Дочь Роксоланы. Наследие любви Павлищева Наталья

– Раз в неделю можно?

Михримах опрометчиво обещала.

Девушки обрадовались:

– Мы подготовим все, соберем и будем ждать!

Великодушной быть приятно, к тому же это не требовало больших усилий и оказалось даже интересно.

Неужели с рабынями интересней, чем с женами пашей?

К вечеру Михримах просто устала, потому, лишь уложив спать Хюмашах, отправилась в постель и сама.

За следующие пару дней она умудрилась надавать и других обещаний – что-то посмотреть, что-то посетить, кому-то помочь, куда-то сходить. Неделю крутилась, словно ошпаренная. Помощь требовалась всюду, и это начало надоедать.

Эсмехан со смехом посетовала:

– Ты весь Стамбул обежать собираешься? Не стоит столько брать на себя.

Михримах только фыркнула в ответ:

– Я все успею!

Но в очередное утро проспала, и ждавшие султаншу девушки потеряли время напрасно. И в больницу забыла приказать купить новые одеяла. И в школу для девочек не пошла.

Копились недоделанные дела, копилось раздражение.

У Роксоланы в кабинете в очередной раз застала Рустема, беседующего с Синаном и… Эсмехан. Рустем внимательно слушал, что говорит Эсмехан. Синан кивал, что-то показывал.

Когда Михримах предложила помощь в отборе изразцов, от нее просто отговорились, поблагодарили, но напомнили, что она еще не просмотрела рисунки, которые должна была посмотреть вчера.

– Я была занята другим!

– Давайте мы сейчас посмотрим. Михримах Султан, у вас найдется сейчас минутка, там немного рисунков.

Пришлось согласиться, они действительно быстро отобрали подходящие для изразцов рисунки, отдали Синану. Тот поблагодарил, но так, словно это была заслуга лишь Эсмехан.

Так повторялось не раз. Постепенно Михримах перестала рваться на части и что-то обещать, просто делала то, что хотелось сейчас. Приходила что-то посмотреть, отобрать, но и только.

Результат не замедлил сказаться: ее перестали воспринимать всерьез, как она сама не воспринимала щебет жен пашей у Айше Хатун в гостях.

Однажды Михримах прорвало. За два дня до того Рустем возил ее на строительство, султанша попыталась что-то советовать, вокруг кивали, пряча усмешку. Это было понятно: она ничего не смыслила в том, во что пыталась сунуть нос. Но сегодня они отбирали подарки для праздника в приюте, Михримах обещала завтра все выкупить и привезти. Ей вежливо, но твердо отказали, вернее, сообщили, что все отвезут сегодня.

Султанша обиделась и едва дотерпела до дома. Муж внимательно наблюдал за ней, и это было особенно обидно.

– Почему со мной обращаются, как с капризной девочкой?! – Михримах раздраженно швырнула в сторону браслет, снятый с руки.

Рустем в ответ посмотрел чуть насмешливо, пожал плечами:

– А кто вы?

– Что?!

– Кто вы, как не капризная девочка?

Михримах замерла в недоумении. Нет, не от того, что муж ответил откровенно, а от понимания, что он высказывает общее мнение.

– Что не так?

Он чуть приподнял бровь:

– Султанша?

– Что я делаю не так?

В ответ легкая усмешка:

– Все.

Михримах не успела возмутиться, Рустем спокойно продолжил:

– Вы всю жизнь живете, словно пытаясь кому-то что-то доказать. Что вы самая дерзкая, самая упрямая, своевольная. Вам же все равно, как именно сделать, лишь бы против. Зачем? Все знают, что вы любимица Повелителя, что вы лучше других образованы, у вас больше свободы, что вы умеете то, чего не умеют другие женщины… Что вам еще нужно?

