Рыцарь Корчевский Юрий

И вооружение, и броня на Алексее с Конрадом давно уже были не рыцарские, а вот прилипло же прозвище.

Выходя от князя, Конрад толкнул Алексея локтем:

– Доверяет нам князь – самого епископа охранять. Да ещё и с деньгами!

– Не о том думаешь. Поход сей опасен. Сам прикинь, как далеко идти придётся.

– Мы же не по землям половецким пойдём.

– Только это и утешает, хотя слабо. Вон, Юрьев… Наша крепость, а половцы сожгли.

Оба воина пришли в храм. Да и идти-то было всего ничего, едва сто метров.

– Здравствуй, владыка! Нас князь к тебе прислал – для сопровождения.

– Двоих? – удивился князь.

– Нет, мы десятники. Два десятка и будет.

– Сила! – усмехнулся епископ. – Завтра и выступаем! Готовы?

– Голому собраться – только подпоясаться, – ответил поговоркой Алексей.

– Что-то я тебя редко в храме вижу, – посмотрел на Алексея епископ, – а его – так и вообще ни разу не видел.

Конрад смутился:

– Я христианин, только католик.

– А, так это вы рыцари, что с Византии пришли? – догадался Ефрем.

– Именно так!

– Тогда с Божьей помощью доберёмся. Завтра с воинами у городских ворот ждите.

– Будем, владыка.

Вторая половина дня прошла в сборах. Оба десятка чистили и точили оружие, приводили в порядок сбрую. К шорнику целая очередь выстроилась. А вечером Алексей и Конрад устроили смотр. Проверяли всё: копыта у лошадей – подкованы ли? Сбрую, оружие, щиты – даже сапоги у гридей. Ежели у дружинника сапог худой и рваный, какой с него воин? Ноги промокнут, а баньку попробуй найди в дороге, чтобы хворь выгнать. Да и людей, чтобы подменить заболевших, просто нет.

Утречком позавтракали плотно, перебросили через луки сёдел чересседельные сумки с недельным запасом провизии – салом, лепёшками, мукой, крупой и вяленой рыбой – и подъехали к воротам. Обоз епископа был уже там.

– Долго спите, – укорил их епископ. – Трогаем!

Обоз был невелик: возок самого епископа да две подводы с монахами вместо ездовых. Груз рогожей заботливо укрыт.

Алексею обоз не понравился – будет тормозить движение, уж лучше бы ехали верхами. Но епископу не прикажешь.

Выехали, помолясь. Впереди, метрах в ста от обоза – дозорный, остальные дружинники за обозом держались.

Конрад с Алексеем бок о бок ехали. Не часто удавалось поболтать, хотя теперь, после перевода Конрада в Переяслав, они жили в одной воинской избе. Но каждый из них то в походе, то в карауле – только что спали на соседних топчанах.

Оба по сторонам поглядывали, но опасности не было. Светило солнце, погода чудная: ни ветерка, ни облачка, птицы щебечут, кузнечики в траве стрекочут. Что беспокоило – так это малая скорость: до вечера они преодолели вёрст двадцать пять – тридцать. Такими темпами они до Суздаля месяц ползти будут. А ведь известное дело: чем дольше путь, тем больше неприятностей можно схлопотать.

На ночлег остановились в небольшой, на семь избушек, деревушке. Жителям в радость: дружинники княжеские – это спокойствие, от грабителей и степняков защита. Епископ и монахи в избах разместились, а дружинники – на сеновале. Мягко, сено одуряюще пахнет – красота! Но на ночь дозорных выставляли, которых сменяли. Служба послаблений не терпит, особенно в походе.

Утром, после скромного завтрака, снова отправились в путь. Ехали вдоль Десны, которая вела почти до Новгорода-Северского, последнего города – потом только деревни пойдут. И так – до самого Суздаля, почти пятьсот вёрст по земле вятичей. Можно было забрать севернее, избрав путь через земли кривичей, но в обеих землях периодически возникали волнения, да и половцы совершали набеги – в основном тех ханов, зимовища которых были ближе: Шурагана, Бельдюза, Сугра и Алтунопы. Правда, Шураган был уже стар и во многом слушал хана Урусобу, который склонялся к миру с русами.

