Зачем мы пишем. Известные писатели о своей профессии Маран Мередит
Стопки бумаг на подоконнике? Каждая кучка — будущие произведения, надвигающийся шторм. Прямо сейчас эти стопки представляют собой две вещи для журнала, сценарий и три книги. Скажем так: на подоконнике находятся пять следующих лет моей жизни. Что-то из этих куч может выпрыгнуть и быстро реализоваться. Что-то — застрять надолго.
Обычно у меня под рукой восемь новых тем. Но захочу ли я воплотить в жизнь одну из тех идей, когда книга закончена? Нет. Поэтому восемь тем продолжают пылиться на подоконнике. Мне нужно время между работами. Это как медленно заполняющийся сосуд. Трудно перескочить из одного состояния к другому.
Иногда я жульничаю. Некоторые книги представляют собой просто сборники заметок и статей, написанных для журналов. Я никогда не впадаю в писательский ступор; но порой отчаянно не хватает сил завершить очередную работу. Вообще любая книга отнимает очень много энергии. Меня мучает мысль, что страдают близкие люди, лишенные моего внимания и заботы. Физически я нахожусь с ними, но мысленно — с моими героями. Сознание то включается, то отключается.
Когда у вас три ребенка в трех разных школах — дня практически нет. Сейчас сезон софтбола. Я тренирую дочек пять дней в неделю, два с половиной часа каждый день. Остается немного. Есть маленькое окошко, когда можно писать.
Но хорошо, когда есть такие жизненные периоды. Приятно, что за тобой остается свобода выбора: прямо сейчас писать не буду, но позже наверстаю упущенное. И конечно, многое упирается в деньги.
Коммерческий успех значительно облегчает создание книг, но в то же время создает определенное психологическое давление: хочется достичь большего. Если был продан каждый экземпляр твоей книги из миллионного тиража, то издатель считает, что сможет продать такой же миллион и твоей следующей книги. И он хочет, чтобы ты ее написал.
Жажда успеха и власть денег могут легко нанести вред твоему воображению, по крайне мере ограничить его. Их давление подспудно воздействует на сознание: невольно возникает желание писать о том, что имеет заведомый успех у читателя. Меня, к счастью, это миновало, — никогда даже мысли не мелькает, чтобы отказаться от хорошей темы только потому, что она не будет продаваться. Написание книги — это такая заноза в заднице, что я даже представить не могу, что когда-нибудь сяду за книгу, не будучи заинтересован в теме.
Лучшим моментом моей жизни как писателя было увидеть и взять в руки свою первую напечатанную книгу. Я в это время жил в Лондоне по соседству с Джуди Денч, она сказала мне: «Когда выходит твоя книга, возьми экземпляр и брось на пол. И послушай, какой звук она издает». Я сделал так, и ощущение было потрясающим.
До этого тоже был замечательный момент, когда я понял, что моя первая книга будет написана. В ту минуту во мне как будто что-то перещелкнуло — с таким звуком, словно кто-то взламывал сейф. Я точно помню, где и когда это было: одиннадцать вечера, метро Нью-Йорка. Я возвращался из ресторана, где ужинал в компании брокеров из Salomon Brothers, — тогда я и осознал, что все они станут персонажами моей книги. Это будет моя история, история финансового рынка. Боже мой! Книга получится фантастической. Рыба была на крючке. И я знал, что это очень большая рыба. Я выпущу ее из рук только в одном случае: если у меня ничего не получится.
Лучший момент — когда я уже поймал рыбину, когда точно знал, что это именно то, что я должен делать.
После такого внутреннего подъема обязательно наступит спад. Не бывает так, чтобы все шло по плану. Но первый момент — краеугольный камень, место, куда можно вернуться. Что-то вроде компаса, с которым вы проходите во все закоулки своего сюжета.
Первое чувство меня никогда не подводило. Правда, не всегда понимаешь, какими бедами оно грозит. И все равно, это самое лучшее ощущение.
Майкл Льюис делится профессиональным опытом с коллегами
• Всегда хорошо, когда есть мотив сесть за рабочее место. Если у вас один стимул — деньги, быстрее ищите другой.
• Я пошел на большой риск, когда ушел с прибыльной работы в возрасте двадцати семи лет, чтобы стать писателем. Я рад, что был слишком молод и не осознавал всю глупость своего решения. В моем случае оно оказалось правильным.
• Многие из лучших решений я принимал в состоянии самообмана. Когда пытаешься выстроить свой путь писателя, небольшой самообман идет на пользу.
Глава 8
Терри Макмиллан
«Уверена, что не хочешь поехать со мной в Вегас?» — спрашивает меня муж второй раз за утро. Я не хочу ехать по двум причинам. Во-первых, те выходные, на которые он меня приглашает, не сулят мне страстных любовных дней, когда я могла бы надеть что-нибудь шикарное и мы пошли бы в казино, где шоу и танцы, а потом занимались бы допоздна любовью, спали до середины дня и заказывали бы еду и напитки в номер…
«Приближаясь к счастью» (Getting to Happy; 2010)
«Я пишу, потому что мир — несовершенное место и мы ведем себя несовершенно… Литературный труд — почти единственный способ (кроме молитвы), который помогает мне сострадать тем, к кому в реальной жизни я, вероятно, совсем не симпатизировала бы», — сказала Терри Макмиллан журналу Writer в 2001 году.
Обнажая реалии жизни афроамериканских женщин и объясняя их широкой (к слову, белой) публике, Терри Макмиллан писала книги, воспитывающие сострадание, в котором сама так сильно нуждалась. Ее роман 1992 года «В ожидании счастья» (Waiting to Exhale) вышел в переплете тиражом более семи миллионов экземпляров и был распродан за тот же год, а к 1995 году, когда на экраны вышел фильм по этому роману, было продано два с половиной миллиона экземпляров в обложке. Данная статистика в корне изменила мнение ведущих издательств об афроамериканской литературе. Терри Макмиллан доказала, что черные женщины читают книги и будут их покупать, если только им предлагают литературу, показывающую их собственную жизнь. Таким образом Макмиллан распахнула двери для афроамериканских авторов.
Биографические данные
Дата рождения: 18 октября 1951 года.
Родилась и выросла: Порт-Гурон (Мичиган).
Ныне живет: Северная Калифорния.
Личная жизнь: одинока.
Семейная жизнь: сын Соломон Уэлч.
Образование: Калифорнийский университет в Беркли, бакалавр гуманитарных наук; Колумбийский университет, курс для сценаристов и драматургов.
Основная работа: преподавание в высшей школе: Аризонский, Вайомингский, Стэнфордский университеты.
Основная работа: нет.
Награды, премии, членство, степени (неполный список): стипендии от Национального фонда поддержки искусств, Фонда искусств Нью-Йорка, Колумбийского университета; книжная премия Before Columbus Foundation American Book Award (1987).
Сайт: www.terrymcmillan.com
Twitter: @msterrymcmiLlan
Интересные факты
• Макмиллан влюбилась в книги в шестнадцатилетнем возрасте, когда работала в Публичной библиотеке Порт-Гурона.
• Макмиллан — страстный коллекционер произведений искусств. В двадцать два года она купила за девяносто долларов первую подписанную литографию, стоимость которой сейчас оценивается в двести тысяч долларов.
• Макмиллан никогда не читает интервью, которые у нее берут: «У вас есть ребенок? Вам есть дело до того, считают ли другие его милым?»
Избранные работы
Романы[24]
«Мама», 1987
«Дела житейские», 1989
«В ожидании счастья», 1992
«Увлечения Стеллы», 1996
«Слишком поздно», 2000
«Приостановка всего», 2005
«Приближаясь к счастью», 2010
Документальная проза
«Разбивая лед. Антология современной афроамериканской литературы», 1990
«Нестрашно быть необразованным», 2006
Экранизации
«В ожидании выдоха», 1995
«Увлечения Стеллы», 1998
«Исчезающий», 2000
Терри Макмиллан
Я не выбирала писательского труда. Просто однажды со мной это случилось.
Я пишу, чтобы сбросить старую кожу и изучить, почему люди делают то, что мы делаем по отношению друг к другу и самим себе.
Я ощущаю писательство как состояние влюбленности. Я поглощена персонажами, о которых пишу. Я становлюсь ими. Я теряю ощущение собственной реальности, когда пишу роман. Чувство, которое испытываешь, закончив работу, освежает, как пробежка на несколько миль.
Я не пишу о глупых людях. Не пишу о жертвах. Я пишу о людях, которых делают жертвами, но они не намерены это терпеть. Это значит, я намеренно выбираю персонажей, которым не совсем симпатизирую или которых искренне не понимаю.
Много лет назад я пошла в Макдоналдс и взяла заявление на работу. Для каждого своего персонажа я заполняю подобную. Использую книгу по астрологии, чтобы выбрать для них даты рождения, основываясь на том, какие черты характера я хочу у них видеть. Я создаю пятистраничный исчерпывающий портрет каждого персонажа и знаю о них все: какой размер обуви они носят; красят ли волосы; подделывают ли чеки; есть ли у них аллергия; что им в самих себе не нравится; что они хотели бы изменить; платят ли по счетам вовремя.
Мои читатели удивятся, если узнают, как много исследований я провожу. Сейчас я пишу роман о бабушке и дедушке, которые становятся родителями. Я читаю всевозможные книги на эту тему. Опрашиваю людей, работающих в таких государственных учреждениях. Когда люди будут читать мою книгу, они не будут знать, сколько материала она вместила. Они будут думать, что сюжет просто легко вышел из-под пера.
Роман похож на жизнь: это веревка с узлами, и качество жизни определяется тем, как их развязать. Я наделяю своих героинь чем-то таким, что им нужно преодолеть. Я позволяю им рассказывать мне, с каким самым большим испытанием они столкнулись и чего больше всего боятся, а потом ставлю на их пути трудности, которые им предстоит преодолевать. Это сделало меня более сострадательной. Я начинаю роман без особой симпатии к своим персонажам, но к концу книги я о них забочусь. Мне приходится выходить из собственной зоны комфорта, чтобы рассказать их истории.
Я много плачу, когда пишу. В «Слишком поздно», когда умерла мать моего героя, — о мой бог, я была раздавлена. Она оставила в шкафу сумочку с письмами своим детям. Когда я писала эти письма, то ужасно себя чувствовала. Я получила столько отзывов от своих поклонников об этих письмах, и все в один голос повторяют, что хотели бы получить подобное письмо от матери.
Утром я быстро встаю. Не могу дождаться минуты, когда вернусь к своим героиням и буду смотреть, что они собираются сегодня делать. Я нахожусь на одной волне с ними. Когда они влюбляются, я тоже влюбляюсь. Когда чье-нибудь сердце разбито, когда кто-то из них ликует — я все это переживаю. К концу рабочего дня я выжата до капли. Иду на прогулку, делаю какие-то дела, иду в магазин — и кажется, что все вокруг светится. Никто не знает, откуда я только что вернулась. Никто не знает, что я была в Нью-Йорке или Лас-Вегасе. Похоже на то, будто бы я вышла из одного кино и попала в другое.
Когда мне было восемнадцать лет, я пошла на вечерние курсы в колледж в Лос-Анджелесе. Я тогда рассталась с парнем и написала по этому поводу стихотворение. Написала его в блокноте, поскольку днем работала стенографисткой в страховой компании Prudential. Меня испугал сам процесс создания стихотворения. Как будто я была одержима. Я в жизни не писала стихов. Я даже не помню, читала ли я их до этого случая.
Однажды приятель моей соседки по комнате прочитал это стихотворение. Он поинтересовался, хочу ли я его опубликовать в литературном журнале городского колледжа Лос-Анджелеса. Я страшно удивилась. Опубликовать?! Это?! И он это сделал. С того дня, даже если с дерева падал лист, я думала: «Из этого можно что-то сочинить». Я была маленькой дурочкой, пишущей стихи.
Закончилось все тем, что я пошла в Калифорнийский университет в Беркли и выбрала социологию. Я хотела быть социальным работником, потому что знала: мир — это ужасное место. Я надеялась, что, возможно, смогу помочь. В те годы, если вы были черным, то вам давали деньги на то, чтобы поехать в Беркли. Как бы то ни было, мы организовали газету для афроамериканцев под названием «Черные мысли», и там появились какие-то мои стихи. Также я писала редакционные статьи для независимой студенческой газеты Daily Californian.
Слухи обо мне распространились быстро, и другие университетские газеты, особенно для черных, начали публиковать мои стихи. Они у меня до сих пор лежат в картонном чемодане, который я купила за два доллара и девяносто девять центов в Порт-Гуроне в 1968 году. И знаете что? Некоторые из них не так уж и плохи!
На первом курсе, когда пришло время выбирать профилирующую дисциплину, я сказала своему куратору, что выбираю социологию. Он поинтересовался, зачем я это делаю: «Я читал твои статьи и не понимаю, почему ты не хочешь писать дальше. Сконцентрируй на этом все силы».
У меня рот открылся. Я не могла поверить в то, что услышала. Причем парень был белым. Я объяснила, что стихи и статьи лишь мое хобби, но ими на жизнь не заработаешь. Он посоветовал отправиться домой и хорошо подумать. Что я и сделала. Я поняла, насколько он прав, и выбрала другую дисциплину.
Я ходила на курс литературного мастерства, который вел афроамериканский поэт Измаил Рид. Он прочитал мой первый рассказ и сказал: «Терри, у тебя очень сильный голос». Мне всегда говорили, что у меня необычайно глубокий голос для женщины, поэтому я подумала, что он это имел в виду. Я тогда еще ничего не знала. Ничегошеньки.
После Беркли я переехала в Нью-Йорк и вступила в Гильдию писателей Гарлема — что-то вроде мастерской писателей Айовы, но для черных. Я прочитала им новеллу «Мама, сделай еще один шаг», которую написала на курсе у Измаила.
Когда я закончила, романист Дорис Джин Остин сказала: «Дорогая, это не рассказ. Это роман». Все кивали. Я еще не знала, что истории можно продавать, а они знали. К концу собрания я написала первую главу моей первой книги «Мама».
За «Маму» мне заплатили семьсот пятьдесят долларов — это было в 1987 году; первый тираж был распродан еще до того, как попал в книжные магазины. За «Дела житейские» мне заплатили семьдесят пять тысяч долларов — это было в 1989 году. Причем роман не попал в список New York Times, но продавался очень хорошо. Поэтому за роман «В ожидании счастья» я уже получила четверть миллиона долларов.
Роман вышел в 1992 году под шестым номером в списке New York Times. Я не могла в это поверить. Пока я участвовала в кампании в поддержку «Счастья» и ездила по шестнадцати городам, мой агент провел конкурс по продаже прав на издание в обложке. Она позвонила мне в Атланту:
— Терри, ты не поверишь. Почти один и два.
— Один и два чего?
Через полчаса она позвонила снова и сказала: «Опра хочет, чтобы ты пришла к ней в студию». Опра никогда еще не приглашала автора книг. С этого момента моя жизнь стала меняться очень быстро. Я переехала из Аризоны в Сан-Франциско. Все журналы, начиная с People, хотели взять у меня интервью. Я поднимала глаза, а в гостиной сидели журналисты из Time. Это было потрясающе.
Затем началась шумиха на тему, что черные тоже читают. Я возмутилась: «Черные всегда читали. Просто не было современного романа, который настолько взывал бы к их душам. Представьте, что множество белых покупают мою книгу. Кроме того, мы всегда читали много книг белых авторов. Соображайте».
Когда это все случилось впервые, моя жизнь стала совершенно другой. И мне это не понравилось. Отовсюду стали подходить люди, просить денег. Читатели писали мне свои грустные истории. Внезапно объявились какие-то забытые родственники. Я настолько была подавлена, что пошла к психиатру.
Я не меняла свой стиль для того, чтобы добиться успеха. Я все еще писала те сюжеты, которые хотела рассказать людям. Суть в том, что критики, когда ты добиваешься коммерческого успеха, начинают тебя ненавидеть. Они обязательно пытаются найти что-нибудь неправильное. Когда я писала «Приближаясь к счастью», то отдавала себе отчет, что критики книгу не примут. Мне было все равно. Самое важное для меня, чтобы она понравилась людям, которые будут ее читать, что она тронет их сердце.
После выхода «В ожидании счастья» и шумихи вокруг черного автора и черного читателя издательства начали выплачивать молодым афроамериканским писателям огромные суммы, предполагая, что в ближайшее время получат множество готовых Терри Макмиллан. А эти несчастные, получая большие авансы, подписывали контракты сразу на две или три книги и не понимали, что если первая книга пройдет нормально, а вторая — посредственно, то с третьей книгой тебя уже ни в какую рекламную поездку по стране не отправят. Молодые авторы еще не знали: они со своими книгами становятся лишь историей, если издательства не окупают вложений.
Их книги не продавались так, как «В ожидании счастья», они не отрабатывали авансы, и издательства начали наказывать этих писателей тем, что не предлагали новых контрактов. У некоторых авторов были договоры на миллион долларов. А сейчас от них избавлялись. Они не могут получить контракты, чтобы спасти свои жизни. Я знаю много таких. Это очень грустно. Очень грустно.
Многие белые писатели, получающие хорошие гонорары и продающие приличные тиражи, спокойно продолжают работать. Издатели готовы их поддерживать, невзирая ни на что. Ох, в любом случае будут продвигать и рекламировать. Они ездят по стране, получая большие деньги за выступления. Немногим черным писателям это удается. Обыкновенный расизм, вот что это.
Я знаю некоторых черных писателей — Ийанла Ванзант, например, — которые получают много денег, их книги становятся успешными, но не в том масштабе, на который надеялись их издатели. Не стоит и говорить, что издательства их не продвигали и не отправляли в большие книжные туры. С их книгами совершенно не работали. Издательства рассчитывали, что мои читатели побегут и начнут скупать книги афроамериканских писателей.
Это отражается даже на мне. У меня есть семьдесят страниц нового романа, и мне говорят: «Он мрачноват. В нем нет твоего фирменного юмора».
Я отвечаю: «Мрачноват? Правда?»
Знаете что? Белые постоянно пишут депрессивные книги. Чем она депрессивней, тем глубже, на их взгляд. Возьмем «Стеклянный замок»[25]. Или Кэтрин Стокетт — она может написать книгу о шестидесятых годах и судьбе черных служанок. Вы говорите о мрачности! Что в этом такого возвышенного? И тем не менее она была в списке New York Times на протяжении сотни недель. Но когда мы рассказываем о собственных бедах, то наши книги либо депрессивные, либо не интересны белым.
Больше всего меня выводит из себя, когда писатели, преимущественно белые, используют такой возвышенных язык или делают своих героев такими значительными, хотя в реальной жизни такие люди ничего из себя не представляли бы. Его герой переходит улицу — о, это так значительно. Он сидит в своем кабинете — очень важно.
Пожалуйста, приведу пример — Джонатан Франзен. Прочитав тридцать страниц, я начинаю думать: «Да кому до этого есть дело?»
Журналистка из Time, пришедшая ко мне взять интервью, больше говорила о моем доме, чем о книгах. Вряд ли она вела бы себя подобным образом, если я оказалась бы состоятельной белой писательницей. Ее потряс мой хороший вкус.
В своей статье она описала мои книги как «поп-литературу». Если произведения пользуются читательским спросом, это сигнал к тому, что автора нельзя воспринимать серьезно. Я написала в журнал довольно злое письмо: «Не надо ненавидеть меня лишь за то, что я продала больше книг, чем любимчики Paris Review. Не пытайтесь сделать меня автором бульварного чтива. Знаете что? В популярности нет ничего плохого».
Я определяю понятие «поп» как поп-психологию: уже знаешь, чем закончится. Мои книги основаны на персонажах, не на сюжете. Мои книги непредсказуемы. Возьмем, например, «Приближаясь к счастью» — там не знаешь, приблизишься ли к нему. Это путешествие. Вот в чем суть.
По существу, я делаю то же, что Чехов, Вирджиния Вулф, Хемингуэй. Я рассказываю истории о своем мире, в свое время, в своем стиле. Их в этом никто не обвинял.
Через сто лет будут с восторгом принимать само слово поп-литература. Сейчас я от него отказываюсь. Я никому не позволю давать мне дурацкие характеристики. Мне интереснее история, которую я должна рассказать. Вот что для меня важно.
Поэтому я собираюсь продолжать писать так, как я пишу.
Терри Макмиллан делится профессиональным опытом с коллегами
• Я пишу только о тех героях, которые меня раздражают. Я не симпатизирую своим персонажам в начале книги. Чтобы рассказать их историю до конца, мне нужно найти в себе сострадание к ним. Из-за этого ни мои герои, ни мои читатели, ни я сама — никто не знает, как все обернется.
• Как только я понимаю, в чем состоят проблемы моих персонажей, я даю им что-то, с чем они должны справиться, что-то, что они должны изменить, потому что люди больше всего боятся перемен, — это способствует привлекательности драмы.
• Я не полирую до блеска свои истории и не даю читателям идеальной версии. Я рассказываю ее такой, какая она есть.
Глава 9
Амистед Мопин
«Должно быть хоть что-то, хотя бы кроличья норка», — подумала она. Должно быть что-то в этих склонах, знак из прошлого, за который сможет зацепиться ее эмоциональная память, — скажем, вид на Алькатрас, или звук туманного горна[26], или мшистый запах настила у нее под ногами — любая мелочь, что поможет вернуть ее в утраченную волшебную страну. Все вокруг нее было знакомым, но тем не менее чуждым опыту всех ею прожитых лет…
«Осень Мэри Энн» (Mary Ann in Autumn, 2011)
Давно, еще до 1980-х годов, в каменном веке литературы любой автор, оказавшийся геем, становился «писателем-гомосексуалом»; ведущие издательства практически не публиковали их произведения, разделяя общепринятое представление, будто «гомосексуальная книга» может быть интересна лишь читателю-гею. Поэтому возникла целая гомосексуальная «культура для своих»: книги, издательства, книжные магазины, газеты, календари, музыка и сувениры.
Наше литературное сообщество стало другим, чему способствовали самые разные обстоятельства, но главный фактор, оказавший влияние на сегодняшний день, формулируется одним именем — Амистед Мопин. При президентстве Джеральда Форда, когда почтовая марка стоила тринадцать центов, а мюзикл «Кордебалет» получил Пулитцеровскую премию в категории «драма», — в том далеком 1976 году Мопин начинает в газете San Francisco Chronicle публикацию серии романов под общим названием Tales of the City («Городские истории»). Он рассказывает о настоящих живых гомосексуалах, живших бок о бок с настоящими живыми гетеросексуалами. Земля разверзлась.
Мопин не просто сотворил историю равных прав. Он принял в этом участие, заключив брак в Сан-Франциско со своим возлюбленным Кристофером Тернером — всего лишь за несколько недель до принятия восьмой поправки, снова запретившей однополые браки. До недавнего переезда в Санта-Фе они жили в элегантном уютном доме, с типичной для тех мест архитектурой. Их дом на холмах Сан-Франциско с истинно южным гостеприимством распахивал двери всем представителям гей-сообщества.
Биографические данные
Дата рождения: 13 мая 1944 года.
Родился и вырос: Вашингтон; вырос в Роли (Северная Каролина).
Ныне живет: временно скитается.
Личная жизнь: Кристофер Тернер, замужем с 4 октября 2008 года.
Образование: Университет Северной Каролины в Чапел-Хилл.
Основная работа: нет.
Награды, премии, членство, степени (неполный список): Премия Пибоди (1995); премия GLAAD Media (1995); премия за жизненные достижения имени Билла Уайтхеда от организации ЛГБТ-писателей Publishing Triangle (1997); премия Trevor Life Award проекта «Тревор» «за попытки спасти юные жизни» (2002); победитель Big Gay Read («Любимая книга Британии про гомосексуалистов») (2006); Litquake’s Barbary Coast Award (первый награжденный) за вклад в литературу Сан-Франциско (2007).
Интересные факты
• Воспитанный в консервативной семье в Северной Каролине, Мопин однажды назвал американского политического деятеля Джесси Хелмса[27] «героической личностью». Позже, на первом гей-параде в Роли, он осудил деятельность Хелмса.
• Мопин служил в ВМС США, воевал во Вьетнаме.
• «Городские истории» переведены на десятки языков, тираж составил шесть миллионов экземпляров. По ним были сняты три телевизионных мини-сериала и поставлен театральный мюзикл.
Сайт: www.armisteadmaupin.com
Facebook: www.facebook.com/armisteadmaupin
Twitter: @armisteadmaupin
Избранные работы
Романы
«Городские истории», 1978
«Больше городских историй», 1980
«Еще городские истории», 1984
«Девчушка», 1984
«Важные другие», 1987
«Уверен в тебе», 1989
«Может быть, луна», 1992
«Ночной слушатель», 1992
«Жизни Майкла Толливера», 2007
«Осень Мэри Энн», 2010
Телевизионные мини-сериалы
«Городские истории», 1993
«Больше городских историй», 1998
«Еще городские истории», 1998
Экранизация
«Ночной слушатель», 2006
Мюзикл
«Городские истории», 2011
Амистед Мопин
Я пишу, чтобы объяснить себя себе самому. Это способ преодолевать несчастья, отсортировывать грязь жизни, чтобы придать ей симметрию и смысл.
Дюжину лет назад или около того в «Ночном слушателе» я написал о расставании — в то время я еще переживал его. Я верил, что это может привести к просветлению. Но я не столько противостоял боли, сколько сдерживал ее, запихивая в аккуратный ящик под названием «роман», которому надлежало держать самую сильную боль под замком и на расстоянии. Многие писатели перенаправляют свой опыт таким образом, но это коварное дело. Жизнь — нечто большее, нежели Материальное. Может закончиться тем, что роман начнет писать вас.
Иногда я пишу, чтобы объяснить себя другим. Тридцать четыре года назад мои домашние узнали, что я гей. Сообщил я об этом с помощью героя своих «Городских историй» Майкла Толливера. Они внимательно следили за моим романом по мере его появления в Chronicle, поэтому я и использовал прикрытие вымысла. Мои родители, прочитав письмо Майкла, в котором он открылся своей семье, поняли, что это весточка от меня. Труд писателя дал мне возможность оформить свои мысли и чувства, избежав опасности непосредственной очной ставки.
Задолго до того, как я начал писать, я любил рассказывать истории и удерживать внимание аудитории. Южане склонны к этому. Уже в восемь лет, сидя у костра в летнем лагере среди ровесников-бойскаутов, я пересказывал им своими словами народные легенды и страшные сказки с привидениями. Я не был силен в спортивных играх, но мог завладеть их вниманием с помощью своей фантазии. Думаю, так я учился обретать чувство собственного достоинства.
Писательство для меня — не развлечение. Я еще могу подурачиться в самом начале, когда фильтрую материал, но непосредственный процесс работы над текстом уже другой — для меня в нем есть что-то леденящее, поскольку возникает неверие в собственные силы. Я воспринимаю это так, будто долго выкладываю мозаику на руках, на коленях, помещаю цветные кусочки на нужные места, но знаю, что до завершения всей картины очень далеко. Я заставляю себя сохранять самодисциплину во время рабочего процесса, и это мне удается только благодаря знанию, что в конце работы я обязательно испытаю удовольствие. Обычно я встаю где-нибудь — в прошлом году это был большой зал Сиднейского оперного театра! — и читаю вслух отрывок, над которым долго мучился; в вознаграждение я получаю внимательную тишину и взрывы смеха. Мы снова все вместе сидим на том бревне вокруг костра.
Не хочу сказать, что у меня не бывает восхитительных минут, когда я смотрю на отдельный абзац и понимаю, что добился своего, доведя его до максимального изящества и прозрачности, — тогда я начинаю танцевать джигу и кружить по комнате. Суть в том, что я не позволяю себе двигаться дальше по тексту, пока не испытаю этот момент счастливого удовлетворения от написанного. Возьмите любой учебник литературного мастерства — вы найдете совет выделить в тексте все сомнительные места и довести их до ума позже. Я с трудом следовал этому правилу даже в конце семидесятых, когда печатал роман на машинке под копирку и гнал на бешеной скорости главу за главой для очередного номера газеты. Сегодня я не представляю жизни без компьютера и текстового редактора, дающего автору возможность доводить текст до совершенства, — я теперь занимаюсь этим до бесконечности, и рабочий процесс очень замедлился. В лучшем случае я напишу страницу-другую в день. Я хочу, чтобы люди читали мои тексты в таком же темпе, с каким они бегут по лесу, поэтому мне нужно убрать все лишнее с пути читателя. На это требуются время и силы. Многие предполагают, что если текст читается легко и быстро — значит, и автор писал его легко и быстро. О, если бы это было правдой.
Сомерсет Моэм однажды сказал, что предъявлял три требования к своим произведениям: ясность, простота и благозвучие. Этими словами все сказано о моих собственных целях, хотя, пожалуй, на первое месте я поставил бы благозвучие. Текст для меня находится на том же уровне, что и музыка.
Обычно люди считают, что знаменитые писатели богаты. Я знаю таких, кому хватает доходов от книг, но большинству авторов все-таки приходится, как и всем остальным, изрядно суетиться, чтобы поддерживать необходимый уровень существования.
Я создал ту жизнь, которую всегда хотел для себя: у меня есть муж, есть дом, — но я отнюдь не купаюсь в богатстве. За тридцать пять лет я написал десять романов, что сегодня позволяет мне иногда вести весьма симпатичную праздную жизнь — что само по себе уже является благом — и спасло меня от рабства ежедневной службы. Но что особенно мне дорого и близко: моя гомосексуальность — то, чего я когда-то больше всего боялся в себе, — стала основой моего успеха. В этом отношении я доверился интуиции. Еще три десятилетия назад в издательском бизнесе вдоволь хватало знакомых, советовавших мне заканчивать с моими гомосексуальными заморочками. Тогда было принято держать все в тайне, и обретенная мною откровенность рассматривалась как помеха — даже в профессиональная плане. Мать однажды призналась, что она была счастлива, когда я обрел внутреннюю свободу, но ей страшно думать, насколько это может помешать моему литературному делу. «Ты не понимаешь, — ответил я, — это и есть мое дело».
Нас, открытых гомосексуальных художников, в те времена было немного, и на моем пути встретились удивительные люди, ставшие и друзьями, и наставниками. Замечательные писатель Кристофер Ишервуд и художник Дон Бакарди. Английский художник и фотограф Дэвид Хокни, которому я однажды позировал. Потрясающий английский актер Иэн Маккеллен, советовавшийся со мной перед тем, как публично заявить о своей ориентации. Мне приносили огромное удовлетворение встречи с читателями, говорившими мне, что «Городские истории» изменили их жизни и помогли увидеть красоту и величие мира. Думаю, я смог это сделать, поскольку писал о нормальных живых персонажах: гомосексуалах, гетеросексуалах, сомневающихся, — и все они получились людьми интересными и достойными.
Миссис Пикок была преподавателем литературного английского языка в средней школе. Похожая на сказочную маленькую птичку, она неприкрыто и даже вызывающе демонстрировала абсолютно пристрастное отношение к талантливым, по ее мнению, ученикам. Она нам преподавала около четырех лет и открыто выделяла троих из класса: Энн Тайлер, Рейнолдса Прайса[28] и меня. Позже, когда она умерла, каждый из нас отдал дань ее памяти.