Принцесса раскрывала рот, словно вытащенная на берег рыба, но что ответить, не знала. Нутром понимала, что Рустем прав, но все та же строптивость мешала признать это. А Рустем спокойно продолжил:

– Вы умны и способны многое сделать, но вам ничего нельзя доверить, потому что делать будете только то, что захочется сию минуту. Можете вдруг передумать или изменить решение… Но там, где от вас зависят судьбы людей, этого допускать нельзя. Именно потому, султанша, вам никто ничего не доверяет. Развлекайтесь, жизнь хороша и без забот.

– А… вы помогаете Хасеки Хуррем Султан в работе Фонда?

– Конечно, должен же кто-то ей помогать. Там огромный объем работы. И Эсмехан Султан помогает.

– Эсмехан?!

– Почему вас это удивляет? Она очень толковая и ответственная.

Михримах круто развернулась и отправилась в свои покои.

Захлестывала обида. Она, значит, капризная, безответственная девчонка, а Эсмехан ответственная и толковая?! И кто это говорит? Ее собственный муж, который прекрасно знает, на что способна Михримах, какая она умная и … и… вообще!

А противный голос внутри подсказывал, что быть умной мало, нужно этот ум применять с толком. А еще тот же голос, именуемый просто совестью, говорил, что Рустем прав, она действительно делает то, что захочется, мало заботясь о результатах, если эти результаты не возносят ее лично.

Это мать может строить и строить, организовывать, жертвовать, надзирать… И ничего не требует взамен, никакой благодарности. Нет, Михримах иная, для нее доброе слово обязательно, нужно, чтобы заметили, поняли, что она лучшая, похвалили. А Рустем? Кажется, он, как Хуррем Султан, мало кто знает, что второй визирь тоже надзирает над общественными столовыми, строительством медресе или работой больницы.

– Ну и пусть! Пусть себе надзирают вместе со своей Эсмехан, если она такая ответственная.

Михримах полночи крутилась без сна, мучаясь от справедливости сказанного Рустемом и от почти детской обиды. Она вышла замуж за Рустема-пашу практически из ревности, чтобы тот не достался Ханзаде Султан.

Рустем тоже не слишком горел желанием жениться на строптивой красавице, но возразить Повелителю, вернее Хуррем Султан, не посмел. Он терпел все выходки и капризы жены, смотрел сквозь пальцы на ее строптивость, научившись устраняться, и все это время спокойно жил своей жизнью и работал на благо империи и султана. Но оказывается, прекрасно все видел и по нимал.

Капризная девочка… Да, муж тоже обращался с Михримах как с неповзрослевшим ребенком. Принцесса вдруг вспомнила, как он разговаривает с Эсмехан, и буквально задохнулась от возмущения! Как со взрослой женщиной, хотя Эсмехан столько же лет, сколько самой Михримах.

Утром у Михримах страшно болела после бессонной ночи голова, были красны глаза, но сама принцесса полна решимости доказать всем, что она не ребенок, которому позволительны любые капризы, а толковая взрослая женщина.

– Чичек, принеси мое ожерелье с рубинами и скромный наряд к нему.

– Да, госпожа. А браслеты?

– Да, конечно.

– Куда вы собираетесь, госпожа?

– К султанше.

Чичек поклонилась, но осторожно заметила:

– Султанши нет в Стамбуле. Она уехала в Бурсу.

– Когда?

– Сегодня рано утром, госпожа.

Слуги двигались быстро и бесшумно, Чичек уже протягивала Михримах шкатулку, в которой лежало ожерелье с кроваво-красными рубинами и такие же браслеты.

– А Рустем-паша дома?

– Нет, он уехал вместе с султаншей.

– А Эсмехан Султан?

Чичек удивилась, но постаралась этого не показать:

– Не знаю, госпожа.

– Чем именно занимается Эсмехан Султан в Фонде моей матери?

– Не знаю, госпожа.

Вот теперь умная служанка даже не стала скрывать свое изумление.

– Узнай поскорей.

– Да, госпожа…

Вопрос нелепый, потому что Чичек никакого от ношения к Фонду не имела, но слуги знают все, им проще расспросить друг друга. К тому времени, когда Михримах позавтракала, Чичек раздобыла нужные сведения.

