Мифы русского народа Левкиевская Елена
Поведу я русалочку в темный бор,
А сама вернусь в отцов двор.
В поле участники обряда раскладывали костер, сжигали на нем чучело, а сами танцевали вокруг и пели песни.
В некоторых местах России бытовали и совсем необычные обряды. Например, русалку символизировало чучело в виде коня. Вот как это происходило в конце XIX века.
После обеда молодежь собирается на улице, начинаются песни и пляс. Немного погодя принимаются за русалку, для чего наряжают чучело. К вечеру является и русалка — это конь, сделанный из соломы, на нем сидит мальчик лет 15 … и смешит народ своими прибаутками; у этого коня ноги заменяют два дюжие парня, закутанные в торпище (грубую рогожу); конь весь увешан разноцветным тряпьем и бубенчиками; за ним валит народ, преимущественно бабы, девки и дети, бьют в тазы и заслоны; не идет он прямо по улице, а мечется в стороны, разгоняет и давит народ … таким образом вся толпа валит к реке с пением, приплясыванием и хохотом и бросает чучело в воду [126].
Бывает, что русалку не провожают, а изгоняют. В воскресенье на Троицкой неделе ряженные русалками девушки бродят по всему селу, то прячась в конопляном поле либо на задворках, то появляясь на улице, пугают и ловят людей, а поймав детей, щекочут и теребят их. В полночь остальные участники обряда вооружаются палками и кнутами и с криками: «Гони русалок!» бросаются на ряженых. «Русалки» убегают со всех ног и спасаются на землях соседнего села, где их уже не преследуют. После этого все возвращаются по домам, приговаривая: «Ну, теперь прогнали русалок!» В некоторых местностях обряд изгнания русалки был приурочен к субботе накануне Троицы. Вечером крестьяне собирались на поляне, пели песни. С наступлением темноты они принимались бегать по полянам с метлами, размахивали ими в воздухе и кричали: «Догоняй, догоняй!» Иные потом уверяли, что видели, как русалки с плачем и воплями убегали из их селения в лес. Затем все шли купаться на реку, поскольку опасность попасть в руки русалкам миновала.
В иных селах русалку изгоняли следующим образом: вечером в воскресенье на Троицкой неделе устраивалось шествие. Впереди в одной рубашке, с распущенными волосами, верхом на кочерге и с помелом в руках ехала «русалка», за ней следом шли женщины и девушки, колотя в печные заслонки. Дети заигрывали с «русалкой», хватались за ее кочергу и приговаривали: «Русалка, русалка, пощекочи меня!» Вся толпа во главе с «русалкой», распевая песни, направлялась к ржаному полю. Подойдя к полю, русалка бросалась в толпу и начинала кого-нибудь щекотать, остальные старались отбить у «русалки» ее жертву, но она набрасывалась на второго, третьего, пока не начиналась всеобщая свалка. Тогда «русалка» выбиралась из толпы и пряталась во ржи. Все возвращались домой, приговаривая: «Теперь мы русалку проводили, можно будет везде смело ходить».
А вот еще один вариант обряда: в понедельник после Троицкой недели молодые парни, нарядившись в рогожи и прихватив кнуты, пряталась возле села во ржи, поджидая, когда за околицу выйдут девушки и бабы. Тогда мужчины, щелкая кнутами, вскакивали из ржи, а женщины, испуганно вскрикивая: «Русалочки, русалочки…», разбегались в разные стороны. Парни бросались за ними вдогонку, стараясь, при случае, стегнуть кого-нибудь из женщин кнутом [127].
В народе известна целая система оберегов от русалки. Прежде всего это — выполнение различных запретов, особенно строгих для тех семей, где были утопленницы или умирали молодые девушки. Смысл запретов заключается в том, чтобы не повредить русалкам, не потревожить их, а следовательно, не вызвать их гнева и мщения. На Русальной неделе запрещалось белить или мазать глиной дом или печь, чтобы не замазать глаза русалкам; стирать, чтобы не забрызгать их грязной водой; шить, чтобы не зашить глаза русалкам или не пришить их к одежде. На этот счет в ходу были шутливые приговоры: «Не шей, а то зашьешь русалку, будет пищать тебе в доме целый год»; или: «Не мажь глиной печь, а то русалку замажешь, будет целый год пищать». Чтобы русалки были добры к человеку, полагалось класть им «относы» — жертвы в виде хлеба, соли, блинов, меда, которые оставляли на границах полей, перекрестках дорог, на пнях. «Относами» задабривали русалок и в тех случаях, когда считали их виновными в пропаже скотины. В этом случае необходимо было разорвать пополам новую женскую рубашку, завернуть в нее хлеб с солью, перевязать это красной лентой, отнести на перекресток лесных дорог и сказать:
Прошу вас, русалки,
Мой дар примите,
А скотинку возвратите.
Против русалок используются и универсальные средства, годные против любой нечистой силы — крест, молитва, матерная брань. Считается, что поскольку русалки боятся креста, они всегда стараются напасть на человека сзади. В одной из быличек парень, хотевший увидеть русалок, надел второй крест себе на спину, и русалки не смогли к нему подступиться. Сильнейшим оберегом при нападении русалок служит магический круг, обведенный железным предметом — ножом или серпом. Чтобы уберечься от русалок, полезно иметь при себе что-нибудь острое или колючее, например, булавку или иголку. Пугают русалок и предметы, связанные с огнем и домашним очагом, в частности, кочерга и головня. Избавиться от них, как и от других демонических существ, можно отбиваясь от них наотмашь рукой или вальком.
Чтобы не попасться русалкам, на Русальной неделе запрещалось ходить в лес и на поля, купаться в реках, работать на огороде. А если посетить опасные места было необходимо, следовало подвязывать под мышки полынь, чеснок, хрен, потому что русалки боятся этих растений и никогда не приблизятся к тому, от кого исходит их запах. Также они боятся крапивы и осины. Оберегом от них является даже слово «полынь» или приговоры типа: «Хрен да полынь, плюнь да покинь». Полагают, что, когда русалка встречает человека, она у него спрашивает: «Полынь или петрушка?» Если человек по незнанию ответит: «Петрушка», русалка скажет: «Ах ты, моя душка!» — и защекочет его насмерть. По этой же причине нельзя было произносить слово «мята», потому что русалка ответит: «Тут твоя и хата», — и набросится на человека. Если же на вопрос русалки ответить: «Полынь», она скажет: «А ну тебя, сгинь!» — и отстанет. Помогает также, если правильно ответить на вопрос русалки, сколько зубьев в бороне. Очень важно первому заметить русалок и крикнуть: «Чур, моя!» Тогда русалки не только не причинят вреда, но одна из них даже последует за человеком в дом и будет целый год служить, как усердная работница, питаясь только паром, выходящим из горшков. Проживет она в доме до следующей Русальной недели, а потом убежит в лес.
Дети некрещеные
Не находящими успокоения на «том» свете, а значит, опасными покойниками считались в народе и погибшие дети — мертворожденные, загубленные матерями или просто умершие нескольких дней от роду. В языческую эпоху их смерть считалась такой же «неправильной», «нечистой», как и смерть самоубийц, потому что они не успели прожить предназначенного им срока. После принятия христианства важным стало другое — они не дожили до крещения, и значит, их души не попадут в рай, не получат христианского спасения, а навеки останутся во власти нечистой силы и сами станут демонами. На Украине таких детей называют потерчата (это слово, вероятно, родственно глаголу потерять ) или страччуки (от украинского глагола стратити — «утратить»); на Руси — игоши, ичетики . На Руси и в Белоруссии верили, что после смерти они становятся кикиморами (см. ниже), на Украине — мавками .
Детей, умерших некрещеными, еще в начале XX века не хоронили на общем кладбище по христианскому обряду — это считалось грехом, и в способах их захоронения сохранялись многие языческие черты. Таких детей хоронили, например, под полом дома — ведь в понимании язычников живые и мертвые члены семьи остаются единым родом и всегда должны быть вместе, на общем родовом пространстве [128]. Или под деревьями — ведь деревья и дают пристанище душам умерших, и могут стать воплощением души [129]. Некрещеных детей, как и остальных «заложных» покойников, часто хоронили на перекрестках дорог и в болотах.
Души неприкаянных детей летают близ своих могил или просто носятся в воздухе, принимая вид вихря либо птиц, и жалобно кричат, требуя окрестить их. Чаще всего их крики можно слышать перед грозой, бурей, вообще — непогодой. Тот, кто услышит мольбы несчастных, должен снять с себя что-нибудь из одежды, в крайнем случае оторвать рукав или кусок подола, бросить туда, откуда несется крик, перекрестить его и произнести: «Если ты пан, то будь Иван, а если ты панна, то будь Анна». Окрещенную таким образом душу ребенка примут на небо, в то блаженное место, где обитают безгрешные души крещеных детей.
Я шла по лесу и услышала, как среди бела дня три раза маленькое дитя запищало, так это то, что некрещеным умерло. Нужно взять какую-нибудь тряпочку да кинуть. Я кинула и говорю: «Як хлопец, так Иван, а как девочка — так Мария». Оно и не плакало больше.
