Свиток Всевластия Чепурина Мария
– Вот именно! Извольте перейти к сути! Каким образом вы ее уморили?
– Я еще раз повторяю, что невиновен! Полагаю, что вы, господа, как просвещенные люди, вполне разделяете точку зрения, что никто не считается виноватым, покуда его вина не доказана!.. Итак, мадам залезла в ванну. Я велел ей совершить несколько погружений, прямо до шеи, произнося между тем необходимые заклинания. После того как вода пропиталась магическими флюидами, я стал зачерпывать ее из ванны и орошать голову доброй женщины, ибо это самая важная часть нашего тела, в коей заключен разум, а поскольку посвящение в наш орден имеет определенное сходство с крещением…
– Одним словом, вы устроили купание! Понятно, – вновь вмешался д’Эрикур. – А дальше что?
– Через несколько минут мадам почувствовала головокружение. Увы, я не придал значения этому факту! Мало ли от чего у престарелых особ кружится голова… Мадам приписывала это температуре воды, но я был склонен опасаться, что она может замерзнуть, простудиться… Головокружение происходит от погружения в высшие сферы, ответил я. Душа приятно удивлена встречей с тонкими сущностями, отсюда такой эффект… О-хо-хо! Видимо, я ошибся. Но кто же мог подумать, что здоровье этой особы настолько хрупкое…
– Неужели она умерла всего лишь от перегрева?! – воскликнул Помье.
– Осмелюсь признаться, нет. Поскольку, как уже было сказано, мадам за то краткое время, что мы были знакомы, успела полюбить меня и мы стали друг другу как родные…
– Иначе говоря, вы ее облапошили и желали теперь закрепить успех! – сказал литератор.
– Как вам будет угодно. – Кавальон изобразил на лице презрение. – Так или иначе, посвящение в наш алхимический орден предполагало еще одну составляющую, от которой я не был намерен отказываться. Я разделся и залез в ванну к мадам.
– Вот так оборот! – Виконт присвистнул. – Я бы, пожалуй, не удивился, если бы вы на ней и женились. От вас, Кавальон, всякого ожидать можно!
– Церковный брак – это пустяк и суета по сравнению с настоящим братско-сестринским единением на тонком уровне… даже если со стороны оно и выглядит как обычное отправление земных потребностей… Великий Демиург, ведь я не знал, что мадам противопоказано волноваться!
– Она умерла в ваших объятиях?!
– К счастью, нет. Но стоило мне пойти в атаку, как мадам закричала, что у нее болит сердце… а потом и вся левая сторона. Я пытался успокоить ее ласками. Не вышло. Тут мне стало страшно. Ритуал пришлось прервать. Я выбрался из ванны. Мадам последовала за мной и… Тут уж не знаю, что случилось. То ли сердце было виновато, то ли головокружение… то ли она просто поскользнулась… Одним словом, я услышал грохот за спиной, а когда обернулся, она была на полу… и больше не приходила в себя.
– И вы сбежали! – констатировал Помье.
Впрочем, сам он поступил бы точно так же.
– Даже не попытались послать за доктором! – осуждающе добавил виконт.
– Когда я уходил, мадам уже не дышала. Да и потом, посмотрел бы я на вас, окажись вы на моем месте!
Д’Эрикур недоверчиво хмыкнул:
– Раз уж сегодня у нас день откровений, то не будете ли вы, месье Кавальон-Ходецкий-Иоанн-Вейсгаупт-Иктотамеще, открыть нам заодно и свое подлинное имя?
– Вот именно! Кто вы?! – воскликнул Помье. – Как ваша настоящая фамилия?!
– Да Кавальон я и есть, – отозвался алхимик. – Стефан Кавальон, из лиможских мещан, выпускник семинарии, бывший монах. Уверяю вас, друзья, в моей биографии нет ничего особенного!
– Но вы же уверяли, будто это псевдоним! – сказал виконт.
– Но разве вы не знаете, что лучший способ утаить нечто – выставить его напоказ? – пожал плечами субъект с заурядной историей.
Прошло три недели. Первая декада июля уже успела подойти к концу, Национальное собрание – переименоваться в Учредительное, а охотники за свитком – надоесть друг другу, прежде чем суд по делу о наследстве Жерминьяков вынес решение. Девятого июля Кавальон, Помье и д’Эрикур узнали, что особняк на улице Кенкампуа отошел родственникам Софи по отцовской линии. Следующим же утром они выехали в Париж.
Всю дорогу троица молчала. Что касается Люсьена, то он беспрестанно думал о том, с чем они явятся к наследникам Софи, что им скажут, каким образом получат шкатулку, получат ли вообще, а главное – как будут потом делить ее. Помье не сомневался, что аналогичными мыслями были заняты головы обоих его попутчиков.
Париж оказался еще более жарким, чем тогда, когда они его оставили, – и в смысле температуры, и в смысле политической обстановки. На лицах граждан читалось беспокойство, тут и там вспыхивали драки, участники которых осыпали друг друга немыслимыми обвинениями, многие лавки позакрывались. У тех, что работали, собирались любители новостей: прямо на улице они вслух читали газеты и фельетоны, а потом озабоченно обсуждали их. Из обрывков речей, доносившихся до литератора, можно было сделать вывод, что какие-то сатанинские силы желают стереть Париж с лица земли, перерезать всех его жителей, а затем воцариться над выжженной пустыней.
Впрочем, больше всего поразили Помье не эти дикие сплетни, подобные которым ему не раз уже приходилось слышать. Взгляд писателя невольно останавливался на иностранных мундирах солдат, наводнивших столицу. Откуда тут эти армии? Уж не сдан ли город неприятелю? Или, может, целой коалиции вражеских войск?
Троица въехала в Париж с юго-запада. Проезжая мимо расположенного на окраине столицы Марсова поля, охотники за свитком с удивлением обнаружили, что этот бывший плац военной школы превратился в место дислокации какого-то заграничного войска. Расположившиеся на поле драгуны свысока посматривали на спешащих мимо французов. Мрачные жерла чужих пушек были направлены на Латинский квартал.
– Что бы это могло значить? – спросил виконт.
– Думаю, ничего хорошего, – отозвался алхимик.
Заниматься выяснением было некогда. Не тратя времени попусту, д’Эрикур, Кавальон и Помье поспешили на улицу Кенкампуа.
Знакомый всем троим особняк, с которым теперь было связано столько воспоминаний, больше не был опечатан и охраняем. Не представляя, что ждет их внутри, охотники за свитком решили нанести визит без всякого промедления.
– Но сначала, – сказал виконт, – каждый из нас должен принести клятву: не интриговать против остальных, не обманывать, не пытаться завладеть шкатулкой и манускриптом бесчестным способом. Раз уж мы решили объединиться, так пойдем же вместе до конца! Если нам сегодня или завтра посчастливится, вопрос обладания всевластием решит жребий.
– Идет, – сказал алхимик.
– Только пускай тот, кому повезет завладеть палестинским свитком, поклянется не употреблять свою могущество во вред двоим оставшимся и, сверх того, обязуется отблагодарить их за помощь, – сказал писатель.
– Клянусь! – произнес Кавальон.
– Клянусь! – произнес Помье.
– Клянусь, – произнес д’Эрикур и взялся за дверной молоток.
Отворила им незнакомая жещина с заплаканными глазами.
– Сударь? – спросила она удивленно.
– Мое имя – д’Эрикур, – сказал виконт. – Прошу прощения, что явился, не будучи званым и не предупредив о своем визите. Однако думаю, что мне, как жениху бедной Софи (царство ей небесное!), можно рассчитывать на некотое снисхождение.
– Д’Эрикур… Ах да! Друг Собрания. Я слышала. Мне известно, что опекуны бедной девочки не одобряли ее выбор. Но теперь, кажется, не время для ссор. Это ужасная потеря для всех нас. Я могла бы предложить вам, сударь, стать другом этого дома, но не могу. Мы с семьей не станем жить в этом несчастном особняке, откуда одна за другой отошли в иной мир бабушка и внучка. Здесь все слишком напоминает о смерти. Поэтому мы решили выставить дом на торги. Имущество уже распродается…
– Распродается?! – вырвалось у Кавальона.
– И много уже ушло?! – добавил Помье.
– Мадам, извините, что я не представил своих друзей, и за их несдержанность. Они только что с дилижанса, очень устали, поэтому иногда забываются, – элегантно сгладил ситуацию д’Эрикур. – Это Кавальон, это Помье. Оба защитники прав человека и лучшие подданные Его Величества… Впрочем, я осмелюсь присоединиться к их вопросу: много ли уже продано?
– Но почему это вас так волнует?!
– Видите ли… Софи была главной любовью моей жизни… И некоторые вещи из ее дома… напоминают мне о днях нашего короткого счастья. Мне бы не хотелось, чтобы они оказались в чужих руках. Если это возможно…
– Вы хотите что-нибудь купить? Ну разумеется! Весь дом в вашем распоряжении!
«Весь дом в вашем распоряжении!» Сколько бы отдал Помье, чтобы услышать эти слова раньше! Чем бы только не пожертвовал любой из них ради подобных слов за несколько месяцев до того!
Охотники за свитком, еле дыша от волнения, прошли по анфиладе комнат. Повсюду были следы разрухи, признаки скорых торгов, свидетельства того, что дом не жилой, даже если под его крышей кто-нибудь и ночует. Ковры лежали свернутыми в трубы, кровати стояли незастеленными, новые «римские» стулья пирамидой громоздились в углу рядом с потертыми лиловыми креслицами в рокайльном стиле. Некоторые комнаты уже пустовали: в них не было ничего, кроме выцветших жеманных обоев и устаревшей лепнины на потолках.
Покои Софи изменились с тех пор, как Помье, имевший глупость влезть сюда, был принят за оборотня и окружен толпой женщин. Исчезли и «античная» картина, и каминный экран, и Дидро, и множество других безделушек, помещавшихся на каминной полке и туалетном столике. На заправленную постель кто-то вывалил множество платьев из гардероба. Ящики комода были выдвинуты. Взгляд Помье машинально устремился к их содержимому… но инкрустированной раковинами шкатулки там не было.
Троица разбрелась по покоям умершей девушки. Помье мог ручаться, что каждому из них в этот миг хотелось перевернуть вверх дном все комнаты, разрыть все шкафы, учинить настоящий обыск, наброситься на вещи так, как набрасывается молодой муж на свою еще неизведанную супругу… Но, подобно этой супруге, каждый из охотников испытывал смущение – перед хозяйкой, перед товарищами, перед памятью бедной мадемуазель… и даже перед самой возможностью обыскать, открывшейся так неожиданно, что в нее до сих пор не верилось.
– Сударыня, – решился наконец виконт, – где-то здесь у моей невесты была шкатулка, инкрустированная раковинами. Эта вещь, равно как и ее содержимое, весьма памятны и важны для меня. Если бы было возможно…
– Шкатулка? Ах да! Вспоминаю! Только вчера сюда приходил маркиз де Монгри, и она ему приглянулась.
– Шкатулка уже продана?! – в ужасе возопил Помье.
– Вы можете дать нам адрес этого господина? – спросил Кавальон, сохраняя внешнюю холодность.
– В этом нет нужды, – сказал виконт. – С маркизом я знаком. И мне известно, где он живет.
Маркиз де Монгри жил на улице Эльзевир. Ему было сорок три года, он разъехался с женой, занимался химией, пропагандировал хлеб из картофеля и прививки от оспы, любил свежие устрицы, был лучшим в квартале Марэ фехтовальщиком и имел обширные связи при дворе. Многие королевские министры были его друзьми, так что поговаривали, будто маркиз оказывает влияние на политику.
– Ба! Д’Эрикур! – закричал он, распахивая объятия. – Весь свет уже считает вас покойником! Что же это такое?! Вы боретесь за свободу, рискуете жизнью, вдохновляете наших депутатов, а потом исчезаете на три недели… чтобы вот так, без предупреждения, появиться у меня на пороге! Право, тут что-то не так!
– Вы правы, сударь, – улыбнулся д’Эрикур. – Мне никогда еще не приходилось оказываться в ситуации, подобной теперешней. Я скрывался.
– Как?! Скрывались? От кого же?
– От врагов свободы. На меня снова было устроено покушение.
– О, мой Бог! Я должен был догадаться! – сказал маркиз. – Почему Собрание так и не удосужилось выделить вам охрану?!
– Невозможно приставить охрану ко всем просвещенным людям, – кротко отозвался д’Эрикур. – В прошлый раз мою участь разделил месье Кавальон…
Алхимик поклонился.
– …Теперь же еще один мой друг едва не погиб из-за козней врагов Просвещения. Позвольте представить: Помье, литератор.
Помье, как умел, изобразил аристократическое приветствие.
– Какой ужас, виконт! Я сегодня же напишу в Версаль! Буду настаивать, чтоб они там тщательно расследовали это дело! Куда это годится, черт возьми?! В восемнадцатом веке во Франции, самой просвещенной стране мира, царят нравы Оттоманской империи! Отравления, интриги, покушения… Какой прок в революции, какой прок в Учредительном собрании, спрашиваю я, если у нас творится подобное?.. Впрочем… Можно ли ожидать чего-то иного в государстве, чей король, опасаясь собственного народа, вводит в столицу чужие войска?..
– Так эти солдаты находятся тут по велению Его Величества?
– А мы-то понять не могли, откуда они взялись!
– Увы, господа! Вы видели полки, которые Людовик позаимствовал у своих заграничных родственников, чтобы обороняться от парижан! Разумеется, сам он это отрицает, говоря, что солдаты призваны едва ли не охранять депутатов, что они будут отправлены восвояси, как только в столице утихнут волнения и болтуны из Пале-Рояля прекратят мутить воду… Может, это и так, господа. Может, у государя были и добрые намерения. Но ведь надо же чувствовать обстановку! Надо же соотноситься с общественным мнением, в конце концов! Народ считает, что король не доверяет ему. С какой стати тогда народ будет доверять королю? В толпе говорят, что войска пришли перебить депутатов и всех, кто приветствует революцию. Можно ли было ожидать иной реакции, господа?! В Париже вот-вот вспыхнет бунт, вот что я вам скажу! Бунт – и революция тогда коту под хвост! Если чернь устроит беспорядки, Учредительное собрание окажется бессильно! Самые лучшие намерения, самые просвещенные нравы – ничто по сравнению с ужасом гражданской войны!
– Вы сгущаете краски, – сказал Кавальон.
– Уверен, что все образуется, – поддержал его литератор.
– Интуиция подсказывает мне, что кровопролития удастся избежать и уже через год мы будем жить под сенью новых законов, в стране, свободной от пережитков и злоупотреблений! – провозгласил д’Эрикур.
– Что ж, было бы отрадно, если бы мое предсказание не сбылось, – рассудил маркиз. – Однако не отобедать ли нам, друзья? Мой повар приготовил замечательных куропаток, а разделить трапезу с героями революции, рискнувшими жизнью ради свободы, было бы истинной честью!
«Вот я и в герои революции угодил! – подумал Помье. – Чего только не бывает в этой безумной жизни! Интересно, что сказала бы Тереза, узнай она, что жила не просто с неудачливым писателем, а с важной исторической фигурой!.. Бедная Тереза, где-то она нынче?.. И жива ли… Впрочем, даже если умерла, это не повод отказаться от обеда».
Маркиз и его гости переместились в столовую. Писатель, взволнованный продажей шкатулки и близостью ее нового обладателя, так накинулся на обед, что сам себе удивился, непривычная ситуация сделала его невероятно прожорливым. На Кавальона, судя по всему, та же история действовала противоположным образом: алхимик отщипывал крошечные кусочки от пирога, клал их в рот и глотал с таким усилием, словно они не пролезали в его горло. Виконт сохранял самообладание. Он вел светскую беседу, какая полагается в знатном доме, но заговорить об инкрустированной шкатулке никак не решался.
«Уж не сговорились ли эти аристократы? – думал Помье. – Уж не водят ли они меня и Кавальона за нос? Может быть, не ждать, когда они наговорятся, а спросить об инкрустированной шкатулке напрямик?» Несколько раз литератор пытался вмешаться в беседу виконта с маркизом, но смущение, нежелание перебить чужую речь и суровые взгляды товарищей не давали этого сделать.
Напряжение длилось до тех пор, пока в столовой не появился слуга:
– Господин маркиз! Прошу прощения!
– Что случилось?
– Письмо из Версаля. Ваша милость ведь просили докладывать о письмах незамедлительно…
– Политические новости? – спросил д’Эрикур.
– Сейчас узнаем.
Де Монгри сорвал печать, раскрыл письмо, пробежал глазами… и глубоко вздохнул.
– Господа! – сказал он. – Боюсь, что разговоры о победе революции во Франции были преждевеменны! Кажется, мы обманулись. Решающая битва еще впереди…
– Его Величество распускает Учредительное собрание?! – вырвалось у Помье.
– Пока что нет. Но, судя по всему, это не за горами. Король отправляет в отставку Неккера, генерального контролера финансов.
– Но ведь это один из самых прогрессивных людей в правительстве! – воскликнул виконт.
– И в народе его обожают, – добавил алхимик.
– Вот именно, господа! Похоже, Его Величество снова решил бросить вызов Собранию, а заодно своему народу. Но какова формулировка! Только послушайте: «за чрезмерную снисходительность к Генеральным Штатам»!
– Это же прямой вызов!
– Вот именно! Вызов всей просвещенной публике! И хуже того – вызов толпе! Вы слышали, что было двадцать третьего июня? Жители Версаля вообразили, что раз Неккер не присутствовал на королевском заседании Штатов, то его увольняют! Какой шум тогда поднялся! Орущая толпа окружила дворец Его Величества… не только окружила, даже проникла внутрь! Говорят, бесштанники были готовы ворваться чуть ли не в королевскую спальню, лишь бы им вернули их Неккера, их благодетеля!
– И это только слух! А что будет, когда Неккеру действительно прикажут покинуть Версаль?!
– Пока что об отставке знаем только мы с вами… но когда весть дойдет до народа Парижа…
– Тем более сейчас, когда цены на хлеб снова поползли вверх!
– Нужно отговорить короля! – закричал виконт. – Нужно объяснить ему, что война с Генеральными Штатами, война с собственным народом губительна и для него, и для Франции! Быть может, еще есть способ вернуть Неккера?! Ведь король желает блага государству! Должен же он понимать, что основа этого блага и дальнейших реформ – это гражданский мир!
– Боюсь, что королева и придворные убедили его в обратном, – вздохнул маркиз. – Но вы правы, мой друг. Если у нас есть хоть малейший шанс помочь государству избежать народного возмущения и войны Собрания с государем, им следует воспользоваться. Я немедленно напишу своим высокопоставленным друзьям в Версаль… и потребую гонца скакать во весь опор! Алексис, принесите мне письменный прибор!
Слуга удалился.
Д’Эрикур поглядел на лежащее на столе письмо и о чем-то задумался. «Выбирает момент!» – понял писатель. И оказался прав.
– К слову, о письмах… – вкрадчиво произнес виконт. – Я теперь послания от важнейших корреспондентов храню в специальной шкатулке. Знаете, очень удобно! Этакая шкатулочка, довольно большая, прошлого века. Купил ее месяц назад. Оказывается, старинные вещицы могут быть так милы!
– Вот так совпадение! – воскликнул де Монгри. – Я тоже только вчера сделался обладателем одной старинной шкатулки! Купил ее у наследников вашей невесты… Ах, виконт, как тяжело произносить такие слова! Она ведь была совсем юной, готовилась к свадьбе… И вы, должно быть, до сих пор не смирились с этой потерей!
– Увы, так и есть… Но, быть может, вы позволите взглянуть на ваше приобретение? Мне так хотелось бы прикоснуться к вещице, которая помнит прикосновение бедняжки Софи…
– О, конечно! – И маркиз повернулся к слуге, только что доставившему письменные принадлежности: – Алексис, пожалуйста, принесите нам шкатулку из моего кабинета!
Следующие несколько минут показались Помье вечностью. Кавальон ерзал на стуле. Д’Эрикур едва дышал и весь был бледен.
…Наконец ее внесли.
Ее!
Помье не верил собственным глазам.
Шкатулка, много сотен лет хранившая сокровище тамплиеров, была перед ним!
Она оказалась довольно большой: фут в длину, полфута в ширину. Кусочки раковин покрывали всю поверхность шкатулки. На ее крышке безвестный художник выложил перламутровую мозаику, в которой Помье мгновенно признал восточный (вероятнее всего, палестинский) узор.
Стоило шкатулке оказаться в руках виконта, как писатель и алхимик, не сговариваясь, метнулись к нему и встали по обе стороны от его стула. Д’Эрикур дрожащими руками открыл заветный ларец… и все присутствующие смогли лицезреть его голубую бархатную обивку.
– А где?.. – вырвалось у писателя.
Шкатулка была пуста.
– Что-то не так? – удивился маркиз, глядя на вытянувшиеся физиономии своих гостей.
– Месье… Монгри… – пробормотал д’Эрикур. – По моим сведениями… в шкатулке должна была находиться некая вещь…
– Но какая?
– Один… документ.
– Уверяю вас, господа, я купил этот ларчик совершенно пустым! – пожал плечами маркиз. – Вероятно, вы что-то путаете!
– Может быть, документ вытащил продавец?
– Я обнаружил шкатулку пустой и покрытой пылью. Думаю, после смерти мадемуазель никто к ее вещам не прикасался! Если вам интересно, я приобрел у ее наследников еще кое-какие книги…
– Уж не обманываете ли вы нас?! – воскликнул Помье.
– Вы забываетесь, сударь! – ответил маркиз. – То, что вы друг господина виконта и приверженец Просвещения, еще не дает вам права…
– Простите моего друга, – пролепетал раздавленный д’Эрикур.
– Забудем, – сказал де Монгри. – А теперь за перо! Я должен употребить все свое влияние… Алексис!
Маркиз положил письмо из Версаля в инкрустированную раковинами шкатулку и велел отнести ее обратно в свой кабинет.
20
– Кидай! – закричала Тереза.
В руки ей упала инкрустированная раковинами шкатулка. Через несколько мгновений грохнулся на землю Дени. Он быстро вскочил на ноги и вместе с сестрой припустил прочь от особняка на улице Эльзевир.
– Бросили! Канальи!!! – послышался за спиной голос Жака.
Тереза на бегу обернулась и сквозь темноту разглядела, как за высокой оградой, через которую только что перелез младший брат, хозяин дома собственноручно выкручивает руки старшему. Что и говорить, не повезло бедняге! Но на войне как на войне. Зазевался – сам виноват. Не возвращаться же за ним, не ставить же под угрозу еще и свое собственное благополучие! Тем более тогда, когда шкатулка уже в руках…
Путь от Эльзевир до Шарантон был неблизкий. Несколько раз Дени и Тереза едва не попались в лапы ночным патрулям. В какой-то момент они, запыхавшиеся, даже умудрились заблудиться в родном городе. Но Троншары не были бы Троншарами, если бы в конце концов, пусть не в полном составе, пусть пережив приключения, не добрались до дому с победой… то есть с заветной шкатулкой.
На рассвете, около пяти часов утра, не зажигая свечей, чтобы не вызвать подозрения у соседей, они наконец открыли ларец, для похищения которого понадобилось приложить столько усилий. Бывшая прачка боялась, что заклинание кто-то успел вытащить до них… или что оно – чем черт не шутит! – вообще не существовало. Но нет. Бумага была здесь. Правда, сложенная вчетверо, не свиток… но разве следует верить во все легенды так уж буквально?
Дени повертел заклинание в руках. Для того чтобы прочитать его, не помешало бы зажечь свет, но какой смысл? И для брата, и для сестры покрывавшие бумагу буквы были лишь бессмысленными закорючками.
– Как же мы теперь прочитаем его без Жака? – мрачно спросил Дени.
– Не беспокойся! – Тереза уже продумала этот вопрос. – Найдем какого-нибудь грамотного человека и попросим его разок-другой произнести написанные тут слова, а потом выучим их наизусть. Заклинание-то ведь действует только в одном месте, да и то если сказать его трижды.
– А… Ну да… Получается, что так… – Младший брат почесал в затылке. – Только ведь мы все равно еще не знаем, где его надо произносить, это чертово заклинание… Как там говорилось? В столице столиц в царском дворце под сенью веры?.. Поди-ка сообрази, что это за местечко! Может, мы вообще зря сперли эту штуку и пожертвовали Жаком…
– А ну-ка, не раскисай! Неужели ты думаешь, мы глупее тех важных господ, которые столько времени гонялись за этим ларчиком? Я уже, кажется, почти догадалась, где действует эта формула!
– Да ну? Говори!
– Сам подумай. О каком городе может быть сказано «столица столиц»? О Лиможе? Об Орлеане? Или все-таки о Париже?
– Но есть же еще Лондон… – неуверенно произнес любитель часов.
– Лондон в Англии, дубина! Там же живут одни англичане! Разве можно считать город этих тварей нормальной столицей! Говорят, у них там нету ни деревьев, ни рек, ни гор, ни Комической оперы! Разве наш Париж сравнится с каким-то там Лондоном, которого ты даже никогда не видел?!
– Париж так Париж… А какой тогда царский дворец? Тюильри? Или Лувр? Так ведь нас туда ни за что не пропустят, сестрица…
– Волшебная точка не может располагаться в таком месте, куда заказан вход всем, кроме короля и придворных! Разве это было бы по-честному?! Да в подсказке и не говорится ни про Лувр, ни про Тюильри! Там сказано: «царский дворец»! Соображаешь?
– Пале-Рояль?
– Вот именно, братишка! Пале-Рояль означает «царский дворец», но на самом-то деле это парк с игорными домами и кофейнями, куда может прийти любой! Уверена, речь идет именно о нашем Пале-Рояле! В помещении под номером девяносто там находится кафе «Фуа», то есть кафе Веры…
– Разве Фуа это не фамилия его хозяина?
– Да какая разница?! «Фуа» – это «Вера», а значит, находиться в этом кафе все равно что быть под сенью веры!
– Умная ты! – удивился Дени.
– Ну так я же Троншар! – улыбнулась Тереза.
– Ага. Давай спать.
Брат с сестрой улеглись. Время сна уже было пропущено, за окнами становилось все светлее, а кроме того, каждый из двоих немного опасался, как бы другой не обокрал его, чтобы стать единственным обладателем заклинания. В общем, уснуть они не могли, все ворочались и ворочались.
– Ты не спишь? – спросила полчаса спустя Тереза.
– Не-а.
– И я тоже… Слушай, Дени! Мы тут все гонялись за всевластием… А что бы ты себе заказал, если бы получил его?
– Ну… Пожалуй, я хотел бы славы.
– Славы?
– Да. Хотел бы стать уважаемым человеком. Чтобы мне кланялись. Чтобы, завидев меня, издали снимали шляпы. Чтобы говорили: «Сам Дени Троншар, подумать только!» Вот чего бы мне хотелось, сестрица. Правда, я еще не решил, какой именно славы себе пожелать, и какой пост стоило бы заполучить… Может быть, архиепископа. Или дворянина. Или генерала. Или судьи…
– Хороший судья получился бы из нашего Жака, – неожиданно сказала Тереза.
– Это уж точно! Бьюсь об заклад, он мечтает о власти! О том, чтобы стать важной исторической фигурой! Что Жак любит больше всего, так это распоряжаться человеческими судьбами! Как-то теперь распорядятся его собственной… повесят, наверно.
Тереза вздохнула.
– Может, свиток еще поможет нам спасти его, а, сестричка? – спросил Дени.
– Дай-то Бог.
– А сама ты о чем мечтаешь?
– Я-то? О малом… Хотя и о многом одновременно… С одной стороны, если бы я вышла замуж за доброго человека да если бы мой ребеночек родился здоровым, больше бы мне ничего и не надо было. А с другой, я хочу отомстить…
– Но кому?
– Всем этим господам, которым я кланялась столько лет, на которых я гнула спину! Хочу, чтобы эти раззолоченные животы тоже узнали, каково это – когда ты голодаешь, когда делаешься развалиной к тридцати годам, когда тебя даже не удостаивают взглядом только из-за того, что ты родилась на чердаке, а не в замке!..
– Подожди чуток, – сказал Дени. – Вот малось отдохнем и сразу отправимся в кафе «Фуа»! Прочитаем там заклинание, сделаемся всевластными и уже завтра бывшие господа станут нашими слугами!
Проснулись Дени и Тереза к полудню. Первым делом проверили, на месте ли заклинание, не украл ли кто их добычу. Все было в порядке: бумажка по-прежнему покоилась в своем инкрустированном раковинами вместилище. Не тратя времени на умывание и на завтрак, они быстро оделись и бросились в Пале-Рояль. Заклинание лежало у Терезы за корсажем, а Дени на всякий случай держал ее всю дорогу за руку.
Пале-Рояль, как всегда, бурлил. Фланирующие по аллеям щеголи обсуждали последние новости с дамами легкого поведения. Арендаторы недорогих раскладных стульчиков, позволявших удобно расположиться возле украшавшего центр парка фонтана, вслух читали памфлеты. Кучка безумцев, собравшихся возле облюбованной голубями статуи обнаженного юноши, вырабатывала план налогообложения дворянства. Бедно одетые женщины раздавали прокламации. Из кафе «Корацца» доносились звуки бьющейся посуды. Из кафе «Де Шартр» – пение гимна, прославляющего французскую корону. Из кафе «Фуа» – проклятия в адрес Его Величества, Ее Величества, принцев и всего Бурбонского дома. Публика этого заведения была одной из самых беспокойных в Париже.
– Слушай! – Дени потянул сестру за рукав. – Прежде чем приступать к делу, надо договориться! Кто из нас произносит заклинание? Всевластие ведь рассчитано только на одного, не так ли?
– Если рассуждать по справедливости, – ответила Тереза, – то я старше и именно благодаря мне мы взялись за поиски этого заклинания. И потом, кто из нас разгадал загадку про столицу столиц?..
– Но я мужчина! – возразил Дени.
– Ты еще слишком молод для такой ноши! И к тому же… Разве ты думаешь, моей первой заботой после обретения всевластия не будет обеспечение твоего благополучия? Уж не подозреваешь ли ты меня в вероломстве?!
– А ты меня?!
– Я старше!
– Ну и что?! А я умнее!
– Как бы не так!
– Что, ты считаешь меня дураком?!
– Дураком, не дураком… Но ведь ты всегда кого-то слушаешься, Дени! Или меня, или Жака, или кого-нибудь из своих дружков! Ты слишком подвержен влияниям! Тебе лучше положиться на меня!
– Ты мне не веришь?!
– Это ты мне не веришь, вот в чем беда!
Неизвестно, сколько продолжалась бы перебранка, не реши Троншары ради примирения произносить волшебную формулу хором. «Скажем одновременно, – решила Тереза, – а там посмотрим».
Перед кафе «Фуа», как и перед многими другими заведениями Пале-Рояля, была устроена летняя терраса. За расставленными под окрытым небом столиками сидели несколько человек. К одному из них Троншары и решили обратиться. Ближе всех к ним находился тоненький, невысокий молодой человек с усталым лицом, покрытым следами перенесенной оспы, и длинными черными волосами. Судя по костюму, он мог быть кем-нибудь вроде клерка, журналиста или судейского, то есть умел читать.
– Здравствуйте, сударь! – сказала Тереза. – Простите за беспокойство. Не могли бы вы помочь нам прочитать одну вещицу? А то мы с братом неграмотные!
– Ну конечно, мне это совсем не сложно! – отозвался тот. – Показывайте, что там у вас.
Бывшая прачка вытащила то, что они с братом нашли в шкатулке, и протянула незнакомцу.
– Вы, пожалуйся, зачтите нам это вслух пару раз, чтобы мы, это самое… – бормотала Тереза, пока человек изучал попавший ему в руки документ.
Чем дальше он читал, тем серьезнее становилось его лицо.
«Уж не сглупили ли мы? – подумала женщина. – Уж не сообразил ли он, какое мощное заклинание перед ним?»
– Где вы это взяли?! – неожиданно воскликнул человек.
Троншары переглянулись. Еще не хватало быть уличенными в воровстве!
– Нам это прислали…
– …по почте!
– Неправда! Это прислали не вам! Тут упоминается имя некоего маркиза!
– Мы не воровали! – испугался Дени.
– Он сам это выкинул! – поддержала Тереза.
Только вымолвив эти слова, она сообразила, что происходит что-то не то. Какое, к черту, имя маркиза в старинной рукописи?! На бумаге должно содержаться только заклинание! Или…
Незнаконец между тем залез на стол. Вокруг импровизированной трибуны мигом собралась куча народу.
– Граждане! – закричал, размахивая бумажкой, человек, которому Троншары так глупо доверились. – Я только что узнал важную новость! Король совершенно не уважает вас, парижане! Он дал отставку Неккеру! Неккер, которого все мы так любим, Неккер, лучшие чувства к которому мы демонстрировали не единожды, Неккер, единственный человек при дворе, который пользовался доверием народа, изгнан! Граждане! Что это, как не первый шаг к разгону Учредительного собрания?!
Толпа загудела. Незнакомые люди, напиравшие со всех сторон, оттеснили Терезу от брата. Троншары потеряли друг друга в людском море и сами не заметили, как превратились в часть внимающей оратору публики.
– Граждане! – продолжал оратор. – Хватит сидеть, как затравленные зайцы! Хватит дрожать, как овцы, гонимые на бойню! Париж окружен войсками! Мы в кольце врагов! Быть может, уже сегодня готовится новая Варфоломеевская ночь для патриотов! Неужели мы не защитим себя?! К оружию!