Генерал-фельдмаршалы в истории России Рубцов Юрий

Cветлейший князь Варшавский, граф Иван Федорович Паскевич-Эриванский (1782–1856)

То, что произошло 5 октября 1850 г. на Уяздовском плацу в Варшаве, не могли припомнить даже седые ветераны частей, выстроившихся для торжественной церемонии в связи с 50-летием военной службы наместника в Царстве Польском генерал-фельдмаршала Паскевича. После того, как император Николай I перед строем вручил своему полководцу новый, богато украшенный образец фельдмаршальского жезла с надписью «За двадцатичетырехлетнее предводительство победоносными российскими армиями в Персии, Турции, Польше и Венгрии», раздалась команда к церемониальному маршу. И — неслыханно: во главе войск чеканил шаг, отдавая воинскую честь фельдмаршалу, сам государь-император.

Да, что там ветераны! История русской армии не знала таких примеров, исключая, может, только время Петра I, который не боялся уронить своей монаршей чести, отмечая заслуги подданного. И вот его примеру последовал праправнук. Николай посчитал недостаточным отданное войскам еще за год до того повеление оказывать фельдмаршалу те почести, что положены были только самому императору.

Воистину: с времен Потемкина ни один военный деятель не был осыпан щедротами монарха в такой степени.

Были для этого субъективные причины. По окончании Отечественной войны 1812 г. и заграничных походов И.Ф. Паскевичу была вверена 1-я гвардейская дивизия, в которой великие князья Николай Павлович и Михаил Павлович командовали бригадами, т. е. находились у него в подчинении. Став императором, Николай I до конца жизни с особым пиететом относился к Паскевичу, без малейшей иронии называл его «отцом-командиром», и мнение фельдмаршала было для царя истиной в последней инстанции.

Но, с другой стороны, никто не взялся бы утверждать, что император оказывал особые знаки внимания ничтожеству, ловкому, но недалекому фавориту. Нет, Паскевич был подлинно талантливым полководцем и крупной личностью.

Генерал в 29 лет, фельдмаршал — в 47. Удостоен исключительно лестных отзывов самого М.И. Кутузова. Полководец, громкие победы которого в войне с Турцией 1828–1829 гг., по отзывам его современника, «произвели в России громадное впечатление». Имя Паскевича в полном смысле слова не сходило с языка. Его донесения о военных действиях и приказы по войскам читались с восторгом и переходили из рук в руки. Популярность его была сродни суворовской.

Родился Иван Федорович в Полтаве. В 12 лет был определен в Пажеский корпус, где проявил блестящие способности к наукам. В 1800 г. был выпущен поручиком в лейб-гвардии Преображенский полк, при этом одновременно получил назначение флигель-адъютантом к императору Павлу I.

Боевое крещение получил в войне с Турцией 1806–1812 гг. (см. очерк о М.И. Голенищеве-Кутузове). В бою был тяжело ранен в голову. За отличия получил чин генерал-майора и ордена Св. Георгия 3-й и 4-й степеней. О том, на каком счету Иван Федорович был у командования, говорит отзыв, данный П.И. Багратионом после сражения при Силистрии: «Мужественно защищался и не только не оставил трофей в руках турок, но, отражая множество их атак с большой для них потерею, подавал всем пример отличной распорядительности и неустрашимости».

Начавшаяся в 1812 г. война с Наполеоном застала его в должности начальника 26-й пехотной дивизии из 7-го пехотного корпуса генерала Н.Н. Раевского (к слову, Иван Федорович был самым молодым дивизионным командиром в русской армии). Действуя в составе 2-й армии П.И. Багратиона, дивизия Паскевича отличилась в тяжелых оборонительных боях под Салтановкой и Смоленском. В Бородинском сражении она занимала ключевую высоту над рекой Колочь. Стойкость подчиненные Паскевича проявили беспримерную. Держались «с отчаянием», как отозвался историк, потеряв не менее 3 тысяч человек. Под командиром дивизии были убита одна лошадь, ранена вторая. Тем не менее его подчиненные не только отбили все вражеские атаки, но, как только на помощь подошла 12-я пехотная дивизия генерала И.В. Васильчикова, нанесли ответный удар.

Позднее именно Паскевичу заболевший Раевский доверил корпус, мотивировав выбор следующими словами: «С такими генералами в бою достигается невозможное, а в походах спокойно бывает».

С отступлением французов из разоренной русской столицы Иван Федорович воевал в составе отряда генерала М.И. Платова. В сражении под Красным (4–6 ноября) Паскевич энергично содействовал успеху стремительной атакой во главе Ладожского, Орловского и Полтавского пехотных полков против войск маршала Нея в тот момент, когда неприятелю совсем было уже удалось взять наши батареи. «Разбит неприятель в пух», — отозвался на эту победу Кутузов. На торжественном приеме в освобожденном Вильно по случаю дня рождения Александра I главнокомандующий с особым удовольствием представил царю Паскевича как одного из своих лучших генералов.

В ходе заграничного похода полководец особенно отличился в сражении под Лейпцигом, вошедшем в историю как «битва народов» (4–7 октября 1813 г.). Во главе 26-й пехотной дивизии он ворвался в предместья города и взял до 4000 пленных и более 30 орудий. На следующий же день 32-летний герой был произведен в генерал-лейтенанты.

В Париже, занятом союзными войсками, Паскевич был представлен великому князю Николаю Павловичу, брату Александра I и будущему императору. На последующие сорок лет их связала дружба, редкостная между монархом и его подданным. Но беспрецедентным служебным ростом полководец был в первую очередь обязан не ей, а ратным делам.

В военное дело подчас вмешивалась и политика. Так, в 1825 г. Паскевич по повелению царя вошел в состав Верховного суда по делу декабристов. Сочувствия к тем, кто пытался пошатнуть престол, за ним не заметили.

Новая страница в ратной биографии Ивана Федоровича открылась с началом русско-иранской войны 1826–1828 гг. Он оказался на Кавказе еще накануне войны: Николай I, готовя отставку тамошнего наместника генерала А.П. Ермолова, к слову, симпатизировавшего декабристам, направил ему в качестве помощника именно Паскевича.

В сентябре 1826 г. отряд генерала В.Г. Мадатова повел наступление на город Елизаветполь, чтобы остановить движение иранских войск к Тифлису и освободить блокированный гарнизон Шуши. Разгромив иранский авангард, он успел занять город раньше наследного принца Аббас-Мирзы, командовавшего армией противника, и поступил под начало прибывшего туда Паскевича. К моменту решающего сражения 13 сентября русские имели 8,5 тысячи человек при 24 орудиях против 35 тысяч человек и 25 орудий у Аббас-Мирзы.

Паскевич построил войска в три линии. Подпустив противника на дистанцию прямого выстрела, русские открыли огонь в упор. Это привело наступающих в замешательство. Тогда два батальона русских и грузин ударили в штыки и прорвали центр противника. Разгром завершил удар драгун Нижегородского полка. На поле боя осталось несколько тысяч убитых и раненых да в плен попало около одной тысячи персов. Потери русских составили 46 убитых и 250 раненых. Иранская армия рассеялась, Шуша была избавлена от блокады. Наградной же «арсенал» Ивана Федоровича пополнился золотой шпагой, украшенной бриллиантами, с надписью «За поражение персиан при Елизаветполе». Обрадованный первой столь масштабной военной победой за время своего царствования, Николай I произвел его в генералы от инфантерии.

В марте 1827 г. Паскевич принял вместо Ермолова командование над отдельным Кавказским корпусом. Новая кампания началась занятием Эчмиадзинского монастыря и блокадой столицы Восточной Армении Эривани, считавшейся по тем временам одной из наиболее сильно укрепленных крепостей. Отсутствие у Паскевича осадной артиллерии заставило его в ожидании прибытия таковой из России перенести боевые действия в Нахичеванское ханство. 26 июня, взяв Нахичевань, русские обложили крепость Аббас-Аббад — опорную базу иранских войск. 2 июля начался обстрел крепости, а 5-го ей на помощь подошел Аббас-Мирза во главе 16-тысячного корпуса.

Не теряя времени, Паскевич во главе сравнительно небольшого отряда двинулся ему навстречу и близ ручья Джеван-Булак нанес принцу настолько серьезное поражение, что защитники Аббас-Аббада, сознавая бесполезность дальнейшего сопротивления, через два дня сами открыли крепостные ворота.

Получив в начале сентября осадную артиллерию, Иван Федорович приступил к осаде Эривани. Под сильнейшим огнем произведя лично рекогносцировку крепости, он приказал вести главную атаку на юго-восточный угол. Трехдневная бомбардировка крепости попутно с усиленными фортификационными работами настолько угнетающе подействовала на защитников, что 1 октября гарнизон сложил оружие. В плен сдались 3 тысячи человек, было захвачено 45 орудий. Потери наступавших составили всего 52 человека.

«Знаменитая Эривань, — докладывал Паскевич в Петербург, — которой приобретение, как полагали, должно было стоить потоков крови, пала перед победоносным русским оружием, без великих пожертвований с нашей стороны…»[111]. Эта блистательная победа не осталась незамеченной. «За отличное мужество, твердость и искусство, оказанные генерал-адъютантом Паскевичем при… важном завоевании знаменитой в Азии крепости Эривани», как гласил высочайший рескрипт, ее покоритель был пожалован орденом Св. Георгия 2-й степени.

Вслед за тем Паскевич предпринял наступление на Тавриз. Город был хорошо укреплен, но ужас перед покорителем Эривани оказался настолько сильным, что после нескольких выстрелов ворота перед победоносными русскими войсками открылись, 6-тысячный же гарнизон, бросив 40 орудий, через тыловые ворота бежал в Тегеран.

Быстрые успехи императорских войск окончательно ошеломили персов. 10 февраля 1828 г. в деревне Туркманчай был подписан мир на весьма выгодных для Петербурга условиях: Персия уступала Эривань и Нахичевань и предоставила русским исключительное право плавания по Каспийскому морю. Сам Паскевич получил графское достоинство, присоединение к фамилии почетного наименования — Эриванский и денежное пожалование в 1 млн рублей.

Громкие победы генерала в Закавказье на этом не закончились. Уже в марте того же 1828 г. последовал разрыв дипломатических отношений с Турцией. Генерал-фельдмаршал П.Х. Витгенштейн, а затем генерал И.И. Дибич руководили военными действиями на Балканах, Паскевич же воевал в Закавказье. Он избрал наступательную тактику, нацелившись на крепости Карс и Ахалцих.

Русские смогли выставить всего 14 тысяч человек при 70 орудиях, противник превосходил вдвое. И, тем не менее, главнокомандующий русской армией предпочел наступление. После четырех дней осады и обстрела 23 июня удалось взять Карс. Желая избежать лишних потерь, Паскевич послал коменданту крепости ультиматум: «Пощада невинным, смерть непокорным, час времени на размышление», и гарнизон положил оружие. Было захвачено 151 орудие, 33 знамени, 7 тысяч пудов пороха. Обезоруженный гарнизон получил право отступить.

23 июля пал Ахалкалаки, 15 августа — Ахалцих. В последнем случае силы русских составляли около 12 тысяч человек, на помощь же турецкому гарнизону в одну тысячу человек подошел 20-тысячный корпус Киос-Мехмет-паши.

На военном совете у Паскевича решили вначале атаковать корпус, что и было успешно осуществлено. Немалая часть турок отступила в крепость, которую осаждающие атаковали 15 августа.

«Упорная защита гарнизона… и значительный урон, нами понесенный, ожесточил солдат наших», — доносил Иван Федорович в Петербург. В результате боя было убито до 5 тысяч турок, более 6 тысяч сдались в плен. Русские потеряли около 700 человек убитыми и ранеными. Вслед за Ахалцихом пали крепости Ахцур и Ардаган, а вскоре и Баязет. Турки, таким образом, утратили власть и на левом берегу Евфрата почти до самого Эрзерума.

В Санкт-Петербурге внимательно следили за событиями в Закавказье и на достойную оценку командующего не поскупились: Паскевич был награжден орденом Св. Андрея Первозванного и назначен шефом Ширванского пехотного полка.

1829 г. принес русским войскам в Закавказье новые победы, но доставались они нелегко. В ходе кампании Иван Федорович предполагал овладеть Эрзерумом, а затем двигаться к побережью Черного моря, разрезая, таким образом, азиатские владения Турции надвое. Для наступления на Эрзерум генерал смог выделить не более 17 тысяч человек пехоты и кавалерии при 61 орудии. 19 июня у села Кайнлы русские попали в тяжелое положение: на фланге находился 20-тысячный корпус Гакхи-паши, а с фронта нажимал сильный корпус сераскира — главнокомандующего турецкими войсками.

Иван Федорович с присущей ему решительностью двинулся против сераскира, сказав: «Теперь корпус мой похож на корабль: я отрубил якорь и пускаюсь в море, не оставляя себе обратного пути». Он разбил войска сераскира, а самого главнокомандующего принудил спасаться поспешным бегством. На следующий день без особого труда, скорее одним моральным воздействием на павшего духом Гакхи-пашу он разбил и последнего, завладев его лагерем. Трофеи были немалые: 28 орудий, 2 тысячи пленных, 19 знамен, множество артиллерийских и продовольственных запасов.

26 июня русские вышли к Эрзеруму, а уже на следующий день крепость капитулировала. Получив донесение об этом, Николай I удостоил Паскевича ордена Св. Георгия 1-й степени, а через два месяца с окончанием войны произвел его в генерал-фельдмаршалы.

В мае 1831 г. национальное восстание в Царстве Польском заставило Паскевича сменить закавказский театр военных действий на западный (см. очерк о И.И. Дибиче). Он был назначен главнокомандующим армией, действовавшей против польских повстанцев, вместо внезапно умершего генерал-фельдмаршала Дибича-Забалканского. Не передать той грусти, писал современник, с которой Кавказская армия прощалась со своим главнокомандующим, а Тифлис — с просвещенным и гуманным правителем края. Около 5 тысяч человек верст за восемь от города провожали Ивана Федоровича, высказывая пожелания, чтобы он возвратился на Кавказ.

В Польше с небольшими силами в 44 тысячи человек Паскевичу предстояло овладеть Варшавой, разгромив морально сильного и хорошо обеспеченного в материальном отношении противника. Перехитрив поляков, он форсировал Вислу и двинулся к Варшаве. Здесь, доведя армию до 73 тысяч человек, фельдмаршал предложил командованию повстанцев капитулировать без боя, но получил отказ.

27 августа после двухдневного артиллерийского обстрела и штурма Варшава была взята. При этом главнокомандующий, находившийся в боевых порядках, получил контузию.

так отозвался на взятие Варшавы А.С. Пушкин, обративший внимание соотечественников, что этот день совпал с годовщиной Бородинского сражения, и увидевший в этом совпадении некий мистический смысл.

Из Бельведерского дворца, олицетворявшего идею польской независимости, Паскевич направил к государю в качестве курьера внука А.В. Суворова с лаконичным донесением, в духе аналогичного рапорта генералиссимуса Екатерине II: «Варшава у ног вашего императорского величества».

Ответом было возведение Ивана Федоровича в княжеское достоинство с титулом светлейшего и присоединение к его фамилии еще одного почетного наименования — Варшавский.

А еще через некоторое время, нанеся мятежникам решительный удар при Модлине, войска Паскевича заняли Краков, Модлин и Замостье и, таким образом, менее чем в 3,5 месяца окончательно ликвидировали восстание. Это было тем более важно, что ряд стран, надеясь на затяжной внутренний конфликт в России, пытались ослабить ее позиции в Европе.

Затем полководец получил назначение наместником Царства Польского. 25 лет управлял он этим мятежным краем, жестко пресекая все попытки вооруженного сопротивления.

В 1849 г. Паскевич возглавил поход по подавлению восстания венгров против австрийской короны. Николай I был пленником идеи монархической солидарности, высказал заинтересованность в сохранении целостности Австрийской империи и потому пошел на вооруженное вмешательство во внутренние процессы этой страны.

По прочно установившейся в исторической литературе традиции этот поход рисовался сплошь черной краской. Однако «нельзя изображать дело так, будто российская армия ворвалась в Трансильванию и под свист казачьей нагайки предала все огню и мечу», — считает современный историк. По свидетельству участников похода, в селах не с венгерским, а румынским населением, в городах, населенных по преимуществу немцами, «интервентов» встречали колокольным звоном и цветами. И не мудрено: ведь русский солдат нес национальным меньшинствам Трансильвании гарантию против продолжения массовой резни со стороны венгров. И потому «поход Паскевича, карательный по отношению к венгерской революции, предстает как спасительный для многочисленного румынского и немецкого населения края».

Нельзя рисовать из русского командующего палача и реакционера. Фельдмаршалу, как и всему русскому офицерскому корпусу, претили кровавые расправы над восставшими. Он, в частности, обратился к императору Францу-Иосифу с просьбой о помиловании тех пленных венгерских генералов, которые были переданы австрийской стороне. А своему монарху Паскевич писал: «Я не знаю ваших мыслей насчет Австрии, но если существование ее нужно для вашей политики, то амнистия нужна и прежняя конституция (т. е. отмененная в 1848 г. — Ю.Р.) нужна».

Паскевичу довелось участвовать еще и в Крымской, или Восточной войне 1853–1856 гг. Престарелому фельдмаршалу были вверены войска, сосредоточенные в Царстве Польском, западных губерниях, по Дунаю и побережью Черного моря до Буга. С возрастом полководец стал проявлять повышенную осторожность, он настаивал на уходе из занятых русскими войсками Молдавии и Валахии и отказе от взятия турецкой крепости Силистрия. Николай I такому предложению воспротивился, и Паскевич от руководства армией был отстранен.

Ему не довелось увидеть позора фактической капитуляции России в Крыму перед объединенными силами Англии, Франции и Турции: смерть наступила в начале 1856 г. 9-дневным трауром почтила русская армия кончину своего блестящего полководца. Беспрецедентно!

А вот еще один факт, характеризующий отношение, которое культивировалось в России к ее национальному герою. Еще в 1835 г. Николай I перевел сына Паскевича князя Федора Ивановича в лейб-гвардии Преображенский полк с оставлением в то же время в Эриванском полку, носившем имя его отца. Для того чтобы, как гласил рескрипт, «состоя, таким образом, и в старейшем из полков лейб-гвардии, и в храбром полку имени отца, приобрел он те знаменитые доблести, которые стяжали службе его родителя столь справедливое право на признательность государя, отечества и потомства».

Аналогии этому в современной военной истории нашего Отечества нет.

А.А. Керсновский называет Паскевича важнейшим военным деятелем царствования императора Николая I, который в продолжение четверти века являлся «полным хозяином российской вооруженной силы». Немало достоинств отметил историк у полководца — безусловное военное дарование, ум, честолюбие, заслуженную ратную славу, начиная со Смоленска в бытность командиром 26-й дивизии. Отмечены и недостатки — властолюбие, деспотическая манера обращения с подчиненными, стремление приписывать все успехи себе, а неудачи списывать на подчиненных.

Ей-ей, с трудно объяснимой предвзятостью судил Антон Антонович Керсновский о фельдмаршале. Просто приговором звучат следующие его оценки: «Паскевич ничего не дал армии, с его именем не связано ни одного положительного организационного мероприятия. Полководческой школы он отнюдь не создал, влияние же его на подчиненных в конечном итоге было отрицательным, благодаря системе обезличивания»[112].

Прав или не прав историк, пусть рассудит сам читатель, вернувшись к написанному выше.

Светлейший князь Григорий Александрович Потемкин— Таврический (1739–1791)

Пушкин А.С. оставил нам, ленивым и нелюбопытным, историю, в которой, как в капле воды, отразился характер екатерининского орла № 1. Своему любимому племяннику Н.Н. Раевскому Григорий Александрович Потемкин дал несколько наставлений, главными из которых были следующие: «Старайся испытать, не трус ли ты; если нет, то укрепляй врожденную смелость частым обхождением с неприятелем»[113].

Раевский убедился в полезности рецепта на собственном опыте, став прославленным героем Отечественной войны 1812 г., генералом от кавалерии. Но прежде истинность наставлений была проверена самим светлейшим, никогда не уклонявшимся от испытаний, встречал ли он их на бранном поле или на вощеном дворцовом паркете.

Бросаешь взор на свершенное Потемкиным во славу Отечества за те неполные двадцать лет, которые он находился у власти, и удивление берет: по силам ли все это одному человеку? Осуществление военных реформ, присоединение Крыма, создание Черноморского флота, хозяйственное освоение Новороссии и Тавриды, строительство городов, участие в двух русско-турецких войнах, устройство судьбы Запорожской Сечи, разработка «греческого проекта»… По образному выражению Г.Р. Державина, своими неустанными делами светлейший князь сумел «взвесить (т. е. возвысить. — Ю.Р .) мощь русскую и дух Екатерины».

Григорий Александрович Потемкин — тип русского человека, «чисто русская натура со всеми ее недостатками, даже пороками, и в то же время со всеми ее светлыми, даже пленительными качествами. Трудолюбивый и выносливый, он работал без устали; умный от природы, он обогатил свой ум многосторонними познаниями, был одним из образованнейших людей своего времени и вместе с тем беспечный и ленивый, капризный и развратный, иногда самодур, но всегда добрый, отзывчивый, гуманный человек»[114].

Родился Потемкин в центре России в 1739 г. в селе Чижово Смоленской губернии в семье мелкопоместного дворянина, отставного полковника. Вначале его готовили к духовной службе, но затем пытливого юношу отправили в Московский университет. С большим прилежанием слушал он лекции, желая, как убеждал окружающих, «быть непременно архиереем или министром». За успехи удостоился золотой медали, а в 1757 г. в числе других достойнейших студентов был представлен императрице Елизавете Петровне. Но в 1760 г. Григория исключили из университета за лень и пропуски занятий. Похоже на правду, учитывая, что приступы ничегонеделанья и прострации периодически посещали его всю жизнь. По иным сведениям причиной исключения из университета послужил сочиненный школяром едкий памфлет в стихах на немецкую профессуру.

Образно говоря, из кельи монастырской Потемкин перенесся в гвардейскую казарму. Он еще в 1755 г. был зачислен на военную службу, правда, до поры до времени пользовался отсрочкой, как посещавший университет. Теперь же вынужден был, отправившись в Петербург, в буквальном значении слова стать в строй в Конногвардейском полку. Рослый, хорошо сложенный, обладавший недюжинной силой, он быстро стал своим среди конногвардейцев. Дворцовый переворот 28 июня 1762 г., возведший на престол Екатерину II, Григорий встретил вахмистром. Невысокий чин не должен вводить в заблуждение относительно его истинной роли. Дело в том, что Потемкин дружил с братьями Орловыми, по их поручению при подготовке переворота агитировал сослуживцев в пользу Екатерины, и об этом она хорошо знала.

Уже на следующий день ему были пожалованы 400 душ крестьян и чин гвардейского подпоручика. Он был принят в общество императрицы, время от времени встречался с ней. В 1768 г. Потемкин, произведенный в камергеры, был отчислен из полка для выполнения придворных обязанностей. Но он понимал, что к настоящему могуществу сможет прорваться, лишь совершив что-то выдающееся. Только в таком случае был шанс завладеть вниманием Екатерины. И потому уже в начале января следующего года он испросил высочайшее соизволение и отправился в действующую армию воевать с турками.

В ходе русско-турецкой войны 1768–1774 гг. Григорий Александрович воевал под началом генерал-аншефа А.М. Голицына и генерал-фельдмаршала П.А. Румянцева. Отменная храбрость, боевой задор, риск были его визитной карточкой. Во главе кавалерийского отряда, действовавшего в авангарде русских войск, Потемкин участвовал в разгроме 20-тысячного турецкого корпуса, наступавшего на Каменец-Подольский. «За оказанную храбрость и опытность в военных делах» при взятии укреплений у Хотина в июле 1769 г. он получил чин генерал-майора.

М.М. Иванов. Князь Потемкин во главе кавалергардского отряда

В кампанию 1770 г. Григорий Александрович вступил командиром бригады (см. очерк о П.А. Румянцеве). Главнокомандующий граф Румянцев давал ему возможность проявить себя в деле. Уже в январе при Фокшанах бригада Потемкина совместно с отрядом генерал-майора И.М. Подгоричани разгромила 10-тысячный корпус Сулейман-паши.

Потемкин проявил себя надежным командиром и в летних сражениях, проведенных Румянцевым: умело преследовал неприятеля, обращенного в бегство 17 июня близ Рябой Могилы, участвовал в битвах при Ларге 7 июля и Кагуле 21 июля. В последней из них отличился особенно, отразив удар крымского хана с тыла. Наградой ему стал орден Св. Георгия 3-й степени. Кампанию Потемкин завершил деятельным участием во взятии Измаила войсками генерал-поручика Н.В. Репнина.

Высоко отзываясь о боевых качествах подчиненного, Румянцев писал Екатерине в сентябре 1770 г.: «Ваше величество видеть соизволили, сколько участвовал в действиях своими ревностными подвигами генерал-майор Потемкин. Не зная, что есть быть побуждаемому на дело, он сам искал от доброй своей воли везде употребиться»[115].

Со своей стороны императрица внимательно следила за ростом бывшего вахмистра-конногвардейца. При встрече с ним во время его отпуска в конце 1770 г. Екатерина позволила генералу писать ей напрямую, без посредников.

Пир у князя Потемкина в Таврическом дворце. Гравюра на стали по рисунку А. Шарлеманя.

В кампании 1771 г. Потемкин командовал корпусом на берегах Дуная, действовал успешно, был произведен в генерал-поручики. С возобновлением военных действий в 1773 г. он участвовал в разгроме Осман-паши под Силистрией и овладении турецким лагерем. Оставшись без награды, Григорий Александрович заподозрил козни недоброжелателей, о чем и написал Екатерине напрямую. Нет, он не выпрашивал награду, но, винясь в опасении, что императрица отказала ему в благоволении, просил рассеять его — опасение — пожалованием его в генерал-адъютанты. «Сие не будет никому в обиду, — писал он, — а я приму за верх моего счастья, тем паче, что, находясь под особливым покровительством вашего императорского величества, удостоюсь принимать премудрые ваши повеления и, вникая в оные, сделаюсь вяще (т. е. — более. — Ю.Р .) способным к службе вашего императорского величества и Отечества».

В ответ он получил собственноручный рескрипт императрицы: «Господин генерал-поручик!.. Я просьбу вашу нашла столь умеренною в рассуждении заслуг ваших, мне и Отечеству учиненных, что я приказала изготовить указ о пожаловании вас генерал-адъютантом. Признаюсь, что и сие мне весьма приятно, что доверенность ваша ко мне была такова, что вы просьбу вашу адресовали прямо письмом ко мне, а не искали побочными дорогами. В прочем пребываю к вам доброжелательная Екатерина». Доверительный тон письма показывал, что Потемкин уже занимал в мыслях государыни свое особое место.

Как следствие, в конце 1773 г. генерал был вызван в Петербург. Дальнейшие события показали, что Екатерина пошла на сближение с Потемкиным не только из-за чисто женской страсти. В этом человеке она искала, конечно, и чувственные наслаждения, но, прежде всего, те достоинства, которыми не обладал ни один из ее прежних фаворитов, а именно — качества государственного деятеля, державника. Трон окружали многие люди, в том числе и бесконечно преданные Екатерине, например, Орловы, но бремя ответственности за империю лежало в основном на ней одной, и было оно слишком тяжело для женских плеч. Государыня искала того, кто мог бы это бремя разделить с ней на равных. Видит Бог, она не ошиблась в выборе.

На следующие полтора десятка лет Григорий Александрович стал фактическим соправителем Екатерины, послы иностранных государств доносили своим монархам о нем, как о самом влиятельном лице в России. Имеются достоверные сведения о тайном браке, заключенном Екатериной Великой с Потемкиным. Характерно, что и после случившейся между ними в 1776 г. размолвки положение светлейшего князя при дворе не изменилось. Доверие к нему со стороны императрицы было настолько сильным, что она считала возможным писать ему даже о своих отношениях с новыми фаворитами. Это лишний раз доказывает, что Потемкин с самого начала был для Екатерины сердечным другом, но не в меньшей, если не в большей степени единомышленником и ближайшим сподвижником.

Как и следовало ожидать, на Григория Александровича пролился поток чинов, титулов и наград. Он был произведен в генерал-аншефы, стал подполковником лейб-гвардии Преображенского полка, получил назначение членом Государственного совета и вице-президентом Военной коллегии, удостоился орденов Св. Александра Невского и Св. Андрея Первозванного.

В 1775 г. в связи с завершением войны с Турцией он получил орден Св. Георгия 2-й степени, а после заключения Кючук-Кайнарджийского мирного договора «за споспешествование оному добрыми советами» императрица возвела своего фаворита в графское достоинство Российской империи, наградила «за храбрые и неутомимые труды» шпагой, осыпанной алмазами, «и в знак монаршего за то благоволения» своим портретом для ношения на мундире.

Думается, заслуги Григория Александровича не умаляет то, что, по мнению историков дипломатии, решающую роль в закладывании прочного фундамента Кючук-Кайнарджийского мира сыграл все же не он, а гораздо менее известный дипломат А.М. Обресков.

В 1776 г. Потемкин был удостоен австрийским императором Иосифом II титула светлейшего князя. Как ни удивительно, но Екатерина II позднее не подтвердила российским титулом княжеское достоинство Священной Римской империи ни у одного из своих фаворитов, бывших графами Российской империи (помимо Потемкина, это — Г.Г. Орлов и П.А. Зубов).

Однако «любимец счастья», каковым его называли завистники, не был коллекционером титулов и орденов, хотя и никогда от них не отказывался. Свое все крепнувшее положение при дворе он использовал в первую очередь в интересах страны и престола. До конца своих дней Потемкин результативно занимался государственной деятельностью таких масштабов, которые были не по плечу ни одному из его современников.

В 1774 г. он фактически возглавил Военную коллегию, став вице-президентом с правом председательствования, хотя формально кресло президента до 1777 г. занимал фельдмаршал З.Г. Чернышев. В 1784 г. Потемкин устранил приставку «вице», получив пост президента коллегии с одновременным производством в чин генерал-фельдмаршала. Тем самым он стал полновластным хозяином в армии.

«Влияние его на армию было благотворным. Здесь Потемкин явился продолжателем дела Румянцева, в школе которого многому научился, — считал А.А. Керсновский, но оговаривался: — Это был блестящий организатор, большой гуманист, но не военный в душе. Полководческих дарований ему не было дано»[116].

Последнее утверждение, откровенно говоря, выглядит спорным. Забегая несколько вперед, напомним, что именно под руководством Потемкина была блестяще проведена победоносная война с Турцией 1787–1791 гг. Сражения выигрывали А.В. Суворов и Ф.Ф. Ушаков, а также другие генералы и адмиралы — Дерфельден, Гудович, Нассау-Зиген, Каменский, Кутузов, Репнин, Рибас. Однако замысел кампаний разрабатывался Потемкиным, группировка сил и направление ударов определялись им же, он и командовал операциями армии и флота от Кубани до Дуная.

Как представляется, ближе к истине был дореволюционный военный историк Д.Ф. Масловский, который писал: «Вторая турецкая война, конечно, должна быть названа „потемкинскою“». «Потемкин, — подчеркивал он, — имел вполне самостоятельный и верный взгляд на сущность самых сложных действий войск на полях сражений… Потемкин в эту войну является первым главнокомандующим нескольких армий, оперировавших на нескольких театрах»[117].

А вот с мнением А.А. Керсновского о благотворном влиянии военачальника на армию не согласиться нельзя. Все его действия подчинялись одной цели — учить войска тому, что необходимо в бою и сражении, а не на плацу. Тем самым изгонялись последние элементы преклонения перед пруссачеством, перед внешними деталями (исполнение ружейных приемов, парадный шаг, косы, букли) в ущерб существу дела. В конце концов, это и повышало боеспособность войск, и облегчало службу солдат.

В пехоте Потемкин ввел единую штатную структуру частей. Егеря были сведены в отдельные батальоны, в армии увеличено число гренадеров, сформированы мушкетерские полки. Эти нововведения отражали принципы, положенные П.А. Румянцевым в основу организации пехоты как рода войск, в обучение ее способности к самостоятельным операциям, умению совершать длительные переходы, быстро и скрытно передвигаться, вести меткий одиночный огонь.

От новой организации и тактики действий внимание Григория Александровича логично переключалось на форму одежды. Узкие мундиры и сапоги, напудренные прически, может быть, хорошо смотрелись на плацпарадах, но не в походах, не на поле брани. Избавленные от кос и муки прически, удобная и просторная форма одежды, введенная при Потемкине, не только облегчили быт армии, но и положительно отразились на выучке и здоровье солдат.

Неизвестный художник. Копия с акварели М.М. Иванова «Лагерь Г.А. Потемкина под Очаковым»

Со временем все больше времени, интеллектуальных и физических сил у Григория Александровича стала отнимать административная деятельность. В 1776 г. он получил назначение генерал-губернатором Новороссийской, Азовской и Астраханской губерний с властью царского наместника. Только человек с таким государственническим чутьем, с таким державным размахом мог поставить точку в мучительном «крымском вопросе». На протяжении скольких веков русским землям угрожала из Крыма смертельная опасность, скольких наших соотечественников уводили в плен и пополняли ими невольничьи рынки Востока! Крымский хан, оставаясь вассалом Турции, не позволял России выйти в Черное море, что наносило огромный ущерб экономическому развитию страны, ее связям с внешним миром.

О настоятельной необходимости решения проблемы путем присоединения Крыма к России Потемкин так писал императрице в 1782 г.: «Крым положением своим разрывает наши границы… Поверьте, что вы сим приобретением бессмертную славу получите, и таку, какой ни один государь в России еще не имел. Сия слава положит дорогу … в Черное море… будет запирать ход туркам и кормить их или морить с голоду».

Григорий Александрович избрал благоприятный момент для присоединения полуострова, когда Турция не могла воспрепятствовать его планам, и торопил Екатерину. Его доводы возымели действие, и 2 февраля 1784 г. последовал именной указ Сенату об учреждении Таврической области: «…Полуостров Крым с землею, лежащею между Перекопа и границ Екатеринославского наместничества, и остров Таман, учреждая областью под именем Таврической… препоручаем оную в управление нашему генералу, Екатеринославскому и Таврическому генерал-губернатору князю Потемкину, которого подвигом и самое наше о всех сих землях предположение исполнено…»[118].

Как только присоединение новых земель стало фактом, Потемкин со свойственной ему настойчивостью принялся за хозяйственное освоение полуострова и Северного Причерноморья. Под его руководством были заложены города Херсон, Николаев, Севастополь, Екатеринослав, создавались корабельные верфи, позволившие в кратчайший срок создать Черноморский флот, приглашались и расселялись колонисты, разводились сады и виноградники.

Через три года, в 1787 г., Потемкин пригласил Екатерину произвести осмотр ее южных владений. Российская самодержица не без умысла предложила сопровождать ее польского короля Станислава-Августа, австрийского императора Иосифа II, австрийского, французского и английского послов. В Кременчуге высокие гости стали свидетелями больших маневров, увидев которые французский посланник Сегюр не смог сдержать восторга: «Я редко видывал такое прекрасное и блестящее войско». В Херсоне гости присутствовали на церемонии спуска на воду нескольких кораблей. Но еще больший восторг вызвал вид быстро растущего Севастополя и демонстрация сил флота с выходом в море. Екатерина Алексеевна проехала также по берегу Крыма, пересекла все Северное Причерноморье и везде стала свидетелем громадных перемен в хозяйственном освоении земель, лишь недавно оказавшихся под ее скипетром. Таковы были те самые пресловутые «потемкинские деревни», слухи о которых злонамеренно распространяли по всей Европе недоброжелатели и враги князя.

Возвратившись в столицу, Екатерина повелела Правительствующему Сенату изготовить похвальную грамоту с перечислением дел и подвигов князя Потемкина и зафиксировать в ней прибавление к его фамилии почетной приставки — Таврический.

В 1787 г. Турция, поддерживаемая Англией и Францией, потребовала отмены Кючук-Кайнарджийского мирного договора и возвращения ей Крыма и Кавказа. С целью давления на Петербург российский посланник Я.И. Булгаков был даже заключен в Семибашенный замок Стамбула. Получив отказ, Порта объявила об открытии боевых действий против России, выставив 200-тысячную армию.

В ответ Россия развернула две армии: Екатеринославскую армию (82 тысячи) под командованием Г.А. Потемкина и Украинскую (37 тысяч) во главе с П.А. Румянцевым. Армии Потемкина предписывалось «осадить Очаков и, овладев оным, распространив твердую ногу в земле между Буга и Днестра».

Войска светлейшего князя подошли к Очакову в конце июня 1788 г. и осадили его. Лишь 6 декабря был предпринят успешный штурм. Крепость выдержала, таким образом, пятимесячную осаду, что говорит о прочности ее обороны. Командующий лично составил диспозицию, которая предписывала «атаковать живо и не замыкаться перестрелкою, идти на штыках». Начальники должны были «наблюдать порядок, предупреждать замешательство и не допускать кидаться на добычу, а поступать с храбростью, свойственной русскому воинству».

Штурм Очакова 6 декабря 1788 г. Гравюра А. Берга по оригиналу Ф. Казановы. 1792

Крепость была взята штурмом. Фельдмаршал удостоился высшей воинской награды — ордена Св. Георгия 1-й степени и 100 тысяч рублей. Императрица лично вручила их Потемкину по прибытии последнего в Петербург, а с ними и фельдмаршальский жезл, украшенный бриллиантами и обвитый богатым лавровым венком.

В кампанию 1789 г. обе русские армии были сведены в одну и отданы под командование Григорию Александровичу. Он осадил Бендеры и в ноябре принудил крепость к сдаче. Как и в конце прошлой кампании, полководец уехал в Петербург, опасаясь падения своего влияния при дворе. Несмотря на то, что кампания 1790 г. была открыта лишь в конце октября, она завершилась блестящим успехом — взятием суворовскими войсками Измаила (см. очерк о А.В. Суворове). Потемкин лично благословил своего подчиненного на этот штурм, отлично сознавая, что никто другой не сможет выполнить этой задачи: «Моя надежда на Бога и на вашу храбрость. Поспеши, мой милостивый друг!.. Огляди все и распоряди, и, помоляся Богу, предпринимайте…»

Убежденные, что Александр Васильевич не был заметно награжден за эту грандиозную победу (хотя чин подполковника лейб-гвардии Преображенского полка — разве малая награда?), историки почти на протяжении двух веков объясняли это дурными качествами в натуре Потемкина, его ревностью к успехам подчиненного. Автор должен признаться, что и он находился в плену этой версии: довлел авторитет таких признанных биографов Суворова, как А.Ф. Петрушевский, Н.А. Полевой, О.Н. Михайлов… Тяжелый, но благородный труд развеять вымыслы об отношениях двух выдающихся людей екатерининской эпохи взял на себя современный историк В.С. Лопатин, и, считаем, преуспел в этом. Приведя огромное количество документальных свидетельств, он доказал, что именно при твердой поддержке Потемкина Суворов смог раскрыть свой талант, невзирая на сопротивление и интриги подлинных недругов полководца.

В феврале Григорий Александрович вновь выехал в Петербург: на западе обозначилась опасность войны с Пруссией, готовой выступить на стороне Османской Порты, и Англией. А внутри страны оживилась пятая колонна — пруссофилы, сгруппировавшиеся вокруг наследника престола. Неслыханное дело: в разгар войны с Турцией Павел Петрович тайно переписывался с прусским королем — врагом своей Родины, используя в том числе и масонские каналы (см. очерк о Н.В. Репнине). Партия наследника готовилась воспользоваться тяжелым положением воюющей России и заменить Екатерину на Павла. Но ее члены понимали, что, не разделавшись с главным противником — главой русской партии Потемкиным, поставленной цели они не достигнут. Своим орудием они избрали нового фаворита П.А. Зубова.

Вступившая в зрелый возраст императрица находилась под сильным влиянием юного «Платоши», но это, к счастью, не помешало ей разгадать маневры пруссофилов. Обостренный инстинкт власти подсказал ей: отставив Потемкина, она сама себя лишит самой надежной поддержки. Григорий Александрович сохранил свои позиции при дворе, но, зная о кознях своих врагов, был вынужден постоянно курсировать между театром войны и столицей.

Весной 1791 г. в Петербурге он напряженно работал над планами защиты западных границ и балтийского побережья, где Англия, готовившаяся разорвать отношения с Россией, планировала высадить десант. Убывая в столицу, он, вероятно, под давлением стоявших за Зубовым пруссофилов, оставил армию не на А.В. Суворова, а на Н.В. Репнина.

В начале мая, когда стало ясно, что ни Пруссия, ни Англия на войну с Россией не решатся, Екатерина повелела Потемкину нанести чувствительные удары по туркам, чтобы как можно скорее закончить войну. Получивший ордер на активные действия Репнин 28 июня нанес туркам сокрушительное поражение при Мачине.

Узнав об этом, Потемкин заторопился на юг, но не для того, чтобы перехватить у Николая Васильевича лавры победителя (в литературе до сих пор бытует такая ошибочная версия). Требовалось извлечь максимальный выигрыш из разгрома Османской Порты, и спешка в завершении мирных переговоров, к которой проявил склонность проводивший переговоры Репнин, была вредной. Кроме того, Григорий Александрович, возможно, только сейчас в полной мере оценил, насколько опасно было оставлять действующую армию на Репнина — масона и фактического лидера сторонников наследника престола.

Потемкин не успел всего на несколько дней: 31 июля были подписаны прелиминарные пункты мирного договора, в соответствии с которыми устанавливалось восьмимесячное перемирие. Опоздав к подписанию предварительных условий, Григорий Александрович уже не упускал из рук хода подготовки окончательного текста мирного договора до самой смерти. Место переговоров он перенес из Ясс в местечко Гущу. За 80 лет до этого именно здесь, в Гуще, дипломаты Петра I вынуждены были подписать с представителями султана унизительный Прутский мир (см. очерк о Б.П. Шереметеве). И вот теперь великий продолжатель дела Петра смывал позор прутской катастрофы.

Мир с турками был подписан 29 декабря 1791 г., но к этому времени Потемкина уже не было в живых. Тяжелая болезнь прервала его жизнь 5 октября всего на 55-м году.

«Россия лишилась в нем великого мужа, а Отечество потеряло сына, бессмертного по заслугам своим», — так откликнулся на эту горестную весть генерал-фельдмаршал П.А. Румянцев. Екатерина II, искренно оплакивая потерю, писала: «По моему мнению, князь Потемкин был великий человек, который не выполнил и половины того, что в состоянии был сделать».

Светлейший князь Потемкин был похоронен в херсонском Екатерининском соборе. Через 45 лет уже в царствование Николая I в центре Херсона ему был поставлен памятник работы скульптора И.П. Мартоса: трехметровая бронзовая фигура полководца в латах, правая рука держит фельдмаршальский жезл, а левая опирается на меч. В 1921 г. памятник, однако, не вписался у местных большевиков в программу поддержки монументального искусства и был разрушен.

Гораздо более долговечными, неподвластными суете идеологий и политических режимов оказались поэтические памятники Потемкину. Каким преклонением перед великой исторической личностью исполнены строки, оставленные нам Г.Р. Державиным в «Водопаде»:

Князь Александр Александрович Прозоровский (1733–1809)

Хотя наше время и екатерининскую эпоху разделяют двести с лишним лет, еще и сегодня случаются приятные открытия в историческом источниковедении. Имеется в виду недавний выход в свет «Записок генерал-фельдмаршала князя А.А. Прозоровского (1756–1776)», с изданием которых стало возможным уточнить многие детали жизненного и боевого пути Александра Александровича, невольно искаженные даже такими знатоками прошлого, как Д.Н. Бантыш-Каменский.

Так, родился Прозоровский, представитель княжеского рода потомков Рюрика, не в 1732 г., как считалось до последнего времени, а на год позже. Образование получил домашнее, хотя справочные издания ошибочно сообщали, что он окончил Шляхетский сухопутный корпус. И записан был в лейб-гвардию не в Преображенский, а в Семеновский полк.

Обращает на себя внимание, как много общего оказалось в судьбах А.А. Прозоровского и А.В. Суворова, начинавших в одном полку. В один год их определили на службу, одновременно выпустили сержантами, правда, в разные воинские части. В Семилетнюю войну одним указом Елизаветы Петровны они были произведены в капитаны.

Огнем противника Александр Александрович, подобно многим другим военачальникам екатерининской эпохи, впервые испытан в Семилетнюю войну. Он участвовал во всех основных сражениях — при Грос-Егерсдорфе, Цорндорфе, Пальциге и Кунерсдорфе, в осаде Кюстрина, в занятии Берлина, не раз был ранен (см. очерки о С.Ф. Апраксине, П.А. Румянцеве, З.Г. Чернышеве).

Выше говорилось о похожести военных судеб двух Александров — Прозоровского и Суворова — до достижения ими штаб-офицерских чинов. Оба они воевали и против пруссаков, и против польских конфедератов (1768–1772). А вот генералом раньше на целых четыре года (в 1765 г.) стал Прозоровский.

И Суворов на начальном этапе русско-турецкой войны 1768–1774 гг. находился у него в подчинении. Правда, дружеских чувств друг другу полководцы не испытывали: по мнению современников, сказывалась определенная ревность к служебному росту друг друга.

В кампании 1769 г. генерал-майор Прозоровский командовал авангардом в корпусе генерал-аншефа А.М. Голицына и был удостоен ордена Св. Александра Невского. Главное его деяние — участие 22 июля в разгроме 20-тысячной армии крымского хана близ Хотина (см. очерк о А.М. Голицыне). В составе войск генерал-поручика И.К. Эльмпта он также участвовал в занятии Ясс и покорении Молдавии.

В кампании 1770 г. князь воевал в составе 2-й армии графа П.И. Панина. Во главе отряда донских казаков Прозоровский в пух и прах разгромил трехтысячный турецкий отряд под Очаковом, противник потерял около 2 тысяч человек, остальные сдались в плен. За это сражение 30 сентября 1770 г. полководец был награжден орденом Св. Георгия 4-й степени.

В 1771 г. он совершил поход на Крымское ханство в составе той же 2-й армии (38 тысяч человек), но уже под командованием генерал-аншефа В.М. Долгорукого, сменившего П.И. Панина. В июне русские овладели укрепленной линией у Перекопа, которую защищали 50 тысяч татар и 7 тысяч турок. Двинувшись затем в глубь полуострова, Долгорукий с 27-тысячной армией одержал победу при Кафе над 95-тысячной армией противника. Крымский хан бежал в Константинополь. Завоевателю Крыма императрица пожаловала орден Св. Георгия 1-й степени, а Прозоровскому тот же орден, но — 3-й степени.

В последние два года войны Александр Александрович участвовал в победоносных сражениях под Шумлой, Рущуком и Козлуджей. В 1773 г. он был возведен в чин генерал-поручика, а 10 июля 1775 г. в день празднования мира с Турцией награжден золотой шпагой с алмазами за участие в покорении Крыма.

Оставшись вместо убывшего князя Долгорукого командовать войсками на полуострове, Александр Александрович в 1777 г. подавил мятеж против возведенного Россией хана Шахин-Гирея. Наградой ему стал орден Св. Георгия 2-й степени.

С 1780 г. Прозоровский был орловским и курским генерал-губернатором, получил чин генерал-аншефа и в декабре 1783 г. вышел в отставку. Пребывая в сельской глуши, он в феврале 1790 г. неожиданно получил рескрипт Екатерины II о назначении московским генерал-губернатором и главнокомандующим в Москве. Он стал также сенатором и через непродолжительное время был удостоен высшей награды империи — ордена Св. Андрея Первозванного. Незадолго до своей кончины Екатерина изменила своей доброжелательности к князю и отправила его в отставку. Следуя своему правилу не отталкивать от себя заслуженных людей, она наградила Александра Александровича орденом Св. Владимира 1-й степени (который был учрежден специально для награждения за статскую службу и уступал по значимости лишь Андреевскому ордену), установила ему годовую пенсию в 12 тысяч рублей и сделала шефом Московского гренадерского полка.

Павел I, вступив на престол, назначил Прозоровского командиром Смоленской дивизии, переименовав его из генерал-аншефов в генералы от инфантерии. Однако всего через полтора месяца по ничтожному поводу отправил его в отставку и выслал в фамильную деревню. На службу князь возвратился уже при Александре I в декабре 1805 г. Ему шел восьмой десяток, но императора это, как видно, не смутило.

В 1806 г. ввиду растущей опасности со стороны наполеоновской Франции в России вспомнили об ополчении. Став во главе одного из ополченческих формирований, Прозоровский 30 августа 1807 г. получил чин генерал-фельдмаршала. В следующем году последовало еще одно высокое назначение — главнокомандующим армией в Молдавии, действовавшей против турок. Рассказывают, что, находясь в походе, 74-летний фельдмаршал любил вспоминать свои былые победы. Частенько, чтобы потешить самолюбие, он приводил слова, когда-то сказанные А.В. Суворовым: «От Суворова до Прозоровского». Генералиссимус действительно произнес их, посылая курьеров узнать, как обстоят дела на пространстве от Анапы, где была его ставка, до Перекопа, у которого находился с войсками Александр Александрович, т. е. «от Суворова до Прозоровского».

Слабеющей рукой князь еще некоторое время управлял вверенными войсками, одержав несколько частных побед. 9 августа 1809 г. он умер в своем лагере близ Мачина — такой кончиной мог бы гордиться любой военачальник, чувствовавший свое призвание. В знак признательности к его многолетней службе Александр I повелел армии три дня носить траур.

Смысл всего своего существования, как это громко ни прозвучит, князь Прозоровский видел в служении Отечеству на ратном поприще. В 1770 г. он писал П.А. Румянцеву: «Я, милостивый государь, в жизни моей одну только дорогу имел к счастию в своей службе, если я ее, ваше сиятельство, потеряю, так, конечно, несчастливым себя почитать буду»[119].

Граф Радец-Йозеф фон Радецкий (1766–1858)

Йозеф фон Радецкий прожил на белом свете 92 года — прямо скажем, редкий случай для полководца. Своей славой он обязан двум главным противникам: наполеоновской Франции, которая не раз посягала на могущество Австрийской империи, и Северной Италии, стремившейся сбросить гнет австрийской короны. В войнах с ними Радецкий и стал тем, кем ему было суждено остаться в истории.

Начальный боевой опыт он получил в австро-турецкой войне 1788–1790 гг. А вот с французской армией познакомился в ходе войны 1798–1801 гг., приняв участие в сражениях при Марего и Гогенлиндене.

Происходя из известного аристократического рода и обладая обширными знакомствами, Радецкий быстро продвигался по службе. В 1809–1812 гг. и 1814–1829 гг. в генеральском чине он занимал пост начальника штаба австрийской армии. В войне против Наполеона 1813–1814 гг. был начальником штаба главнокомандующего союзными войсками, в качестве которого выступал его соотечественник фельдмаршал К. Шварценберг (см. очерк о П.Х. Витгенштейне). Его участие в «Битве народов» у Лейпцига 4–7 октября 1813 г. было отмечено Александром I орденом Св. Георгия 3-й степени.

После победы антинаполеоновской коалиции генерал-лейтенант Радецкий недолго командовал кавалерийским соединением, был комендантом крепости Ольмюц, после чего вернулся на пост начальника штаба императорской армии. В 1813 г. он вошел в состав государственного военного совета Австрийской империи и принимал активное участие в реорганизации армии.

Вся последующая жизнь Радецкого была связана с Северной Италией. С 1831 г. он, несмотря на преклонный возраст, был главнокомандующим австрийской армией в Ломбардо-Венецианском королевстве и генерал-губернатором (1849–1857). В этой должности он стяжал двойную славу: и как крупный военачальник, стратег, и как жестокий реакционер.

Во время австро-итальянской войны и национальной революции 1848–1849 гг. войска под командованием Радецкого разбили сардинцев при Кустоцце и Новаре. Война в поле переросла в подавление революции. В августе 1848 г. австрийцы захватили Милан, а в марте следующего, 1849 г., вновь разбили противника при Новаре. Эта победа предрешила победное для Австрийской империи завершение войны.

За взятие Милана Радецкому из Санкт-Петербурга в августе 1848 г. был препровожден орден Св. Георгия 1-й степени[120]. Невзирая на то, что австрийский военачальник никогда на русской военной службе не состоял, Николай I пожаловал ему чин российского генерал-фельдмаршала, демонстрируя тем самым верность идеалам «Священного союза» (см. очерк об эрцгерцоге Альбрехте). К этому времени Радецкий имел такой же чин и от своего императора, полученный еще в 1836 г. в год 70-летия.

Будучи генерал-губернатором Ломбардо-Венецианского королевства, он жестоко подавлял малейшие попытки итальянцев хотя бы уменьшить австрийский гнет. Скончался он в столице Ломбардии Милане. На исторической родине в Праге в год смерти Радецкого был установлен памятник, ему, представителю чешского аристократического рода, положившему долгую жизнь за торжество австрийской короны.

Граф Алексей Григорьевич Разумовский (1709–1771)

Прогрохотав по Покровке, у знаменитой на всю Москву усадьбы остановилась богато украшенная, с гайдуками на запятках карета. Жителей соседних домов трудно было удивить пышностью экипажа, ибо хозяин усадьбы граф Алексей Разумовский и сам отличался блестящими выездами, а после устраиваемых им балов и охот долго гудели обе столицы. Правда, в последние годы все это стало забываться. После кончины Елизаветы Петровны граф покинул Санкт-Петербург и теперь, в царствование Екатерины II, вел не в пример былым годам уединенную жизнь в Москве.

Вот уже лет двадцать по России ходили слухи о тайном браке Елизаветы Петровны, особы венценосной, с Разумовским, человеком из простонародья. Такой брак зовется морганатическим, с его заключением ни сам Разумовский, ни его потомки не входили в династический круг и не получали права на престолонаследие. В то же время этот брак был совершен, хотя и в тайне от двора, священником, по церковному канону, и считался законным. Супруги никогда, ни единым словом не проговорились о нем, и потому слухи так и оставались слухами…

Мажордом объявил о прибытии высокого гостя из Петербурга — самого генерал-прокурора Сената князя Александра Алексеевича Вяземского. Уединившись с хозяином дома в кабинете, генерал-прокурор извлек из портфеля манифест императрицы и передал его Разумовскому. Из документа следовало, что Екатерина II, исправляя несправедливость по отношению к законному супругу покойной Елизаветы Петровны, официально признавала факт их брака и жаловала графа титулом императорского высочества.

Алексей Григорьевич был достаточно искушенным человеком, чтобы понять: этот манифест да еще через руки одного из доверенных лиц императрицы прислан неспроста. Хотя он давно оставил свет, ему было известно о любовной связи Екатерины Алексеевны с Григорием Орловым, а также о том, что братья Орловы настойчиво склоняли ее к браку с фаворитом. Такой исход был не в интересах Екатерины. Граф Н.И. Панин, обер-гофмейстер и воспитатель великого князя Павла Петровича, даже заявил ей: «Императрица русская вольна делать, что ей хочется, но госпожа Орлова царствовать не будет». Однако предприимчивые братья настаивали, при этом ссылаясь, как на прецедент, на брак Елизаветы Петровны с Разумовским.

Зная это, граф сразу понял, что именно ждет от него императрица. Из потайного ларца он извлек брачные документы, прочитал их собеседнику, после чего бросил бумаги в разожженный камин. А высокому визитеру спокойно сказал: «Я не был ничем более, как верным рабом ее величества, покойной императрицы Елизаветы Петровны, осыпавшей меня благодеяниями превыше заслуг моих… Теперь вы видите, что у меня нет никаких документов».

Следует оговориться, что историки расходятся во мнении, кто из эмиссаров Екатерины и где именно встречался с А.Г. Разумовским. Некоторые считают, что к тайному мужу покойной Елизаветы Петровны приезжал не князь Вяземский, а канцлер граф М.И. Воронцов, и что свидание их состоялось не Москве, а в Петербурге, в Аничковом дворце, в свое время подаренном императрицей. Но главное, что сам факт такой встречи никогда никем не оспаривался, и это позволяет относиться к нему как достоверному.

Признательность Екатерины II проницательному Разумовскому не знала границ. Своим отказом от чести войти в историю законным супругом царствующей особы он ликвидировал неприятный для нее прецедент и тем самым позволил ей избежать неподходящего для нее брака с Григорием Орловым.

Узнав о том, как Алексей Григорьевич распорядился брачными документами, она заметила: «Мы друг друга понимаем. Тайного брака не существовало… Шепот о сем всегда был для меня неприятен. Почтенный старик предупредил меня, но я ожидала этого…»[121]

Среди московской старины прошли последние годы жизни Разумовского. Но он отнюдь не был стариком, как назвала его Екатерина. В момент визита к нему генерал-прокурора Вяземского ему шел 54-й год, возраст не такой уж большой. Но с кончиной в 1761 г. Елизаветы Петровны все, увы, осталось позади. А как все начиналось…

Алексей Григорьевич Розум родился в селе Лемеши Черниговской губернии в семье малороссийского казака и своим возвышением обязан слепому случаю. Полковник Федор Вишневский, объезжая Украину в поисках добрых певчих для придворного хора и посетив церковь соседнего с Лемешами села Чемары, обратил внимание на паренька с чудным голосом. В придворной певческой Алексей очень скоро сформировался в ладного молодого человека. По отзывам современников, высокий, стройный, несколько смуглый, с черными глазами и черными дугообразными бровями, Разумовский мог считаться одним из первых красавцев своего времени. Его заметила великая княжна Елизавета Петровна и пленилась им. Молодые люди были одногодками, им едва минуло по 22 года, поэтому свежесть их чувств так понятна.

Алексей получает более подходящую для двора фамилию Разумовский, его назначают управляющим имениями великой княжны, а затем и ее двором, возводят в камер-юнкеры. С восшествием Елизаветы Петровны на престол его положение укрепляется, разумеется, как никогда.

В первые же дни нового царствования Алексей Григорьевич сделался действительным камергером и поручиком лейб-кампании (что в армии соответствовало чину генерал-лейтенанта). В 1742 г. он был уже обер-егермейстером и кавалером орденов Св. Андрея Первозванного и Св. Александра Невского. Императрица пожаловала своему фавориту несколько вотчин и дворцов в Петербурге и Москве, в том числе Аничков дворец и дом на Покровке в старой столице. А в ноябре 1742 г., по некоторым сведениям, в селе Перово под Москвой она повенчалась с Разумовским.

Новые награды не заставили себя ждать. В 1744 г. в ознаменование заключения мирного договора со Швецией Алексею Григорьевичу (как и его родному брату Кириллу Григорьевичу) был пожалован графский титул. Он стал капитан-поручиком лейб-кампании (что соответствовало чину полного генерала) и подполковником лейб-гвардии Конного полка. С сентября 1756 г. он — в чине генерал-фельдмаршала, хотя на практической военной службе не состоял, войсками никогда не командовал.

При всем при том Разумовский, обладая неограниченными возможностями, никогда не претендовал на какую-либо роль в управлении государством, хотя использовать его в своих карьерных и иных целях стремились министры и генералы, иностранные послы и царедворцы. Получалось это у них плохо: фаворит никаких служебных дел, никакого покровительства, которое могло бы оказать влияние на политику государства, на себя не брал.

Современники отмечали в графе похвальное прямодушие и доброту: «Придворный лоск плохо к нему приставал: он был все тем же простым, наивным, несколько хитрым, насмешливым, но крайне добродушным хохлом, без памяти любившим и свою Украину, и своих родственников»[122]. С его легкой руки над дворцом витали запахи наваристого украинского борща с чесноком и пампушками, звучали звуки бандуры, а дворцовые залы сотрясались от гопака.

Пожалуй, единственным государственным решением, которое он, говоря современным языком, лоббировал перед императрицей, было восстановление гетманства на «рiдной» Малороссии. Не сразу, лишь к 1750 г., но Елизавета пошла на этот важный шаг. Гетманом стал младший брат ее морганатического супруга — Кирилл (см. очерк о К.Г. Разумовском).

Алексей Григорьевич сумел сохранить свое положение при Елизавете Петровне до самой ее кончины, хотя у императрицы и появились новые фавориты. Как видно, с годами Елизавета стала все больше сознавать правоту поговорки: старый друг — лучше новых двух, и Разумовский по-прежнему оставался для нее наиболее доверенным человеком.

«…Секрет этой искренней, вызывающей зависть и ненависть любви был не только в плотской страсти императрицы к статному красавцу, но и в несокрушимой надежности, верности и доброте, — считает современный историк Е.В. Анисимов. — В придворном мире, среди интриг и ненависти, Разумовский выделялся тем, что, обладая невероятными возможностями фаворита властительницы империи, никогда ни в чем не посягнул на власть государыни, не позволил заподозрить себя ни в каких интригах против нее. Всю свою благополучную — через край — жизнь он помнил, кто он, откуда и в чем секрет его счастья. Он знал людям и себе самому истинную цену и не раз, с присущим его народу мягким юмором, шутил над той волшебной историей, которая в январе 1731 г. началась в селе Чемары»[123].

Их отношения заставляют вспомнить о другом дуэте — Екатерины и Потемкина с той лишь разницей, что Потемкин был не только любимый мужчина, надежный друг императрицы, но и крупнейший государственный деятель.

Разумовский пережил Елизавету Петровну на 10 лет, и все эти годы, удалившись от двора в Москву, благоговел перед памятью о своей венценосной супруге. А умер граф в Петербурге и погребен в Александро-Невской лавре.

Граф Кирилл Григорьевич Разумовский (1728–1803)

Своим бурным возвышением Кирилл Григорьевич обязан старшему брату Алексею Григорьевичу, фавориту и морганатическому супругу императрицы Елизаветы Петровны (см. очерк о А.Г. Разумовском). Ему было лишь 14 лет, когда после успешного дворцового переворота в пользу Елизаветы он вместе с матерью и сестрами был вызван из Малороссии в Петербург. Всесильный брат, который сам успел овладеть лишь грамотой, направил Кирилла для получения основательного образования за границу.

Два года учился молодой граф (оба брата были пожалованы таким титулом в июне 1744 г.) в Кенигсберге, Берлине и Страсбурге. Он смог достичь заметных успехов, особенно преуспев в знании иностранных языков, истории и географии, а также придворного этикета. И кто бы взялся осуждать юного школяра, когда вернувшись в Россию, он с увлечением отдался развлечениям и многочисленным празднествам, устраиваемым при дворе. По воспоминаниям Екатерины II, «он был хорош собой, оригинального ума, очень приятен в обращении и умом несравненно превосходил своего брата, который также был красавец»[124].

21 мая 1746 г. «в рассуждении усмотренной в нем особливой способности и приобретенного в науках искусства» 18-летний Кирилл Разумовский стал президентом Петербургской Академии наук. Он был произведен в камергеры и стал кавалером ордена Св. Александра Невского, а через два года — сенатором.

Дела в Академии наук, раздираемой распрями между академиками и профессорами, немцами и русскими, оставляли желать лучшего. Вероятно, в силу возраста и недостаточного жизненного опыта новому президенту не удалось добиться в ней кардинальных перемен. Да и тяга к светским удовольствиям часто преобладала. Тем не менее, отдадим ему справедливость: Разумовский, руководя академией, оказывал покровительство М.В. Ломоносову и в его лице национальному направлению в развитии научных исследований. Любопытно, что он просидел в кресле президента полвека и оказался совсем не худшим из руководителей российской науки.

В октябре того же 1746 г. Елизавета Петровна выдала за графа Кирилла Григорьевича свою троюродную сестру фрейлину Екатерину Ивановну Нарышкину. В приданое Разумовский получил больше 40 тысяч душ крестьян, подмосковные поместья Петровское-Семчино (ныне Петровско-Разумовский район Москвы) и Троицкое-Лыково, несколько домов в столице.

Его, в отличие от старшего брата, императрица стала привлекать и к административной деятельности по управлению отдельными территориями страны. В 1750 г. Разумовский-младший получил должность гетмана Малороссии и занимал ее до 1764 г. Историки считают, что его деятельность на этом поприще была небесполезной. Да, он любил пожить в Глухове и Батурине этаким царьком, но не стеснялся, например, демонстрировать своим не в меру кичливым сыновьям потрепанную свитку, в которой в юности пас волов.

В Малороссии он осуществил судебную, административную и военную реформы, добился для запорожских казаков прибавки жалованья, заботился о развитии образования и даже вынашивал мечту устроить в Батурине университет. В начале 1752 г. Разумовский-младший получил орден Св. Андрея Первозванного, что свидетельствовало об удовлетворении императрицы от сделанного гетманом на его поприще.

Надо отдать должное Кириллу Григорьевичу: «он не обольщался своим чином и… считал себя гетманом марионеточным, а последним настоящим гетманом называл Ивана Степановича Мазепу»[125]. Но со временем его, что называется, занесло. За поддержку Екатерины II, оказанную в ходе переворота 28 июня 1762 г., он попросил сделать пост гетмана наследственным и передать их фамилии. К этому необдуманному шагу его подтолкнул Г.Н. Теплов, который был воспитателем юного Разумовского и сохранил влияние на воспитанника и в зрелости. Современники характеризовали его как человека двуличного, ловкого, который умело перехватил у Кирилла Григорьевича бразды правления и был лично заинтересован в преемственности гетманского достоинства. Когда же императрица дала понять, что не в восторге от этой идеи, Разумовский в ноябре 1764 г. подал прошение об отставке. Она была принята, а вскоре императрица и вовсе упразднила гетманство, передав власть на Украине П.А. Румянцеву (см. очерк о П.А. Румянцеве).

Натура графа, однако, осталась неизменной. Несмотря на воспитание и придворную жизнь, в своих привычках он, подобно старшему брату, до конца дней оставался «хохлом». По его собственному признанию, стоило ему услышать знакомые с детства звуки бандуры, как ноги сами просились в пляс.

Размолвка с Екатериной II носила временный характер. Да иначе и быть не могло: Кирилл Григорьевич сыграл активную роль в перевороте 1762 г., командуя Измайловским полком, и на всем протяжении ее долгого правления ревностно поддерживал императрицу. Была здесь и личная нотка: как вспоминала Екатерина, Разумовский в свое время был в нее влюблен. Их примирение было закреплено чином генерал-фельдмаршала, который был пожалован графу 10 ноября 1764 г. Увольнение же с поста гетмана сопровождалось ежегодной пенсией в 60 тысяч рублей.

Несколько лет Кирилл Григорьевич провел за границей. А когда в 1771 г. овдовел, то окончательно покинул Петербург и стал жить в Батурине. До конца его дней рядом с ним была его любимая племянница графиня С.О. Апраксина. В Батурине уже при императоре Александре I граф Разумовский и оставил этот мир.

О нем, как о всякой колоритной личности, сохранилось немало историй, характеризующих его доброту и доступность, щедрость и грубоватую прямоту. В 1776 г. граф Григорий Орлов, давно переживший роман с Екатериной II, по страстной любви женился на своей двоюродной сестре Е.Н. Зиновьевой. Это было вопреки закону и традиции, запрещавшим брак между родственниками. «Дело» рассматривал совет императрицы, и поскольку бывший царский фаворит к тому времени лишился прежней монаршей милости, то пристрастные члены совета отнеслись к нему без снисхождения. Было решено супругов развести и обоих заключить в монастырь.

К.Г. Разумовский посчитал необходимым вмешаться:

— Для решения этого дела недостает выписки из постановления о кулачных боях, — с иронией заметил он.

Его собеседники изумились: при чем здесь кулачные бои?

— Там, — продолжал граф, — сказано, между прочим, лежачего не бить; а как подсудимый не имеет более прежней силы и власти, то стыдно нам нападать на него[126].

В другом случае он «нестандартно» повел себя за обедом у Екатерины II. Когда она предложила тост за здоровье честных людей, все подобострастно поддержали императрицу. Все, кроме графа. На вопрос Екатерины, почему он так недоброжелателен к честным людям, Разумовский, знавший алчность и корыстолюбие многих из сидевших за столом, отвечал: «Боюсь, мор будет».

Граф Кирилл Григорьевич оставил большое потомство — одиннадцать детей и всем дал прекрасное образование. Двое из шести его сыновей стали гордостью российской науки: Григорий Кириллович — ученый-минералог и Алексей Кириллович — ботаник, прозванный русским Линнеем. Министр народного просвещения при Александре I, попечитель Московского университета, Алексей Кириллович лично участвовал в учреждении знаменитого Царскосельского лицея, в чем выразилась еще одна заслуга фамилии Разумовских перед Отечеством.

Князь Аникита Иванович Репнин (1668–1726)

Корволант русских войск настиг 16-тысячный корпус генерала Левенгаупта 28 сентября 1708 г. у деревни Лесной. Шведов оказалось больше, и Петр I был крайне озабочен. Когда он проходил вдоль воинского строя, осмелился подать голос — неслыханное дело — рядовой солдат:

— Государь, изволь дать повеление, чтобы находящиеся за регулярной пехотой казаки и калмыки кололи всех, кто станет пятиться.

— Товарищ, — как свидетельствует предание, отвечал на это царь, — я от тебя первого слышу такой совет и чувствую, что мы не проиграем баталии.

И в самом деле: победа предпочла в тот день русских. От корпуса Левенгаупта осталось не более 6–7 тысяч деморализованных солдат. «Сия… победа, — радостно писал Петр, — может первая назваться, понеже над регулярным войском никогда такой не бывало…» Не забыл он и солдата, подавшего ему перед сражением мужественный совет. Тем более что был то не обычный солдат, а генерал Аникита Репнин, незадолго до этого разжалованный за поражение у села Головчина 3 июля.

Тогда под ударами неприятеля, двигавшегося в направлении Смоленска, дивизия Репнина отступила, оставив шведам десять пушек. Генерал был отдан под суд. Об этих событиях историк Д.Н. Бантыш-Каменский писал, что Репнин «пострадал в 1708 г. невинно, по оговору Меншикова, ибо при Головчине дивизия его, на которую внезапно напал Карл XII, была ослаблена разными откомандировками отрядов; Репнин не получил никакого подкрепления от своих и со всем тем, остановя бежавших, защищался отчаянно, нанес чувствительный вред шведам»[127]. Тем не менее, приговор, вынесенный опять-таки под председательством Меншикова, гласил: провинившийся «достоин быть жития лишен».

Личная храбрость, проявленная Аникитой Ивановичем на поле боя, побудила царя к снисхождению: казнь заменили разжалованием в солдаты и возмещением стоимости потерянных пушек и обозов из собственных средств. Вскоре отличившийся при Лесной (и не только своевременным советом) Репнин был восстановлен в чине и должности (см. очерк о М.М. Голицыне).

Историк Н.И. Павленко не без оснований называет Репнина военачальником второго эшелона. И в самом деле, за ним не числились такие громкие самостоятельные победы, какими могли похвастаться А.Д. Меншиков или Б.П. Шереметев. Человек лично храбрый, он на протяжении многих лет честно правил службу, став в строй еще в 1685 г. при учреждении молодым Петром I потешной роты. Потомок легендарного Рюрика, он был стольником и неразлучным товарищем царя. Уже в 1698 г. стал генералом. Ходил с Петром под Азов, воевал в Лифляндии, участвовал во взятии шведских крепостей Нотебург (1702) и Ниеншанц (1703).

Под Нарвой 8 июня 1704 г. при активном участии Репнина русские подтвердили великое значение военной хитрости. Узнав о приближении к крепости отряда Шлиппенбаха, они, переодев два полка в шведские мундиры, устроили между собой мнимое сражение. Отряд под предводительством Меншикова и Репнина напал на «противника», которым командовал сам Петр. Комендант Нарвы Горн выслал на помощь «своим» немалые силы, чтобы они ударили по противнику с тыла. Выманенные из крепости шведы пали жертвой остроумной придумки русских. Через два месяца Нарва была взята.

Аникита Иванович в сражениях проявлял храбрость, настойчивость и разум, был «отважен без задору, но готовым, если надо для великого дела, и умереть, не пятясь».

Из-под Нарвы 10-тысячный корпус Репнина был отправлен царем к польской границе на помощь королю Августу II. Но чтобы не таскать для этого, не слишком надежного союзника, каштаны из огня в одиночку, полководцу предписывалось руководствоваться следующими указаниями: «Первое, чтобы не зело далеко зайтить, второе, что если захочет король дать генеральный бой со всем войском шведским, на то не поступай и скажи, что именно того делать тебе не велено».

В сентябре 1705 г. армия (25 тысяч русских, в основном пехотинцев, и 10 тысяч союзников — саксонцев, главным образом конница), переданная Петром под начало Августу II, расположилась на зимних квартирах в Гродно. А в декабре Карл XII выдвинул сюда 20 тысяч человек отборного войска. Он надеялся принудить русских выйти из лагеря и принять бой в чистом поле, что почти наверняка означало их поражение. В середине января шведы установили блокаду Гродно. Ситуацию резко обострил уход короля Августа, забравшего с собой не только всех саксонцев, но и четыре русских драгунских полка. Из-за отсутствия конницы невозможно было проводить фуражировок, гарнизон охватили жестокие лишения — голод, болезни, от которых за зиму погибли около 8 тысяч человек.