Многобукаф. Книга для (сборник) Бормор Петр
На выходе из рая человек обернулся.
— Можно один вопрос? Последний?
— Ну, спрашивай.
— Я, конечно, виноват, что съел запретный плод. Но я же думал, что рискую не зря! Я думал, отведаю от Древа Познания Добра и Зла — и познаю, что есть Добро, а что есть Зло. Но я по-прежнему этого не знаю! Почему так? И зачем тогда этому дереву дано такое странное имя — Древо Познания?
— Мое дерево, как хочу, так и называю.
— Ну, свинопас, что у тебя есть для меня сегодня? — с деланным равнодушием спросила принцесса.
— Сапоги-скороходы, — угодливо поклонился свинопас.
Принцесса состроила гримаску.
— У меня уже четыре пары таких!
— Улучшенная модель! — быстро произнес свинопас. — Девятимильные. И всего за десять поцелуев.
Принцесса задумалась.
— Три поцелуя! — деловито предложила она.
— Семь.
— Три, и ни на один больше!
— Шесть.
— Ну ладно, четыре.
— Пять.
— Я сказала, четыре!
— Пять, принцесса, и это последняя… — споткнувшись о ледяной взгляд принцессы, свинопас поперхнулся языком и замолк.
— Ладно, четыре, — наконец вздохнул он.
— Давай сапоги.
Свинопас вручил принцессе сверток, она надорвала бумагу и придирчиво рассмотрела красный сафьян и золотые пуговки.
— Угу. Пойдет. Ладно, я готова.
— Один момент!
Свинопас подбежал к своей хижине и вывел оттуда вереницу из трех чудовищ, горбатого карлика и маленького лягушонка.
— Становитесь в очередь, — распорядился он, подталкивая чудищ и карлика к принцессе. — А ты, приятель, извини. В другой раз.
Лягушонок разочарованно квакнул и ускакал обратно в хижину.
— Карлики — по двойному тарифу! — капризно выпятила губу принцесса.
— Хорошо, — вздохнул свинопас. — Запишите на мой счет, в кредит. Один поцелуй я буду должен.
Человек открыл затуманенные наркозом глаза и потряс головой. Над ним нависала величественная фигура в белом и радостно улыбалась.
— Ну как? — спросил человек.
— Поздравляю! У Вас мальчик!
— Как — мальчик?! — возопил человек, голос его сорвался. — Опять?!
— Да, вот как-то так…
— Но я же нормальной ориентации, зачем мне мальчики?
— Так уж вышло, — пожала плечами фигура. — Наследственность.
— Но я же хотел девочку! Женщину!
— Ну посуди сам, — ласково произнесла фигура, — в кого ему быть женщиной? Ты женщина?
— Нет.
— А среди твоих предков женщины были?
— Эээ… н-нет.
— Ну вот видишь.
Человек понурился.
— Что же мне теперь делать?
— Ничего, — обнадежила его фигура, — будем экспериментировать дальше.
— Ага, пока у меня ни одного ребра не останется, — проворчал человек и потер ноющий бок.
— Не сметь паниковать! — нахмурилась фигура и наставительно подняла палец. — Кончатся ребра — возьмемся за позвоночник!
По вечерам, когда на берегу зажигается костер, приходит ветер. Его все ждут и боятся спугнуть.
— Шшшш, — предупреждают волны.
— Шшшш, — шепчут тростники.
— Шшшш, — тихо соглашается песчаная дюна — хотя ей-то уж точно никто замечаний не делал. Тише песчаной дюны и так никого на свете нет.
А потом ветер приходит и начинает рассказывать обо всём, что видел за день. Он ведь самый лучший в мире рассказчик — всё видит, всё слышит, везде бывает. А самому лучшему рассказчику и слушатели нужны самые лучшие: море, дюны, тростники. Никто не умеет слушать так, как они!
— Шшшш, — рассказывает ветер, а волны ахают удивленно:
— Шшшш?
— Шшшш, — качают головами тростники.
— Шшшш, — едва слышно повторяет про себя песчаная дюна. Она всё запоминает. Легкомысленный ветер завтра всё забудет, мечтательное море перепутает, тростники пойдут на прокорм вечно голодному костру, и только песок сохранит рассказ навечно.
А ветер входит во вкус, мечется по берегу, жестикулирует, подбрасывает в воздух всякий мусор:
— Шшшш!
— Шшшш! — впечатлительное море начинает волноваться, по волнам пробегает дрожь ряби.
— Шшшш! — присвистывают удивленные тростники.
— Шшшш, — эхом отзывается дальний лес.
— Шшшш… — сопит носом спящий у костра человек и чему-то улыбается. Спящие люди — тоже замечательные слушатели, вот если бы только не их привычка каждый раз просыпаться!
— Шшшш, — дюна задумчиво передвигает песчинки. Она-то прекрасно знает, что когда-нибудь человек угомонится, перестанет куда-то вскакивать по утрам, зароется наконец в землю — и вот тогда-то она ему перескажет заново все забытые сказки.
К полуночи ветер утихает. Он рассказал всё самое интересное, и теперь ему надо бежать дальше, за новыми впечатлениями.
— Шшшш, — прощается он.
— Шшшш, — шепчут ему волны.
— Шшшш, — машут вслед тростники.
— Шшшш, — вздыхает песчаная дюна.
И только костер весело потрескивает и швыряется искрами. Ему, шалопуту, всё бы смеяться…
Как это водится в сказках, жили-были принц и принцесса (не родственники). Принц был великолепен, принцесса — прекрасна, они полюбили друг друга высокой чистой любовью и скоропостижно поженились. Наступил хэппи-энд и сказка закончилась. Стали они жить-поживать.
Принцесса скоро узнала, что ее молодой муж храпит по ночам, что утром он колется щетиной, а его усы пахнут табаком.
Принц обнаружил, что принцесса, как все смертные женщины, иногда ест и, страшно сказать, даже посещает туалет!
Принцесса открыла в принце непонятную для неё страсть к верховой охоте, когда он пропадал на целую неделю и возвращался грязный, пропотевший, осунувшийся, но с горящими глазами.
Принц узнал, что примерно раз в месяц у принцессы болит голова и бывает дурное настроение.
Принцесса узнала, что принц любит выпить и пьяный становится дурак дураком.
Принц узнал, что принцесса склонна к меланхолии и может часами запоем читать женские романы.
Принцесса узнала, что принц бывает груб и несдержан на язык.
Принц узнал, что по утрам у принцессы опухшее лицо и растрепанная прическа.
Одним словом, они узнали, что их любимые мало чем отличаются от любых других людей.
Они узнали это — и полюбили друг друга еще больше.
— Вот, а это — прекрасный лебедь! — с гордостью заявила утка и представила птичьему двору последнего утенка.
Курица поперхнулась пшеном, гуси попятились, у индюка побледнела сопля под носом.
— Это… хм… а ты уверена?
— Абсолютно! — отрезала утка. — Это мой сын, мне ли не знать, кто он такой?
— Но он не похож на лебедя, — с сомнением протянула старая гусыня.
— А на утку он похож? — парировала утка-мать.
— Нет. То есть, не очень.
— У лебедей шея длинная, — заметил индюк.
— Вырастет.
— И крылья у лебедей не такие. А у этого твоего… если не ошибаюсь, у него вообще руки?
— Он еще не оперился. Это пройдет.
— Голова у него великовата. И клюв странный какой-то… ой, смотрите, у него зубы!
— Выпадут!
Птицы настороженно рассматривали прекрасного лебедя. Тот смотрел на них в ответ — воинственно нахохлившись и бормоча что-то неодобрительное себе под нос.
— А по-моему, он просто урод! — заключил петух, начисто лишенный чувства такта. Лебедь показал петуху неприличный жест.
— Сам ты урод! — обиделась мама-утка. — Он вырастет и станет самым прекрасным и знаменитым! Может, даже голливудской звездой.
— Ха! — открыто усомнился петух.
— А как ты его назвать-то думаешь? — спросила курица.
— Дональд, — ответила утка и ласково погладила сына по взъерошенной голове.
Опухшее, красное со сна утреннее солнце неторопливо ползло по небу и беседовало с ветром.
— Так ты говоришь, они меня любят? — спросило солнце.
— Ага.
— А за что? Я же некрасивое…
— А они считают, что красивое.
— Да ну… — солнце смутилось и искоса глянуло в океан. — Смотри, у меня и протуберанцы в разные стороны торчат, и пятна на лице выскочили.
— А они этого не видят.
— Почему не видят?
— Потому что они тебя любят.
— Ну вот, опять ты о том же! Да за что меня любить?
— Они говорят, за то, что ты несешь свет и тепло.
— Ерунда какая, — удивилось солнце. — Конечно, я несу свет и тепло. Что же за термоядерная реакция, да без выброса энергии? Но это ведь просто нормальный процесс жизнедеятельности! Вроде бурчания в животе.
— А они считают, что ты доброе.
— Доброе? А что такое доброта?
— Не знаю, — честно признался ветер. — Но они, видимо, знают, раз говорят.
Я большой, зеленый, пупырчатый, очень красивый. Меня все боятся. Кроме Сандры. Сандра — это принцесса, только она обычная, не заколдованная.
Сначала-то она, конечно, испугалась, когда увидела меня в первый раз. А потом привыкла. Мы теперь с ней часто играем, тайком от её родителей. И она по-прежнему часто роняет мячик в озеро, а мне приходится доставать. По-моему, она это делает специально, чтобы потом меня поцеловать. Но я, конечно, отказываюсь.
Нам и так весело, без всяких там поцелуев. Я сильный, я её катаю на плечах. А бегаю даже быстрее лошади! Сандре нравится. Я вообще много чего могу — и нырять в самые глубокие омуты, и по деревьям лазить, и норы рыть. Еще могу сказать скале, чтобы она раздвинулась, и скала меня слушается. Сандру вот не слушается, хотя она и принцесса. А меня — да, потому что я не простой принц, а заколдованный!
Сандра сама догадалась, что я принц. Она вообще умная. Я-то сначала не хотел признаваться, но она мне сказала, что узнавала у мамы, таких чудищ в природе не бывает. Они только из людей получаются, если заколдовать. Тогда я ей сказал, что я правда человек, но бедный и больной, а мой папа был не король, а сапожник. Тогда она опять спросила свою маму, бывают ли заколдованные дети сапожников, и ее мама сказала, что нет. Только принцы. Тогда Сандра мне сказала, что хочет снять заклятие, но я ей не дал. Мне нравится быть чудовищем. Я большой и сильный, и много чего могу. А принц бы из меня получился не очень — ну что это за принц без королевства? А чтобы вернуть себе королевство, мне пришлось бы убить родителей Сандры. А её бы это наверняка огорчило.
И еще неизвестно, справлюсь ли я с Сандриной мамой, если даже мой папа не справился. Он не был волшебником, а она была. Поэтому я и стал таким, какой я есть.
Не хочу ничего менять. Когда я был принцем, я часто болел, и у меня были сопли. А сейчас — никогда. И еще мне приходилось каждый день учить латынь и греческий, а я их терпеть не могу! А кроме того… Не хочу пугать Сандру. Она ко мне уже привыкла, и понимает, что я на самом деле очень красивое чудовище.
А человек, которому снесли пол-лица ударом алебарды — это же, наверное, не очень красиво?
— Вот вы тут сидите, едите хлеб мой, пьете вино моё… А ведь один из вас меня предаст!
Воцарилось неловкое молчание.
— И кто же этот иуда? — спросил Иоан.
— Да вот хотя бы он! — обвиняющий перст указал в конец стола. — Павел!
Все лица обратились в сторону побледневшего Павла.
— Ну, батя… — пробормотал Павлик Морозов и сглотнул, — ну у тебя и шуточки!
— Капитан! Беда!
— Что случилось?
— Крысы бегут с корабля!
И точно: изо всех щелей лезли поджарые корабельные крысы, бежали к фальшборту и прыгали в море. Казалось, ничто не может удержать их.
А вдалеке, на крошечной лодочке с гордым названием «Летучий Голландец», сидел странно одетый субъект и вплетал мелодию флейты в приближающуюся симфонию бури.
В Город-с-тысячью-имён пришел герой. Еще на околице его встретил старый Хранитель Всякого-разного и усталым голосом приветствовал: «Здравствуй, чужестранец. Ты явился в тяжелый час, предсказанный пророками. Возможно, ты — наша последняя надежда. Найди волшебный артефакт и убей Темного Властелина, чтобы спасти этот несчастный мир».
— Я постараюсь, — серьезно ответил герой. — А вам самим ничего не нужно?
— Поговори с местными, — пожал плечами Хранитель. — Может, у кого-то и найдется работа для тебя. Но не мешкай!
Герой обошел весь Город-с-тысячью-имён, благо он невелик. Здоровался с жителями и интересовался их проблемами. Старый лодочник горестно поведал, что его внучку задрал бешеный медведь. Женщина у колодца передала страшные слухи о злой колдунье, поселившейся на кладбище. Разорившийся фермер расказал о стае волков, наводящей ужас на округу. Остальные горожане либо отмалчивались, либо не сообщали ничего важного, щадя молодую жизнь героя. Уж очень несерьезным он выглядел: без доспехов, с одним смешным ножиком в руках, и за поясом лишь тощий кошелек да записная книжечка.
Однако герой был настроен вполне серьезно. Он ушел в лес и пропадал там два дня, а на третий вернулся — еле живой, весь окровавленный, но с парой медвежьих ушей в кармане. Эти уши он отдал старому лодочнику и сказал, что отомстил за его внучку.
Едва подлечившись, герой пошел ночью на кладбище. И вернулся оттуда утром — обожженный, полуослепший от ведьминского огня, но его пояс обвивал волшебный кушак кладбищенской ведьмы.
Отдохнув и вылечив глаза, герой долго готовился к следующему походу, купил кожаную кирасу, лук и стрелы, наточил свой ножик, еще раз уточнил у фермера направление и ушел. Больше его не видели. Волчью стаю — тоже. Только следующей осенью грибники случайно набрели на обглоданный скелет, и опознали его по волшебному поясу. Рядом лежали скелеты четырех волков, в том числе — двухголового вожака стаи. Куда делись остальные волки, в какую чащу убежали — этого никто не знал, да и не хотел знать.
Прошел еще год, а может, два. В Город-с-тысячью-имён пришел другой герой — вернее, героиня. Высокая лучница. Выслушала Хранителя, хмыкнула, быстро обежала все брошенные дома в округе, разорила тайники местных жителей, будто заранее зная, где что лежит, обзавелась кое-каким снаряжением и отбыла на север, походя убив пару болотных упырей.
По слухам, доходящим до горожан, дела у неё шли замечательно. Лучница действительно оказалась героем, о котором твердили пророчества. Армии Темного Владыки были бессильны против неё, из любой схватки она выходила победителем, оставляя за собой горы трупов и счастливо орущие толпы освобожденных любдей. По тем же слухам, уже и сам Темный Владыка почти обречен. Город-с-тысячью-имён гордится тем, что именно отсюда пришла в мир великая героиня. Еще одна. Все великие герои приходят в мир через Город-с-тысячью-имён. Это законный повод для гордости.
А на центральной площади Города стоит скромный памятник Неизвестному герою. На постаменте выбита надпись: «Он не был настоящим героем из пророчества. Но он, всё-таки, убил бешеного медведя».
В дверь постучали.
— Как же я ненавижу эту работу! — вздохнул Добрый Волшебник и крикнул: «Заходите!»
Посетитель оказался молодым человеком неприятной наружности. Волшебник присвистнул.
— Это кто ж тебя так?
Молодой человек неловко потрогал пальцем свою неприятную наружность и оскалил клыки.
— Да ведьма одна… Здесь недалеко живёт.
— Дилетантка, — проворчал Добрый Волшебник. — Заклинание держится еле-еле, снять пара пустяков. Ну-ка, посмотрим, что тут у нас есть? Так, клыки, свиное рыло, зеленая шерсть. Это понятно. Неприятно, конечно, но не смертельно. Я же говорю, дилетантка. Хм, зато сила у тебя теперь как у трех человек… а здоровье? Ага, ты ничем не болеешь. И понимаешь язык животных. Да что эта ведьма, с ума сошла? Она тебя проклинать собиралась или благословлять?!
— Проклинать.
— Халтурщица! Но это по крайней мере, больно было?
— Нет.
— Тьфу! Гнать в шею таких ведьм. Если бы я накладывал заклятие, всё не так бы организовал. Тебе каждая минута жизни в этом теле грозила бы нечеловеческими мучениями! И деталей бы добавил. Гнойных язв, свищей, или вросших в плоть крючьев.
Посетитель сглотнул.
— А… это можно как-то снять? Вы говорили, легко?
— Да никаких проблем. Искупайся в ванне с человеческой кровью — и станешь как новенький.
— А иначе нельзя? Поцелуй принцессы не поможет?
— Слушай, кто здесь Добрый Волшебник — ты или я? Зачем спрашиваешь, если сам всё знаешь?
— Ну просто… Так что с поцелуем?
— Поцелуй тоже поможет. Но ты подумай, ванна с кровью — это же круто!
— Нет, спасибо. Я уж как-нибудь… уговорю какую-нибудь принцессу.
Посетитель попятился и выскочил из избушки Доброго Волшебника.
— Чертова работа, — вздохнул Волшебник. — Как она мне надоела! А всё проклятый пятый пункт. Ну почему нас, светлых эльфов, не принимают на факультет некромантии?!
— Бабушка, продайте мне приворотное зелье!
— Чаво? — переспросила Колдунья.
— Зелье мне. Приворотное. Я заплачу.
— С ума сошел? Смерти своей захотел?
— Нет… А почему?..
— А по кочану. Зелье — оно же зелье и есть. Через шесть часов выводится из организма естественным путем. И что, по-твоему, с тобой сделает обманутая девушка, когда обнаружит, что её околдовали?
— Ой.
— Вот то-то и оно, — ухмыльнулась старуха. — Зельями сейчас никто не пользуется. Наговор — это куда как вернее. И действует дольше. Правда, и накладывать его не в пример сложнее…
— Бабушка, а Вы бы заколдовали её для меня? Я бы заплатил.
— Ты что хочешь, чтобы девушка меня полюбила? Или всё-таки тебя?
— Меня, конечно!
— Тогда сам и накладывай заговор.
— Так я же и не умею. Может, научите? Я зап…
— Заплатишь, знаю. Ну что же, отчего бы и не научить. Но учти, любовные заклятия — самые сложные, их за минуту не наложишь. И за день тоже. Придется постараться. Изо дня в день, постепенно, ритуал за ритуалом…
— Я готов!
— Ну хорошо. Сейчас всё расскажу подробно. А ты записывай, если запомнить сложно.
— Вербальный элемент, — хорошо поставленным лекторским голосом диктовала Колдунья, — имеет особое значения на начальной стадии зачаровывания. Элементы заклинания вплетаются в бытовые фразы и должны произноситься с особым придыханием, голос слегка приглушен, взгляд направлен в глаза объекта. Глаза — окна души, через них ведется основное воздействие.
— Минуточку, я записываю…
— Маткомпоненты для заклятия. Совершенно необходимы растительные компоненты, и обязательно собранные в пору цветения. Розы, тюльпаны, пионы… я тебе потом дам полный список. Ароматические вещества… духи сойдут. Также для закрепления заклинания могут быть применены различные предметы, несущие на себе слабый магический заряд. Пища, украшения, платья — словом, то, чем девушка захочет воспользоваться. Тут-то заряд и сработает. Я потом тебя научу словам, которые надо произносить над этими предметами.
— А когда отдавать их девушке — тоже что-то говорить надо?
Колдунья посмотрела на клиента долгим задумчивым взглядом.
— Да. Этому я тебя тоже научу. Что еще нужно..? Ах да, золотое колечко — но это уже в самом конце. Завершающий этап заклинания, после него девушка никуда не денется. А до тех пор тебе вот еще что надо будет сделать…
— В последней стадии заговора, когда его влияние становится очевидно и не подлежит сомнению, вступают в действие новые, более грубые и действенные методы. Слова, произносимые в момент максимальной близости к объекту, сопровождаются магическими жестами. Каждый жест заканчивается прикосновением к определенной точке на теле жерт… объекта. Воздействием на эти точки (об акупунктуре слышал?) ты открываешь определенные энергетические каналы и максимально располагаешь девушку к усваиванию произносимых волшебных фраз…
— Каких фраз?
— Уф. Ладно, этому я тебя тоже научу.
— Всё понял?
— Да! Сколько я Вам должен?
— По результату, внучек, по результату.
— Спасибо! Ну, я пойду?
— Иди, иди… Казанова ты наш.
— Кто там?
— Я злой и страшный Серый Волк, я в поросятах знаю толк! Гррр!
— Одну минуточку.
Ниф-Ниф удалился в хижину, оставив Волка на пороге. Вернулся он уже с кульком конфет, сунул Волку в лапы и, пожелав ему весело провести время, закрыл дверь.
Остолбеневший Волк автоматически развернул и съел конфету, потом еще одну. Пожал плечами, повернулся и пошел к другому свинарнику.
— Труби! — сказал командир, и Маленький Трубач с улыбкой вышел вперед.
Он поднес к губам длинную серебряную трубу, и от первых же нот стены города задрожали и осыпались грудой камней.