У одного коммуниста — начальник был большой — умерла некрещеная дочка, шести годиков всего. Они ее хорошо так одели, во все беленькое. Похоронили. И снится ему потом ночью, что едет он около кладбища, а его дочка лазает по колючкам голенькая да босенькая. Он ей говорит:
— Что же ты голая да босая лазишь? Мы ведь тебя так хорошо одели!
А она:
— Ой, папа, погано мне.
И снится ему, и снится — раза три приснилась. Не мог он утерпеть и пошел к священнику. А священник дает ему три крестика:
— Выйдешь на дорогу и надень на трех встретившихся тебе детей.
Тот так и сделал. После этого ему снится: едет он мимо кладбища, а там стоит красивая гряда мака. Там и другие дети, и его дочка, вся в беленьком, кричит ему:
— Папа, папа, я вместе со всеми цветочки рву. — И все, больше не снилась.
Если же в течение семи лет несчастную душу никто не окрестит, то она навсегда переходит во власть дьявола и сама превращается в нечистую силу [130]. Такие души становятся опасными для живых людей, особенно для матерей с маленькими детьми. Выйдя на крик летающего в воздухе некрещеного младенца, женщина может заболеть и даже умереть. Особенно шалят они во время Святок, когда их отпускают из ада погулять. Они заходят в те дома, где не перекрещивают ни дверей, ни сундуков с одеждой, и забирают себе все, что понравится.
В некоторых местностях верили, что в зависимости от того, как погибли дети, из них получаются разные демоны. Например, на Русском Севере считали, что младенцы, загубленные матерями, становятся ичетками — маленькими мохнатенькими человечками, которые любят селиться в омутах и на мельницах и предвещают несчастье, производя звук, подобный хлопанью по воде бичом. Из тех детей, кто просто не дожил до крещения, получаются игоши — безрукие и безногие уродцы, проказничающие по ночам в домах.
«Выкрестить» некрещеного младенца и ввести его в царствие небесное или, по крайней мере, облегчить его участь можно на Троицкой неделе или в Семик, когда по традиции поминают всех умерших до крещения и мертворожденных детей. Для этого мать, у которой были такие дети, должна купить 12 крестиков (по числу апостолов) и раздать их чужим детям — апостолы помолятся, и 12 детских душ будет спасены. Накануне Троицы красили яйца в красный и желтый цвета и раздавали их детям в поминовение некрещеных душ, а также угощали соседских детей варениками, пампушками и прочими лакомствами. Для этой же цели приносили на перекрестки дорог сотовый мед, веря, что души ночью придут полакомиться и утром можно будет увидеть их следы на песке.
Кикимора
Кикимора (по-другому — шишимора) известна не всем восточным славянам. Поверья о ней распространены, в основном, у русских и, меньше, у белорусов. Однако многие черты этого мифологического образа указывают на то, что он сложился в глубокой древности, и скорее всего, под влиянием почитания Мокоши.
Слово кикимора (и его варианты кикимра, кукимора, кикиморка ) состоит из двух частей. Первая часть кик- возводится к древнему балто-славянскому корню кик-/кык-/кук , который имеет значение горбатости, скрюченности. Вторая — мора восходит к общеславянскому корню моръ «смерть» [131]. Другое название этого демона — шишимора возводят к русским диалектным глаголам шишить, шишать («копошиться, шевелиться, делать украдкой»), и это довольно точное определение поведения этого существа.
Кикиморой, как верят в народе, становится ребенок, проклятый родителями; дочь, загубленная матерью или умершая до крещения. Часто считается, что кикимора поселяется в домах, построенных на «плохом» месте, то есть там, где был зарыт удавленник или неотпетый покойник; где был убит или умер ребенок, или же где похоронено тело ребенка. По источникам XVIII века, кикимора — это ребенок, похищенный или обмененный нечистой силой. В XIX веке полагали, что кикиморы — это дети, рождающиеся от связи девушек с огненным змеем.
Кикимора может появиться в доме также вследствие злого умысла, порчи: ее могут «напустить» печники или плотники при постройке дома, желая отомстить хозяевам за какую-нибудь обиду. Они закладывают сделанную из щепок и тряпочек куколку — фигурку «кикиморы» под матицу [132] или между бревен в переднем углу.
Кикимору обычно представляют в виде маленькой, безобразной, скрюченной старушки, смешной, уродливой, неряшливой, одетой в рвань, лохмотья. Она так мала и суха, что не выходит на улицу, боясь, что ее унесет ветром. Именно так старухи на Святки рядились кикиморами:
Старухи одевались в шаболки (рваную одежду. — Авт. ) и с длинной заостренной палкой садились на полати, свесив ноги с бруса, и в такой позе пряли. Прялку (копыл) они ставили меж ног… Девушки смеялись над шишиморой, хватали ее за ноги, а она била их палкой.
Реже считалось, что кикимора — это девушка с длинной косой, нагая или одетая в белую, черную либо красную рубаху, или же крестьянка в головном уборе замужней женщины — повойнике, а иногда — с распущенными волосами. И совсем уже редко ее представляли в облике мужчины. Белорусы верили, что кикиморы — это маленькие девочки, они живут в доме и досаждают членам семьи писком, визгом и шумом. А иные утверждали, что кикимора показывается в виде какого-нибудь животного: свиньи, собаки, зайца, утки, хомяка.
Если в доме завелась кикимора — значит, там неблагополучно, «нечисто». Появляясь в доме, она начинала творить мелкие пакости: бросала и била горшки, мешала спать, стучала вьюшкой, кидалась из подполья луковицами, с печи — шубами и подушками; выдергивала волосы у хозяина, перья у кур, стригла шерсть у овец и делала из этой шерсти постели для скота, досаждала людям воем, писком, плачем. В общем, если кикимора завелась в доме, то в нем уже не жить — обязательно выживет хозяев.
В одном доме, построенном на месте погребения неотпетого покойника, завелась кикимора. С тех пор в доме не стало покоя: никого не видно, а человеческий голос стонет, а как сядут за стол, слышится голос: «Убирайся-ка ты из-за стола-то!», а не послушают — начнет швырять подушками. Так и выжила кикимора хозяев из дому.
Но и это не самое страшное. Кикимора, насланная колдуном или «насаженная» в виде куколки строителями, может погубить человека, сжить его со света. Из-за «насаженной» кикиморы в доме чудятся то поросенок, то заяц, мерещатся свист, плач, песни и танцы.
У нас три чуда было. Вот в этой избе. Заяц бегал, бык, собака и поросенок. Хозяйка ушла за дровами, а в избе поросенок. Она пришла — он на лавку, на стол, везде. А потом в этом доме стала маячить собака. А то двери раскроются. Вдруг все двери — раз — все открылись. А потом что? Стали искать — куколка завязана: будто как платочек личико — или, как сказать? — мордочка перевязана. Сожгли эту куколку — маячить не стало.
Это уж на моем веку было. Отец мой дом строил, и плотников чем-то осердили. Они в последний ряд, под балку, куколку положили. Ночью как давай кричать: ребенок ревет, аж за душу тянет. Спать никак не могли в этом доме. Посудили старики. Пришлось снимать, раскрывать крышу и этот ряд бревен. Нашли куколку. Маленькая такая, из тряпочек сшита. Наотмашь ее бросили, а потом в печь. С тех пор все кончилось.
А еще кикимора мучает скотину, гоняет лошадей.
В одном хозяйстве кикимора повадилась ездить по ночам на кобыле и гоняла ее так, что к утру лошадь была в мыле. Хозяин подстерег кикимору рано утром и увидел: сидит на лошади небольшая бабенка в шамшуре (женском головном уборе. — Авт. ) и ездит вокруг яслей. Хозяин стегнул ее по голове плетью. Кикимора соскочила с лошади и закричала: «Не ушиб, не ушиб, только шамшурку сшиб».
На Русском Севере полагали, что кикимора стрижет или выщипывает шерсть у овец, из-за чего они плешивеют.
У одного хозяина кикимора сильно мучила овец, выстригала у них шерсть, и как ни старались избавиться от нее, ничего не выходило. Тогда хозяева решили переехать в другую деревню. Надеялись, что кикимора на старом месте останется. Как вещи на подводу уложили, хозяин спрашивает: «Все взяли из дома?» А с подводы раздался тоненький голос: «Все ли вы взяли, не знаю, а я свои ножницы взяла!»
Однако кое-где кикимору считали полезной: она-де помогает хозяйке печь хлебы, убаюкивать детей, мыть кринки, ухаживать за скотиной.
Любимое занятие кикиморы — прядение и шитье. По ночам она играет с прялкой, веретеном и пряжей, может допрясть за хозяйку, но чаще рвет, мусолит и путает шерсть, жжет кудель, оставленную на ночь без благословения. Прядет кикимора на голбце (часть русской печи со ступеньками для залезания на лежанку. — Авт. ), при этом постоянно подпрыгивает и сучит нить не слева направо, а наоборот. Пытается она и шить, но швы, ею сделанные, неровные, и никакую работу она не может довести до конца. «От кикиморы рубахи не дождешься», — гласит русская пословица. Все это сближает ее с другими женскими персонажами восточнославянской мифологии — с русалкой, женой домового доможирихой , Параскевой Пятницей.
По поведению кикиморы можно узнать будущее: она показывается на печке или пороге дома перед смертью кого-либо из членов семьи или перед какими-нибудь важными событиями. Если кикимора усядется прясть на лавку, стоящую в переднем углу, это также к смерти кого-либо из домочадцев. Предвещая беду, она плачет или громко стучит коклюшками, плетя кружева. Кикимора отвечает стуком на заданные ей вопросы. В народе верили, что если поймать кикимору и выстричь крестообразно у нее на темени волосы, она станет человеком, но на всю жизнь сохранит какие-нибудь недостатки: кривизну, заикание, слабый ум.
Кикимора обитает в жилом доме, реже — во дворе, бане, хлеву, на гумне, в курятнике; в пустых домах; в кабаках. В доме выбирает места, которые предпочитает и прочая нечистая сила: за печью или на печи, на чердаке, в подполье. Считается, что кикимора присутствует в доме постоянно, но дает себя видеть или услышать только по ночам. Впрочем, она может появляться только на Святки или в ночь перед Рождеством — то есть тогда, когда на этот свет приходят обитатели загробного мира. В некоторых местностях думали, что до Святок она живет на улице или на гумне, а потом уходит неведомо куда. На Святках она рожает детей — шушканов , которые тут же вылетают в трубу и живут на улице до Крещенья (19 января ст. ст.). А на Герасима Грачевника (17 марта ст. ст.) кикиморы становятся смирными, и тогда их можно выжить из дома.
От кикиморы защищает молитва, упоминание Божьего имени или же, наоборот, грубая ругань. Самые лучшие обереги от нее — «куриный бог» (камень со сквозной дыркой, старый лапоть или горлышко от разбитого кувшина). Такой оберег вешали над насестом, чтобы кикимора не мучила кур. Чтобы уберечь от нее скот, в хлеву под ясли клали заостренную палку, которой закалывают свиней. Кикимора боится можжевельника, пояском из которого опоясывают солонки, чтобы она не запускала туда свою мохнатую лапку. А если она начинает греметь посудой и бить горшки, самое верное средство — перемыть их водой, настоянной на папоротнике.
Избавиться от кикиморы чрезвычайно трудно. В одном из лечебников XVIII века предлагалось такое средство: «от кикимор в доме положить верблюжью шерсть, когда суседка (тож кикимора) давит — лечение то же, шерсть с рясным ладоном клади под шесток». Кикимору можно было изгнать и с помощью заговора: «Ах ты, гой еси, кикимора домовая, выходи из горюнина дома скорее».
А вот кикимору, насланную колдунами, можно уничтожить только одним способом: отыскать в доме куклу или другой предмет, с помощью которого ее наслали, и с величайшими предосторожностями выбросить его за пределы усадьбы или сжечь.
По поверьям, кикимора боится медведя и убегает от него. Об этом рассказывает распространенная быличка.
Рассказывают, что в одной избе завелась кикимора, она ходила целые ночи по полу и сильно топала ногами. Потом она стала греметь посудой и бить плошки. Хозяевам пришлось уехать из этого дома, и он остался в запустении. Через некоторое время там поселились цыгане с медведем. Кикимора, не зная, с кем связалась, набросилась на медведя, но тот сильно помял ее. Кикимора убежала из этого дома. Когда хозяева узнали, что в доме перестало «пугать», они вернулись туда. Через месяц подошла к дому кикимора в образе обычной женщины и спросила у детей:
— Ушла ли от вас большая кошка?
— Кошка жива и котят принесла, — ответили ей ребята.
Кикимора пошла обратно, бормоча на ходу:
— Теперь совсем беда, зла была кошка, а с котятами к ней вообще не подступишься.
Шуликуны
Эти мелкие демоны также, по-видимому, происходят из «заложных» покойников, хотя об этом есть лишь немногочисленные свидетельства и косвенные данные. Слово шуликун одни исследователи связывают с тюркским шулюк (пиявка), другие полагают, что оно происходит из татарского шульган (злой дух, подводный царь, пасущий под водой бесчисленные стада скота). Третьи ученые считают это слово славянским и выводят его из древнерусского прилагательного шуй «левый», поскольку в славянской мифологии мир нечистой силы связан с левой стороной [133].
Шуликунами, шиликунами, шилиханами, реже кулешами и кулешатами на Русском Севере (а именно там этот персонаж известен) называют маленьких человечков, стайками появляющихся на Святки, всячески вредящих людям и исчезающих с окончанием этого периода. В это излюбленное нечистой силой время, время «без креста», когда новорожденный Христос еще не был окрещен, выходят на свет и другие, особые «святочные» демоны: святке — нечистый дух в облике человека или животного; святочницы — некрасивые, покрытые волосами духи, появляющиеся в банях и неосвященных избах; святоша и святеха — духи, показывающиеся тому, кто рядится на святки [134].
Шуликуны вылезают на землю из воды — из речной проруби или болота. Они очень маленького роста — размером с кулачок, и с заостренными конусообразными головами, которыми они долбят во льду проруби, чтобы выбраться на землю [135]. В некоторых местностях думают, что у шуликунов нет пяток (вспомним, что черт тоже беспятый), а изо рта пышет огонь. Одеты они в пестрые одежды. На земле они толкутся на перекрестках, подстерегая людей, а также ездят по деревням. Одни говорят, будто у шуликунов есть сани, железные повозки и кони, другие утверждают, что они ездят на шкурах, рогожах, на печи, в железных ступах. В руках у шуликунов железные крюки, и ими они ловят людей. Схватив человека, они затягивают его в прорубь. Кроме этого, они делают людям разные мелкие пакости — заманивают пьяных в сугробы, бродят ночью по деревне, заглядывают в окна и пугают детей. Появление шуликунов считается плохим предзнаменованием — год будет несчастливым.
Шуликуны в воде живут. Когда Святки — на сушу вылезают. Шапки остры, имеют коней, сани. Человека заберут в воду, да говорят: «До воды пихай, до воды пихай». К себе возьмут. Шапками долбят лед и человека в прорубь пихают. Боялись выйти на Святки — шуликуны возьмут.
Они, шуликуны, из проруби вылезут, у них все железное — и сани, и повозка, и кони железные. В повозку складут человека, вокруг дома объедут, на прорубь увезут.
Нас раньше стращали все. 25 декабря — Игнатов день, говорят, сегодня выходят шуликуны. Говорили детям: «Спи, а то шуликуны придут». На Рождество они выезжают из воды на ступах, на медных ступах, а во рту — огонь. Они по улице едут, в окошки смотрят.
Шуликуны-то появляются за пять дней до Рождества. Шум стоит — шуликуны понаехали. Головы остры, жопы пестры. Да скажут: на коже, на коже шуликуны те едут. У них глаза светят, зубы светят, они в ступе летают, и шапки у них остры, долги шапки у них. Во Святки выезжают, во Святки прясть нельзя, шуликуны придут, веретен тебе много принесут. Они в реке живут и сами уедут накануне Крещенья.
Самое верное спасение от шуликунов, как и вообще от нечистой силы, — крестное знамение. Но в некоторых северорусских деревнях предпочитали и другие способы: в Сочельник во время водосвятия устраивали езду на тройках по льду на реке и вокруг деревни, чтобы «давить шуликунов».
Позднее шуликунами стали называть не только демонов, но и ряженых на Святки, которые группами бегали по селу и пугали прохожих. Часто в такие группы входили только парни, и одевались они в рваную одежду, вывернутые тулупы, закрывали себе лица и пугали девушек, стараясь догнать их и вывалять в снегу.
Обмененные и проклятые дети
Тому, кто заслужил родительское проклятие — совершил серьезное прегрешение против родителей (чаще всего против матери): ударил, оскорбил, не выполнил приказания, — прямой путь в «заложные» покойники. По одним представлениям, проклятый сразу же после произнесения проклятья умирает, по другим — продолжает жить, как обычные люди, а сила проклятия проявляется уже после смерти. Но и в том, и в другом случаях земля не принимает его тело, оно не тлеет, и проклятый обречен мучиться в могиле. Снять проклятие и освободить несчастного от участи «заложного» покойника мог только тот родитель, который его проклял (если к этому времени он был еще жив).
Проклятые поступают в распоряжение нечистой силы, а часто и сами становятся демонами — лешими, водяными, домовыми, русалками. В народе нередко говорят, что вся эта нечисть — обыкновенные «бывалошние» (т. е. древние) люди, когда-то проклятые своими родителями и вынужденные существовать с тяготеющим над ними проклятием. Они обречены пребывать на земле и живут в озерах, болотах, лесных чащах — на границе между миром живых и мертвых. Считается, что они строят себе жилища, заводят семьи и вообще ведут жизнь, похожую на человеческую, но не могут вступать в общение с живыми и зачастую относятся к ним очень враждебно. Рассказывают, например, будто проклятые по ночам выходят на дорогу и предлагают прохожим подвезти их на лошадях. Кто на это согласится, навсегда останется у них. Проклятых можно отличить по тому, что их одежда всегда запахнута на левую сторону. А кое-где на Русском Севере рассказывают и об особых демонах, например, о колокольном мане — мертвеце из проклятых, что сидит по ночам на колокольне в белом или красном колпаке и разрывает на части тех, кто рискнет ночью к нему сунуться.