– Эсмехан Султан тоже уехала, но не с султаншей, а в Чорлу. Зачем, никто не знает. В Фонде она следит за работой столовых, больницы и школы для девочек.

Михримах задумалась. Столовые ее не интересовали, принцесса ничего не понимала в работе поваров. В больничных делах ничуть не больше, но там хоть можно сделать вид, что интересуешься. Нет, лучше школа для девочек…

Уста, управлявшая школой в имарете, построенном на деньги Фонда, не поверила своим ушам:

– Кто приехал?

К тому, что навещает султанша или кто-то из ее помощников, уже привыкли, а вот Михримах Султан не приезжала ни разу.

Михримах оглядывалась с любопытством, а девочки также смотрели на нее, тихонько обмениваясь замечаниями. Небольшие комнатки, но в гареме они ничуть не больше. Также в ряд ложа для воспитанниц, что живут в школе. Оказалось, что есть и те, кто сюда только ходит учиться. Свернутые матрасики, небольшие подушки на диванах, скромные столики для еды и занятий…

– Чему учат девочек?

Уста поклонилась сиятельной гостье.

– Рукоделию, умению ухаживать за больными, ведению домашнего хозяйства, читать и записывать расходы, считать.

– А истории нашего государства? Арабскому языку? Поэзии?

– Госпожа, едва ли девочкам этой школы понадобится арабская поэзия… – тихонько возразила уста.

– Но история-то важна. Девочки должны знать о величии Османской империи. Я распоряжусь, чтобы наняли нового учителя.

Управляющая не стала выдавать свои мысли. Какой учитель в школе для девочек?!

Снова незадача. Пришлось смириться (редкий случай!) и вернуться в Фонд матери. Наедине она попросила Роксолану:

– Доверьте мне что-то не очень обременительное, но серьезное. Я привыкну.

Роксолана была рада такому рвению, поручив дочери следить за выплатами больницам на снадобья и другие нужды.

– Рустем-паша поможет, он это все знает хорошо.

– Сама справлюсь!

Роксолана только вздохнула: Михримах неисправима.

Но тут мать ошиблась, потому что сначала из чувства протеста, а потом втянувшись, Михримах вдруг обнаружила у себя деловую хватку и изрядную долю ответственности, а когда поняла, что от ее ответственности зависят жизни людей, иногда буквально, изменила отношение к работе.

Никто султаншу не заставлял, но она проверяла и перепроверяла, все ли доставлено, оплачено, закуплено, всего ли хватает и с толком ли расходуется.

Роксолана с Рустемом с удивлением убеждались, что в Михримах есть черта, о которой никто не подозревал, – простая ответственность. Принцесса менялась на глазах, причем не по принуждению, а добровольно. Оказалось, ей нужно просто найти дело по душе и похвалить, чтобы капризная девочка быстро превратилась в толковую помощницу.

Михримах помогала матери в работе Фонда, легко разбирая записи и счета, когда Рустем вынужден был уехать: все же обязанности Великого визиря – это не только участие в заседаниях Дивана или сопровождении Повелителя в поездках верхом во время прогулок. Требовалось кое-что проверить в Анатолии. Рустем-паша почему-то не говорил, что именно, но заверял, что вернется быстро.

– Знаю я ваше «быстро»!

Вернулся действительно быстро, через несколько дней, но был мрачен и сразу отправился в Повелителю…

В султанской семье такие перемены, что впору за голову хвататься.

А все власть, вернее, борьба за нее. Взрослели сыновья, прежде всего Мустафа, которому не давал покоя трон. Шехзаде столько же лет, сколько было его отцу, когда стал султаном. Но разве это повод договариваться за спиной Повелителя с бейлербеями провинций?

Рустем не сразу решился передать Сулейману письма, полученные от санджакбеев Анатолии, но потом понял, что молчание может привести к беде. Повелитель должен знать, что старший сын советуется с правителями, как ему организовать жизнь, когда станет султаном сам, какие посты в государстве нужны, какие люди должны быть рядом с падишахом, как реорганизовать армию… Разумные вопросы, если бы их задавал не сын правящего султана и не за спиной отца.

