Призраки и пулеметы (сборник) Левицкий Андрей

– Как думаете, Холмс, зачем он вырезает внутренности? Мне кажется, его действия лишены смысла…

– Смысл есть, Уотсон. Но он понятен только убийце. Если я разгадаю его, преступление будет раскрыто.

Шерлок Холмс нахохлился в кресле, всем своим видом напоминая носатую худую птицу, и принялся раскуривать трубку. Мне не терпелось узнать, к каким выводам он придет, но тут явился мой помощник, молодой врач Захария Стоун.

Захария был замечательно рыжеволос и столь же замечательно деятелен. Вот и сейчас, едва вбежав, он торопливо проговорил:

– Доктор Уотсон, срочный вызов к мистеру Майлзу. Обострение катара.

Я быстро собрался и вышел.

Вернулся под утро, уставший и раздраженный: сказывались бессонные ночи, хотелось отдохнуть. Я отправился спать. Но едва голова коснулась подушки, скрипнула дверца шкафа, из него вышел призрак и двинулся ко мне, протягивая бледные руки. Это была уже другая девушка – невысокая, хрупкая, в светлом платье, разрезанном на животе, из которого тянулась лента кишок.

Покойница почти добралась до кровати, тут из темноты вдруг вынырнула рука с ножом и полоснула ее по шее, поверх старой раны. Свежая, дымящаяся кровь брызнула мне в лицо, залила глаза. Я захрипел, пытаясь сбросить наваждение… Раздался грохот.

– Уотсон, вставайте же! – вдруг сказал труп знакомым голосом.

Я вздрогнул, проснулся, зажег лампу и посмотрел на часы: пять утра. В дверь стучали.

– Еще одно убийство в Ист-Энде, – громко говорил Шерлок Холмс. – Жду вас в кебе, Уотсон.

На этот раз преступление произошло на Бернер-стрит. Маленькая изящная девушка лежала прямо под окнами жилого дома. У нее было перерезано горло, брюшина грубо вспорота вместе с платьем, внутренности разложены на груди. Вокруг тела расплылась большая лужа крови, в которой мокла простенькая шляпка.

– Что скажете, мистер Холмс? – Стэнли Хопкинс, приподняв фонарь, мрачно разглядывал изуродованный труп. – Мистер Холмс!

Мой друг замер, глядя поверх наших голов на крышу дома. Лишь после третьего оклика он вздрогнул и перевел взгляд на девушку.

– Не она… Что ж, джентльмены… Я полагаю, следует опросить жителей, не пропадала ли у кого-нибудь горничная или кухарка.

– Вы думаете?..

– Обратите внимание на прическу – даже сейчас видно: волосы были убраны волосок к волоску, туго стянуты в узел. Руки обветрены, на пальцах порезы. А вот здесь, смотрите, след от ожога. Явно девушка много мыла, стирала и готовила. Скорее всего, она была прислугой в семье со средним достатком.

– Кстати, насчет первой вы оказались правы, мистер Холмс, – заметил Стэнли Хопкинс. – На фабрике ее опознали по фотографии. Энн Смит, восемнадцати лет. Девушка родом из Эссекса, в Лондоне близких у нее нет.

– Раз девушки порядочные, надо искать ухажера, – кивнул Шерлок Холмс.

Удивившись такому парадоксу, Хопкинс вопросительно уставился на сыщика.

– Элементарно. Он убивает поздно вечером или глубокой ночью, – пояснил мой друг. – С проститутками все понятно: легкая добыча, достаточно купить их услуги либо караулить в подворотне, когда они возвращаются от клиента. А как благонравные девушки оказались на улице в такое опасное время? Что могло их заставить покинуть дом? Только любовь, джентльмены.

– То есть теперь Джек Потрошитель…

– Не загоняет, а подманивает добычу. Наверняка он знакомится с будущими жертвами, некоторое время общается с ними, втирается в доверие и только потом убивает.

– Что-то, мистер Холмс, мне все меньше верится в возвращение Потрошителя, – поморщился Стэнли Хопкинс. – Судите сами: этот преступник не пишет в полицию писем, не оставляет следов, к тому же охотится не на проституток.

– Мне тоже кажется, это подражатель, – кивнул я.

