Media Sapiens. Повесть о третьем сроке Минаев Сергей

Работодатель

Без пятнадцати семь я подъехал к гостинице «Swiss Hotel – Красные Холмы», на двадцать первом этаже которой, в модном City Space Bar, мне была назначена встреча непонятно с кем. Поднимаясь в лифте, я думал о том, что скорее всего Ольга подбросила мне заказчика – олигарха, из тех, что бродят в окружении десяти моделей по модным местам Москвы. Серьёзные люди не обсуждают деловые вопросы в барах. Следовательно, меня ждёт часовой монолог очередного сорокалетнего дяди, который в перерывах между ежедневными мандежниками и рисовками ухитряется извлекать неземные прибыли в каком-нибудь бизнесе, вроде производства алюминия или переработки нефти. И решил этот чувак провести этакую хитрую пиар-компанию себя или предприятия, имиджа ради. Либо, что скорее всего, очернить и без того не самое белое имя конкурента, который имел несчастье что-то нелицеприятное брякнуть в его адрес, либо банально увёл телку. Знаете, как было в школе, когда ученики писали про обидчиков гадости в туалете, типа «Соколов Колька – мудак и говноед»? Так вот теперь школьники подросли и используют в качестве стен туалета средства массовой информации. Последние, впрочем, давно и без них превратились в сортир, но это уже другая история. В общем, спасибо Ольге, ещё раз (хотя эта сучка ещё и комиссию с меня и с заказчика сшибёт). Тем не менее потратить три часа времени, сдобренного двумя-тремястами граммами виски, выслушивая чужой тщеславный бред, не самый сложный труд, согласитесь? Особенно имея в виду заработок в полтинник грина. Меньшие проекты Ольга, как правило, не предлагала. В целом сделка обещала быть лёгкой…

Я сел за стол, вытащил из портфеля «Ведомости» и принялся разглядывать телок за барной стойкой, раздумывая параллельно над тем, что заказать. Виски или всё-таки воду? С одной стороны, встреча деловая. С другой стороны, я человек творческой профессии, практически художник, а, следовательно, в этом статусе можно начать деловой разговор и с виски. Я поднял руку, подзывая официанта, и уже было открыл рот, чтобы сделать заказ, когда услышал сзади довольно приятный мужской голос:

– Два Dewars, будьте добры. Лёд и воду отдельно. И меню, пожалуйста.

Официант кивнул и исчез. Я повернулся и увидел стоящего за моей спиной мужика лет пятидесяти-шестидесяти, находящегося в довольно хорошей форме. Мужик имел здоровый цвет лица, седые волосы, расчёсанные на аккуратный левый пробор и пронзительные голубые глаза, из тех, что бывают у чекистов в чине, либо у старых советских диссидентов. Между которыми, случается, иногда нет никакой разницы, имея в виду тот факт, что одни на Лубянке работали, а другие эту самую Лубянку часто посещали. В свободное от борьбы с коммунизмом время.

Одет он был в тёмно-синий двубортный костюм в полоску, хорошего кроя, белую рубашку, синий галстук и платок в тон к нему. Причём платок нарочито небрежно торчал из кармана розеткой. В руках у мужика был журнал «WHERE in Moscow». To ли иностранец, то ли стареющий плейбой, посещающий места для съёма в целях поддержания былого имиджа ловеласа.

– Я знаю, что вы предпочитаете Chivas, тем не менее я взял на себя смелость заказать восемнадцатилетний Dewars, который, как мне кажется, более подходит для встречи двух джентльменов. Вы не против?

– (Типа «взял на эффектный приём». Интересно, ему про Chivas Ольга сказала или справки навёл.) Да, в общем… в общем, не против.

– Ну и отлично. Позвольте представиться – Вербицкий Аркадий Яковлевич, – протянул мне руку мужик и улыбнулся.

– Очень приятно (Интересно, сколько ты дантисту платишь.). – Я пожал руку и достал из кармана визитку. Мужик взял её, мельком глянул и положил во внутренний карман.

– У меня, к сожалению, нет. Я человек старомодный, знаете ли. Вырос и сформировался в советской среде, а тогда какие визитки были? Что на них можно было написать? Старший научный сотрудник? Кандидат наук? Так в то время каждый приличный человек подобные регалии имел. Да и работали все тогда в одном предприятии – Советском Союзе. А я с тех пор чинов не нажил и остался, в сущности, тем же научным сотрудником. Пусть и старшим. Так что незачем они мне.

– Я, Аркадий Яковлевич, вас очень хорошо понимаю. Сам, признаться, к этой англо-саксонской традиции пиетета не испытываю. Скорее, дань окружающим. Мне звонила…

– …Ольга

– Именно. Но не уточнила, с кем именно будет встреча. Поэтому…

– Я был в Лондоне в то время и не рассчитывал вернуться, я был уверен, что встречаться с вами от моего имени будет мой сотрудник, но, к счастью, успел прилететь сам. Полагаю, мы хорошо побеседуем и поужинаем.

– Я в этом уверен, Аркадий Яковлевич.

– Вот и славно, – ответил Вербицкий и открыл меню.

Пока мы изучали меню, я думал о том, что Ольга в этот раз всё-таки ошиблась. Или рынок вконец измельчал. Мужик явно возглавлял какую-то правозащитную организацию. Знаете, из тех, что вовремя подсуетились и слиняли за границу, выбив у международных правозащитников гранты на поддержку свободы слова или построения гражданского общества в России. «В Лондоне он был в то время». Индюк. Сам-то в Лондоне сидишь, пользуясь халявными бабками, а в России на тебя работает пара десятков престарелых бывших диссидентов за три рубля или за идею, пока ты отжигаешь с молодыми тайками или филиппинками. А сейчас, видать, припекло, и ты припёрся в рашку, чтобы построить новую химеру. А то под старые схемы в виде митингов старушек бабки уже не дают. Да…

– Вы не знаете, Антон, что здесь, так сказать, фирменное блюдо?

– Девушки, – широко улыбнулся я, – возьмите рыбу на гриле, в любом случае не отравитесь.

– Спасибо, – кивнул Вербицкий и снова уставился в меню.

…да… понеслись прелюдии «я человек старомодный». Чо тогда приехал, на старости-то лет? Доживал бы на Темзе. Или не хватает уже на Темзу? Сейчас начнётся. Сначала длинный монолог о ситуации в России, глазами практически иностранца, потом про её собственный путь, потом «но всё-таки есть ещё свободные люди», а закончим на «не согласитесь ли вы, Антон, как русский интеллигент, помочь будущему своей страны, организовав в прессе…». И все это под соусом «как вы понимаете, бюджеты у нас ограничены, но мы можем говорить о трёх… нет, даже пяти тысячах». А то и за идею попытается развести, старый жулик. Ольга, Ольга. Какая же ты дура. Чем же тебя он развёл?

После того, как мы заказали еду, я демонстративно посмотрел на часы, давая понять старперу, что времени выслушивать его бредни у меня нет и развести меня на работу за идею вряд ли получится.

– Понимая, что вы человек занятой, Антон, постараюсь сразу к делу. (Да уж давно пора.)

– Что вы, Аркадий Яковлевич, я никуда не тороплюсь, – я скорчил такую извиняющуюся рожу, посылая ясный сигнал, что ещё час назад должен был быть в другом месте.

– Знаете, Антон, а я ведь довольно давно слежу за вашими работами и, признаться, являюсь вашим давним поклонником. (О, да! Стоит ли говорить об этом?)

– Аркадий Яковлевич, мне даже неловко. Я себя чувствую, как провинциальный писатель на встрече с поклонниками.

– Вы не ёрничайте, Антон, не ёрничайте. Я вас старше практически вдвое и знаю, о чём говорю. Во все времена талантливых людей было мало. И я с некоторых пор решил, что талантливым людям нужно непременно помогать. В меру возможностей.

– Вы, виноват, благотворительностью занимаетесь? – игриво спросил я.

– Нет, не занимаюсь – довольно сухо ответил Вербицкий.

– Тогда, может быть, грантами заведуете или из телепередачи «Алло, мы ищем таланты»?

– Нет, грантов у меня, к сожалению нет. Впрочем, как и программы. Хотя я и отношу себя к работникам СМИ, некоторым образом. (Значит, денег всё-таки нет, только идея.)

– А к работникам каких именно СМИ? Радио, телевидение, Интернет, тактические медиа?

– Тактические? Интересное какое словечко. Это из модных?

– Вроде того.

– Надо запомнить. Я работник не тактических, но просто медиа. Меня интересует медиа в целом.

– Понимаю (Ага. Мастер-фломастер. Мне что плитку положить, что человека.)

– Так вот, повторюсь. Я слежу за вашим творчеством давно, с тех пор, как вы провели избирательную кампанию мэра в Самаре. Потом этот алюминиевый проект. Я видел всю вашу деятельность за последние два года. К примеру, дело с нефтеперерабатывающим заводом этих ребят, как их… ну… гангстеров новых. Неважно. Особенно мне понравилось, как вы умудрились втянуть в комбинацию экологов, тогда как все ждали, что основной акцент будет на противоборстве местных чиновников с центром…

– Bay! Да у вас целое досье на меня.

– Я продолжу тем не менее. Как видно, в последний год работы у вас не то чтобы много? Рынок политического лобби практически исчез, после последних Думских выборов, мелкие сделки с тёмными бизнесменами не слишком прибыльны. Что осталось? Региональные князьки? Мэры городов русских? Тактика заказных «блоков» для бизнеса? Сбор и продажа компромата? А вы ведь уже не «юноша бледный». Хочется чего-то большого, правда, Антон? Чего-то значимого. Настоящей, большой игры?

– Я полагаю, вы приехали предложить мне пост главы предвыборного штаба Путина или штаба кандидата от лейбористской партии на пост премьера?

– Мне ясен ваш скепсис, Антон. Вы, вероятно, думаете, что я приехал агитировать вас помочь русским правозащитникам сделать сайт в Интернете или возглавить организацию митингов оппозиции. Знаете, такой престарелый эмиссар с сотней фунтов на представительские расходы в кармане.

– Нет, что вы, и в мыслях нет. Я думаю, что речь пойдёт о Большой игре. Иначе, зачем вам было из Лондона лететь?

– Да уж побольше, чем ваша идея журнала для истеблишмента с диссидентским уклоном, который вы думаете беглым олигархам продать. Или проекта по организации лобби за возобновление импорта грузинского вина в Россию.

Вилка уже практически падала из моих рук, но я довольно ловко удержал её, обтёр губы салфеткой и весьма безразличным, как мне показалось, тоном ответил:

– А рыба у них действительно вкусная.

Информированность Вербицкого о моих проектах, которые и проектами-то ещё нельзя было назвать, била наотмашь.

– По сценарию плохого американского боевика мне следовало бы ответить, что я предпочитаю мясо с кровью, но у меня, к сожалению, гастрит. Вы так вцепились в вилку, Антон, будто намереваетесь меня убить ею. Прямо какой-то укол зонтиком получается. А хороших работодателей не убивают. К ним идут работать.

– А вы хороший работодатель?

– Я? Безусловно. Я отличный работодатель, великолепный такой работодатель. Потрясающий работодатель. Из тех, что встречаются раз в четыре года, в канун президентских выборов. Вы же интернетчик? Помните известную повесть сетевого писателя Сумерка Богов «Сон Темы Лебедева»?

– Значит, всё-таки глава Путинского штаба, – вяло попытался отшутиться я.

– Если вы о «Комитете Третьего Срока», так уже опоздали. У него уже есть глава.

– Кто? Сумерк Богов?

– Антон, может быть, настроимся на более серьёзный лад? У нас не так много времени?

– А что? Сумерк ведёт личный дневник в Интернете, пишет там каждый день «Путичка, иди на третий срок, мы за тебя». Вот я и подумал – пока я произношу весь этот бред, в моей голове лихорадочно пульсируют два вопроса: Кто он? Чего он от меня хочет?

– На то Сумерк и писатель, чтобы писать. Так вот, Антон, возвращаясь к началу разговора. Я не случайно сказал, что пытаюсь искренне поддерживать талантливых творческих людей. Все, чем мы занимаемся, имеет отношение к искусству или, скорее, к шоу-бизнесу.

– Кто мы?

– Медийщики. Как я уже сказал, вы кажетесь мне человеком талантливым. Более того, вы кажетесь мне именно тем, кто мне нужен.

– Кто же вам нужен, Аркадий Яковлевич? – я поменял тональность и начал говорить в подчёркнуто уважительном тоне в надежде отказаться без последствий, в случае чего.

– Мне нужен продюсер.

– Кто?

– Мне нужен медиапродюсер. Молодой человек с ясными мозгами, опытом, желанием играть в Большую игру и получать за это хорошие деньги. Например, пятьдесят тысяч долларов США в месяц. Так сказать, на испытательный срок.

– А что…

– Не включая бюджеты на проекты и представительские, разумеется.

– А что он должен делать?

– Постойте, не торопитесь. Давайте сначала проясним некоторые идеологические моменты.

– С удовольствием.

– Вы работали у Павловского, в ФЭПе. Сменили работу четыре года назад. Информации на этот счёт у меня мало. То ли вы сами, то ли вас «ушли». Не суть. В связи с этим у меня вопрос: какие у вас убеждения, Антон?

– Вы знаете, Аркадий Яковлевич, на сегодняшний день я убеждён в одном. В том, что бармены виски не доливают во всех, без исключения, московских заведениях.

– Я вам больше скажу. Вы думаете, что вы пьёте виски, потому что у вас в меню написано, что это виски, и потому что люди за соседними столами наслаждаются виски. Хотя не исключено, что все мы тут пьём не виски, а бурду, попав под обаяние рекламы коммерческих брендов Chivas или Johnny Walker, называющих свой продукт виски. Реклама рождает любые образы. Тем не менее, Антон, я переформулирую вопрос. Как вы относитесь к существующему режиму? Что вы думаете о проблеме третьего срока?

– Аркадий Яковлевич. Если честно, то я никак не отношусь к существующему режиму. Раньше относился, а теперь в свободном плавании. А о проблеме третьего срока я думаю вот что: если он таки состоится, то я буду заниматься шняжными низкобюджетными проектами ещё, как минимум, четыре года. Тогда как я хочу заниматься рынком политических технологий.

– Здравая позиция, Антон. Ещё вопрос. А как вы относитесь к другой стороне баррикад? Можете назвать это оппозицией, можете просто назвать это «другой Россией», это неважно.

– Пока не отношусь. Особых претензий у меня к ним нет, впрочем, как и особенно тёплых чувств. У них своих технологов хватает. Одну могу сказать – там все очень разрозненно, а я не хочу отвечать за один из проектов. Особенно в ситуации, когда левая рука не знает, что делает правая.

– То есть, если я правильно вас понял, вам всё равно, на кого работать, чьи интересы представлять, главное, чтобы деньги платили?

– У меня встречный вопрос. А чьи интересы представляете вы?

– Разных людей, – Вербицкий задумался, – очень разных. В принципе, они все очень похожи, только говорить друг с другом не умеют. Учатся. Я как раз отвечаю за то, чтобы левая нога и правая нога делали одно дело. Исходя из того, что задумает центр.

– То есть вы Голова?

– Голова, Антон, бывает в казачьем войске. Я же сказал вам, я сотрудник. Старший научный сотрудник. Так что с моим вопросом? Все равно или нет?

– Я… понимаете… мне не то, чтобы совсем всё равно, но без фанатизма. Я умирать за идею не готов. Но и с голоду тоже. Вы знаете, – я несколько раз щёлкаю пальцами, – я сторонник рационального либерализма. То есть я всецело за построение в России гражданского общества и борьбу с тоталитаризмом, но чтоб при этом бабки достойные платили. Я не очень путано излагаю?

– Куда уж яснее – Вербицкий расхохотался – но, всё-таки, скажите, Антон. У каждого, помимо материальных ценностей, есть ещё ценности духовные. Что-то такое, что заставляет тебя делать выбор политического лагеря. Это не идеология, нет. Это что-то внутри. Очень сильное чувство. Например, увлечённость, цель или любовь. Да! Хорошая формулировка. Например, есть достаточно большая часть избирателей, которая любит в своём кандидате какую-то черту. Или любит самого кандидата. У вас есть что-то такое?

– Ууупс! Есть и ещё какое! Только не правы вы тут, Аркадий Яковлевич. У меня чувство будет посильнее чувств неведомых мне избирателей. Не любовь, нет. У меня есть ненависть.

– Интересно…

– Да, ненависть. К тем, с кем я когда-то работал вместе. К тем, кто думает, что они умнее меня. А цель и увлечённость у меня как раз имеются.

– Какие же, если не секрет, Антон? Это очень важно.

– Цель одна – я хочу совершенствоваться в работе медиа. Потому что я очень сильно увлечён ею.

Вербицкий достал сигарету и закурил. Я тоже. Минут пять мы сидели в полной тишине, и я начал уж было подумывать о том, что ляпнул лишнего или вообще сказал не то, что от меня ожидали. Внезапно Вербицкий сказал, глядя в окно:

– Вы знаете, Антон, я тоже всегда был уверен, что ненависть – как раз таки не деструктивное, а созидательное чувство… Мне кажется, что у нас получится работать вместе. Так вы согласны стать продюсером?

– Я могу подумать?

– Конечно, – Вербицкий улыбнулся, дав понять, что только дураки могут раздумывать над его предложениями, – Сколько вам нужно времени?

Вероятно, моя последняя фраза была лишней. Обдумывать тут в принципе было нечего:

– В общем, не очень много…

– Вот и отлично. Значит, завтра приезжайте ко мне в одиннадцать, познакомимся поближе. Пишите адрес.

Продиктовав адрес, он подозвал официанта, расплатился, встал из-за стола и начал прощаться:

– Спасибо, что нашли время встретиться со мной. Я пойду, а вы тут посидите, посмотрите в окно. Сейчас внутреннее освещение приглушат, и откроется потрясающий вид ночной Москвы. До свидания. Да, кстати. Предположение о том, что мы пьём бурду, навязанную нам рекламой, – фантасмагория лишь отчасти. Именно поэтому я предпочитаю менее раскрученный классический Dewars. Кстати, как он вам?

– Великолепно.

– Отлично. Антон, можно личный вопрос?

– Пожалуйста, сколько угодно.

– Это правда, что вас уволили из ФЭПа за то, что вы копировали речи Геббельса, придавая им современное звучание?

Я на секунду задумался, затем медленно, для придания этой фразе большей значимости, заговорил, смотря чуть поверх головы Вербицкого:

– Гения пропаганды трудно копировать. И незачем. Потому что доктор Геббельс всегда современен, как показывает история.

– Интересная точка зрения. Я, признаться, так и думал.

…После того, как Вербицкий ушёл, я подошёл к выгнутому окну и стал разглядывать вечерний город, оживавший тем самым «московских окон негасимым светом». В это время горожане возвращались домой – кто с работы, кто из кино или ресторана, или просто из гостей. Некоторые из них возвращались домой со свадьбы друзей или с торжеств, посвящённых рождению ребёнка. Иные – с похорон или поминок. Они заходили в свои квартиры в совершенно разном настроении и самочувствии: усталые и грустные, жизнерадостные и весёлые, раздражённые и благодушные. В общем, у каждого из них было собственное состояние души. Объединяло их одно – каждый входивший, спустя полчаса или меньше после попадания домой, включал телевизор, радио или залезал в Интернет. В этот момент он больше не являлся индивидуумом – он становился аудиторией. Всех их – таких разных, озабоченных своими проблемами, разделённых барьерами убеждений, религий, национальностей и языков – всех их объединила Медиа.

Во все времена ни одна партия, общественная организация, секта, религиозная конфессия или мультинациональная корпорация не обладала столь мощным объединяющим ресурсом. И дело здесь не в какой-то особой идее или новых средствах коммуникаций, а в том, что медиа сумела предложить людям что-то большее. Она предлагала всем им не просто зрелище, она дарила им другую жизнь.

Я смотрел на ночную Москву и любовался загорающимися тут и там окнами. В какой-то момент мне показалось, что окна загораются не хаотично, а следуя какой-то годами установленной схеме. Такое впечатление, что они вспыхивали волнами, подобно тому как бывает, если кинуть камень в лужу. Круги, вызванные им, разбегаются от центра лужи сначала часто-часто, а потом всё тише и тише, пока не успокоятся совсем. Почти как московские окна под утро. Я попытался найти точку падения этого пресловутого камня. Огни были разных цветов, но чем дольше я глядел на них, тем яснее становилось то, что доминирующий цвет – голубой. Казалось, что я смотрю на сотни тысяч мерцающих в ночи телевизоров. В самом деле, если исходить из этого, становится понятно, где находится эпицентр этих «кругов на воде». Он был где-то в районе северо-востока Москвы. Там, где стоит Останкинская башня…

Весь город смотрел на меня огнями телевизоров! Они были всюду на том пространстве, которое мог охватить глаз. На западе, востоке, севере, юге. И только ближе к центру города голубой свет постепенно мерк. Возможно, оттого, что я не мог проникнуть взором так далеко. Возможно, оттого, что в центре голубой свет встречался с более сильным светом. Светом Кремлёвских Звёзд. Интересно, подумал я, у них там что, телевизор не смотрят? Такая версия представилась мне самой логичной.

Я допил виски, поставил стакан на стол и пошёл к выходу. На первом этаже, в районе ресепшн деск, я заметил скопление людей перед висящим на стене телевизором. Все входившие в гостиницу и все выходившие из лифтовых холлов замедляли шаг и поворачивали головы в сторону телевизора. Он транслировал выступление президента. Я подошёл ближе и услышал, как Путин говорил о том, что с сегодняшнего дня российские спецслужбы получили право убивать особо опасных преступников, находящихся в федеральном розыске, даже за рубежами России. Услышав это, многие захлопали в ладоши.

Я покинул в гостиницу и сел в такси. Уже подъезжая к дому, в голову мне пришла мысль о том, что синий цвет мерк ближе к центру города вовсе не из-за того, что там было меньше телевизоров. Просто в районе нахождения этих пресловутых красных точек находился другой эпицентр, чьи импульсы были пусть и не такие зримые, как у Останкинской башни, зато более сильные.

Выйдя из такси, я закурил сигарету и начал думать о том, что бывает, когда сталкиваются волны, исходящие от разных эпицентров? Кажется, физика учит тому, что, в конце концов, волны более сильного свойства поглощают более слабый эпицентр. Какая же из башен сильнее?

Я выбросил сигарету и потянул на себя дверь подъезда. Последнее, что пришло мне в голову, была мысль о том, что в жизни мне всё же нужно выбрать какое-то одно занятие: либо медиа, либо конспирологию.

«Возвращение к истокам»

На следующий день, в половине одиннадцатого утра, я стоял перед подъездом трёхэтажного дома с облезшей местами краской.

Вход в единственный подъезд украшала медная табличка:

Общественная организация

«Возвращение к Истокам»

Литература, искусство, историческое наследие.

Молодёжное отделение

Прокрутив в голове все ассоциации, рождённые табличкой, я не нашёл ничего близкого мне, кроме водки «Исток», которую, впрочем, и не пил никогда. Я постоял на крыльце, сплюнул через левое плечо и зашёл внутрь.

– Вы к кому? – раздался дребезжащий голос, исходящий, казалось, из ниоткуда.

– Я? Я в организацию… «к истокам»… – повернув голову я заметил в углу столик, за которым сидел вахтёр лет семидесяти, похожий на чудом выжившую после переезда велосипедом лягушку.

– Я Дроздиков. На встречу к Вербицкому.

– Обождите, – сказал вахтёр и поднял телефонную трубку – Дроздиков пришёл. Ага. Проходите налево.

«Молодёжное отделение». Судя по вахтёру, у Вербицкого с юмором порядок. Или, может быть, на вахтёра просто свет неудачно падал? Повернул налево и оказался перед железной дверью с видеодомофоном. Я позвонил и дёрнул дверь на себя, услышав зуммер. За дверью оказался лифтовой холл с металлической рамой и четырьмя охранниками. Пройдя через раму, я протянул паспорт одному из них, прошёл дополнительную обработку ручным металлоискателем, и после того, как старший охранник поговорил по рации, меня пропустили к лифтам.

«А молодёжь-то всерьёз литературой и наследием интересуется. Не иначе они нашли, наконец, библиотеку Ивана Грозного и сюда привезли», – сопоставил я количество охранников с возможной стоимостью культурных ценностей в области литературы и исторического наследия. Убрав калькулятор я продолжал исследовать помещение.

– Вам на четвёртый этаж, – сказал мне напоследок охранник.

– Какой четвёртый, тут же три всего?

– Снаружи всегда так кажется. А внутри оно не то, что снаружи, – ответил охранник, чем поверг меня в глубокое недоумение.

Выйдя из лифта, я увидел сухощавого мужчину в хорошем костюме, который сразу направился ко мне, протянул руку и представился Алексеевым Александром Петровичем, сказав, что будет меня сопровождать.

Через весь этаж проходил длинный коридор, в который выходили двери пяти или шести кабинетов, что делало пространство похожим на планировку советских школ типовой застройки, только без рекреаций. С одной стороны коридор упирался в холл с лифтами и лестницами, с другой – в стеклянную дверь, за которой сидел ещё один охранник. Там, вероятно, располагались офисы старших товарищей.

– Что, Антон Геннадьевич? С чего начнём экскурсию? Может быть, пойдём прямиком по кабинетам, знакомиться?

– А давайте лучше покурим пойдём?

– Я не курю, – сухо ответил он.

– А я курю. Много.

– Как скажете, – пожал плечами Алексеев, глядя на часы. Тем самым он, наверное, пытался продемонстрировать мне, что негоже терять время на ерунду в первый мой рабочий день. Но мне его намёки были сугубо до фонаря, потому что курить-то я как раз и не хотел.

Очевидно, что только очень наивный человек начнёт знакомство с новым коллективом с дурацкой церемонии представления. Как правило, она совершенно неинформативна и ничего, кроме траты времени, не преследует. Я чётко представил, как Алексеев начнёт водить меня за собой по комнатам, словно корову на верёвке, ставить в центр кабинета, говорить дежурные слова, а я буду переминаться с ноги на ногу, под оценивающие взгляды будущих подчинённых, чтобы в конце этой клоунады промямлить что-то типа «я уверен, мы хорошо поработаем» или понести оправдательно-вводную ахинею «мы с вами одной крови», «я довольно давно в профессиональных СМИ, как и все вы».

Приходя на руководящие должности в новый коллектив, не стоит тут же бросаться по кабинетам, жать руки всем, до последней уборщицы, пытаться вникнуть в суть обязанностей каждого, меняться визитными карточками, лицемерно улыбаясь и приговаривать извиняющимся тоном «у меня, хи-хи, своих пока нет, хи-хи». Во-первых, имена всех вы по любому не запомните, во-вторых, запомнить вы и не пытаетесь, в-третьих, сразу держите в голове факт того, что большую часть всех тех, кому вы сегодня жали руки, вам придётся уволить к чертям. Не исключено, что в один день и наверняка без выходного пособия. Объясняется это тем, что, коль скоро вас пригласили возглавить направление за хорошие бабки, значит, ваш предшественник справлялся плохо. Может быть, даже все развалил. А сотрудничков его, тех ещё баранов, вам придётся сменить своей командой. Потому что гораздо легче прийти на царство со своими стрельцами, привыкшими к вашей манере руководить, нежели переучивать прежних.

Посему, если вы хотите узнать, чем дышит контора, – посетите сначала курилку, потом туалет. Там вы узнаете, насколько болтливы секретарши, ленивы водители, завистливы коллеги, тупы подчинённые и прочая, и прочая. Заодно возьмёте на карандаш всех теневых лидеров коллектива, заботливых мамаш, «сынов полка», агнцев на заклание и милых телок, готовых отдаться вам «за помощь», в случае их тотальной неудачи в новом проекте.

В курилке стояли трое. Двое увлечённых диалогом пятидесятилетних мужиков, в костюмах одинаковой серой расцветки и рубашках с замусоленными воротниками. Один из них – худой, со всклокоченными «а-ля Венидиктов» волосами, дополнял свой гардероб галстуком в серо-красную диагональ и парой значков неведомых мне организаций. Второй, напротив, был весьма тучный человек в очках, с короткой стрижкой и аккуратно подстриженной бородой. Этот носил свитер под пиджаком и держал под мышкой журнал. Кажется, «Профиль». Третьей в их компании была тётка без возраста, в чёрном деловом костюме, которая курила через мундштук отвратительно воняющую сигарету и смотрела на собеседников через толстые стекла очков, изредка вставляя свои замечания.

Когда мы с Алексеевым вошли, компания затихла и принялась нас рассматривать. Но, ввиду того, что Алексеев бывал тут редко, а меня они и вовсе не знали, граждане курящие решили, что наши уши не могут представлять для них угрозу и продолжили свой спич.

– Толя, я уверяю тебя, – с жаром говорил мужик с журналом, – время пассивного непротивления прошло. Нужно действие! Мы и так уже довольно погрязли в междоусобице, где каждый отстаивает собственный дискурс! Пора понять, что нас спасёт только объединение! Свои права нужно отстаивать не в кабинетах и коридорах, а на улицах!

«Ты что ли, старый козёл, на улицу пойдёшь? Или ты как всегда отмажешься в стиле „я знаю тех, кто знает тех, кто пойдёт“? Говорящий в данный момент был знаком мне по мелькающим кадрам с митингов „гражданской оппозиции“. Второй очень сильно смахивал на интернет-лидера новых славянофилов, патриотов или как они ещё себя сами называли. Мне показалось, что я даже знал его фамилию, похожую на фамилию старого не то баснописца, не то критика.

– Чтобы объединиться, нужна общая идеология, которую бы все разделяли.

– Она есть, Толя! Мы просто забыли о наследии Синявского, Даниэля. Вполне себе универсальная идеология! Они боролись с режимом на улицах!

«Ты ещё Елену Боннер помяни. Тоже мне, диссидент кухонный», – подумал я.

– А здоровья у вас хватит, мужчины? Для улицы? – заметила тётка.

«Умная баба. Зрит в корень, надо бы познакомиться поближе».

– А что здесь с удобствами? – в полголоса спросил я Алексеева.

– В части?

– В части столовой, парковки. Ну, эти, знаете, условия для комфортного ведения бизнеса. Чай, кофе там.

– Я, честно говоря, тут редкий гость. Узнаю.

В этот момент в курилку залетел козлобородый юноша небольшого роста, с приросшей к уху трубой мобильного:

– Во сколько повесили плакаты? Что? Ночью? А как? Прямо напротив приёмной? И что, говоришь, не сняли до сих пор? Да? Я тебе говорил, Паша, они боятся. Не знают, как реагировать. Консультируются. А прессы сколько? Молодцы. Могу тебя поздравить, мы победили! Все, отбой, перезвоню.

Он повесил трубу и обратился к мужикам:

– Вы представляете, мы вчера ночью вывесили плакаты напротив приёмной МЧС «Хватит расчищать мнимые завалы! Расчистите Россию от них!» и фотографии Путина, Грызлова, Шойгу. И они не сняли до сих пор! Там три корреспондента у нас, один австралиец. Боятся!

– Вот тебе, Толя, пример! – включился в беседу «всклокоченный». – Выход на улицу! Молодцы ребята. И эти не знают, что делать! Испуг!

«Просто обоссались эмчеэсники, что тут говорить. Сейчас баррикадировать двери начнут и жечь документы. А сами „борцы“, наверное, повесили плакаты где-то за углом и хихикают, как мыши за плинтусом. Да, судя по всему, работа тут шла нешуточная. Интересно прикинуть, скольких тут гнать нужно? Или может проще завтра новый офис открыть?»

Докурив, я двинулся вслед за Алексеевым по коридору. По нему уже перемещались люди-старперы, аналогичные курившим, выглядевшие так, будто только что вернулись из НИИ, образца 1982 года, молодняк с плеерами в ушах, наверняка выгнанный из института, и девушки с большими сумками через плечо, которые непонятно что тут делают: то ли новую Россию строят, то ли просто ебаться хотят. «Интернет», «Отдел Культуры», «Отдел Радиовещания», «Креативное Бюро», «Колокол» – читал я мимоходом таблички на дверях. Такое впечатление, что я реально находился в школе, в которой учатся одновременно инженеры 80-х годов, бездельники блоггеры и томные переспевшие красавицы времён моего университетского прошлого. Такая школа-интернат для одарённых учеников, страдающих запорами. Мы прошли все кабинеты и остановились перед стеклянной дверью. «К завучу идём… а то и к директору», – усмехнулся я про себя.

За стеклянной дверью находилась квадратная комната со столом, уставленным телефонными аппаратами, факсом и компьютером. На месте секретаря сидела блондинка лет сорока, просматривающая журналы и одновременно разговаривающая с охранником. Когда мы вошли, она улыбнулась Алексееву, сказав: «Здравствуйте, Александр Петрович, как у вас дела», меня же одарила сухим «добрый день», предварительно оглядев сверху вниз. «Вот же сука», – подумал я про себя, говоря «здравствуйте» и улыбаясь ещё шире, чем она.

– Вас уже ждут, – сказала она, распахивая дверь кабинета.

Рядом со столом начальника стоял Вербицкий, одетый в вельветовые штаны горчичного цвета и коричневый свитер, вероятно, для того, чтобы всем своим видом показать неформальный стиль общения настоящих творческих людей, в пику государственному официозу. За вторым столом, предназначенным для совещаний, сидели четверо человек, одетых тем не менее в строгие деловые костюмы. Совместив их костюмы с вельветовыми штанами Вербицкого я понял, что эта мнимая неформалка скорее всего является ширмой для общеизвестного делового подхода «мягко стелят, больше болит».

– Прошу любить и жаловать – Антон Геннадьевич Дроздиков, – добродушно представил меня Вербицкий, одновременно кивнув Алексееву, чтобы тот уходил.

– Антон, я решил провести сегодняшнее совещание в твоём кабинете, хотя обычно провожу их у себя в фонде. Я полагаю, здесь будет проще всем познакомиться.

– (Ух, ты, какой подход, я просто расплачусь от такого респекта моей скромной персоне). Спасибо, Аркадий Яковлевич, мне даже несколько неловко.

– Ну ладно, ладно. Без излишних реверансов – сразу к делу. Итак, господа, Антон будет заниматься координированием работы наших отделов. А то мы с вами давно говорим, что каждое направление у нас сильное в отдельности, а вот взаимодействие согласно общей линии нас частенько подводит. Я уверен, вы знакомы с деятельностью Антона и его пиар-агентства «Че Медиа», посему представлять его не нужно.

Все дружно закивали головами.

– Знакомься, Антон. Павел Берестов отвечает за работу с печатными изданиями и правозащитными организациями. Геннадий Орлов – за Интернет и молодёжные социальные сети. Евгений Сазонов занимается радио. И, наконец, Вадим Даев, работающий с телеканалами, который будет заместителем Антона.

Гена был знаком мне ещё по компромат-войнам в Интернете. Я всегда догадывался о том, что основной источник его доходов не «сливы» информации, но сейчас я понял, что он умнее и серьёзнее, чем я думал. Берестова я частенько видел на журналистских тусах, а Сазонова всегда считал дурачком, диссидентствующим в собственной радиопередаче на «Эхо Москвы». Да, много же я пропустил за годы после работы в ФЭПе. А ситуация изменилась, и люди научились фуфлить тоньше, практически ничем не выдавая своего истинного места работы и источника доходов. Я поочерёдно пожал всем руки и сел на самое дальнее от Вербицкого место.

– К сожалению, реалии сегодняшнего дня таковы, что за тринадцать месяцев до начала Президентских выборов демократические силы вынуждены работать в условиях информационной блокады и фактической монополии со стороны государства. Почти все крупные СМИ – телевидение, газеты, радио – находятся под контролем режима. Я полагаю, что смысла повторяться нет, вы сами все это и так знаете. С чем сталкивается ежедневно среднестатистический представитель аудитории? Каждый день ему показывают картинку времён 1980-го года. Тактика официальных СМИ проста – замалчивание фактов, ложные выводы о событиях с помощью комментариев своих аналитиков, тотальная пропаганда, манипуляция телекартинкой, враньё и подмена понятий. Каждый день электорат погружён в атмосферу «информационного шума», общая тональность которого – «у нас все отлично». Антон, работавший «там», все это хорошо знает. Что же остаётся нам?

«Действительно, что же остаётся нам? Раз все традиционные механизмы работы с аудиторией уже задействованы, не иначе как нам придётся оперировать одной только правдой», – ухмыляюсь я про себя.

– Нам остаётся тактика точечных ударов, молниеносная реакция и оперативное информирование аудитории об истинном положении вещей.

«Министерство Правды, не иначе».

– Наши средства медийного покрытия по сравнению с государственной машиной ничтожно малы. Я не хочу быть пафосным, но хочу напомнить о Давиде, который победил исполина Голиафа.

«О, еврейская тема пошла».

– Наша традиционная проблема…

«В воровстве, распиздяйстве и лени».

– Наша традиционная проблема – это масса талантливых, я бы даже сказал, гениальных людей, у которых не получается работать в команде.

«Да, да. А вы друзья, как не садитесь…»