Настоящая фантастика – 2014 (сборник) Ясинская Марина

Щупальца пятились, не смея коснуться креста. Толстый пер так, что казалось, сейчас пойдет по воде, аки посуху. На какое-то мгновение Семен начал верить в это, даже замер с чашкой недопитого кофе в руке. Мало ли.

Обошлось без просветления. Осьминог замер в позе «руки вверх».

– Сдохни, сука! – возликовал пророк. Понятливый почти добежал до него. Щупальца оказались быстрее. Одно обхватило руку, держащую крест, подбросило Толстого в воздух. Вопль страха захлебнулся, кровь окропила Понятливого с головы до ног. Тот молча поднял пистолет и всадил в щупальца оставшуюся обойму. Пули с визгом отрикошетили.

Народный мститель, блин!

Семен покачал головой, окликнул парня:

– Эй, герой! Ты дедушку завалил.

Понятливый скорчился, как от удара, стал затравленно озираться, а старик медленно оседал на песок. Бледные пальцы дрожали, зажимая сочащуюся из левого бока кровь.

Почему судьба постоянно смеется над героями?

Семен заглянул в чашку – глоток остывшего кофе. Пора бы заканчивать, но Копеешник не появится, пока Осьминог не закончит свою работу.

Понятливый скинул куртку, принялся рвать на ленты рубашку. Старик слабел на глазах. Кровь ритмично плескалась из раны в боку – видимо, пуля задела важную жилу.

– Не надо, сынок, – шептал дедушка, отстраняя сильные руки парня.

Кровь ручейком устремилась в реку. Понятливый стоял над остывающим телом, сжимая в руках бесполезные обрывки рубашки. Памятник человеческому бессилию.

Решает для себя: кто виноват? И что делать? Ну-ну, Достоевский. Неужели подсказывать надо?

Щупальце тихонько подползло к телу дедушки, зацепило его когтями и потащило в воду, оставив на берегу белый «сугроб».

Из тумана выскочила бабка. На человека она уже мало была похожа: зрачки закатились под верхние веки, седые волосы висели мокрыми плетями, из беззубого рта хлопьями срывалась пена. Она неслась к воде, выкрикивая что-то невнятное. Хватило одного удара щупальцев – серая масса осталась у полосы прибоя.

Герой вошел в воду и пошел на глубину. Решительный паря, только бестолковый. И непонятно, чего решил: утопиться или прибить Осьминога?

– Раз, два, три, – принялся считать Семен, прислушиваясь к плеску воды.

В тумане над рекой глухо ухнуло, герой заорал, пролетел над пляжем и рухнул у «Жузельки». Три! Всегда на счет «три» Осьминог выплевывает добровольцев. Дураками оно не питается и в голодный год. И что с героем прикажете делать? Еще проблема.

По воде вновь пошла волна, послышался тихий плеск – весло. Большая лодка появилась из тумана. Борта насквозь прогнили, труха сыплется в воду с тихим шелестом, но посудина уверенно держится на плаву. Существо в полтора человеческих роста в рваной старой хламиде крепко держит весло белыми костистыми пальцами.

Семен соскользнул с водительского кресла, захлопнул дверь кабины. На песке постанывал оглушенный падением герой. Да черт с ним! Итак: два «серых» и «белый». Вот черт! Еще девчонка в салоне прячется. Порожняк коснулся рукояти Милосердия.

– Нож-то зачем?

– Это Милосердие. Сам поймешь зачем.

– Нет-нет! Я убивать не буду!

– Взгляни вокруг. Здесь все мертво. Здесь не выжить. Даже воздух иногда исчезает из этих земель. Отсюда есть возврат только для тебя. Остальные должны умереть сразу. Если останутся – долгая мучительная смерть от голода, жажды, удушья.

– Но есть же Осьминог!

– Он берет лишь тех, чей путь оплачен. Добровольцев не трогает.

– Кого?

– Потом поймешь.

– Здравствуй, – поздоровался Порожняк, когда лодка ткнулась носом в песок.

– Шестеро, – посчитал Копеешник призраков.

– Трое. Остальные – проблемные.

– Плохо, – после долгой паузы ответил Копеешник шуршащим голосом.

Семен достал деньги:

– За «белого», – две монеты скользнули в костлявую ладонь.

– Таких не было, – из уст Копеешника – это похвала.

Он долго рассматривал монеты за двух «серых» и позволил всем оплаченным подняться в лодку.

– Эти трое приехали в гости, – кивнул в сторону серых клякс братков Семен. – Разобраться хотели по понятиям.

– Били, – понял Копеешник.

– Старались, – пробормотал Семен.

– Мусор.

Капюшон повернулся в сторону героя.

– Этому чего? Доброволец…

– Ага. От себя хотел убежать, – Семен показал монеты Старой Ветровки. – Дорога оплачена.

– Один из лучших. Мне не нужен.

– Не, погоди, Копеешник. А мне на кой ляд…

– Возьми деньги. Его отдай Милосердию. Проблемы?

Даже говорить, как мы, научился. «Проблемы?» Еще какие проблемы.

Порожняк достал пару олимпийских рублей:

– Девчонка в салоне спряталась.

Копеешник поднял весло:

– Не пойдет. Таких монет много.

– А мне что с ней делать?

Копеешник подбросил полученные монеты – они растворились в воздухе, – и тут же в ладонь упали другие.

– В расчете, – он не спрашивал Семена. Торг окончен.

– Постой, – Порожняк едва не вцепился в борт лодки, вовремя отдернул руки. Живому нельзя прикасаться к мертвому.

– Может, герой хочет сходить на тот свет.

Копеешник оперся на весло, ссутулился. Он ждал, пойманный в хитрую ловушку.

– Слышь, герой! – окликнул Старую Ветровку Порожняк. – Не желаешь сходить на тот свет?

Парень удивленно хлопнул длинными ресницами. Шо тебе девка, ей-богу!

– Прямо так? – спросил он.

– А чего, – Семен пожал плечами. Какие там герои в Греции к мертвецам ходили? Хрен их знает. Все. – Ясон ходил, Одиссей и – этот, здоровый который – Грекаракл бегал. Сходи, а?

Понятливый задумался, взглянул на свои кулаки, испачканные кровью:

– В один конец?

– Ну, если сил хватит вернуться… – врать смертнику и умирающему – нехорошо. – А может, кого с собой вытащишь.

Семен спиной почувствовал леденящее дуновение. Копеешник злился. Он не любил героев, которые переворачивали мир мертвых с ног на голову, уводили души.

Скрипнул песок под осторожными шагами. Это еще что?

– Держи ее, герой! Туман сожрет ее!

Девчонка побежала прочь от маршрутки. Понятливый, словно охотничий пес, бросился следом, обретя новую цель. Раздумывать некогда, да и незачем.

Вода лизнула берег, поднимая лодку Копеешника.

– В расчете, – повторил тот.

– В расчете, – нехотя ответил Семен, понимая, что с двумя лишними придется разбираться самому. Милосердие шевельнулось за пазухой, предвкушая свежую кровь. Никто не должен уйти с берега живым. Кроме Семена.

Автобус упал с моста. Водила уснул за рулем, а когда открыл глаза…

Дырявая лодка непонятно как держалась на плаву. Ветхий балдахин едва прикрывал костлявое тело верзилы, стоящего на корме.

– Мать! – вырвалось у Семена. – Смерть…

– Нет, – ответил лодочник, скорбно глядя на человека черными глазами, лишенными белка.

Лодка медленно шла по реке, туман скрывал берега. Под Семеном лежала груда монет: золото, серебро, большие и размером с ноготь.

– Я умер?

– Хочешь умереть? – верзила, склонившись, заглянул в глаза. – Тебя ждут живые. Хочешь умереть?

Семен сглотнул:

– Да не особо.

Лодочник отстранился:

– Договор.

– Договор? Д-душу, что ли?

– Отдашь. Когда умрешь.

– Ну. Хоть что-то хорошо.

– Будешь возить на берег ненужных. Их у вас много.

– Ненужных? Что за ненужные?

– Сам поймешь.

– Мне их ловить, что ли?

– Сами найдут. Главное условие: заказчик платит две редкие монеты за того, от кого хочет избавиться. Мне в коллекцию.

Семен сполз с кучи монет.

– Я буду вроде убийцы, что ли?

– Нет. Убивать будет другой.

В воде проплыли когтистые щупальца. Семен отшатнулся от борта.

– Рассчитываться буду излишками, – золото сверкнуло в ладони лодочника. – У вас они дорого стоят, – протянул монеты человеку. – Задаток. Поможешь сыну.

Семен дрогнул: и про это знает. Малыш родился с дефектом сердца. Операция стоила больших денег.

– А ты не можешь… Ну, сразу исцелить?

– Я не целитель, – прошелестел лодочник.

Семен взвесил тяжелые монеты на ладони:

– Зачем тебе это? Зачем помогаешь?

– Просто. Я – забытый, – лодочник ткнул пальцем в воду, – он – забытый. Ты жив, пока тебя помнят. Пока делаешь свое дело. Договор?

– Договор, – ладонь Семена дрожала, но он ничего не мог с этим поделать.

– И последнее. Дай мне имя.

– Имя? Но…

– Дай имя.

Семен задумался. Когда-то давно он слышал, что некий лодочник перевозил души умерших через реку, но как его звали?

– Копеешник, – сказал он первое, что пришло в голову.

– И ему, – лодочник ткнул пальцем в реку.

– Чудов… – начал человек и осекся. – Осьминог! Пусть будет Осьминог.

Лодочник достал из складок хламиды старый нож.

– Нож-то зачем? – Семен решил, что костлявый обиделся на имя или передумал отпускать.

– Это Милосердие…

– Дяденька! Не убивайте, дяденька!

Тушь черными слезами заливала щеки. Герой держал ее крепко, но смотрел волком – в обиду не даст. Милосердие и спрашивать не будет. Если его выпустить.

– Да кому ты нужна, – отмахнулся Семен. – Мать тебя за два рубля продала, а Копеешник их не взял. Отсюда тебе не то что к матери, в обычный мир не вернуться. Значит, останешься на берегу. Навечно. С голоду помрешь, тело сгниет, а душа… – Семен кивнул на серые привидения ребяток. Тоскливо воя, они собрались у кромки воды, словно ждали возвращения лодочника.

– Едем назад, к людям, – заявил герой. – Без возражений.

– Ради Бога, – пожал плечами Семен. – Садись за руль и езжайте. Я здесь подожду.

Он бросил герою ключи.

– Врешь, – прищурился Понятливый.

Семен не ответил, достал сигарету, прикурил. С этими дураками никаких нервов не хватит.

– Ты повезешь, – герой вернул Порожняку ключи. Правду и треп парень хорошо чуял.

– А смысл? Возврата для вас нет, – Семен затянулся, подумал немного, протянул сигареты Понятливому. Парень совсем озверел: глаза судорожно блестят, пальцы дрожат – зверь в углу и нет выхода. От сигарет отказался. Оно и понятно: будет герой курить с такой паскудой, как Порожняк.

– Есть один способ облегчить ваши страдания, – Семен похлопал себя по боку, где вибрировало от предвкушения Милосердие. – Нож сделает все быстро – умрете без мучений.

Герой заслонил собой девчонку. Та едва держалась на ногах от страха.

– Не дам, – огрызнулся Понятливый (едва ли не рычит). – Мы остаемся. Река – вода и рыба. Дрова найдем.

Семен смеяться не стал. Герой, как пес, ищет службу, ищет справедливость, ищет смерти за правду.

– Здесь все мертво, – сказал Порожняк, сминая окурок. – Рыбы нет, воду пить нельзя, деревья отродясь не росли, и дров нет. Хотите, знач, помучиться. Тада счастливо оставаться.

Семен сделал пять шагов к «Жузельке», обернулся. Ровная гладь реки стального цвета, грязный песок (кровь, правда, уже смыло), скулящие привидения братков. На их вой стали сходиться остальные прибрежные призраки. Кружат возле пары живых, тепло ищут. Пока привидений мало, можно убежать, но долго бегать сил не хватит. Они повсюду, они везде. Уснешь – присосутся и умертвят тело. Холодная смерть, медленная.

Герой защищает девчонку, отмахивается руками. Дон Кихот против мельниц.

– Эй! Дурак! Давай в машину! – махнул ему Семен.

Понятливый послал Порожняка подальше. Молотит руками воздух, старается.

– Вот придурок, – проворчал Семен, садясь за баранку. – Чему тебя в школе учили?

«Жузелька» капризничала – двигатель не запустился с первого раза.

– И че? – возмутился Порожняк на машину. – Тебе-то какого рожна неймется?

Маршрутка чихнула, затарабанила клапанами. Хрипло включилась передача. Семен посидел немного, глядя в молочный туман. Визгливо кричала девчонка, заунывно выли призраки.

Дверь открылась.

– Ну? Навоевался? – спросил Семен героя.

Девчонка залезла следом за Понятливым, захлопнула дверь. Сама трясется, зуб на зуб не попадает. Герой обнял ее за плечи, а на Порожняка и смотреть не хочет.

– Горячий кофе, – Семен протянул им термос. – Бери-бери. Но сначала одну вещь для меня сделай.

– За дите денег не дам. Нельзя детей… так… – Семен не знал, как «так», но отдавать младенца не желал.

Копеешник тяжело оперся о весло. Ждал продолжения.

– Себе заберу, – заявил Порожняк.

– Ты мне деньги отдал, – напомнил Копеешник, – значит, младенец со мной уйдет.

Семен никогда не думал, что столько родителей хотят избавиться от своих детишек. Особенно от младенцев незаконнорожденных. Где только монеты для расплаты доставали? Семен прятал детей под креслами, вывозил назад, а теперь решил заявить Копеешнику прямо в лицо. Потому, нехорошо обманывать того, с кем договор заключил.

– Тебе – деньги, мне – дите. Идет?

На том и сошлись. Только «уговаривать» Милосердие Семену приходилось в одиночку.

Милосердие обезумело от близкого присутствия крови. Семен засунул его под мышку и велел Понятливому привязать левую руку, под которой бился нож, к телу. Вести «Жузельку» пришлось одной рукой.

Нож сначала дрожал, потом стал ворочаться, биться пойманной рыбой. Порожняк не боялся стального жала. У ножа цель иная. Она сидела у двери, прижавшись к Понятливому. А тот так и остался заляпанным с головы до ног кровью.

Левая рука Семена начинала затекать, холодеть. Чем сильнее Порожняк сжимал нож, тем больше казалось, что Милосердие вот-вот вырвется. Еще минута, секунда, мгновение, и нож рассечет комбинезон и устроит бойню прямо в кабине. Плечо стало ватным, стягивающие его веревки превратились в стальные прутья. Когда яркий свет ударил по глазам, Семен не сразу понял, что это.

– Солнце, – сказал Понятливый.

– Почти доехали, – ответил Семен.

Нож замер, судорожно дернулся, замер вновь…

– Раз, – сосчитал Порожняк.

Дорога из песчаного проселка превратилась в ровный асфальт. «Жузелька» обрела второе дыхание – двигатель хрипло набирал обороты.

– Два, – продолжал считать биение ножа Семен.

Солнце превратилось в желтый диск в белом мареве. Порожняк стиснул зубы, ожидая последнего, самого мощного толчка. А может, его и не будет, если успеют выехать из тумана. Нож дернулся так, что лопнула веревка. Семен выматерился, на мгновение бросил руль, хватаясь за рукоять Милосердия под комбезом.

– Три!

Понятливый успел перехватить баранку. И приблизился к ножу.

– Назад, дурак! – стальной клинок ударил током.

Треск комбинезона. Нож загудел от предвкушения и по рукоять вошел под ребра герою. Закричала девчонка, заскрипели тормоза, солнечный свет залил кабину. Понятливый ткнулся головой в приборную панель и замер.

– Ты убил его! Ты ненавидел его! Ты! Все ты виноват!

Она билась в закрытую дверь, дергая рукоятку. Семен давно поставил блокировку дверей. Вот из-за таких. Лови их потом. Он крепко ударил ее по лицу ладонью (как достал через убитого). Девчонка захлебнулась криком, скорчилась, заливаясь слезами.

За лобовым стеклом – чистая дорога с ослепительно-белой разделительной полосой. Вдоль обочины желтый цвет дрока, зелень акаций.

– Доедем до места – там орать будешь, – проворчал Семен, силясь разогнуть пальцы мертвеца на руле.

Крови почти не было. Милосердие всегда плотно входило в раны. Главное, не вытаскивать до поры.

– Придержи-ка лучше, – Семен осторожно склонил труп на спинку кресла. – Уже недолго осталось.

С героями всегда труднее, чем с детьми. Герои считают Семена последней сволочью, борются с Осьминогом, кидаются на Копеешника. И находят свою смерть. Большинство их остается на берегу привидениями, а иногда Семену приходится их хоронить на сельском кладбище, как и Понятливого.

Старшие сыновья поставили деревянный крест (на первое время), средние засыпали могилу. Дочери наплели венков. Малышня сновала среди взрослых – всем помочь, везде успеть. Семен стоял у свежей могилы в чистой рубахе и выглаженных брюках.

– Жаль, имени его не знаем, – печально произнесла Зинаида – жена Семена.

– Герой, – ответил он. – Так и напишем.

Девчонка с последнего рейса топталась в сторонке. Черные волосы закрывали лицо, плечи ссутуленные. Ворона вороной.

– А ее как звать-то? – спросила Зинаида.

– Не знаю, – пожал плечами Порожняк. – Потом сама скажет.

– Я ее к себе возьму, батя, – откликнулся мужик лет пятидесяти. – У нас с Настасьей одни сыновья.

Народ медленно побрел с кладбища в дом Семена на поминки, а сам хозяин задержался. Все смотрел на сырую землю, на рясные венки без лент с надписями (что писать? кому?), на букеты цветов. Порожняк не каялся, не произносил пустых слов. Он слушал тишину, далекий брех собак, вечернюю песню петухов, смотрел на заходящее солнце, вдыхая запах сырой земли. Он выехал в этот мир, когда вывез от реки первого спасенного. Тогда здесь не было ни домов, ни садов. Была ли в том Господня воля или Копеешник постарался? Просто, держа на руках младенца, Семен понял, что не сможет отдать его Осьминогу. И сколько детишек прошло через его руки с тех пор?

– Посчитать, что ли? – Семен вздохнул, щурясь на людей, спускающихся с Могильного Холма. Да чего там считать!

Пошел следом за Зинаидой. Она ждала у маленькой могилки:

– Оградку поправить бы надо.

– Поправим, – Порожняк обнял ее за плечи.

Здесь лежал их единственный ребенок.