Мустафа словно испытывал Повелителя; вопросы составлены так, что, попади одно из них в руки султана, легко отговориться простой заботой о государстве, а если только султан простит, значит, пришел его час. Одного не учел – в Анатолии слишком многие хорошо относились и к султану, и к Рустему-паше; в его руки попало не одно письмо, а многие, и прощать сына Сулейман не стал. Правда, и казнить на сей раз тоже.

Повелитель думал несколько дней. Принятое решение было неожиданным: бейлербеев, что получили письма и не сообщили, наказать, Мустафу вон из Манисы в Амастью и чтобы сидел, носа не высовывая, иначе лишится не только носа, а на его место шехзаде Мехмеда.

Последнее возмутило сторонников шехзаде Мустафы особенно; Маниса считалась местом правления наследника престола; назначая туда шехзаде Мехмеда, Повелитель демонстрировал, кого видит в этом качестве.

Сулейман мог себе это позволить, его сила была такой, что считались все и на Востоке, и на Западе.

Между делом он прогнал Великого визиря, мужа своей сестра Шах Султан Челеби Лютфи-пашу, назначив новым визирем Хадима Сулеймана-пашу, прежде второго визиря империи. Рустем, бывший третьим визирем, теперь стал вторым.

Он предрекал плачевный конец Великого визиря:

– Лютфи-паша сошел с ума! С пороками нужно бороться, но не путем же уничтожения людей!

Рустем рассказывал жене, что муж Шах Султан борется с людскими пороками самым жестоким образом. За шум на улицах в ночное время избивают палками, пьяницам заливают в глотку свинец, тех, кого заподозрили в прелюбодеянии, вырезают то, чем грешили.

– Но это же смерть?!

– Да, по утрам после таких проверок праведности улицы во многих местах залиты кровью. Это до добра не доведет, убьют самого пашу.

Рустем ошибся; Лютфи-пашу не убили, он был снят с должности самим султаном. Получилось все даже несколько нелепо. Перестаравшись, паша отправил Повелителю список проституток, которых следовало немедленно подвергнуть жестокому наказанию, несмотря на то что их за греховным занятиям не застали.

О чем думал поборник праведности, непонятно, он мог натравить на грешниц толпу, мог просто подослать стражу и бросить их в тюрьму без всяких объяснений, но он «поручил» это султану. Сулейман разъярился настолько, что не стал ждать самого Лютфи-пашу; вернувшись после очередного рейда по улицам города, паша узнал, что больше не является Великим визирем! Повелитель не пожелал слушать его объяснения и оправдания. Всему есть предел.

В том же году началась новая война с Австрией, и снова за венгерские территории. На сей раз армия отправилась на Буду и взяла город. Шехзаде Баязид, добившийся права отправиться в поход, был счастлив возможности показать, чему научился. А научился многому. Шестнадцатилетний шехзаде не просто прекрасно держался в седле, хорошо владел оружием, но и успешно командовал вверенным ему отрядом.

Казалось, султан должен вознести младшего наследника, хвалить его при любом возможном случае, но этого не случилось. Рустем сокрушался дома:

– Я не всегда понимаю Повелителя. Просто сказать, что молодец, мало! Шехзаде так ждал отцовской похвалы… Его хвалят янычары, говорят, что храбрый и разумный, хорошо обучен. А Повелитель словно не замечает успехов этого шехзаде. Может, обратить его внимание?

Михримах усмехнулась в ответ:

– А ты можешь вспомнить, когда Повелитель заметил бы Баязида? Никогда. Даже когда маленький шехзаде старался сделать что-то лучше Мехмеда и это получалось. Пригласи его к нам, устроим праздник.

