Дочь Роксоланы. Наследие любви Павлищева Наталья
Михримах строптива, это уже стало привычным, но то, что она творит с Рустемом, выглядит уже неприлично. Словно паша ее личный враг. Может, так и есть, ведь Михримах не может надеяться стать женой визиря, наверняка поэтому и бесится.
Окликнул евнуха.
– Позови ко мне Рустема-пашу.
Паша вошел степенно. Сулейман почему-то подумал, сколько ему лет. Посчитал, получалось тридцать девять. Прекрасный возраст для мужчины.
– Рустем-паша, о чем ты хотел со мной поговорить?
– Повелитель, позвольте мне уехать в Диярбакыр.
Глаза султана сузились, взгляд стал почти жестким.
– Почему?
– Я здесь… кое-кого раздражаю.
Губы Сулеймана неожиданно тронула улыбка, а сам взгляд изменился, стал насмешливым.
– С женщиной не справился?
Глядя в глаза султану, Рустем понял, что тот обо всем давно догадался, все понимает, стало даже стыдно, но возразил:
– Это же не просто женщина…
– Рустем, когда женщина любит, нет никакой разницы, кто она – дочь султана или рабыня. Ты все время пытаешься пересилить в Михримах принцессу, а ты одолей женщину. Иногда произнести ласковое слово лучше, чем победить в споре. Когда справишься, придешь к Хуррем Султан просить руки принцессы. Я дам согласие. Только не тяни, Михримах может натворить что угодно…
Рустем просто задохнулся. Повелитель согласен на его брак с Михримах Султан?! И потому, как он говорил о Хуррем Султан, султанша-мать тоже?!
Оставалась одна проблема, зато главная – Михримах.
С этой строптивицей нельзя по-хорошему, она решит, что ты никто. И враждовать нельзя, ненависть султанши не легче. Паша вдруг вспомнил, как Михримах ревниво отстраняла от него Ханзаде, но едва ли это было из-за любви к нему. Принцесса считает пашу своей собственностью и не желает отдавать другой.
Повелитель посоветовал ласковое слово… Он забыл, что его дочь разговаривает только насмешливо?
Все решилось на следующий день и решилось нечаянно, без ласковых слов, скорее наоборот.
Заметив, что с Рустемом снова воркует Ханзаде, Михримах принялась вытворять на своей Юлдуз невесть что. Она горячила и горячила лошадь, понимала ее на дыбы, рискуя попросту слететь на землю. Сначала Рустем лишь косился, потом, когда кобыла вздыбилась особенно сильно, а сама Михримах даже побледнела от испуга, паша бросился к лошади, схватил под уздцы, опустил и буквально стащил принцессу на землю.
Хотелось отхлестать ее за глупый риск, за безумства, которые могли стоить жизни. Но когда поставил Михримах на землю, они оказались так близко друг к другу, к тому же скрытые от остальных крупом Юлдуз, что случилось нечто непонятное. Все злые слова куда-то исчезли, хотя досада душила все равно.
В ее глазах полыхал зеленый огонь, его горели, как два черных угля. Сколько прошло времени? Наверное, несколько мгновений, но ведь бывают мгновения длиной в долгие часы. Они смотрели и смотрели в глаза, и раздражение куда-то уходило… еще чуть и…
К ним уже бежали, мир очнулся, стали слышны возбужденные голоса…
И Рустем вдруг произнес то, чего никак не думал ей говорить:
– Когда ты станешь моей женой, запрещу тебе вообще садиться в седло!
– Что?!
Он отпустил плечи Михримах, развернулся и ушел, а потом уехал.
Нет, он не станет завоевывать эту фурию сладкими речами, никакие ласковые слова не заставят султанскую дочь согласиться выйти за него замуж. Ее можно обуздать, только как норовистую лошадку – схватив под уздцы и лишив возможности сопротивляться!
Рустем пошел в хаммам, потом тщательно побрился, оделся, достал сундучок с украшениями, которые давно собирал непонятно с какой целью, отобрал из него несколько подарков и отправился… к Хуррем Султан.