– Нет, джентльмены, это он – Джек Потрошитель, кто бы ни скрывался под грозным именем. Просто теперь он учел прошлые ошибки. А возможно, у него изменилась цель.

– Цель? Но какая может быть цель у безумца?

– Безумная, – улыбнулся Шерлок Холмс. – У всякого преступника есть цель. Преступления, совершаемые сумасшедшими, тем и сложны – нормальному человеку трудно просчитать их логику. Но она обязательно имеется. Чтобы понять безумца, надо мыслить как безумец.

Осмотр места преступления ничего не дал, как и в прошлый раз. Несчастную увезли в морг. Там я внимательно осмотрел труп и заключил: убийца забрал печень.

Было уже десять утра, я опаздывал в приемную, когда за нами снова прислали констебля: в темном переулке на Бакс-роу нашли еще одну жертву.

Красивая темноволосая девушка сидела в углу, прислонившись к стене дома. Платье и шляпка ее были в порядке, живот на этот раз не вскрыт.

– Умерла от удара ножом в сердце, – сказал доктор Лльюэллин, указывая на нож, торчавший из груди несчастной.

– А наш Джек торопится, – заметил Шерлок Холмс. – Два убийства за одну ночь.

– Может быть, это преступление не имеет отношения к Потрошителю? – усомнился Стэнли Хопкинс. – Горло не перерезано, живот не вспорот…

По его распоряжению два констебля подняли труп, чтобы переложить на тележку. Голова девушки откинулась назад, шляпка упала на землю. Один из полицейских со сдавленным всхлипом отскочил прочь. Тут же второй бросил покойницу и отбежал подальше, борясь с тошнотой.

– На этот раз ему понадобился мозг, – кивнул Шерлок Холмс, разглядывая труп.

Вместе со шляпкой упала и верхушка черепа, на которой была выбрита аккуратная тонзура. Внутри головы зияла пустота.

– Никогда не видел ничего подобного! – потрясенно прошептал доктор Лльюэллин. – Трепанация в подворотне… он гений медицины, этот Потрошитель.

– Надеюсь, больше никаких сомнений в личности убийцы? – спросил Холмс и странно дрыгнул ногой, словно отшвыривая невидимую собаку.

– Никаких, – ответил Стэнли Хопкинс. – Но бога ради, зачем это все?! И что будет дальше?

– Дальше он заберет сердце, – уверенно проговорил Шерлок Холмс.

– Почему? Что это, какой-то чудовищный ритуал? И почему все убийства разные?

– Разумеется, это ритуал. А убийства разные, поскольку Потрошителю требуются разные органы. В них весь смысл. И все подчинено этой цели.

– Но почему сердце?..

– По степени важности, – загадочно ответил мой друг.

Осмотр места преступления опять ничего не дал.

– Что ж, может быть, докторам в морге повезет больше, чем нам, – вздохнул Стэнли Хопкинс.

Я уже безнадежно опоздал на прием, пришлось просить отправить констебля к Захарии – сообщить, что меня не будет.

В морге, осмотрев труп, доктор Лльюэллин уверенно заявил:

– Трепанацию производил левша.

– Да, – подтвердил я. – К тому же она делалась профессиональным инструментом.

– Надо искать хирурга, джентльмены, – кивнул Шерлок Холмс. – Такое уже ни одному мяснику не под силу.

На Бейкер-стрит мы вернулись вечером. Позвонили несколько раз, но никто не открыл. Пожав плечами, Шерлок Холмс отпер дверь своим ключом.

донеслось до нас, едва мы переступили порог.

Заглянув в кухню, мы увидели миссис Хадсон, которая стояла к нам спиной, что-то помешивала и увлеченно выводила дрожащим голосом:

– Прямо про нашего Потрошителя песенка, – шепнул Холмс.

Миссис Хадсон с неожиданной для ее возраста резвостью подпрыгнула на месте, сделала замысловатое па, взмахнула ложкой, отчего вокруг разлетелись брызги желтка, и пропела:

Чем окончилась история любвеобильной леди Изабеллы и злобного короля эльфов, мы так и не узнали. Тихо убрались прочь.

– Кажется, наша домохозяйка впадает в детство, – проговорил я. – Очень жаль, но медицина здесь бессильна.

– Да, – согласился мой друг, – миссис Хадсон совсем плоха…

После ужина Холмс сразу же удалился в свою комнату. Я немного отдохнул и отправился проведать друга: уж очень интересно было, насколько он продвинулся в расследовании с помощью своего дедуктивного метода.

Холмс сидел за столом и что-то торопливо писал. Перед ним снова были разложены фотографии жертв и листы полицейских протоколов.

– Входите, Уотсон, я как раз заканчиваю составлять текст телеграммы, – сказал он.

Подождав, когда бумага высохнет, он сложил ее, сунул в карман.

– Итак, что мы имеем, Уотсон? Увы, но картина прояснилась для меня только после новой смерти.

Шерлок Холмс указал по очереди на пять фотографий:

– Восемьдесят восьмой год. Пять жертв. Преступник забирает почки, печень, легкие, матку и сердце. Именно в такой последовательности. Девяносто четвертый год. Три жертвы – почки, печень, мозг. Будет еще одна жертва, Уотсон, и у нее вырежут сердце. Что потом? Потом, возможно, преступления на какое-то время прекратятся. Может быть, даже снова на шесть лет.

– Но почему вы так решили, Холмс? У следующей жертвы вполне может быть вырезана и матка, допустим.

– Вряд ли. Для него важна определенная последовательность. Обратите внимание: в этот раз, как и в прошлый, он сначала взял почки, потом печень. А вот затем начались изменения. Мозг и сердце – главные органы человека. Раз взят мозг, следующим будет сердце… И вот еще, пока вы проводили осмотр, я успел поговорить с Хопкинсом. У нас появилась новая зацепка. Опознали вторую девушку. Это некая Эмма Боулд, горничная. Ее хозяева рассказали, что в последнее время за Эммой по вечерам заходил молодой мужчина лет двадцати пяти – тридцати. Девушка называла его женихом. Хозяева видели в окно, что он ждал Эмму у крыльца. Высокий, с черными волосами и густыми черными усами. Судя по осанке, военный. Одет в темный костюм, на голове охотничья шляпа. Перед исчезновением девушка ушла с ним.

– Значит…

– Значит, я был прав: мы имеем дело с Джеком Потрошителем. Внешность нашего убийцы соответствует описанию, полученному от очевидцев шесть лет назад.

Эти рассуждения расстроили меня до крайности. Я ушел спать. Ночь опять была тяжелой. Сначала раздался странный свист, затем заскрипела дверца шкафа, выпуская мертвую Энн Смит. Вслед за нею в комнату выбралась вторая жертва. Теперь я понял, что свистело, – это воздух вырывался из их перерезанных гортаней.

Покойницы подошли совсем близко, когда дверца шкафа снова заскрипела, и я увидел третью убитую. Она задержалась, безуспешно пытаясь приладить на место верхушку черепа.

Призраки склонились надо мною. Я ощутил запах разложения, застонал и провалился в черноту.

Очнулся лишь утром. Что-то неприятно щекотало кожу головы. Я поднялся, взглянул в зеркало: в волосах запуталась мушиная личинка…

Шерлок Холмс вышел к завтраку преображенным. На нем был старый, потертый костюм, мятая кепка, из-под которой торчали неопрятные клочки седых волос. Он убедительно горбился, а благодаря гриму казался постаревшим лет на двадцать.

– Пойду-ка прогуляюсь по улицам, – произнес он с ирландским акцентом. – Послушаю, что народ говорит…

Мой друг часто прибегал к уловкам с переодеванием. Особенно это помогало, когда он воевал с профессором Мориарти. В Лондоне у Холмса было несколько тайных квартир, в которых имелись все вещи, необходимые для маскарада. В подъезд входил один человек, выходил из него совсем другой, и самые искушенные преследователи сбивались со следа.

Знаменитый сыщик ушел, а я, не выспавшийся, измученный, напуганный до крайности, постарался выкинуть из головы случай с личинкой и отправился в приемную. Сегодня был трудный день, следовало собраться – по понедельникам я проводил благотворительные приемы для лондонских бедняков. Любой из них мог прийти, чтобы бесплатно получить осмотр, консультацию и рецепт на лекарство. Делал я это в память покойной жены, которая была ангелом доброты.

Под дверями кабинета скопилась очередь человек десять. Захария Стоун уже вел прием – на моего помощника всегда можно было положиться. Я кивком поблагодарил его, Захария взял журнал записей и уселся за конторку, тщательно фиксируя сведения о больных. Я же продолжил выслушивать, выстукивать и прописывать лечение.

