Нефритовые четки Акунин Борис

Эраст Петрович задрал голову и замер.

Вдруг откуда-то сбоку шамкающий голос произнёс:

– There she waits for me, under the Bear[9].

Вздрогнув, мечтатель обернулся и увидел в густой тени, под кустом, очень старого джентльмена в кресле-каталке. Он был укутан пледом, на голове вязаный колпак.

По головному убору Фандорин и догадался, что перед ним лорд Беркли собственной персоной. Однажды Эраст Петрович уже видел этот колпак в окне большого дома, и мисс Палмер сказала:

– А вот и бедняжка граф. Смотрит из окошка на волю. Что ему ещё остаётся? Когда-то был громогласен, топал ногами так – земля дрожала. Теперь прикован к креслу, и слуга всё время рядом…

Вот и сейчас из темноты прошелестел тихий голос:

– Добрый вечер, сэр. – У куста блеснул позумент ливреи. – Меня зовут Джим. У его милости как звёздная ночь, так бессонница. Нипочём спать не желают.

Эраст Петрович слегка поклонился обоим – лорду и лакею. Хотел сказать старику что-нибудь вежливое, но жертва удара смотрела не на него – на Большую Медведицу.

– Oh yes, right under, – еле слышно произнесли вялые губы.

Лорд шевельнулся, плед соскользнул с его плеч, и стало видно, что старик пристегнут к спинке и поручням ремнями.

Вероятно, из предосторожности? Чтоб не упал?

Сколько Фандорин ни уговаривал свою приятельницу познакомиться со Скалпером, сколько ни приглашал на вечернюю прогулку в сад, мисс Палмер лишь охала и закатывала, глаза. Объяснение могло быть лишь одно – ей просто нравилось самой себя пугать. Ни боязливостью, ни дамской впечатлительностью старая леди не отличалась, а ум у неё был острее бритвы, в чём Эраст Петрович получил возможность убедиться в первый же четверг.

Дело в том, что по четвергам на чай приходил старинный приятель хозяйки мистер Парслей, дворецкий Беркли-хауса. Они знали друг друга лет сорок, и в прежние времена Парслей наведывался во флигель чуть не каждый день, но из-за напряжённости, возникшей между обитателями большого дома и мисс Палмер, сократил число визитов до одного в неделю, чтобы соблюсти лояльность по отношению к работодателям. В четверг же у дворецкого был законный выходной. Он передавал все дела помощнику, надевал пиджак и ни в какие хозяйственные дела не вмешивался. С утра читал газету и курил трубку в саду, днём уходил обедать в паб, а ближе к вечеру с полным правом шёл пить чай во флигель.

Развлечение у мистера Парслея и мисс Палмер было такое: он читал вслух «Стандарт», обычно что-нибудь из криминального раздела; она высказывала суждения по поводу прочитанного; дворецкий неизменно с ней соглашался и переходил к следующей статье.

Например, во время первого чаепития предметом обсуждения стала заметка с броским заголовком:

СМЕРТЬ В КЛОАКЕ

Дик-Стилет найден. Но где инспектор О'Лири?

При ежемесячной чистке сточной трубы под Оксфорд-стрит рабочие обнаружили труп мужчины, прикованный к лестничной скобе канализационного колодца. Судя по состоянию тела, причиной смерти стало истощение.

Лицо покойника изъедено крысами, однако по татуировке и шраму на горле удалось установить, что это печально известный Дик-Стилет, зарезавший трёх человек в Уйатчепеле. По следу убийцы шёл лучший сыщик Скотленд-ярда инспектор О'Лири, который бесследно пропал три с половиной недели назад. Полиция была уверена, что Стилет сумел умертвить своего преследователя, а тело зарыл или бросил в Темзу, однако сегодняшняя находка опровергает эту версию и позволяет надеяться, что доблестный инспектор жив. Во всяком случае, наручники, обнаруженные в зловонном подземелье, принадлежат именно О'Лири.

Кинжала, которому Дик обязан своим жутким прозвищем, на трупе не найдено. В противном случае прикованный смог бы освободиться, открыв замок клинком. Резонно предположить, что инспектор, задержавший злодея, позаботился и о том, чтоб его обезоружить. Последовательность событий без труда угадывается. О'Лири схватил и приковал злодея к скобе, а затем отлучился по какой-то надобности и более не вернулся. Лишённый возможности передвигаться или позвать на помощь, Дик долго и мучительно, две или даже три недели, умирал от голода. Возможность утолить жажду у него была: прямо у его ног проходил жёлоб для сточных вод – питьё мерзкое, но способное восполнить потребность организма во влаге.

Однако, хоть обстоятельства гибели Стилета более или менее ясны, в этой истории остаются загадки, на которые нет ответа. Почему инспектор О'Лири, имеющий репутацию строгого, но уважающего закон служаки, обрёк арестованного на такую ужасную смерть? И главное: где сам О'Лири?

Получит ли публика ответ на эти вопросы или они навсегда останутся тайной, как недавнее дело Джека Потрошителя?

– Сравнили тоже! – фыркнул мистер Парслей, откладывая газету. – Я не сыщик, но догадываюсь, что там произошло. Этот О'Лири, судя по фамилии, ирландец, а раз ирландец, значит, не дурак выпить. Поймал в сточной канаве бандита, обезоружил, сковал наручниками и отправился праздновать, а парня прицепил к железке, чтоб не сбежал. Как умеют праздновать ирландцы, я знаю. Помните Пита О'Рейли, мисс Палмер? Ну того, что был у нас младшим лакеем? Вот и этот инспектор, поди, пьёт неделю за неделей не просыхая. Или просох, сообразил, каких дел натворил, и теперь где-нибудь прячется. Вот вам и вся тайна.

– Неплохая версия, – признала мисс Палмер, подливая гостям чаю. – А что полагаете вы, сэр? Вам это дело тоже кажется менее загадочным, чем история Джека Потрошителя?

Для Эраста Петровича в истории Джека Потрошителя никакой загадки не было, но говорить этого он, конечно, не стал. Имелось у него и предположение относительно пропажи инспектора-ирландца (не Бог весть какой ребус), однако к чему попусту сотрясать воздух? Фандорин сказал лишь:

– Я немного знаю полицейских. Старый служака нипочём не отправится праздновать, пока не сдаст преступника в участок и не оформит это п-протоколом. От этого зависят наградные и продвижение по службе.

– Ну, тогда я не знаю, – пожал плечами мистер Парслей. – И вправду неразрешимая загадка. Разве что мисс Палмер разгадает.

Эраст Петрович вежливо улыбнулся, решив, что это шутка.

Каково же было его удивление, когда старушка, обмакнув в чашку кусочек печенья, заметила:

– Здесь и разгадывать нечего. Отсутствие стилета все объясняет.

Именно так считал и Фандорин, с интересом уставившийся на хозяйку.

– Плюс смрад, – вполголоса прибавил он.

– Плюс смрад, – согласилась мисс Палмер. – Представляю, какой там ужасный запах, в этой клоаке! Полицейские наверняка закрывали носы платками или чем-нибудь в этом роде. Иначе они поняли бы, что в туннеле гниёт не один труп, а два.

Дворецкий ахнул:

– Как два?! Откуда?!

– Дело, очевидно, было так, – как ни в чём не бывало продолжила старая дама. – Инспектор настиг преступника под землёй, завязалась схватка, в которой О'Лири одержал верх. Чтоб перевести дух, он приковал арестованного к скобе. И тут оба совершили по роковой ошибке, стоившей им слишком дорого. Инспектор промедлил с обыском и не обнаружил спрятанный нож. А у Дика не хватило мозгов вообразить последствия того, что он собрался сделать.

– Что же он такого сделал? – изо всех сил попробовал догадаться мистер Парслей.

– Выхватил стилет и вонзил его в полицейского по самую рукоятку. Инспектор покачнулся и упал в сточные воды – слишком далеко, чтоб прикованный мог до него дотянуться. Где-нибудь там бедный ирландец и лежит. Ну разве что отнесло на несколько шагов в сторону, до первой перемычки.

– Б-блестящая дедукция, – почтительно наклонил голову Фандорин, а дворецкий заторопился домой – писать в «Стандарт» о сенсационном открытии.

На четвёртой неделе своего бристольского сидения, во вторник, Эраст Петрович, как обычно, вернулся с прогулки к пяти и решил, что сбился со счёта дней – при монотонности его здешней жизни это было бы неудивительно.

В прихожей стояли кожаные калоши мистера Парслея, из гостиной доносился его густой, с хрипотцой голос, а это могло означать лишь одно: нынче не вторник, а четверг.

Однако когда Фандорин заглянул в гостиную, то увидел, что на батлере ливрея, что он не сидит, а стоит, да и стол сервирован только на две персоны.

Потом до слуха вошедшего донеслась странная фраза:

– Помимо всего прочего, это решило бы проблему домика в Эксмуре – шутка ли, целая тысяча фунтов!

Выводы напрашивались следующие.

Сегодня всё-таки не четверг. Это раз.

Случилось нечто экстраординарное. Это два.

Нужно, не привлекая к себе внимания, подняться в комнату. Это три.

Но хозяйка уже заметила Фандорина и пригласила к столу. Когда же он пробормотал, что не хочет мешать беседе, мистер Парслей сказал нечто ещё более странное:

– Какие уж тут тайны, если нынче вечером будет объявление на первой странице «Вестерн дейли»!

И рассказал следующее.

Вчера вечером лорд Беркли исчез. Приставленный к нему слуга ненадолго отлучился, а когда вернулся, обнаружилось, что милорд сумел отстегнуться от кресла и пропал. Растяпу-лакея уже уволили без выходного пособия, но проблемы это не решило. Совершенно очевидно, что его сиятельство, как это нередко случается с выжившими из ума стариками, ушёл из дома и потерялся. Мальчишка бакалейщика, у которого лавка на соседней улице, видел, как граф в домашних туфлях и халате шёл по направлению к Клифтонвуд-роуд. И будто бы не просто шёл, а «очень шустро ковылял». К сожалению, мальчик и сам спешил куда-то по своим делам. О том, что видел, рассказал лишь наутро. До этого момента милорда искали в саду, на чердаке и в подвале, теперь же стало ясно: зону поиска необходимо расширить.

Сыновья графа и мистер Парслей с помощниками сбились с ног. Резонно предположить, что старик отправился по какому-то маршруту из своей прежней жизни. Но ни в банке, где до своего удара он служил управляющим, ни у старых знакомых лорд Беркли не появлялся. К поиску подключилась полиция – и тоже тщетно. Семья в панике, объявлена награда в тысячу фунтов стерлингов.

– Тому, кто найдёт старика? – кивнул Фандорин. – Щедрое вознаграждение.

– Да не старика, портфель! – Дворецкий вздохнул. – Все переполошились из-за портфеля. Видите ли, сэр, старый джентльмен не только отстегнулся от кресла, но ещё и каким-то чудом умудрился найти ключ от секретера в кабинете лорда Дэниэла. Впрочем, это не столь удивительно – все тайники в доме графу отлично известны. В секретере наряду с деньгами, ценными бумагами и важными документами хранился сафьяновый портфель, а в нём завещание милорда и самое главное – бриллиантовое колье «Млечный Путь», фамильная драгоценность рода Беркли. В своё время дед его сиятельства, первый граф Беркли, привёз это ожерелье из Индии. Оно всегда под замком и извлекается на свет Божий лишь во время свадьбы старшего сына. Я видел «Млечный Путь» дважды: в 1841 году, на шее леди Беркли, и в 1870-м, когда женился лорд Дэниэл. Стоимость реликвии определить трудно, но когда у нас были финансовые затруднения в связи с железнодорожным кризисом, банк «Барклайз» предлагал под залог этих бриллиантов сто тысяч фунтов. Мы, разумеется, отказались.

– А портфель точно у старика? – спросил Эраст Петрович. – Что если…

– У него, у него! – воскликнул батлер, и уж одно то, что он позволил себе перебить собеседника, свидетельствовало о крайней степени волнения. – Мальчик бакалейщика отчётливо разглядел, что у милорда под мышкой была зажата «сумка грязно-рыжего цвета» – примерно таким и должен был показаться старинный сафьяновый портфель маленькому невежде.

Задумчиво прищурившись, мисс Палмер осведомилась:

– А вы побывали у той женщины, в Бате?

– Ну конечно! Первым делом. Я сам к ней ездил. Только никакого толку из этого не вышло. Её и прежде трудно было причислить к категории леди, а теперь она ещё раздобрела, ручищи что два окорока.

– Она вам нагрубила? – сочувственно покачала головой мисс Палмер.

– Спустила с лестницы – боюсь, это называется именно так. Сила у неё, как у портового грузчика. А хуже всего, что милорда у неё не было. Я обошёл всех её соседей, а полиция тщетно искала свидетелей на пути из Бристоля в Бат. Никто не видел старика в халате и с портфелем под мышкой.

Фандорин удивился.

– Насколько я знаю, до города Бат отсюда полтора десятка миль. Разве мог забрести так далеко пожилой человек, которого возят в кресле?

– Ах, сэр, его сиятельство только на голову слаб, а ноги крепкие. Потому его и к креслу пристёгивали – очень уж непоседлив. К тому же до станции можно доехать на конке, а со станции до Бата на поезде.

– По этому маршруту полиция, стало быть, и опрашивала свидетелей? – укоризненно спросила мисс Палмер.

– А по какому же ещё? Именно этим путём и добираются до Бата.

– Только не лорд Беркли, – отрезала она. – Во-первых, двадцать восемь лет назад, когда он в последний раз выходил из дому, никакой конки ещё не было. Во-вторых, отправляясь к той женщине, он никогда не ездил поездом. Только верхом или в догкарте – помните, у него была такая очаровательная двухместная колясочка чёрного лака? Скажите полиции, чтоб искала его на шоссе: где-нибудь между Брислингтоном и Кейнсхэмом или за Солтфордом. Там полным-полно придорожных кустарников, рощ и перелесков.

Батлер почесал бакенбарду.

– Что ж, я привык верить вашему чутью. Пойду протелефонирую старшему инспектору Додду. Однако помяните моё слово: живым старого графа мы больше не увидим. Валяется где-нибудь, бедняга, с перерезанным горлом, а колье потом вынырнет у скупщика краденого. Или, того хуже, распилят на камешки, продадут поодиночке, и «Млечному Пути» конец…

– Нет, это никуда не годится, – задумчиво проговорила мисс Палмер, когда дворецкий удалился. – Зона поиска слишком велика. Пока полиция всю её прочешет, бедный Джеффри подхватит воспаление лёгких – ночи-то холодные, а он в одном халате. Конечно, он никогда меня не любил, а в детстве и частенько обижал…

Казалось, она колеблется.

– Придётся пройти через сад, а там это ужасное животное… Хотя мисс Флейм, пожалуй, будет пострашнее леопарда. Вдруг она и меня спустит с лестницы? С другой стороны, я стольким обязана отцу Джеффри. И так давно не ездила по железной дороге… Что бы посоветовали мне вы, мистер Фандорин?

– Прежде чем я позволю себе д-давать советы, я хотел бы кое-что уточнить. Насколько я понимаю, мисс Флейм и поминавшаяся ранее та женщина – одно и то же лицо? Бывшая любовница лорда Беркли или что-то в этом роде? И живёт она в Бате.

– Всё так. История самая тривиальная, разве что за исключением финала. Выпейте чашечку чаю и съешьте крекер, а я пока расскажу вам о женщине из Бата. Много времени это не займёт.

От печенья Эраст Петрович вежливо отказался, чай помешал ложечкой и приготовился слушать.

– С Джеффри стряслось то, что довольно часто происходит с пятидесятилетними мужчинами, которые прожили свою жизнь скучно и рассудительно. Человек он был чопорный и в то же время довольно грубый, что часто сочетается в людях, обладающих положением и богатством. Всегда уверен в своей правоте, примерный прихожанин, глава Общества борьбы с безнравственностью и прочее, и прочее. Вдруг с лордом Беркли, как в своё время с его отцом, случился удар – довольно лёгкий, так что в скором времени Джеффри совершенно оправился, но что-то в нём сдвинулось. Полагаю, он впервые ощутил, что смертен и что жизнь более или менее прошла мимо. Мы, женщины, обычно переносим это открытие легче, – заметила мисс Палмер с лёгкой, печальной улыбкой. – Правда, в пятидесятилетнем возрасте у нас меньше возможностей, как это называется, сорваться с цепи. Именно это с милордом и произошло: он сорвался с цепи и пустился во все тяжкие.

– У нас говорят «Седина в бороду – бес в ребро», – кивнул Фандорин.

– Вот-вот. Цветущая юная особа по имени Молли Флейм выступала на Батском курорте в аттракционе: показывала фокусы, клала голову в пасть льву, а более всего привлекала публику своим несравненным танцем на канате. Сама я его не видела, но мне рассказывали, что несравненность этому номеру обеспечивали не столько изящные па, сколько тесно облегающие панталоны танцовщицы. – Хозяйка целомудренно потупилась. – Коротко говоря, лорд Беркли, недавний столп общества, потерял из-за мисс Флейм голову. Поначалу ещё как-то пытался соблюдать приличия и конспирацию, но потом совсем сошёл с ума: осыпал её цветами и подарками, выкупал все места в зрительном зале, чтобы наслаждаться пресловутым танцем в одиночестве, и так далее. Хорошо, леди Беркли в ту пору была ещё жива, иначе Джеффри наверняка женился бы на своей циркачке. Однако он придумал кое-что в некотором роде ещё более скандальное. В один прекрасный день собрал членов семьи, объявил, что любит мисс Флейм больше жизни и, раз уж не может соединиться с ней на этом свете, будет неразлучен со своей пассией по ту сторону гробовой доски. Можете себе представить, что это была за сцена. Бедняжке миледи четырежды подносили нюхательную соль. Но самое главное Джеффри приберёг на конец. Нотариус огласил завещание, согласно которому мисс Флейм должны были похоронить рядом с графом в родовой усыпальнице. Если наследники не исполнят воли покойного, то всё имущество, не входящее в майорат, достанется Имперскому фонду вдов и сирот. Кроме личных банковских счётов милорда в эту категорию попадал и «Млечный Путь», главное сокровище Беркли.

– Благодарю. – Эраст Петрович принял вторую чашку и движением руки попросил не наливать молока. – Очень любопытно.

– Естественно, состоялся семейный совет – тайком от графа. Признать отца недееспособным или опротестовать завещание возможным не представлялось, документ был составлен с соблюдением всех формальностей. Утешились тем, что лорд ещё крепок, проживёт долго, со временем наверняка остепенится и откажется от своей шокирующей затеи. Но у Джеффри были иные планы. Пока его домашние шептались между собой, он отправился в Бат. В чём именно состояли его намерения, неизвестно, однако не вызывает сомнения, что они были самые решительные. Сумасброда нашли на улице, возле квартиры мисс Флейм, и в кармане у него лежал заряженный пистолет.

– Что значит «нашли»?

– Его сразил второй удар, гораздо сильнее первого. С того дня, вот уже двадцать восемь лет, Джеффри пребывает в помрачённом рассудке. Был ли он тогда у мисс Флейм, или приступ сразил его на пороге её дома, неизвестно. Сама она молчит. Вступать в какие-либо переговоры с родственниками больного отказалась, причём в свойственных ей энергичных выражениях. Вот и вся история.

– Так что же, «шокирующее завещание» по-прежнему в силе?

– Конечно. Утратив «трезвую память и здравый рассудок», завещатель лишился возможности его переменить.

– И документ, вместе с ожерельем, лежал в сафьяновом п-портфеле? – Эраст Петрович задумался. – Что ж, в этом случае, наверное, лучше съездить в Бат и попытаться разговорить госпожу Флейм.

– Вы тоже так полагаете? – упавшим голосом спросила мисс Палмер. – Боже, как мне этого не хочется! Но если б мы делали лишь то, что нам нравится, и отказывались делать то, к чему призывает долг, человечество до сих пор ходило бы без штанов. Что ж, я пройду мимо леопарда и даже не побоюсь сунуть голову в пасть той женщины.

Кулачок старой леди храбро стукнул по столу, но голос слегка дрогнул, и Фандорин сказал:

– Позвольте мне сопровождать вас. С леопардом я как-нибудь д-договорюсь, что же до госпожи Флейм, то двоих спускать с лестницы труднее.

Предложение было с благодарностью принято.

У железнодорожного вокзала, старейшего во всей Англии, проходила благотворительная лотерея. Под ярко разукрашенной вывеской «Помогите Добру, и Бог вознаградит Вас! Главный выигрыш 500 фунтов!!!» стояло несколько больших барабанов с билетиками.

Фандорин и его дама понаблюдали за тем, как идёт торговля Добром – до поезда оставалось ещё больше четверти часа, а все равно заняться было нечем.

Короткое время спустя внимание Эраста Петровича привлёк один из лотерейных билетов, лежавший в барабане сразу за стеклом. Эта картонка ничем не отличалась от соседних, а всё же было в ней нечто особенное.

Продавец покрутил ручку, билет переместился, затерялся среди других и вдруг вынырнул немного сбоку. Фандорин мог поклясться, что это был тот самый билет. Он один во всей груде будто излучал некое сияние.

Поморщившись, Эраст Петрович отвернулся. Не хватало ещё наживаться на благотворительности.

– Ах, если б не было так жалко шиллинга, – вздохнула мисс Палмер. – Внесла бы лепту в дело Добра, а заодно попытала бы счастья. Пятьсот фунтов! Это разом решило бы все мои проблемы…

– А по-моему, делать Добро, играя на корысти и прочих низменных инстинктах – п-профанация, – сердито сказал Фандорин, ещё не до конца одолев искушение. Пятьсот фунтов и ему сейчас пришлись бы очень кстати.

– Позволю себе с вами не согласиться, мой милый Эраст, – взяла его под руку спутница, ещё в конке испросившая позволения называть своего рыцаря по имени. – Добро обязано научиться быть товаром и жить по законам рынка. Одно из глубочайших заблуждений нашей цивилизации состоит в том, что преимущество Добра над Злом всем очевидно и в доказательствах не нуждается. Сатана – не провинившийся ученик Бога. Это две равносильные и равноправные корпорации. Я давно живу на свете и пришла к убеждению, что Добро проигрывает Злу по всем пунктам из-за того, что не умеет себя подать – или, если угодно, продать. Победа Бога над Сатаной и Добра над Злом никем и ничем не гарантирована. Упование в трудной ситуации на Божью помощь – чрезвычайно безответственная и инфантильная позиция.

– У нас говорят: «На Бога надейся, а сам не плошай», – согласился Фандорин.

Мисс Палмер одобрила:

– Народ, придумавший подобную максиму, имеет хороший шанс на великое будущее. Ведь почему наш мир часто бывает ужасен? Почему в нём так много преступлений? Потому что Зло торгует собой гораздо лучше. Человек появляется на свет, и ему с двух сторон предлагают товар, на выбор: ты можешь быть честным, или быть мошенником; быть верным в любви или развратником; существовать по законам благородства или подлости. Сатана умело зазывает покупателей, убеждая, что быть мошенником и подлецом гораздо выгодней, а развратником гораздо приятней. Надо и Богу тоже перестать кичиться своей правильностью и поучиться законам торговли – если, конечно, Ему не всё равно, что с нами станет. Залог победы Добра над Злом – грамотная реклама, красивая упаковка и бонусы постоянным клиентам.

Засмеявшись, Фандорин поцеловал даме руку. Мисс Палмер ему ужасно нравилась.

– П-пойдёмте. Пора.

Они сели в вагон второго класса и сорок минут спустя уже были в Бате.

Дом, в котором проживала бывшая пассия лорда Беркли, располагался в тупике, едва освещённом тусклым светом единственного газового фонаря.

Оглядев глухие стены соседних домов, мисс Палмер заметила:

– На месте мистера Парслея я не стала бы слишком полагаться на слова соседей. Джеффри вполне мог пройти незамеченным, особенно, если это произошло в тёмный предрассветный час. – Она тряхнула головой, подняла зонт повыше (накрапывал дождик) и мужественно двинулась вперёд, стараясь не поскользнуться на мокрой брусчатке. – Ну, в бой!

Как и можно было предположить по внешнему виду жилища, прислуги мисс Флейм не держала и дверь открыла сама.

В проёме стояла высокая, массивная особа с плохо расчёсанными полуседыми волосами и грозно разглядывала незваных гостей. За её спиной виднелась узкая крутая лестница, ведущая на второй (по английскому счёту первый) этаж.

– Что надо? – спросила устрашающая особа густым голосом.

Наверное, когда-то мисс Флейм была очень хороша румяной фрагонаровской красотой, но с годами милая пухлость перешла в корпулентность, а пикантный пушок над верхней губой превратился в подобие усов. Нетрудно было представить, как эта плечистая амазонка спихивает бедного мистера Парслея вниз по лестнице своими мощными ручищами. Удивительно, что она вообще позволила ему подняться.

– А, я знаю! – Мисс Флейм упёрлась руками в бока. – Вы опять из-за старого болвана Джеффа? Второй раз меня не проведёшь! «Два слова с глазу на глаз по важному делу, имеющему к вам прямое касательство» – так сказал старый орангутанг с бакенбардами. Дудки! Не впутывайте меня в ваши дрязги! Катитесь к чёрту! Дважды повторять я не стану.

Было видно, что у этой женщины слово не расходится с делом, и Эрасту Петровичу оставалось только одно: вновь, как в случае с африканским зверем, прибегнуть к энергии «ки». В самом деле, не драться же с представительницей слабого пола.

Он очень пристально посмотрел ей в глаза, попытавшись сосредоточить всю внутреннюю силу во взгляде, а заодно, поскольку это всё-таки была дама, слегка улыбнулся и задействовал инструмент словесного убеждения.

– Сударыня, нам очень жаль, что мы вторгаемся в ваш дом. Но мисс Палмер проделала длинный путь, устала и промокла. Не позволите ли вы ей хоть немного передохнуть, прежде чем мы уйдём?

То ли энергия «ки» сделала своё дело, то ли хозяйка была менее свирепа, чем казалось на первый взгляд, а может быть, имелась ещё какая-то причина, но мисс Флейм, тоже не сводя глаз с Эраста Петровича, вдруг сказала:

– Ладно. Можете подняться на минутку. Стаканчик грога налью, но на большее не рассчитывайте.

И, грохоча по ступенькам, пошла вверх первой.

Подъем мисс Палмер занял значительно больше времени. Не исключено, что старая леди нарочно изображала немощность.

– Как мудро я поступила, взяв вас с собой, – шепнула она. – Женщины этого типа всегда неравнодушны к брюнетам с синими глазами.

Вскарабкавшись, они оказались в маленькой гостиной. Самой мисс Флейм там не застали – очевидно, отправилась за грогом, и посетителям хватило времени оглядеться. Вся комната была увешана старыми афишами и плакатами, изображавшими мисс Флейм в разных видах: скачущей на лошади, идущей по канату, засовывающей голову в львиную пасть и даже вылетающей из пушки. Висел там и довольно скверный, но очень яркий портрет маслом – не столько в фрагонаровой, сколько в рубенсовской манере. Во всяком случае, мисс Флейм была изображена на нём в позе (и наряде) Вирсавии. Пышность её форм, пускай даже отчасти преувеличенная художником, воистину потрясала.

– Вот какою она была, роковая любовь бедного Джеффри, – заметила мисс Палмер, рассматривая полотно. – Что ж, она изменилась. Теперь её с полным основанием можно назвать его старой любовью.

По-английски каламбур – old Flame[10] – звучал забавно, и Фандорин улыбнулся.

Вернулась хозяйка. Она не только принесла кувшин с грогом и три стаканчика, но успела переодеться – вот что значит привычка к молниеносным сценическим сменам наряда. Теперь на ней была просторная накидка, вся прошитая золотыми нитями, а голову украшал переливчатый шёлковый тюрбан.

– «Молли Флейм» – это актёрский псевдоним? – спросил Эраст Петрович, действуя согласно старинному правилу ведения расследовательной беседы: для начала спроси то, о чём объекту самому интересно говорить. – Звучит к-красиво.

– Сама придумала, – похвасталась хозяйка, залпом осушив стакан, и немедленно налила себе снова. – Семнадцать лет это имя гремело по всему юго-западу, от Глостера до Уэймута и от Фалмута до Солсбери! Если б меня не покусал лев в шестьдесят девятом… На одних фокусах далеко не уедешь.

– Как это – «покусал»?! – ужаснулся Фандорин. – Боже!

Она подошла к одному из плакатов, ткнула пальцем в нарисованного льва.

– Вот он. Его звали Чака. Зубищи что ножи у мясника. Вообще-то я сама виновата. Забыла вынуть заколку из волос. Ну, он и укололся. Еле башку из пасти выдрала. Глядите.

Отставная циркачка опустила голову, сдвинула тюрбан. Сзади на шее и затылке у ней виднелись длинные бороздообразные шрамы.

Тут Эраст Петрович присвистнул, мисс Палмер поохала, и дальше беседа заскользила как по маслу.

Через какой-нибудь час-полтора рассказов о былой славе, на третьем кувшине грога, дошло и до истории лорда Беркли – по всей видимости, самого яркого эпизода в карьере укротительницы львов и сердец. Перечислив все безумства, которые совершил ради неё влюблённый граф, мисс Флейм, наконец, добралась до того рокового дня, когда его сиятельство пал у её порога, сражённый кровоизлиянием в мозг.

– …Но под конец Джефф совсем спятил. Стал такие штуки выкидывать! Приходит однажды, глаза горят. «Любишь ли ты меня по гроб жизни?». Отвечаю: «Само собой», а что ещё скажешь, когда у него губы трясутся и глаза на мокром месте? «Я всё продумал. Нас вовек никто не разлучит. Будем лежать бок о бок, как Ромео и Джульетта». И давай плести что-то про завещание, про Млечный Путь. Короче, бредит. Как выхватит пистолет! Честное слово! У меня поджилки затряслись. Не бойся, говорит. Я, мол, знаю, что женщины боятся выстрелов. Пистолет – это для меня, а тебе я приготовил яд, и вправду суёт какую-то склянку. Хорошо, я не растерялась, я всегда была девочка смышлёная. С сумасшедшим спорить – себе дороже. «Ладно, я выпью. Но тебе стреляться ни в коем случае нельзя. Завещание самоубийц юридически недействительно». Это мне один приятель рассказал, барристер, давно ещё, ну я и вспомнила. Схватила у него яд, налила в стакан, рраз – выпила, и хрясть пузырьком об камин, только стекла полетели.

– Как «выпили»? – схватилась за сердце мисс Палмер.

– Вот так, – показала циркачка.

Взяла из буфета стакан, налила грогу, опрокинула в себя, а потом продемонстрировла, что весь напиток вылился в прозрачную стеклянную трубку, приделанную сбоку и ловко спрятанную в рукав.

– Простейший фокус. Я с такими начинала выступать, ещё пятнадцатилетней дурочкой. В общем, выпила, сама вся зашаталась, на глазах слезы. У меня знаете какой актёрский талант был? Сама Сара Бернар один раз в Бате была на представлении – стоя аплодировала. Честное слово! Это когда я в аттракционе «Звезда сераля» выступала…

– Так что лорд Беркли? – мягко вернула её к нити повествования мисс Палмер.

– Когда я ему сказала, ужасно трогательно: «Иди, любимый! Живи! Я буду ждать тебя, теперь уж никуда не денусь!» – старый идиот тоже зарыдал. Крикнул: «Тебе не придётся ждать долго!» и выбежал вон, даже не поглядел, как я умирать буду, хотя я умела это делать по первому разряду – прямо заглядение. Хотите, покажу?

Эраст Петрович попросил:

– Чуть п-позже. Но скажите, на что вы рассчитывали? Не боялись, что он вернётся?

– Конечно, боялась. Но я уже решила: хорошенького понемножку, сматываю удочки. Только меня в вашем Бате и видели! Хотела уехать в Глазго, мне давно там предлагали ангажемент. Только Джефф, несчастный дурень, недалеко ушёл. Спустился на улицу, да и рухнул. Кондрашка его хватил. Вот ведь не любила я его никогда, а тут жутко жалко стало. Ревела, наверно, целую неделю. – У мисс Флейм и сейчас на глаза навернулись слёзы. – Никто меня так не любил – ни до, ни после.

И заплакала навзрыд. Больше они не добились от неё ни слова.

– Знаете, вся моя жизнь ушла на то, чтобы убедиться в правоте банальных истин, – сказала мисс Палмер, когда они вышли от Молли Флейм и быстро шагали по улице, чтоб успеть на последний поезд. – Нам с раннего детства на ложечке подносят всю мудрость, накопленную человечеством. Каждый день мы слышим: «Тихие воды глубоки», «Пока есть жизнь, есть надежда», «У каждой тучи найдётся серебряная подкладка» и прочее подобное, но это всё равно что метать бисер перед свиньями. Пока сам не споткнёшься об камень, на котором уже падали миллионы раз до тебя, ничего не поймёшь и ничему не научишься. Зато, если уж сделаешь своё доморощенное открытие, хочется кричать на весь мир: «Эй, люди! Все слушайте меня! Известно ли вам, что настоящий друг познаётся в беде? Я только что это обнаружил!» Или: «Ах, как же неправильно вы все живёте! Знайте же: не все золото, что блестит». Но кричать бесполезно, только зря горло надорвёте. Вот так, мой милый Эраст, я и живу – от одного банального открытия к другому. Только что, например, сделала ещё одно, очень важное: не так страшен черт, как его малюют. Ужасная мисс Флейм оказалась довольно мила, вы не находите? Никогда не нужно верить репутациям, особенно плохим.

– Вот это уже трудно назвать банальностью, – улыбнулся Фандорин. – Мысль вполне оригинальная.

– Нет-нет, – убеждённо заявила мисс Палмер. – Я не способна на оригинальные мысли. Я самая обыкновенная и заурядная старуха, ходячий свод банальных истин. Семьдесят шесть лет одиночества – достаточный срок, чтобы проверить на себе все существующие поговорки и убедиться в их абсолютной истинности. Разумеется, за исключением банальностей любви, эта грань жизни осталась вне зоны моих опытов.

– Не уверен, что из-за этого стоит расстраиваться.

Старая леди жалостливо поглядела на него.

– Вы сказали это с горечью. Однако я не могу поверить, чтобы вы были обделены женской любовью. Наверное, её, наоборот, было чересчур много, а я слышала, что это очень опасно. Но знаете, что я вам скажу? Лучше испытать тысячу ударов судьбы, чем всю жизнь пропрятаться от судьбы в чулане. Впрочем, я опять сказала банальность… Так что вы думаете о рассказе мисс Флейм?

– Лорд Беркли у неё не был.

– Согласна.

Они медленно шли по улице, то и дело поглядывая вверх. Дождь кончился, небо прояснилось, и в нём сияли звёзды.

После довольно продолжительного молчания мисс Палмер сказала:

– Пожалуй, я знаю, где нужно искать Джеффри.

– А мне не хватает одной мелочи… – Фандорин помог даме перешагнуть через лужу. – Если б вы мне только сказали… Не наступите, здесь гуляла собака.

– Благодарю вас. Так что вам сказать?

– Там есть медведь?

– Да, и пребольшой. – Она расстроено всплеснула руками. – Ну вот, а я хотела вас удивить. Что ж, едем?

– Прямо т-туда? Как бы нас с вами не арестовали за самовольство. Думаю, лучше сообщить в полицию.

– Я и предлагаю ехать в брислингтонский полицейский участок, к дежурному инспектору.

– Стало быть, это в Брислингтоне?

Так назывался городок, расположенный на дороге между Батом и Бристолем.

Впереди показалось здание железнодорожной станции, ярко освещённое электрическими огнями.

– Зачем же нам ехать к инспектору? – удивился Фандорин. – Время позднее, вы устали. Можно просто протелефонировать с вокзала.

– Ах, как же я глупа! Всё время забываю о завоеваниях прогресса. Вы покажете мне, как говорить в трубку?

Объясняться с оператором пришлось Эрасту Петровичу – мисс Палмер не решилась обратиться к незнакомой барышне с фамильярным «Хелло, Центральная?». Зато инструкции, которые она дала дежурному инспектору, были исчерпывающе ясными и точными:

– …Как, вы не знаете фамильного склепа лордов Беркли? Ах, вы сюда переведены недавно. Это очень просто, молодой человек. Входите на кладбище через главные ворота, идёте до стелы, поворачиваете направо и в конце аллеи видите мавзолей. Перепутать невозможно – там на крыше большое изваяние медведя в графской короне.

Едва вернулись домой, едва мисс Палмер развязала ленты шляпки, а Фандорин повесил на крючок кепи, как постучал дворецкий.

– Нашли! Нашли! – возбуждённо сообщил он. – Звонил брислингтонский инспектор! Милорд жив и здоров. Его обнаружили в фамильном склепе – он там мирно спал, а для тепла накрылся венками с соседней могилы. Везут сюда!

– А инспектор сказал, что это я ему про-теле-фони-ровала? – с удовольствием выговорила мисс Палмер красивое слово.

– Да. Но, боюсь, награды вы не получите. Портфель-то на месте, милорд использовал его в качестве подушки, но ожерелья внутри нет.

– И завещание тоже пропало? – спросила она.

– Нет, документ на месте. Пропало только колье. Думаю, семья предпочла бы, чтобы случилось наоборот, – позволил себе пошутить мистер Парслей, пребывавший в приподнятом настроении. – Но каков молодец его сиятельство! Целые сутки без еды, без питья, на голых камнях, а хоть бы что. Удивительно крепкий организм!

Сцену возвращения блудного отца они наблюдали из окна втроём – слугам было строго-настрого запрещено выходить во двор, когда привезут старого графа.

Всё аристократическое семейство было в сборе. Вывели даже детей, хотя время было заполночь.

Наследник титула лорд Дэниэл, ломая руки, расхаживал взад и вперёд. Преподобный Мэтью Линн, смежив веки, молился. Достопочтенный Тобиас Линн, покашливая, курил сигару. Жены старшего и среднего братьев шушукались с детьми – кажется, давали им какие-то наставления. Всё это сопровождалось тревожным воем, доносившимся из сада, – это нервничал леопард Скалпер, которому не нравился ночной переполох.

Наконец в ворота въехала коляска. Инспектор и констебль бережно спустили на землю лорда Беркли, укутанного в полицейский плащ с пелериной.

Старший сын бросился к отцу с пледом, средний подкатил кресло, младший же, коротко поблагодарив служителей закона, поспешил выставить их за ворота. Лишние свидетели семейству были явно ни к чему.

– Какое счастье, что вы живы, батюшка! – восклицал лорд Дэниэл.

Преподобный хлопотал над креслом – взбивал подушку, двигал какие-то рычажки:

– Садитесь, папенька! Вот ваше любимое креслице, вам в нём будет очень удобно!

Лорд Беркли с подозрением озирался вокруг. В кресло садиться не пожелал, даже попробовал попятиться назад к воротам – его удержали за плечи.

– Я велела приготовить вам главную спальню, – ворковала леди Линн. – В ней гораздо просторней и светлее, чем в вашей комнате. Ах, милый отец, как славно вы там отдохнёте! Пойдёмте в дом. Смотрите, как все тут вам рады! Ну, не упрямьтесь.

– А Молли там? – прошамкал его сиятельство.

Все переглянулись, очевидно, не зная, что на это сказать.

– Я знаю, Молли ждёт меня в раю. А меня привезли в чистилище, – пожаловался больной, с отвращением оглядывая родственников, мрачные стены Беркли-хауса и тёмный двор. – Это нечестно. Чистилище есть только у католиков, я же принадлежу к англиканской церкви. Произошла ошибка. Везите меня обратно на кладбище!

Беднягу все пытались усадить в кресло, а он изо всех сил сопротивлялся.

Тогда леди Линн подала знак жене священника, и та подпихнула вперёд детей.

Они бросились к деду, стали его обнимать:

– Драгоценный дедушка!

– Милый дедушка!

– Мы так волновались!

– Мы так соскучились!

Граф втянул голову в плечи и заткнул уши.

Инициативу перехватил лорд Дэниэл. Велев детям умолкнуть и отойти в сторону, наследник взял отца за плечи, как следует тряхнул и крикнул:

– Ради всего святого! Скажите, где «Млечный Путь»?

Решительная мера, кажется, подействовала. Лорд Беркли посмотрел на своего первенца. Даже ответил, вполне связно:

– Разве ты не знаешь? Вон же он.

И показал на небо, где, в самом деле, светился Млечный Путь.

Лорд Дэниэл издал звук, похожий на рычание, и его оттеснил средний из братьев.

– Нехорошо издеваться над теми, кто вас любит, – мягко укорил родителя преподобный. – Вы хотите попасть в рай?