Сулейману, конечно, доложили о выходке дочери и о том, что Рустем-паша уехал даже не попрощавшись.
– Уехал из Стамбула?
– Нет, Повелитель, он… – Начальник стражи почему-то смутился. – Он в хаммаме.
– Угу. Позови-ка ко мне Михримах Султан. И еще скажешь, куда после хаммама отправится Рустем-паша.
Михримах досадовала сама на себя. Совершила глупость, отец зовет, значит, намерен запретить ездить верхом. И Рустем разозлился не на шутку. Но что он сказал? «Когда ты станешь моей женой…»? Михримах гнала от себя воспоминание об этом бешеном взгляде и этих словах. Вот еще – она станет женой какого-то Рустема!
Твердо решив сказать отцу, что его визирь попросту зарвался, потому она и взбесилась, Михримах все равно шла, виновато опустив голову.
Что бы она ни сказала, сначала будет выговор Повелителя, а это страшней всего.
Из-за двери «Гель!», это команда входить…
Через порог шагнула на трясущихся ногах, готовая просить у отца прощение.
– Садись, Михримах, нам нужно поговорить.
– Да, Повелитель…
Некоторое время Сулейман внимательно смотрел на дочь. Как же она похожа на Хуррем! Те же глаза, губы, та же фигура… Только вот характер иной. И в кого принцесса такая строптивая? Словно главное в жизни – сделать все назло. Когда не удается кому-то, делает себе.
Молчит – значит чувствует свою вину…
Его начальник стражи Малик уже донес, что Рустем-паша отправился к Хуррем Султан. Значит, пора говорить и с султанской дочерью.
– Михримах, – вздохнул султан, – я вижу, тебе неприятно присутствие Рустема-паши. Я избавлю тебя от этого. Завтра же паша вернется в санджак подальше от Стамбула. Жаль, конечно, он мне нужен здесь, я даже в будущем хотел сделать Рустема-пашу Великим визирем, но спокойствие любимой дочери дороже. Пожертвую Рустемом…
Михримах ахнула, но тут же осеклась, потупила глаза, пожала плечами.
– Нет, отец, зачем же! Если Рустем-паша столь ценен, пусть будет рядом с вами! Я не против…
– Ни к чему досаждать собственной дочери. Рустем-паша ценен, но твое спокойствие ценней. Пусть он приносит пользу далеко от Стамбула. Женю его на Ханзаде Султан и отправлю обратно в Диярбакыр…
– Ханзаде?!
Сулейману с трудом удалось сдержать улыбку.
– Да, она явно благоволит к Рустему-паше. Ему пора жениться… И тебе будет спокойней.
– Это он пожаловался?
– На что? Есть на что жаловаться?
В дверь постучали. Разрешив войти, Сулейман принял записку от Хуррем, прочитал, кивнул, отпуская Аббаса-агу.
– Передай, что я согласен.
Повернулся к сидевшей напряженно Михримах.
– Так есть на что жаловаться?
– Я вела себя сегодня неподобающе, Повелитель.
– Как?
Она опустила голову:
– Рисковала.
– От Рустема-паши получила нагоняй?
– Да…
– И после этого все равно не хочешь, чтобы я отправил его в Диярбакыр? Он вчера просил отпустить.
Принцесса вскинула на отца глаза.
– Просил?
– Да, ему надоела война с тобой.
Сулейман ждал реакции дочери, она получилась предсказуемой.
– Ну и пусть едет.
– Нет, он передумал. Наоборот, только что попросил твоей руки. Мы с Хуррем Султан дали свое согласие.
У Михримах кончились не только слова, кончился сам воздух в кабинете Повелителя. Раскрывала рот, как рыба, вытащенная из воды, – беззвучно.
– Что, ты против?
Опомнилась, опустила глаза, перевела дыхание.
– Я всегда послушна вашей воле, отец.
– Теперь будешь воле мужа. Я объявлю о подготовке к пышной свадьбе.
– Может, не надо?..
– Что не надо?
– Пышную…
Кабинет огласил хохот Повелителя.
– Но на само замужество ты согласна? Иди к себе. Или к матери, как хочешь.
Михримах отправилась к Роксолане, но по пути встретила… Рустема, который от будущей тещи как раз возвращался.
– Султанша… я просил вашей руки и получил согласие Повелителя и Хуррем Султан.
Она замерла совсем рядом, вскинула глаза.
– Я знаю…
Бровь Рустема невольно приподнялась.
– И не против?
В ответ бровь принцессы тоже приподнялась.
– Если вы разрешите мне ездить верхом.
Главный сад огласил смех паши.
– Только шагом…
– Вот еще! – не выдержала Михримах и бросилась почти бегом в покои матери.
Роксолана встретила дочь чуть смущенно.
– Михримах…
– Я знаю, Рустем-паша просил моей руки, и вы с отцом согласились.
– Нам показалось, что вы симпатизируете друг другу. Тебе ведь нравится Рустем-паша? – Глаза матери смотрели чуть лукаво.
Михримах повторила то, что сказала Рустему:
– Вот еще!
Глядя ей вслед, Роксолана покачала головой:
– Не завидую я Рустему… А может, наоборот, завидовать надо?
Замужем
Пышной свадьбы не получилось, большинство придворных еще не вернулись из Эдирне, но ее никто и не желал. Вернувшись в Стамбул, паши с изумлением узнали, что пока они месили грязь на осенних дорогах, Рустем-паша стал зятем Повелителя, 26 ноября 1539 года женившись на принцессе Михримах Султан.
Больше всего беспокоился Великий визирь Челеби Лютфи-паша, которого Сулейман сделал визирем этим летом после смерти от чумы предыдущего Великого визиря Аяза Мехмеда-паши. Лютфи-паша муж Шах Султан, потому брак между шехзаде Мехмедом и Эсмехан Султан так важен.
Но что же теперь будет? Не пожелает ли Повелитель сделать Великим визирем своего ближайшего зятя, ведь он ценит строптивую дочь не меньше своей супруги?
Все спрашивали друг друга, кто важней для Повелителя – муж сестры Лютфи-паша или муж дочери Рустем-паша?
Но еще до беспокойства придворных Михримах и Рустем пережили собственную свадьбу.
Сулейман не стал устраивать грандиозный праздник, мало того, в очередной раз нарушил обычай ради своих женщин – позволил Михримах – правда, под плотной накидкой, сидеть рядом со своим мужем почти все время пира и соревнований. Ему не пришло в голову, что увешанной драгоценностями, накрытой непроницаемой тканью, не имеющей возможности толком пошевелиться невесте вовсе не доставляло удовольствия слушать мужские крики и смех.
Михримах терпела, уговаривая сама себя, что теперь вообще подвластна воле супруга и если тот считает нужным держать ее в этакой клетке несколько часов, значит, так тому и быть.
У Михримах росло раздражение; если для кого свадьба и была праздником, то только не для нее. Роксолана издали смотрела не неподвижную фигуру закутанной в ткани дочери и жалела ее. Еще немного, и Сулейману стоит подсказать, чтобы отпустил молодых.
Михримах попыталась не думать ни о чем, просто сидела и ждала окончания праздника, устроенного в их с Рустемом честь. Муж… Как теперь себя с ним вести? Неужели стать послушной куклой, которой даже в седло запрещено садиться? Ну уж нет! Характер давал о себе знать, внутри независимо от ее благочестивых размышлений, вызванных долгой беседой с имамом, который объяснял ее обязанности доброй супруги, рождался протест.
Вдруг она почувствовала легкое прикосновение пальцев мужа к своему запястью. Рустем нашел ее руку под накидкой, легонько сжал.
– Устали, Михримах Султан?
– Надоело все, – призналась принцесса.
Ей действительно надоело сидеть куклой, практически ничего не видя, напряженно вслушиваясь, стараясь разобрать в грохоте многочисленных барабанов, одновременной игре многих инструментов, восторженном реве тысяч людских голосов, гвалте праздничной толпы хотя бы обрывки фраз.