Однако проклятым мог оказаться не только тот, кто совершил какой-либо серьезный проступок, но и тот, кого мать по неосторожности, в минуту раздражения выбранила, например, сказала: «Понеси тебя леший», «Леший бы тебя взял» или «Иди ты к черту». Все дело в том, что в сутках бывает такая минута или такой час, когда брань исполняется и ребенок действительно оказывается собственностью лешего или черта [136]. Какой час хороший, а какой плохой, не знает никто, и поэтому нужно быть очень осторожным в выражениях и не забывать приговаривать: «В добрый час молвить (или сделать)». Ребенка, обруганного матерью в «злую» минуту, тотчас подхватывает нечистая сила и уносит в потусторонний мир. И он оказывается в бане, если его схватил банник, или в лесу, на высоком дереве, если это был леший, или где-нибудь в канаве, яме, на перекрестке, если это был черт. О проклятых детях, унесенных нечистой силой существует множество быличек [137].
Нельзя детей ругать. Настоящая мать так не скажет, а если скажет, так потом сама намучается. Скажет: «Понеси тебя леший!» — леший и понесет. Ребенок должен домой прийти, а его не видать. Потом пойдут искать людей, которые знаются с лесным, чтобы отыскать ребенка. Были такие случаи. Девушка в лес ушла по ягоды с подругами, подруги-то пришли, а девушка осталась в лесу ягоды собирать. А мать-то в это время и заругалась, чтобы ее леший унес. Ну вот ее леший и унес. Сама потом девушка рассказывала, что со старушкой шла (а это леший старушкой обернулся). «Что, — спрашивает старушка, — устала? Так не садись, пойдем.» Потом что-то затрещало, ветер повеял, в лесу ужасная темень, ничего не видно. Старушка эта потерялась, она не знает, куда идти. Стала глядеть — на тропинку ее вывела старушка. Тропинка довела ее до реки, перешла она мост и вышла к деревне. Так эта старушка — лесной был. Он всякий вид может принимать. Может и мужчиной быть и женщиной. А у других, я слыхала, дедушка вел.
Я слышала от мамы, семья тут была одна, там девочка такая, маленькая была. А мать на нее заругалась: «Понеси тебя леший!» Девочка пропала. Всей деревней ходили, искали. Не могли нейти девку. Потом матери говорят: «Что-то надо снести, чтобы задобрить хозяина лесного». И мать яйца носила. Так потом нашли девочку — сидит, посажена на пенек. «А меня, — говорит, — дедушка вел. Говорит: «Иди сюда!» Говорят, что если леший яйца возьмет, значит, отпустит, а не возьмет — не отпустит. Мать пришла, видит: яйца взяты, а девочка на пень посажена.
Такой ребенок уже не может сам вернуться домой, потому что он оказывается вне пределов человеческого мира, не будучи умершим, он вынужден существовать в «том» мире и по законам «того» мира. Даже если он скитается где-то совсем рядом с домом, он все равно не может к нему приблизиться; даже если он видит живых людей и слышит их голоса, он не способен окликнуть их, потому что от мира живых его отделяет невидимая граница. В преданиях нередко рассказывается, что унесенный нечистой силой ребенок попадает в такое место, где встречается с умершими родственниками, то есть в загробный мир.
Зеленцовы жили, Сергей проклятый у них был. Он парень еще молодой был, годов пятнадцать. И вот косят, а он пошел ягоды собирать. Вот мать его и поругала: «Побрали б тебя черти». Стали уходить, он шел, шел, а у колодца пропал. Пришли домой, а его нет, мать забегала по деревне. А надо, чтобы ходил искать крестный. Дожили до утра, собрались и пошли искать. Видят его, только начнут подходить, а его нет. И на лошадях догоняли — никак. Пошли к бабе-колдушке. Она и сказала крестному, чтобы он домой шел, не оборачивался. Пошел он домой, сидит, дожидает. Потом мальчик пришел. Стоит и не говорит. Крестный и нацепил крест на него. Крестный говорит:
— Посиди, Сереженька, отдохни.
А он:
— А меня дожидают дедушка и бабушка. Я как из поля пошел, так туман поднялся, я там вместе с дедушкой и бабушкой ходил.
А дедушка и бабушка померли давно. Кто ему привиделся — кто его знает.
Проклятые дети крадут из домов еду и вещи, оставленные без крестного знамения, или же питаются тем, что им приносят похитители. Впрочем, часто можно услышать, что в «том» мире нельзя есть ничего, ни одной ягодки, иначе уже никогда не вернешься домой.
Унесенные нечистой силой дети не знают покоя, они носятся в вихре, черти таскают их с елки на елку, леший водит за руку с места на место или носит на плечах. Поэтому они всегда измученные, исхудалые, оборванные. Увидеть их можно в бурю, грозу, непогоду — они мечутся под дождем по дорогам.
Родители тебе скажут: «Понеси тебя там…» Проклянут. Ну, так уйдешь, да и все. Будешь шататься по белому свету. Все говорят, когда вот дожди, так бегают проклятые. Если кто проклят, он бежит, бегает хоть по лесу, хоть куда, по деревням — везде. Не останавливается, не пьет, не ест.
Во время войны мы шли домой с одной девушкой. Ветер, гроза такая началась… Идем — дождик, темно… А вдруг мимо нас вот так пробежала женщина. Волосы-то черные, распущенные, да босиком, в сарафане. Вот это, говорят, в худую погоду проклятые и бегают. Мытари, все говорят, вот эти ходят. Они не попадают ни в рай, ни в ад. Вот не берут их ни в ад, ни в рай. И они, мытари, говорят, и пугают ходят. Это все отпугивается молитвами и крестами.
Проклятый ребенок навсегда останется во власти нечистой силы, если родители не примут срочных мер к его спасению. Вернуть его к живым чрезвычайно трудно — во-первых, его не пускает нечистая сила, а во-вторых, он сам уже становится частью «того» мира и не хочет возвращаться. Причем очень часто такого ребенка находят чужие — родные его просто не видят. Для того чтобы помешать нечистой силе унести ребенка из человеческого мира, необходимо три раза обойти с иконой вокруг деревни — тогда нечистый отпустит ребенка. Это не так-то просто — ведь демоны сделают все, чтобы помешать: поднимут вихрь, в лицо идущему с иконой будут хлестать ветви деревьев. Но если ему все же удалось трижды обойти вокруг деревни, то, возвращаясь назад, он не должен оборачиваться, в противном случае все труды пропадут даром [138]. После этого ребенка вновь можно будет видеть, и тогда надо как можно быстрее надеть на него крест и обвязать его поясом. Если успеть сделать это вовремя, нечистая сила уже не сможет подступиться к ребенку, и он будет спасен.
Мама мне рассказывала. Девка у них в деревне была проклятая. Как мать проклянет, попадает такой момент, дочь делается как слабая умом, и ее подхватывают черти, по лесу носят. Бегает по лесу днем, черти ее гоняют, а ночью приводят домой. Мать стала ходить в церковь, Бога молить. И вот в одну ночь девушку пригоняют домой, а матери подсказали, чтобы в эту ночь она читала молитвы, крестила двери и окна и говорила: «Аминь». Слышит мать: кто-то топочет. Она стала читать молитву, а дочь на печке сидит. Мать взяла пояс, крест и полезла к ней на печку, а она кусает мать. Та надела крестик, поясом обвязала, и дочь уснула. И все, больше не убегала.
Проклятую девушку может спасти тот, кто на ней женится. Об этом существует множество поверий и быличек.
Стали ребята спорить — кто осмелится пойти ночью в баню. Вот один другому говорит:
— Принеси мне камень из бани.
— Ставь четверть вина — притащу.
Вот пошел парень в баню, только руку за камнем протянул — женская рука его за руку схватила.
Взяла и говорит:
— Возьмешь меня замуж — так дам тебе камень.
Ну, он испугался, согласился, сказал свое имя. Принес камень, а сам домой пошел. Согласье дал, а сам боится — что мать-то скажет.
Вот вечером какая-то девушка пришла, под окошком повертелась и ушла. И на следующий вечер приходит, имя его называет и говорит:
— Ты что же, Миша, посулился… Мне уж двадцать лет, а я ведь до сих пор нагишом хожу. Мне стыдно. Я же проклятая, я же по баням живу… А мылась в речке. Давай, бери меня замуж.
Ну, мать его и говорит:
— Ладно, доченька, иди, завтра придем к тебе.
Вот они вечером священника позвали, он ризу взял. Приходят в баню. А она там стоит нагишом. Священник ризой накрыл ее. И привели ее домой. Свадьбу сыграли. Сын родился, дочь родилась, все на крестины собираются. А муж ей и говорит:
— У всех родня есть, а нам некого с твоей стороны на крестины позвать.