К исходу недели они добрались до Новгорода-Северского. Кабы не обоз, они были бы здесь на третий день. Но в городе хоть отдохнули день, в бане помылись, горяченького поели – сухомятка в пути надоела.

Епископ и монахи-возничие почти всё время провели в храмах, в молитвах.

И снова – стук копыт, пыль, перестук тележных колёс. И либо судьба такая выпала, либо не дошли молитвы Ефрема до Господа, только на пыльной грунтовке, что шла по опушке леса, столкнулись дружинники с половцами. Одежда их, оружие и лошади не оставляли сомнений.

Тревогу поднял дозорный, что ехал впереди.

Конрад сразу скомандовал, хотя оба рыцаря были равны и под каждым – десяток:

– Гони телеги в лес, епископа береги и деньги. А мы постараемся сами справиться.

Оставив своих дружинников на Конрада, Алексей подъехал к лошади Ефрема, взял её под уздцы и свернул в лес. Он выбирал путь между деревьями, заводя маленький обоз всё дальше и дальше в лес. И только когда они упёрлись в овраг, остановился.

– Владыка, будь здесь. Как всё решится, я за вами вернусь.

Монахи вытащили из-под облучков мечи. Вот уж чего Алексей не ожидал от них! А ведь с виду такие смиренные! Только под широкими подрясниками накачанных мышц не видно да тела тренированного. Сам Ефрем из княжеской семьи, и монахов под стать себе подобрал – не иначе, из бывших дружинников. В монастыри ведь уходили разные люди и по разным причинам.

Алексей направил лошадь назад, к опушке, по тележным следам. Уже был слышен звон оружия и крики сражающихся. Он достал секиру и выехал из-за деревьев.

Бой был в самом разгаре, и уже лежали на земле убитые – как русские, так и половцы. Сеча шла отчаянная. Половцев было больше, но русские превосходили их в выучке и броневой защите.

Сейчас Алексей находился в тылу половцев, чем и не преминул воспользоваться. С ходу он снёс голову секирой одному степняку, перерубил спину другому, когда его заметили.

Алексей работал секирой, как мельница крыльями, только временами блеск лезвия на солнце слепил сражающихся. Вокруг него не было своих – только чужие, и потому он бил, не разбираясь, лошадь ли перед ним или всадник. Секира – оружие тяжёлое, не каждый воин может ею в бою долго размахивать. Однако Алексей был из другого времени, акселерат, на голову выше половцев, и секира была ему по руке.

Ржали раненые кони, кричали люди. Вокруг Алексея даже какая-то пустота образовалась, он был как берсерк, как будто в него вселился демон. Ненависть его к половцам была так велика, что затмевала собой опасность, и он забыл об осторожности, о чувстве самосохранения.

Справа попытались достать его пикой, но он просто перерубил древко, кинулся на половца и ударил его широким лезвием секиры по плечу, почти развалив надвое.

Алексей пробивался к своим, но половцев было слишком много: на одного дружинника – два степняка. Да и кто считал врагов в бою? Убитых сочтут после схватки.

Рукоять секиры уже сделалась скользкой от крови. Хорошо, что в своё время Алексей сделал ремённую петлю, надевая её на запястье, иначе оружие уже бы выбили из руки.

Степняки рассчитывали подавить гридей численным преимуществом, но их превосходство таяло с каждой минутой, с каждым потерянным воином. Схватка шла на небольшом участке: справа – лес, слева – заболоченная низина. В тесноте лошади топтали копытами раненых, упавших на землю, превращая их в кровавое месиво. Уже и кони озверели, кусали лошадей противника.

Алексей бился и бился, пока не увидел, что впереди только три степняка, окруживших Конрада. Тот был залит кровью, и не понять – своей или чужой. Алексей попытался ударить ближнего к нему степняка, но тот прикрылся щитом. Рыцарь стал бить секирой в щит, превращая его в щепы. Сейчас он разобьёт щит, и тогда степняку несдобровать!

