Листик. Судьба дракона Дубровный Анатолий

Местность совсем не напоминала живописные окрестности Арэмии, все-таки здесь намного суше, хотя близость моря и смягчает жару, но влагу на окрестные поля и жиденькие рощи это не приносит. Здесь был крайний юг благословенных земель, где чтят Единого. За морем уже живут неверные, тоже поклоняющиеся Единому, но поклоняющиеся неправильно, искажающие основные догматы веры.

Архипастырь собрался было задернуть занавеску и откинуться на подушки мягкого диванчика, когда его внимание привлекли повозки бродячего цирка, прижатые гвардейцами к самой обочине. О том, что это цирк, говорили рисунки на полотняных бортах крытых повозок. Но труппа почему-то уезжала из Тарахены, хотя ярмарка там была в самом разгаре.

Рисунки на бортах повозок были выполнены мастером своего дела. Обычно такие рекламные картинки рисовал кто-нибудь из цирковых, а среди них редко попадались те, кто это действительно умел, а уж прошедшие обучение и вовсе были очень большой редкостью. Но здесь видна рука профессионала! Еще архипастырю показалось, что он уже видел где-то такие рисунки, по крайней мере, выполненные в схожей манере. Только на въезде в город архипастырь вспомнил где, вернее, у кого, он видел такую технику. Задумчиво кивнув каким-то своим мыслям, он достал из сумки фигурку невиданного зверя, сделанную учеником, точнее, ученицей художника Лирамо.

Иерарх грустно улыбнулся, вспоминая рыжую девочку, промелькнувшую в его жизни ярким огоньком. Она тогда ушла неведомо куда, вернее, улетела, превратившись в такого же зверя, как тот, которого она вылепила из глины. Если бы она была человеком, то сколько ей сейчас было бы лет? Двенадцать? Архипастырь щелкнул пальцами, привлекая внимание сидевшего напротив секретаря, и распорядился выяснить, что это за цирк и кто рисовал на бортах повозок картины.

Двумя неделями раньше Листик сидела на плечах Торунаро и вдохновенно творила. Ей с самого начала не нравилось то, что было намалевано на бортах повозок. И вот за день до отъезда с поляны, где бродячий цирк проводил свои репетиции, девочка, выпросив у Фаримито краски, оказывается, он был еще и штатным художником цирка, рисовала на тенте своей повозки. Листик считала своей повозку, где жили Смоль, Карэхита и Батар и которая была их гримерной.

– Ты смотри! Как живые! – не удержался наблюдавший за процессом Фаримито. Листик изобразила всех своих подруг: скачущую на коне Карэхиту, идущую по канату Смоль и жонглирующую пылающими факелами Батар. Листик хотела нарисовать Батар с ножами, но девушка уговорила художницу изобразить ее с факелами.

Когда Листик, закончив, удовлетворенно склонила набок голову и произнесла:

– Вот! – раздались громкие аплодисменты.

Затем и остальные цирковые стали просить девочку разрисовать тенты их повозок. Листик рисовала до глубокой ночи, закончила она уже в темноте, удивив уже ничего не видящих зрителей. На следующее утро, за завтраком, Журо под общий смех шутливо пожаловался:

– Листик, я теперь боюсь к фургону с львам подходить, мне все кажется, что они из клетки вылезли!

– Ага, можно было бы на твоем фургоне нарисовать прутья, будто это клетка, но очень уж мрачно получилось бы, – ответила девочка. – Пусть так и останется!

Жозе еще раз поблагодарил Единого за то, что он послал им Листика. Такие рисунки, можно сказать, картины, должны были обязательно привлечь зрителей, ведь не может быть плохим цирк с такими рисунками на своих фургонах. И надежды Жозе оправдались – публика валила валом. Ее привлекали не только рисунки, но и номера, в которых участвовала рыжая малышка. Да и номера, в которых она не участвовала, тоже были очень хороши. Даже клоун, хоть Листик и не была задействована в его выходах, сумел использовать ее идею или, вернее сказать, шалость. После выступления фокусника Урторио появлялся на манеже с тремя большими ведрами и предлагал Фаримито сыграть с ним в известную игру базарных мошенников. Под одним из ведер он прятал мяч и предлагал угадать, где он. Естественно, мяч оказывался под всеми тремя ведрами. Эту азартную игру знали все зрители, и эта реприза пользовалась неизменным успехом.

За первую неделю выручка превзошла все ожидания. Чтоб не хранить такую большую сумму в фургоне, Жозе отнес деньги в банк. В самый крупный банк в Арэмии, филиал которого был в Тарахене. Но, как говорят, за полосой успеха могут прийти крупные неудачи. Беда нагрянула, когда ее совсем не ждали. На одном из выступлений успевшего стать сверхпопулярным бродячего цирка Жозе присутствовало городское начальство. После представления Карэхиту пригласил к себе в ложу старший пастырь Аргимаро. И она оттуда не вернулась – слуги пастыря увезли ее с собой. Жозе, сразу почувствовав неладное, пошел в банк за деньгами, но ему отказались их выдавать, мотивировав тем, что такой суммы сейчас нет. И это в самом большом и солидном банке Арэмии! Когда Жозе заметил за собой слежку и наблюдение за цирком, то постарался часть фургонов с самым ценным реквизитом и львами потихоньку вывести из города. Мачты, на которых крепился полотняный купол, и разные канаты пришлось оставить в Тарахене.

Жозе боялся, что если цирк начнет явно готовиться к отъезду, то из города не выпустят никого. Все было обставлено так, словно часть имущества цирка была продана новому хозяину, к которому ушла и часть артистов. И вот вчера, через три дня после того, как увезли Карэхиту, было объявлено, что она ведьма и что ее сожгут на главной площади города.

Сегодня рано утром директора цирка и оставшихся артистов подняли городские стражники и погнали на центральную площадь. Там уже были сложены дрова для большого костра. Дрова укладывали особым образом – жертва должна была гореть как можно дольше и как можно дольше оставаться в сознании, испытывая мучения. Артистов цирка поставили так, чтоб они были поближе к костру и видели все, вплоть до мельчайших деталей. Мужчины сжимали кулаки, глядя на привязанную к столбу Карэхиту, одетую в черный балахон нераскаявшейся грешницы. Смоль обняла Листика и прижала к себе, чтоб девочка не видела этого ужаса. Как только Жозе и его товарищей поставили на отведенное им место, старший пастырь Аргимаро махнул белоснежным платком:

– Начинайте!

– Дорогу! Дорогу! – На площадь, разрезая толпу, выскочили конные гвардейцы архипастыря, за ними выехала карета. Но толпа была очень плотная, и карете пришлось остановиться. Палач бросил факел в первый круг дров, политых маслом. Дрова моментально запылали.

– Нет! – раздался над толпой звонкий и в то же время хрипловатый голос.

Листик, вырвавшись из рук Смоль, шагнула прямо в костер, ее одежда вспыхнула, девочка, превратившаяся в маленький факел, сделала еще один шаг и скрылась в бушующем пламени. Над толпой пронесся не то вздох, не то всхлип – понятно еще, когда жгут ведьму или нераскаявшуюся грешницу, а когда вот так гибнет невинный ребенок…

Архипастырь, глядя на толпу, поморщился – как некстати эта казнь! Его карета, не доехав до дворца главного пастыря Тарахены, остановилась, гвардейцы завязли в толпе, не в силах пробиться. Как раз в этот момент костер подожгли. Громкий крик привлек внимание архипастыря, он увидел, как в костер шагнула маленькая фигурка с копной рыжих волос. На мгновение он увидел лицо и узнал Листарио, вернее, Листика, гениальную ученицу художника Лирамо, создавшего шедевр, которому не было равных. Талантливого художника, так некстати убитого на подстроенной дуэли. Девочка нисколько не изменилась за прошедшие годы, разве что чуть подросла.

Гвардейцы наконец расчистили дорогу, и карета подъехала к помосту, на котором сидели старший пастырь и губернатор города. Архипастырь, опираясь на руку своего секретаря, вышел из кареты. В это время одна из цирковых артисток закричала:

– Милости! Милости прошу!

Архипастырь поморщился – чего хотели добиться Аргимаро и Итарано, размещая этих цирковых артистов внутри круга охраны? В непосредственной близости от костра и от того места, где сидели сами. А высокая худая девушка с резкими чертами лица, сделав три шага вперед, вместо того, чтобы упасть на колени, сбросила с себя куртку. Когда она это сделала, стало понятно, почему куртка такая большая – под ней были перевязи с ножами. Никто не успел опомниться, как девушка взмахнула руками. Два ножа, один в горле, другой в сердце, торчали у застывшего в кресле губернатора. Воспользовавшись возникшим замешательством, эта девушка закричала:

– Уходите! Я задержу!

Ее руки завертелись, подобно крыльям ветряной мельницы, каждый их взмах отправлял в полет два ножа, находящих себе цели. Девушка не промахнулась ни разу. С десяток стражников, окружавших губернатора, лежали на земле. Придавив старшего пастыря, хрипел его телохранитель – нож, предназначенный Аргимаро, принял заслонивший его верный охранник. Восемь стражников, преграждающих дорогу цирковым, еще не успели упасть на землю, как могучий мужчина бросился бежать, подхватив черноволосую девушку, которая до этого прижимала к себе рыжую девочку. Остальные артисты последовали за ним. Бежавший последним худой мужчина развернулся и что-то бросил в опомнившихся городских стражников, устремившихся в погоню. Серое облако, окутавшее солдат, заставило их остановиться. Все они начали чихать, смотреть им мешали обильно катящиеся из глаз слезы.

– Колдовство! – остановились те из солдат, кто не успел вбежать в это облако.

– Перец, – хмыкнул архипастырь и указал гвардейцам на метательницу ножей, которая, закрыв рот и нос платком, побежала через это облако, догоняя своих товарищей. Иерарх чуть двинул ладонью. Тренькнула тетива арбалетов, и четыре болта вонзились в спину девушки, она сделала два шага и упала. Архипастырь неодобрительно покачал головой:

– Надо было только обездвижить. – И, обращаясь к выбравшемуся из-под своего мертвого телохранителя старшему пастырю Тарахены, неодобрительно произнес: – Любезный Аргимаро, что это вы тут устроили?

– Э-э-э… Ведьма… Ее сожжение должно… – промямлил тот.

– Если вы хотели показать свое рвение в вопросах искоренения ереси и достичь эффекта… – Договорить архипастырь не смог, с треском рухнули дрова второго круга.

Если дрова в первом были политы маслом, то во втором были чуть сыроваты, они должны были гореть долго, но при этом не давать дыма, чтоб сжигаемая ведьма не задохнулась раньше времени, не получив причитающихся ей мучений. Архипастырь удивленно поднял бровь – мало того что не были приняты должные меры безопасности, так еще и сам костер был подготовлен крайне неумело, во второй круг поместили пересушенные дрова! Наверное, поэтому они так быстро прогорели. Словно подтверждая его догадку, пламя полыхнуло сильнее. Оглянувшийся на костер архипастырь повернулся к старшему пастырю, чтоб продолжить свои едкие замечания, но тут единый вздох толпы и смотревших на костер стражников заставил его снова обернуться. Из бушующего пламени вышли две обнаженные фигурки, меньшая шагала чуть впереди, держа за руку ведьму, которую собирались сжечь. Ни на девочке, ни на девушке не видно было следов ожогов. Девочка спокойно огляделась и направилась к выходу с площади.

– Стреляйте! – завизжал старший пастырь Тарахены.

Снова тренькнули арбалеты, на этот раз стражников, архипастырь едва заметным движением запретил своим гвардейцам стрелять. Девочка обернулась, и летящие в нее и девушку болты искрами вспыхнули и сгорели. Больше им никто не посмел мешать, и они спокойно скрылись в одной из боковых улиц.

– Прикажете задержать? – обратился к архипастырю капитан его гвардейцев.

– Кого? – поднял бровь высший церковный иерарх и повторил: – Кого? Если циркачей, то они, скорее всего, побежали не к воротам. Они перелезут через стену.

– Высота стен… – начал Аргимаро.

Архипастырь его перебил:

– Изнутри они поднимутся по лестнице, а потом спустятся по веревке. Заметьте, любезнейший, они могут это сделать в любом месте стены. А ваша так называемая ведьма… – Архипастырь продолжил, повысив голос так, чтоб его слышала вся площадь: – И спустился святой Ивософат на землю к людям, но не признали они его святость и побили камнями! И решили они его сжечь! И взошел святой на костер с улыбкой, не тронуло его очистительное пламя! Увидев это чудо, прозрели темные и заблудшие, воссиял тогда над Арэмией свет истинной веры! А святой вознесся на небо, и сказал он…

Притихшая толпа и стражники с благоговением слушали архипастыря, а тот тихо сказал старшему пастырю:

– Продолжайте, заблудший брат мой.

Тот, запинаясь, проговорил:

– …и придет мой посланец, его вы должны принять не так, как меня. Этим вы, э-э-э… докажете крепость вашей веры в… Но позвольте, ваше святейшество! Святой Ивософат сказал: придет он, а не она!

– Неисповедимы пути Единого! – так же громко и торжественно продолжил архипастырь. – Он прислал к нам святую, дабы испытать нашу веру! А вы, брат мой, не выдержали испытания! Вы подвергли святую гонениям! Она ужаснулась вашей греховности и ушла! Горе нам!

Толпа рухнула на колени, а архипастырь тихо сказал своим гвардейцам, кивнув на бледного Аргимаро:

– Взять его!

Чему-то усмехнувшись, он приказал гвардейцам, скрутившим старшего пастыря:

– В костер его. – И снова громко продолжил: – Брат наш решил искупить свою вину. Не будем ему препятствовать! Если будет милость Единого, он выйдет из костра невредимым, чем покажет нам свою святость, и мы преклоним пред ним колени!

Карэхита в черном балахоне стояла, привязанная к столбу, и смотрела на колышущуюся толпу. Вот привели под конвоем ее товарищей. Всегда подтянутая Батар была в какой-то мешковатой куртке, плачущая Смоль крепко прижимала к себе Листика. Сжавшие зубы Жозе и Журо, непроизвольно напрягающий свои могучие мускулы Торунаро. Казалось, он сейчас бросится на стражников, а потом раскидает дрова костра, чтоб спасти ее, Карэхиту, и… Но что он сможет сделать против арбалетов и мечей! Палач в красном балахоне запалил костер. Первый круг, политый маслом, вспыхнул моментально. Карэхита почувствовала жар, который становился сильнее и сильнее.

– Нет! – Карэхита услышала крик, и сквозь огненную стену к ней шагнула пылающая фигурка.

По-собачьи отряхнувшись, эта фигурка сбросила с себя горящие тряпки и появившимися большими когтями разрезала веревки и черный балахон.

– Листик? – прошептала Карэхита, ее взгляд с сосредоточенного веснушчатого лица переместился на руки девочки с внушительными когтями.

– Ага! – Вопреки обыкновению, Листик, оставаясь серьезной, спрятала когти и обняла девушку.

Только сейчас Карэхита обратила внимание, что вокруг бушует пламя. Но жара, как в те мгновения, когда подожгли костер, девушка уже не чувствовала. Листик, заглянув в черные глаза, сказала:

– Пошли!

Дальше для Карэхиты все было как во сне. Она, обнявшись с Листиком, прошла сквозь бушующее пламя, и они, никем не задерживаемые, вышли из города. За ними попробовали проследить, но соглядатаи заблудились в ближайшей роще. Потом преследователи ушедших девочки и девушки рассказывали о дремучей чащобе, о страшных голосах, которые выли и рычали, о блуждающих огоньках, о том, как чуть не утонули в трясине болота, неизвестно откуда взявшегося в этой сухой местности. А Листик шла, как будто знала куда. Утром она вывела уставшую Карэхиту прямо к уменьшившимся в количестве повозкам цирка Жозе. Удивлению цирковых не было предела, ведь они видели, как разгорающийся костер поглотил Карэхиту и как туда шагнула Листик. Смоль поочередно обнимала и ощупывала девушку и девочку, при этом не переставая плакать. Было видно, что и остальным хочется дотронуться до Листика и Карэхиты, чтоб убедиться, что это действительно они и что они живые. Урторио таки не удержался и ущипнул Листика.

– Ай! – подпрыгнула девочка. – Чего ты щиплешься?

– Листик, это действительно ты? Но как же так… Ведь мы все видели, что ты вошла в костер! Да и Карэхита… – начал Урторио.

Листик вздохнула и, отдав теплый плед, который ей дала матушка Мижан, шагнула в костер. Конечно, его нельзя было сравнивать с тем, на главной площади Тарахены, обычный походный костер, на котором готовили завтрак. Но все равно, смотреть на девочку, стоящую в пламени, было довольно жутко. А Листик стояла и улыбалась, казалось, язычки пламени возникают сами по себе на ее золотистой коже.

– А-а-а… Агм… – Жозе попытался хоть что-то сказать.

Листик вышла из костра и заявила:

– Ага! Кушать хочу! Матушка Мижан, там каша еще осталась?

Повариха и по совместительству бухгалтер цирка протянула девочке полную тарелку. Листик взяла и благодарно кивнула. Карэхита ничего не ела, только зябко дрожала, хоть и куталась в теплое одеяло. Жозе, поняв, что испуганная девушка сама ничего не знает и мало что сможет рассказать, а поглощенная едой рыжая девочка больше ничего объяснять не намерена, извиняющемся тоном сказал наезднице:

– Карэхита, ваш фургон остался в Тарахене. Извини, так получилось. Мы сами едва выбрались, если бы не Батар… Да и денег у нас нет. А продавать имущество цирка…

Жозе опустил голову, хоть его вина в случившемся была минимальна, но все равно он корил себя, что не предусмотрел такого поворота событий.

– Ага… – Листик оторвалась от каши и посмотрела на директора цирка. – Ты же говорил, что мы много заработали! Куда же делись эти деньги?

Тяжело вздыхая, Жозе рассказал о том, как с ним поступили в банке. Листик внимательно слушала и кивала, а потом спросила:

– Ты говоришь, что в таком большом банке не может не быть денег. Значит, они их спрятали и никому не показывают. А где они могут эти деньги спрятать? Где-то в поле закопали?

– Это только в сказках деньги закапывают, а в банке есть специальное хранилище, обычно в подвале, – вместо Жозе ответил Урторио.

– Ага… – Листик произнесла это как-то очень задумчиво, затем попросила у матушки Мижан добавки. Та, глядя на девочку круглыми глазами, до краев наполнила тарелку.

Ночью Жозе, совсем не спавший, заметил, как поднялась с выделенного ей одеяла Листик. Места всем в фургонах не хватало, поэтому спали у костра и те, кто лишился своих повозок, и те, у кого они были. Неслышно ступая, Жозе пошел за Листиком. Девочка дошла до небольшой речушки, скорее ручейка, и без всплеска туда нырнула. Не было ее довольно долго, и обеспокоенный директор цирка собрался подойти к тому месту, где под водой скрылась девочка, как из ручья вверх стремительно ушла большая крылатая тень. Кто это был, Жозе не разглядел, но он был готов поклясться, что силуэт не был похож ни на одного из известных ему зверей. Осторожно подойдя к ручью, мужчина не обнаружил там Листика, хотя речушка была в этом месте мелкая, и спрятаться было трудно, разве что проплыть под водой вниз по течению. Видно, девочка это и сделала, но вот зачем это ей надо? Жозе сел на берегу и стал ждать, он был уверен, что Листик вернется. Мало того, он был уверен и в том, что девочка почувствовала слежку.

– Сидишь? – разбудил директора цирка, который не заметил, как уснул, хрипловатый голос за спиной. – Если подсматриваешь, то надо не спать, а смотреть! На вот!

Девочка протянула мужчине большой кожаный мешок. Жозе развязал его и поперхнулся – там было золото! Да и сам мешок был упаковочным, в таких кожаных больших сумках банк хранил золотые монеты. А улыбающаяся Листик пояснила:

– Я точно не помню, сколько монет ты отнес в банк, вернее, не знаю. Я там один такой мешок развязала и высыпала, чтоб посмотреть, так сразу тамошние стражники прибежали и давай кричать. Я им улыбнулась, а они такие невежливые – сразу в крик! Ну, не все, двое в обморок упали. Вот я, чтоб их не смущать, по-быстрому взяла один мешок.

Жозе хмыкнул, скорее всего, охрана услышала шум, вернее, звон рассыпаемых монет в хранилище. Листик не стала рассказывать, что охранники сразу же и убежали, кроме упавших в обморок, все-таки скалящийся дракон в подземном банковском хранилище – зрелище не для слабонервных. Конечно, Жозе не знал, что Листик наведалась в банк в ипостаси дракона, он так и не понял, как девочка сумела туда пробраться, да еще и выбраться. Опять же мешочек был не маленький и довольно тяжелый. Как Листик его сумела принести? Кроме того, директору цирка было непонятно, как девочка смогла вернуться так быстро. Вряд ли хранилище банка расположено где-то в ближайшей роще. Все это Жозе и высказал, а Листик немного обиделась:

– Это настоящее золото! Ты что, думаешь, что я тут где-то фальшивые монеты откопала? Да?

– Листик, я не сомневаюсь в том, что это золото настоящее. Нам оно будет очень кстати…

– Ага! А чего ты не радуешься. Все равно грустный?

– Видишь ли, цирк придется распустить, вряд ли мы сможем выступать после того, что случилось в Тарахене. Боюсь, что нам вообще придется скрываться. Батар убила губернатора и покушалась на старшего пастыря. Конечно, он своло…

– Ага, а где Батар? Смоль с вами. А куда делась Батар?

– Ее убили, – с грустью произнес Жозе, погладив девочку по голове. – Если бы не она, то мы бы все сейчас были в местной тюрьме. Церковь не прощает оскорблений.

– Ага. – Листик шмыгнула носом и спросила: – А архипастырь может им сказать, чтоб вас простили?

– Архипастырь все может, – ответил Жозе, удивляясь, почему Листик это интересует, а девочка, снова произнеся свое привычное «ага», нырнула в ручей. Теперь мужчина, сидевший на берегу речушки, видел, как Листик скользнула вниз по течению. Он ожидал чего-то необычного, но все равно вздрогнул, когда из воды стремительно вырвался крылатый силуэт.

– Кто же ты, Листик? – прошептал Жозе, а потом принялся завязывать мешок с деньгами.

Архипастырь прочитал донесение монаха, попытавшегося вместе с отрядом солдат проследить за Листиком и Карэхитой. Распоряжение о преследовании отдавал не глава церкви, а исполняющий обязанности старшего пастыря Тарахены, который стоял тут же. К нему и обратился архипастырь, брезгливо подняв рапорт старшего группы преследования двумя пальцами:

– Что вы хотели выяснить, отдавая такой приказ? Неужели вы думали, что ваши дуболомы смогут задержать тех, кто вышел из очистительного пламени?

– Я… Хотел выяснить… Это же… – заикаясь, промямлил исполняющий обязанности.

Архипастырь, укоризненно покачав головой, нравоучительно произнес:

– Друг мой, ваши соглядатаи заблудились в оливковой роще, состоящей из трех деревьев. Ведь так? Днем там даже от солнца нельзя укрыться, а ваш монах пишет, что он чуть ли не в джунгли попал!

Исполняющий обязанности побледнел – обращение архипастыря к собеседнику «друг мой» говорило о том, что высший церковный иерарх очень недоволен. А недовольство могло выразиться и в приказе удавить нерадивого. Архипастырь повернулся к одному из своих секретарей:

– Вы выяснили, кто была эта женщина, убившая дона Итарано? И почему она это сделала?

– Да, ваше святейшество, – поклонился секретарь. – Циркачка Батар, на самом деле ее имя Беатрис Хайде, одна из лучших убийц Ночной гильдии. Судя по всему, это был заказ. Только вот кто заказал дона Итарано, уже не узнать, как вы видели, девушка была убита.

– Одна из лучших – и так подставиться, – покачал головой архипастырь.

Секретарь почтительно возразил:

– Она имела все шансы сбежать в создавшейся суматохе, но почему-то этого не сделала. Она дала возможность уйти тем циркачам, которых использовала, как прикрытие, чтоб подобраться к своей цели. Почему она это сделала, жертвуя собой, непонятно.

– Вот это и надо было выяснять. У вас на глазах убивают губернатора, а вы направляете людей на поиски неизвестно кого. У меня сложилось мнение, что вы сделали это преднамеренно! – голосом, от которого бежали мурашки по спине, произнес архипастырь, обращаясь к исполняющему обязанности местного старшего пастыря.

Тот похолодел, ожидая неминуемой расправы. Но, на счастье провинившегося, внимание архипастыря отвлек вошедший еще один секретарь:

– Ваше святейшество! Банкир Рамилито настоятельно просит аудиенции. Говорит, по очень неотложному делу.

Архипастырь скривился и махнул рукой, отпуская исполняющего обязанности старшего пастыря Тарахены. Ожидая банкира, его святейшество перебирал четки, думая, что же надо Рамилито. Вроде срок выплаты процентов по займу еще не подошел. Занял архипастырь немало, все-таки интриги и личные проекты требовали денег, а бесконтрольно распоряжаться церковной казной не мог даже верховный иерарх. Если бы его уличили в трате церковных денег без одобрения высшего синода, то те заговоры, что плелись недовольными церковниками, показались бы детской игрой. Церковная казна – это самое святое! Конечно, архипастырю выделялись деньги на содержание свиты, а также на текущие расходы и другие нужды, но этого было слишком мало! А те несколько проектов, что задумал архипастырь, требовали вложений, и не малых. Потом они окупятся и даже начнут приносить доход, но это потом. А сейчас приходилось расплачиваться с жадными банкирами, расплачиваться с процентами, и весьма значительными, или брать новые займы. Скорее всего, Рамилито будет настаивать на погашении долга. Только почему он потащился за архипастырем в Тарахену, а не предъявил счет в Арэмии?

– Ваше святейшество! – поклонился вошедший банкир. – Прошу помощи!

– Какая же помощь тебе требуется, сын мой? – поднял брови архипастырь. Это что-то новое, весьма своеобразное требование погашения кредита.

– Я прибыл в Тарахену с инспекционной поездкой, и мне доложили, что вчера ночью, вернее, поздним вечером, в хранилище нашего банка появился демон! Теперь туда боятся заходить не только служащие, но и охранники!

Архипастырь не подал вида, что удивился, хотя внутренне усмехнулся – похоже, что и сам Рамилито боится туда заходить. А для банкира отсутствие возможности зайти в хранилище своего банка – самое худшее, что только можно представить. И потом, вдруг демон что-то оттуда взял, а банкир не может это проверить. Эта тревожная мысль была просто написана на лице банкира. Сохраняя спокойный вид, но продолжая внутренне усмехаться, архипастырь наставительно сказал:

– Враг Единого чует нашу слабость и посылает своих слуг, дабы ввести нас в искушение…

– Какое искушение?! Искушение – когда что-то предлагают! А тут… – не выдержал банкир.

– Не перебивай, сын мой! Это может быть и наказание! – наставительно произнес архипастырь, он мог еще добавить – наказание за непомерно большие проценты, но сказал другое: – Наказание за один из смертных грехов! Жадность!

– Но что же мне делать? – плачущим голосом спросил банкир.

Высший иерарх милостиво кивнул:

– Завтра, вернее, сегодня днем я лично освящу твое хранилище и банк, будь к этому готов!

Банкир, несмотря на испуг, скривился – обряд, проводимый лично архипастырем, будет стоить недешево. А архипастырь поинтересовался:

– Кто видел демона?

– Охранники.

– Они могут его описать?

Скорее всего, описания демона охранниками будут отличаться друг от друга. Возможно, нерадивые стражи выпили слишком много араки, а быть может, и что-то курили, но, скорее всего, демон почудился только одному, и он убедил в своем видении остальных, при этом каждый из них видел что-то свое. Банкир протянул несколько коряво исписанных листов:

– Вот тут все записано. Извините, но я заставил охранников самих писать. Сами понимаете, если слухи о том, что произошло, разойдутся, то это ударит по репутации банка…

Рамилито еще что-то говорил, но архипастырь его не слушал, он впился глазами в записи. Расхождения в показаниях хоть и были, но незначительные. Описывался демон с крыльями, стоящий на задних лапах и покрытый золотистой чешуей, хотя чешуя могла быть и другого цвета, просто отблески факелов делали ее такой. Но архипастырь был уверен, что именно золотистая, такая, как он один раз видел. Тогда это были, как сказала Листик, ее мама и она сама. Но мама гораздо больше, значит, это Листик! Это ее архипастырь видел на центральной площади! Она вернулась! Протянув листы бумаги банкиру, высший церковный иерарх проговорил:

– Сын мой, я сам займусь этим делом. Посещений демона больше не будет, но только в том случае, если ты не будешь дальше грешить!

Банкир понял намек и горячо заверил архипастыря, что будет вести очень праведный образ жизни и для начала снижает проценты по известному им обоим займу с шестнадцати до восьми. После того как банкир ушел, архипастырь вызвал секретаря и отдал несколько распоряжений, епархию Тарахены надо было избавить от остатков влияния пастыря Аргимаро, да и исполняющего обязанности надо было поставить другого.

Закончил разбираться с делами архипастырь довольно поздно. Рассвет был близок, но он не стал ложиться спать. Он сел в кресло напротив большой балконной двери, достал маленькую крылатую фигурку и стал ждать. Так он просидел почти час, рассматривая статуэтку дракона, знакомую до последней царапины. Крылатый силуэт заслонил гаснущие звезды – на балконе стоял, расправив крылья, ящер, статуэтку которого держал архипастырь. Он даже испугаться не успел. Зверь сделал один шаг, и в комнату вошла рыжая девочка. При свете свечей эта рыжина особенно была заметна.

– Листарио, – произнес архипастырь.

– Листик, – поправила девочка.

– Ваш визит имеет какую-то цель? – спросил архипастырь. Если раньше он обращался к этой девочке на «ты», то сейчас счел правильным употребить более уважительную форму.

– Ага! – кивнула Листик. – Я хотела бы вас попросить не преследовать цирк Жозе. И верните ему, пожалуйста, фургоны и реквизит, что он оставил здесь. Жозе не виноват, что я к ним присоединилась. И Карэхита не ведьма, как этот ваш решил!

Архипастырь в знак согласия склонил голову, он хоть и разговаривал с ребенком, но понимал, что это существо обладает возможностями гораздо выше человеческих. С другой стороны…

– Листик, утолите мое любопытство, зачем вам понадобилось брать деньги в банке почтенного Рамилито?

– Он совсем не почтенный, а скорее наоборот! – гневно ответила девочка и рассказала о том, как поступил банкир с директором цирка.

Архипастырь внимательно слушал, кивал и, когда Листик замолчала, вздохнул и скорбно произнес:

– Вы совершенно правы! Этот Рамилито – жулик и мошенник! Он и меня также обманул! Но гораздо на большую сумму, чем бедного хозяина цирка, но, в отличие от почтенного… Как вы сказали? Жозе? За меня совершенно некому заступиться!

– А много он вам должен? – Листик подошла к изображавшему вселенскую скорбь архипастырю и погладила его по руке.

– Двадцать таких мешочков, как вы отдали…

Закончить архипастырь не успел. Листик сказала свое «ага», и с балкона в небо ушла большая тень. Архипастырь усмехнулся и приготовился ждать, но к его удивлению на балкон почти сразу же опустилось крылатое существо, державшее в охапке банковские упаковочные сумки. Дракон, пригнувшись, шагнул в комнату, теперь архипастырь его хорошо разглядел. Этот зверь или совсем не зверь был действительно красив! Сделав два шага, дракон вывалил все, что нес, на пол, и не успел последний мешок, падая, звякнуть, как на этой куче сверху сидела рыжая девочка. Она сообщила:

– Вот сколько смогла унести! Я не считала, а то начала бы звенеть, их перекладывая. – Девочка спихнула на пол мешок, лежавший на самом верху кучи, и он, падая, издал глухой звякающий звук. Листик, склонив голову набок, удовлетворенно кивнула: – Звенит! И сразу же эти прибежали бы, те, ну которые кричат. Они бы мне ничего не сделали, но зачем их беспокоить?

– Разумное решение, – кивнул архипастырь. – Только вот нехорошо получится. По этим мешкам могут определить, куда делось золото, и…

– Ага! – Листик стала разрывать мешки появившимися у нее большими когтями и высыпать золото прямо на пол. Если это действие, вернее, то, как оно осуществлялось, удивило архипастыря, то он никак этого не показал. Когда Листик опорожнила все кожаные мешки, иерарх, указав на них, задумчиво заметил:

– Их надо уничтожить, лучше всего сжечь, только вот…

Сомнения архипастыря были понятны, банковские мешки-сумки были сделаны из грубой толстой кожи, да еще и с металлическими деталями – заклепки, замки.

– Ага! – кивнула Листик и побросала разорванные мешки в большой камин.

То, что произошло дальше, изумило архипастыря больше, чем все произошедшее ранее. С рук девочки сорвалось пламя и в несколько мгновений полностью сожгло банковские упаковки.

– Э-э-э… – замялся иерарх.

Листик улыбнулась:

– Хотите спросить, как было там, на площади? Очень трудно сжечь того, кто сам огонь. А мой огонь, – девочка кивнула на пустой камин, там все, в том числе и дрова, сгорело так, что даже пепла не осталось, – очень близок к первозданному, так даже дракланы не могут! Тайша так говорит. Моя мама так умела…

Листик всхлипнула, а архипастырь вспомнил рыжую девушку, к которой с криком: «Мама», – в прошлый раз бросилась Листик. Судя по реакции девочки, с ее мамой что-то произошло.

Церковный иерарх осторожно спросил:

– Что случилось с вашей матушкой?

– Она погибла. – Голос девочки дрогнул, и глаза наполнились слезами.

Глядя на это, такое человеческое, проявление чувств, архипастырь на мгновение испытал стыд за то, что провернул с помощью этого ребенка. Он подошел к девочке и стал ее утешать:

– Не плачь, девочка. Не к лицу такому могучему и сильному дракону, – вспомнил название архипастырь, – плакать…

Листик подняла на иерарха глаза, а тот продолжил:

– …да, я знаю, кто ты, о твоем племени есть упоминания в старых трактатах. Позже эти книги объявили еретическими и все уничтожили, но в закрытом хранилище церкви осталось несколько экземпляров. Я знаю, что наш мир не единственный, но другим об этом рассказывать не стоит. Та девушка, что хотели сжечь на площади, она тоже?..

– Не-а, она здешняя. Она моя подруга, а своих друзей я в обиду не дам!

– Понимаешь, Листик, после того, что случилось, ее объявили святой – прошедшей священный очистительный огонь, да и тебя тоже. Но ты уйдешь, а она останется здесь, а святой, что вовремя не вознесся на небо, церкви не нужен, невыгоден. Во-первых, он отвлекает внимание верующих, а во-вторых, он может и, скорее всего, будет иметь мнение, отличное…

– Ага, – кивнула Листик. – Вы хотите, чтоб я забрала Карэхиту с собой? А остальные? Ведь вы же обещали!

Архипастырь улыбнулся и позвонил в колокольчик. Если вошедший секретарь и удивился, увидев огромную гору золотых монет и голую девочку, на них сидящую, то не подал виду, словно подобные явления в покоях, отведенных архипастырю, в пять часов утра – дело самое обычное.

– Выпишите охранную грамоту… – начал архипастырь и посмотрел на девочку, та кивнула:

– Жозе Леринья и его цирку.

– Да, Жозе Леринья и его цирку, я подпишу, и распорядитесь это все упаковать и приготовить к перевозке. – Архипастырь кивнул на груду золота.

Пока готовился нужный документ, Листик, по просьбе архипастыря, нарисовала портрет Карэхиты. Надо же сделать иконы с изображением новой святой, а девушку многие видели, и хоть какое-то сходство должно быть. Листик нарисовала еще один рисунок – архипастырь благословляет ее саму и Карэхиту. Хоть девочка рисовала очень быстро, и то, что у нее получилось, можно было назвать лишь набросками, а не картинами, архипастырь остался очень доволен. Нарисовать большую и красочную картину будет кому, главное, иметь, откуда срисовывать, сказал он.

Когда охранная грамота была подготовлена и подписана, архипастырь отдал ее Листику, та, встав на цыпочки, поцеловала его в щеку. А то, что произошло дальше, так удивило секретаря, что он не смог скрыть своего изумления: девочка вышла на балкон и прыгнула вниз!

– Посмотрите, – усмехнувшись, разрешил иерарх секретарю. Тот выбежал на балкон и перегнулся через перила. При свете разгорающегося дня то, что осталось от этой девочки, уже было бы хорошо видно. Но каменная мостовая внизу была чиста! Листик, падая, сменила ипостась и прыгнула. Мужчина растерянно взглянул на архипастыря, тот сделал благословляющий жест. Секретарь, сложив руки в молитвенном жесте, с благоговением смотрел на своего начальника и господина.

– Нам надо расходиться, и как можно быстрее! Спрятаться! Затаиться! Неужели вы думаете, что нам простят убийства, ведь Батар была из нашей труппы? Да и то, что она помогла нам бежать, тоже будет поставлено нам в вину! – горячился Урторио. Показав на раскрытый мешок с деньгами, он продолжил: – А это? Неужели вы думаете, что в банковском доме Рамилито Листику это вот так просто преподнесли?

– А с чего ты решил, что это деньги из банка Рамилито? – вопросительно прогудел Торунаро.

– Видите эти знаки? – усмехнулся клоун. – Да и именно в этот банк Жозе положил деньги, а они не вернули, вот Листик и восстановила справедливость!

– Но как ей это удалось? – спросил кто-то из цирковых.

– У нее и спросите! Когда вернется! – отмахнулся Урторио и потом попросил Жозе: – Повтори, что ты видел у ручья!

Директор цирка еще раз рассказал об исчезновениях и появлениях Листика. А Урторио повернулся к Карэхите, жавшейся к Смоль:

– А теперь ты повтори, как посреди костра Листик срезала с тебя веревки! Чем она их срезала?

– Когтями, – раздалось за спинами собравшихся цирковых, и улыбающаяся рыжая девочка продемонстрировала свои немаленькие когти. – Вот этими!

– Листик, ты вообще человек? – спросил Урторио.

– Не-а! – радостно сообщила девочка.

– Демон! – выдохнул кто-то.

– Не-а! – снова произнесла девочка и, пройдя сквозь расступившихся цирковых, подала директору цирка лист бумаги. – Вот держи. Это охранная грамота. Фургоны и остальное, что осталось в Тарахене, вам вернут…

– О Единый! – воскликнул Жозе. – Охранная грамота и разрешение давать цирковые представления, подписанные самим архипастырем! И печать его канцелярии! Листик, как тебе это удалось?!

– Я к нему зашла и попросила, мы с ним давние знакомые…

– О святая Алемия! – выдохнула матушка Мижан. – Его святейшество продал душу…

– Ничего он никому не продавал! – возразила Листик. – Я его попросила, и он мне дал такую грамоту! Вот только он сказал, что Карэхита должна исчезнуть или, как святая, вознестись на небо!

– Карэхита святая? – удивленно переспросил Журо.

Листик кивнула:

– Да, она прошла сквозь очистительное святое пламя, и теперь ее причислили к лику святых, я даже нарисовала архипастырю ее портрет, чтоб было, с чего иконы делать.

– Девочка, – обратился к Карэхите Урторио. – Ты сейчас в большой опасности! Церкви не нужны живые святые, церковники помогут тебе вознестись на небо!

– Что же мне теперь делать? – заплакала наездница. – У меня никого нет, только вы! Куда же мне теперь…

Листик обняла плачущую девушку и стала утешать:

– Не плачь, я уйду отсюда и тебя с собой заберу!

– Куда? – с сарказмом спросил Урторио. – Церковь достанет везде, если они решили, что святая Карэхита должна вознестись на небо…

– На небо у меня не получится, – улыбнулась Листик. – А в другой мир – запросто! Есть одно место, куда можно сбежать, там мы были с мамой. Так сбежать, что никакая ваша церковь не найдет!

– Ты хочешь сказать – в мир иной, в лучший? Так чем твое предложение отличается от предложения отправить на небо? – не сдавался Урторио, остальные тоже с недоумением смотрели на рыжую девочку.

Та, стараясь быть как можно более убедительной, стала объяснять:

– Миров много, везде живут люди, а в некоторых не только люди: гномы, эльфы, орки. Есть и демоны, но я туда Карэхиту не поведу!

– Эльфы и гномы бывают только в сказках! – безапелляционно заявил Жозе.

– Ага, – кивнула Листик, – но откуда-то они в этих сказках появились? Вот и увидишь, что это за сказка!

Последние слова Листика были обращены к плачущей черноволосой девушке. Урторио задумчиво кивнул и спросил у Листика:

– А меня ты не смогла бы прихватить в эту сказку? – Видя недоумение остальных, он пояснил: – Я знал, кто такая Батар.

– Знал и при этом предложил ее к нам принять? – возмущенно произнес Жозе.

– Она меня попросила, а я не мог отказать своему товарищу по гильдии. Я ведь не всегда был клоуном. Чтоб спрятаться – это очень хорошая маска.

– Ты из Ночной гильдии, – обличающе произнес Журо, Жозе только кивнул.

А Урторио развел руками:

– Не буду этого отрицать. Когда-то я был вором, но решил… Вернее, мне пришлось спрятаться. Да что говорить, разве я в чем-то перед вами провинился? А то, что привел Батар… Она пожертвовала жизнью, чтоб вы смогли уйти! Там, на площади, вам бы тоже не поздоровилось…

– Ага, – прервала спор Листик. – Собирайтесь. Урторио, я тебя тоже возьму.

– Ага, – улыбнулся бывший вор и уже бывший клоун и показал на банковскую упаковку. – Мы положим все, что возьмем, в эту сумку. Хорошая добротная вещь, не пропадать же ей, все равно пришлось бы закопать, сжечь бы долго было. Это улика, а от улик надо избавляться!

– У меня нет вещей, они все в нашей повозке, в Тарахене, – шмыгнула носом Карэхита.

– Ничего, Урторио тебе новые украдет в новом мире! – засмеялся Торунаро.

– А и украду! – засмеялся в ответ Урторио. – Для друга…