Он не выпустил ее пальцы, напротив, захватил всю кисть руки. Рука сильная, ласковая. Прикосновение этих пальцев ей знакомо; не раз Рустем, еще не будучи пашой, поддерживал принцессу, когда учил птицей взлетать в седло и помогал спускаться на землю. Но то были совсем иные прикосновения – помощника, не мужа. Теперь его пальцы ласкали ее ладонь, успокаивая. Рука мужчины поглаживала руку женщины…
Внутри все сжалось, сладко сжалось от предвкушения чего-то волшебного…
Конечно, Михримах рассказали все, что должно произойти между ними в первую ночь и в последующие, она понимала это, но никто же не говорил о том, что простые прикосновения мужчины, с которым предстоит близость, могут быть так волнительны.
Михримах замерла. С одной стороны, ей очень хотелось, чтобы прикосновение длилось как можно дольше, с другой – принцесса понимала, что попадает в зависимость от этого мужчины, а она не привыкла зависеть от кого-либо, тем более от Рустема!
Постепенно раздражение снова взяло верх, тем более самого Рустема позвали в сторону, и он выпустил ладонь жены из своей руки. Всего лишь мгновение назад мечтавшая освободиться от плена, Михримах вдруг почувствовала страшную, невыносимую обиду! Как он мог отвлечься от нее на кого-то еще?! Казалось, что Рустем предал ее. Вот прямо на свадьбе предал, бросил, предпочел кого-то другого. Это мгновенное предпочтение было сродни измене!
А ничего не подозревавший Рустем разглядывал выступления перед их помостом.
Михримах сидела, поджав губы и стиснув зубы. Хорошо, что под накидкой этого никому не видно. Но долго терпеть это положение не смогла. Улучив момент, повернулась к Рустему и тихо прошипела:
– Не-на-вижу!..
Рустем на мгновение замер, но быстро взял себя в руки, наклонился к жене и тихонько произнес в ответ:
– Я тоже…
Вот теперь Михримах во стократ сильней порадовалась накидке на своей голове, потому что просто задохнулась от возмущения. Этот… этот… смеет ненавидеть ее?! Да он!.. ничтожество!.. султанский прихвостень!.. кто она и кто он?! Да что он себе позволяет?!
А Рустем и остальные гости спокойно наблюдали за представлением. Михримах из-под ее накидки плохо видно, что происходит на арене, она полагалась больше на слух, но лучше всего слышно мужа, сам голос которого оскорблял чувства принцессы.
На ее счастье, устал сам Повелитель. Султан поднялся, давая понять, что покидает праздник. Поднялись и остальные, Рустем поклонился султану, благодаря за дочь и присутствие на свадьбе.
– Вы оставайтесь, мы с Хуррем Султан покинем праздник.
– Если позволит Повелитель, то мы с Михримах Султан тоже отправимся домой. А остальные пусть продолжают праздновать.
– Пусть будет так!
По знаку султана веселье возобновилось, но уже тише, гости осторожно наблюдали, удалится ли Повелитель.
Михримах была счастлива, что все закончилось, внутри у нее кипела горечь. Произнося свое «ненавижу», она совсем не задумывалась, что услышит в ответ и что об этом подумает муж, просто выплеснула наружу ощущение и все. Она вовсе не ненавидела Рустема, скорее это была реакция на дурацкое положение, в котором вынуждена находиться долгое время. Строптивая и свободная в передвижении принцесса давно так не мучилась.
Но Рустем ответил тем же! Забыв, что это всего лишь ответ на ее собственные слова, Михримах помнила только о том, что сказал он.
Служанки, чувствуя, что госпожа буквально разъярена, молча помогли переодеться в ночное платье, снять украшения, от которых у несчастной принцессы устали и уши, и руки, и шея, распустили и расчесали волосы… Обычно такое занятие сопровождалось восхвалениями невесты и ахами со стороны девушек, но на сей раз проходило молча.