А она ему:
— И у меня есть родня, собирайся, поехали.
Приезжают в село, заходят в избу, а там ее мать сидит, люльку с ребенком качает. Дочь ей говорит:
— Ты что, мама, полено-то качаешь?
Взяла «ребенка» и бросила через окно, а вместо ребенка — полено обугленное. Это банник подменил, когда мать ее прокляла. Мать-то обрадовалась, что дочь живая.
А вот еще одна.
Был однажды бедный парень, никто по его бедности за него замуж идти не хотел. Вот он идет однажды по дороге и думает: «Хоть бы бес мне невесту дал». И тут же слышит бесовский голос: «Приходи вечером на гумно, я тебе любую дам».
Пришел парень домой, рассказал все матери, а она ему говорит:
— Иди, только возьми с собой крест и пояс. Надень на нее и иди, не оглядывайся. Нарядных, красивых не выбирай — это тоже черти, а выбирай из оборванных.
Вот пришел парень на гумно, бес к нему и выскакивает. А впереди идут девушки красивые и нарядные. Бес ему говорит:
— Выбирай, выбирай!
— Погоди.
А сзади стоят проклятые девушки, загнанные да измученные. Вот он последнюю-то и схватил, крест надел и пояс. Сзади кто-то заорал. Привел он ее к матери, та ее одела, вымыла. Утром объявили о свадьбе. А ее родители, которые ее прокляли, в этой же деревне жили, магазин держали. Пошли парень с девушкой к ее отцу, она ему: «Так и так». И день назвала, когда мать ее прокляла. Отец признал ее, ведь она ему все верно сказала.
Нечистая сила и сама стремится завладеть детьми и может легко подменить некрещеного младенца, оставив вместо него своего ребенка — обжорливого, глупого, грязного и уродливого. Вот почему новорожденного до крестин (по другим правилам, в течение первых шести недель) нельзя оставлять одного в доме, и тем более носить в баню или в поле. Чаще всего детей подменивают черт, банник, леший или русалка. Обменыш не растет, не учится ходить, а все время сидит в люльке и просит есть. Чтобы вернуть своего ребенка, обменыша необходимо вынести во двор и колотить его колючими ветками, не обращая внимания на крики. Тогда явится его истинный родитель, скажет: «Я с твоим ребенком хорошо обращаюсь, а ты моего бьешь. На тебе твоего ребенка и отдай мне моего», — швырнет матери ее ребенка, а своего заберет.
Забрав человеческое дитя, леший или черт могут вместо него мог подложить в колыбель и просто березовое полено либо старый веник, а родителям будет казаться, что это их ребенок. Обман может разоблачить только посторонний, и он должен немедленно ударить по венику или полену топором. Тогда чары рассыплются, и родители поймут, что нянчили полено, но спасти ребенка в подобных случаях не всегда удается [139].
К обмененным детям относятся и так называемые присыпуши — дети, «приспанные» своими матерями, то есть задавленные ими во время сна. Такое не было редкостью, так как в тесной крестьянской избе мать укладывала маленького ребенка к себе в кровать. Невольно убить собственного ребенка считалось величайшим грехом, еще и потому что несчастный тут же попадал во власть нечистой силы и его душа лишалась царствия небесного. Чтобы избавить свое дитя от страшной участи, мать, с согласия священника, должна была в течение трех ночей отчитывать его в церкви молитвами. А нечистая сила всячески старалась помешать ей, пугала ее страшными криками, шумом, безобразными видениями. Вот как об этом рассказывает быличка:
Лишь только наступила ночь и женщина, оставшись одна, встала на молитву, в церкви начались разные ужасы. Позади нее послышался хохот и свист, топанье, пляски, через которые временами доносился детский плач. Раздавались бесовские голоса: «Оглянись — отдам тебе ребенка». Но оглядываться нельзя. Оглянуться — значит навеки погубить и себя и ребенка. Его разорвут черти на части. Женщина выдержала искушение, и к концу первой ночи она на минуту увидела своего ребенка совершенно черным. Во вторую ночь происходило то же самое, но женщинаы сквозь бесовские голоса слышала голос своего ребенка: «Молись, молись!» Во вторую ночь после крика петуха ребенок показался наполовину белым. Третья ночь — самая страшная — бесы кричат и пищат детскими голосами, умоляя взять их на руки, но сквозь эти крики раздается голос ее ребенка: «Молись, молись, скоро замолишь». Как только раздался крик петуха, ребенок оказался у ног своей матери, совершенно белый, мертвый, но избавленный от страшной участи превратиться в нечистую силу.
Духи рода и покровители хозяйственных построек
Покровители дома
Домовой
Жители русских, белорусских и восточноукраинских деревень до сих пор верят в то, что каждый дом и каждая семья имеет домашнего духа — домового — хозяина и покровителя, который обеспечивает нормальную жизнь семьи, здоровье людей и плодовитость животных. Домовой — это умерший предок, глава рода и его хозяин. Хотя само название этого мифологического персонажа распространилось достаточно поздно (по-видимому, не раньше XVII века), образ, связанный с культом предков, начал формироваться еще во времена язычества.
О развитом культе предков у древних славян свидетельствуют древнерусские поучения, порицающие тех, кто молится Роду и Рожаницам. Как предполагают ученые, под этими именами подразумевались души первых предков, основателей рода, ставшие его покровителями, и значит, прямые предшественники домовых. Во всяком случае, Роду и Рожаницам готовили такие же трапезы, как и душам умерших. Из древнерусских текстов мы узнаем, что им приносили хлеб, сыр и мед, делали в их честь возлияния, веря в то, что они охраняют и оберегают своих живых потомков [140].
Некоторые описания бесов, встречающиеся в древнерусских книгах, сильно напоминают поздние народные поверья о домовых. Так, в «Житии Феодосия Печерского» (XII в.) читаем: «В один из дней из одной деревни пришел монастырский монах к блаженному отцу нашему Феодосию и рассказал, что в хлеву, где скот затворяют, жилище бесов есть. Они многую пакость творят там, не давая скоту есть. Много раз пресвитер молитву творил и водою святой окроплял, но, несмотря на это, остались злые те бесы, творя муку и досель скоту» [141]. В другой книге говорится о каком-то «бесе-хороможителе», и ученые предполагают, что так христианский автор назвал домашнего духа, который позже получит в народе имя домового [142].
Образ домового известен нам по народным сказаниям и быличкам, записанным в XVIII–XX веках. Один из первых собирателей русской мифологии М.Д. Чулков писал: «…Верят, что во всяком доме живет черт под именем домового, он ходит по ночам в образе человека, и когда полюбит которую скотину, то оную всячески откармливает, а буде не полюбит, то скотина совсем похудеет и переведется, что называется не ко двору». Вера в домового до сих пор сильна в народной культуре.
Имя домовой , конечно же, происходит от слова «дом». Однако его называют и по излюбленному им месту в доме: у русских голбешник (голбец — перегородка за печью), запечник , у белорусов подпечник . Именуют его и особо почтительно: у русских хозяин, избенной большак, дедушко-браток, братанушко, доброхотушко, хозяйнушко мохнатый, кормилец ; у белорусов дамавой хазяин, господарь, самый набольшой, дяденька, браток, дед, свойский ; у украинцев хозяин, дiд . Но могут и подчеркнуть его принадлежность к нечистой силе: у русских лихой, другая половина, жировой черт , у белорусов черт дамавы, не свой дух, лиходзей , у украинцев домовий дябел, нечистий .
Поверья о домовом как покровителе дома и скота имеют несколько существенных особенностей. Первая заключается в том, что характерные черты этого образа достаточно сильно отличаются друг от друга на разных территориях. В северорусских сказаниях домовой выступает как настоящий крестьянский «большак» — безраздельный хозяин всей усадьбы, добрый, строгий, но справедливый глава рода, чьи требования обязательны для домочадцев и чей гнев необходимо смягчать подношениями и признанием собственной вины.
По мере продвижения на юго-запад образ домового меняется. В восточных областях Украины домового представляют себе как капризного и опасного для людей соседа, который, хотя и обитает в каждом доме и является одним из умерших родственников, но не столько заботится о хозяйстве, сколько досаждает людям своим неспокойным нравом и привычкой беспричинно мучить скотину [143].
Вторая особенность в том, что во многих областях вместо одного мифологического образа существуют два: домовой , который опекает только дом, и дворовой (у белорусов — хлевник ), в ведении которого находятся двор и скот. Фактически это — персонажи-двойники, их образы не везде различаются как самостоятельные, и в дальнейшем мы будем рассказывать о едином домашнем духе.
В поздних народных поверьях возник уже целый ряд домашних духов, каждый из которых в одних случаях может отождествляться с домовым, в других — восприниматься как самостоятельный персонаж. Все они «отпочковались» от образа домового, «присвоив» себе одну из его характерных функций или признаков, например: гнетка, гнетко или гнетеница — существо, которое наваливается на спящего человека и душит его; лизун — тот, кто зализывает волосы у детей и шерсть ускотины; пастень , или стень — дух, являющийся в виде привидения или тени на стене; запечник, подпечник, голбешник — дух, живущий за печкой или под нею; подпольник — дух, живущий в подполье. Такая «раздробленность» образа домашнего духа-опекуна характерна, в основном, для северорусских поверий.
Наряду с домовым-мужчиной в народе верят в женские ипостаси этого духа — домовиху, домовилиху, домаху . Иногда их считают женой либо дочерью домового, иногда — самостоятельным духом, мифологической хозяйкой дома [144].
Наконец, третья особенность образа заключается в том, что в разных областях, наряду с мифологическим существом, роль опекуна дома приписывается каким-либо животным: змее, ласке, жабе, пауку, петуху, которые обретают в народном сознании мифологические черты. При этом в разных местностях такое животное считается то воплощением домового, то самим домовым. Можно предположить, что в этих верованиях отразились языческие представления о воплощении душ предков в некоторых животных, особенно в змею. И, значит, змея — наиболее древний образ домашнего духа-покровителя. О домашних змее и ласке мы поговорим особо.
Двойственное отношение к домовому — как к духу предка и как к представителю нечистой силы — проявляется во всех поверьях о нем и, прежде всего, в рассказах о том, кто он, в сущности, такой.
Хозяин или хозяюшка живет в углу, за занавесками, везде. Он все слышит, что мы говорим. Дом охраняет. Домовой из тех, кто жил тут, — это душа чья-то, может, отец, мать или братья. Если не уважить его — он и колотить будет, спать не будешь. Он хозяин надо всем. Ту же скотину — завела теленка, а не спросилась у хозяина — теленок будет такой истрепанный, измученный, как будто катали его. Если переезжают, просят домового с собой пойти. А пойдет или нет — это уже его дело.
Но некоторые былички утверждают, что домовыми становятся «неправильные» покойники, а есть и такие, что называют его умершим членом семьи, который за грехи назначен Богом в услужение живым домочадцам, или же умершим без покаяния мужчиной. И уж совсем редко, и только на Украине домового считают каким-то умершим в давние времена грешником, который был смочен загадочным «домовым напитком». Под влиянием легенд о происхождении нечистой силы нередко считалось, что в домовых, как и водяных, леших, полевых и прочих «хозяев» пространств, превратились падшие ангелы, которых Бог в наказание сбросил с неба на землю. Те из них, кто попал в жилища, стали домовыми. Впрочем, иногда полагали, что домовых сотворил Бог и дал затем каждому дому.
Домового обычно представляли в облике хозяина дома, живого либо умершего, или же последнего умершего члена семьи, или самого старшего человека в семье. На Русском Севере считали, что в доме, где есть мужчины, домовой — тоже мужчина, а если в семье одни женщины, то в доме живет не домовой, а домовиха.
Домовой не показывается, а если показывается, то как хозяин или хозяйка. Какая хозяйка, такой и домовой. Домовой и дворовой — одно и то же. На Пасху с домовым христосуюсь. Положу в блюдечко яичко и говорю: «Дворовой батюшка, дворовая матушка со своими малыми детушками, Христос воскресе!»
Облику домового присущи некоторые звериные черты, указывающие на его потустороннюю природу. Его представляли то древним стариком, то черным человеком, то приземистым мужиком с большой седой бородой, лохматым, обросшим желтой, рыжей, черной или белой шерстью, с косматыми ладонями и подошвами, с длинными когтями. Причем лохматость, косматость домового имели большое значение для благополучия хозяйства. Полагали, что у богатых людей домовой покрыт густой шерстью, а у бедных — совсем голый. Одет домовой в старый зипун, или синий кафтан, или белую либо красную рубашку и подпоясан кушаком. Чаще всего считали, что одежда у домового белая, но если он своим появлением предвещает несчастье, то показывается в черном. У домового длинные уши торчком, или, по некоторым поверьям, у него недостает одного уха. В обычное время домовой прячется от людей и показывается только перед каким-либо важным событием.
Как и другие мифологические существа, домовой — оборотень, он может принимать облик любого члена семьи, особенно отсутствующего, любого животного, причем предпочитает являться в виде змеи, ласки, кошки, петуха, большой крысы, на худой конец, зайца, волка, собаки, теленка. При этом верили, что шерсть домового в любом его обличье обязательно того же цвета, что и волосы у хозяина дома.
В каждом доме должен быть домовик. Баба соседка рассказывала: «Меня всю ночь давил домовой. Лежу я на спине, подходит ко мне котик. Я говорю: «Котик, котик!» и глажу его. А он говорит: «Я не котик, я домовик!» да как придавит меня!» Ну, эту бабу домовик не задавил.
Домовик может сидеть и на заборе, и на улице, и во дворе. Его настоящего облика никто не видит. Он показывается котом желтым, без единого пятнышка. Есть такой праздник, когда зажженную свечку из церкви домой несут (Страстной четверг). Одна женщина несла до самого дома: говорят, что будет счастливо жить человек, если донесет зажженную свечку от церкви до дома. С этой свечкой можно увидеть домовика. И захотела эта женщина его увидеть. Влезла на чердак и при этой свечке увидела его. Лежал он, как клубочек, говорит, и голову положил на лапы. Как обыкновенный кот, только желтый.
Любимые места домового — красный угол, на печи за трубой, в запечье и подпечье, у порога, на голбце, на чердаке, в углу клети, в подполе. Впрочем, как мифологический хозяин усадьбы он может выбрать любой уголок дома или двора. Его часто видят в хлеву, особенно на его северной стороне, в яслях, конюшне, сенном сарае. Домовой не прочь также жить в бане, а то и в мусорной куче. А в некоторых русских областях верили, что домовой живет в специально подвешенной для него во дворе сосновой или еловой ветке с густой разросшейся хвоей. Такую ветку называли «маткой». Считалось, что у него есть и своя дорожка во дворе, и упаси хозяев Боже туда что-нибудь поставить. Место, облюбованное домовым, ни в коем случае нельзя занимать — если лечь на это место, можно заболеть. Как и прочая нечистая сила, домовой обычно дает о себе знать по ночам. Днем же он сидит на своем любимом месте — на чердаке, за печью или там, где ему больше нравится.
Домовик есть в каждом дворе, дома бывает, никуда не ходит. Домовик — это хорошо. Ночью можно услышать, как он ходит: шам-шам… А самого его не увидишь. Он бывает, где хочет: хоть в хате, хоть на дворе. Он показывается как человек. Если полюбит коня, так гриву заплетет красиво, в косу. Это хорошо. А если невзлюбит — то закрутит, как попало, тогда не расплетешь. Мокрый конь — это домовик его гонял по хлеву, если невзлюбил.
Если же домовой вдруг покинет дом, наверняка случится несчастье: семья впадет в бедность, хозяйство разрушится, скот начнет падать или умрет кто-то из членов семьи. Без домового «дом держаться не станет», говорили в народе. Домовой охраняет благополучие в семье, выполняет все хозяйственные работы: вздувает и поддерживает огонь в печи, убирает дом, сушит зерно, ездит за водой, ухаживает за скотом. По ночам он осматривает хозяйство, сторожит дом от воров. Будучи мифологическим главой семьи, он следит за тем, чтобы домочадцы жили мирно, и сурово наказывает зачинщиков ссоры, лжецов, нерях. За домовым признавалось право поучать людей, осуждать или одобрять их поступки, проверять, как сделана работа. Вот что рассказывают в Полесье.
Пряла одна баба в пятницу. А в пятницу прясть нельзя! Вот домовик — шапка высокая, как человек — открывает дверь, входит в хату и говорит:
— Сегодня пятница. Что же ты прядешь! Прясть нельзя!
А баба была такая шутница и не пуглива. Она отвечает ему:
— Ах ты, чертов батько! Что ты подглядываешь!
Он только буркнул и пропал. А у бабы прялка упала.
На Русском Севере также известны подобные случаи.
Хлев вот был. Одна старуха рассказывала: «Я шла сей год ночью, не вовремя поила скотину. Люди уж спать стали ложиться, а я пойду скотину поить. Раз прихожу, а он на яслях сидит и говорит: «Неужели тебе, Марфа, некогда днем прийти?» Я, говорит, гляжу: как будто мой дедко. Такой лохматый сидит. Я и подумала: «Дедко у меня остался на лежанке лежать. А с чего он сюда пришел?» Двери раскрыла — сидит на яслях. Я после этого больше не ходила ночью скотину поить. Надо вовремя все делать».
Если кто-то из домашних затевал ссору, его урезонивали: «Вот расскажу домовому, он тебе правило даст, как с людьми жить».
Если же домового рассердить, он начинает вести себя подобно кикиморе: прячет вещи, пугает людей, шумит по ночам в подполе или на чердаке, сбрасывает кошку с печи, бьет посуду, швыряет горшки, камни, топчет ночующего на гумне, сбрасывает с человека одеяло, съедает все, что не спрятали на ночь, и творит другие пакости. Домовой может завить человеку колтун, зализать волосы спящему. Подобно кикиморе, домовой или его жена домовиха по ночам прядут пряжу на прялке, если хозяйка оставит ее без благословения, причем не столько прядут, сколько портят пряжу — «слизывает» ее с веретена. Чтобы этого не случилось, необходимо убирать на ночь прялку и попросить домовую хозяйку: «Хозяюшка домовая, не трогай моей прялочки. Пусть она тут лежит».
Домовой — хозяин всего скота и птицы, он распоряжается их здоровьем и плодовитостью. Верили, что если он любит скотину, она становится гладкой, сытой, здоровой, будет приносить много потомства. Он кормит и поит скот, подгребает корм в ясли, чистит скотину, расчесывает гриву лошади, привязывает красные ленточки, заплетает ее в косички, которые ни в коем случае нельзя расплетать, чтобы не навлечь гнев домового. На Русском Севере рассказывают об этом так.
У деда вот конь был белый. А домовой, уж коли скотину полюбит, так все ей сделает, а если не полюбит, так изведет. Так вот, конь-то был белый. Бывало, придет дед в конюшню, а у коня сено положено. «Батя, ты клал?» — «Нет, не я.» А в другой раз и коса у коня заплетена. Спрятался дед, смотрит: человек-то будто высокий такой подошел к коню да и сена ему наложил и косу заплел. Вот дед пошел домой и сказал, что домовой сено кладет.
Отношение домового к скоту зависит от того, нравится ли ему масть скотины. Если скотина чахнет, худеет, а утром оказывается мокрой, считается, что она пришлась домовому «не ко двору», «не по масти», «не в руку». Нелюбимую скотину он мучит, гоняет по двору, загоняет под ясли, у лошади в гриве сбивает колтуны, отбирает у нее корм, а в кормушку кладет навоз. Такую скотину спешили продавать, поскольку считалось, что домовой все равно ее изведет. Об этом существует много быличек.
У нас четыре коня было. Одного-то невзлюбил домовой, и все. Утром приходят мужики: у всех коней овес насыпан, гривы заплетены (он им косички мелкие-мелкие плетет). А этот вспаренный весь, храпит. Ну, решили мужики подкараулить его. Взяли, подвесили дырявое ведро под овес, а сами за скирдой спрятались. А домовой пришел, стал овес насыпать, а ведро дырявое. Он как кинет его в скирду, в мужиков. Ох, перепугались они и убежали.
Поскольку благополучие скота целиком зависело от отношения к нему домового, перед покупкой новой лошади или коровы старались вызнавать, какую масть тот предпочитает. Для этого в Страстной четверг поднимались на чердак, чтобы подсмотреть, какой масти сам домовой.
Домовик лежит, как котик. Перед Пасхою в Страстной четверг нужно прийти в церковь, зажечь свечку, выслушать двенадцать молитв и не тушить, а нести ее зажженной до дома, чтобы не потухла. И с той свечкой, не заходя в хату, лезут на чердак. И он там лежит в уголочке, около печной трубы. В уголке будет котик лежать. В уголке на чердаке его лежак. И в уголке будет лежать котик — серенький или рябенький, рыженький, черненький или беленький, — значит, скотину нужно покупать той же масти. «Ко двору» будет скотина той масти, что и котик. Если хорошо ест скотина и здоровая — значит, она «ко двору», любит ее домовик.
Или же оставались на ночь в хлеву, прикрывшись бороной, и смотрели, какой у домового цвет волос — такой масти и покупали скотину.
Один хозяин, чтобы узнать, нравится ли домовому новая лошадь, спрятался на ночь в хлеву за яслями и увидел, как домовой соскочил с сеновала, подошел к лошади и стал плевать ей в морду, а левой лапой у нее корм выгребал. Хозяин испугался, а домовой ворчит про себя, но так, что слышно: «Купил бы кобылу пегонькую, задок беленький!» Послушали его и купили. Опять хозяин спрятался в хлеву и увидел, как домовой в лохматой шапке и желтой свитке подошел к лошади, осмотрел ее и сказал: «Вот это лошадь! Эту стоит кормить, а то купил какую-то клячу». И домовой стал ее гладить, расчесал и заплел гриву и начал ей под самую морду подгребать овес.
Приведя во двор нового коня или корову, их отдавали под покровительство домовому, просили его беречь и холить скотину. Для этого новое животное ставили в хлеву под центральную балку и обращались к домовому со словами: «Хозяюшко-батюшко, пой и корми мою животину» или: «Дедушко-домовеюшко, вот тебе дар Божий, скотинка. Корми сладко, стели местушко гладко, сам не обижай и детям не давай».
Купили корову, когда приводят, надо обязательно у домового хозяина-батюшки, у матушки-хозяюшки просить разрешения ввести ее во двор. Вот я корову купила, привела. Когда корова подошла ко двору, я из-под заднего копыта взяла ком земли, бросила через весь двор и слова сказала: «В гостях гостила, домой пришла». Потом подошла к хлеву с северной стороны, начала кланяться на четыре стороны: «Хозяин-батюшко, хозяюшка-матушка, вот вам скотинушка. Мы будем ее рядить да кормить, а ты ее люби и храни». Три раза повторяешь. А если домовой не полюбит, она может заболеть и пропасть.
С просьбой беречь скотину к домовому обязательно обращались весной перед первым выгоном на пастбище и осенью — когда скот загоняли на зиму в хлев.
Кроме покровительства дому и ухода за скотиной, у домового есть и третья важная «обязанность» — он своим поведением или внезапным появлением предвещает будущее, предупреждает об опасности, отводит беду. Перед смертью хозяина дома он появляется в его шапке. Если же дела в семье идут хорошо, домовой пляшет в клети или в сенях, смеется, гладит мохнатой теплой рукой. Предвещая печальные события, особенно смерть кого-нибудь из домочадцев, домовой воет, стучит, хлопает дверями, мяукает, как кошка, оставляет на теле спящего человека синяки, гладит его холодной голой рукой. Жена домового кричит перед несчастьем. Если домовой кричит под окном, храпит по ночам, топчется по дому — к смерти, стучит в окно — к пожару, прыгнет днем с чердака — к беде, начинает усердно ухаживать за скотом — будет падеж. Вот как об этом рассказывают на Русском Севере.
Ну а я видела домового, не то что видела… Это было перед смертью тетушки. Тетушка умерла тут, так мне весть подавало. И он даже привалился к боку, хозяин, такой лохматый. Он прямо на кровать пришел ко мне. Я его не видела глазами, а рукой пощупала. Я слышала — шорох был на кровати, а потом он даже вот так за бок захватил меня и за спину ко мне лег. А я одна была в доме-то. А потом я стала молитвы творить, и он исчез. А потом тетушка умерла.
Хозяин домовой в каждом доме есть. Да не в каждом доме он покажется. А бывает, что и покажется — если весть подает. Бывают такие случаи, что весть подает. Вот, например, случится что-нибудь с детьми или внуками, родными — домовой обязательно вечером покажется. В окно поколотится или в двери поколотит. Дает весть, значит, он знает, что должно быть. И во многих домах это бывает. Мой муж умирал от рака. Вот что произошло за несколько часов до его смерти. Я на кровати лежу, а муж встал с дивана и в проем двери смотрит. Спрашивает меня:
— А ты, Клаша, спишь?
— Я спала.
— А ты никого не видела в избе-то? А вот ты, Клашенька, не видела. Пришел мужчина такой, как я, и в том костюме, что и у меня. Только кепку снял и стол обошел. «Ну, — говорит, — рак легких?» Я сказал: «Да». Он кругом стола обошел, на тебя не посмотрел. «Ну, — говорит, — тогда я пошел». И так же рукой машет, как и я (у мужа одна рука была ранена). И потом вышел и дверью хлопнул. Я ждал-ждал — а на улицу никто не вышел.
Муж умер на следующее утро. Это ему хозяин домовой показался.
В быличках часто рассказывается о том, как домовой предотвратил пожар в доме, вовремя разбудив хозяина, или спас теленка, вызвав на двор хозяйку.
Это я своими ушами слышала. Построил один наш мужичок зимовье. Скот там пасти. Скотину перегнал. А перед тем попросился у домового: «Хозяин-хозяин, пусти меня к себе и скотинку мою жалуй!» На ночь каши наварил полный горшок, сам не тронул, а на шесток домовому поставил. Загнал во дворы скотину, стал жить, пасти. И как-то раз дождь был. Он промок весь, к вечеру загнал во дворы, пошел, согрелся и уснул. Спит, вдруг кто-то его за плечо встряхнул: «Хозяин, хозяин! А быки-то твои изгородь разбили, ушли вверх по оврагу!» Выбежал: правда, дворы пусты. Он — на коня и вверх по оврагу. Уже в вершине их догнал, заворотил. Потом снова как-то спит, слышит: «Хозяин, у тебя зимовье горит!» Проснулся: вот беда, огнем все занялось! Он говорит: «Дедушка-домовой, помогал бы мне тушить-то». И сразу дело лучше пошло, затушил скоро, ничего как-то не погорело.
У домового узнавали о своей судьбе или судьбе своих близких, вызывая его заговорами.
У нас во время войны как-то ходили к домовому спрашивать, как жить дальше. Какая-то старушка пришла, сказала: «Я умею вызывать домового». Так я и сестра ходили да еще одна старушка тоже пришла. Вывернули наизнанку рубахи, вывернули все, пошли в двенадцать часов ночи во двор. А там была старушка, которая вызывала домового. И все пришли в хлев, она круг вокруг всех очертила. Какие-то слова говорила, но я не знаю. И стала она домового спрашивать. Вызвала его… тут этот хлев затрещал, солома зашумела, корова встала. А старушка говорит: «Сперва корову уложи, а потом с нами говори». Он уложил корову, скотина спать легла. Он таким шершавым голосом говорил. Сестра спросила, какую нам корову продавать — старую или молодую. Он сказал: «Старую оставить, молодую продать». Про моего мужа спросила, придет ли с войны. Он сказал: «Придет». А потом начал навозом бросать. Руки у него холодные, так захватил меня за фуфайку, да дернул так меня.
На Русском Севере во время войны у домового узнавали о судьбе мужа, находящегося на фронте. Для этого женщина должна была в полночь пойти в хлев и спросить домового, жив ли ее муж. Об этом до сих сохранилось много быличек.
Во дворе хозяин есть. У моей сестры муж во время войны попал в плен. Она пошла у хозяина дворового спрашивать. А было у нее двое ребят маленьких. Она во хлеве его растревожила, а не дождалась. Надо, если растревожила, так спрашивать. У нас в войну ходили люди у него спрашивать. Спросят по-хорошему, так он все расскажет. А она пошла, а сам дворовой во хлеве-то зашевелился, солома-то поднимается. А она бегом из хлева и на печь вскочила. А он все равно пришел. Пришел, да двери размахнул: «Что, — говорит, — потревожить потревожила, а ответа не дождалась? Моли Бога, что ангелы вокруг тебя!» А она между детьми легла на печку. Потом она пришла и крестному рассказывает, а он говорит: «Ты — дура! Только бы сказала: «Батюшко-хозяйнушко, тебя вызываю. Скажи, жив ли у меня муж или нет?» И все он бы сказал. А то убежала!» Хорошо, что ребята рядом лежали, а то бы он ее задушил.
Часто считалось, что перед каким-либо событием в семье домовой давит спящего человека. Если в этот момент его спросить: «К добру или к худу?», он ответит, если к добру, а если к худу — промолчит или пропыхтит «кху-кху». В других местах полагали, что если он давит голой рукой, то это к плохому, а если мохнатой — к хорошему [145].
А домовые раньше часто, говорят, заходили. Сейчас что-то уже не видим. А мне было два раза так. Первый раз я девчонкой была. Я ночью спать легла. Пришло что-то, сначала на ноги мне навалилось, потом на грудь, потом за горло меня взял. Я просыпаюсь — моя-то рука у моего горла. Потом опять сомкнуло глаза мне и потом опять меня крепко душить начало. Я проснулась под утро уже, приезжает рано брат ко мне, говорит: «Аня, едем домой, отец при смерти». Я пришла к родственнице, у которой тогда жила, и говорю:
— Я еду домой, меня что-то ночью душило сильно.
Она говорит:
— А ты что же не спросила — к худу или к добру?
Я говорю:
— Откуда же я знала!
А потом я запомнила. Второй раз домовой весть подавал, когда я была в положении третьим ребенком. И вот снится мне сон: сижу я на кухне, слышу — открывается дверь, идут тяжелые шаги. Идут — и садится он ко мне на колени. А я спихнула его с колен и говорю: «Да ты скажи — к худу или к добру?» Он мне ответил: «К ху-ду!» Расхохотался, навзничь упал и говорит: «К ху-ду!» Я встала утром и рассказываю мужу. А он мне: «У, наговорит он, ты только слушай». И пошли мы к золовке в гости. Вечером легли у свекрови спать, а мужики стали выпивку себе готовить. Они решили погнать самогона ночью. Как-то заткнули неправильно, аппарат взорвался, муж весь обварился. Я месяц ходила к нему в больницу. И вот видишь, как мне сказал домовой — к худу. И это весть такая. Кому скажет — к хорошему, кому — к плохому.
По-разному представляли себе семейную жизнь домового. Одни считали, что он одинок, другие же думали, что у него есть семья, причем ее состав в точности повторяет состав той семьи, где он живет. Если, например, в семье нет детей, то и у домового их нет, а если есть дети, то у домового тоже есть, причем столько же и того же пола. Жизнь семьи домового повторяет жизнь человеческой семьи. Когда в семье человека играют свадьбу, то достаточно встать на лестницу, ведущую в подпол, нагнуться и посмотреть между ног, и увидишь, как домовой тоже играет свадьбу. Сыновья домового, вырастая, поступают на службу в новые дома. Дочь домового — домовинка прядет под полом. А кое-где верили, что домовой может быть близок с женщинами, особенно с молодыми вдовами. Дети, рожденные от домового, умирают прежде, чем их успеют окрестить, и обитают в подполье и за печкой. Домовой, подобно другой нечистой силе, может и похищать детей, особенно проклятых матерью. Поэтому в доме, где есть некрещеный ребенок, нельзя ночью тушить огня, а то домовой украдет дитя.
Жизнь всей семьи зависит от расположения домового. Чтобы не рассердить его, нужно соблюдать особые правила. Он любит мир и лад в семье, поэтому нельзя ругаться, особенно в хлеву и на дворе. Нельзя стоять на мусорной куче, женщине нельзя выходить из дому с распущенными волосами и спать без белья, нельзя ложиться на любимое место домового или класть на него какие-либо вещи, нельзя ночью работать и кормить ребенка, ложиться спать без ужина. Человека, нарушающего правила, домовой может жестоко покарать, например, начнет губить скотину. В северорусской быличке об этом рассказывается так.
У меня муж на лошади работал, да у него товарищ на лошади работал. У нас ночевали. Так приходят в хлев — у лошади моего мужа грива в косы заплетена, а его товарищ приходит — у него лошадь под ясли запихана. Ну, они оба вернулись в избу, я их спрашиваю:
— Что вы говорили, когда лошадей поили?
Муж говорит:
— Пей, пей, пить надо, а не хочешь, так ложись с Богом.
Муж вообще не любил ругаться, он к лошади с хорошими словами подходил. А товарищ обругал свою лошадь матом. Так лошадь мужа стоит — грива расчесана, коса заплетена, ленточка красная в гриве. А у того лошадь под ясли запихана, хозяин домовой запихал ее.
Я говорю:
— Ты зачем во дворе матом ругался? Хозяин домовой этого не любит.
Домового старались уважить, каждый день на пороге хлева к нему обращались с приветствием: «Добрый день тебе, домовой хозяин. Охраняй меня от всякого врага, от всякого зла». Вечером, запирая хлев, хозяйка прощалась с домовым: «Гляди, хозяин домовой, охраняй и не допускай никого».
А уж если домовой рассердился, его старались всячески задобрить: краюшку хлеба клали вместе с солью в чистую белую тряпку, выходили во двор, становились на колени и оставляли узелок около ворот со словами: «Хозяин-батюшка честной домовой, хозяюшка домовая, матушка честная, вот я вам хлеб-соль принес!» В других местах угощение домовому кладут с таким приговором: «Милый хозяин и хозяйка, с малыми детушками, с дедушкой и бабушкой, с тетушкой и дядюшкой, примите мой дар во имя Отца и Сына и Святаго духа. Аминь». В Полесье рассерженного домового ублажали так.
Домовой очень гневливый. Если домовой разгневается, я беру квашню, в которой тесто месят, заношу в хату, ставлю в красный угол, на квашню кладу краюшку хлеба и говорю: «Домовой хозяин, не гневайся на меня». Если он заберет хлеб, значит, уже пересердился, а если хлеб будет лежать, значит — еще гневается.
Домовому приносили в дар цветные лоскутки, монеты, овечью шерсть, мишуру. Подарки клали в хлеву под ясли, оставляли в сенях или выносили на перекресток.
Угощение домовому оставляли на столбе, на котором держатся ворота. А в определенные дни ему совершали приношения, так называемые относы: под печку и в углы хлева клали хлеб, на печке оставляли крашеные яйца. В некоторых деревнях Русского Севера домовому в подпечек клали верхнюю корочку каши, а по праздникам специально для него варили горшок круто посоленной каши. По большим праздникам домового кормили особенно плотно: на Новый год на чердак относили борщ и кашу, в заговенье перед Великим и Рождественским постами туда же ставили блины, кусок мяса или чашку молока — «заговеться хозяину». В некоторых местностях перед ужином выходили во двор и на коленях приглашали домового на заговины, а после ужина оставляли еду на столе. Так же поступали на Пасху и Рождество. Считалось, что «именины» у домового — в день Ефрема Сирина (10 февраля ст. ст.). В этот день на загнетке печи ему оставляли кашу и просили беречь скот.
Читать бесплатно другие книги:
