Дочери Ганга Бекитт Лора
– У меня их никогда не было! – вырвалось у Ратны. – Когда мы молились в храме, я не слушала жрецов, я думала о своей дочери.
– Возможно, если б у меня был ребенок, я поступала бы точно так же, – ответила Сона, и тогда Ратна сказала:
– Я родила дочь не от мужа. Еще при жизни своего супруга я вступила в связь с его младшим сыном.
Девушка ждала осуждения и презрения, но собеседница всего лишь спросила:
– Почему ты это сделала?
Ратна подумала, что Сона никогда не осудит человека с ходу, и, как истинная брахманка, постарается вникнуть в суть вещей.
– Потому что влюбилась в Нилама. Муж бил меня, и у нас не было супружеских отношений. Я вообще не понимаю, зачем он на мне женился.
– Не знаю, можно ли оправдать твой поступок любовью, – задумчиво произнесла Сона. – В песнях о ней говорят как о силе, которая движет миром. В любом случае эта история осталась в прошлом, сейчас тебя не за что судить. Иное дело – я. Ведь для вдов любовь к мужчине запретна. Мы должны помнить о своих мужьях.
Ратна не осмелилась сказать, что в ее душе и сердце любовная история не похоронена и не забыта, и не нашла в себе решимости посоветовать Соне не отказываться от Аруна, если он ей действительно нравится.
На третий день Сунита позвала Сону к себе и сказала:
– Жрецы приняли во внимание, сколько пользы ты принесла приюту и принесешь еще. Они не станут судить тебя слишком строго. Ты должна отправиться в храм и подробно рассказать, о чем тебе поведал тот мужчина.
В глазах девушки появился испуг.
– Но я не могу!
Сунита не поверила своим ушам.
– Как это не можешь?
– Человек доверился мне, и я не должна передавать его признание другим людям!
– Полагаю, это нечистая тайна?
– Не важно, какая это тайна. Главное – она не моя.
– Если ты откажешься, жрецы не смогут тебя простить, – сурово произнесла Сунита. – У тебя есть время до завтра. Подумай.
Когда она ушла, Сона опустилась на циновку. Снаружи стонал и метался ветер, и в душе у нее было не лучше. Теперь она жалела о том, что не возлегла на шамшан[36] рядом со своим мужем.
Она полагала, что в приюте у нее не будет выбора, но оказалось, если человек жив, выбор все равно остается. Его лишены только мертвые. Так же, как и надежд.
Никто не видел, как Сона вышла из своего закутка, а потом выскользнула из ворот приюта. Она верила в то, что смерть мужа приписывается к серьезным проступкам женщины в одном из ее прежних существований, как не сомневалась в том, что в грядущей жизни ее ждет все та же вдовья участь.
Сона не была согласна только с одним, с тем наказанием, которое для нее определили жрецы, даже если им казалось, что они проявили не суровость, а милосердие.
Небо было темным от грозовых туч. Иногда в редких просветах появлялись бледные звезды, похожие на чьи-то заплаканные глаза. Запах реки заглушал все остальные запахи, а шум дождя – все другие звуки.
Холодный ветер пронизывал тело Соны. Ее босые ступни скользили по камням, отполированным за долгие годы десятками тысяч ног. Безлюдный берег скрывала темнота, но девушка хорошо знала дорогу. Да и куда еще могли привести гхаты, кроме как к последнему пристанищу измученных тел?
В то время как она спускалась к воде по широкой крутой лестнице, Арун стоял в гостиной особняка Флоры Клайв с пустой чашкой в руке. Он собирался унести ее, но задержался, слушая свою покровительницу.
– В Англии дождь другой – это я еще помню. Он похож на тонкую сеть, а облака напоминают клочки ваты. Серые промозглые дни надолго берут душу в плен. В Индии же ничто не бывает унылым, во всем проявляются сила и страсть. – Сказав это, Флора зевнула. – Сегодня лягу спать пораньше. В иные вечера не может быть ничего лучше, чем чашка горячего чая и теплая постель.
Услышав это, Арун облегченно перевел дыхание. Значит, он проведет ночь один. Однако женщина была начеку.