Все мы, по просьбе миссис Пикок, должны были приготовить небольшой отрывок из любого произведения английской литературы и представить его школьной публике в виде небольшой театрализованной сценки. Тему можно было выбрать тоже любую. Я выбрал тему «сон». Поставил на сцену древнегреческую колонну, сделанную мною из коробок из-под мороженого и клеящейся бумаги. Оделся во все белое и прочитал отрывок из «Макбета» про сон, избавляющий от забот, а закончил стихотворением Альфреда Теннисона «Вкушающие лотос», которое якобы обладает усыпляющим эффектом. Миссис Пикок, благослови ее душу, продемонстрировала эту особенность, притворившись спящей после моего выступления.
Мой литературный путь был и долгим, и медленным. Я вел сатирическую колонку в Daily Tar Heel, студенческой газете Университета Северной Каролины. Мои образ мысли и стиль выражения представляли собой гремучую смесь, замешанную на творчестве Арта Бухвальда и Уильяма Бакли-младшего[29]. Среди университетского люда я считался консерватором, чем очень гордился мой отец. Ну что же, это был мой способ хоть немного порадовать родителей, ведь я знал, что когда-нибудь мне придется посвятить их в свою глубокую тайну — и тогда им будет очень тяжело.
Какое-то время мне пришлось брести, спотыкаясь и падая, по дороге юридического образования. Отец-юрист все для меня распланировал заранее, и я был обречен работать в его юридической фирме. Я считался лучшим на нашем факультете, что давало мне право — пока однокурсники зубрили основы юриспруденции — гулять по центру нашего городка Чапел-Хилл и смотреть фильмы Феллини. В конце концов, после первого года учебы я взглянул правде в глаза. Я не хотел тратить еще два года на юридический факультет, но более всего я не хотел провести свою жизнь, занимаясь адвокатской практикой. Поэтому я просто ушел с экзамена по праву справедливости и в возрасте двадцати двух лет закончил свою так и не начавшуюся юридическую карьеру.
Я вернулся домой в Роли и сказал отцу, что не хочу быть юристом. Но шел 1967 год — разгар войны во Вьетнаме, поэтому учеба была единственным освобождением от призыва. С помощью Джесси Хелмса и некоторых хороших друзей отца меня приняли на краткосрочные курсы подготовки офицеров. Я отслужил один срок в Чарльстоне и на Средиземноморье, а второй — во Вьетнаме.
Вернувшись из Вьетнама, я переехал в Чарльстон. Год проработал в News & Courier, старейшей ежедневной газете Юга. О чем я только не писал: о вреде испанского мха, о фестивалях требухи, брал интервью у сенатора Строма Термонда и его жены — третьей королевы красоты. Я начал знакомиться с ребятами из Бэттери, где раздались первые выстрелы Гражданской войны[30]. Вроде весьма подходящие занятия для пра-пра-правнука генерала Конфедерации.
Пробуждение моей сексуальности — ее высвобождение — привело к большим внутренним переменам. Новая жизнь заставила меня во всем сомневаться. Не только в собственной ориентации, но и в моем расизме, женоненавистничестве и во всем тем бреде, который я впитал с детства в родном Роли. В Чарльстоне мне становилось тесно и не очень уютно, поэтому я поехал в Нью-Йорк и прошел собеседование в Associated Press. Они предложили работу в Буффало, но я отказался, тогда мне предложили Сан-Франциско.
Я обожал Сан-Франциско, но ненавидел работу в Associated Press. Работа на информационное агентство — это вечно поджимающие сроки. А я всегда старался сделать свои истории более живыми, поэтому писал медленно, чрезвычайно медленно. Однажды один из моих начальников, когда мы вместе работали вечером, весьма резко высказался: «Я знаю все о тебе. Ты не репортер», — сказал он, показывая на меня пальцем. Вечер был испорчен, а я — душевно подавлен. Теперь я все время думал, что как писатель потерпел полное фиаско. В прошлом году этот человек стоял в очереди, чтобы получить мой автограф. Уверен, он не помнил того случая, когда так безжалостно меня унизил, но я помнил.
Покинув через пять месяцев Associated Press, я не гнушался никакой работой. Был мальчиком на побегушках в трудовом агентстве Kelly Services; разгружал манекенов на складах; раздавал рекламные листовки. Как же я измучился от этой гадости. Затем работал курьером и, наконец, устроился копирайтером в рекламном агентстве. Опыт последней службы весьма мне пригодился, когда я искал нужные краски для описания компании Halcyon Communications в «Городских историях». Но и эту работу я ненавидел. Когда я собрался их бросать, то стал искать какой-то предлог — не мог же я сказать, что мне откровенно скучно, — и тогда решил признаться начальнику, что я гей. Он сказал: «Ну и что? Я сплю с секретаршей, а у нас обоих есть семьи».
Большой прорыв случился, когда я устроился в журнал Pacific Sun и начал вести колонку о городских делах Сан-Франциско. Я без всякого стыда врывался в любой служебный кабинет; писал о Салли Ренд, семидесятилетней танцовщице с веерами; однажды посетил гетеросексуальное представление в Marina Safeway, где все девушки были одеты в стильные джинсовые брючные костюмы.
Никто из них не сознавался, почему они там были, поэтому тем вечером, вернувшись домой, я придумал свою новую героиню — эту девушку, живущую в городе, — и назвал Мэри Энн Синглтон. Так родились «Городские истории».