Передо мною проходила череда несчастных, находившихся на грани нищеты людей – скрюченный ревматизмом старик, ребенок, умирающий от крупа, молодая женщина, сжираемая туберкулезом…

Но сегодня в душе не находилось ни участия, ни сострадания. Они были отданы юным девушкам, убитым в сырых подворотнях Ист-Энда. Из памяти не шли синюшные лица, истерзанные тела. «Как несправедлива жизнь!» – думал я. А смерть еще несправедливее. Зачем она забирает молодых? Зачем она забрала Мэри и нашего сына?..

Наконец, к девяти вечера, поток страждущих стал иссякать.

– Последняя пациентка, – доложил Захария, выглянув в коридор. Отворилась дверь, впуская посетителя. Я поднял глаза и замер: ко мне шла Мэри! То же нежное бледное лицо с тонкими чертами, те же белокурые волосы, милая улыбка, робкий взгляд…

Она даже двигалась, как Мэри, – нерешительно и вместе с тем грациозно, словно пугливый дикий зверек. Потрясенный, я молчал. Девушка подошла и остановилась возле стола, не зная, что делать дальше. Наваждение рассеялось: конечно, это была не Мэри, хотя сходство поражало. Она заговорила. Голос у нее был ниже, чем у моей покойной жены, в звучании слышались простонародные нотки. – Доброго дня, мистер. Подруги мне сказали, тут сегодня доктор принимает бесплатно. Так это?

Не в силах справиться с волнением, я молча кивнул.

– Тогда уж и меня примите, будьте добры, – продолжила прекрасная незнакомка.

– Как вас зовут? – хрипло спросил я.

– Мэри. Мэри Сноуфилд.

Не успел я поразиться новому совпадению, как дверь резко распахнулась, скрипучий голос произнес:

– Что ж вы, милочка? Такая молодая, и такая невоспитанная!

В кабинет вдвинулась полная пожилая дама в черном вдовьем платье и чепце с оборками.

– Сейчас моя очередь! – поджав тонкие губы, заявила она.

Судя по цветущему румянцу, дама была не из тех, кому требовалась срочная помощь врача, а одежда указывала на платежеспособность хозяйки.

– Но, леди… – попытался было возразить я.

– Ничего, мистер, – пролепетала Мэри Сноуфилд, – наверное, я ошиблась с очередью… я подожду.

Девушка вышла, а я вынужден был заняться дамой, которую звали Молли Джонсон.

– У меня бессонница, – заявила она. – С тех пор, как умер мистер Джонсон, а умер он десять лет назад, я совершенно не сплю, – она достала из ридикюля пенсне, водрузила на нос и прошлась по кабинету. – Могу я взглянуть на ваш диплом, доктор Уолш?

– Доктор Уотсон, – вежливо поправил я.

– Да, разумеется, – сухо кивнула миссис Джонсон и продемонстрировала мне клочок бумаги. – В объявлении «Таймс» сказано: «Консультация опытного врача. По понедельникам бесплатный благотворительный прием». Ведь он же бесплатный? Я не буду платить. Очень хорошо. Теперь я хотела бы убедиться в вашей квалификации, доктор Уилфрид.

– Доктор Уотсон. Диплом в рамочке на стене.

Миссис Джонсон внимательно изучила документ и торжественно произнесла, словно вручая мне нечто очень ценное:

– Прекрасно. Значит, я могу вам доверять, доктор Уоррингтон.

Я почувствовал, как нервически дергается левое веко.

– Доктор Уотсон.

– Безусловно, – миссис Джонсон уселась в кресло. – Как я уже говорила, у меня страшная бессонница. А теперь, когда из-за ист-эндского душегуба страшно пройти по городу… – Дама прослезилась, достала из рукава носовой платок величиною с наволочку, трубно высморкалась.

– Думаю, вам нечего бояться, – успокоил я. – Потрошитель охотится только за юными девушками.

Это было опрометчиво…

– То есть вы хотите сказать, что я слишком стара для убийцы, доктор Уоллес? – проскрипела миссис Джонсон.

Нервный тик перекинулся на правый глаз, а Захария подмигнул из-за конторки, намекая на то, что пора вывести сварливую пациентку. Но я решил уладить дело миром: моя покойная жена не одобрила бы грубости.

– Что вы, миссис Джонсон. Разумеется, вам следует беречься. Могу я прослушать ваше сердце?

Пожилая леди взглянула на меня, будто я покушался на самое святое:

– Это неприлично, доктор Уиллер. После смерти мистера Джонсона меня не касался ни один мужчина.

Теперь дергались оба глаза.

– Хорошо, миссис Джонсон. Я пропишу вам бромные капли для сна…

Наконец мне удалось выпроводить экономную даму. В кабинет снова вошла Мэри. Разговаривая с нею, я не мог не любоваться очаровательным лицом, столь похожим на лицо моей любимой супруги.

– Ваше состояние, мисс Сноуфилд, – следствие нервного расстройства и небольшой анемии, – сказал я после опроса. – Пропишу вам успокоительную настойку. Но главное – режим. Нужно больше спать, лучше питаться, тогда вы проживете счастливо еще сто лет. Уверяю, сердце у вас здоровое.

Девушка поблагодарила и вышла, а я все видел мысленным взором голубые глаза и невинную улыбку. Как же эта Мэри напоминала мою…

Прошло три дня. Все это время я работал до позднего вечера, стараясь забыться, выбросить из головы странное, фатальное сходство. Покойная Мэри была бы довольна – мне удалось справиться с собой.

С Шерлоком Холмсом я виделся только по утрам – он уходил, переодевшись рабочим, и возвращался глубокой ночью, когда я уже спал. На все расспросы сыщик отвечал невнятным хмыканьем.

На четвертые сутки, когда я, уставший, боролся во сне с очередным кошмаром, раздался звонок в дверь.

– Пришел синий человек, – доложила из коридора миссис Хадсон. – Принес мистера Холмса.

«Все же она стала очень плоха», – подумал я, накидывая халат.

Но на сей раз наша любезная домохозяйка оказалась права. Констебли втащили в дом бездыханное тело моего друга. Шерлок Холмс был смертельно бледен, по лицу текла кровь.

– Кладите сюда, – приказал я, указывая на кожаный диван в холле, и склонился над Холмсом, молясь о том, чтобы он оказался жив.

Сердце билось ровно. Слава богу, это был всего лишь обморок от удара по голове. Осмотрев рану на лбу, я сказал:

– Сейчас вернусь, только принесу все необходимое для перевязки.

– Некогда, – слабым голосом произнес Шерлок Холмс и открыл глаза. – Сколько времени?

– Скоро три.

– Я пролежал без сознания четыре часа, – простонал мой друг.

Он вскочил, пошатнулся, но удержался на ногах.

– Вам нужно лечь…

– Поехали! – выкрикнул Шерлок Холмс. – И пошлите за инспектором Хопкинсом!

Поняв, что друга не остановить, я быстро переоделся, вышел и вслед за ним уселся в кеб. Мы приехали в Ист-Энд, Холмс приказал констеблю:

– Вы направо, мы налево. И будьте осторожнее, преступник вооружен.

Он схватил полицейский фонарь, соскочил и заметался по улице, как гончая, потерявшая след. Плутал по переулкам, заглядывал в темные углы, проверял тупики…

И наконец нашел. Она лежала в подворотне дома на Корт-стрит. Глаза закрыты, на губах – слабая улыбка, руки раскинуты в стороны, грудь прикрыта шалью, словно девушка просто прилегла поспать. Луч фонаря осветил темное пятно, расплывшееся на тонкой ткани. Белокурые волосы несчастной были коротко острижены.

– Он успел! – с досадой воскликнул Шерлок Холмс.

– Ее зовут Мэри Сноуфилд, – сказал я, склоняясь над девушкой и осторожно касаясь шеи, там, где полагается биться пульсу. – Она была моей пациенткой.

– Знаю, черт возьми, – мой друг присел на корточки, принюхался. – Ее усыпили хлороформом, – он заглянул под шаль, – и вырезали сердце…

В подворотне загремели торопливые шаги. К нам подбежал Стэнли Хопкинс с тремя полицейскими. Холмс вскочил:

– Оставьте у тела одного констебля, и поехали!

– Но что…

– Некогда объяснять!

Колеса грохотали по мостовой. Кеб несся по спящему Лондону. Холмс указывал дорогу.