– Только не думай, что я окончательно постарела. Просто уж очень ненастная нынче погода и у меня разболелась голова. Кстати, мне пришла на ум одна идея. Надо как-нибудь пригласить сюда молодую проститутку или лучше двух. Мне будет интересно понаблюдать за вашим совокуплением!
У Аруна так сильно задрожали руки, что серебряная ложечка несколько раз звякнула о чашку. Вспоминая о разговоре с Соной, он чувствовал себя отвратительно. Кто же начинает знакомство с женщиной с таких чудовищных, постыдных признаний! Не иначе опиум развязал ему язык, а демоны вложили в уста предательские слова. И теперь его ждет очередное унижение – новая прихоть Флоры.
Молча повернувшись, юноша вынес посуду. Когда он вернулся, старуха разворачивала газету. Многие годы пресса служила для нее единственной связью с утраченной родиной, по которой она, впрочем, нисколько не тосковала.
– Смотри-ка! – сказала она. – Британское правительство рассматривает закон о повторном замужестве индийских вдов! Давно пора положить конец этим диким обычаям самосожжения или удаления от мира до конца жизни после смерти супруга!
– Это правда?
– Да. Если только индийцы согласятся соблюдать этот закон. Вполне возможно, он останется мертвой буквой. Ведь если речь идет о варварстве, вы на редкость упрямы. Не хотите получать счастье из наших рук!
С трудом дождавшись, когда Флора уйдет к себе и уснет, Арун выскользнул из особняка через черный ход и направился к задней калитке. Несколько дней назад он тайком сделал оттиски с ключей, которые стянул у Флоры, пока она лежала, одурманенная наркотиком, и попросил мастера изготовить дубликаты. Он хотел быть уверенным в том, что сумеет в любую минуту покинуть особняк.
На улице лил дождь и свистел ветер. В такую непогоду никто не заметил исчезновения юноши, а тот спешил по улицам, причудливо переплетенным, словно корни огромного дерева, не страшась ни ливня, ни даже молнии, порой сверкавшей так ярко, что чудилось, будто наступил Дивали[37].
Когда одна из вдов приоткрыла маленькое решетчатое окошко, она не поверила своим глазам. За воротами стоял мужчина! Он был совершенно мокрый; одежда облепила тело, с волос текла вода. Однако он не был похож на нищего, потому женщина спросила:
– Что вам надо?
Она ожидала ответа, что он заблудился, но юноша сказал:
– Я хочу увидеть Сону.
– Сону? Вы ее родственник?
– Нет, но…
– Это запрещено. Мужчинам нельзя сюда входить.
Окошко захлопнулось. Арун продолжал стоять перед воротами, потому что просто не знал, куда ему теперь идти. Он не напрасно задержался: створки со скрипом приоткрылись, и юноша увидел… Ратну.
– Ты! – обрадованно воскликнул он, но девушка не улыбнулась.
– Арун-бхаи, Сона исчезла! – взволнованно произнесла она. – Я искала, но ее нигде нет!
– Давно она пропала?
– Не знаю. Я боюсь, как бы не случилось самое худшее!
– Оставайся в приюте, – решил Арун. – Я постараюсь ее найти.
Он поспешил к Гангу под неутихающим дождем. На берегу не было ни души. Несколько лодок качались на приколе, рискуя быть сорванными. Шум вспученной, бурлящей воды оглушал, но бешеный стук сердца в груди был гораздо сильнее.
Позднее Арун говорил, что Сону спасло ее белое сари, хорошо заметное в темноте. Не успев броситься в воду, девушка поскользнулась на ступенях и упала. Ударилась о камни и осталась лежать, захлестываемая волнами.
Тонкая безжизненная рука погрузилась в воду. На голове с начавшими отрастать волосами виднелась ссадина. Бледные губы были скорбно сжаты, а веки печально закрыты.
Арун подхватил на руки ту, которую хотел защитить, чью боль желал уничтожить, и в отчаянии огляделся. В стороне, чуть выше гхатов, сгрудились лачуги. Когда их сносило водой, нищие обитатели складывали стены снова – из всего, что попадется под руку. Юноша поспешил туда, надеясь найти приют.
В одной из хижин Арун обнаружил двух женщин. К счастью, у них была медная жаровня, от которой шло тепло. Когда с Соны стянули мокрое сари и принялись растирать руки и ноги, она застонала, а потом закашлялась. Женщины укрыли девушку. Тряпье было ветхим, зато сухим, и вскоре она согрелась.
Открыв глаза, Сона увидела Аруна, который смотрел на нее с невыразимой нежностью.
– Ты жива!
– Я умерла.
– Пусть так. Ты умерла, сбросила в Ганг старую оболочку вместе с бременем кармы и можешь начать все заново, если только захочешь, – промолвил юноша, а поскольку девушка молчала, спросил: – Почему ты хотела утопиться?
– Я призналась Суните, что говорила с вами, а она передала это жрецам. Те велели мне пересказать им наш разговор. Я не могла этого сделать, и вместе с тем мне нельзя было их ослушаться.
Арун был потрясен ее великодушием и порядочностью. Он подумал, что его душа напоминает вывернутую наизнанку грязную одежду или пересохший колодец. Чистота этой девушки казалась чем-то беспорочно светлым и недосягаемо высоким. Как он осмелился отягощать ее совесть постыдными признаниями!
– Вы зря меня спасли, – добавила Сона. – Как я теперь вернусь в приют?
– Не возвращайся! – теряя голову, пылко воскликнул Арун. – Хотя ты брахманка, а я вайшья и недостоин целовать следы твоих ног, я все же прошу тебя уйти со мной! Английское правительство готовит закон, разрешающий вдовам повторно выходить замуж. Прошу, не отталкивай меня! Я люблю тебя! Будь моей! Прими от меня мангалсутру![38] Даже если откроется, что ты была вдовой, белые нас защитят.
Взяв руку девушки в свою, он слегка сжал ее, нежно погладил, а потом покрыл поцелуями.
Когда Сона посмотрела на него, Аруну почудилось, будто его душа взмыла ввысь, ибо, несмотря на нерешительность, сомнения и страх, в глубине ее взора словно зажглось маленькое солнце.
– Так ты согласна?
– Не знаю, – прошептала девушка, но юноша видел, что она просто не может сразу сказать «да».
– Оставайся здесь. Я заплачу этим женщинам. Мне надо… немного подготовиться. А еще зайти в приют и предупредить Ратну, что ты жива. Она очень беспокоилась о тебе. Надеюсь, Ратна нас не выдаст.
– Нужно взять ее с собой.
– О да! Я согласен.
– Ратна хочет найти своего ребенка, и мы должны помочь ей.
– Конечно, мы это сделаем.
Арун знал, что ему надо вернуться до того, как на востоке загорится небо, а воды Ганга пронзят солнечные лучи, а еще – что он должен быть очень хитрым и осторожным.
Прошло два дня. Сона оставалась в хижине на берегу. Услышав о плане Аруна, Ратна сразу же согласилась бежать. Юноша принес в приют белую дупатту[39] Соны, которую якобы нашел на берегу, из чего Сунита и другие вдовы должны были заключить, что девушка утонула. Причина тоже была ясна: она не вынесла вдовьего бремени и поддалась пагубным страстям.
Найти тело Соны не представлялось возможным. Ганг, бурный после прошедших ливней, стремительно мчал свои воды к океану, увлекая за собой упавшие деревья, обломки смытых с берега хижин и плохо привязанных лодок, всякий хлам, мусор и грязь. Его неумолчный рокот разносился далеко вокруг. Поднявшаяся до средних ступеней гхатов вода гневно крутилась и бурлила.
В это время года Флора Клайв всегда ощущала свой возраст: у нее болела голова и ломило спину. Она покуривала опиум, но на время отказалась от любовных утех. И крайне удивилась, когда Арун сказал:
– Мне нужно цветное сари, а лучше два. А еще – длинные искусственные волосы.
– Это называется парик. И зачем они тебе? Для кого?
– Для меня.
Флора издала смешок.
– Ты хочешь стать похожим на хиджру?[40]
– Нет. Просто если вы желаете, чтобы я совокуплялся на ваших глазах с женщиной, то почему бы мне не проделать то же самое с мужчиной?
– Что это с тобой? – насторожилась Флора. – Никогда не замечала в тебе подобных наклонностей!
– Я уже все попробовал. Все, кроме этого.
– Ты изменился, – заметила женщина, и в ее голосе прозвучало сожаление.
– Я повзрослел.
– Сними одежду.
Арун с легкостью проделал это, оставшись в одной набедренной повязке. Флора обошла его со всех сторон, прикасаясь то тут, то там к гладкой золотистой коже и твердым мускулам.
– Да, ты уже не мальчик. Ты стал красивым молодым мужчиной. Хотя таким ты мне тоже нравишься, но… Помню, когда я впервые приказала тебе раздеться, ты так смутился и испугался, что заплакал. А потом я развратила тебя и пристрастила к опиуму.
Арун вздрогнул. Опиум. Он не подумал о том, что, возможно, первое время ему будет трудно без него обходиться! Впрочем, если с ним будет Сона, он преодолеет все, что угодно.
– Хорошо, – сказала Флора, – я закажу парик. Тогда, наверное, нужны и браслеты?
– Да, и браслеты.
– Мы вдоволь повеселимся!
– Я тоже так думаю, – ответил Арун, стараясь скрыть жесткий блеск своих глаз, которые старуха называла глазами Кришны.
Ратна пребывала в радостном предвкушении. Ей казалось, будто она пересекла пропасть между живыми и мертвыми и выбралась на спасительный берег.
Жрецы были правы в одном: нет ни истинного рождения, ни вечной смерти, существует лишь жизнь, жизнь в настоящем, за которое она цеплялась, как всякая шудра. Это для брахманов всякое земное благо является препятствием к постижению высших миров, а низшие касты ценят реальность, какой бы суровой она ни была.
Увидев, как быстро в приюте забыли Сону, девушка укрепилась в своем решении. Сунита запретила вдовам упоминать имя той, которая оказалась плохой женой, не захотевшей поддержать пребывание супруга в вечном блаженстве. Обязанности Соны перепоручили кому-то другому. А Ратна почти каждый день отправлялась стирать, и в ее положении сбежать было проще простого. В один из ближайших дней Арун придет за ней на берег, и она без сожаления покинет мир белых фигур, каменных стен, скудной пищи и непонятных запретов. И наконец-то вернет себе право самой вершить свою судьбу.
Соне же каждую ночь снилось, как гребень из слоновой кости в ее руках скользит сверху вниз, от макушки до самых кончиков волос, струившихся подобно темной воде. То было одно из величайших женских наслаждений, какое она не испытывала уже три года.
Арун принес парик. Он был сделан великолепно, и юноша сказал, что, если во время свадебного обряда она прикроет фальшивые волосы палу[41], ни жрец, ни кто-либо другой ничего не заподозрят.
Несмотря на все волнения, Сона удивилась бы, узнав, как мало она размышляет о трудностях и перипетиях грядущей жизни в сравнении с той же Ратной. Уверенность и забота Аруна окутали девушку, словно волшебное покрывало, защитившее ее от внешнего мира. Соне нравилось, что ей не надо ни о чем думать, да и Арун постоянно напоминал ей об этом.
Если Сона со вздохом говорила, что была плохой женой, юноша смеялся:
– У тебя будет возможность стать хорошей!
А если она сетовала, что слишком быстро уступила его уговорам, он отвечал:
– Любовь – не унылое тление, а жаркое пламя, оно не должно разгораться долго.
Иногда девушка успокаивалась до такой степени, что ей чудилось, будто она просто-напросто перенесется на невесомом вимане[42] в лучший мир, сияющий и радостный.
