Он рассказывал о том, какие губительные последствия будет иметь приватизация для его страны. Тысячи людей потеряют работу. Многие останутся без средств к существованию. Я понимающе кивал.

– Конечно, – кивал я. – Приватизация болезненна, но необходима.

Эти слова стали моей мантрой на время работы в Мировом банке – «болезненно, но необходимо».

Приватизация должна была привести к большей эффективности, а та, в свою очередь к большей продуктивности, а та – к увеличению капитала, инвестиций, и в итоге – богатству и процветанию для всех. Я впитал эту философию, как младенец, впитывающий странный новый мир вокруг себя. Я сидел за столом, как губка, слушая разговоры из коридора, переваривая полученные сообщения, пытаясь расшифровать, о чем говорит мой босс. Болезненно, но необходимо.

Через несколько месяцев питье воды из-под крана уже не казалось смертельно рискованным предприятием. Ботинки на ногах перестали казаться чем-то неестественным. Я перестал бояться ресторанов. Поженившись, мы с Сильвией провели медовый месяц в Бретани. Когда ее отправили в командировку в Брюссель, я поехал с ней, и мы провели долгие выходные в Амстердаме. Мы ездили в отпуск на виноградники Сономы. Как-то постепенно, по кусочкам, мы стали частью городского среднего класса. Путешествовали с комфортом. Читали правильные газеты. Выписывали правильные журналы. Разговаривали о роли Международного валютного фонда в Турции, андалузской кухне, рыночной реформе в Китае, животном мире Замбии, спорили, где лучше покупать белую спаржу. Мы адаптировались к жизни в современной Америке.

В Мировом банке мы с коллегами обсуждали самые важные проблемы. У кого лучше бизнес-класс – у «Сингапурских» или «Британских авиалиний»? Какие акции лучше купить, «Нокиа» или «Куолкомм»? Куда идти за костюмом – в «Берберрис» или «Брукс Бразерс»?

Во время поездки на Ближний Восток – бизнес-классом, с номером в отеле «Парк Лейн Шератон» в Лондоне – я провел две недели в амманском «Интерконтинентале» в Иордании, якобы помогая организовать конференцию по вопросам финансовой инфраструктуры. На самом деле моей единственной «помощью» на этой конференции было обеспечение бесперебойной работы проектора для презентации PowerPoint. А самым ответственным заданием – сочинить поздравление ко дню рождения короля Абдуллы от имени Мирового банка и правительственных чиновников – гостей конференции. Полдня прошло, прежде чем марокканец, араб в платье, перебирающий четки, и дерганый сириец решили, что мое поздравление достаточно торжественно.

После конференции я поехал на юг Иордании, в Петру – золотой город в каньоне. Я давно мечтал там побывать. И всегда представлял, как вхожу в Петру после долгого путешествия по пустыне в сопровождении бедуинов, где я мучился под палящим солнцем и время от времени отдыхал в оазисах, поил верблюдов и обсуждал со своими проводниками «Тысячу и одну ночь». Вместо этого меня вез по пустыне черный «мерс» с шофером. Со мной были мой босс, перс, с тоской вспоминавший, как в бизнес-классе «Иранских авиалиний» до революции подавали черную икру, и профессор Гарвардской бизнес-школы. Они вели оживленную дискуссию о сделке по финансированию новой электростанции в Катаре компанией «Голдман Сакс». По пути мы проезжали палестинские лагеря беженцев. В пустыне мальчишки пасли стада коз. Нас обогнал гигантский белый «кадиллак» с саудовскими номерами. У израильской границы кружила эскадрилья военных вертолетов. Мне было так не по себе видеть все это за окном «мерседеса», и вдруг до меня дошло, что я превратился в одного из тех, кого всегда ненавидел: бездельника-консультанта, которому платят ни за что. Я зря тратил время. Как вы уже, наверное, поняли, я люблю тратить время зря, но не так. У меня было такое чувство, будто я участвую в афере, и хотя в моральном смысле все это меня не слишком возмущало, жизнь моя явно превратилась в полный абсурд. Есть масса способов получше, чтобы превратить жизнь в полный абсурд, согласитесь?

Сильвия тоже к тому времени разочаровалась в вашингтонской обстановке. Долгое время она просто впитывала картины, звуки, реалии жизни в самом главном городе на земле. Она была как робот. У нее сохранились какие-то далекие воспоминания об этом мире, но они казались давно забытым сном. Когда она наконец вникла в столичную жизнь, у нее появилось свое мнение.

– Дерьмо, – говорила она после очередного дня, проведенного за «налаживанием партнерских отношений», посещением конференций, «распространением знаний посредством Интернета» и просиживанием в кресле. На Кирибати она занималась конкретным делом. В Вашингтоне – непонятно чем. Каким образом ссылка на корпоративном веб-сайте улучшит жизни двух миллиардов людей, живущих на доллар в день? У них же нет доступа в Интернет. У них нет даже электричества.

Как-то вечером, вернувшись домой после изнурительно долгого рабочего дня, в течение которого я пытался превратить прозу англоговорящего экономиста во что-то, хотя бы в общих чертах понятное другим англоговорящим людям, я приятно удивился предложению Сильвии.

– А не хотел бы ты переехать на маленький остров в Тихом океане?

– О да. С удовольствием!

Так и случилось, что через два года после возвращения с Кирибати мы снова очутились на далеком острове, омываемом уже знакомыми голубыми водами Тихого океана.

Итак, после года на Вануату мы переехали на Фиджи, куда Сильвию пригласили работать региональным менеджером Фонда народов. А я решил написать книгу – ту книгу, которую вы сейчас держите в руках. И на этот раз дописать ее до конца. (Заметка для редактора: на этот раз это правда.) Жить на Фиджи, как можете догадаться, было очень интересно. Например, не так давно у нас был государственный переворот – весьма увлекательное событие. Хотя мне кажется, что народ на Фиджи был бы счастлив, если бы их армия обменяла свои ружья на духовые инструменты.