Рустем позвал шехзаде Баязида, а кроме него агу янычар и еще двух пашей. Шехзаде был счастлив таким вниманием, среди пашей он чувствовал себя взрослым. Он рассуждал умно, хотя и задиристо. Михримах не могла присутствовать при беседе, но нашла способ послушать из-за решетки, как поступала ее хитрая мать при заседаниях Дивана.

Перед сном Михримах задумчиво сказала мужу:

– Почему я не замечала Баязида? Как жаль, что его жизнь будет столь короткой…

– Михримах, закон Фатиха определяет, но не обязывает, к тому же любой султан, опоясавшись мечом Османов, вправе отменить тот закон.

– Кто отменит – Мустафа? Мехмед? Селим?

– Мехмед может отменить.

– Нет. И каждый из них знает, что в случае, если султаном станет другой, остальных ждет смерть.

– Знаешь, мне привезли из Курдистана красивую и умную девочку-наложницу…

– Что?! – взвилась Михримах.

– Успокойся. Привезли в подарок, она какого-то знатного рода, совсем ребенок, лет двенадцать, не больше. Возьми ее к себе, подготовь в наложницы Баязиду.

Михримах немного посопела ревниво, но все же согласилась:

– Пусть приведут. Где она?

– Пока у бея, что привез. Говорит, что нетронута.

– А откуда тебе известно, что красива и умна?

– Видел. А что умна, бей сказал. Она из окрестностей Халеба, умеет читать, писать, знает языки…

– А тебе она зачем?

Рустем навис над женой:

– Мне не нужна. Мне тебя хватает. Я просил взять для Баязида, если ты еще не поняла.

Михримах стало смешно, она невольно хихикнула.

Рустем слегка напрягся:

– Что?

– Хуррем Султан готовит наложницу для Селима, я буду для Баязида.

– Ну что делать, если о нем больше некому заботиться? Хватит о Баязиде и его наложнице, давай о нас с тобой…

Девочка и впрямь оказалась необычной. Тоненькая, как калам для письма, кажется, тронь, и переломишь. Но фигурка уже оформилась, небольшая грудь торчала из-под рубашки, в которой она стояла перед Михримах. Большущие темные глаза под пушистым шелком ресниц, нежная кожа, красиво изогнутые алые губки. От ресниц на щеки даже тени падали.

Михримах восхитилась: в этой малышке чувствовалась порода и та же строптивость, что была в ней самой. Ручки сжаты в кулачки, ноздри точеного носика раздуты от сдерживаемой ярости.

– Как тебя зовут?

Девочка даже глазом не повела, но что вопрос поняла, Михримах уловила сразу: ресницы юной красавицы чуть дрогнули.

– Кто ты?

Снова молчок, но напряжение на лице чуть спало, и оно стало еще красивее.

– Не хочешь говорить? Как же мне тебя тогда называть? Будешь Фатьмой.

Девочка на мгновение вскинула глаза на султаншу и снова опустила. Михримах заметила, как она сглотнула.

– Пить хочешь? Сейчас тебя накормят и приведут в хаммам мыться. Там еще поговорим.

В хаммам Михримах пришла, когда девочку уже вымыли и та старательно боролась со сном. Видно, малышке досталось за время вынужденного путешествия и плена.

– Подойди, я хочу с тобой поговорить. Садись рядом, – приказала султанша.

Конечно, Фатьма в дочери не годилась, скорее младшая сестренка, но Михримах почему-то почувствовала ответственность за эту малышку. Рустем прав, что не отказался от нее, хорошая наложница будет для Баязида. В том, что это случится, султанша не сомневалась. Она не задумывалась и о том, что скажет матери и отцу. Отмахнулась от этой мысли: им все равно!

Девочка послушно присела рядом.

– Мне сказали, что ты грамотна. Не спрашиваю откуда. Хочу знать одно: ты мусульманка?

– Да, – прошептала девочка.

– Шиитка?

– Нет.

– Откуда турецкий знаешь?

Ответа не дождалась. Ясно: девочка не хочет, чтобы знали, кто она.