Отчасти виной тому была прежняя жизнь Соны в богатом родительском доме, где ее все любили и баловали. А также три невыносимых года, проведенных ею в приюте. Можно быть стойкой до определенного момента, а потом наступает неминуемый прорыв. Сона только сейчас начала понимать, что, не встреть она Аруна и не впусти в свое сердце любовь, ее доля напоминала бы участь быков, которые ходят по кругу, приводя в движение мельничные жернова.
Девушка знала, что никогда не сможет вернуться к родителям, потому что даже они не сумели бы понять ее поступка. Для них она умерла, и отныне ее единственной семьей должны были стать Арун и Ратна.
Арун предложил Соне представляться диди[43] Ратны, но последняя воспротивилась. Не дело шудры считаться сестрой брахманки, тем более они совсем не похожи. Она хотела назваться служанкой, но против этого возразила Сона. Девушкам, разделившим нелегкую участь вдов, не пристало играть роль госпожи и прислуги.
– Тогда, – сказал Арун, – Ратна будет моей сестрой.
На том и порешили.
Когда Ратна появилась в хижине, одетая в простое полотняное, но не белое, а цветное сари, в дешевых, но весело звенящих, будто колокольчики на ветру, браслетах и прикрывавшей стриженую голову дупатте, Сона так обрадовалась, что обняла ее.
А потом Арун привел полуслепого жреца, такого старого, что казалось, будто он с головы до ног посыпан пеплом. Он был похож на лесного отшельника, который питается только кореньями, или аскета, живущего подаянием набожных почитателей.
Жрец читал ту же ведическую мантру, какая произносилась во время первого бракосочетания Соны, когда тяжелые от золотых браслетов руки невесты были до локтей разрисованы хной, на грудь свисало ожерелье в семь рядов, когда ее окружали несколько сотен свадебных гостей в ярких нарядах.
Теперь на женихе и невесте была простая одежда и скромные венки, а на свадьбе присутствовали только Ратна да две бедные женщины, приютившие Сону в своей хижине.
Девушка не смела наслаждаться моментом соединения судеб, а юноша все еще не мог поверить в случившееся.
Когда жених и невеста кормили друг друга сладостями, глаза Аруна сияли радостью, любовью и страстью, опущенные ресницы Соны подрагивали, а щеки пылали от смущения.
Брачная ночь откладывалась, потому что с наступлением темноты им предстояло покинуть Варанаси. Хотя это вполне соответствовало трем дням воздержания[44], Арун предпочел бы не ждать. Но он дал себе слово быть хитроумным и осторожным. А Сона поневоле вспоминала свою прежнюю жизнь.
Когда она выходила из спальни после ночи, проведенной со своим престарелым мужем, то стыдилась смотреть в глаза окружающим, потому что казалась самой себе оскверненной прикосновениями его дряблых рук и слюнявыми поцелуями. Не говоря уже о другом.
Может, лингам, детородный орган Шивы, и являлся символом божественной мощи, но мужской был создан для женских мучений. Хотя на свете наверняка существовали женщины, которым казалось иначе.
Поняв, что Арун исчез, Флора Клайв пребывала в бешенстве. Решив обвинить молодого индийца в краже, она обратилась к начальнику местной полиции (он именовался суперинтендантом) и рассказала о случившемся.
– Он взял у вас деньги, мэм? – спросил тот, приготовившись подробно записывать ответы.
– Да, деньги и украшения.
Арун в самом деле прихватил с десяток рупий, но драгоценности не трогал. А еще он стащил у Флоры бумагу с ее личной печатью и подписью и сочинил для себя отличную рекомендацию.
– Вы не можете предположить, куда он отправился?
– Кто его знает! К родителям? Едва ли. Он зачем-то взял из моего дома парик с длинными волосами и сари. Возможно, он решил присоединиться к хиджрам?
– Так этот юноша – евнух?
– Как бы не так! – Глаза Флоры сверкнули злостью, и она выпалила, не думая о том, что может выдать себя: – Это великолепный образец молодого самца!
Начальник полиции пообещал сделать все для поимки индийца, и женщина поехала домой. Войдя в казавшийся опустевшим особняк, Флора Клайв заскрежетала зубами, а после произнесла, словно клятву:
– Ты украл нечто большее – мою возвращенную молодость! И ты поплатишься за это!
