Дикие карты Желязны Роджер

I

Автобус спускался из безмолвной прохлады гор в липкий зной летнего дня в городе, и Дэниел Бреннан смотрел, как пейзаж постепенно теряет свой цвет. Бесконечные заасфальтированные автостоянки сменили луга и поросшие травой поля. Дома стали выше и подступали почти к самому шоссе. Темно-серые фонарные столбы вытеснили с обочин и центральной полосы деревья. Даже небо стало набрякшим и серым, предвещая ливень.

У здания портовой администрации он сошел вместе с другими пассажирами. Они бросились врассыпную по своим делам, озабоченные, как и все жители больших городов, и ни один из них не задержал на нем взгляд. Собственно, в нем и не было ничего такого, что могло бы заставить кого-либо посмотреть на него дважды.

Дэниел был высоким, но не чрезмерно, телосложения скорее гибкого, чем кряжистого. У него были большие руки — загорелые и покрытые рубцами, с набухшими венами и жилами, похожими на толстые провода. Лицо у него было смуглое, худое и ничем не примечательное. На нем была джинсовая куртка, потертая и выгоревшая на солнце, темная хлопчатобумажная футболка, чистые голубые джинсы и черные кроссовки. В левой руке он держал небольшую мягкую сумку, а в правой — плоский кожаный чемоданчик.

На 42-й улице, где стояло здание портовой администрации, было людно. Бреннан смешался с потоком прохожих и потек вместе с ним в ту часть Манхэттена, где оказалось лишь немногим менее убого, чем в нескольких более-менее приличных кварталах Джокертауна. Через несколько кварталов он отделился от толпы пешеходов и поднялся по стертым каменным ступеням «Ипсвичского герба», грязноватого отеля, который, по-видимому, обслуживал нужды местных проституток. Судя по его виду, дела у девиц шли неважно. Похоже, за развлечениями все предпочитали ходить в Джокертаун. Тамошние проститутки были дешевле и, если все то, что он читал, хоть на одну десятую было правдой, куда как пикантней.

Увидев его в одиночестве да еще и с багажом, портье явно заколебался, но все же взял у него деньги и направил в номер, в точности такой тесный и грязный, как он и ожидал. Бреннан закрыл дверь, поставил сумку на пол и осторожно уложил кожаный чемоданчик на продавленную кровать.

В комнате стояло настоящее пекло, грязные голые стены душили его, но открытое окно здесь едва ли помогло. Он улегся на постель рядом с чемоданчиком и уставился в облупившийся потолок, не замечая тараканов, устроивших гонки прямо у него над головой. В памяти у него снова и снова крутились слова письма, которое он получил накануне.

«Капитан Бреннан, он здесь. Я видел его, но, боюсь, он тоже заметил и узнал меня. Приходите в ресторан. Осторожно, но в открытую».

Подписи не было, но он узнал четкий и изящный почерк Мина. Адреса тоже не было, но Дэниел в нем и не нуждался. Мин несколько дней прятал его в своем ресторане, когда три года назад он тайно вернулся в Штаты. Ни на минуту он не усомнился, о ком именно говорил в своем письме старый друг.

Бреннан закрыл глаза и, как наяву, увидел лицо Кина — властное, худощавое, хищное. Он попытался заставить его исчезнуть. Ничего не вышло. Лицо улыбалось, оно насмехалось над ним. Потом расхохоталось.

Он сел на кровати и стал ждать темноты и того, что она должна была принести.

II

Воздух был спертый и застоялый; он наполнял ноздри Бреннана вонью семи миллионов человеческих тел, втиснутых в слишком тесное для них пространство. За три года жизни в горах он отвык от города, но еще не разучился пользоваться его преимуществами. Он был одним из тысячной толпы; его видели, но не замечали, слышали, но не запоминали люди, которые попадались ему навстречу, когда он шагал к ресторану Мина на Элизабет-стрит с кожаным чемоданчиком в руке.

Было еще не поздно, и по улицам бродили толпы потенциальных клиентов, но ресторан был закрыт. Это было странно.

В вестибюле, единственном помещении, в которое можно было заглянуть с улицы, было темно. С обратной стороны стеклянной входной двери висело объявление: «Закрыто», на английском и вьетнамском языках. Трое оборванцев слонялись по улице перед входом, перебрасываясь шутками.

Дэниел дошел до угла, пытаясь скрыть внезапно кольнувшее его дурное предчувствие под маской внешнего спокойствия. Он проделал комплекс дыхательных упражнений, которому самым первым делом научил его Ишида, когда он решил придать своей жизни направление и начал постигать путь. Опасения, страх, нервозность, ненависть — все это сейчас ни к чему. Ему нужно неколебимое спокойствие ничем не замутненного горного озера.

Кин был все еще жив, никаких сомнений. Для него падение Сайгона было не более чем досадной неприятностью. Бреннан знал, что, хотя на это и требовалось время, Кин должен был создать разветвленную сеть агентов, столь же действенную и беспощадную, как и во Вьетнаме. За те несколько дней, которые ушли на то, чтобы написать письмо и доставить его адресату, эти агенты могли выследить Мина.

Завернув за угол, Бреннан, незамеченный остальными прохожими, прошмыгнул в переулок, граничащий с рестораном Мина. Он затаился за кучей мусора, прислушиваясь и приглядываясь. Его глаза не сразу приспособились к сумеркам, но, когда это произошло, все равно ничего не было видно, кроме роющихся в отбросах кошек.

Поставив чемоданчик на землю, он щелкнул застежками. В темноте различить что-либо было практически невозможно, но Дэниел мог собрать то, что лежало внутри, даже с завязанными глазами. Спустя несколько мгновений он держал в руках азиатский лук сорока двух дюймов в длину, сделанный из нескольких слоев стекловолокна, которым была армирована тисовая сердцевина. Отличный лук! Чтобы натянуть его, требовалось усилие в шестьдесят фунтов — достаточно, чтобы уложить на месте оленя, медведя или человека. Легонько ущипнув туго натянутую тетиву, капитан Бреннан улыбнулся низкому гудящему звуку, который она издала. Этот лук — его творение.

В чемоданчике также находились кожаная перчатка с тремя пальцами, которую Бреннан натянул на правую руку, и небольшой колчан со стрелами — его удалось прикрепить к поясу липучками. Он вытащил одну стрелу — охотничью, с широким наконечником с четырьмя острыми как бритва лезвиями, положил ее на тугую тетиву и, производя еще меньше шума, чем роющиеся в отбросах кошки, пополз к черному входу в ресторан.

Прислушался — тишина. Нажал ручку двери, обнаружил, что она не заперта, и приоткрыл ее на полдюйма. Из-за двери протянулась тоненькая полоска света, и выяснилось, что дверь ведет в образцово-аккуратную кухню, царство нержавеющей стали и белоснежного фарфора. Здесь тоже было безлюдно и тихо. Дэниел проскользнул внутрь, пригибаясь к полу, подобрался к двойной вращающейся двери, которая вела в обеденный зал, и осторожно выглянул в овальное окошечко, проделанное в двери. Картина, открывшаяся его глазам, была именно той, которую он боялся увидеть. От ярости вены на его шее вздулись, лицо побагровело.

Официанты, повара и посетители сбились в кучу в углу комнаты под бдительным оком парня с пистолетом в руках. Двое других прижимали Мина к белой стене, а третий избивал его ремнем, задавая какие-то вопросы. Лицо парня было окровавлено, глаза заплыли и превратились в щелки.

Кин узнал Мина и приказал выследить его. Мин был одним из немногих людей в Америке, способных опознать Кина и владевших информацией о том, что он хладнокровно и безжалостно злоупотребил своим положением генерала армии Республики Вьетнам, чтобы предать свою страну, своих людей и своих американских союзников. Бреннан, разумеется, тоже знал Кина как облупленного и догадывался о том, что, какое бы положение Кин ни занял в Америке, власти будут уважать его, прислушиваться к нему и, возможно, еще и бояться. С другой стороны, он, капитан Бреннан, дезертировавший из армии после позорной сдачи Сайгона, с тех самых пор был изгоем. Власти не знали, что он вернулся в Штаты, и он предпочел бы, чтобы они и дальше пребывали в неведении относительно его местонахождения.

Сунув руку в задний карман, Дэниел вытащил колпак с прорезями для глаз и натянул его на лицо от верхней губы до макушки. Он немного помедлил, глубоко дыша, чтобы обратить в ничто обуревавшие его эмоции, отрешиться от ярости и страха, от друга и от жажды мести — и даже от себя самого. Он обратился в ничто, чтобы стать всем. Затем бесшумно поднялся на ноги и вошел в зал, опустился на одно колено за столиком и нацелил свою первую стрелу.

Спокойные и уверенные слова Ишиды, его роши,[96] всплыли в его памяти, точно убаюкивающий звон огромного колокола: «Стань одновременно стрелком и целью, охотником и жертвой. Стань наполненным сосудом, ожидающим опорожнения. Когда наступит нужный миг, освободись от своего бремени, не думая и не ожидая подсказки, и тем самым познаешь Путь».

Бреннан смотрел, но не видел, не задумывался о том, в людей или тюки с сеном целится, он просто выпустил свою первую стрелу, потянулся к колчану на поясе, вытащил следующую, положил ее в выемку, поднял руку и натянул тетиву, и все это время его первая стрела все еще находилась в воздухе. Она поразила цель, когда стрелок готовился в третий раз. К тому времени, когда они сообразили, что на них напали, вторая стрела уже нашла свою цель, а четвертая отправилась в полет. Было уже слишком поздно.

Порядок выстрелов Дэниел выбрал еще до того, как погрузился в пустоту. Первой его жертвой стал парень, который держал на мушке заложников. Стрела ударила его в спину, под левую лопатку. Она пронзила сердце, прошла сквозь легкое и застряла в груди. Удар был так силен, что его швырнуло вперед, прямо в руки официанта. Они оба потрясенно уставились на окровавленное алюминиевое древко, торчащее из груди. Бандит открыл рот, чтобы выругаться или произнести последнюю молитву, но все слова утонули в хлынувшей крови. Ноги у него подломились, он мешком повис на руках державшего его официанта, и тот уронил бездыханное тело.

Те двое, что держали Мина, отпустили его. Он сполз на пол, а бандиты схватились за пистолеты, торчащие из-за пояса. Одному руку пригвоздило к животу еще прежде, чем он успел вытащить оружие, другого прибило к стене. Он выпустил пистолет и схватился за древко, пронзившее его, как булавка — муху. Последний, тот самый, который допрашивал Мина, обернулся, и стрела угодила ему в бок, под ребра, пронзила сердце и вышла через правое плечо.

Все это заняло ровным счетом девять секунд. Тишину нарушали лишь всхлипы бандита, пригвожденного к стене.

Бреннан пересек зал в десяток прыжков. Заложники до сих пор не оправились от потрясения и неподвижно стояли на месте. Двое головорезов были убиты на месте. Тот, которому стрела попала в живот, скорчился на полу в глубоком обмороке. Другой, пригвожденный к стене древком, которое пронзило ему грудь, все еще был в сознании. Его лицо исказил страх, и, когда он взглянул в глаза своему убийце, его всхлипы перешли в протяжный вой.

Вытащив из колчана еще одну стрелу, Дэниел ударил ею — широкое лезвие перерезало бандиту горло с такой легкостью, как будто это была бритва, — и хладнокровно отступил в сторону, чтобы его не забрызгало потоком хлынувшей крови, затем сунул стрелу обратно в колчан и опустился на колени рядом с Мином.

Он был очень плох. Руки и ноги у него были переломаны — должно быть, когда бандиты держали его, ему было очень больно, — кроме того, у него, похоже, было серьезно повреждено что-то внутри. Он часто и прерывисто дышал. Глаза затекли и, скорее всего, не сфокусировались бы, даже если бы ему и удалось открыть их.

— ng l ai? — едва слышно прошептал он в ответ на осторожное прикосновение. — Кто вы?

— Бреннан.

Мин улыбнулся жуткой улыбкой. На губах у него запузырилась кровь.

— Я знал, что ты придешь, капитан.

— Не разговаривай. Тебе нужна помощь.

Вьетнамец покачал головой, это усилие дорого ему обошлось. Он закашлялся, и его лицо исказилось от боли.

— Нет. Я умираю. Я должен тебе рассказать. Это Кин. Нападение доказывает это. Они хотели знать, рассказал ли я кому-нибудь, но я ничего им не сказал. Они ничего не знают о тебе.

— Теперь узнают.

Мин снова закашлялся.

— Я хотел помочь. Как в старые времена. Как в старые времена.

Он начал бредить, и Дэниел поднял глаза на официантов.

— Вызовите «Скорую», — приказал он. — И полицию. Скажите, что на улице перед входом еще трое. Шевелитесь.

Один из официантов бросился выполнять его приказания, а другие продолжали таращиться на них в немом недоумении.

— …Помочь тебе, — повторил Мин, — помочь тебе. — На миг он умолк, потом сделал нечеловеческую попытку говорить связно и внятно. — Ты должен выслушать. Рубец похитил Мэй. Я следил за ним, пытался найти место, где он держит Мэй, когда увидел их вместе с Кином в лимузине. Иди к Кристалис в Хрустальный дворец. Она может знать, где ее держат. Я не… смог… выяснить. — Его то и дело прерывали приступы кашля.

— Зачем они похитили ее?

— Из-за ее рук. Ее кровавых рук.

Бреннан стер со лба Мина выступившие капли пота.

— А теперь отдохни.

Но Мин не слушал и, приподнявшись, схватил Бреннана за руку.

— Найди Мэй. Помоги… ей.

Он снова откинулся назад, вздохнул. На губах у него вспухла кровавая пена.

— Ti met, — сказал он. «Я устал».

— Отдохни.

Дэниел осторожно опустил его на пол и присел на корточки, быстро мигая. «Еще один, — пронеслось у него в голове. — Еще одна смерть. И она тоже будет на совести Кина».

Он поднялся, огляделся по сторонам, но на лицах спасенных им людей был один лишь страх. Полиция будет задавать много ненужных вопросов. Например, о его имени. Найдется немало людей, которые рады будут узнать, что Дэниел Бреннан до сих пор жив и вернулся в Соединенные Штаты. Кин был лишь одним из них.

Надо было уходить, пока не приехала полиция. Он должен был распутать тоненькую ниточку, которую Мин оставил ему. Кристалис. Хрустальный дворец.

Но он зачем-то остановился, повернулся к освобожденным заложникам.

— Мне нужна ручка.

Один из официантов молча протянул ему фломастер. Бреннан на миг задумался. Ему хотелось, чтобы Кин по ночам просыпался в холодном поту и не находил себе места. До него дойдет не сразу, но постепенно, с каждой новой запиской, с каждым новым убитым агентом, он поймет, что происходит.

Он нацарапал свое послание на стене, рядом с бандитом, пригвожденным его стрелой: «Я иду за тобой, Кин». Он помедлил, прежде чем подписывать. Собственное имя для этого не годилось — оно лишило бы его такого могущественного сторонника, как страх перед неизвестным, и дало Кину, его агентам, а также людям в правительстве чересчур определенную зацепку. Он улыбнулся неожиданной мысли, которая вдруг пришла ему в голову.

Кодовое название последнего боевого задания его подразделения во Вьетнаме, когда Кин выдал их северным вьетнамцам, было «Операция Иомен». Кин может заподозрить, что за этим именем стоит Бреннан, но наверняка утверждать не сможет. Это будет отравлять его сон воспоминаниями о деяниях, которые, как он считал, давно сошли ему с рук. К тому же в этом имени была некая мрачная ирония.

Он подписал свое короткое послание «Иомен», а затем, подчиняясь какому-то внезапному наитию, нарисовал маленький туз пик, вьетнамский символ смерти и неудачи, и закрасил его. При виде его рисунка вьетнамские официанты и кухонные работники принялись перешептываться, а официант, который одолжил фломастер, отказался взять его обратно, быстро-быстро, совсем по-птичьи замотав головой.

— Ладно, — пожал плечами Дэниел. — Как мне добраться до Хрустального дворца?

Один из них кое-как объяснил дорогу, и Бреннан через кухню вернулся в темный переулок. Он разобрал лук, сложил его обратно в чемоданчик и отправился прочь, не дожидаясь полиции. Дэниел не стал снимать свой колпак и передвигался закоулками и темными улочками. Навстречу ему время от времени попадались такие же призрачные фигуры. Некоторые глазели на него, другие были поглощены своими делами. Никто не попытался задержать его.

Хрустальный дворец на Генри-стрит был частью трехэтажного дома с террасой длиной во весь квартал. Часть террасы была разрушена в ходе Великого Джокертаунского восстания семьдесят шестого года, и ее так и не восстановили. Часть руин разобрали, часть осталась лежать огромными кучами, подпиравшими рассыпающиеся стены. Проходя мимо, Бреннан заметил глаза — он не понял, человеческие или звериные, — горящие из щелей и трещин в кучах обломков. Рассматривать их поближе ему не захотелось. Он прошел по улице к уцелевшей части дома, поднялся по небольшой каменной лесенке на крыльцо, пересек небольшой вестибюль и оказался в главном зале, где было темно, многолюдно и дымно. Там и сям на глаза попадались явные джокеры, вроде толстого клыкастого коротышки, который продавал газеты у входа, или двухголового певца на маленькой сцене, который мурлыкал что-то даже благозвучное на мелодию Коула Портера. Некоторые казались вполне нормальными, если не приглядываться. Дэниел обратил внимание на одного мужчину, нормального, даже красивого, если бы не отсутствующие рот и нос, которые ему заменял длинный изогнутый хоботок наподобие комариного; он то и дело опускал его в свой бокал, как соломинку. Некоторые были в костюмах, привлекавших внимание к их необычности. Другие скрывали свое уродство за масками, хотя некоторые из тех, кто носил маски, были натуралами, или, на сленге джокеров, «натами».

— Ты коммивояжер?

Бреннан не сразу сообразил, что вопрос адресован ему. Он взглянул на конец длинной деревянной стойки, за которой на высоком табурете сидел, болтая в воздухе толстыми коротенькими ножками, маленький человечек. Он был карлик, примерно четырех футов ростом и четырех футов в ширину. Шея у него была длинная, как банка консервированного тунца, и толстая, как человеческое бедро. Он казался недвижимым и бесстрастным, точно мраморная плита.

— Это твои образцы? — спросил он, махнув на чемоданчик Бреннана рукой, которая была вдвое больше его собственной.

— Просто орудия моего ремесла.

— Саша!

Один из барменов, высокий и тощий мужчина с сальной волной волос, повернулся к карлику. Дэниел уже успел краем глаза заметить, как с невероятным проворством и ловкостью он смешивал и разносил напитки. Оказалось, что у бармена нет глаз — глазницы затягивала гладкая, без единого шрама, кожа. Слепой повернулся в его направлении и быстро закивал.

— С ним все в порядке, Элмо, все в порядке.

Карлик тоже кивнул и впервые с тех пор, как заговорил с ним, отвел от него взгляд. Бреннан нахмурился, хотел что-то сказать, но бармен опередил его, произнеся:

— Она там. — И, коротко улыбнувшись, вернулся к своим коктейлям.

Дэниел взглянул в том направлении, куда махнул бармен, и замер как громом пораженный.

За угловым столиком сидели женщина и худой цветной мужчина со светлой кожей и в алом кимоно, украшенном желтыми драконами и расшитом странными значками, которые походили на магические формулы. Он был бы очень красив, если бы не непомерно раздутый лоб, портивший его профиль. В стуле, на котором он сидел, не было ничего примечательного. Женщина расположилась в кресле, которое по размерам походило скорее на трон — из ореха, с красными бархатными подушками. Она поставила на стол крошечный, с наперсток, хрустальный бокал, из которого потягивала медового цвета ликер, в упор взглянула на Бреннана и улыбнулась.

На ней были брюки, облегавшие ее гибкую фигуру, и узкий, похожий на чехол топ, собранный на правом плече и осавлявший половину груди открытой. Ее кожа была совершенно невидима и открывала взору смутные, расплывчатые очертания мышц и внутренних органов, которые работали под ними. Бреннан видел, как кровь бежит по сети ее вен и артерий, оплетающей ее плоть, как полупрозрачные мышцы сокращаются и двигаются при каждом малейшем ее движении — даже как бьется сердце и мерно, неустанно вздымаются и опадают легкие.

Женщина улыбнулась ему. Разумеется, вне всяких приличий так таращиться на нее, но ее внешность производила слишком причудливое впечатление. Ее почти обнаженные груди были абсолютно невидимы, кроме тонкой сеточки переплетающихся кровеносных сосудов и больших темных сосков. Ее лицо… впрочем, кто знает? Глаза у нее были голубые, скулы, скрывавшиеся под чехлом челюстных мышц, — высокие, нос — провал в черепе. Но губы, как и соски, были видны. Полные и манящие, они изгибались в сардонической улыбке. У нее не было волос, которые могли бы прикрыть белый череп.

Дэниел шел сквозь толпу к ее столику, а женщина наблюдала за ним и, если он правильно истолковывал ее причудливое выражение, откровенно забавлялась.

— Простите меня, — начал он, но смешался и умолк.

Она рассмеялась — по-доброму, без горечи, укоризны или гнева — и произнесла:

— Прощение даровано, незнакомец в маске. Я — то еще зрелище! Все, кто видит меня впервые, ведут себя подобным образом. Я — Кристалис, полноправная и единоличная владелица Хрустального дворца, что, полагаю, вам уже известно. Это Фортунато.

Черный мужчина взглянул на Бреннана, и тот мгновенно уловил в нем примесь восточной крови, сказывавшейся в разрезе его глаз. Они молча кивнули друг другу. Дэниел вдруг ощутил окружающую его ауру силы. Наверняка Фортунато — туз.

— Как вас зовут? — спросила Кристалис.

Она разговаривала с утонченным британским акцентом, что непременно удивило бы Бреннана, если бы он уже не исчерпал свой лимит удивления на этот вечер. Ее голос стал задумчивым; судя по выражению ее лица, она что-то прикидывала.

— Иомен, — ответил Дэниел, гадая, какую степень откровенности может себе позволить.

— Любопытно. Это, разумеется, не настоящее ваше имя.

— Ты хотела бы узнать его? — спросил ее кавалер.