Михримах обиженно поджимала губы, что не сулило ничего хорошего окружающим. Слуги гадали, что же могло так рассердить красавицу.
Рустем-паша пришел переодетым в ночную одежду довольно скоро, Михримах еще не успела лечь, хотя уже была готова. Еще на входе Кадим-ага, который теперь стал старшим евнухом у принцессы, шепнул паше, что Михримах Султан рассержена:
– Спаси Аллах!
– Чем?
– Не знаю, паша. Все может быть…
– Справимся, – мысленно обещал себе Рустем, а вслух заверил, что султанша просто очень устала.
– Этот праздник был таким долгим и утомительным…
Михримах поднялась с дивана, где девушки в сотый раз поправляли ее и без того безупречно расчесанные золотистые (вся в мать!) волосы. Рустем невольно залюбовался их сиянием. Подошел ближе, поняв, что служанки больше ей не нужны, жестом отправил всех прочь и протянул руку жене.
– Султанша…
Слуги исчезли мгновенно и бесшумно, Рустем скорее почувствовал, чем услышал, как за Хикмат закрылись двери.
В Михримах боролись противоречивые и совершенно непонятные ей самой чувства. Пальцы мужа были также ласковы, он совсем рядом и вкусно пах, чувствовалась мужская сила… но покоя не давали его слова!
– Султанша, что-то не так?
Ноздри точеного носика снова в ярости расширились.
– Вы посмели сказать, что ненавидите меня?!
Брови Рустема изумленно взлетели вверх.
– Я вас?! Что вы, султанша, как я могу ненавидеть свою супругу? И когда говорил такое?
Михримах не обманули удивленно приподнятые брови и слова мужа, потому что его глаза при этом насмешливо блестели. Он не забыл своих слов и сейчас все понял. Неужели будет отказываться, надеясь, что она не услышала?
– Я сказала, что ненавижу, вы ответили, что тоже. И не отказывайтесь от своих слов. Это недостойно!
Снова глаза Рустема блестели насмешкой, но голос журчал ласково:
– Я не отказываюсь. Я полагал, что вы о выступлении женщин-акробаток, а вы, оказывается, говорили обо мне… Печально.
– Я… – чуть растерялась принцесса, – я тоже не о вас…
– Хвала Аллаху! Я бы предпочел…
Он не договорил, притянув Михримах к себе и нежно, призывно коснувшись ее губ. Она лишь коротко вздохнула в ответ.
Через мгновение его губы уже овладели ее губами, а руки – ее телом. Михримах подчинилась, чувствуя, что тонет в потоке ласки и страсти, исходящем от Рустема.
– Так лучше… – шепнул Рустем на ухо, увлекая жену на ложе.
Михримах уже не думала о необходимости подчиняться ему как мужу, она просто поддалась собственному влечению. Рустем – опытный мужчина, прекрасно знающий, как доставить удовольствие не только себе, но и женщине, которую держит в объятиях, владеющий наукой любви и сладострастия, к тому же он действительно желал Михримах и был особенно бережен и горяч одновременно.
Она забыла обо всем, о том, кто он и кто она, о своем намерении держать мужа на расстоянии, о своей холодности… о том, что за пределами этой спальни и этого ложа существует жизнь. Во всем мире остались только они вдвоем, только горячее, страстное тело Рустема, его зов и ее плоть, откликавшаяся на этот зов волной желания и наслаждения. Внутри билась только одна мысль: неужели такое возможно?!
Михримах шептала что-то горячее, в чем-то признавалась, чего никогда не сказала бы за пределами этого ложа… Он уговаривал чуть потерпеть, обещал райские кущи …
Принцесса не могла понять, о чем это муж, что терпеть, если несет волна неведомого удовольствия? Губы, руки, сильное тело, бесстыдные ласки – она с восторгом принимала все.
Заснула в объятьях мужа – проснулась одна.
Некоторое время лежала, прислушиваясь не столько к звукам извне (их почти не было), сколько к самой себе, и пытаясь вспомнить события и, главное, ощущения и слова ночи. Если это и есть любовь, то она согласна любить мужа каждую ночь.
Но Михримах не была бы Михримах, если бы размышления не закончились совсем иным. Сердясь сама на себя за то, что поддалась порыву страсти, строптивая принцесса сердито засопела: теперь этот Рустем будет думать, что властен над ней!
Но как ни старалась, злиться на мужа не получалось, хоть плачь! И вместо «этого Рустема» в мыслях упорно получалось просто «Рустем», а тело ощущало прикосновение его рук, губы – власть его губ, внутри рождалось желание повторить… И бороться с этими ощущениями вовсе не хотелось.
Михримах принялась вспоминать не свое подчинение, а удовольствие, которое получила; это было куда приятней. Чем дольше вспоминала каждый волшебный миг, тем больше понимала, что жаждет повторения, готова на что угодно, чтобы снова почувствовать горячее тело и столь же горячие ласки.
Услышав, что принцесса зашевелилась, в спальню заглянула Хикмат.
– Госпожа, вы проснулись?
– Да. Помоги мне.
Служанка ловко обернула госпожу простыней, быстро прикрыв две другие, на которых расплылось красное пятно.
– Хикмат, а где Рустем-паша?
– Его вызвали к Повелителю, госпожа.
– Давно?
– Сразу как встал.
Не спрашивать же служанку, когда встал паша! Михримах только плечиком дернула.
– Вели приготовить хаммам!
– Все готово, госпожа.
Принцесса старательно делала вид, что ночью ничего не происходило, служанки тоже. Ее осторожно вымыли, умастили тело благовониями, одели во все чистое и новое.
Хикмат не выдержала, языком зацокала:
– Как вы хороши, Михримах Султан! Рустем-паша, небось, и глаз не мог сомкнуть?
Михримах только фыркнула:
– Что ты язык распустила?
Но раздражения в ее голосе не заметно, значит, служанка права.
– Рустем, тебе удалось покорить Михримах? – чуть улыбнулся Сулейман. Рустем, мысленно отметив его родственное обращение, покачал головой.
– Она покорилась, но не желает этого признавать. Буду делать вид, что пока нет…
– Сочувствую, – рассмеялся султан. – Я знаю свою дочь и могу представить, сколько сил и терпения понадобится тебе, чтобы справиться с этой красавицей.
– Результат того стоит.
Рустем постарался скрыть блеск в глазах; не признаваться же султану в ночном сумасшествии, когда они были близки трижды? Это ненормально для девушки, только что ставшей женщиной, но Михримах была так горяча и прекрасна, что муж просто не выдержал.
– Хороша? – снова с трудом спрятал в бороде улыбку Сулейман.
Султан очень скромен в интимной жизни, об этом знал весь гарем, и то, что он расспрашивал, означало особое отношение отца к дочери. Рустем понимал, что болтать не следует, потому лишь кивнул:
– Лучше не бывает…
Больше разговоров на эту тему не было. Но султан распорядился:
– Сегодня же отправляйся в Бурсу, там нужно решить несколько вопросов.
– Сегодня?
– Да. Не бойся, такая разлука ненадолго только поможет.
Знать бы ему, чем все обернется, сказался бы больным, забрал Михримах с собой, просто отказался ехать, рискуя навлечь гнев Повелителя, но Рустем согласно кивнул:
– Как прикажете, Повелитель.
К тому времени, как он пришел домой, Михримах уже побывала в хаммаме, пришла в себя и с замиранием сердца ждала следующей ночи. От одной мысли о ее приближении султаншу бросало в жар.
Она провела полдня в таком возбужденном состоянии, готовая в любую минуту перейти от смеха к слезам. Рустем куда-то ушел, не сочтя нужным сказать ей куда. Это было обидно, хотя принцесса понимала, что так будет; но не в первый же день!
Михримах уже немного опомнилась, когда к ней вдруг приехала мать. Роксолана немного беспокоилась за неуравновешенную дочь и правильно делала.