Три стильных детектива Изнер Клод
Удрученный потерей, Рике торчал на пожарном посту и угрюмо таращился на часы, как будто лишь зримое течение жизни могло умерить его печаль. Через равные промежутки времени старшина набрасывался на старика с требованием не путаться под ногами, потому что его людям надо совершать обход – а это вам не шутки, ведь во дворце Гарнье десятки мастерских. Так что Рике вздохнул с облегчением, когда появился Виктор и увлек его в сторонку.
Отставной пожарный тотчас разговорился:
– Короче, над сценой есть коронная шестерня, и еще одна, медная, под сценой. Резервуары связаны меж собой вертикальными трубами. В наличии имеются тросы на пожарных щитах, ведра, эпонж, топоры, пожарные насосы – работают на десять метров, не что либо как. А ежели…
– Простите, – перебил Виктор, – я пришел не для того, чтобы изучать вашу противопожарную систему, я…
Но Рике будто не слышал:
– А ежели потребуется, так компрессионные аппараты дадут струю помощнее торнадо. Двенадцать тысяч литров воды – это ж Везувий потушить можно! Короче, бояться нечего. А Жеже взял и шею себе свернул…
– Вы о месье Аженоре Фералесе?
– Какой был мужик! Тот еще брюзга, конечно, но чтобы друга из беды вытащить, пополам бы порвался. Десять лет назад я чуть было не потерял работу – черт меня дернул однажды набраться прямо на посту, ну и… В общем, Жеже меня отстоял тогда перед начальством – сказал, это он во всем виноват, мол, сам предложил мне выпить, и заверил, что такого больше не повторится. А теперь он танцует вальс-бостон со святым Петром…
У Рике на глазах выступили слезы, Виктор вывел его на улицу, и они устроились на скамейке.
– Вы будете участвовать в ночном бдении?
Старик покачал головой:
– Мария так убивается по мужу, что хочет побыть одна. Она потребовала, чтобы гроб на эту ночь поставили в их спальне, а нас ждет завтра, на похоронах. Лишь бы только чего над собой не сотворила, бедняжка…
– Она по-прежнему живет на улице Скриб? – бросил пробный камень Виктор.
– С чего бы? Никогда она там не жила! А после свадьбы они сняли двухкомнатную квартирку на проезде Тиволи[336], в доме четыре-бис, там еще лавчонка, в которой зонты продают.
– Ваш друг погиб в день своего рождения?
– Эх, что да, то да. Шикарный был день рождения! Как хорошо все начиналось – подарки, сладости, вино, мы вскладчину такой праздник устроили… Я ему посеребренную зажигалку подарил, чуть по миру не пошел. А вино какое было, ух, крепкое, можете не сомневаться! – Рике Лёсюэр даже языком прищелкнул. – Потом кое-кому из наших понадобилось отлить, ну и наткнулись в уборной на ту надпись…
– Что за надпись?
– Какой-то негодяй на стене нацарапал, что Мария… э-э… верностью не отличается. Аженор раскричался, что это Мельхиор Шалюмо натворил, но вы не думайте, что…
– А кто это – Шалюмо?
– Человечек он довольно мстительный, конечно, но в каком-то смысле я его понимаю: ростом он не вышел, мне по плечо, вот все бедолагу и задирают, посмеиваются над ним. Я в школах не учился, месье, но знаю, что люди называют противоестественным не то, что противоречит природе, а то, что противоречит их правилам и обычаям, а их правила и обычаи требуют, чтобы все было по единой мерке скроено. Со мной Мельхиор вполне любезен. Честное слово, не верю, что он мог написать подобные гнусности про Марию, этот парень ее опекал, когда она еще девчонкой была.
– Что же было дальше на дне рождения?
– Ну, наелись все от пуза. Аженора еще и пряничную свинку с его именем на боку съесть заставили, хотя он всячески отбивался.
– Пряничную свинку? – насторожился Виктор.
– Ее самую. После пирушки Аженор пошел потолковать с осветителями – что-то у них там стряслось. Ну а дальше…
Виктор поднялся со скамейки. Стало быть, Жозеф угадал верный путь – по следам пряничных свинок, предвестниц смерти. Нужно срочно принять меры, пока кто-нибудь еще не стал жертвой… Жертвой чего? Несчастного случая? Злой судьбы? Или яда, подмешанного в пряничное тесто?
Инспектор Вальми проводил взглядом сыщика-любителя, бросившегося ловить фиакр, и беспечной походкой направился к лавочке, на которой сидел Рике Лёсюэр, погрузившийся в созерцание уличных часов.
– Уважаемый, я служу в Префектуре полиции. Позвольте прервать ваши размышления и осведомиться, о чем с вами беседовал тот лже-писака?
– Вот! – оживился Рике Лёсюэр. – Все писаки лгут. А потому что не знают ничего. Говорит, Мария жила на улице Скриб – ну надо же, удумал!
– …Проезд Тиволи, дом четыре-бис. Не кукситесь и не смейте обвинять меня в том, что я расследую в одиночку. К Марии Фералес поедете вы, я подменю вас в лавке, – прошептал Виктор на ухо Жозефу.
– А что я скажу клиентам? Тут один разыскивает «Метаморфозы» Овидия в четырех томах, изданные с тысяча семьсот шестьдесят седьмого по тысяча семьсот семьдесят первый год, – и только потому, что хочет полюбоваться на иллюстрацию Буше «Похищение Европы». Похоже, это будет стоить ему целого состояния… А другой ворчит и торгуется – у нашего «Декамерона», видите ли, переплет, конечно, старый, но слишком ординарный, чтобы выложить за него две тысячи сто франков, которые мы запросили.
– Я ими займусь. Не забудьте главное: пряничные свинки и Мельхиор Шалюмо. Если найдете улики, не возвращайтесь сюда – позвоните мне вечером на улицу Фонтен и просто скажите: «Со свинкой все в порядке». Это будет означать, что завтра в семь часов мы встречаемся в «Утраченном времени», где и обсудим наши дальнейшие действия.
Жозеф сердито оделся – накинул плащ и нахлобучил кепи. «Я весь день на ногах, бегаю тут от полки к полке, а он меня на задание посылает… Впрочем, все-таки шурин у меня молодец – ведь мог бы и сам к свидетельнице, а взял и уступил мне…»
…Через час Жозеф, который сел не на тот омнибус, уехал бог знает куда и заблудился, стоял на мосту Европы и считал железнодорожные составы, извергавшие облака пара. Вдруг сзади кто-то ткнул его кулаком в плечо. Молодой человек резко обернулся, собираясь дать сдачи, но тотчас успокоился, обнаружив перед собой толстяка флегматичного вида в старом коричневом костюме и потрепанном котелке. Толстяк пошмыгал носом, будто принюхивался, как гончая, взявшая след, выхватил в последний момент клетчатый платок и от души чихнул в него.
– Чертова сенная лихорадка!
– Месье Гувье! – улыбнулся Жозеф. – Как всегда, в делах, в заботах?
– Считайте, в командировке. В «Пасс-парту» завелась рубрика «Искусство», и счастливый избранник – я. В галерее на улице Лафит опять выставили какую-то мазню – иду любоваться. У художника ни грамма таланта, зато целый пуд связей. А слышали эту историю? Два месяца назад толпа каких-то кретинов чуть не передралась перед картинами из коллекции покойного Кайботта[337], которые наконец-то выставили во временном хранилище Люксембургского музея! Как сказал один мой коллега, «эта экспозиция – окончательный приговор живописи, называемой импрессионистской: все, кто представляет ее здесь, за исключением двоих-троих, – импотенты». Невольно задаешься вопросом, кто будет заселять Францию.
– Я! – гордо заявил Жозеф. – У меня ожидается пополнение в семействе, и у месье Легри тоже.
– Осанна! Старые деревья приносят самые сладкие плоды.
– Но я же молодой, месье Гувье!
– Так пользуйтесь этим, мой мальчик, не отказывайте себе ни в чем и ни от чего не отказывайтесь. Посмотрите на меня: перед вами образчик нонконформизма, который сдал свои позиции, погряз в рутине и изнывает от скуки. А вы, Шерлок Пиньо, небось затеяли расследование на вокзале Сен-Лазар?
– О нет, мне нужно доставить книгу клиенту на проезд Тиволи. Не знаете, как туда добраться?
– Проезд Тиволи… что-то знакомое… Вы блестящий фельетонист, молодой человек, но врунишка из вас никудышный. Где же книжка, которую вы собираетесь доставить? Ни один карман у вас не топорщится. Руку даю на отсечение, что вы направляетесь в дом четыре-бис.
– Нет-нет, уверяю вас…
– Да ладно, уж меня-то вы не проведете. Клюзель на рассвете дал мне задание расспросить персонал Опера о смерти некоего Аженора Фералеса.
– Неужели? И что же в этой смерти особенного?
– А то, что за месяц это уже третий из верных слуг нашей Академии музыки, который спустил рукава[338]. Клюзелю ситуация кажется необычной.
– Я внимательно читаю «Пасс-парту», но не заметил никаких комментариев по этим делам.
– О, с тех пор как у нас тираж пошел вверх, Клюзель осторожничает. Пока не удостоверится в надежности источника, ни за что не станет публиковать гипотезы, чтобы не вызвать потом возмущение читающей публики. Зато я знаю пару издателей, которые не боятся разворошить муравейник… Что ж, юноша, проезд Тиволи – это мне по дороге, я вас провожу.
– Месье Гувье, а может, поделитесь сведениями об обитательнице дома четыре-бис?
– Если бы я что-то знал – с удовольствием поделился бы, но пока мы с вами на равных.
Они расстались на улице Амстердам, условившись встретиться как-нибудь и посидеть за стаканчиком с Виктором. Жозеф, миновав мостовые пролеты, свернул на короткую улочку и заметил торговца почтовыми открытками с картинками – тот разместился под рекламным плакатом, прославляющим морские красоты Туке-Пари-Плаж. Эфросинья собирала открытки, которые ей присылали старые знакомые – зеленщицы и торговки свежими овощами, удалившиеся от дел, – из Барневиля или Суйяка. Такого добра было навалом на вокзалах и лотках уличных торговцев, снабжавших путешественников доказательствами их смелых вылазок, не говоря уж об открытках с юмористическими рисунками и именами из цветочного орнамента. Матушка Жозефа их тщательно систематизировала и помещала в прекрасный альбом на шесть отделений, подаренный ей Кэндзи с памятной надписью: «Чем больше воспоминаний, тем теснее мир».
Жозеф купил набор открыток, посвященных подвигам и героической смерти «рыцаря без страха и упрека». Выдавать их Эфросинье он собирался по одной – в ближайшие несколько недель отважный рыцарь Баярд будет помогать ему умилостивить матушку в нужные моменты.
Стучать в дверь квартиры Фералесов пришлось долго, прежде чем Мария наконец приоткрыла ее, не снимая цепочки. Щеки у вдовы были мокры от слез, лицо распухло, и на нем не читалось ни малейшего желания принимать гостей. Но Жозеф не отступился:
– Здравствуйте, мадам. Соболезную вашей утрате. Я ни за что не побеспокоил бы вас в такой день, если бы не подозрение, что смерть вашего мужа не была естественной.
– Разумеется, не была! Это несчастный случай. Что вам еще от меня нужно? Уходите!
– Мадам, прошу вас…
– Убирайтесь отсюда! Кто вы такой? Журналист? Агент похоронного бюро? Все вы падальщики! Мне уже пришлось отвечать на вопросы полицейских, они тоже совершенно не уважают чужой траур, мерзавцы!
– Я не полицейский. Я был другом вашего мужа, он приглашал меня на день рождения…
– Впервые вас вижу.
– Мы частенько встречались в кафе, покуривали сигары, откровенничали…
Мария отступила от двери и некоторое время стояла неподвижно. На скулах проступили красные пятна. Наконец она спросила срывающимся от сдерживаемого рыдания голосом:
– Ему желали зла, моему Жеже? Что он вам говорил?
– Можно мне войти? – осторожно спросил Жозеф.
Женщина высморкалась, поправила растрепанные волосы.
– Как вас зовут?
– Изидор Гувье. Я работаю в библиотеке Академии музыки.
Мария сняла дверную цепочку и впустила его. Войдя, Жозеф осмотрелся: тесная темная гостиная, фаянсовая печка в углу, дубовый буфет. Швейная машинка соседствует с квадратным столиком, окруженным плетеными стульями. Этажерки, уставленные всякой всячиной, заслоняют стены с обоями цвета мирабели. Над всем царит подвешенная к потолку керосиновая лампа.
Мария Фералес, пухленькая блондинка, не дала себе труда переодеться – осталась в плюшевом пеньюаре цвета фуксии, застегнутом от горла до лодыжек на пуговицы-помпоны.
– Так что же вам сказал Жеже? Присаживайтесь…
– Ему не давала покоя гибель двух музыкантов из оркестра Опера. Он видел, как Жоашен Бланден получил небольшую посылку перед самым началом концерта в Катакомбах.
– В Катакомбах? Что за ерунда! Мой Жеже никогда не бывал в Катакомбах, он терпеть не мог кладбища… а завтра его зароют в землю… – Мария снова разрыдалась.
Жозеф представил на секунду, что его может постигнуть такое же несчастье, и тотчас защемило сердце. Он вместе со стулом подвинулся поближе к вдове.
– Ах, я так перед ним виновата – Жеже ужасно расстроился из-за той гнусной надписи, – с горечью проговорила она.
– Да-да, я знаю, он считал, что это сделал Мельхиор Шалюмо. – Жозеф покраснел – ему стыдно было разыгрывать комедию перед безутешной женщиной.
– Жеже ошибался, мы с Мельхиором дружим… мы очень давно знакомы…
– А где его можно найти?
– Только не донимайте его расспросами, ему и так несладко приходится. В Опера все его шпыняют, никогда не упускают случая унизить. Он живет в чулане под самой крышей дворца Гарнье, над административным этажом. Вчера я его не видела. Но та надпись… Мельхиор тут ни при чем, это я во всем виновата – Жеже не нравилось, что я взяла в ученики малыша Обена Комбре. Обен совсем мальчишка, а Жеже навоображал себе всякого на пустом месте… Ах боже мой, боже! Он умер!
– Успокойтесь, пожалуйста, мадам. Может быть, стакан воды?
– Спасибо, вы очень любезны… Подумать только – перед тем как Жеже упал в люк, я заставила его съесть пряничную свинку с его именем. Считается, что это приносит счастье…
– Свинку купили вы?
– Нет, какие-то приятели, наверное, специально для него заказали – у Жеже была любимая поговорка: «Мы вместе свиней не пасли». А я ему подарила заколку для галстука… Ах, беда за бедой, я приношу людям несчастье, и в день нашей свадьбы тоже… – Слезы заструились по щекам Марии с удвоенной силой.
Жозеф взял ее ледяную руку в ладони.
– Что случилось в день вашей свадьбы?
Мария попыталась заговорить, но получилось у нее не сразу.
– Тони Аркуэ упал с лодки в пруд и утонул. Я подумала тогда, что это страшное предзнаменование.
– Тони Аркуэ?
– Кларнетист.
– Пустые суеверия, вы тут совершенно ни при чем, – заверил Жозеф. – Вы плыли с ним на одной лодке?
– Нет.
– Вот видите – просто совпадение, несчастный случай. А кто с ним плыл?
Мария потерла лоб, пытаясь вспомнить, потом выпрямилась так резко, что стакан с водой полетел на пол. Жозеф бросился подбирать осколки.
– С ним плыл Жоашен Бланден – он тоже мертв! И еще Ольга Вологда – она заболела! – Это открытие так ошеломило Марию, что она забыла о своей скорби. – Еще там были Ламбер Паже, биржевой игрок, он часто давал Аженору советы, куда вложить деньги, и Анисэ Бруссар, владелец скобяной лавки и меломан. Они в опасности?
– Пока не знаю, мадам. У вас есть их адреса?
– Где живет Ламбер Паже, не знаю, а у Анисэ Бруссара лавка на улице Вут… номер дома не помню. Пожалуйста, месье, уходите, я хочу побыть одна… с Аженором…
– Обещайте мне, что будете благоразумны, – выдавил Жозеф, у которого перехватило горло. Получив от Марии кивок, он поднялся, подавленный присутствием смерти в доме, выскочил из квартиры и сбежал по лестнице, прыгая через ступеньку.
На проезде Тиволи Жозеф едва не сбил с ног старушку в чепце, разглядывавшую рекламный плакат пляжей Туке.
– Красиво, а, месье, что скажете? Только у меня денег не хватит, чтобы там побывать.
– Я отвезу вас туда, когда тираж моего последнего романа достигнет пятидесяти тысяч экземпляров! – пообещал Жозеф, только что исполнивший акробатический трюк, чтобы не задеть престарелую даму на бегу. – Вам роман тоже понравится! «Месть лемура» покорит всех читательниц! – И помчался дальше.
Инспектор Вальми наблюдал за кульбитами Жозефа с ехидной улыбкой. «Пляши, мой юный друг, пляши, пока есть возможность. Скоро у тебя и у твоего напарника энергии поубавится, потому что плясать вы будете под мою дудку. Что ж, настало врея принести наши соболезнования мадам Фералес».
Глава одиннадцатая
– С утра чувствую себя старой развалиной. Это, наверно, потому, что матушка вчера вечером накормила нас диковинным блюдом из лангуста, которого ей за полцены продала давняя приятельница с Центрального рынка. Ощущение, будто я проглотил наковальню.
– Однако у вас хватило сил заверить меня, что «со свинкой все в порядке».
– Ну да, всё, кроме того, что она верещит от ужаса, и такое впечатление, что прямо у меня в желудке. Варвар вы этакий, еще смеетесь, – проворчал Жозеф, хватаясь за чашку с кофе.
– Думаете, лангусты не верещат, когда их живьем в кипяток бросают? – хмыкнул Виктор. – А я, знаете ли, что-то проголодался после прогулки на велосипеде. Закажу-ка окорок.
– Во-во, кровожадный варвар.
– Ладно, шутки в сторону. Мария Фералес сказала что-нибудь полезное для расследования?
– Повторяю: у всех трагедий есть общий знаменатель – это дворец Гарнье, и теперь нам известно, что уже не двое, а четверо тамошних служащих слопали по пряничной свинке и для них все плохо закончилось. Этого недостаточно, чтобы возбудить ваше любопытство?
В «Утраченное время», где сидели Виктор и Жозеф, ввалилась толпа голодных грузчиков, распространяя вокруг себя запах мокрой псины.
– На улице льет как из пожарного шланга, – пожаловался один из них. – Я бы согрелся рюмочкой сивухи.
– У нас такого не подают, – отрезала хозяйка заведения.
– Ну тогда кофе и анисовку, ежели ваша светлость не возражает, – подмигнул грузчик.
– Вот что, дорогой совладелец и коллега, – продолжил Жозеф, – я тут набросал факты. – Он протянул Виктору блокнот.
1. Падение с лодки в воду. Тони Аркуэ, кларнетист. Дворец Гарнье.
2. Падение по причине недомогания на сцене. Ольга Вологда, балерина. Дворец Гарнье.
3. Падение виском на бордюр. Жоашен Бланден, скрипач. Дворец Гарнье.
4. Падение в открытый люк. Аженор Фералес, инспектор сцены. Дворец Гарнье.
Итог: одно вероятное отравление и три смерти, похожие на несчастные случаи.
– По-моему, тут действует злой умысел, – подытожил Жозеф, когда Виктор прочитал.
– Напомните, как зовут того оповестителя…
– Мельхиор Шалюмо. Я мог бы с ним повидаться сегодня на похоронах Аженора Фералеса, но Кэндзи неизвестно где пропадает – мне придется весь день торчать в «Эльзевире», и вам тоже. Наверстаем упущенное завтра или в понедельник – надо будет допросить Ламбера Паже и Анисэ Бруссара. Разыграем их в орла и решку?
– Выбирайте кого хотите.
– Тогда чур владелец скобяной лавки мой. По крайней мере известно, что он обретается где-то на улице Вут. А Ламбера Паже придется караулить у дворца Броньяра[339], вот уж узнаете, каково это – преследовать незнакомых буржуа! Если хотите знать мое мнение, наилучший метод – обшарить все забегаловки в округе.
– Что вы вкладываете в понятие «буржуа»?
– Ну, для кучера на фиакре это пешеход, для военного – тыловая крыса; для художника – дурень набитый, который ничего не смыслит в живописи и готов выложить стопку банкнот за какой-нибудь закат на озере Бурже; для крестьянина – владелец поместья, где он горбатится; для работяги – спиногрыз…
– А для вас, Жозеф?
– Для меня это клиент, покупающий книгу не для того, чтобы ее прочитать, а только потому, что ее расхвалили в газете.
– А я – буржуа?
– Вы – фотограф.
– Ага, значит, глаз у меня наметанный, я умею подмечать детали и позволю себе напомнить вам, что Ольга Вологда сбежала из Парижа.
– Вы ее подозреваете?
– Еще как!
Все столики в «Утраченном времени» уже были заняты. Хозяйка устала держать над чашками кофейник, а служанка Лулу – сыпать в чашки сахар и на пол свежую солому, которая тут же промокала под грязными ботинками посетителей.
– Предупреждаю, господа, меня не интересуют ваши рекомендации, что читать, что не читать. Я и так точно знаю, что мне нужно.
Мужчине, вошедшему в книжную лавку «Эльзевир», было за шестьдесят. Толстый, приземистый, со здоровым цветом лица, седоватыми бакенбардами и импозантными усами офицера колониальных войск. Костюм в клетку полнил его еще пуще.
– Господа, вы имеете дело с Алистером Пейлтоком, подданным Йорка, Великобритания, борцом с загрязнением городской окружающей среды. Привел меня к вам не Святой Дух, но госпожа Эванджелина Бёрд, выдающаяся прорицательница, находящаяся проездом в Париже. Она предсказала, что мне удастся завладеть редчайшей жемчужиной, каковой недостает в моей коллекции, если я отправлюсь в книжную лавку под названием «Эльзевир». И вот я здесь! До беседы с госпожой Эванджелиной я потратил впустую уйму времени на общение с вашими коллегами – ни один не смог мне помочь, а потому, прежде чем изложить вам свое дело, позвольте испытать ваши познания в области литературы, дабы сохранить мое терпение. Премного сомневаюсь, что вам известен автор следующих строк: «И выросли города бесчисленные, огромные, в дыму. Зеленая листва увяла, загубленная жарким дыханием печей. Прекрасный лик Природы исказился, словно под воздействием отвратительного недуга…»
Оторопевший Жозеф незаметно для посетителя покрутил пальцем у виска, но Виктор с видом примерного ученика выступил вперед:
– Сдается мне, что это отрывок из произведения Эдгара Аллана По под названием «Беседа Моноса и Уны», опубликованного в тысяча восемьсот четырнадцатом году. Я читал его в детстве.
– Месье, мои поздравления! А теперь назовите цену.
– Увы, это действительно редчайшая жемчужина. Оставьте ваш адрес, и когда мне удастся ее разыскать, я вас извещу. Пока же могу предложить вам книгу Жана Рамо, если вы…
– Жана Рамо? Название?
– Это опубликованная отдельно десять лет назад часть «Фантасмагорий» – «Отравления в двадцать первом веке».
– Она у вас есть?
– Жозеф, полка «Науки», на букву «Р».
Алистер Пейлток выхватил томик из рук Жозефа и громко прочитал:
– «К тысяча девятьсот тридцать четвертому году французы, коих медленно травят поставщики продуктов и тошнотворные испарения, накрывшие Париж, а затем и всю Францию…» Беру ее, месье, беру, давно искал. У вас есть еще что-нибудь на эту тему?
– Возможно, вам придется по сердцу Альбер Робида, хотя о будущем он рассуждает все больше в юмористическом ключе. Могу посоветовать вам «Двадцатый век» – сочинение, в котором он излагает свое представление о повседневной жизни с тысяча девятьсот пятьдесят второго по пятьдесят девятый год.
– Добавьте это к списку моих покупок. Не затруднит ли вас доставить книги в дом двенадцать по бульвару Мальзерб? Кто-нибудь из домашних рассчитается с вами на месте. И как только раздобудете издание По, вы мне сообщите? – уточнил Алистер Пейлток, уже двинувшись к выходу.
– Непременно.
Едва дверь за посетителем закрылась, Виктор рявкнул:
– Чтоб мне провалиться ко всем свиньям, если я не раздобуду этого По!
– К свиньям провалиться? – изумился Жозеф. – Куда это?
– Ну да, да, – вздохнул Виктор, – эта история с пряничными свинками никак не идет у меня из головы. А что, если Эдокси права? Что, если в свинках было какое-то токсичное вещество, что-то вроде сильного снотворного, которое затормаживает рефлексы?
– Вот дела! Это я напал на след, я поднял зайца, я несколько дней пытаюсь вас убедить, что все три смерти не случайны, а вы мне тут преподносите это как собственный вывод?!
– Знаю, знаю, Жозеф, первооткрыватель – вы, но мне надо убедиться в истинности наших умозаключений. Не злитесь, мы же напарники, и главное для нас – результат, верно?
Зазвенел колокольчик на двери, и в лавку вошла Матильда де Флавиньоль.
– Ах, месье Легри, какое удовольствие вас видеть! Отныне и впредь Сара Бернар не дождется моих аплодисментов! Представляете, она заявила, что велосипедисты провоцируют опасные ситуации и даже несчастные случаи!
Виктор проворно метнулся к запасному выходу, бросив на ходу:
– Здравствуйте, мадам. Жозеф, я отлучусь на четверть часа – куплю свежую «утку» и наведаюсь к букинистам из галерей «Одеона». Я почти уверен, что видел у них «Беседу Моноса и Уны» на английском. Наша касса скоро станет полным-полна. Good bye!
– Неплохо придумано, – сердито пробормотал себе под нос Жозеф, – тебе «утку», а мне тетеньку. Как я от нее теперь избавлюсь?
– Месье Пиньо, – не замедлила завязать разговор Матильда де Флавиньоль, – почему ежедневные газеты называют «утками»?
Жозеф в отчаянии облокотился на конторку.
– Все началось с памфлета времен Революции, мадам. Он назывался «Про утку, коя съела пятерых своих соплеменниц и была съедена полковником».
– Чушь какая-то!
– Это точно. Но отсюда у нас пошел обычай называть «утками» сначала неправдоподобные истории, затем газеты, их публикующие, а потом и всю прессу.
Жозеф клокотал от ярости. Полчаса назад ему в голову пришла блестящая идея по поводу романа «Демоническая утка» – он собирался использовать в нем недавно вычитанную в газетах всякую всячину. Продолжая рассеянно отвечать на вопросы мадам де Флавиньоль, молодой человек полистал тетрадь, куда наклеивал вырезки.
Любители прогулок в Венсенском лесу оплакивают смерть двух уток-мандаринок. Птички, предвестницы весны, должно быть, отравились каким-то ядовитым веществом. Неужто в наши дни есть злонамеренные граждане, способные на хладнокровное убийство невинных лапчатоногих?
И забыв о посетительнице, Жозеф, пока вдохновение не покинуло его, принялся строчить в блокноте:
Демоническая утка клювом опрокинула флакон, и крысиный яд просыпался в канализационный люк, под которым в лужице дождевой воды плескались два голубка – Леонида и Сигизмунд. И вот…
– Пресвятая Глокеншпиль! – воскликнул он вдруг, выронив перо. – Об этом-то мы не подумали! Нужно срочно проверить!
Виктор между тем уже вернулся и, незаметно прокравшись через торговый зал, направлялся к подсобному помещению. Жозеф деловито поручил мадам де Флавиньоль присмотреть за хозяйством, чем немало ее озадачил, и бросился за Виктором.
– Парижская фондовая биржа отменяется, дорогой шурин! Завтра мы идем в Венсенский лес. Кэндзи будет метать громы и молнии, но я знаю, как его унять: мне поможет какое-нибудь сочинение месье Куртелина, найду у него предлог улизнуть так, чтобы гроза меня не накрыла.
– Жозеф, вы ставите меня в тупик. Какая связь между месье Куртелином и вашим намерением избежать праведного гнева Кэндзи?
– Вы не читали пьесу «Господа бюрократы»? Какое упущение, непременно прочтите. Это история клерка из Ведомства дарений и завещанного имущества, который вечно опаздывает на службу. Всякий раз ему приходится оправдываться перед начальством, и он рассказывает о том, что, дескать, потерял то зятя, то тетушку, то дядюшку, то мать, то отца, при этом сестрица у него по два раза в год выходит замуж и каждые три месяца рожает первенца. В итоге он якобы все время страшно занят то похоронами, то свадьбами, то крещением младенцев своих многочисленных родственников.
– И нечто подобное вы собираетесь поведать Кэндзи? Полагаете, этот бред его убедит? Кстати, а что мы будем делать в Венсенском лесу?
– Расследовать непреднамеренное убийство уток-мандаринок!
Виктор и Жозеф, сидя за столиком лицом к озеру Францисканцев, где флотилия рыбацких суденышек оборонялась от арендованных отдыхающими лодок, потягивали вермут с ликером из черной смородины и старались отделаться от воспоминаний о разговоре с Кэндзи. Искаженное яростью лицо японца так и стояло у обоих перед глазами. Нет, о том, что сегодня Виктор не появится в лавке, было условлено заранее, хотя суббота – самый удачный день для торговли. Но вот когда Жозеф заявил, что должен немедленно доставить Жоржу Куртелину набор почтовых открыток, прославляющих благородные деяния шевалье Баярда, чаша терпения месье Мори переполнилась…
– Уверяю вас, патро… то есть месье Мори, месье Куртелин велел мне принести ему открытки сегодня в «Неаполитанца» ровно в час.
– Советую вам избавиться от этого бремени в рекордные сроки. Даю вам сорок пять минут максимум, ясно? – прошипел Кэндзи в лицо Жозефу.
А Виктор шепнул ему на ухо, когда сыщики-любители покидали «Эльзевир»:
– Мы же не успеем. И какой предлог еще у вас найдется?
– О, в Париже проблем хватает на каждом шагу, – беспечно отмахнулся молодой человек. – То фиакр собьет пешехода – и пожалуйста, затор, то телега с капустой перевернется, и tutti quanti[340]. Бежим!!!
Вот как они оказались на террасе «Кафе-ресторана у Желтых врат» в Венсенском лесу и вот почему решили утешиться превосходным обедом, поданным гарсоном в белом фартуке. На столике перед ними расположились моллюски-литторины, устрицы из Марена в шабли, баранина с зеленой фасолью, кувшин легкого красного вина, «снежки» и кофе.
– Со «Сливовым деревом» или «Парижским кафе» это заведение, конечно, не сравнится, но в общем недурно, – признал Виктор, выдавая гарсону щедрые чаевые, и осведомился: – Как вас зовут?
– Никефор Бёзи, можно просто Ник, – ответил тот.
– Уважаемый Ник, мы с коллегой репортеры, интересуемся несчастным случаем, который произошел двадцатого марта. Вы видели, как на озере утонул человек?
Ник поскреб макушку, отчего с нее посыпалась перхоть, и прищурился:
– Ну, если вы о том самом утопленнике, так я мало что знаю, меня тут вообще не было из-за свекрови – угораздило ее навернуться со стремянки, не убилась, зато перепугала всех, с утра до ночи с ней носились. Но Рауль кое-что занятное порассказал.
– Рауль? Ваш коллега?
– Ну да, Рауль Годрон, он в отпуске до завтра. Так вот Рауль говорил, что перед тем как этот калар… крал… музыкант, короче, забрался в лодку, ему вручили пряничную свинку в оберточной бумаге с ленточкой, а на свинке было написано его имя – «Тони». Кра… музыкант бумажку развернул и прочитал вслух послание: «Съешь меня от пятачка до копыт – будешь удачлив, весел и сыт». Раулю до того понравилось, что он даже слова записал, чтобы при случае что-нибудь этакое подарить подружке и приписку такую же сделать, ну, только изменить слегка: «Съешь меня от пятачка до хвоста – будешь удачлива, весела и сыта».
– Он последовал указанию?
– Кто, Рауль? Какому?
– Да нет же, кларнетист.
– Ну, не совсем – отъел половину, а остальное в карман засунул.
– Кто вручил ему подарок?
– Никто, свинку нашли на стойке в зале и отдали кулар…
– Кларнетисту.
– Ага.
– А про мандаринок, которых мертвыми из пруда достали, вы что-нибудь слышали? – вмешался в разговор Жозеф.
– Это вам к папаше Астико надо, он в птичках души не чаял. Найдете его вон там – сидит на раскладном стуле с удочкой, ловит мелочь всякую.
Рассудив, что больше ничего полезного из парня вытрясти не удастся, Виктор и Жозеф оставили его на растерзание ввалившемуся на террасу многочисленному семейству, которое Ник встретил поклонами и расшаркиванием и принялся рассаживать, без умолку щебеча: «Честь имею, мадам Робишон», и «Рад вас видеть, месье Робишон», и «Как поживают юные месье и мадемуазель Робишон?»
Читать бесплатно другие книги:
