Разборки третьего уровня Головачев Василий

НАД ОБРЫВОМ

«Форд-транзит» бегал быстро, до двухсот километров в час, и до Москвы Матвей доехал за четыре часа. Ночь — он прибыл в начале второго — провел в машине на Кольцевой дороге, недалеко от поста ГАИ, чувствуя себя вполне комфортно: в салоне «форда» можно было разместиться и четверым.

Спал спокойно и без сновидений, хотя изредка сторожевая система отмечала тихие призрачные всполохи пси-полей, очень тонкие, почти неощутимые, на уровне шумов, означающие слабую десинхронизацию его динамической пространственно-волновой структуры энергетической эфирной оболочки, деформацию силового каркаса. На нормальный человеческий язык это состояние переводилось как реакция на ментальный взгляд, взгляд, не оставляющий следа.

В шесть утра Матвей вышел в астрал и позвал того, с кем задумал встретиться. В семь с минутами он подъехал к надвратной церкви Спаса, расположенной на территории Зачатьевского женского монастыря на Остоженке.

Матфей ждал его на скамеечке за резной чугунной оградой в окружении лип и тополей. За миниатюрной ротондой, играющей роль привратной будки, начиналось небольшое, на два десятка надгробных плит, старинное кладбище, которое посещали только служители церкви. Хоронили здесь когда-то основателей монастыря и его послушниц, роды которых угасли, поэтому посетителей в этом уголке Зачатьевского сада никогда не было.

— Спасибо, что откликнулись, Хранитель, — поклонился Матвей.

Матфей, с виду — пожилой, убеленный сединами пенсионер, одетый в маечку и серый пиджачок, в брюки зеленоватого цвета и неизменные сапоги, встал и сделал ответный поклон. Жестом предложил сесть.

Некоторое время они молчали, прислушиваясь к тишине, пропитываясь торжественно-печальным настроением здешних мест, достигая дхъяны, затем дхараны и пратьяхары[41], пока не ощутили полное единение с природой и Вселенной. Потом Соболев негромко сказал:

— Хранитель, я имел несколько странных встреч… в настоящем и в прошлом… и хочу выяснить: что происходит? Если вы не имеете права на информационный контакт, скажите, я уйду.

Матфей не ответил, погруженный в свои мысли, и Соболев в который раз поразился его сходству с теми, кого знал: с Тарасом Горшиным, Буддой, с инфархом. Это было скорее не внешнее сходство, а печать внутреннего состояния полной свободы и сдержанной силы, производящая неизгладимое впечатление.

Наконец Матфей проговорил:

— Происходит то, что и должно происходить по Закону изменения энтропии. И ничего сверх того. Вам должно быть известно, что человечество своей конструктивной деятельностью уменьшает энтропию Земли, и при достижении критического уровня ее организации срабатывает Закон изменения энтропии, в данном случае — Закон возрастания. Он порождает процессы, уничтожающие излишек организации, причем по инерции всегда разрушается чуть больше, чем диктует сам закон. Но это — объективное следствие нашего мироустройства. Вот и все.

Матвей не пошевелился, глядя на ползущего по земле муравья. Хранитель искоса посмотрел на него, усмехнулся.

— Я имел в виду самый общий случай, распространяющийся не только на нашу запрещенную реальность, но и на всю Вселенную, на «розу реальностей». В принципе это изначальный дефект мира, заложенный в него Творцом, а нами, людьми, интерпретируемый как противоречие между добром и злом. Это противоречие вечно, смиритесь с ним.

Соболев снова не ответил, словно завороженный гортанным голосом собеседника.

— А теперь перейдем к частностям, — не торопясь продолжал Матфей. — Закон изменения энтропии уже сработал в абсолютных планах, к нам докатится его ослабленная волна. Но все же хаоса не избежать. И это тоже объективное следствие первоначального замысла Творца. Относиться к нему следует как к стихийному бедствию, не более того.

— Что вы хотите сказать? — очнулся Матвей.

— Не вмешивайтесь в действие закона, идущий! Судя по моим впечатлениям, вы избрали Истинный Путь духовной самореализации, ну так не сходите с него. По большому счету вы ничего не измените.

Матвей, которому уже в третий раз предлагали не вмешиваться (не считая тех случаев, когда толкали на противоположное), остался спокоен.

— Каждая душа идет в ту сторону, куда привела ее духовная эволюция. Разве не так?

— О да, этот принцип незыблем, но он не более чем пакет неопределенности. Выбирать Путь вам. В связи с чем у меня встречный вопрос: зачем вы все чаще погружаетесь в прошлое? Что вы там ищете?

Матвей поставил ногу в кроссовке перед муравьем и некоторое время наблюдал, как тот безуспешно пытается понять, что за преграда возникла у него на пути.

— Вы знаете, это как наркотик! — Он улыбнулся, поворачиваясь к собеседнику и встречая его пытливый взгляд. — У меня родился интерес даже не исследователя, а философа. Я хочу понять: зачем Монарху понадобилось экспериментировать над Инсектами? Чего он добивался, превращая род Блаттоптера сапиенс в род Хомо сапиенс? Какой в этом смысл? И еще один попутный вопрос: зачем иерархам надо было постоянно вмешиваться в бытие запрещенной реальности? Ну вышли они оттуда в высшие сферы, ну и живите себе там!

Хранитель качнул головой.

— Неужели вы еще не нашли ответа на свои вопросы?

Матвей не обиделся. На учителей не обижаются, а хотел этого Хранитель или нет, но он давно стал для Соболева Учителем. Впрочем, он наверняка понимал ситуацию, только никогда не признался бы в этом напрямую. Хранители Внутреннего Круга не имели права вмешиваться в «мирскую жизнь». Стать для кого-либо из них Учителем означало — вмешаться. Поэтому Матфей нередко ставил Соболеву задачи, как до Посвящения, так и после, которые не могли быть решены с помощью разума и логики. И Соболев давно понял его: щелью этого метода было уничтожить, превзойти концептуальное мышление во имя постижения сущностной, неповторимой природы всех вещей.

— У меня есть лишь догадки, — прямо сказал Матвей. — Интерес Монарха скорее всего — интерес исследователя плюс жажда безжалостного экспериментатора. Что касается иерархов, то в глубинах психики они остались Инсектами, жаждущими абсолютной власти… Я не прав?

— Браво! — серьезно ответил Хранитель. — Вы почти угадали. Добавлю кое-какие несущественные детали. Среди иерархов на высших планах «розы реальностей» вспыхнула война за абсолютное лидерство… что, естественно, уже отразилось и на Земле, поскольку все «реальности» вложены одна в одну и возможно подбарьерное просачивание виртуальной информации.

— Каким образом отразилось? Уж не распадом ли Союзов Неизвестных?

— Именно. Многие иерархи уничтожены или «опущены» в низшие миры; вам, наверное, интересно будет узнать, что существуют еще и «инфернальные реальности», отраженные в мифологии человечества под названием «чистилища» и «ада». Земная реальность — не самая низкая, хотя по сути она представляет собой нечто вроде исправительного учреждения. И последнее: инфарх низложен! Власть в абсолютных реальностях «розы» захватила группа иерархов, поддерживаемая Аморфом Лексом. Помните встречу с ним?

Матвей кивнул. Бой с Лексом и Монархом Тьмы полтора года назад забыть было невозможно.

— У вас еще есть вопросы, идущий?

— Почему вы сообщили мне все это? Нарушили запрет…

— Потому что я уже не Хранитель. Вернее, срок моей деятельности в качестве Хранителя истекает. Скоро я уйду…

— Уйдете?! Куда? Зачем? Совсем?!

Матфей улыбнулся, так что от глаз на щеки побежали лучики морщинок.

— Я прошел Посвящение IV ступени и достиг сана иерарха. Мой Путь земной закончен, я иду выше. Для меня настало время осознания во Вселенной незримого и невыразимого Плана Бытия. Того, что создал Безусловно Первый.

— Но там же… вы сами говорите… война!

— Война не вечна, — спокойно сказал Матфей. — Наступит время созидания. К тому же инфарх мой друг, ему нужно помочь. Все, чего я хочу, — только восстановления справедливости. Прощайте, идущий. Может быть, еще свидимся.

— Подождите… вы сказали… произнесли слова — Безусловно Первый… Не значит ли это, что вы знаете, где искать… Знания Бездн?

— А зачем их искать? В закодированном виде они содержатся в глубокой памяти любого человека.

— Как это?! — не поверил Матвей. — Мне говорили, что они спрятаны в прошлом… предлагали помочь преодолеть временной барьер, пройти за порог Изменения… Якобы я могу изменить прошлое… и, соответственно, будущее…

— Это неверно. Все разговоры о возможностях ретроактивного действия — не более чем разговоры. Ваши погружения в прошлое — на самом деле погружения в вашу личную память. Время не есть скольжение сознания вдоль мировой линии, как вам сообщил Кирилл Данилович и как думают Посвященные нижних ступеней. «Скольжение» — лишь одна из версий о сущности времени.

— Но как же тогда… — Ошеломленный известием Матвей не сразу собрался с мыслями. — Выходит, все мои прежние походы в прошлое… фикция? Сны? Трансперсональные переживания? И изменить прошлое невозможно?

— Если бы это было возможно, иерархи давно сделали бы изменение, причем даже более жестоко, чем когда-то Монарх и вообще Аморфы. Нет, время — это Процесс, Движение, Делание, вспять его повернуть нельзя, примиритесь с этим.

— Да я и не собирался…

— Другое дело, что вы можете изменить Настоящее… и, соответственно, Будущее, как вы изволили выразиться, совершенно случайно, неосознанно, и вот за это на вас лежит колоссальная ответственность. На вашем месте я бы не брался за такую задачу.

— Но я в самом деле не… — Матвей с трудом сдержал свой растерянный лепет. — Извините, Хранитель. Я попытаюсь идти избранным Путем. Просто на меня давят…

— К сожалению, вы действительно стали пациенсом[42] кардиналов Союза Девяти. Избегайте контактов с ними. В скором времени они попытаются запрограммировать вас с помощью известных вам суггесторов «удав».

— «Глушаков» я не боюсь.

— Доработка требуется незначительная, излучение «глушаков» будет модулироваться с помощью особых программ — кодонов, которые уже переправлены в наш мир из «розы реальностей».

— Но ведь «роза» отделена от нашей запрещенной реальности граничным потенциалом…

— Этот барьер не абсолютен. Позволю подсказать вам кое-что. Вы знаете, почему Перволюди строили свои сооружения в форме пирамид? Нет? Дело в том, что форма зданий и предметов играет в нашем мире огромную роль: она организует вакуум! Более всего структурируют полевую ситуацию пирамидальные сооружения, поляризующие вакуум, концентрирующие спин-торсионные[43] поля. В принципе пирамиды — первые торсионные генераторы, воздействующие на сознание людей. Вот почему древние строили храмы с куполами и шпилями, мечети, часовни, церкви, пирамидальные и готические залы — для прямого воздействия на верующих, на психику людей. Так вот, на Земле и вне модулей иной реальности, оставленных Инсектами, существует по крайней мере три храма, образующих точки бифуркации.

— Простите, Хранитель, я не физик по образованию…

Матфей кивнул, не выражая своего превосходства или неодобрения ни единым жестом.

— В точках бифуркации все уровни реальности проявляются одновременно виртуальным образом. Они как бы «вморожены» в ткань Вселенной, в тело Земли, в недра других планет и звезд. Подчиняются они лишь полю сознания, торсионному полю, организованному определенным образом — в форме иглы.

— «Игла Парабрахмы», — медленно проговорил Матвей.

Хранитель улыбнулся, встал.

— Прощайте, Соболев. Мир висит над обрывом, решите для себя, где вы находитесь — над обрывом или под ним. Удач вам…

И Матфея не стало. Лишь над скамьей остался медленно тускнеющий отпечаток его мысленной сферы.

Матвей закрыл глаза, сосредоточиваясь на пространственном поиске, но ни в астрале, ни в ментоле не нашел отклика на свой зов. Хранитель ушел, искать его было бесполезно. И Матвей почувствовал вдруг такое безмерное одиночество и отчаяние, какое не испытывал даже после похорон деда.

Посидев еще с минуту, он проследил за муравьем, который наконец обошел преграду — ногу сидящего, встал и тихо направился через парк в сторону набережной Москвы-реки. Получив гораздо больше, чем надеялся, но потеряв поддержку того, на кого рассчитывал.

ФИЛОСОФСКИЕ БЕСЕДЫ НАКАНУНЕ МОРДОБОЯ

Никогда еще Василий не чувствовал себя так хорошо, как во время похода по рекам и озерам Мещеры.

Во-первых, рядом была любимая девушка, во-вторых, появилась уникальная возможность пообщаться с загадочными Посвященными, людьми Внутреннего Круга, в-третьих, можно было не думать о бытийных проблемах, наслаждаться тишиной природы и мечтать, как в юношеские годы.

В среду после часовых занятий со Стасом — мальчишка всерьез подавал большие надежды стать мастером боя уже через пару лет — Василий увлек Ивана Терентьевича на рыбалку и завел разговор о возможностях человеческого тела.

— Мне кое-что непонятно, — сказал он, когда рыбаки отплыли на лодке по протоке к небольшому озерцу в окружении сосен, осин и берез. — Каким образом люди стали четырехконечными существами? Ведь Монарх, когда экспериментировал с тараканами, оставил их шестилапыми. Да и Матвей говорил, что Перволюди, прямые потомки Блатгоптеров, были двуногими и четырехрукими.

— Монарх запустил особую генетическую программу, — ответил Парамонов, экипированный как завзятый рыбак: джинсовый костюм, накидка, кепка, высокие — выше колен — сапоги. — Рудименты, — продолжил он, — как-то: лишняя пара рук, некоторые отделы кишечника насекомых, сердечные надстройки, фасетчатые глаза — отмирали постепенно, в течение сотен поколений. Больше всего времени ушло на формирование человеческого мозга и черепа.

— Черепа? Но ведь это всего лишь… э-э… сосуд для хранения мозга. Горшок. Почему потребовалось много времени на его эволюцию?

Парамонов улыбнулся на слово «горшок».

— Функции человеческого черепа не только и не столько защита мозга от внешней среды, сколько защита Вселенной от человеческой мысли, могущей потрясти основы мироздания, вырвись она из-под эндокрана[44]. Монарх то ли случайно, то ли по ошибке, то ли намеренно заложил в нас возможности владения магической физикой, после чего ему пришлось долго корректировать собственное творение, чтобы оно не разрушило «розу реальностей».

— Ни хрена себе! — пробормотал Василий, вытаскивая из воды первого щуренка. — Это что же получается? Каждый человек — потенциальный маг? Колдун?

— Почему это вас расстраивает?

— Да не расстраивает… я не знал… нигде в литературе этого нет. Почему же человек не воспользовался своей силой… еще тогда, миллионы лет назад?

— О, Монарх — мощный интеллект, он кинул человечеству иной соблазн — идею рая, идею наслаждения, отрицающую духовное совершенствование — единственный путь, ведущий к овладению магией. С тех пор синтез физики и воли, Слово Власти, способность творить чудеса стали уделом немногих.

Вася, получивший новую порцию информации для размышлении, некоторое время молчал, механически меняя наживку, но в течение часа так больше ничего и не поймал, в то время как Иван Терентьевич таскал и таскал из воды рыбу: лещей, красноперок, щурят и даже небольшого сома.

— Значит, возможность легкого получения удовольствия, — наконец проговорил Василий, — мешает развитию у человека магических сил?

— Удовольствие в предельном случае, то есть наслаждение — это утонченное искусство, для овладения которым требуется время и талант. Этим искусством человек в массе своей не владеет. Зато его индивидуальное сознание способно производить изменение структуры пространства-времени, то есть порождать флуктуации вакуума. А флуктуация вакуума подобна горному обвалу, лавине: нарушается равновесие, симметрия, и лавина материи извергается из недр вакуума в проявленный мир… как уже и случилось, когда родилась наша Вселенная.

Иван Терентьевич глянул на ошеломленно-задумчивое лицо Котова, но шутить не стал.

— Я не знаю, чем руководствовался Тот, Кто Создал наш мир; можете называть его Творцом, Демиургом, Богом, Безусловно Первым… Но он предусмотрел в нашей Вселенной, разбитой на множество подуровней-реальностей, возможность нового рождения вселенных, новых подуровней. Конкретные же побудительные причины для этого могут быть самыми разными — от чисто случайных спонтанных флуктуации до целенаправленных действий высокоразвитых, точнее, высокодуховных существ. Или вовсе бездуховных, как Аморфы.

— Аморфы… не близки нам? Хотя бы по мысли…

— По мысли — да, — погрустнел Иван Терентьевич. — Но ни Аморфов, ни даже иерархов нельзя отнести к высокодуховным существам. Как говорится, и Бог может ошибиться в своем творчестве. Возможно, это еще один изначальный дефект Мира… а может быть, только нашей запрещенной реальности.

На этом беседа закончилась, потому что подплыла на лодке Ульяна и присоединилась к рыбакам. Она тоже любила созерцать удочки, текущую воду и лилии на водной глади.

После обеда экспедиция снялась и направилась к Белому озеру, проплыв мимо поселка великолепных вилл, двух- и трехэтажных коттеджей в стиле модерн, построенных с использованием архитектуры и дизайна европейского типа. Неожиданно разговорившийся Самандар поведал об устройстве вилл: первый этаж — холл, кухня, столовая, каминный зал, гостиная, бильярдная, застекленный зимний сад, второй этаж — три-четыре ванные комнаты, от четырех до восьми спален, кабинет, третий этаж — библиотека, компьютерный комплекс для видеоигр, еще один кабинет, зал для конфиденциальных встреч. Кроме того, каждая вилла имела гараж, сауну с бассейном, спортзал, прачечную и винный погреб. Стоимость одного такого еврокоттеджа с прилегающим садовым участком в пятнадцать соток составляла от двухсот до шестисот тысяч долларов.

— Кто же там живет? — невольно воскликнула Кристина.

— Все, кто может заплатить такие деньги, — безразлично отозвался Вахид Тожиевич. — Депутаты Госдумы, вице-премьеры правительства, бизнесмены… бандиты. Кстати, здесь где-то стоит и дача Маракуца. Вы должны его помнить, Василий.

Вася и Ульяна переглянулись. В последнее время их дороги все чаще пересекались с дорогами Николая Савельевича Маракуца, вора в законе по кличке Боксер.

К вечеру через извилистую протоку выплыли на Белое озеро и быстро разбили лагерь, приобретя некоторую сноровку после трех переходов, разожгли костер. Пока женщины готовили ужин, Василий снова подсел к Парамонову, устроившемуся на чурбачке над обрывом и созерцавшему плес, поле на другом берегу озера и лес, за который садилось по-вечернему ласковое солнце.

— Можно, Иван Терентьевич?

Парамонов, не терявший благожелательности ни при каких обстоятельствах, кивнул.

— Не думал, что попаду в место, где кончаются проблемы и начинается полное растворение индивидуальности, — продолжал Вася со смешком. — Мне не хватало общения с природой, большего кайфа я не получаю ни от какого другого вида отдыха.

— Даже от женщины? — подковырнул его Парамонов.

Вася невольно оглянулся на хлопочущую у костра Ульяну, понизил голос:

— Честно говоря, с тех пор как я с ней… других женщин мне не надо, хотя… зов плоти иногда становится непереносим. Но мы с ней еще не…

— Понимаю, ваши души соприкасаются чаще, чем тела. Что это с вами, Василий Никифорович? Неужто зацепило по-настоящему?

Василий насупился.

— А что, разве мне это недоступно?

— Не обижайтесь. — Парамонов положил руку на локоть Котова. — Вы Близнец по гороскопу, человек действия, а для таких людей постоянство нехарактерно. Эмоции у них зачастую стоят между умом и волей. Я чувствую у вас стремление к глубинности, однако больше всего вам мешает чрезмерная легкость обращения с людьми. Любовь ведь требует колоссальной отдачи, а не слепого обожания. Готовы вы к ней?

— Любовь бывает разная… — пробормотал Василий, вовсе не рассчитывавший, что разговор пойдет на эту скользкую тему.

— Само собой разумеется. Любовь — огонь и вихрь — удел юных, любовь — безбрежный океан и вечное волнение — доля зрелых, любовь — материк с редкими землетрясениями — участь стариков. Вы еще молоды, Василий, все ваши ураганы и тайфуны впереди. Могу только пожелать удачи. Но судя по объекту внимания, вы уже в центре урагана, так что покоя не ждите.

— Покой нам только снится, — снова пробормотал Василий рассеянно. — Летит, летит степная кобылица и мнет ковыль… Спасибо за добрые слова. Не возьмете меня в ученики? — Слова вырвались сами собой, и Вася прикусил язык, с испугом взирая на собеседника, понимая, что сморозил глупость. Но Парамонов не стал ни иронизировать, ни высмеивать, ни экзаменовать.

— Всему свое время, идущий, — сказал он с необидной улыбкой. — Магия симпатий еще не гарантирует интеллектуальный комфорт общения учителя и ученика. Вы не готовы к получению бодхи[45] путем размышлений. Вы еще не в состоянии воспринимать информацию напрямую из общего энергоинформационного поля Земли.

— Из астрала…

Парамонов не обратил на реплику внимания.

–..без взаимодействия объекта и наблюдателя. Выход в астрал вам пока недоступен, потому что явления высшего порядка невозможно наблюдать обычными средствами и повседневным состоянием сознания.

— Я понимаю… закон восхождения…

— Но вы не безнадежны, друг мой, — снова пропустил мимо ушей бормотание собеседника Парамонов, позволив себе малую толику теплой иронии. — Обычный человек в толпе слабеет, вы — нет, умеете сохранять индивидуальность. Без вызова и кризиса вы зачахнете, они — основа вашего Пути, не позволяющая расслабляться и деградировать. И вы не боитесь боли, что внушает надежду. — Голос Ивана Терентьевича стал едва слышен, словно он размышлял сам с собой.

— Хотя этот параметр обладает глобальностью: стремление избежать боли равнозначно гибели вида.

— Простите, я не совсем… — начал было Василий. Парамонов очнулся.

— Вам надо научиться принимать информацию от любого иерархического уровня мирового информационного континуума, я попытаюсь помочь. Ну а там — посмотрим…

— Спасибо! — с чувством сказал Василий.

— Дядь Вась, — подбежал загорелый до черноты Стас. — А как можно определить, где мы находимся?

Василий встал, разминаясь, сказал очень серьезно:

— Поверни ухо на тринадцать градусов к востоку и прислушайся. Или позвони ближайшему дилеру.

Стас округлил глаза, потом засмеялся:

— Это же реклама «хот бёрд». Ты шутишь?

Засмеялись и Василий с Иваном Терентьевичем.

— Я очень люблю «хрюкламу» подобного типа. А насчет того, где мы находимся, могу сказать абсолютно точно: в ста пятидесяти километрах от Москвы. Купаться вечером будем?

— Не, я уже. Я тут огромный муравейник нашел, с тебя ростом, не хочешь посмотреть?

— Хочу. — Василий взял мальчишку за руку, и тот повел его по речному откосу в лес.

Парамонов задумчиво смотрел им вслед.

На Белом озере они задержались на два дня, уж очень хороша была здесь рыбалка.

Муравейник, обнаруженный Стасом на холме в сосновом бору, в ста метрах от лагеря, действительно впечатлял. Высота его достигала двух метров, а диаметр основания и того больше — метра четыре! Василий дважды ходил к нему, испытывая непонятную тягу понаблюдать за деятельностью потомков Формика сапиенс, разумных муравьев. Во второй раз с ним пошел и Парамонов.

— Представить страшно, — поежился Василий, — что муравьи когда-то были ростом с лошадь!

— Они выглядели несколько иначе, — флегматично заметил Иван Терентьевич.

— Но все равно впечатляет.

— А над чем вы работаете? Я имею в виду — как Посвященный, человек Круга?

Парамонов обошел муравейник, присел на корточки, наблюдая за суетой его обитателей, сказал вдруг:

— Хотите фокус?

В то же мгновение все муравьи как по команде замерли! Движение вокруг прекратилось, перестали петь даже птицы неподалеку. А затем все бесчисленное муравьиное войско кинулось к муравейнику и полезло внутрь, грозя смести его с лица земли. Исчезло! Муравейник вымер, словно поздней осенью, перед холодами. Пробежал последний муравей, скрылся в одном из окон. И снова тишина и неподвижность.

— Что вы с ними сделали? — прошептал Василий. Парамонов встал с корточек.

— Я передал им раппорт опасности, сигнал, что сюда летит колеоптер. Сработало.

— Колеоптер — это…

— Жук. Во времена Инсектов колеоптеры наравне со шмелями — пситирусами — были одними из самых агрессивных хищников. Так что вы хотели узнать, Василий Никифорович?

— Над чем вы работаете…

— Ах, ну да, вы спросили… Это не очень интересно для неспециалиста. Я исследую воздействие фохата на метрику пространства.

— Фохат… э-э, это из индийских эзотерических…

— Тексты Веданты. Фохат в них понимается как универсальный движущий принцип, всемирная жизненная сила. Безусловно Первый реализовал его сначала в Аморфах… ну, и так далее.

— Я читал, что прежде всего сущего была Калаханса, Птица вне пространства и времени.

— Это и есть Безусловно Первый, Творец, понимаемый древними йогами как символическая птица, Брама, роняющая яйцо в Хаос, который и превратился во Вселенную. Таким образом, Тьма Хаоса есть лишь средство для мысленного творчества, а не изначальное зло, иерархия темных неструктур. Наша Вселенная была образована по принципу образования любых сложных систем, дихотомически, с заданным вектором предпочтения «лучше-хуже». То есть «добро» и «зло» в ней являются самостоятельными образованиями и через посредника между информационным и вещественным мирами могут влиять на вещественные объекты.

— Вы хотите сказать, что зло — изначальное состояние мира?

— Добро и зло как две категории предпочтения, не более того. Это уже люди сделали их конкретными, насыщенными эмоционально. Так что, увы, мой друг, зло вечно! И поединки с ним — это срок, потерянный для созидания, истинного творчества. Отвечая на ваш вопрос, я мог бы сразу сказать, что занимаюсь проблемами высшего творчества, но тогда вам пришлось бы задавать мне кучу дополнительных вопросов.

Парамонов рассмеялся, увлекая Васю за собой.

— Пойдемте, скоро обед. Вахид готовит плов, а повар он прекрасный.

— Скажите, Иван Терентьевич… недавно мне довелось узнать о существовании Знаний Бездн… якобы это сведения, оставленные Безусловно Первым, обладающие огромной силой. Тот, кто завладеет ими, будет всемогущ. Это правда?

— Как вам сказать… — Иван Терентьевич неторопливо побрел по лесу, сшибая прутиком головы мухоморов. — С одной стороны, Знания Бездн — это отпечатки событий начала Времен на эфирном теле Вселенной, с другой — Нечто, никогда не переводимое на язык Ответа… но способное повлечь очень серьезные и пагубные последствия для всей реальности, особенно изменением мировоззрений. Ибо в Знаниях Бездн помимо Сил Бога, как принято говорить, сосредоточены все разрушительные демоны человеческих страстей. Овладев Знаниями, человек приобретет не просто красоту, милосердие, понимание, мудрость, но — Дьявольское Милосердие, Дьявольскую Жестокость, Дьявольскую Мудрость… понимаете? А Дьявольская Жестокость, между прочим, во сто крат превосходит человеческую.

— Понимаю, — пробормотал Василий. — А от кого зависит, что именно приобретет владелец Знаний? Разве не от его воли?

— От воли — нет, от духовного потенциала. — Парамонов помолчал немного. — Да и то не всегда.

— А что за Силы Бога кроются в Знаниях?

— Это трудно объяснить словами, разве если призвать на помощь теории древних мудрецов и святых, зашифровавших свои знания в текстах учений: Гермеса, Иисуса, Моисея, апостолов Петра и Павла. В каббале тоже есть упоминание о Силах Бога…

— Кажется, припоминаю: первая Сила Бога — Эхейх, то есть — Я Есмь! Вторая — Иегова, Сущность Бытия… По-моему, этих сил всего семь…

— Люди Внутреннего Круга владеют двумя первыми, Хранители — тремя-четырьмя, иерархи — не менее чем пятью. Полным набором — разве что Аморфы, да и то я не уверен. Друг мой, это не тема для философских бесед. Недаром говорится: не поминай имя Господа всуе…

Василий, собиравшийся задать еще несколько вопросов, прикусил язык.

Вечером Парамонов отозвал его в сторонку:

— Пройдемся, Василий Никифорович.

Василий, наметивший прогулку на лодке с Ульяной, с неуверенностью в душе догнал его на тропинке, огибавшей озеро со стороны крутого берега.

— Может быть, попозже поговорим?..

Впереди замаячила фигура человека, и Вася приумолк, понимая, что Парамонов не зря увел его от лагеря: это был Самандар. Не говоря ни слова, все трое отмахали с полкилометра и остановились у поваленного бурей дерева. Прислушались к звукам лесной жизни.

— Пора кое-что прояснить, судари мои, — сказал Парамонов. — Я недавно узнал о ваших контактах с господином Рыковым и хотел бы поговорить об этом.

Василий покосился на неподвижно стоявшего Самандара, однако в начинающихся сумерках нельзя было разглядеть выражения его глаз.

— Первое и главное: откажитесь от предложения. Оба! Вахид, я понимаю, соблазн велик. Стать одним из Девяти — это прецедент! Но Рыков не тот человек, который способен на широкий жест, филантропию и благодарность. Устранив Носового вашими руками, он возьмется за вас! Свидетели и исполнители всегда становятся лишними на «пиру жизни», а уж тем более для Неизвестных, желающих оставаться неизвестными и дальше. — Иван Терентьевич с силой потер ладонь о ладонь, и руки его засветились, облачко розоватого сияния вспорхнуло над ними, приобрело форму человеческой головы с острыми волчьими ушами, затем пролилось струйками света на землю.

— Рыков хочет занять место координатора Союза и ни перед чем не остановится. А ваша команда КОП, Василий Никифорович, — Парамонов повернулся к Василию, — не что иное, как подставка, на которую Рыков собирается свалить все грехи. Сам он останется в стороне, на «копов» же организует охоту… после того как они, естественно, устранят всех неугодных Герману действующих лиц.

Помолчали, вслушиваясь в торжественную тишину вечернего леса. Вверху над вершинами деревьев проступили первые звезды, издалека доносился смех и тихие женские голоса, где-то звенели комары, но близко не подлетали.

— Все? — осведомился Самандар.

— Второе предупреждение не столь важно, как первое, — глухо сказал Иван Терентьевич. — Между иерархами в высших горизонтах «розы реальностей» вспыхнула свара. Контроль границ нашей родной запрещенной реальности практически отсутствует, что дает возможность Монарху Тьмы подготовить и провести новое Изменение. Об этом он мечтает давно, люди ему стали неинтересны, а теперь появился и повод.

Самандар с любопытством посмотрел на ссутулившегося психотерапевта.

— Откуда у вас такие сведения, Иван?

— Вообще-то я не имел права говорить вам об этом, — совсем тихо проговорил Парамонов. — Я готовлюсь к Посвящению II ступени… но вы мне оба симпатичны, просто не мог не предупредить.

— Вот как?! Почему же я ничего не знаю о Посвящении? С каких это пор канцелярия Круга перестала информировать нас о Посвящениях?

— Канцелярия упразднена. Теперь каждая каста Круга подбирает себе преемников сама.

Самандар секунду молчал, потом шагнул прочь и растворился в темноте между соснами. Неизвестно, о чем думал Парамонов, но у Василия осталось чувство, будто он обидел Самандара.

— Мне почему-то жаль его…

— Мне тоже, — со вздохом признался Иван Терентьевич. — Вахид очень упорный Посвященный и способен на многое. — Последние слова прозвучали двусмысленно, однако объяснять, что он имеет в виду, Иван Терентьевич не стал. — И еще мне кажется, что он изменился…

Утро следующего дня началось с тревоги. Охарактеризовать бы ее смог только Соболев, помнивший слова Хранителя, что «мир висит над обрывом». Наступил момент, когда «мир спрыгнул с обрыва».

Первым, еще в четыре часа утра, проснулся в палатке Парамонов, ощутивший изменение психоэнергетических потенциалов на гигантской площади болот Мещеры. Затем рядом заворочался Самандар. За минуту они оделись, выскользнули из палатки и оказались на берегу, над которым лежала рыхлая подушка тумана. Уже рассвело, хотя солнце еще пряталось за горизонтом, воздух был свеж и прохладен, птицы начинали свои пока еще тихие утренние разговоры.

Иван Терентьевич подошел к палатке, где спали Василий и Стас, но будить Котова не пришлось: его инстинкт проснулся раньше хозяина, насторожил и заставил прислушиваться к своим ощущениям. Полог палатки отогнулся, и оттуда высунулась голова Василия.

— Что-то стало холодать, господа офицеры. Похоже, к нам гости?

Самандар, стоявший неподалеку в позе Железного Стержня, безмолвно нырнул в кусты.

— Их человек пятнадцать, — тихо и быстро заговорил Парамонов. — Уйти по воде не сможем, они перекрыли реку, мост и две дороги. Надо уходить лесом.

— Зачем уходить? Мы их встретим на подходах…

— С нами женщины и ребенок, — сухо напомнил Парамонов.

— Но и бегать от кого-то — не лучшее решение, — окрысился Василий. — Кто они?

— Судя по их аурам — это просто бандиты, хотя среди них имеется и какой-то темный профессионал. И они очень хорошо вооружены.

Из палатки, где спали женщины, бесшумно вылезла Ульяна, подошла к оглянувшимся на нее мужчинам.

— Что будем делать, мастера?

— Предлагаю отступать, — сказал Парамонов.

— Предлагаю отогнать, — эхом отозвался Василий. — Если не дать им отпор, они будут идти за нами до тех пор, пока не загонят в ловушку.

Ульяна окинула Котова насмешливым взглядом.

— Экий ты у нас не гибкий. Но зачем мы им нужны? Вы уверены, что объект охоты — мы?

— Объект нападения — я! — дошло вдруг до Василия. — Так, Иван Терентьевич? Или Самандар. Это не вы накаркали вчерашними рассуждениями? Кто-то из наших подопечных решил перестраховаться и начать первым. Уж не Рыков ли?

— Не похоже, — нехотя ответил Парамонов. — Скорее, это люди Хейно Яановича. Кстати, Маракуц, по слухам, принят в «СС» на правах одного из боссов. Тень-2, кажется. Вполне может быть, что Носовой дал ему приказ усмирить потенциального противника. У него ведь тоже разведка поставлена по высшему классу.