Половец тоже понял это и попытался из-за щита уколоть Алексея саблей, но Алексей прикрылся своим щитом и нанёс удар сверху, чиркнув по шлему степняка. Удар получился хоть и скользящий, но степняка оглушил. На секунду он замер, глядя в одну точку затуманенными глазами. Воспользовавшись моментом, Алексей ударил его ещё раз, в лицо, и половец рухнул.

Рядом раздался крик, и Алексей невольно повернул голову. Боже! Пока Конрад бился с половцем, другой, подкравшись сбоку, ударил рыцаря пикой. Как же ты так, не уберегся?

Алексей ударил коня каблуками сапог, пригнулся к шее, вытянувшись, и нанёс степняку удар слева, в бок – только туда и смог дотянуться.

Конрад сначала завалился лицом вперёд, на шею коня, но в седле держался.

Алексей кинулся на его обидчика. Тот в испуге развернул коня. На него летел огромный русский, весь в крови, и лицо такое, что, если приснится – испугаешься. Половец явно хотел сбежать с поля боя.

Но вот чёрта с два! В яростном исступлении Алексей сдёрнул петлю с запястья, размахнулся и что есть силы метнул секиру в спину степняку. Даже если она и не попадёт лезвием, тяжёлое железо просто выбьет половца из седла.

Но секира угодила куда надо. Лезвие вошло степняку в спину, он вскрикнул, взмахнул руками, сполз на бок лошади и упал на землю. Какое-то время лошадь тащила его за собой, поскольку одна нога степняка застряла в стремени, но потом остановилась.

Алексей подскакал к упавшему, спрыгнул с лошади, вытащил секиру из его спины и отсёк половцу голову. Обидчик Конрада был отомщён.

Тут же, развернувшись, Алексей побежал к рыцарю. Мельком он заметил, что на поле бранном всадников нет, есть только лошади с пустыми сёдлами.

Подбежав к Конраду, он подхватил друга, державшегося в седле из последних сил. Рыцарь был бледен, изо рта струйкой стекала кровь. Бережно, как только мог, Алексей опустил Конрада на землю.

– Больно, – простонал рыцарь.

– Я сейчас, ты потерпи.

Алексей бегло взглянул на рану. Видел он уже такие, и одного этого взгляда было достаточно, чтобы понять – Конрад не жилец. Кровь из раны шла тёмная, почти чёрная – так кровит печень. Жить Конраду оставалось минуты.

Алексей взял руку Конрада в свою.

– Что, плохо? – прохрипел Конрад.

Алексей только кивнул, на глазах выступили предательские слёзы, горло перехватило.

– Ты… если доведётся… – с перерывами произнёс Конрад, поскольку силы покидали его и рука холодела всё сильнее и сильнее, – к родителям моим… в Дрездене… улица Фридрихштрассе…

– Дом назови, Конрад! – взмолился Алексей.

Но рыцарь прикрыл веки, вздохнул в последний раз, вытянулся и умер.

Алексей взвыл, как дикий зверь. В этом мире Конрад был его единственным близким человеком. А теперь его нет! И похоже, он вообще единственный из дружинников, кто уцелел.

Взяв руку убитого друга, Алексей хотел счесть молитву – кое-какие молитвы он знал наизусть. Однако на его глазах стали происходить странные вещи. Лицо Конрада стало бледнеть – как и его рука, которую держал Алексей, черты лица начали теряться. С телом происходила такая же метаморфоза. Алексей даже испугался, он никогда такого не видел. Внезапно тело исчезло. Минута – и нет его! Шлем есть, пропоротая копьём кольчуга есть, портки лежат на земле, заправленные в сапоги, – а тела нет.

У Алексея слёзы сразу высохли. Куда исчез его друг? Даже тела нет, хоронить нечего! Он сидел в недоумении, в прострации.

Сколько времени прошло, неизвестно. Пришёл в себя Алексей, когда услышал осторожные шаги сзади. Он вскочил, выхватил саблю из ножен и резко обернулся. Однако перед ним стоял один из монахов-ездовых. Увидев реакцию Алексея, он в испуге вскинул руки.

– Прости, брат, – повинился Алексей, – я думал – половец недобитый крадётся.

– А мы слушаем – звуков битвы не слыхать. Ефрем послал узнать, чем всё закончилось.

– Сам видишь… Все убиты, один я уцелел. Иди к Ефрему, пусть подводы выводят.

– Сделаю, – монах удалился.

Алексей прошёл по месту схватки. Одни убитые лежат едва ли не друг на друге. В бою – враги непримиримые, а теперь рядышком. Смерть примирила всех.

Из леса выехали телеги. Мечи монахи уже попрятали. Впереди шёл сам епископ. Он остановился, обвёл скорбным взором павших на поле боя русичей.

– Неуж все полегли?

– Половцы все, а из наших один я остался.

– Ох, беда какая! Что делать будем?

Ефрем явно растерялся. В первом же бою все защитники погибли, а один, как известно, в поле не воин. Кроме Алексея с ним осталось ещё три монаха.

– Наших похоронить бы надо, оружие собрать.

– Верно. Но не об этом я – это само собой. Как потом-то быть?

– Как и задумывалось, в Суздаль идти. Мы на половине пути почти. Что назад идти, что вперёд – риск одинаков.

– Так и порешим.

Монахи вместе с Алексеем обошли павших. Они снимали оружие, шлемы, кольчуги, складывали на телеги.

– Братии в монастыре всё пригодится, – заметил Ефрем.

Когда управились с железом, стали рыть братскую могилу – на подводе у монахов нашлась лопата. Рыли по очереди, до вечера. Половцев решили оставить на поле боя – будет чем волкам ночью поживиться, устроят пиршество. Хотя волки летом сыты, мертвечиной могут и побрезговать.

Своих же воинов павших снесли в могилу. Один из монахов подошёл к Алексею:

– Не пойму я что-то. Вроде одёжа есть, а тела нет. Как так?

– Это друг мой погиб, десятник, Конрад его звали. На моих руках умер. А потом на глазах истаял, как и не было его. Только вот одежда да кольчуга и остались.

– Чудеса! А веры он какой был?

– Католик, в Крестовый поход со мной вместе ходил. Да при чём тут вера? Он за князя в походы ходил, ноне жизнь отдал.

Монах удивлённо покрутил головой и пошёл к Ефрему. Он что-то ему говорил, показывая пальцем в сторону Алексея. Позже Ефрем сам подошёл к рыцарю.

– Или монах что-то не понял, или я. Расскажи, как тело твоего друга исчезло?

Алексей повторил то, что видел сам.

Ефрем задумался.

– Не иначе как Господь его к себе прибрал. Одно непонятно: Господь душу забирает, а тело – оно бренное, его земле предают. Неисповедимы пути твои, Господи! – Ефрем перекрестился и отошёл.

Убитых уложили в могилу. Ефрем прочитал молитву, монахи помогали ему, речитативом читая псалмы. Снова взялись за лопату.

Пока Алексей и двое монахов по очереди засыпали братскую могилу, самый молодой из иноков срубил берёзу и соорудил крест. Его потом и установили.

Монахи открыли небольшой бочонок красного вина – явно греческого, поскольку винограда Русь не знала.

– Помянем, по обычаю, павших воинов! Те, кто пал на поле бранном за Отчизну свою, попадают в рай.

Пригубили вино из кружек. Монахи порезали закуску: вяленую рыбу, лук, руками разломили на части лепёшки. Закусили и выпили ещё – за то, чтобы земля пухом была.

– Поехали! – первым сказал Ефрем.

– А лошадей? – подхватился Алексей. – Негоже такое добро бросать!

– Так нас же мало, как их гнать?

Алексей стал бегать по бранному полю, узды одной лошади привязывая к луке седла другой. Получилась некая живая цепочка из лошадей. Повод первой лошади он привязал к телеге.

Удалось собрать почти всех, за исключением нескольких половецких. Но те были совсем дикие и в руки не давались, отбегая. Однако когда обоз тронулся, побежали за ним – всё ж таки живому существу оставаться среди мёртвых тел было жутковато.

Караван из лошадей вытянулся на добрых две сотни метров.

Ехали до самой темноты и остановились на постой, когда узкой, малоезженой дороги не стало видно.