С серией романов у меня появилась уникальная возможность. Отвлекаясь время от времени на вполне приятную работу над фильмами или другими романами, я рассказывал историю об одних и тех же героях на протяжении тридцати четырех лет. Даже другие мои романы, например «Может быть, луна», включали в себя второстепенных персонажей из мира «Городских историй». Я присутствовал рядом с этими людьми на протяжении всей их жизни — любовь, смерть, женитьбы, рождения, болезни, процесс самопознания, что, по мнению некоторых, сродни полной катастрофе. Как будто у меня в соседней затемненной комнате стояла дрожжевая закваска для теста, которой я всегда мог воспользоваться для выпечки их судеб.
Порой читатели спрашивают, знаю ли я, что собираются делать мои герои в тот или иной момент. Конечно, нет. Но я знаю, где и когда снова смогу разыскать их. Я просто погружаюсь в самую глубину своей души, из которой они когда-то и появились на этот свет. Они стали чем-то вроде альбома, где я делаю зарисовки своего эмоционального ландшафта. Чем больше играешь на собственных издерганных нервах, чем туже их натягиваешь, тем больше вероятности встретить родную душу, откликающуюся на твою боль. И колоссальный кредит доверия со стороны читателей — доверие, которое обязывает тебя быть искренним и честным. Хотя, конечно, любой автор знает, что в самом смелом признании всегда найдется небольшая доля тщеславия.
Амистед Мопин делится профессиональным опытом с коллегами
• Когда начинаете свою литературную профессиональную деятельность, не думайте об остальных писателях как о конкурентах. Вы создаете исключительно свой текст, и если он хоть сколько-нибудь хорош, он навсегда останется только вашим.
• Отнеситесь к работе над книгой как к игре. Легко пропасть при монотонном труде, поэтому занимайтесь всякими глупостями — это помогает. Можно ли иногда покурить травку? Легко! Но это не для меня.
• Писательские конференции и всякие коллективные обсуждения — сплошная ярмарка тщеславия, зависти и взаимного неуважения — одни амбиции и нервотрепка. Ну их.
Глава 10
Уолтер Мосли
Где-то за пределами моей видимости жалобно стонал мужчина. Звучало так, будто он достиг предела своих возможностей и собирался вот-вот умереть.
Но я не мог остановиться, чтобы посмотреть, в чем его проблема. Я слишком ушел в ритм, обрабатывая твердую скоростную боксерскую грушу. Этот наполненный воздухом кожаный пузырь ударял по платформе, к которой был подвешен, быстрее, чем любой баскетбольный мяч в матче NBA…
«Когда проходит дрожь» (When the Thrill Is Gone, 2011)
Имя Уолтера Мосли неразрывно связано с именем главного героя его известной детективной серии. Знакомьтесь — Изи Ролинз. В этом Мосли продолжает славную традицию Рэймонда Чандлера, вошедшего в историю детективной литературы благодаря своему главному герою Филипу Марлоу. Но кроме уроков Чандлера Мосли воспринял прозу других самых разных писателей — это Габриэль Гарсиа Маркес, Лэнгстон Хьюз, Дэшил Хэммет и Грэм Грин. И еще одна связь, но не из прошлого, а предвосхитившая будущее: синее платье… Сразу возникает ассоциация с Клинтоном.
Но это не платье мисс Левински, а синее платье из первой опубликованной книги Мосли и первой одноименной экранизации — Devil in a Blue Dress («Дьявол в синем»). Билл Клинтон все-таки возникает на нашей сцене: в 1992 году кандидат в президенты открыто назвал Мосли одним из самых любимых авторов.
В беседе со мной Мосли признался: «Все еще не устаю поражаться, что меня вообще когда-то опубликовали…» — это сказано шестидесятилетним известным писателем с тридцатилетним опытом работы. Вопреки словам Мосли, ни один человек, имевший удовольствие читать его искрометные детективы, не найдет в том факте ничего удивительного.
Биографические данные
Дата рождения: 12 января 1952 года.
Родился и вырос: Уоттс (пригород Лос-Анджелеса).
Ныне живет: Нью-Йорк.
Личная жизнь: разведен.
Образование: Баптистская дневная школа; Годдардский колледж; Джонсонский государственный колледж (1977); Сити-колледж при Городском университете Нью-Йорка, курс литературного мастерства.
Основная работа: нет.
Награды, премии, членство, степени (неполный список): премии Анисфильда-Вулфа и «Грэмми»; две награды NAACP Image Awards за выдающиеся литературные работы в области художественной литературы; литературная премия Американской библиотечной ассоциации Black Caucus; премия имени О. Генри; премия Risktaker Института Сандэнса; премия Parallax общества Carl Brandon; степень почетного доктора от Сити-колледжа Нью-Йорка.
Интересные факты
• Мать Мосли — польская еврейка; отец — афроамериканец.
• После окончания школы Мосли провел какое-то время в Санта-Крузе и поехал в Европу. Бросил Годдардский колледж; одно время изучал политическую теорию и даже работал над докторской диссертацией, но потом оставил и это.
• Его наставниками были Уильям Мэтьюз, Эдна О’Брайан и Фредерик Тьютен[31].
Сайт: www.waltermosley.com
Facebook: www.facebook.com/waltermosleyauthor
Избранные работы
Романы[32]
Детективы из серии про Изи Ролинза
«Дьявол в синем», 1990
«Красная смерть», 1991
«Белая бабочка», 1992
«Черная Бетти», 1994
«Маленькая желтая собачка», 1996
«На рыбалку», 1997
«Плохой мальчик Бродли Браун», 2002
«Шесть легких частей», 2003