Потом она поднялась в свой кабинет и села за стол, охваченная внезапным намерением написать в Лондон своей младшей сестре Этель. С большим опозданием Флора возжелала хоть как-то заполнить неожиданно возникшую в жизни пустоту.
Глава VII
При каждом взмахе весел вода вспыхивала холодным блеском. Огромная белая луна, освещавшая путь, двигалась по усыпанному звездами небу, будто диковинный воздушный корабль.
Троица беглецов, нарушителей вековечных законов и запретов, плыла по Гангу в гуфе – круглой лодке, сплетенной из ивняка. Этот план предложил Арун: покинуть город так, чтобы никто не видел и не знал, когда, куда и как они исчезли. Гуф был куплен у какого-то бедняка, которого никто не станет расспрашивать. Удалившись на значительное расстояние, беглецы собирались затопить лодку и потом следовать сушей.
Ратне не верилось, что она направляется в Хардвар, где вновь увидит Нилама. Она заставит его сказать, где найти Амита, и заберет свою дочь.
Впрочем, сейчас она думала не о будущем, а о настоящем: о том, не перевернется ли лодка, смогут ли они благополучно причалить к берегу. Она ни о чем не спрашивала, но, чувствуя ее волнение, Арун заверил, что справится: он родился на берегу реки и в детстве часто плавал в гуфе.
Сона молчала, лежа на дне лодки. Казалось, она потеряла чувство времени, ее мысли растворились в ночи, и она не видела перед собой ничего, кроме великолепных небесных чертогов. Но такое забвение было только на пользу.
На рассвете они причалили к какому-то берегу. Кругом простирались желто-серые поля, вдали виднелась кучка приземистых, наполовину скрытых деревьями хижин.
При виде деревянного колеса с привязанными к ободу глиняными кувшинами, каким испокон веков подавалась вода на посевы, тащивших соху быков и тощих, словно высушенных зноем крестьян в набедренных повязках или рубахах из кхаддара[45], Арун почувствовал ностальгию. Едва ли ему когда-то доведется увидеть своих родных! Юношу успокаивало лишь то, что он сделал для них все, что мог.
Путники отправились в деревню. Они так устали, что даже не разговаривали.
Захолустное селение казалось сонным. Узкие улочки были зажаты глинобитными стенами, кое-где виднелись старинные колодцы. В пыли возились полуголые дети и бездомные собаки. Найдя более-менее приличный дом, Арун попросил у хозяев приюта до следующего утра.
Как всегда, рупии открывали любые двери. Пока женщины приводили себя в порядок и отдыхали, Арун узнал, где можно нанять повозку, и прикинул маршрут. Им предстоял долгий путь с остановкой в разных местах. Сейчас прежде всего нужно было добраться до ближайшего крупного города.
Когда он вернулся, Сона и Ратна выглядели оживленными и посвежевшими. Пища была простой, а вода не слишком вкусной, но они радовались и этому. Остаток дня беглецы обсуждали подробности грядущей поездки и возможные трудности. А потом наступила ночь.
Конечно, Арун куда охотнее уединился бы с Соной не здесь, но выбирать не приходилось. Поскольку в этом чужом доме было слишком много народа, ему пришла в голову мысль переночевать в саду под большим фиговым деревом.
Он взял подушки и циновки, и Сона беспрекословно последовала за ним. В брачной ночи, проведенной под пологом звездного неба, таилось что-то возвышенное и судьбоносное, пусть даже в воздухе разносилось не только благоухание цветов, но и запах сжигаемого навоза, используемого бедняками вместо топлива.
Арун все еще терзался своей опрометчиво выданной тайной, тогда как Сона смотрела на него совсем другими глазами. Ее жизнь в печальном вдовьем царстве была схожа с существованием жалкой сухой травинки в выжженной солнцем степи.
Теперь же в жизни Соны вновь появился мужчина, «земной бог женщины», и она отдала свою судьбу в его руки. Девушка знала, что всегда будет помнить о том, что он взял ее в жены без единой рупии приданого. Она не могла принести в дар мужу даже свою девственность.
А еще у нее были острижены волосы, а под кожей проступали ребра, поскольку, как и положено вдовам, Сона ела один раз в день – пресные лепешки или ничем не приправленную чечевицу. Да и этой скудной пищи никогда не было вдоволь.
Арун же впервые ложился с женщиной, для овладения которой ему не был нужен ни опиум, ни мучительные усилия над собой. Он мечтал, как они ночь за ночью станут отдаваться взаимной страсти, не заботясь о том, чем это оплачено и что ждет их впереди, и думая лишь об одном: как продлить эти мгновения до бесконечности!
– Ты рада? – смущенно произнес Арун, взяв жену за руку.
– Да. Теперь у меня есть все.
– Кроме домашнего очага, богиней которого ты должна стать. Я надеюсь, скоро у нас появится и дом, и все остальное.
Сона кивнула. Она ни о чем не расспрашивала, просто смотрела на мужа, всецело доверяя ему. Он был человеком, не только вызволившим ее из пут вдовства, но и принявшим на себя груз ее вины. Ее благодарность была безмерной. Впрочем, как и любовь.
Арун размотал ее сари и перед тем, как перейти к чему-то более интимному, взял лицо Соны в ладони и заглянул в глаза, словно хотел увидеть ее душу. Прочитав там безмолвное согласие, порывисто и крепко прижал девушку к груди.
Сона никогда и ни перед кем не раздевалась полностью, а сейчас на ней не было даже нижней юбки и чоли[46]. Так хотел ее муж, и она покорялась ему. Его ладони двигались по ее коже, будто две лодки по глади воды. Сона впитывала каждое прикосновение Аруна и внимала ему, но не радостно, а испуганно и тревожно. Осознав ее неопытность и почувствовав страх, он исполнился нежности и ласкал ее трепетно, осторожно, почти целомудренно.
Их тела блестели под луной, а в глазах отражался свет далеких звезд. Арун был гибким и сильным, Сона – изящной и хрупкой. Мягкие изгибы ее бедер, ее небольшая, совершенной формы грудь сводили его с ума.
Хотя Сона уже была с мужчиной – со своим старым мужем, почтенным брахманом, пожелавшим молодой плоти, – ей казалось, что все происходит впервые. Ей чудилось, будто жар тела Аруна проникает внутрь, растопляя давний холод и страх.
Сона пыталась противиться нараставшему сладостному ощущению, но после сдалась и растворилась в нем. Арун же боялся потерять, спугнуть этот волшебный миг, бесценность которого он только что осознал. Они льнули не только телом к телу, а и сердцем к сердцу, душой к душе. Она отдалась ему безраздельно, а он получил гораздо больше, чем мог себе представить.
– Прежде ты спала со стариком, а я со старухой, и все же мы сумели сохранить себя друг для друга! – прошептал Арун.
– Когда-нибудь я тоже состарюсь, – заметила Сона.
– Это произойдет нескоро. Впереди у нас целая жизнь! И мы будем стариться вместе, а это совсем другое.
Утром Ратна сразу заметила, как окрепла их связь, и боялась почувствовать себя третьей лишней. Однако Сона вела себя все так же дружелюбно, а Арун по-прежнему называл Ратну сестрой. Они тронулись в путь и за несколько переходов добрались наконец до Хардвара.
Увидев город, вблизи которого Ганг начинает свой путь в гранитных скалах, из хрустального горного потока постепенно превращаясь в могучую темно-серую массу воды, девушка почувствовала, как на ее глазах выступили слезы. Она вернулась в прошлое, к источнику своего счастья и своих бед.
Когда они подошли к дому, где жил Нилам, в душе Ратны всколыхнулась память о первом волшебном чувстве и отдалась в душе резкой болью утраты.
Во дворе какая-то девушка раскладывала на горячих камнях выстиранное белье. Обернувшись на стук калитки, она вопросительно посмотрела на незваных гостей. Ратна обратилась к ней:
– Мы бы хотели видеть Нилама.
– Мой муж в лавке.
У Ратны потемнело в глазах. Это была не столько ревность, сколько осознание того, что она в самом деле умерла для других людей.
Когда человек покидает этот мир, время не останавливается, жизнь по-прежнему течет, и в ней происходят события, не имеющие никакого отношения к тому, кто никогда не вернется обратно. А вот она вернулась и получила доказательство того, что ее больше нет. Ни для Нилама, ни для его жены, которая едва ли вообще слышала о ее существовании.
– В вашем доме есть дети?
– Нет.
– Приезжал ли к вам Амит, старший брат вашего мужа?
– Да, на нашу свадьбу.
– С ребенком?
– С женой.
Поняв, что эта девушка ничего не знает, Ратна направилась к выходу. Сона и Арун молча пошли за ней. Во взоре первой отражалось сочувствие, второй выглядел встревоженным.
– Куда мы теперь? – спросил он, когда они очутились за воротами.
– В лавку.
Ратна была погружена в себя, а Сона втайне радовалась ярким краскам рынка, которые ее ожившая душа не уставала впитывать. Золотые холмы шафрана, звездоподобный анис, животворящий пажитник, полный целебных соков имбирь – все это таило в себе множество оттенков вкуса различной сладости и остроты. Сона охотно скупила бы весь базар и растворилась в магии цветов и запахов. Единственное, что бы она не взяла, так это асафетиду – противоядие от любви.
Ратна вошла в ковровую лавку. Арун и Сона остались снаружи. Когда девушка увидела бывшего возлюбленного, она не испытала ни сожаления, ни горечи; напротив, в ее душе зародился гнев. Ратна предчувствовала, чем обернется этот разговор, потому что давно разгадала натуру Нилама. А он застыл с таким выражением на лице, словно перед ним предстал выходец с того света.
Ратна знала, что она – исхудавшая, с остриженной головой, покрытой краем сари, и острым непримиримым, ожесточенным взглядом запавших глаз – выглядит ужасно, но сейчас это не имело значения.
– Почему ты так смотришь? – резко спросила она. – Ты же знаешь, что я не умерла!
– Да, но ты… ты не можешь здесь находиться! – пробормотал он.
– Меня привела сюда боль, которая не дает мне покоя. Где моя дочь?
– Ты же знаешь, она у Амита.
– Ты видел ее с тех пор, как мы расстались?
– Нет.
– Почему? После женитьбы ты мог бы взять Анилу к себе! Пусть ты забыл обо мне, но как ты мог бросить дочь!
На щеках Нилама вспыхнула краска.
– Я не забыл о тебе, Ратна. Но я не думал, что ты вернешься, ведь для вдов не существует пути в прежнюю жизнь. И я не бросал Анилу. Моя жена ничего не знает ни о ней, ни… о нас с тобой. Амит говорил, что его супруга Кумари привязалась к девочке. Аниле там хорошо.
– Я хочу забрать ее к себе.
Нилам выдержал паузу. Теперь в его взоре сквозила жалость и, возможно, остатки прежних чувств.
– Неужели ты вернулась в Хардвар одна? Есть ли у тебя деньги и что ты ешь?
– Я не одна, со мной еще одна вдова и… ее новый муж. А если ты хочешь дать мне денег или что-то еще, то мне от тебя ничего не нужно. Я желаю знать только одно: где мне найти Амита? Потом я навсегда исчезну из твоей жизни.
Нилам вздохнул.
– Он не отдаст тебе Анилу.
– Посмотрим. Она не его, а моя дочь.
– Он в Канпуре, в тамошнем гарнизоне. Я запомнил название города, но понятия не имею, где это.
– Мы найдем. Отныне я иду куда хочу и делаю то, что считаю нужным. А ты… ты навсегда останешься в этой лавке! По мне, это немногим лучше приюта.
Ратна вышла на улицу. Внезапно свет показался слишком резким и ярким. Девушка покачнулась, и Арун поддержал ее за локоть.
– Что он сказал?
Ратна лишь покачала головой: она не могла говорить, ее душили рыдания. Сона ласково погладила девушку по плечу.
Читать бесплатно другие книги:
