Media Sapiens. Повесть о третьем сроке Минаев Сергей

– На чём я остановилась, а? А! Из салона заехала в химчистку, устроила им скандал за испорченную юбку. Может, пойдём, телевизор посмотрим? Ага. Я возьму бокал. Орала там, как истеричка. Уроды просто, кругом какие-то уроды. Спасибо. Поймала такси, по дороге к тебе чуть бабу с детской коляской какую-то не сбили. Я в шоке! Кстати, забыла тебе сказать – я тебя вчера или позавчера видела по телеку. Ты говорил про выборы что-то. Ещё тебя Линка видела в программе про политику. Помнишь Линку? У тебя телевизор новый? Прикольный! В общем, я в таком стрессе.

Я практически её не слушаю и хожу между кухней и комнатой, перетаскивая бутылки и тарелки. Она ходит следом и продолжает молоть свою чепуху. В комнате она прижимается ко мне и говорит, что безумно рада меня видеть, и что мы так долго не виделись, и она ужасно соскучилась, а я такой классный. И я понимаю, что юным возрастом и силиконовой грудью можно достичь гораздо большего, чем просто силиконовой грудью.

Я ставлю суши на стол и включаю телевизор. Даша тут же утыкается в экран, замолкает и начинает поглошать еду.

По «Fashion TV» маршируют модели. Минут десять мы смотрим на картинки с различных показов, затем я устаю и переключаюсь на CNN, который показывает марширующих солдат в Ираке. Даша продолжает есть суши и запивать их шампанским, абсолютно не меняя выражения лица. Интересно, она вообще понимает, что происходит на экране? Мне даже как-то интересно. Вот он, тот момент, когда проверяется реакция аудитории на «пиар животворящий»! У меня в телевизоре пятьдесят каналов. На каждом из них выпускающие редакторы, продюсеры, креативщики, технологи, журналисты, ведущие и прочие. Я представил себе, как по ту сторону экрана замерла армия медийщиков, ждущая, когда же Даша в ужасе закроет глаза и попросит переключить или, наоборот, прильнёт к экрану и попросит сделать погромче. Или просто вскинет в недоумении бровь. А Даше просто очень нравятся суши с шампанским.

Они толпятся по ту сторону экрана, подпрыгивают, растягивают рты, бьют в бубны, кривляются, корчат страшные рожи, встают на голову – словом, делают все, чтобы привлечь к себе внимание Даши посредством телекартинки. А Даше просто очень нравятся суши с шампанским.

Я продолжаю щёлкать каналами. Даша продолжает есть. Мне становится как-то неловко за своих коллег по всему медийному миру. Даша! Дашенька! Ну, среагируй! Ну, хотя бы спроси у меня чего-нибудь. Ведь я, выражаясь твоим языком, «телевизионщик». «Мужик из ящика». Неужели тебе не интересно? Отвлекись от суши! Сделай это ради своей страны, сестра!

Я делаю звук громче и продолжаю искать какую-нибудь наиболее шокирующую программу. Бинго! По какому-то нашему каналу показывают детей Эфиопии, которые умирают от голода и жажды. Они лежат в грязи, вокруг них вьются мухи, и они смотрят на телезрителя своими огромными печальными глазами цвета столь популярного в Москве дерева «Венге». Закадровый голос драматично вещает что-то про высохшие реки и нехватку продовольствия вкупе с медикаментами. Я с надеждой смотрю на Дашу, но она, кажется, всё ещё продолжает смотреть «Fashion TV». Мимика отсутствует. Журналистка на экране встаёт на колени позади мальчика с самым огромным животом, обхватывает его и начинает что-то вещать из-за его плеча. Крупным планом руки журналистки на вспухшем животе амльчика. Второй крупный план – его печальные глаза. На какую-то секунду довольно крупная муха садится на глаз мальчика, и тут же идёт дальний план. Гениальный монтаж! Я не выдерживаю:

– Ты заметила?

– Chopard?

– Что?

– Ну, часы на руке у бабы, по-моему, Chopard был, нет?

– Да… да… мне тоже так показалось.

Поняв, что Дашу не способны пронять даже мухоглазые африканские дети, я снова приглушаю звук и переключаю на какой-то белорусский канал. Там идёт военный парад, его сменяют кадры с Лукашенко, который протягивает маленькой девочке яблоко. Девочка смеётся. Лукашенко обнимает её.

– Из «Триумфа Воли» спиздили, – отмечаю я, – ничего своего придумать не могут.

– Ага, – соглашается Даша.

По первому каналу идёт какой-то саммит. Президенты и премьер-министры группой позируют оператору, затем расходятся по залу, жмут друг другу руки. Некоторые обнимаются.

– О, вселенская ярмарка гениталий! – говорю я.

– В смысле?

– Ну, в смысле, что мировые вожди приехали хуями меряться.

– А!

Непонятно почему, Даша заинтересовывается. То ли суши надоели, то ли у Первого канала реально есть спецэффект, заставляющий заинтересовываться транслируемой им картинкой всех, включая собак и модных московских журналисток.

– А у этого… у итальянца… – Даша, как ребёнок, тычет пальцем в экран.

– У Проди.

– Да, у Проди. Костюмчик-то ничего. Прикольный. Ходит, улыбается, весь модный такой старичок.

– Они цены на газ обсуждают. Я думаю, ему сейчас не до улыбок.

– Да ладно! А чо они, не люди? Съехались, себя показали, костюм там, часики, машина. Интересно, а они после своих саммитов тусят?

– Не знаю, тусят, наверное. Ты же сама сказала, что ничто человеческое им не чуждо.

– Прикольно. Интересно, а они в какие-то закрытые клубы ходят? На их тусы вообще реально попасть?

– Не знаю, им, наверное, специально обученных гостей готовят. Для живого человеческого общения, так сказать.

– Антош, а ты был хоть раз на таких тусах?

– Приходилось, – нагло вру я, понимая, что такой ответ – единственное, что может по-настоящему оправдать Дашино присутствие в моей квартире в столь поздний час. Кроме денег, разумеется.

– Вау, Антошка – Она обнимает меня, целует в щёку и широко раскрывает глаза. – Расскажи, чо там, как. Куда ходят. А девки красивые? – с наигранной ревностью тараторит Даша.

– Даша, если я тебе сейчас расскажу в деталях, то в следующий раз туда не попаду. Да и вообще никуда не попаду. Вместе с тобой, кстати.

– Да ладно.

– Вот тебе и ладно.

– Не пустят, в смысле?

– В смысле, «завалят».

– Ой… – Даша на секунду отстраняется, затем надувает губы и молвит: – Тебе просто рассказывать лень.

Я играю пультом, переключая каналы, и думаю, что мне ей наврать. Поскольку врать лень, равно как и говорить, минуты три я просто молчу.

– Фу, какой ты вредный, ужас просто. – Даша продолжает кокетливо завлекать меня в диалоги о президентской тусе. – Ну что тебе стоит, а? Ну, Антош. Ну, расскажи, ну, пожайлуста, интересно же ведь. Вредина. Я тебя не люблю, вот.

– Я тебя тоже не люблю, что с того? – меланхолично замечаю я. – В душ пойдём?

После душа, уже в постели, Даша спрашивает меня, во сколько мне завтра вставать, а я лежу, смотрю в потолок и думаю о том, что воровать сцены у великой Лени Рифеншталь стыдно и непозволительно никому. Даже братьям-белорусам. Внезапно мне в голову приходит одна мысль:

– Кстати, Даш, а ты «Триумф Воли»-то смотрела? – спрашиваю я её, перед тем как выключить свет.

– Не-а, не успела ещё. Я жду, когда выйдет в переводе Гоблина, – не моргнув глазом, отвечает мне эта чудная насиликоненная фея. Реально, именно так она мне и отвечает.

Вы думаете, что в этот момент я начинаю задыхаться от ненависти или неимоверным усилием воли заставляю себя отдёрнуть руки от её горла? Ничуть не бывало. Наоборот, я готов расплакаться от умиления и захлестнувшей меня доброты. Я завидую им, вы понимаете? Эти люди имеют счастье жить в другом мире. Они настолько тупы и нелюбознательны, что позволяют себе путать «газенваген» с «гелендвагеном», думают, что «Равенсбрюк» – это марка холодильника, а дети в Африке умирают от жажды, потому что имеют место постоянные задержки с поставками «Сан Пелегрино». «Триумф Воли» оказывается новым фильмом, с Умой Турман или Милой Йовович, точно они не помнят, а международные саммиты являются чем-то вроде продолжения Миланской недели моды, только для супер V.I.P.

Я люблю всех этих людей, потому что в их жизни все очень просто и понятно. Природа вещей для них делится на «прикольную» и «не прикольную». Весь их интеллектуальный багаж строго дозирован. Он не занимает лишних кубических сантиметров сознания, компактно упакован, ультралегок и актуален, как босоножки от «Маноло Бланик». Их сознание устроено таким образом, чтобы не грузить и не отвлекать своего владельца от ежедневного пережёвывания жизни. Они подобны коровам, пасущимся на информационном поле и изредка отрывающим свои морды от земли, чтобы прислушаться, не дудит ли рожок пастуха. На них глупо злиться, их глупо ненавидеть, а ещё глупее пытаться донести до них информацию. Если только она не в переводе Гоблина.

Посему я не раздражаюсь. Посему я даже не пытаюсь думать о том, что для двадцатипятилетней барышни, красавицы, спортсменки и светской журналистки, наверняка с высшим образованием, такой словесный пассаж – это просто «тушите свет».

Я не пытаюсь думать об этом. Я просто тушу свет.