– Стой тут! – приказал он на Гудж-стрит.

Экипаж замер перед домом, в котором сдавались меблированные комнаты. Шерлок Холмс выхватил револьвер:

– Осторожно, джентльмены, преступник очень опасен!

Мы громко постучали и ворвались в дом, перепугав заспанного слугу.

– Где комната Захарии Стоуна? – рявкнул Холмс.

Слуга дрожащим пальцем ткнул в одну из дверей.

– Откройте, полиция! – Стэнли Хопкинс ударил кулаком по филенке.

Ответом было молчание. По знаку инспектора констебли налегли на дверь. Вскоре мы вломились в комнату.

Мой помощник лежал на полу. На рубашке, напротив сердца, алело кровавое пятно, возле руки валялся револьвер. Я пощупал пульс.

– Мертв.

Хопкинс с констеблями принялись осматривать комнату.

– Здесь записка, – сказал один из полицейских, указывая на стол.

На обрывке бумаги торопливой рукой было выведено всего два слова: «Я виноват».

– Смотрите, – произнес второй констебль, доставая из шкафа черные, похожие на дохлых зверьков, пучки волос. – Парик и накладные усы.

– Ищите, – отрывисто бросил Шерлок Холмс, отмахиваясь от чего-то невидимого. – Нам нужны еще улики.

– По-моему, уже очевидно: этот мужчина и есть Джек Потрошитель, – заметил Стэнли Хопкинс, роясь в ящике стола. Он вынул небольшой блокнот, перелистал его, прочел вслух: – Энн Смит, Эмма Боулд, Мэри Сноуфилд… здесь адреса жертв.

– Хирургические инструменты, – констебль принес из угла небольшой чемоданчик, раскрыл его.

– Для чего это, доктор Уотсон? – спросил Хопкинс.

– Скальпель применяется для разрезания мышц, вот эта пила обычно используется для вскрытия грудной клетки. Эта, покрепче, – для трепанации черепа.

– Все инструменты в крови, – торжествующе усмехнулся инспектор. – Забирайте труп, несите в кеб улики. Мы едем в участок составлять отчет. Преступление раскрыто. Мистер Холмс, мистер Уотсон, – он по очереди протянул нам руку. – Я отмечу, что Потрошитель разоблачен благодаря вам. Ваша помощь была бесценной…

– Не стоит благодарности, – задумчиво ответил Холмс. – Мы работаем не ради похвалы, а ради истины…

Я медленно шел по ночной улице, с удовольствием слушая, как эхом отдается от мостовой стук моих каблуков. Стояла тишина, город мирно спал – теперь можно было не бояться Джека Потрошителя. Наконец был спокоен и я. Спокоен и счастлив.

Добравшись пешком до своей приемной, я отпер дверь. Не зажигая света, ориентируясь по памяти, прошел в кабинет, из него – в крошечную гардеробную. Здесь, за задней стенкой одного из шкафов, пряталась потайная дверца в подвал. Я спустился по узкой лестнице. Оказавшись на месте, принялся зажигать все светильники. Снаружи их не будет видно, а мне надо много света…

Я очень устал. Приходилось тяжело работать в последнее время, но это того стоило. Мэри была бы мною довольна. Ведь все ради нее. Ради нее – и мечты…

Мечта лежала на столе, прикрытая шелковой простыней, под которой угадывались идеальные очертания. Мечту опутывали провода, подсоединенные к стоявшей в изголовье динамо-машине.

Достав из крошечного ледника в стене стеклянную емкость, наполненную питательным раствором, я поставил ее на стол, немного полюбовался воплощением жизни. Потом обернулся к своему созданию. Оно было прекрасно. И сегодня все должно было получиться.

– Стойте на месте, доктор Потрошитель, – раздался хрипловатый голос за спиной.

Похолодев от ужаса, я сунул руку в карман, резко обернулся…

На кресле в углу сидела миссис Джонсон и целилась в меня из револьвера.

– Не стоит, Уотсон, – сказала она голосом Шерлока Холмса. – Вы же знаете: я стреляю лучше.

– Вы…

Все потеряно, с отчаянием осознал я. Мечта, к которой я шел много лет, никогда не осуществится. Ничего не будет, все зря… На меня снизошло ледяное спокойствие – чувство смертника, человека, которому нечего терять.

– Вы этого не поняли? Как же еще я мог узнать о существовании Мэри Сноуфилд? Вы так ничему и не научились, Уотсон. А ведь пытались со мной тягаться…

– И это неплохо выходило, – огрызнулся я. – Ни одной улики на местах убийств вы не нашли. Я досконально изучил ваш метод.

– Да, – согласился друг, увы, теперь бывший. – Зато я вычислил вашего сообщника.

– С некоторым опозданием. Кстати, как вы на него вышли?

– Случайно, надо признать. На фабрике, где работала Энн Смит, припомнили, что однажды девушка заболела и обратилась к доктору, который проводил бесплатные благотворительные приемы. В Лондоне этим занимаетесь только вы. Я решил вас посетить, устроил маленький маскарад, а в кабинете сразу заметил: ваш помощник пишет левой рукой. Рыжие волосы легко спрятать, внешность просто изменить. Мысленно примерив на него черный парик и накладные усы, я получил портрет, который описывали очевидцы. Но ошибся, решив, что Захария Стоун и есть Потрошитель. Ведь девушек, убивали вы, Уотсон, а помощник лишь знакомился с ними и в подходящий момент завлекал в нужную подворотню.

Я кивнул.

– Почему же он стал соучастником Потрошителя? Безумие или жажда денег?

– Деньги, разумеется. Безумцы – народ ненадежный. Захария был здравомыслящим молодым человеком, мечтал о собственной практике, на это требовались средства. Но как вы поняли, что он не убийца? Мне казалось, я все так грамотно обставил…

– О да, весьма убедительно – для Хопкинса. И записка, и револьвер… Но вы ведь знаете, Уотсон, в свое время я изучал почерки, даже издал монографию на эту тему. Записку писали правой рукой, к тому же пытались изменить почерк. Да и револьвер лежал возле правой руки. А Захария, как и Потрошитель, – левша.

– Как досадно. Я торопился.

– Верно. Пока я был без сознания, вы успели убить Мэри, вырезать ее сердце, отвезти в лабораторию, потом добраться до Захарии, застрелить его, вернуться на Бейкер-стрит и лечь спать. Кстати, Мэри вы ведь занялись сами?

– Да, она была так похожа на мою жену, я не мог допустить, чтобы за нею ухаживал Захария. Получить ее оказалось нетрудно: она полностью доверилась доктору.

– Я несколько суток следил за Стоуном впустую. В вечер перед убийством он долго бродил по улицам, зашел в другой конец Лондона. Поняв, что и сегодня ничего не произойдет, я хотел отправиться восвояси. Но тут Захария вдруг ринулся на меня и ударил в лоб – думаю, кастетом.

– Это я дал ему такое поручение. Следовало обезвредить вас в решающую ночь. Заметьте: я настоятельно просил Захарию не переусердствовать.

– Благодарю, Уотсон, я оценил ваше великодушие. Это был красивый ход. Пожалуй, вы почти переиграли меня.

– Я предупреждал, Холмс: не стоит злоупотреблять кокаином и морфином. Это отрицательно сказалось на ваших дедуктивных способностях.

– В конце концов я ведь вас нашел, – слегка обиделся Шерлок Холмс.

– И как же это получилось, я могу узнать?

– Подозрения появились после второго убийства. Но вы мой лучший друг и настоящий джентльмен, Уотсон: черт возьми, легче было простить вам несколько смертей, чем оскорбить несправедливым обвинением. К тому же левша Захария сбивал меня с толку, а вы всегда все делаете правой рукой. Однако на всякий случай я отправил телеграмму профессору Уоррену Гаррисону. Помните такого?

– Преподаватель, у которого я учился хирургии. Теперь все понятно.

– Вчера профессор наконец прислал мне ответ. Вы – переученный левша, Уотсон. Такие люди могут выполнять все работы правой рукой, и лишь во время самых важных занятий задействуют левую. Для вас важнее всего, безусловно, хирургия.

– Да, все так, – я горько рассмеялся. – Очень жаль, Холмс, что вы отказались от кокаина именно сейчас… Но что ж… проигрывать надо с достоинством. Где же инспектор Хопкинс, констебли?

– В участке, вероятно, – небрежно бросил Шерлок Холмс. – Пожинают лавры, а возможно, даже возлежат на них.