– Я лошадей пастись отпущу, – сказал Алексей.

Он снял с лошадей сёдла, удила, спутал поводьями ноги. Жалко скотину, она поесть хочет и отдохнуть.

Когда вернулся, монахи уже спали. На рогоже одной из повозок стояла кружка с вином, лежало нарезанное сало и лепёшка. И на том спасибо!

Алексей с аппетитом поел, выпил. Разостлал на земле конский потник, положил под голову седло, лёг и сразу уснул. Устал он, да и тяжёлых впечатлений накопилось много.

Около полуночи проснулся от уханья филина. Проснулись и монахи.

– Фу, дьявольское отродье! Спать только мешает! – выразил своё отношение к птице один из монахов.

Они спали под телегами – укрытием от вероятного дождя и утренней росы. Сам епископ устроился на телеге поверх рогожи и укрылся накидкой из овчины. Разумно, к утру прохладно будет. Алексей даже слегка позавидовал – под овчиной даже в мороз тепло.

Сон после пробуждения, вызванного криком филина, уже не шёл, и Алексей просто лежал, вспоминая Конрада. Хороший был парень, что говорить… Надо было просто больше общаться, и все дела. А теперь они вряд ли встретятся. Где он сейчас? Судьба, Бог, рок – или что там ещё распоряжается жизнью человеческой – мог его забросить назад, в воюющую с СССР Германию, а мог и в другое время. После некоторого размышления Алексей решил, что Конрад всё-таки не умер. Нет сомнения, что рану он получил смертельную, с такой не выживают. Но если бы он умер, как все, то осталось бы его тело. А его нет, истаяло, исчезло. Причём всё это он видел своими глазами. Или это знак ему свыше, что пора возвращаться, что его время вышло? А сколько же времени тогда прошло в его квартире? Вдруг на самом деле несколько лет? И законная жена его не знает, где искать своего мужа? И в каком статусе она сама – вдова, жена?

Алексей поднял глаза на луну. До полной луны, когда камень-артефакт приобретает силу, ещё далеко. Месяц недавно народился, ещё три недели впереди до полнолуния. А с другой стороны – это даже и хорошо. Он успеет довезти Ефрема до Суздаля, исполнит данное князю Мономаху слово, выполнит свой воинский долг. Хоть он и не рыцарь и никто его не посвящал, но честь свою сохранит: всё-таки офицер Российской армии, хоть и бывший. Решив так, он успокоился и уснул.

Разбудили его монахи. Они развели костёр, на треноге из сучьев подвесили котёл и стали варить кашу.

Уловив ароматный запах, идущий из котла, Алексей потянул носом и встал. Монахи показали ему, где они обнаружили ручей.

Умывшись и напившись воды, он пошёл собирать коней. За ночь лошади разбрелись по лугу, но, к его удивлению, по свисту, почти разбойничьему, прибежали все, даже половецкие. Впрочем, прибежали – не то слово, приковыляли на стреноженных ногах. Алексей сводил их к ручью напиться, потом снял путы и надел сёдла. Бросить хорошие сёдла на опушке леса ему совесть не позволяла – княжеское добро. Пусть Ефрем в Суздале сам распорядится, с него спрос будет.

Они похлебали каши деревянными ложками – у каждого своя была, и Алексей снова связал лошадей цепочкой.

– Готовы? – спросил Ефрем.

– Готовы, владыка.

– С Божьей помощью – в путь.

И чем дальше они ехали, тем всё глуше становились места. Дорога временами терялась в траве, но потом появлялась вновь. Местами по обе её стороны стоял глухой, непроходимый лес, чаща. И зверьё дорогу перебегало – зайцы, лисы, один раз даже лось на дорогу ступил. Постоял, посмотрел на людей и спокойно дальше пошёл. Не пуганное людьми зверьё. Даже Ефрем заметил:

– Должно, звериная ловля в сих местах знатная. Князя бы сюда, уж больно он охоч!

Алексей ехал на коне рядом с возком епископа.

– Полагаю, владыка, у князя сейчас других, более важных дел полно. То половцы, то княжеские усобицы.

– С усобицами Мономах покончить хочет. Письма он князьям написал и с гонцами отправил, съезд князей учинить думает.

Алексей говорил, а сам прислушивался, по сторонам глядел – не верещат ли сороки, выдавая присутствие чужого, не мелькнёт ли в просветах между деревьями всадник? Он один, и только и может, что задержать на несколько минут половцев, ежели нападут. Коли их немного будет да монахи помогут, против десятка противника устоять можно. Но ежели половцев будет больше – нет у обоза никаких шансов.

Через два дня обоз вышел к деревне вятичей. Они продолжали исповедовать язычество, поклонялись Перуну и прочим древним богам, но согласились дать кров и пищу за лошадь. Цена была высока, да трофейного половецкого коня не жаль. Так и отдали с седлом.

Хозяин обрадовался, не зная, что половецкие кони не приучены в повозке или с плугом ходить – только под седлом.

Потом деревни стали попадаться чаще – в одном дне пути. Стало легче: и переночевать можно, и провизию купить – да и путь укажут верный.

Так они добрались до реки Каменки. О том, что это именно Каменка, узнали от рыбака, сидящего в лодке.

– Монастырь? Так вам туда! – рыбак махнул рукой, указывая направление.

К вечеру обоз уже стоял перед деревянными воротами монастыря. Послушник сразу узнал Ефрема и отпер ворота.

Приведённые с обозом лошади заняли едва ли не половину двора. Часть лошадей – из княжеских – в конюшню определили, а половецких коней Ефрем и настоятель решили на торгу в Суздале продать и деньги на строительство пустить. А привезённое с собой оружие, щиты да брони снесли в оружейную комнату.

– Самим пригодится, – заключил настоятель.

Монастырь прикрывал Суздаль с юга, и, как и многие монастыри на Руси, служил крепостью, убежищем для селян в случае набегов вражеских.

Собственно, он ещё не был достроен. Стояли стены, монашеские кельи и трапезная с поварней, и всё из дерева, поскольку лесов вокруг полно, а вот с камнем – туго, ближайшие каменоломни аж на Оке.

Ефрем приехал, чтобы заложить фундамент для каменного храма. Он, как и настоятель монастыря, понимал, что дерево – материал недолговечный, гниёт, а хуже того – горит.

Врагов у монастыря было два – князья с их междоусобными войнами и половцы. И если русские князья старались не разрушать церкви и монастыри, то половцы, осознав, что не могут взять монастырь или город, зачастую его поджигали. Высушенное годами дерево занималось быстро, а потушить его было невозможно – немногочисленные колодцы вычерпывались за полчаса. Вот и оставались после половецких набегов лишь пепелища да обгорелые кости.

Следующим днём часть послушников увела половецких лошадей на торг в Суздаль, другие же рыли котлован под фундамент будущего храма – поистине сизифов труд! Кирками рыхлили землю, потом принимались работать лопатами и в ивовых корзинках выносили грунт. Тяжкая работа на многие месяцы!

Алексей постоял, посмотрел да и направился в монастырскую плотницкую – там послушники мастерили двери, ворота и деревянные кресты для тех же могил.

Алексей нашёл старшего и объяснил, что ему нужно. А хотел он сделать тачку – своего рода ящик с ручками и колесом. Грунт ведь быстрее и легче вывозить, с тачкой справится и один человек, а корзину вынуждены нести двое.

Плотники быстро соорудили тачку – работа несложная, а вместо настоящего колеса приспособили поперечный круг от бревна. Для первого раза получилось неказисто, да и тачка вышла тяжеловатой, но лиха беда – начало.

Алексей ухватился за ручки и выкатил тачку к котловану:

– Грузи!

Двое послушников быстро набросали в неё грунт, и Алексей покатил гружёную тачку на двор. Грунт обычно высыпали у дальней стены – там был небольшой уклон в сторону реки. Таким образом и двор заодно выравнивали. Обернулся он быстрее, чем послушники с корзиной, а груза взял вчетверо больше.

Послушники тут же обступили тачку. Немудрёное изделие, а труд облегчило и ускорило.

– Надо настоятелю сказать, пусть плотники таких побольше сделают!

Однако настоятель, заметив, что работа остановилась и все послушники столпились в одном месте, подошёл сам.

– Что стоим, братья?

– Тачку смотрим.

– Вот это? – удивился настоятель.

Алексей решил продемонстрировать. Он сам накидал в тачку грунт, а для сравнения насыпал его в ивовую корзину – её понесли двое послушников. Он же покатил тачку. Обернулся быстрее.

– Дельно! – одобрил настоятель. – Где видал такую?

– В Царьграде на строительстве, – соврал Алексей и тут же про себя подумал, что грех невелик и на пользу.

– Скажу плотникам, пусть сделают десятка два-три. Молодец, вовремя подсказал. Ты ведь с епископом Ефремом пришёл?

– С ним, десятник я Мономахов.

– Славно!

Настоятель со стройки сразу направился к плотникам, и через пару дней грунт уже не носили, а возили. А уж как послушники были довольны! Среди монастырской братии Алексей сразу стал известной личностью.

Каменное строительство – процесс долгий. Например, ещё до начала стройки в отдалении рылась яма, в которой гасилась известь. Её заливали водой, поскольку гаситься она должна была два-три года, и лишь потом становилась пригодной для растворов каменной кладки. Раствор требовался крепкий, и кроме извести добавляли мытый речной песок и куриные яйца. Яиц требовалось много, и по просьбе монахов селяне несли их со всей округи. Зато каменная кладка становилась прочной, почти монолитной, и стояла веками.

У каждого монаха было своё послушание. Одни рыли землю, другие рыбачили – ведь монахов надо было кормить; третьи расписывали иконы. Иные в мастерских лили медные или серебряные нательные кресты. Их потом освящали и продавали в церквях – всё доход монастырю. Деньги были нужны для покупки провизии, приобретения стройматериалов да того же сукна для облачения.

Чтобы не сидеть сиднем, Алексей активно участвовал в жизни монастыря. С послушниками он ездил в лес – пилил строевые сосны и тянул на лошадях хлысты, в иные дни с рыбаками закидывал сети, по просьбе настоятеля иногда учил послушников оружному бою. Да и зазорно было бы сидеть сложа руки, когда вокруг кипела пусть и невидимая чужим, мирянам, жизнь.

День шёл за днём, неделя за неделей. По ночам становилось прохладно, трава и листья на деревьях стали увядать – подступала осень.

Алексей всё порывался спросить Ефрема, с которым иногда виделись на службе в храме – когда же в обратный путь? Всё-таки Ефрем – епископ, у него своя паства в Переяславе. Но это его дела, а вот сопровождать по осени, в распутицу да в одиночку – это напрягало, путь дальний и небезопасный. Правда, уже налегке, без денег, а стало быть – и без телеги. Ефрем и сам осознавал, что сильно подзадержался, но одно происшествие задержало и самого Алексея.

Ефрем уже отдал приказание своим монахам готовиться к отъезду – собирать харчи и подковывать лошадей. Возвращаться назад собирались верхами – так быстрее и безопаснее. Да и если дожди в пути застанут, лошадь по стерне, по лугу пройдёт, а вот телега застрянет.

До намеченного отъезда оставалось два дня, когда послушники позвали Алексея с собой на лесоповал. Он согласился: и польза монастырю будет, и физическую форму поддержать можно.

Лес был недалеко от монастыря – не больше половины версты. Глухой, местами непроходимый из-за завалов. Упавшие от старости или от сильного ветра деревья зарастали кустарниками. Пробраться через такие завалы ни конному, ни пешему возможности не было, и монахи, вырубая лес, имели двоякую цель – и брёвна для строительства заиметь, и землю под пашню вблизи монастыря очистить.

Они взяли несколько лошадей с волокушами, фактически это были две длинные оглоблины. На них комлем укладывали хлыст сваленного дерева, привязывали к волокуше, и лошадь волокла его по земле – уж больно бревно тяжёлое да длинное, ни одна телега не выдержит.

Послушники, как и Алексей, шли с топорами за поясом. Пока дерево в обхват свалишь – семь потов сойдёт.

Помолившись, они принялись за работу, бодро застучали топорами. Вот уже одна сосна рухнула, другая… Для строительства сосна – самая подходящее дерево. Ствол ровный, очисти его от веток и коры – получишь готовое бревно. Дуб покрепче будет, от сырости он только прочность набирает, да зачастую крив, а уж как тяжёл – не приведи Господь! Зато ворота из него крепкие – что железные.

За работой они подобрались к завалу. Но завал лесной – неплохое убежище для зверей диких. Начало осени, у кабанов пополнение, а на защиту своего зверёныша любая мать кинется.

Так сейчас и получилось. Пока монахи деревья поодаль рубили, кабанье семейство притихло, пряталось, а как послушники вплотную подошли, кабаны на них набросились.

Первым из-под завала выскочил кабан-секач. Здоровенный, клыки – в палец, как не больше – из пасти торчат, шерстью оброс. Силён вепрь: шкура – что броня, маленькие глазки, красные от злости. Он выскочил из-под завала и стремглав бросился на людей. Никто и понять ничего не успел.

Ближайшего к нему послушника кабан ударил клыком в бедро, сбив с ног. Послушник стоял спиной к секачу, опасности не видел и увернуться не успел. Развернувшись, кабан набросился на раненого, нанеся ему ещё более ужасные раны клыками.

Монахи оцепенели от внезапности, от кошмара происходящего, но и оружия у них подходящего не было. Плотницкий топор на короткой ручке – больше инструмент, чем оружие.

Оценив опасность, первым на выручку бросился Алексей.

Секач, почуяв человека сзади, перестал терзать раненого и развернулся. Алексей увидел крупную голову, морду в крови и щетину, вставшую дыбом на загривке.

Секач сразу кинулся в атаку.

В последний момент Алексей чудом увернулся и успел нанести удар топором. Только удар вышел скользящим, он лишь немного распорол ногу зверю.

Алексей бросился в сторону, уводя секача от раненого.

Описав полукруг, кабан вновь бросился на обидчика, однако рыцарь успел заскочить за ствол дерева и снова ударил кабана топором. На этот раз получилось удачнее, и он распорол зверю бок, сразу окрасившийся кровью. Но Алексею никак не удавалось нанести кабану удар в жизненно важный орган.

Кабан нападал и, как торпеда, проскакивал мимо. Вот только раненый зверь вдвойне опасен.

Секач развернулся и остановился в десятке метров, уставившись на Алексея злобными глазами. Потом хрюкнул и в очередной раз бросился на человека.

Алексей в последний миг успел повернуться боком – кабан только штанину распорол – и ударил его топором по спине, угодив по крестцу. Кабан завизжал от боли и закрутился почти на месте.

Алексей зажал в руке топор и, когда секач налетел в прыжке, ударил его изо всей силы по голове. Практически одновременно левую ногу его пронзила острая боль. Неужели он промахнулся? Посмотреть вниз хватило сил.

Кабан – огромный, страшный, с разрубленной головой – валялся у его ног и дёргался в агонии. Из ноги же Алексея был вырван кусок мышц, и из раны обильно текла кровь.

В ушах зашумело, голова закружилась. Алексей попытался опереться на дерево, но рука провалилась в пустоту, силы покинули его, и он упал.

Пришёл в себя Алексей уже тогда, когда монахи заносили его на монастырский двор. Его раскачивало, как на волнах, и тошнило.

Четверо монахов несли его на кафтане, особым образом положенном на жерди.

Увидев процессию, подбежали со стройки послушники. Они столпились вокруг Алексея, он сквозь забытьё услышал:

– Быстрее несите его в келью, к Захару! Он лекарь, раны исцеляет. – И он снова впал в беспамятство.

Сколько времени прошло, он и сам толком не знал, но пришёл в себя Алексей от разговора рядом. Не открывая глаз, прислушался. Говорили на латыни, чтобы он не понял. Ему стало смешно – латынь он знал не хуже русского или греческого: годы, проведённые в Византии, не пропали даром.

– Как его состояние?

– Кровь я остановил, теперь Господу молиться надо, чтобы антонов огонь не приключился.

– Молитву всей братией возносим. Как думаешь, поправится?