– Своего имени не называешь, значит, будешь Фатьмой.

– Да.

– С завтрашнего дня начнем тебя учить.

– Чему?

Наконец-то проснулся интерес, в темных глазах мелькнуло любопытство.

– Всему, чего ты не знаешь и не умеешь.

Сначала Михримах держала Фатьму возле себя, приглядывалась. Мужу объяснила:

– Не все сразу, она еще маленькая.

– Да я не заставляю тебя отправлять ее в постель к шехзаде Баязиду, он тоже не слишком взрослый. Просто хочу понять, толкова ли, не зря привезли?

– А если бы не Баязид, себе бы оставил?

Рустем рассмеялся:

– Ревнивица моя!

Фатьма быстро окрепла, обследовавшая ее знахарка подтвердила хорошее здоровье, а акушерка – способность рожать детей и девственность. Девочка тихонько поинтересовалась:

– Зачем это?

– Всему свое время. Пока учись.

Фатьме очень нравилось выводить арабскую вязь, Михримах смеялась:

– Сделаю ее своим писарем.

Но не сделала. Когда шехзаде Баязид был в третий раз приглашен в гости, он не застал дома у сестры никого. Зато сама Михримах была чем-то очень довольна.

– У меня для тебя есть подарок. Но ты можешь отказаться, если не понравится, я не обижусь.

– Какой? – насторожился шехзаде.

В комнату скользнула тоненькая фигурка, закутанная во множество тканей. Баязид смотрел изумленно. Да, он уже бывал с женщиной, янычары приводили к юному шехзаде опытную красотку, чтобы научила его искусству любви, но о своей наложнице он еще не думал. Хотя у отца в его возрасте уже был первый сын. Баязид знал, что мать приготовила Селиму красавицу, которую купила на рынке, но он привык, что ему недоступно то, что доступно Селиму.

Хитро поглядывая на брата, Михримах сбросила со стоящей девушки первую накидку. Стало ясно, что красавица тоненькая и молоденькая. Вторая упавшая накидка открыла взору совсем юное создание, стоявшее под третьей, почти прозрачной тканью.

– Показывать дальше?

Баязид изумленно посмотрел на сестру: что за таинство?

Михримах медленно сняла последнюю завесу… Баязид замер.

Совсем девочка… Нежный румянец на щеках, тень от густых черных ресниц, тонкая шея, брови вразлет… Она всего лишь на мгновение взмахнула ресницами, и шехзаде пропал.

– Это Фатьма. Я вас оставлю, ты рассмотри хорошенько; если понравится, скажешь, будет твоей. Да, она грамотна, знает три языка, говорит по-турецки и красиво пишет.

Баязиду хотелось закричать:

– Какая разница?!

Действительно, какая разница, красиво ли Фатьма пишет, если так хочется, чтобы она еще раз взмахнула ресницами и осветила комнату светом большущих глаз?

Встал, подошел ближе, осторожно коснулся пальцами нежной кожи щеки.

– Фатьма?

Она подняла глаза. Большие, темные, как ночь, и чуть растерянные.

– Хочешь быть моей наложницей?

– А… Михримах Султан?

Ответить не успел, Михримах прошелестела шелками, войдя в комнату, усмехнулась:

– Ну, что, Баязид, хороший подарок? Принимаешь? Это Рустем-паша придумал. А с Хуррем Султан и Повелителем я сама поговорю. Пора и тебе гарем заводить.

Вот теперь Фатьма осознала, ради чего ее мыли, холили и учили. Ей предстояло стать наложницей, но не хозяина дома, а вот этого совсем юного Баязида. Кто он? Похоже, брат султанши, значит, шехзаде?

Но девочке было все равно, потому что сам шехзаде все еще стоял рядом и тепло его тела чувствовалось даже на расстоянии.

Баязид принял подарок, Повелитель только кивнул в ответ на сообщение о том, что сын получил наложницу, а Роксолана сумела скрыть свое неприятное удивление деятельностью дочери и зятя. Михримах объяснила честно: