Настоящая фантастика – 2014 (сборник) Ясинская Марина

Евгения Гофман

Сказочная сторона Стивена Кинга

«Люди не вырастают из сказок, Билл. Никогда не вырастают. Мальчик или мужчина, девочка или женщина – мы все живем ради сказок».

Цикл «Темная Башня» – центральный для творчества Стивена Кинга. Казалось бы, семь томов написано, Роланд Дискейн дошел до своей цели – но внезапно появляется еще одна книга. «Ветер сквозь замочную скважину» повествует о событиях, произошедших между четвертым и пятым романами цикла, а также о прошлом Стрелка. Это истории, которые были рассказаны по пути от Изумрудного дворца («Колдун и кристалл») в Калью Брин Стерджис («Волки Кальи»), и сейчас мы будем обсуждать именно их.

В новой книге Стивен Кинг вложил три сюжета друг в друга. Не самый характерный для него прием, но мастерски исполненный – каждая из историй действительно захватывает внимание, а не заставляет читателя с нетерпением ждать, когда же начнется действие. Они отличаются друг от друга как по стилю, так и по атмосфере.

Центральный сюжет в этой «матрешке» – сказка с соответствующим зачином: «Давным-давно, в незапамятные времена, когда дед твоего деда еще не родился на свет…» В ней магия переплетается с техникой: рычаг переключения передач в «Додже-дарте» становится волшебной палочкой, а автоматический модуль-проводник ДАРИЯ регистрирует «сильные возмущения Луча, что является признаком мощной магии». Это привычный мир Роланда – с мутантами, появившимися после того, как Лучи начали разрушаться, и с черным человеком, роль которого загадочна: в некотором роде он «бог из машины». В сказке Стивена Кинга абсолютное зло – это Берн Келлс, отчим мальчика (который сильно напоминает Джека Торренса из «Сияния»). Черный человек же – существо, которое открывает главному герою истину и помогает преодолеть некоторые препятствия, но одновременно наслаждается его страданиями – а то и заваривает всю эту кашу. Но сказка традиционно не предполагает грустного финала: мальчик проходит все испытания, по пути ему помогают разные предметы и люди, и в итоге отчим оказывается повержен.

Вскоре после гибели мамы, которая, как вам известно, приняла смерть от моей руки, мой отец – Стивен, сын Генри Высокого – вызвал меня к себе…

Вторая история – очередная ретроспектива в прошлое Роланда. Он уже вернулся из Меджиса, где заживо сожгли его возлюбленную, и убил мать, приняв ее за зловредную колдунью. Роланд получает новое задание – отправиться в Дебарию и разобраться со шкуровертом (оборотнем), который убивает там людей. Вместе с ним едет его друг и соратник Джейми ДеКарри – его имя Роланд выкрикнет, когда будет подходить к Темной Башне в конце серии (а мы наконец поймем, почему этот герой так значим). В поисках чудовища стрелки натыкаются на мальчика, который видел превращение шкуроверта, – тут как раз в одном из разговоров Роланд рассказывает сказку о Тиме. А потом на мальчика, как на приманку, Роланд ловит оборотня.

«Змея сделала стремительный выпад вперед, сверкая клыками, и я нажал спусковой крючок. Выстрел был точным, серебряная пуля вошла прямо в разверстую пасть. Змеиная голова взорвалась алыми брызгами, которые начали белеть еще до того, как огромное гибкое тело обрушилось на пол. Я видел подобную белую рыхлую массу и раньше. Это были мозги. Человеческие мозги».

Любопытна предполагаемая причина превращения человека в чудовище. Шахтеры – коллеги оборотня – рассказывают о трещине в соляном пласте, из которой выбивался зеленый свет. А поклонники Стивена Кинга в это время вспоминают «Безнадегу» и «Регуляторов», где присутствовало совершенно такое же явление – еще одна ниточка, соединяющая цикл с другими произведениями автора.

Третья история, с которой начинается книга, – это «настоящее» Роланда и его катета. Им грозит стыловей – ужасный мороз, который убьет их, если они не найдут укрытие. (Здесь, кстати, необходимо отметить работу переводчика, придумавшего два замечательных русских аналога для английских «starkblast» – «стыловей» и «shape shifter» – «шкуроверт».) В последний момент герои спасаются от опасности – и эта кульминация их лихорадочного движения связывает «настоящее» со сказкой. Есть еще один важный момент в третьей истории – здесь читатель узнает, что Роланд прощен за убийство матери. И что он тоже простил.

Все книги «Темной Башни» по стилю и жанру отличаются от прочих произведений Стивена Кинга. Это фэнтези с налетом мистики, а не саспенс или хоррор, за который Кинга и прозвали «королем ужасов». Хотя, конечно, в «Ветре…», как и в остальных романах цикла, можно встретить отголоски вечных авторских ужастиков: например, в сказке, когда отчим пытается убить мальчика. Удивительно то, что писатель вернулся к уже завершенной серии, чтобы договорить и допеть свою песнь: многие усматривают в этом коммерческую выгоду, но с ними сложно согласиться. Книги Стивена Кинга так хорошо покупаются, что он может позволить себе работать с любыми героями и писать любые продолжения – армия фанатов радостно будет приветствовать все тексты. К тому же трудно обвинять в корыстных интересах человека, который продает права на экранизацию своих книг за 1 доллар.

В традиционном предисловии к роману автор не рассказывает предысторию всех четырех книг, которые, по идее, «Ветер…» должен продолжать. Он кратко характеризует мир, в котором происходит действие, и дает благословение читателям «втыкаться» в цикл прямо с середины. Это чрезвычайно необычно, поскольку в первых четырех томах Кинг тщательно и терпеливо пишет об основных событиях, а в предисловии к пятой книге даже убедительно просит читателей, еще не знакомых с первыми романами, отложить ее и начать цикл сначала, чтобы не путаться. «Ветер…» как будто заманивает людей в ловушку «Темной Башни» – там много красивых историй, которые вызывают попутно массу вопросов: что это за мир? Почему автор решил сделать одну из главных героинь женщиной-инвалидом? Кто такие стрелки и почему их так уважают? Нередко читатели спотыкаются на первой книге цикла, которая действительно несколько затянута, вязнут в ней и откладывают в сторону. «Ветер…» неплохо исправляет эту оплошность – люди, очарованные романом, слишком хотят узнать больше, чтобы бросить чтение на полпути. И ряды поклонников Темной Башни пополняются.

«Время – замочная скважина, – подумал он, глядя на звездное небо. – Да, я думаю, так. Иногда мы наклоняемся, чтобы заглянуть в нее одним глазком. И ветер, который мы чувствуем на своих щеках, – ветер, дующий из замочной скважины, – это дыхание всей живой вселенной».

Дарья Родионова

Тема: Письмо счастья

Евгения Малышко

Посеянное пламя

Герои книг жанра альтернативной истории – это чаще всего неординарные, яркие, сильные, образованные люди. За свою жизнь они успевают прожить, пережить и перечувствовать столько, сколько в обычных обстоятельствах одному человеку не дается. Быть может, именно эта возможность примерить на себя не одну, а несколько судеб, попробовать свои силы в самых разнообразных ситуациях и привлекает к жанру внимание все большего числа читателей?

Но только ли в этом дело? Что нужно, дабы из семени заинтересованности взошли ростки настоящего интереса, искренней увлеченности?

«Семена огня», вышедшие в 2013 году, стали восемнадцатой книгой в основной, хотя и не единственной, серии Владимира Свержина, носящей название «Институт Экспериментальной Истории». И хотя сейчас уже известно, что в конце года свет увидела следующая книга – «Корни огня», ниже речь пойдет о «Семенах огня» как о самостоятельном, законченном произведении.

Все книги данной серии, за редким исключением, объединены не сюжетом, а основными действующими лицами. Но и это – с некоторой оговоркой. На мой взгляд, основным стержнем, красной нитью через всю серию проходит, скорее, подход автора к раскрытию сюжета, выбору героев, а также времени и места действия. Неким «скрепляющим раствором» являются не одни и те же герои или образы, а идеи и методы раскрытия авторского замысла.

Впрочем, обо всем по порядку.

Герои Владимира Свержина – это рыцари без страха и упрека, рыцари плаща и кинжала (меча и палаша, лука и арбалета, копья и моргенштерна…). Проще говоря, сотрудники Института Экспериментальной Истории. Этот закрытый институт, находящийся где-то в предместьях Лондона, занимается предотвращением разного рода глобальных мировых проблем в сопредельных мирах. В мирах, где развитие истории пошло чуть по иному, отличающемуся от нашего, сценарию. Правда, чаще всего оказывается, что жители того или иного мира, куда Институт направляет своих лучших специалистов, вовсе не рады вмешательству со стороны: каждый имеет право на свой путь развития, каждый имеет право учиться на собственных ошибках. И если не руководство, то оперативники вынуждены с этим считаться.

Сотрудников Института Экспериментальной Истории – большую часть своей жизни отсутствующих в нашем мире – можно было бы назвать преемниками всем известного героя братьев Стругацких – Руматы Эсторского. Пожалуй, это первое закономерно приходящее на ум сравнение. Однако, на мой взгляд, герои Владимира Свержина давно переросли и своего предшественника, и задачи, поставленные перед благородным доном Руматой Аркадием и Борисом Стругацкими. Переросли просто потому, что герой «Трудно быть богом» был первым, и перед ним стояла задача наблюдать и изучать. Но, как мы видели, равнодушно наблюдать, не вмешиваясь, – трудно. Невозможно.

Герои книг Владимира Свержина не могут не задавать себе вопрос: а какое право имеют они вмешиваться в ход истории? Кто они для этих людей, этого конкретного мира? Боги? Пророки?.. Но каждый раз, переступая границы нового мира, они становятся его частью. Начинают жить, действовать по его законам, стремятся придерживаться не институтских инструкций, а общечеловеческой морали и простой логики событий.

Одним из сквозных героев серии является Сергей Лисиченко, неподражаемый Лис, предстающий перед читателями «Семян огня» в дважды непривычной роли. Во-первых, в одиночестве, без Вальдара Камдила – верного и неизменного напарника, на которого можно было оставить глобальные мировые проблемы, а самому тем временем заняться решением (и созданием) проблем более приземленных. А во-вторых, в качестве наставника для «юного пополнения» – новых оперативников Института. Следовательно, Лис должен растерять половину своей бесшабашности, распрощаться с авантюрами, сменить амплуа рубахи (или рубаки?) – парня на что-то более серьезное… Должен бы. Но Лис не был бы Лисом, а Владимир Свержин – создателем этого полюбившегося всем образа, если бы все произошло, как того требует логика.

Но, пожалуй, следует отвлечься от фигуры всем давно знакомой, пусть и раскрывшейся с непривычной стороны, и познакомиться с героями совершенно новыми. Их – трое.

Нужно сказать, что в большинстве случаев Владимир Свержин если и вводит в свои произведения дополнительных главных героев, то делает это с помощью одного из двух приемов. Либо присоединяет одного нового персонажа к неразлучной парочке (Вальдар и Лис), не сразу, постепенно наделяя его все более и более заметной ролью, позволяя действовать вместе со «старыми» героями (тем самым давая возможность читателю свыкнуться, приглядеться, лучше познакомиться с новым действующим лицом). Либо же отдает всю книгу на откуп одному незнакомому прежде персонажу, как бы выводя очередное произведение из привычного ряда, расширяя границы серии, распаляя читательское любопытство неожиданным приемом: чего можно ждать от совершенно нового героя? Чем он лучше или хуже старых? Какие еще неожиданности несет персонаж, действия которого читатель (вопреки своей читательской самоуверенности) не в силах предугадать?

Именно последний прием Владимир Свержин использует в «Семенах огня». Использует, многократно усилив. Не только меняет положение и образ действий одной из ключевых фигур (уже этим ломая ожидания читателя, вызывая первый интерес), но и вводит три абсолютно новых персонажа, делающих совершенно непредсказуемым как финал, так и весь ход повествования.

Первый из троицы «новичков», с кем знакомится читатель (да и их будущий наставник Лис), – сержант Карел, вследствие стечения обстоятельств и собственной неосторожности превратившийся в «сэра Жанта», на первых порах гораздо лучше умеющий выполнять приказы, нежели генерировать собственные идеи. Второй – Евгения, дипломированный психолог, пытающаяся объяснить поступки каждого встречного: начиная с оказавшегося не таким простым наставника и заканчивая не слыхавшими о Фрейде и ни слова в ее речах не понимающими жителями «темного» средневековья. Третьим оказывается аристократически утонченный, изысканный в манерах, одинаково гармонично вписывающийся в любую эпоху выпускник Сорбонны Бастиан де Ла Валетт.

Читатель, хорошо знакомый с творчеством Владимира Свержина, привык к опытным, способным найти выход из любой ситуации и совершить невозможное героям. Тем интереснее оказывается наблюдать за становлением и развитием новых характеров. «Боевое крещение», столкновение с действительностью – это не всегда красиво, безопасно или по инструкции. Главное, что трое новичков должны уяснить под чутким руководством старого Лиса, – здесь все по-настоящему. Волки голодные, оружие острое, темницы глубокие, а все люди обладают своими стремлениями, замыслами, надеждами, слабостями, не согласующимися с планами Института. Это не полигон и не кукольный театр. Здесь каждый имеет свою волю, свое видение дальнейшего развития событий.

Лис, в чьи обязанности входит научить свалившихся на голову новичков «выживать без инструкции», в реальных условиях, не выбирает методов и не пытается решать все проблемы за подопечных. Они должны понять, что от каждого их действия зависит их жизнь и жизни окружающих людей. И постепенно приходит осознание, что безвыходных ситуаций не бывает, что попытка всегда только одна и что знание истории на пятнадцать веков вперед здесь и сейчас ни от чего не гаантирует.

Автор мастерски выводит характеры новых героев, мастерски показывает постепенное изменение, где-то даже взросление каждого из них. Эволюцию взаимоотношений внутри группы и отношений к окружающей действительности. Слом иллюзий – замену их устойчивой системой ценностей, пониманием происходящего, умением оценивать обстановку и принимать окружающий мир, окружающих людей такими, какие они есть.

Место и время действия «Семян огня» – франкские земли на закате «темного» средневековья. До восшествия на престол Карла Великого остается еще несколько десятилетий. Еще несколько десятилетий до установления относительного мира, до объединения, до осознания франкскими землями себя в качестве единой сильной державы. Еще несколько десятилетий смуты, междоусобиц, шаткого равновесия в Европе, стоящей на перепутье. Христианская церковь как институт уже имеет достаточно большое влияние и на политику, и на умы простолюдинов. Но христианская религия, укрепившаяся давно и прочно, еще не изжила предрассудков. Подвиги короля Артура и его рыцарей, уже став легендами, еще не перешли в разряд небылиц. Народное сознание все еще допускает сверхъестественное происхождение тех или иных событий, явлений, людей, существ. И что странного, если в этом мире Европа и на самом деле оказывается все еще населена некоторыми из них – существами, место которым позднее осталось лишь в сказках и эпосе?

Расклад, предложенный автором на этот кон игры под названием «мировая история», оказывается неожиданно силен. Впрочем, исход игры, как водится, зависит не от наименования карт, а от того, в чьих руках они находятся. Карел и Ла Валетт, получившие прозвания по созвучию с соответствующими картами; умница и красавица, владеющая боевыми искусствами психолог со странно звучащим для франкского уха именем Женя, ставшая, разумеется, «дамой»; а в довершение расклада Лис, на протяжении уже многих книг носящий позывной «Джокер 2» – способный подменить собою любую карту в колоде и совершить невозможное… И «Джокер 1» – тот самый Вальдар Камдил, присутствующий в мыслях, действиях, рассуждениях, рассказах оставшегося одного напарника. Незримо помогающий ему постепенно обрести уверенность и увидеть смысл в том, что он делает. И пусть колоду тасует случай, оперативники знают, что правила игры всегда предлагают они.

На протяжении всей серии «Института», от книги к книге, легко заметить перемены. Но перемены не в большем или меньшем внимании автора к какой-либо исторической эпохе, а, скорее, в направленности авторского взгляда, смене ракурса, иной подаче материала. Все больше, все глубже автора интересуют не сами изменения, точки невозврата: войны, революции, становление или падение империй – а внутренние процессы, движущие этими процессами тайные механизмы и законы, которым эти механизмы подчиняются. Если сначала в центре повествования оказывалась та или иная исторически значимая личность, ее влияние на ход событий, то в дальнейшем внимание переключается на взаимодействие – союзы или соперничество – ряда равнозначных фигур, действовавших в одно и то же время, добивавшихся каждая своей цели. А затем, в следующих книгах, автора начинают интересовать не столько сами фигуры, сколько объективные условия, в которых они вынуждены были действовать. Взгляд становится шире, игра серьезнее, ставки выше.

Хронологически и географически диапазон исторических интересов Владимира Свержина очень широк. Но о чем бы ни шла речь: о Смутном времени или Наполеоновских войнах, о Ричарде Львиное Сердце или Генрихе Наваррском, о первой четверти XI или же XX веков – автора будет интересовать один вопрос. И этот вопрос вовсе не сослагательное понятие в истории. Каждый раз автор предлагает читателю на первый взгляд невероятные, фантастические исходные условия той или иной исторической задачи. И, разбираясь в хитросплетениях мировой политики, распутывая клубок причин и следствий, разнонаправленных процессов и взаимных влияний, часто идя от обратного, Владимир Свержин пытается понять и показать, почему в каждой конкретной ситуации случилось именно так, а не иначе. Почему исторический процесс развивался известным нам образом, а не так, как мог бы, если бы…

Пожалуй, здесь и кроется ответ на вопрос, в какой благодатной почве прорастают семена читательского интереса. Чем привлекают вдумчивого читателя произведения Владимира Свержина. Любопытными политическими, философскими, историософскими выкладками наравне с глубокой проработкой исторического материала, красотой и увлекательностью повествования. И художественностью, образностью слога, которым подаются и эти выкладки, и этот материал, и фон к ним.

Андрей Чернов

Сказка у бетонной стены мегаполиса

Литературная сказка в русской литературе имеет давние традиции. Речь идет не только о сказке для ребенка, сказка для взрослых возникла в России значительно раньше. Пока няни по старинке рассказывали своим маленьким подопечным устные народные сказки, родители этих самых подопечных читали первые русские сказки, написанные, казалось, лишь для забавы. Не стоит удивляться, двести лет назад, когда в русской литературе только зарождалась сказочность, книга или журнал являлись полными властителями дум грамотного и просвещенного человека начала ХІХ века.

Сказка… В ней миф опускался на землю, надевал одежды рядового обывателя, совершал невиданное и уходил в неизвестность, оставляя необыкновенное, острое впечатление. Сказка – это картины Питера Брейгеля, изображающие сцены из Библии так, будто мы их видим из окна голландского дома XVI века: Пресвятая Дева в одеждах католической монахини, римские стражники, одетые ландскнехтами и вооруженные баграми и арбалетами, города Иудеи, удивительно сходные с голландскими городами (поразительно наблюдать новозаветные сцены на фоне заснеженного, тщательно выписанного европейского города). Это вовсе не анахронизм. Это – сказка, и приобщающийся к ней понимает, что не всему в ней надо верить. Что необходимо глубже вглядываться в суть вещей. Сказка – способ сделать суть этих вещей ближе.

Да-да, сказка стала увеличительным стеклом, приблизившим к нам тайну вещей и явлений, сделавшим ее отчетливее и понятнее. Великий русский мыслитель прошлого века Алексей Лосев в одной из бесед, записанных В. Ерофеевым, предлагает такую последовательность вопросов и ответов: Что такое тайна одного? Это есть личность. Что такое тайна двух? Это есть любовь… Культура же, цивилизация – это тайна всего человечества. Если при восприятии личности, любви, цивилизации тайна исчезает, то вместо личности мы видим функционера, любящие представляются нам сожительствующими, ну а цивилизация – не что иное, как процесс борьбы государств и идеологий.

Важнейший прием сказки – сближение обыденного и фантастического (невероятного) – стал плотью многих видов искусств еще в глубокой древности. Ну, а современное искусство максимально использует этот прием, порой даже чрезмерно, вопреки реалистичности. К характерным чертам стиля сказки можно отнести упрощение языка, высокую метафоричность событийности, условность художественной реальности описываемого мира.

В современной русскоязычной литературе достаточно много примеров литературной сказки – и в чистом виде, и в качестве составной части других жанров. В 2011 году в луганском издательстве «Шико» увидела свет книга Анны и Олега Семиролей «Одуванчиковое лето у бетонной стены», позиционируемая в издательской аннотации как литературная сказка. Книга А. и О. Семиролей, прекрасно иллюстрированная Алвеной Рекк, примечательна прежде всего стремлением не соответствовать канонам литературной сказки (многие произведения сборника не являются литературными сказками), а передать глубинную суть описываемого.

«Одуванчиковое лето у бетонной стены» – первая книга дуэта Семиролей, на несколько месяцев опередившая фэнтезийный роман писателей «Полшага до неба» (увидел свет в издательстве «АСТ/Астрель»). Увы, прекрасный авторский дуэт прервался, Олег Семироль ушел из жизни в марте 2011 года, так и не увидев выхода книг. Анна Семироль, молодая писательница из Тулы, продолжает писать, остановив свой выбор на малой форме. Из последних произведений – викторианская сказка «Седые травы» выходила в сборнике «Антология мифа» издательства «Шико».

В книге «Одуванчиковое лето у бетонной стены» собраны сказки и рассказы, написанные Анной и Олегом как в соавторстве (цикл «Сказки лиски и медведика»), так и по отдельности (Олег Семироль – цикл рассказов «Человечность»; Анна Семироль – циклы «Живет одна девушка…» и «Сказки россыпью»).

Цикл «Сказки лиски и медведика», открывающий сборник, состоит из шести композиционно и сюжетно взаимосвязанных сказок-историй, лишенных навязчивой претензии к притче. Сказки цикла характеризуются нарочно упрощенным стилем изложения. Описываемый мир, происходящие события, душевный мир персонажей (включая главных героев) также утрирован, что соответствует «сказочному» антуражу жанра. Вместе с тем авторы мягко акцентируют внимание читателей на главных героях цикла, разворачивая эволюцию их взаимоотношений.

Как и в любой сказке, в историях цикла весь описываемый мир – условно фантастический, существа, населяющие его, антропоморфны внутренне и зооморфны внешне (и наоборот). За сказочным антуражем легко угадываются вполне реальные, обыденные черты вовсе не сказочной действительности. В образе лиски, утратившей крыло и не способной летать, – метафоричный образ легкоранимой нашей современницы, тяжело страдающей от непонимания и отчаянно верящей в чудо. Преодоление «немоты» главной героини («Сказка о ниточках слов») – история о совместном сотворении чуда, о поиске Настоящего Слова: «Стоило связать Настоящее Слово – и оно само собой произносится вслух». (Здесь не зря вспоминается «Зорко лишь сердце» Экзюпери.) Весь цикл – о сотворении этого взаимного чуда, имя которому – Любовь.

Три короткие сказки Анны Семироль, по-своему интерпретирующие тему поиска чуда, собраны в цикл «Живет одна девушка…». В сказках этого цикла мы встречаем главную героиню – Мусю, русскую загадочную девушку, наполненную странностями и удивительным ожиданием чуда. Влюбленность Муси – перманентна, как пролетарская революция, как ожидание ментальной любви. Муся одинока – ее окружают одухотворенные предметы и растения, благожелательно или неблагожелательно настроенные против нее, но в любом случае – неравнодушно наблюдающие за ее перманентной влюбленностью. Ожидание чуда завершается кульминацией – Муся встречает крылатого льва. Попытка расставания (лев пытается покинуть Мусю ради львицы) завершается триумфом чуда любви: «Зачем какие-то львицы, когда где-то тебя ждет Муся…»

Фантастические рассказы Анны Семироль собраны в раздел, названный «Сказки россыпью» – несмотря на то, что как раз здесь и нет сказок. Рассказы эти дают представление о художественных поисках автора – поисках жанра (фэнтези, мистика, научная фантастика, нереалистическая проза, юмористический рассказ), поисках художественных средств и собственного художественного стиля. Эти поиски вполне логичны – автор еще молод, и в дебютной книге собраны первые творческие удачи писательницы. Из этих рассказов наиболее удачными, с нашей точки зрения, являются «Мари» и «Одуванчиковое лето у бетонной стены». «Мари» – рассказ, представляющий синтез мотивов городского фольклора и элементов психологического триллера. Образ всевластной маленькой девочки, берущей страшную плату за исполнение желания, пожалуй, не нов в литературе. Автор здесь достигает успеха не новизной темы, а мастерством художественного исполнения. Умелая передача тревожной атмосферы достигается путем сочетания акцентных повторов отдельных фраз, эмоциональных риторических обращений, детальных описаний наряда героини, ее внешности и поведения. Мари с первых же строк приковывает внимание читателя, она ведет его за собой, и стук ее каблучков навязчиво сопровождает читателя на протяжении чтения рассказа. Прорисовка описываемого мира прекрасно сочетается с тщательно выверенными и психологически верно переданными диалогами. Рассказ атмосферен и, несомненно, является одним из лучших в творческом багаже Анны Семироль.

В рассказе, давшем название сборнику, с трудом можно отыскать фантастический элемент. Скорее всего, предположение главной героини «Одуванчикового лета у бетонной стены» о наличии разума у растения – одуванчика – ничем не подтвержденное субъективное ощущение, вызванное обостренным личным самоосмыслением. Рассказ, ведущийся от первого лица, психологичен, он построен в форме личных записей. Фрустрационные переживания главной героини (неудачи с поиском работы, неурядицами в отношениях с любимым человеком) обостряют восприятие окружающего мира. Ее собственные неудачи кажутся героине не столь трагичными по сравнению с бедой засыхающего от летнего городского зноя одуванчика. Какое дело человеку до одуванчика? Вопрос, кажется, не затруднит с ответом: мало ли одуванчиков и нужно ли о них заботиться… Но забота о погибающем от жары одуванчике становится для главной героини рассказа тем малым шагом, который помогает преодолеть многое, прежде всего, собственный эгоизм. Личные проблемы героини отодвигаются как второстепенные. Примечательно, что добро, сделанное героиней рассказа одуванчику, вернется к ней сторицей. В этом рассказе ощущается влияние литературной сказки (на уровне использования метафор), но автор избегает традиционной для сказки условности, событийный ряд рационален, логичен. Сказка у бетонной стены все же остается фантастическим рассказом, пускай и сопряженным с красивой метафорой.

Книга завершается тремя рассказами Олега Семироля. Два из них – фэнтезийные, третий – «Падший клоун» является научной фантастикой с элементами абсурдизма. Проза О. Семироля художественно менее богата. Большим достоинством рассказов О. Семироля является динамизм сюжета и четкая композиция.

Малая проза Анны и Олега Семиролей, вошедшая в сборник «Одуванчиковое лето у бетонной стены», достаточно полно раскрывает художественное мастерство и индивидуальное своеобразие писателей, как в сольном, так и в парном исполнении. Акцент на литературных сказках, адресованных взрослому читателю, вовсе не случаен – в книге они занимают одно из центральных мест. Цикл «Сказки лиски и медведика» – яркий пример русской литературной сказки для взрослых.

Юлиана Лебединская

Поговорим на равных?

Ярослав Веров и Игорь Минаков – известные НФ-возрожденцы. Их повесть «Операция «Вирус» в свое время наделала немало шума в литературных кругах, много споров бушевало и вокруг дилогии «Трикстеры». Моим же любимым произведением Верова, Минакова было «Cуgnus Dei» – повесть, после которой дуэт долгое время ничего не работал в соавторстве. И я очень обрадовалась, когда соавторы неожиданно опубликовали новую вещь.

«Отель для троглодита» – повесть-исповедь, разговор с читателем о человечности в масштабах космоса. Главный герой, пилот Максимилиан, в результате ряда событий становится «не совсем человеком». Нет, не вампиром, не мутантом и не десятком прочих «не-человеков», часто поджидающих нас на страницах книг. Кем именно – выяснится к концу повести. Причем сюрприз ждет как читателя, так и самого героя.

До определенного момента пилот и сам не совсем понимает, что с ним происходит, пока не оказывается на грани жизни и смерти. Вот тогда-то приобретенные способности и запускаются на полную мощь, и… Ирония судьбы – герой вроде бы желал совершить благородный поступок, собой пожертвовать пытался и обещание, данное умирающему, старался сдержать, а выросло, как говорится, что выросло. Глядя на результат, задумываешься: так уж ли плохо превалирование социальных установок (позаботься о ближнем своем, например) над первичными инстинктами, к которым мы порой отчаянно стремимся вернуться? Мол, задавило закоснелое общество наше истинное «я»? А может, туда ему и дорога?

У пилота есть оправдание поступку – квантовая шизофрения. Но сколько самых обычных людей перед страхом гибели поступили бы так же?

Как уже сказано, «Отель…» – это повесть-исповедь, или повесть-признание, если хотите. И Максимилиан, которого мы видим в начале произведения, слегка отличается от того, который предстает перед нами в финале. Или это он после «облегчения души» выглядит более симпатичным?

Раскаивается ли пилот в том, что сотворил с товарищами? Мне кажется, да, просто сам себе не хочет в этом признаться, ведь ему и так придется нести тяжкий груз на душе, а тогда и вовсе жить перехочется. Проще натянуть маску циника, включить насмешливый тон, в который раз сменить личность, имя, образ жизни, уйти от суда, но… Они все равно будут приходить каждую ночь: «умный, ироничный Бертран, добродушный, наивный Стан… и Сандра».

Образ Сандры хотелось бы отметить отдельно. Поскольку, да простят меня авторы-мужчины, но редко им удаются правдоподобные женские образы, а вот здесь – Сандра, на мой взгляд, удалась. Умная, красивая, немного ехидная, но добрая и знающая себе цену. Одним словом, живая и настоящая (две другие героини – Ксана и Анна – функции, но в этом случае так и должно быть), она выделяется из команды «черных ксенологов» некой легкостью. Сандру мне особенно жалко. И пилоту, кажется, тоже.

К слову, о «черных ксенологах». Они ведь по-своему счастливы. Получили же в итоге, что хотели – увидели Контакт во всей красе. Пусть и оказался он не совсем таким, как они ожидали, и обошелся слишком дорогою ценою. Но зато все, как хотел Бертран: «Познать разум, чуждый до невозможности, – победа».

Следующий герой, о котором нельзя не сказать, – небесное тело, что зовется Калипсо. Есть во вселенной такая планета – Солярис. Выдает каждому человеку по потребности. А теперь вот появилась еще одна – Верово-Минаковская Калипсо – планета-отель. Тоже выдает по потребности. Правда, не то чтобы конкретному человеку… А то – и вовсе не человеку. И все «выданное» сначала воспринимается как данность, лишь спустя время становится понятно, что тебе вручили не подарок, а кредит… Да и «гости» на Калипсо не приходят, здесь – ты сам гость. И встретят тебя после кораблекрушения, и накормят-напоят… Вот только с прощальным плотом вышла накладочка. Не зря рефреном через повесть проходит история нимфы из «Одиссеи» Гомера. К слову, прием, можно сказать – элемент авторского почерка, в «Суgnus Dei» также красной нитью проходит лебединая песнь.

Повествование «Отеля для троглодита» динамичное, события развиваются стремительно, но не утомляют, ведь планета-отель подкидывает загадку за загадкой, заставляя не только расслабленно следить за приключениями героев, но и думать, искать вместе с ними выходы из закрученных ситуаций, мир расцветает все новыми красками, скучать авторы не дают. Но в то же время в повести немало и философских моментов: «Кто мы, люди? Космические троглодиты, мы пытаемся познать чуждый разум, не познав собственного. И не мы одни». Хороший вопрос, особенно если учесть, что спрашивает тот самый «чуждый разум»…

Повесть эта не просто твердая НФ, а твердейшая. Ее упрекали за обилие научных терминов – есть такое дело, но лично мне они не слишком мешали. Напротив, забавно, когда пилот ругается фразой типа: «Чтоб его накрыло Фурье-разложением». Да, сложная фраза, как для простого пилота, чьей личности соавторы нам так до конца и не раскрывают, однако в повести есть намеки, что он – совсем не тот, кем кажется (и речь сейчас не о его «не-человечности»). А потому повышенная эрудиция не так уж удивительна. И вроде как намек – давай, читатель, поднимай и ты свой уровень. И поговорим на равных!