Тайны Евразии Демин Валерий

(Перевод Владимира Смирнова)

Рис. 27. Подземный человечек чахкли из саамского фольклора. Художники Э. Булатов и О. Васильев

У других народов России и Российского Севера подземные жители известны под разными именами. Наиболее популярны рассказы ненцев о сиртя (другие варианты произнесения – сииртя, сихиртя, сирте ). Об этих таинственных подземных жителях иностранные мореплаватели, искавшие северный проход в Индию и Китай, сообщали в своих путевых заметках и вахтенных журналах, начиная с XVI века. Можно назвать англичанина Бэрроу (1556), голландца ван Линсхоттена (1594–1595), француза де Ламартиньера (1671). Сподвижник Ломоносова русский академик Иван Иванович Лепехин (1740–1802) сообщает в своих подробных дневниковых записях о подземных убежищах «наподобие пещер, с отверстиями, подобными дверям». Другой русский ученый, Александр Шренк, двигаясь вдоль побережья Ледовитого океана, в 1837 году обследовал одну из таких пещер и оставил ее описание в книге «Путешествие к северо-востоку Европейской России через тундру самоедов к северным Уральским горам» (1855):

«В прежние времена (когда страна эта еле-еле была известна) она была обитаема совершенно другим племенем, нежели которые заселяют ее теперь. Племя это, равно и многие другие, говорящие не русским языком, известно у русских под общим названием чуди, то есть чужого народа. Самоеды называют их “сирте” и с уверенностью говорят, что они жили в этой стране до них, но что потом они ушли будто под землю.

Так, один самоед малоземельской тундры рассказал мне, что в настоящее время сирты живут под землею, потому что они не могут видеть солнечного света. Хотя они и говорят своим собственным языком, однако ж они понимают и по-самоедски. «Однажды, – продолжал он, – один ненец (то есть самоед), копая яму на каком-то холме, вдруг увидел пещеру, в которой жили сирты. Один из них сказал ему: оставь нас в покое, мы сторонимся солнечного света, который озаряет вашу страну, и любим мрак, господствующий в нашем подземелье; впрочем, вот дорога, которая ведет к богатым соплеменникам нашим, если ты ищешь богатств, а мы сами бедны. Самоед побоялся следовать по указанному ему мрачному пути, а потому скорее закрыл вырытую им пещеру. Но известно, – продолжал рассказчик, – что сирты большею частью богачи: у них чрезвычайно много серебра и меди, железа, олова и свинца. Да и как им не иметь всего этого, когда они живут под землею, откуда, как говорят, все эти предметы добываются».

Аналогичные легенды бытуют и по сей день. Нередки и очевидцы. Вот как описывает увиденного сиртя молодой ненецкий охотник из низовий Енисея: «Это такой белый, как известь, человек. Как тень ходит. Вроде на солнце смотреть не может, только на темноту. Кто сиртя увидит, счастливым будет». Есть ли какое-нибудь рациональное зерно во всех этих рассказах? Безусловно есть: дыма без огня не бывает. К этому мы еще вернемся в самом конце книги…

У русских особенно любима во все времена была сказка о трех подземных царствах – Медном, Серебряном и Золотом. Популярность ее не поддается сравнению. Только опубликованных различных версий ее известно около пятидесяти. Хотя главный стержень во всех известных вариантах остается неизменным. Да и сюжет – в общем-то достаточно незамысловатый – тоже.

Суть такая: главный герой – естественно, младший брат, всеми презираемый (имя и сословная принадлежность у него в разных сказках может не совпадать, и уж совсем не обязательно – Иван-царевич), попадает под землю, где попеременно попадает в Медное, Серебряное и Золотое. Надо полагать, царства располагаются друг над другом, но из контекста сие не следует. В каждом царстве живет распрекрасная девица-хозяйка – одна краше другой. После ряда неизбежных в таких случаях приключений и преодоления смертельных опасностей герой возвращается на родную землю, женится на самой ослепительной красавице – хозяйке Золотого царства, да еще и братьям своим по жене дарит.

Какими-либо уж очень уникальными подробностями сказки не блещут. Однако кое-что все-таки имеется. Во-первых, попасть в Подземные царства не так уж и сложно: нужно отворотить большой камень (конечно, заветный), а там – «дыра в землю»; дальше – главное: не теряться и не бояться. Во-вторых, во всех трех царствах светло, как днем, – тоже немаловажно. В-третьих, счастье там и изобилие: ешь – не хочу. Одним словом, перед нами классическая мифологема «трех веков» (трех стадий первоначального развития человечества) – Медного, Серебряного и Золотого, облаченная в сказочную форму.

Любопытно, однако: почему этакая благодать оказалась под землей, а не наверху, не на поверхности земли-матушки. Впрочем, с точки зрения Матери Сырой Земли все части ее «тела» прекрасны: внутри, или, так сказать, во чреве даже теплей и уютней. Но неспроста ведь страна счастья под землей оказалась? Другая отличительная особенность русских сказок про Подземное царство – обратное возвращение главного героя домой. Если вниз он проник через довольно узкое отверстие, то назад, вверх возвращается, как правило, сидя верхом на могучей птице. Зоологическая принадлежность птицы тут решительно никакой роли не играет, а вот летательный аспект путешествия на поверхность земли – вряд ли здесь случаен: он вновь и вновь возвращает нас к гиперборейской летательной традиции, которую при желании можно отыскать практически у любого сибирского народа.

Для примера обратимся к историческому фольклору эвенков . В богатырских сказаниях об эвенкийском первопредке Кодакчоне (он уже упоминался во вступлении) подробно рассказывается о его летательных возможностях (как, впрочем, и о летательных способностях его врагов – авахи ). Кодакчон (наподобие русского Финиста Ясна Сокола) легко обращается в птицу и летает так быстро, что из крыльев во все стороны сыплются искры. Здесь мы несколько удалились в сторону от Подземного царства, хотя и приблизились к древнейшему общемировому (и тоже гиперборейскому) источнику данной мифологемы.

5. Этнический котел великих и малых народов

Сибирь в совокупности с уральским регионом представляет собой невообразимо красочный и пестрый ковер, сотканный из уникальных языков, культур, традиций, обычаев и верований различных народов. От Белого и Баренцева морей до побережья Тихого океана ныне проживают этносы, чье происхождение теряется во мраке тысячелетий. Некоторые тут жили всегда, другие появились недавно. Численность большинства из них сравнительно невелика, в отдельных случаях едва превышает тысячу человек (енисейские кеты ) и даже не достигая таковой (колымские юкагиры ). Тем не менее любой из малочисленных народов Сибири, Уральского Севера и Дальнего Востока – хранитель древнейших культурных ценностей, корни которых уходят к глубинным истокам человеческой истории.

В последнем легко убедиться, бросив даже поверхностный взгляд на карту России: многие названия в разных частях ее имеют сходное звучание. Выше это было проиллюстрировано на примере названия озера (и горы) Ильмень. Проще всего объяснить подобное совпадение чистой случайностью и таким образом самим навсегда расстаться с истиной. Ибо на самом деле общие названия мест, гор, озер, рек и т. п. в разных уголках земли свидетельствуют о том, что некогда здесь проживали люди, говорившие на общем праязыке и давшие сохраняющиеся до сих пор названия, которые мы видим на карте.

За примерами опять далеко ходить не надо. В Карелии и Восточной Сибири хорошо известна река с одним и тем же названием – Кемь. В заповедное Белоозеро на Вологодчине впадает река Кема. В некоторых финно-угорских языках кеми означает просто «реку», откуда и название Камы – притока Волги. Но точно с таким же «речным смыслом» данное слово употребляется у китайцев и монголов. Тувинцы и хакасы так же именуют Енисей – Кемь («река»). На Алтае Ак-кем («Белая вода») – приток Катуни, а в окрестности священной горы Белухи – целый комплекс с аналогичным названием: два озера, тающий ледник, перевал, что все вместе с эзотерической точки зрения рассматривается как сакральное Беловодье.

Архаичный «водный смысл» и у названия сибирского областного центра Кем ерово. Сам он, правда (как и область), стал называться так совсем недавно, переняв, однако, имя оказавшегося в его границах одноименного селения, название которого, как считают этимологи-топонимисты, образовано от тюркского слова кемер – «берег, обрыв». Сходные гидронимы встречаются в Средней Азии и Европе. При этом филологи утверждают, что корень «кемь» имеет индоевропейское происхождение (см., напр., доклад одного из патриархов сибирского языкознания А.П. Дульзона на VII Международном конгрессе антропологических и этнографических наук в августе 1964 года). В этом случае название уральской реки Камы не просто случайно совпадает с именем древнеиндийского бога любви Камы (по имени которого назван популярный во всем мире трактат «Кама-сутра»), но и наверняка имеет общий источник происхождения. Нельзя не вспомнить и о Камчатке: среди различных объяснений этого красивого названия, совершенно непонятного лингвистам-этимологам, есть и наиболее правдоподобное, выводящее данный топоним из слова кам – «ручей» (так на языке камчадалов именовалась главная речная артерия их страны).

Пройдя по следам древних индоевропейцев в Европу, мы и здесь обнаружим сходные топонимы: Кемпер (от старобретонского названия, означающего «Слияние рек») – во Франции; Кемери – древнее поселение (а ныне известный курорт) на месте целебного источника в Латвии.

Однако ответ на вопрос о причинах такого совпадения пока что приходится отыскивать не в научной литературе, а в Священном Писании. Как известно, в Библии о происхождении языка сказано очень кратко, но зато и совершенно правильно: «На всей земле был один язык и одно наречие» (Быт. 11, 1). Так оно и было на самом деле (подробнее – в моих предыдущих книгах). Когда именно это было – на этот вопрос и должны попытаться ответить ученые, однако их пока что занимают совершенно иные проблемы. Но в том, что все было так, а не иначе – сомневаться не приходится. И лучшее свидетельство тому – архаичные топонимы и гидронимы: некоторые из них не меняли своей вокализации со времен единого праязыка.

С XV века на Руси получило широкое хождение рукописное сочинение с причудливым названием – «О человецех незнаемых в Восточной стране». Это первое из известных пока на русском языке описание сибирских народов, с коими приходилось соприкасаться жителям Московского государства и сохранявшей еще остатки своей самостоятельности Новгородской феодальной республики. К настоящему времени выявлены, опубликованы, прокомментированы и основательно изучены две основные версии (редакции) древнерусского текста в 14 сохранившихся списках. Привожу один из них:

«На Въсточной стране за Югорьскою землею над морем живут люди самоедь, зовомы малгонзеи. А ядят мясо оление да рыбу, да межи собою друг друга ядят. А гость к ним приидет, и они дети свои закапают на гостей, да тем кормят. А которой у них умрет, и они снедают. А в землю не хоронят. А люди резвы, не великы възрастом, плосковиды, носы малы, а ездят на оленех. А платье носят соболье и оление. А торг у них соболи.

В той же стране за теми, над морем же, есть иная самоедь: по пуп мохнаты до долу, а от пупа вверх как и прочий человеци. А ядь их рыба да мясо. А торг их соболи да песци, да оленьи кожи.

В той же стране за теми людми, над тем же морем, иная самоедь таковы. Вверху рты, рот на темяни, а видение в пошлину человечье. А коли едят, и они крошат мясо или рыбу, да кладут под киверь или под шапку. И как почнет ясти, и он плечима движет вверх и вниз. А немы, не говорят.

В той же стране за теми иная самоедь такова. Как и прочий человеци, но зиме умирают на два месяца. Умирают тако: как которого где застанет в те месяци, той тут и сядет. А у него из носа вода изойдет, как от потока, да вмерзнет к земли. И кто человек иные земли неведением поток той отразит у него, и он умрет. Той ужь не оживет, а иные оживают, как солнце ся на лето вернет. Так на всякый год оживают и умирают. В той же стране, вверх Оби рекы великиа есть такова земля, Баид зовома. Леса на ней нет, а люди на ней как и прочий человеци, но живут в земле. А ядят мясо соболие. А иного у них некоторого зверя нет, опричь соболи. А носят платие все соболие, и рукавици и ногавици, а иного никоторого платья, ни товара у них нет. А соболи же у них таковы: черны велми и великы, шерсть живого соболя по земли ся волочит.

В той же стране есть такова самоедь: в пошлину аки человеци, без голов, рты у них межи плечми, а очи в грудех. А ядь их головы олений сырые. И коли яст, и он голову олению въскинет на плечи, и на другый день кости вымечет туда же. А не говорят. А стрелба их такова: трубка железна в руце, а вь другой стрелка железна. Да вложит стрелку ту в трубку, да бьет молотком в стрелку ту. А товару у них нет некоторого. Вверх тоя же рекы Оби, в той же стране есть иная самоедь. Ходят по подземелью иною рекою, день на ночь, а ходят с огни и выходят на озеро. Оно, деи, свет как и у нас над тем озером. И стоит, деи, град велик над ним, а посада нет. И коли пойдут к граду тому, ино, деи, шум велик слышети в граде том, как и в прочих градех. И как приидут в него, ино людей в нем нет, ни шуму никоторого, ни иного чего животна. Толико в всяких дворех ясти и пити много всего, и товару всякого, како и кому надобе. И что кому надобе, и он положит цену противу того, да возмет, и прочь отходят. А кто что без цены возмет, и как прочь отъидет, и товар изгинет у него, и обрящется паки в своем месте. И как прочь отходят к себе, и шум паки слышети, как и в прочих градех.

В В[ъ] сточной же стране есть иная самоедь, зовома каменская. Облежит около Югорьскиа земли, а живут по горам по высоким. А ездят на оленех. А платие носят оление и соболие. А ядят мясо оление, да и собачину, и бобровину сыру ядят. А кровь пьют всякую, и человечю. Да есть у них таковы люди лекари. У которого человека внутри не здраво, и они брюхо режют, да нутро выимают и очищают, и паки заживляют.

Да та же самоедь, скажут, видали з горы подле море мертвых своих: идут, плачи а за ними идет велик человек, поганяа их палицею железною».

Это, так сказать, легенды. Действительность, понятно, оказалась несколько иной, но не менее поэтичной. Прежде всего это относится к удивительному историческому феномену – зарождению и выпестыванию дружбы и взаимопонимания между пришлыми русскими людьми и коренным населением осваиваемых сибирских территорий. Умение подлаживаться под местные обычаи, уважение к обычаям любых, даже самых малых, народов – одна из типичных черт характера русского человека. На протяжении многих веков русские не просто научились сосуществовать с многочисленными иноплеменными соседями, но и заимствовать у них все заслуживающее внимания (а если надо – учиться) и одновременно щедро делиться со всеми своим духовным богатством. О генетической же чистоте (или, как раньше говаривали, о чистоте крови) особенно говорить не приходится, ибо за тысячелетия своего развития русский народ впитал столько чужой крови (и, в свою очередь отдал своей), что теперь уже невозможно ответить: кому же он теперь не брат и не сват.

И здесь нельзя не согласиться с Алексеем Степановичем Хомяковым (1804–1860), который еще полтора века назад писал: «Русский смотрит на все народы, замежеванные в бесконечные границы Северного царства, как на братьев своих, и даже сибиряки на своих вечерних беседах часто употребляют язык кочевых соседей своих якутов и бурят. Лихой казак Кавказа берет жену из аула чеченского, крестьянин женится на татарке или мордовке, и Россия называет своею славою и радостью правнука негра Ганнибала, тогда как свободолюбивые проповедники равенства в Америке отказали бы ему в праве гражданства и даже браке на белоликой дочери прачки немецкой или английского мясника». К этому можно добавить: уже в XVIII веке статистика бесстрастно свидетельствовала, что не менее 10 % браков на территории Сибири являются смешанными, при этом в основном одинокие русские мужики брали себе в жены разноплеменных сибирских невест.

Безусловно, у каждого северного и сибирского народа (как, впрочем, и любого другого) свой неповторимый характер, свои веками формировавшиеся особенности и привычки. И для русских людей, которым, по мере их продвижения на восток, приходилось сталкиваться с различными незнакомыми племенами, они вовсе не были «на одно лицо». Любопытные соображения оставил на сей счет адмирал Г.Л. Сарычев, характеризуя одну из самых самобытных народностей Сибири – эвенков (тунгусов): «Тунгусы сильно привязаны к кочевой жизни и дивятся якутам и русским, живущим оседло. Своей беззаботностью и веселостью, подвижностью и веселостью, подвижностью и остроумием тунгус отличается от прочих сибирских племен: мрачного самоеда, неуклюжего остяка, сварливого якута; и потому тунгуса можно назвать французом тайги. <…> Когда тунгус едет верхом на олене, он держится гордо и осанисто, словно рожден он кавалеристом».

Мне же лично представляется: не только тунгусам следует гордиться, что их сравнивают с одной из блистательных европейских наций – французами, но и последним должно льстить, что их приравнивают к одной из самых древних, отважных, находчивых и, главное, – кристально честных сибирских народностей (рис. 28). Это доказывает и вся история дружбы между русскими и эвенками. Польза с самого начала была обоюдной. Лучше всего, пожалуй, о том свидетельствует открытие нерченского месторождения серебра, на месте которого «во глубине сибирских руд» вскоре возникли знаменитые каторжные рудники и плавильные заводы. А положили начало серебряной славе России два тунгусских охотника, братья Аранжа и Мани. Они и доложили в 1692 году сибирскому воеводе, что в местах их звериной ловли имеются богатые серебряные руды, к коим уже проявлял понятный интерес монгольский князь, сумевший вывезти на семи верблюдах образцы руды из российских владений. Но сердца тунгусов-охотников были расположены не к «мунгалам», а к русским старшим братьям…

Рис. 28. Тунгусы летом (рисунок XVII в.)

Древние песнопения никогда не смолкали на бескрайних просторах Сибири, хотя круг тех, кто помнит эпические сказания, уходящие в глубь тысячелетий, постоянно сужается. Слава Богу, труженики-фольклористы успели записать рассеивающиеся, как дым таежного костра, древние строфы. А это в общей сложности – десятки и сотни тысяч стихотворных строк. Материала собрано столько, что хватит на 60 томов академического издания «Памятники фольклора народов Сибири и Дальнего Востока». К началу 2000 года вышло уже 17 томов. Знакомишься с ними и диву даешься неизбывному богатству фольклорных образов и неповторимой красоте народного слова: любой даже самый малочисленный народ может здесь поспорить со столпами мировой литературы. Недаром «Общая газета» опубликовала в октябре 1999 года столь необычный и редкий для современной прессы материал журналистки Ирины Самаховой об эвенкийском фольклоре под полушутливым и близким к истине названием «Скорее всего, Гомер был эвенком» (рис. 29):

Из не скрепленного с Верхним небом даже ниточкой,

Не привязанного к земле даже конским волосом

Шекового чума

Вышла самая лучшая из девушек,

Только-только подросшая,

Будто выточенная,

Очень ладная,

С белым лицом,

Со светлой кровью.

Ее ни с чем не сравнить.

Белизна ее была удивительной:

Тело ее сквозь одежду просвечивалось,

Кости сквозь тело просвечивались,

Мозг сквозь кости просвечивался.

С нежной светлой кровью,

С прозрачным телом, —

Такой была эта прекрасная девушка.

Сравните с Гомеровым описанием Елены Троянской или Пенелопы: разница – только «чум». В фольклоре любого народа можно отыскать подобные поэтические жемчужины. Что касается эпических песнопений, то они, как правило, отличаются величественной монументальностью, а нередко – и словесной необъятностью. Показательна и во многом поучительна судьба эпоса народа коми (зырян), чья культура (включая архаичные сказания) уходит в гиперборейскую старину, географически и генетически соприкасаясь с истоками древнейшего мировоззрения. Однако цельного коми-эпоса долгое время не существовало. Впрочем, сие характерно практически для всех народов мира, в том числе и русского, у которого нет целостного былинного эпоса. Систематизация и литературная обработка – результат позднейших кропотливых усилий скромных подвижников или же, напротив, выдающихся личностей – от Гомера и Фирдоуси до Лённрота и Лонгфелло.

Рис. 29. Эвенкийские женщины. Фото Владимира Новикова

Свести воедино разрозненные и нередко скрываемые от посторонних ушей древние сказания своего народа задался целью крупнейший деятель коми-зырянской культуры Каллистрат Фалалеевич Жаков (1866–1926). Это была всесторонне одаренная личность – прозаик, поэт, этнограф, ученый, автор множества статей и книг по различным отраслям знания, создатель оригинального философского учения лимитизма («философии предела»). Помимо прочего, он дал «путевку в жизнь» своему земляку (зырянину по национальности) и социологу № 1 в общемировом масштабе Питириму Сорокину. После революции Жаков оказался в Прибалтике, где и написал на русском языке поэму «Биармия», основанную на коми-зырянской мифологии и названную так по древнему наименованию Пермской земли (топоним Пермь – это и есть фонетически трансформированная Биармия). Поэма оказалась настолько цельной и красивой, что ее тотчас же перевел на латышский язык классик латышской литературы Ян Райнис. У себя на родине поэма долго оставалась неизвестной: Жаков считался белоэмигрантом и националистом, поэтому его труды были изъяты из обращения, а имя вычеркнуто из энциклопедий и справочников. Лишь в начале 1990-х годов замечательное произведение, переведенное с русского оригинала, впервые увидело свет на языке коми. Воистину, любой эпос не знает ни географических границ, ни языковых барьеров. Он принадлежит всему человечеству, ибо впитывает в себя народную мудрость, отражает наиболее важные вехи древней истории и демонстрирует неисчерпаемое поэтическое вдохновение. Коми-зырянская «Биармия» не исключение:

Где ты, где ты, пурпур песен,

Изумруд сказаний древних?

Где станок великой жизни,

Где челнок великой ткани,

Нитей жизни приумолкшей

В временах давно минувших?

Любой северный или сибирский сказитель-профессионал мог много часов подряд исполнять перед внимающими каждое слово слушателями древние сказания о богах, героях-богатырях и выдающихся предках, поддерживая вдохновение либо алкоголем, либо галлюциногенными снадобьями, приготовленными из толченых высушенных мухоморов. С.К. Патканов, собравший бесценную информацию о жизни, быте и фольклоре хантов (остяков), так описывает песенное действо исполнителя эпических сказаний:

«Изредка, при отсутствии водки, певец для большего воодушевления съедает перед началом пения несколько мухоморов – 7—14–21, то есть число, кратное семи: от них он просто приходит в исступление и походит на бесноватого. Тогда всю ночь напролет диким голосом распевает он былины, даже и давно, казалось, забытые, а утром в изнеможении падает на лавку. Мало тронутые его беспомощным состоянием слушатели бывают довольны, что услышали песни своих отцов, пропетые с таким чувством».

Интересно также и сообщение Патканова (а его статья была опубликована в мартовском и апрельском номерах за 1891 год популярного русского этнографического журнала «Живая старина») о том, что эпические песни хантыйских сказителей любили слушать и русские, естественно, те, кто понимал язык хантов. Богатые рыбопромышленники специально приезжали на народные празднества, с наслаждением слушали сибирских рапсодов, и случалось, что за пропетые остяком две-три былины ему даже прощался денежный или натуральный долг.

Зазорного в искусственной подпитке творческого вдохновения ничего нет: растертый в порошок и разбавленный водой высушенный мухомор – древнейший способ достижения экстаза не одних только шаманов и поэтов. Многие ученые склоняются к мысли, что знаменитый сакральный напиток древних ариев, который по-древнеиндийски именовался сома, а по-древнеирански – хома, есть не что иное, как настой или отвар из мухоморов. Это подтверждается, кстати, и общностью наименования мухомора: его обско-угорское название панх (пангх) практически полностью совпадает с ведийским бангха и авестийским банг. Подобное сходство никак не может быть случайным и доподлинно свидетельствует по крайней мере о двух вещах: первое – индоиранские и обско-угорские языки и народы имеют общие корни; второе – индоарии (как и индоевропейцы в целом) некогда обитали на Севере. Здесь же и создавались многие гимны Ригведы и Авесты, и не исключено, что главным стимулятором вдохновения их создателей, и уж тем более многочисленных исполнителей, был все тот же мухомор.

Пути древних языческих верований неисповедимы. Некоторые архаичные традиции северных народов позволяют приоткрыть тайны древнейшего мировоззрения народов, казалось бы, совершенно далеких от приполярных и заполярных реалий или же от гиперборейской старины. А между тем остатки подобных следов у всех нас, как говорится, перед глазами. Например, такой заурядный увеселительный объект, как снежная баба. Не успеет на дворе выпасть достаточно липкий снег, и вот уж все – и стар и млад – начинают самозабвенно катать огромные снежные шары и, не задумываясь, громоздить их один на другой. Получается хорошо знакомая каждому «баба», вызывающая, как правило, исключительно положительные эмоции. А почему, собственно? С чего бы это взрослым и детям радоваться? И что это вообще за феномен такой – «баба» из снега?

Ответ можно найти в записках знаменитого финского лингвиста и этнографа Матиаса Александра Кастрена (1813–1852), который по поручению Петербургской академии наук (напомню: Финляндия тогда входила в состав Российской империи) путешествовал в 1841–1844 годах по Русскому Северу. Это была третья (из четырех) поездка по глухим районам России, главным образом с целью изучения финно-угорских и самодийских языков. Но Кастрен являлся не только лингвистом с мировым именем (таковым он остается и до сих пор), но и прогрессивно мыслящим ученым-энциклопедистом. Его дневники, опубликованные посмертно, по сей день служат бесценным источником для изучения истории и этнографии северных народов.

Так вот, оказавшись на полуострове Канин Нос и путешествуя зимой по канинской тундре, Кастрен обратил внимание, что самоеды-язычники делают идолов не только из дерева, камня и других общепринятых и давно известных материалов, но также из снега. Вот откуда, оказывается, родом наши русские снежные «бабы» – не в смысле географии, а в смысле истории. Они – отголоски тех невообразимо далеких языческих времен, когда наши прапредки поклонялись природным явлениям и объектам. Память о той архаичной эпохе сохраняется чуть ли не на генетическом уровне в виде архетипов коллективного бессознательного. Исходя из элементарного факта, что сооружается в подавляющем большинстве случаев снежное изваяние женского (а не мужского) рода, нетрудно предположить: традиции подобных культовых действ уходят в глубины матриархата.

Рис. 30. Глиняная скульптурка «Баба» народной мастерицы А. Ф. Трифоновой (1903 г. р.). Зарисовки О. А. Прозоровской

Точно так же бессознательная память о матриархальном прошлом сохранилась в детских «куклах» и других игрушках, рисунках или статуэтках на женскую тему. Игрушки – не такой уж и простой феномен, как это может показаться на первый взгляд: многие из них сохранили черты древнейших верований и культа. Среди русских глиняных игрушек немало таких (рис. 30), которые, как клише, повторяют образ Великой богини, уходящий своими корнями в древнекаменный век и эпоху матриархата. Не менее интересные игрушки можно встретить на Севере и в Сибири. Например, у тех же ненцев широко распространены детские игрушки (а также предметы культа), у которых вместо головы используется птичий клюв (рис. 31). Но точно с такими же головами-клювами у ненцев известны и домашние идолы, предметы древнейшего культа. Быть может, изображения подобных птицебогов восходят к той самой гиперборейской эпохе, когда в мире повсюду царствовала настоящая перьевая цивилизация.

Рис. 31. Ненецкая игрушка с птичьим клювом вместо головы

Самоеды (ненцы) всегда были в центре внимания и притчей во языцех всех, кто хотя бы однажды побывал на Сибирском Севере. Одно имя чего стоит – «самоеды». С чего бы это? Они что же – самих себя едят? Да что-то вроде этого – только не в смысле классического каннибализма (который, впрочем, не такое уж и редкое явление в истории человечества), а в смысле избавления от престарелых родителей, что также имело широкое распространение по всему свету. В Океании стариков оставляли на необитаемых островах, в Лапландии – в заснеженной тундре, на юге Африки закапывали в ямы. Даже на Украине вплоть до XIX века в глухих деревнях сохранялась описанная этнографами традиция, когда престарелых родителей, которых не могли прокормить, сажали на санки и спускали в овраг (дикий обряд так и назывался – «посадить на луб»). Поедание стариков также практиковалось испокон веков. Варварский обычай во всех подробностях описан еще «отцом истории» Геродотом на примере исседонов  – древнего народа, относительно которого современные историки не могут сказать ничего определенного, кроме того, что он обитал на Севере.

Рис. 32. Самоедин, удрученный летами, передает себя в жертву

Рис. 33. Угощение сотника Какнулина самоедским родоначальником

Кроме золочения черепов и равноправия женщин с мужчинами, – все остальное как будто списано с самоедов, но, естественно, не современных ненцев, давно отказавшихся от архаичных обычаев, а тех их предков, чьи похоронные ритуалы (если только в данном случае применимо подобное словосочетание) описывались еще в XIX веке. В 1868 году в Петербурге вышла книга Ю.И. Кушелевского «Северный полюс и земля Ямал» (путевые записки). Здесь скорбный ритуал не только подробно описывается, но и иллюстрируется (рис. 32). Приводится также рассказ казака, он как почетный и желанный гость был приглашен участвовать в обряде (рис. 33). Повторяю, с точки зрения этнографии избавление от стариков – хорошо известный и повсеместно распространенный обычай. Но в масштабах Российского государства и утвердившихся здесь религиозных и этических норм от подобного «самоедства» бросало в дрожь. Даже Петр Яковлевич Чаадаев (1794–1856) в «Апологии сумасшедшего» не удержался от антисамоедской филиппики:

«Есть разные способы любить свое отечество; например, самоед, любящий свои родные снега, которые сделали его близоруким, закоптелую юрту, где он, скорчившись, проводит половину жизни, и прогорклый олений жир, заражающий вокруг него воздух зловонием, любит свою страну, конечно, иначе, нежели английский гражданин, гордый учреждениями и высокой цивилизацией своего славного острова; и, без сомнения, было бы прискорбно для нас, если бы нам все еще приходилось любить места, где мы родились, на манер самоедов».

Зря он, конечно, так – особенно насчет «родных мест». Ненцам действительно стоит позавидовать в их любви и привязанности к своей северной родине. Кастрен (в отличие от Чаадаева) с восхищением отнесся к этому похвальному чувству. По предварительному и взаимному согласию он вывез одного самоеда в Европу, дабы тот помог при составлении грамматики и словаря самодийских языков, но за время совместной работы с удивлением констатировал, что добровольный помощник чуть не умер (в прямом смысле) от глубочайшей тоски по тундре и родному чуму. Чтобы предотвратить смертельный исход неудачного эксперимента, Кастрен поспешил отпустить друга-самоеда домой.

А умение ненцев ориентироваться в бескрайних и заснеженных просторах без единого кустика или бугорка… Разных путешественников – и иностранцев и русских – поражала способность самоедов отыскивать в любую погоду нужную точку, находящуюся за много десятков километров. «Точка» – это почти буквально, ибо ненец-проводник привозил нарты сквозь пургу или туман прямо к нужному чуму. Писатель-этнограф и исследователь Севера Константин Дмитриевич Носилов (1858–1923) в начале ХХ века три года безвыездно прожил на Новой Земле, где его главными соседями были ненцы-оленеводы. Русского писателя заинтересовал феномен ясновидения, присущий, как он убедился, некоторым из его соседей по зимовке. Так, охотник Фома Вылка «видел» оленей, находящихся вне поля физической видимости, то есть не по законам оптики, а необъяснимым внутренним зрением. Носилов со стенографической точностью воспроизвел свои вопросы и ответы ненца:

«Вдруг он оборачивается ко мне и говорит, что видит оленей. Я осматриваюсь по сторонам.

–  Где? – спрашиваю.

–  А вот здесь, – и он делает движение рукой перед глазами, показывая мне, что ему видится. Я начинаю расспрашивать его. Он объясняет, что перед его глазами, словно порой, мелькают три оленя и так ясно, что он даже различает, что один их них самец, а остальные – самки. Когда я стал его расспрашивать, что это все значит, он просто и уверенно сказал, что мы скоро увидим этих оленей и будем на них охотиться… Я посмотрел еще по сторонам, думая, не морочит ли меня мой приятель, и, видя, что ничего не видно, снова погружаюсь в задумчивость…»

В дальнейшем все так и произошло, как предсказал ненец: были настигнуты и убиты именно три оленя – самец и две самки. Каков механизм ясновидения – ни писатель, ни тем более охотник не представляют. С точки зрения современной науки такое зрительное видение на многие – нередко десятки – километров объясняется не с помощью законов линейной оптики или электромагнитной теории, а на основе неосознанных контактов с био– и ноосферой. Фома Вылка поведал и о других – еще более невероятных – видениях. Он рассказал о встречах с «подземной чудью», вышедшей на время из-под земли на поверхность, и о прекрасной обнаженной женщине, что постоянно являлась к нему в чум и требовала любви.

А еще Носилов записал на Новой Земле от стариков ненцев несколько рассказов о встречах с загадочным Белым Стариком. Высокий, молчаливый, с длинной бородой и белый, как снег, он всегда неожиданно представал перед людьми в минуты смертельной опасности и спасал терпящих бедствие, а заблудившимся в полярной вьюге и мгле знаками показывал дорогу к дому. Исчезал так же неожиданно, как и появлялся. Постоянные встречи с ним и счастливые избавления от гибели зафиксированы и на Новой Земле, и на полуострове Ямал на берегу Карского моря, и в низовьях Оби, и на Полярном Урале. Аналогичная белая фигура появлялась и во время экспедиции А.В. Барченко в Русскую Лапландию осенью 1922 года, что отмечено в дневниковых записях Кондиайна. Ненцы, принявшие христианство, считали высокого старика Святителем Николаем. Однако молчаливый спаситель может быть кем угодно, тем более что легенды о нем уходят в глубь языческих и даже гиперборейских времен.

В настоящее время вопросами полярного ясновидения занимаются целые научные коллективы. В 1994 году группа ученых из НИИ клинической и экспериментальной хирургии Сибирского отделения Российской академии медицинских наук организовала Международный институт космической антропоэкологии. Среди тем его научных исследований – проблема трансперсональных связей в полярных и заполярных широтах. Ученые-сибиряки опираются на выводы выдающегося российского астронома и теоретика-космолога с мировым именем Николая Александровича Козырева (1908–1986). Пулковский астроном считал Время самостоятельной материальной субстанцией, лежащей в основе мироздания и обусловливающей все остальные физические закономерности. У времени имеются уникальные свойства, не учитываемые канонической физикой, – такие, например, как направленность его течения и плотность. А коль скоро эти свойства реальны – они должны проявляться в воздействиях времени на ход событий в материальных системах. Время не только пассивно отмечает моменты событий, но и активно участвует в их развитии. Значит, возможно и воздействие одного процесса на ход другого через время. Эти возможности дополняют хорошо знакомую картину воздействия одного тела на другое через пространство с помощью силовых полей. Но время не движется в пространстве, а проявляется сразу во всей Вселенной. Поэтому время свободно от ограничения скорости сигнала, и через время можно будет осуществить мгновенную связь с самыми далекими объектами Космоса.

Физические свойства времени могут оказаться ключом к пониманию многих загадок природы. В частности, Козырев считал, что многие физические и психические явления, необъяснимые с точки зрения традиционной науки, усиливаются в полярных широтах – особенно к северу от 73-й параллели. Действительно, можно представить некоторый сегмент биосферы к северу от 73° как зону особого энергоинформационного пространства, где включаются и начинают работать телепатические способности, присущие в общем-то каждому человеку, но до поры до времени дремлющие в его подсознании. Этим и объясняется тот поразительный факт, что ненцы, эвенки, чукчи и другие коренные жители Заполярья, не сговариваясь, съезжаются в нужное время и к нужному месту на сход.

Север как таковой вообще представляет собой уникальный геокосмический и энергоинформационный феномен. С точки зрения обыденного сознания под Севером понимается обширная акватория и территория от Северного полюса до полярного круга, обозначенная на любой карте или глобусе: Ледовитый океан, острова и архипелаги в нем, бескрайние высокоширотные просторы Евразии и Америки. Но ведь земная ось может сместиться, изменить угол наклона. Где тогда будет находиться Север? Территориально, то есть по отношению к земной поверхности, где угодно. Чтобы проиллюстрировать это, достаточно вообразить учебный глобус, проткнутый насквозь длинной спицей. Спица – ось, ее концы – два полюса, которые могут находиться в любом месте, в зависимости от того, как проткнуть глобус. Но с космической точки зрения, то есть по отношению к Солнцу, все там же – где в зените будет стоять Полярная звезда, медленно вращаться коловоротом ковши Большой и Малой Медведиц, а дневное светило – ежегодно создавать неповторимый полярный день и леденящую душу полярную ночь.

Таким образом, Север – это положение в данный момент некоторого участка поверхности Земли по отношению к плоскости орбитального движения планеты вокруг Солнца . К земной оси традиционно привязаны полюса. Точка, где воображаемая ось «выходит» на поверхность и представляет собой географический полюс – северный или южный (магнитные полюса – независимы от первых и могут гулять по земным просторам по своим собственным законам). Симметрично противолежащие полюса неизбежно вписываются во взаимодействующие поля, связанные с другими планетами Солнечной системы, самим Солнцем и другими звездами, нашей Галактикой и другими галактиками, разбросанными в бесконечной Вселенной. Все это, вне всякого сомнения, обеспечивает направленный ток космической энергии, который – в соответствии с физическими и космическими законами – в наибольшей степени являет свою мощь именно в полярных областях, направленно пронизывая человека, максимально космизируя его, превращая во вселенское существо и многократно усиливая скрытые в нем творческие и иные потенции. Даже однажды полученный полярный заряд может навсегда обусловить человеческое бытие и существование. Лучшее подтверждение тому – жизнь и судьба великого русского северянина Михайлы Ломоносова.

В случае необходимости ненцы (как, впрочем, и другие народы Севера) прекрасно ориентировались и по звездам; в их языке есть множество названий для небесных светил, о которых среднестатистический европейский обыватель не имеет ни малейшего понятия. Свои представления о мироздании ненцы ухитрялись даже изображать на шкурах оленей в виде клейма-тамги (рис. 34). Согласно ненецкой космогонии, Вселенная состоит из нескольких миров, расположенных по вертикали – один над другим. Всего над Землей – 7 небес. К ним прикреплены Солнце, Луна и звезды. Вся эта хитроумная небесная модель медленно вращается над плоской Землей. Высоко в космических сферах живут небесные люди, похожие на земных антиподов – с оленеводческими и охотничьими пристрастиями. Звезды – озера верхнего мира. Когда там тает снег, он падает на землю в виде дождя.

Рис. 34. Изображение представления ненцев о мироустройстве в виде тамги на оленьей шкуре

Так, быть может, «звездное знание» аборигенов Севера не в последнюю очередь связано с гиперборейскими астрономическими традициями? Ведь это про гипербореев сообщал античный историк Диодор Сицилийский (ок. 90–21 года до н. э.), опиравшийся на утраченный труд историка Гекатея, жившего в VI веке до н. э.:

«Напротив галльского берега к северу есть остров в океане не меньше Сицилии, который населен гиперборейцами, названными так, потому что живут за спиной Северного ветра. На этом острове хороший климат, плодородная земля и много плодов, созревающих дважды в год. Говорят, что здесь родилась Латона, и поэтому местные жители почитают Аполлона больше, нежели других богов. Они в некотором роде его священнослужители, потому что целыми днями восхваляют его в песнях и оказывают ему всякие почести.

На острове есть великолепная роща (владения) Аполлона и прекрасный храм круглой формы, в котором скопилось много богатых священных даров. Здесь есть город, посвященный тому же богу, большинство жителей которого арфисты, они постоянно играют на своих арфах в храме и поют гимны богу, прославляющие его деяния. Гиперборейцы говорят на странном языке и привязаны к грекам, особенно афинянам и делосцам, с которыми дружат с незапамятных времен. Считается, что некоторые греки когда-то посещали гиперборейцев, которым оставили священные дары великой ценности, а еще, и тоже давно, Абарис приплыл из Гипербореи в Грецию и восстановил родственные связи с делосцами.

Говорят, что на этом острове луна спускается очень низко к земле, и различные возвышенности и впадины хорошо на ней видны; что Аполлон посещает остров раз в девятнадцать лет, так как за это время звезды делают полный круг, и потому греки отмечают цикл из девятнадцати лет названием “Великий год”. Когда бог на острове, он каждую ночь играет на арфе и танцует, и это продолжается от весеннего равноденствия до появления Плеяд, которые радуются его успехам. Высшая власть в городе и на всем острове отдана в руки людей, которых называют Бореады, ибо они потомки Борея, и власть переходит от одних к другим по прямой линии».

В данной связи весьма актуальными представляются выводы известного астронома XVIII века Жана Сильвена Байи (Bailly) (1736–1793). Друг Вольтера и Лафайета, он одновременно являлся крупным политическим деятелем – первым председателем Национального собрания Франции и первым мэром Парижа, казненным на гильотине по приговору якобинского суда. Байи еще до революции много занимался проблемой Гипербореи, считая ее праматерью человеческой цивилизации. Французский просветитель помещал материк (или архипелаг) Гиперборею, отождествляемую с Атлантидой, где-то в районе Шпицбергена, считая, естественно, что климатическая ситуация в те далекие времена была совершенно другой.

В результате природного катаклизма климат резко изменился в сторону похолодания, и жители Блаженной земли вынуждены были оставить арктическую родину и перебраться на евразийский континент. Миграция осуществлялась через устье Оби, где, собственно, и находились знаменитые столпы Геракла. Дальнейший путь лежал через Сибирь. В конечном итоге потомки гиперборейцев-атлантов (это не оговорка – таковыми их считали многие античные авторы и, в частности, Аполлодор) расселились по всему свету: часть из них осела в Монголии и Китае, часть просочилась на полуостров Индостан, часть выбрала Иранское нагорье, часть проследовала на Ближний Восток и в Египет.

В наше время эти идеи были конкретизированы известным индийским писателем и этнографом, сибироведом и тибетоведом Рахулем Санкритяяном. В чрезвычайно популярной в Индии (но, к сожалению, плохо известной в России и до сих пор не переведенной на русский язык) книге «От Волги до Ганга» он, развивая идеи классического труда Балгангадхара Тилака «Арктическая родина в Ведах», прослеживает миграцию индоариев от устья Оби в южном и юго-западном направлениях. Откат из Западной Сибири в результате глобального катаклизма и резкого похолодания начался, по мнению Санкритяяна, в 1700 году до н. э.

Несколько иное видение проблемы сформулировал наш соотечественник, президент региональной общественной организации «Гиперборея – сибирская прародина» Николай Сергеевич Новгородов. Он считает одним из полярных очагов древней арктической цивилизации и праматери мировой культуры полуостров Таймыр и прилегающие к нему территории, откуда веерообразно шла миграция прапредков современных этносов. По данной проблеме в Томске вот уже несколько лет работает постоянно действующий семинар.

И Байи и Вольтер считали мифологию реальной историей, но только отображенной в виде символов и художественных образов (в частности, «Теогония» Гесиода, по их мнению, основывалась на трансформированных исторических фактах). В связи с проведенными изысканиями Байи пришел также к выводу, что астрономические знания возникли на Севере и распространились по Земле через Сибирь. Обозначалась даже стартовая граница (откуда все пошло) – 50° северной широты. Подтверждением тому могут послужить и открытия, сделанные в ходе научно-поисковой экспедиции «Гиперборея», которая обнаружила в центре Кольского полуострова в горном массиве Ловозерские тундры на высоте около полукилометра над уровнем моря остатки мегалитического комплекса с разметками, пропилами и визирами, позволяющие идентифицировать каменные сооружения как астрономические (или навигационные) объекты.

Палеоастрономические объекты обнаружены на Русском Севере и в Сибири повсюду. Наиболее древние предметы такого типа найдены в 85 километрах к западу от Иркутска у села Мальта при археологических раскопках стоянки на реке Белой. Символические знаки и насечки (рис. 35) позволили известному сибирскому ученому Виталию Епифановичу Ларичеву интерпретировать их как архаические календарно-астрономические вычисления. Настоящий астрономический комплекс в виде святилища-обсерватории был обнаружен археологической экспедицией под руководством Тамилы Николаевны Потемкиной в ходе многолетних раскопок в пойме реки Тобол, на севере нынешней Курганской области. Сооружения святилища представляют собой два соприкасающихся земляных круга диаметром 14 и 16 метров, очерченных рвами шириной до 1,5 метра, в плане напоминающих цифру 8. Во рвах, вокруг кругов и в их центре находилось более 100 ям, где, судя по всему, крепились деревянные столбы. Астрономические расчеты показали, что столбы и жертвенные кучи костей привязаны к конкретным солнечным и лунным ориентирам.

Рис. 35. Палеоастрологический объект, обнаруженный при раскопках у с. Мальта (стоянка на р. Белая)

На Южном Урале, близ Аркаима, обнаружено несколько насыпных комплексов – так называемых «курганов с усами»: от обычных древних курганов полукольцами отходят 200-метровые дугообразные насыпи; они не смыкаются полностью. Образуют 50—60-метровый «зазор», который, по расчетам палеоастрономов, мог служить для астрономических наблюдений и измерений. Подобные насыпные сооружения встречаются во множестве и в казахстанских степях. Только в округе Джесказгана выявлено и обследовано 16 «курганов с усами». Пробные археологические раскопки показали полное отсутствие каких-либо человеческих останков. Зато каждый курганный комплекс поддается совмещению с некоторыми заметными особенностями рельефа местности (включая мелкосопочный ландшафт), что позволяет наблюдать и фиксировать движение небесных объектов – Солнца, Луны, звезд. Похожие курганы, но только выложенные из булыжников, известны и в Европе: например, в Англии давно изучена 500-метровая каменная выкладка, опоясанная глубоким рвом (рис. 36). Правда, дамбовые ответвления от центрального круга не сходятся, а расходятся, что позволило английским ученым поименовать их «рогами». Но суть дела от этого не меняется: для британского феномена также нетрудно отыскать «зацепки» на рельефе местности, позволяющие вести астрономические и календарные наблюдения.

Рис. 36. Священные рога в виде полумесяцев – гигантское каменное сооружение доисторической эпохи на территории Англии. Большой каменный круг диаметром около пятисот метров окружает два каменных кольца меньших размеров, отделенных от первого глубоким рвом. Оба рога образованы двумя аллеями каменных столбов

6. Родина шаманов

Куда бы ни ступала нога евразийских первопроходцев, всюду они сталкивались с колоритной и таинственной фигурой шамана (рис. 37). Особой неожиданности, впрочем, для русского человека он не представлял, ибо тот уже встречал их на Мурмане, на Пермской земле и в Югре. Шаманы успели побывать и в Москве – даже в самом Кремле. Еще царь Иван Васильевич Грозный повелел однажды, не жалея лошадей, доставить к нему лучших чародеев и провидцев из глубин Русской Лапландии. Сказывали, будто колдовская сила их столь велика, что способна исцелить любую болезнь и отсрочить смерть. Государь всея Руси ошибся. Зато не ошиблись саамские шаманы. Они заявили без утайки: царь помрет к вечеру. Так оно и случилось. Ибо шаманы – во все времена и у всех народов – на ветер слов не бросали.

Рис. 37. Шаман из книги Н. К. Витсена, издание 1692 года

Только прозывались они по-разному. Само слово «шаман» рождено в Сибири, а уж отсюда пошло гулять по всему свету, со временем превратившись в международный термин. Возмутителями лексического спокойствия стали эвенки. Они имеют тунгусо-маньчжурские корни (почему и именовались в прошлом тунгусами). Однако, как бы ни странно это показалось, в самом эвенкийском языке шаманами первоначально называли не своих собственных чародеев, а буддийских монахов. Да и само слово, как оказалось, проникло в тунгусо-маньчжурскую среду из сопредельной индоевропейской культуры: слово «шаман» в знакомой вокализации встречается в мертвых теперь индоевропейских языках: пракритском (разговорный коррелят санскрита), палийском (литературный язык первоначального буддизма) и тохарском.

У других северных, сибирских и дальневосточных народов шаман звался по-своему: у лопарей-саамов – нойд, у якутов – оюн (для мужчин) и удаган (для женщин), у ненцев – тадебя, у юкагиров – алма, у хантов – ёлта-ку и т. п. У русских до присоединения Сибири шаман прозывался кам (отсюда и камлание  – обрядовое действо шамана). Слово сие переняли сначала у половцев (тоже шаманистов), а затем и у татаро-монголов. Созвучность архаичной общеязыковой корневой основы «кем» – «кам» (о чем говорилось выше) с одним из древнейших прозваний шамана – кам нуждается в дополнительном осмыслении. Вообще же шаманы были распространены повсюду – не только в Евразии, но и в Африке, Австралии, обеих Америках, на островах Индонезии, Новой Гвинеи, Океании и т. д.

Сибирских шаманов русским довелось встретить, как только они перевалили Уральские горы. В Кунгурской летописи, повествующей о деяниях дружины Ермака, рассказывается:

«И в Чандырском городке великое болванское моление, что ихъ абыз шейтаншикъ могуще демоном чинити дива призыванием жертвъ ихъ: проклятаго связавше крепко и уткнутъ саблею или ножемъ в брюхо скрозь и держатъ связана, дондеже по вопросу всемъ скажетъ. И тогда выдернутъ из него ножъ или саблю, шейтаншикъ же став, наточит пригоршни крови своей, выпьет и вымажется, будет весь целъ, что и язвъ не знает».

Как видим, в ранней Сибирской летописи шаман пока еще назван «шейтаншиком» (от искаженного арабского и принятого во всем мусульманском мире понятия «шайтан» – «черт»). Что касается классических трюков «шайтанщика», то они частично строились на гипнозе, частично же – на прямом обмане: в частности, наполненные кровью рыбьи пузыри заранее прятались в рот (если руки шамана связывали), или же попадали туда, к примеру, с комками снега (если шаман действовал свободно и утверждал, что его мучит жажда).

О происхождении шаманов у разных евразийских народов складывались собственные легенды – целые мифологические циклы. Вот, например, как это представлялось бурятам. Вначале существовали только боги (тенгри) на Западе и злые духи на Востоке. Боги сотворили человека, и тот счастливо жил до того момента, пока злые духи не распространили на земле болезнь и смерть. Боги решили дать людям шамана для борьбы с болезнями и смертью и послали орла. Но люди не поняли его языка; впрочем, они не доверяли обычной птице. Орел вернулся к богам и попросил, чтобы они дали ему дар речи или, еще лучше, послали бы людям бурятского шамана. Боги отправили его с приказом наделить шаманским даром первого же человека, встреченного на земле. Вернувшись на землю, орел увидел спящую под деревом женщину и переспал с ней. Через определенное время женщина родила сына, ставшего «первым шаманом». Согласно другому варианту, женщина в результате сношений с орлом увидела духов и сама стала шаманкой. Потому-то в других легендах появление орла и интерпретируется как признак шаманского призвания. Рассказывают, что когда-то одна бурятская девушка, увидев орла, хватающего овец, поняла знак и вынуждена была стать шаманкой. Ее посвящение длилось семь лет, а после смерти, став заяном («дух», «идол»), она по-прежнему охраняла детей от злых духов.

У якутов орел также считается творцом первого шамана. Он же считается Наивысшим Существом – Айы («Творец») или Айы Тойон («Творец Света»). Дети Айы Тойона представляются как духи-птицы, сидящие на ветвях Древа Мира; на верхушке находится двуглавый орел – Тойон Кетер («Господин Птиц»). Символическое изображение такого двуглавого орла, вырезанное из дерева, является непременным атрибутом якутского шамана (рис. 38). Любопытно, что этот двуглавый образ уходит в невообразимые глубины истории: в культуре сибирских народов устойчивый символ двуглавого орла появился на многие тысячи лет раньше, чем он стал гербом Российской империи. Здесь тоже есть свои неразгаданные тайны: хотя и считается общепринятым, что двуглавый орел попал в русскую геральдику из Византии (а в Малой Азии он был известен еще во времена Хеттского царства), – в традиционной русской культуре он также существовал с незапамятных времен: вышивальщицы украшали его изображением полотенца и другие предметы домашнего обихода.

Рис. 38. Двуглавый шаманский орел

Якуты, как, впрочем, и многие другие сибирские народы, устанавливают связь между Орлом и священными деревьями, особенно березой. Когда Айы Тойон сотворил шамана, он посадил также в своих небесных чертогах березу с восемью ветвями, на которых находились гнезда с детьми Творца. Кроме того, он посадил на земле три дерева, и в память о них у каждого шамана также есть свое дерево: считается, что от него зависит жизнь самого шамана. У якутов почитание Орла неотделимо от почитания предков. С ним связывается наступление нового года и появление весеннего солнца. По этому поводу испокон веков якуты поют изумительную по красоте и образности песню:

Орел-Горбонос, черное надплечье;

звучащее, крепкое, как камень, нёбо;

трещащий, белый, как соль, клюв, <…>

самый смелый из всех имеющих маховые перья,

поднявшись из земли Кус-Хоро

под гладким, чистым небом,

широко размахивая крыльями,

когда его спина заслоняла солнце,

а плечо затмило небо, <…>

когда он в сторону белого света медленно взглянувши,

шесть раз клекча, прокричал, – <…>

ясное солнце, величиной с основание шестисаженного стога,

плавно стало подниматься.

<…> Густой туман отделился,

обычный холод отодвинулся,

свирепый холод смягчился,

жестокий холод отступил. <…>

Сгребенный в кучу снег поднят-унесен,

наст-снег сгиб,

иглистый лед распался,

воды лесных потопов слились вместе,

воды, омывающие корни, потянули друг друга,

воды тайги стянулись вместе,

воды реки сбежались,

воды моря шумно соединились,

воды океана смешались-смутились,

все замерзшее растаяло <…>

Старый год отступил —

Новый год наступил ведь, друзья!

В весенне-новогодней песне вспоминается таинственная солнечная страна Хоро (Кус-Хоро), в коей угадываются черты полярной Гипербореи. Считалось, что шаманы связаны с ней таинственными эзотерическими узами и даже говорили на языке хоро. Солярная мифологема « хор» имеет общемировую значимость и восходит к самым глубинам предыстории, древнейшей эпохе социокультурной и этнолингвистической общности. Подтверждений тому превеликое множество. Достаточно вспомнить двух древних Солнцебогов – мансийского Корс-Торума и древнерусского Хорса.

Имя древнерусского солнечного божества Хорса только на первый взгляд представляется непривычным и даже чужеродным для русского языка. Но это не так. Лежащий в основе имени бога корень прочно прижился в современном языке: «хорошо», «хоромы» (производное слово – «храм»), «хоробрый» («храбрый»), «хоровод», «хоругвь», «хорониться», «хорохориться» и др. Тот же корень входит также в название южнославянского народа хорваты, которые переселились на Балканы уже в новую эру. Аналогичным образом словенцы, находившиеся в составе Австро-Венгрии, именовались хорутанами.

В честь Солнцебога Хорса наименован древнерусский крымский город – Хорсунь (Корсунь). Греки называли его Херсонес, отталкиваясь, по-видимому, от исконно русского наименования, хотя корень «херс» общеиндоевропейского происхождения (к нему восходит имя бога Гермеса – Hermes). Более того, он уходит в глубь доиндоевропейского прошлого и обнаруживается хотя бы в семитских языках. Так, библейская гора в Египте, близ которой Моисей пас овец и где ему впервые в пылающем терновом кусте явился Бог, – именуется Хорив (Исх. 3. 1 и посл.) – по названию нагорья в Синае, а, по мнению некоторых богословов-комментаторов, вообще синонима горы Синай (см. Толковую Библию, т. 1). Общеизвестно, однако, из Несторовой летописи, что имя одного из трех братьев – легендарных основателей Киева – тоже было Хорив. Удивительное это совпадение свидетельствует прежде всего о том, что в основе созвучия древнерусских и древнееврейских слов лежит один и тот же доиндоевропейский и досемитический корень «хор», восходящий к общему праязыку, где он охватывал совокупность понятий, относящихся к Солнцу, свету и благу («хорошо!»). Потому-то данная корневая основа так часто встречается в теонимах различных религий и культур. Достаточно вспомнить древнеегипетского сокологолового бога Хора (Гора) или этрусскую богиню Хорту (и этрусский город того же названия).

К этому же этимологическому гнезду относятся слова с корнем «хар» (с учетом чередования гласных «о» и «а»). Вспомним Харит – благодетельных древнегреческих богинь милости и добра, дочерей Солнцебога Гелиоса (вот он искомый солнечный смысл). Того же корня устаревшее русское слово «харный», «гарный» (см.: украинское «гарний»), означающее «хороший», «красивый». Строго говоря, по своему происхождению слова «хороший» и «харный» однокоренные. Отсюда же слова «ухарь» и «харя» с диаметрально противоположными смыслами (последнее первоначально не имело ругательного смысла и означало «маску», «личину»). К этому же этимологическому гнезду, возможно, относятся слова «харчи», «характер», а также название города Харьков, причем вполне допустимо, что вторая его часть в украинском произнесении Харь- kiв образована, как и название Киева, от имени древнерусского князя – Кия.

Классический обрядовый танец – хоровод (у болгар он называется «хоро», у румын – «хора») имитирует солнечный круг и в старину несомненно был связан с поклонением Солнцу. Но точно такой же архаичный танец у евреев именуется на иврите «хора» (пишется через « hэ»). Между прочим, традиционный круговой обход вокруг буддийской ступы также именуется «хора». Что касается происхождения имени Хорс и соответствующей лексической основы, то их нетрудно установить путем сопоставления с соответствующими санскритскими словами. Аналогичный корень фигурирует в новоперсидских словах, означающих «сияющее солнце» и «петух». Персидское обозначение обожествленного сияющего Солнца – Xuret . По сообщению Плиния, скифы персов именовали хорсарами ( Chorsaros ). Отсюда же и ираноязычные названия Хоросан, Хорог, Хорезм.

Данный топонимический ряд может быть продолжен и в других пространственно-временных измерениях: достаточно вспомнить название столицы древнего тангутского государства – Хара-Хото, разрушенной дотла Чингисханом, или маньчжуро-китайский город Харбин. Одна из коренных народностей Тибета также именуется – хоро . Так что одними индоевропейскими корнями здесь отделаться трудно. Налицо общемировые параллели. Вот еще некоторые из них. У многих северных народов – от Кольского полуострова до Камчатки – олень-самец зовется хор . В свою очередь, в северной мифологии олень нередко символизирует солнце, от которого, по некоторым северным мифологическим представлениям, произошли обычные олени и даже люди. Так, название исконных жителей северной Камчатки коряков (а затем и Корякского автономного округа) произошло от циркумполярного понятия хор – «олень».

Верховное небесное божество монголо-маньчжуро-тибетско-бурятско-алтайско-тувинского пантеона – известно под именем Хормуста-тенгри . Само имя Хормуста  – исключительно монгольская вокализация. В других языках оно звучит по-разному: Хурмас, Хюрмас (Тюрмас, Хирмус, Хирмас, Хёрмос) (бурят.), Курбусту (тувинск.), Курбустан (алтайск.), Хормусда (маньчжурск.), Хурмазта (согдийск.). Однако корневая основа этих архаичных имен (с учетом чередования гласных и согласных) та же, что и у древнерусского Солнцебога Хорса или древнеегипетского Хора, а также всех известных урало-сибирских лексических коррелятов. Все это лишний раз доказывает общность происхождения языков, культур и верований евразийских и прочих народов.

Шаман – всегда личность необычная и незаурядная. Как говорится, каждый желающий им стать не может. Нужен особый дар, он либо дается от рождения, а потом закрепляется и развивается путем изнурительных тренировок, либо же неожиданно открывается после некоторого потрясения, чаще всего в результате смертельной болезни, когда человек чувствует себя как бы заново родившимся. У кое-кого при этом одновременно зарождается и сверхъестественный дар шаманства. В обиходе и этнографической литературе давно сложилось понятие «шаманская болезнь». Через нее прошли многие шаманы. Но случается и по-другому. Типичным в данном плане является свидетельство одного якутского шамана: он почувствовал в себе колдовскую силу после удара молнии. Вообще-то в большинстве случаев при прямом попадании молнии человека убивает насмерть. Но якутский шаман, о котором идет речь, не только выжил, но и приобрел сверхъестественные способности: например, придя в себя, стал, по его собственному выражению, видеть на расстоянии в тридцать верст.

Аналогичным образом описывают свой дар ясновидения и эскимосские шаманы. Они рассказывают о таинственном свете, который внезапно ощущают в теле, внутри головы, в самой сердцевине мозга, представляющим собой какой-то светоносный огонь, дающий способность видеть во тьме, как в прямом смысле, так и в переносном. Ибо, обретя сверхъестественный дар, шаман может даже с закрытыми глазами видеть в потемках, предсказывать события будущего и тайны других людей. Когда эскимосский шаман описывает происходящее далеко от места камлания, он как бы поднимается ввысь и видит далеко перед собой, даже сквозь горы, становящиеся как бы прозрачными. В действительности же ничего необъяснимого в феномене ясновидения нет – конечно, если не пытаться осмыслить его с позиций законов линейной оптики или электродинамики. Просто шаман приобрел способность непосредственно соединяться с ноосферой и через нее получать необходимую информацию.

Известны и другие случаи превращения обычного человека в шамана. Одно из свидетельств со слов старого нганасанского шамана Дюхаде Костеркина записал на Таймыре еще в 30-е годы ХХ века известный исследователь-этнограф А.А. Попов (ему принадлежит изданная в 1932 году наиболее полная и прокомментированная библиография русской литературы о шаманстве сибирских и североазиатских народов):

«Я стал шаманом еще до своего появления на свет, – рассказывал Дюхаде. – Моя мать, будучи беременной, стала во сне женою (духа) Оспы. Она проснулась и рассказала своим, что ее будущий ребенок должен стать шаманом от (духа) Оспы… Когда я немного подрос, говорят, прохворал три года. Во время этой болезни водили меня по различным темным местам, где бросали то в воду, то в огонь. К концу третьего года я, говорят, для окружающих умер, три дня лежал неподвижно. И только тогда очнулся, когда на третий день собрались уже хоронить меня». «Когда я в течение трех дней казался для окружающих умершим, происходило мое посвящение».

Дюхаде запомнил, что он двигался куда-то вниз и, дойдя по воде до середины моря, услыхал голос “верхней болезни”: “Ты получишь (шаманский) дар от хозяина воды. Твое шаманское имя будет гагара”. Дюхаде вышел из воды, пошел по берегу и увидел лежащую на боку обнаженную женщину. Это был дух – хозяйка воды. “Я стал сосать ее груди. Она посмотрела на меня и сказала: «Вот как, оказывается, появилось мое дитя, заставлю его сосать. Ради большой нужды, сильно уставши, пришел, наверно, мой ребенок”. Говоря эти слова, хозяйка воды вытащила со дна три рыбы. Одну из них она бросила в Енисей, другую в русские реки и третью в тундренные реки и озера. Вот отчего, я думаю, в тундре бывает так много рыбы».

Муж хозяйки воды, «главный подземный хозяин», сказал Дюхаде, что надо обойти дороги всех болезней. Он дал ему провожатых – горностая и мышь. Вместе с ними Дюхаде продолжал свой путь дальше до «преисподней». Спутники привели его на высокое место, где стояли семь чумов. Внутри чума обитатели поедают друг друга», – предупредили шамана мышь и горностай. «Однако я вошел в средний чум, – рассказывал Дюхаде, – и тут же сошел с ума, сознавая в то же время все происходившее вокруг. Это были люди преисподней, люди большой болезни (оспы). Вырезали они мое сердце и бросили вариться в котел. Внутри этого чума оказался хозяин моего сумасшествия, в одном из других чумов оказался хозяин запутывания… в другом хозяин глупости… и хозяева различных плохих, незначительных шаманов. Все эти чумы я обошел и узнал пути различных людских болезней.

Вот прибыли мы на то место шаманской страны, где закаливают мое горло и мой голос. Привели меня к девяти озерам. Посередине одного из этих девяти озер есть, оказывается, остров. Посередине этого острова растет одно дерево, видом похожее на молодую лиственницу, но такое высокое, что доходит до самого неба. Это – дерево хозяина земли…

Когда я поднял голову вверх, увидел на вершине дерева много разных людей от всякого племени: и тавгийцев, и русских, и долган, и юраков, и тунгусов. Голоса сказали мне: “Предназначено иметь тебе бубен (обечайку бубна) из ветвей этого дерева”. Как я заметил, оказывается, лечу вместе с птицами озер. Как только я стал отдаляться от земли, хозяин дерева закричал мне: “Оторвалась и падает моя ветка… возьми и сделай из нее бубен, и будет он служить тебе в продолжение всей твоей жизни”. Действительно, я увидал падающую ветку и поймал ее на лету…

После этого я пришел к широкому морю без конца и края. Берега у этого моря имели редко растущие деревья и короткие травы. И там я увидел семь плоских скал. Когда подошел к одной из них, она раскрылась. Внутри оказались зубы, подобные медвежьим зубам, и полость в виде коробки. “Вот я земли давильный камень – заговорила скала. – Я своей тяжестью сдавливаю дерновину земли, чтобы ее не поднял ветер”. Раскрылась вторая скала, говоря: “Пусть все люди, как крещеные, так и некрещеные, берут от меня камень и выплавляют из него железо”. Так одна за другой раскрывались и все остальные скалы, и каждая из них говорила, чем она полезна для людей. На семь дней привязали меня около этих скал. Наверное, это приучали меня». Затем горностай и мышь привели Дюхаде к высокой сопке. Он заметил вход в нее и вошел. Внутри было светло. Там сидели две женщины, подобно оленям покрытые шерстью. На головах у них росли ветвистые оленьи рога, причем у одной из железа. Это были хозяйки оленей. Одна из женщин родила при нем двух оленят. Она объяснила Дюхаде, что это его жертвенные животные. Она выпустила их на волю, и Дюхаде узнал, что один будет диким, а другой – домашним оленем. Женщины-божества разъяснили ему, что обилие оленей зависит от них. Они позволили Дюхаде выдернуть у них по волоску и сказали: «Один волосок ты положи в правый карман, другой в левый. Этим ты снарядишь себе шаманскую одежду».

Шаман пошел дальше и увидел высокие камни. В каждом камне имелось отверстие. В одно из них Дюхаде вошел.

«Сидел там голый человек и раздувал огонь мехами, – продолжал свой рассказ Дюхаде, – имеющими три сопла. От их работы стоял такой сильный шум, что уши мои чуть не отвалились. Ноги свои голый человек широко раздвинул по обеим сторонам огня. Над огнем висел громадный котел величиною с полземли. Увидев меня, голый человек сказал: “Кто это вошел?” и, достав из-за спины щипцы величиною с чум и схватив меня ими, притянул к себе. “Умер”, – промелькнуло в мыслях, так сильно я испугался. Человек взял и отрезал мою голову, тело разрубил на мелкие части и положил в котел. Там мое тело варилось три года. “Пожалуй, над его черепом следует покузнечить, наверное, он станет знаменитым шаманом, – сказал он. – Это наковальня не злого, а доброго шамана”. Затем он несколько раз сильно ударил по голове. Но молот имел сквозное отверстие, и голова выскочила через него. Кузнец поднял ее и, держа в правой руке, левую сунул в один из трех котлов, стоявших около очага, и произнес: “Оказывается, вода здесь не холодная. Если закалить его голову в этом котле, будет шаманом, не приносящим пользы”. Ему не понравилась и температура воды во втором котле. Лишь проверив воду третьего котла, он остался доволен: “Вот здесь вода самая холодная, со льдом…” Он бросил голову в этот котел, невыносимый холод пронизал ее. Кузнец сказал: “Это котел здорового тела”.

После этого кузнец снял с огня большой котел, в котором варилось мое тело, и перелил содержимое его в другую посуду. При этом оказалось, что все мускулы были отделены от костей. Вот я сейчас, не камлая, находясь в обыкновенном состоянии, не могу сказать, сколько всего отдельных частей в моем теле. У нас, у шаманов, оказывается, бывает несколько лишних костей и мускулов. У меня таких лишних частей оказалось три: два мускула и одна кость. Кузнец сказал мне: “Так как ты имеешь три лишних части тела, поэтому ты будешь иметь три шаманских костюма”.

Когда все мои кости оказались отделенными от мяса, кузнец сказал мне: “Весь твой костный мозг стал рекою», и я действительно увидел внутри помещения реку, по ней плыли мои кости. «Смотри, как твои кости уплывают”, – сказал кузнец и стал их щипцами доставать из воды. Когда все кости были вытащены на берег, кузнец сложил их вместе, и они покрылись мясом, и мое тело получило прежний вид. Оставалась отдельно только голова. Она представляла собой голый череп… Кузнец покрыл мой череп мясом и приставил к туловищу. Я принял свой прежний человеческий образ».

Перед тем как отпустить Дюхаде, кузнец вынул у него глаза и вставил другие. Своим железным пальцем он просверлил шаману уши, приговаривая: «Ты будешь понимать и слышать разговоры растений». Просверлил и затылок, сказав: «Ты будешь понимать и слышать разговоры растений, находящихся сзади тебя».

После этого Дюхаде очутился на вершине какой-то горы и вскоре очнулся в своем собственном чуме. Около него сидели встревоженные отец и мать. Но на этом болезнь не закончилась, потому что шаману не было возвращено его сердце. Он оставался как бы полусумасшедшим – без видимых причин распевал заклинания, уезжал из стойбища без всякой цели, один. Часто падал в обморок, а во сне по ночам его мучили духи.

«На седьмом году от начала моей болезни, – закончил рассказ Дюхаде, – я поехал на оленях, сам не зная куда и зачем. И вот наяву, не во сне, встретился со мной человек и вложил мне через рот когда-то вырезанное сердце. Вот поэтому, должно быть, из-за того, что мое сердце варилось, закаливалось в течение нескольких лет, я могу распевать долго шаманские заклинания, не испытывая никакой усталости». Вскоре духи разрешили Дюхаде обзавестись костюмом и бубном. Подготовительный период, отмеченный «шаманской болезнью», был завершен».

Похожую историю рассказал и нанайский шаман с берегов Амура:

«…Однажды я спал на моем ложе страданий, когда ко мне приблизился дух. Это была очень красивая женщина, совсем маленькая, ростом не выше пол-аршина (аршин = 71 сантиметру). Ее лицо и наряд напомнили мне в точности одну из наших гольдских женщин. Волосы спадали на ее плечи маленькими черными косичками. Некоторые шаманы рассказывают, что им в видениях являлась женщина, у которой лицо было наполовину черное, а наполовину красное. Она сказала мне: “Я айями твоих предков-шаманов. Я обучила их шаманскому искусству; теперь я обучу тебя. Старшие шаманы умерли один за другим, и уже не осталось никого, кто лечил бы больных. Ты станешь шаманом. – Затем она добавила: – Люблю тебя. Ты будешь моим мужем, так как у меня сейчас нет мужа, а я буду твоей женой. Я дам тебе духов, которые будут помогать тебе в искусстве исцеления; я обучу тебя этому искусству и сама буду с тобой. Люди будут приносить нам еду”. Испугавшись, я хотел ей воспротивиться. “Если ты не хочешь быть послушным, – сказала она, – то тем хуже для тебя. Я тебя убью”.

С тех пор она не переставала приходить ко мне: я сплю с ней как с собственной женой, но детей у нас нет. Она живет совершенно одна, без родственников, в доме на горе. Но она часто меняет жилье. Иногда она появляется в облике старухи или волчицы, поэтому на нее невозможно смотреть без страха. В другой раз, принимая форму крылатого тигра, она уносит меня смотреть разные страны. Я видел горы, в которых живут только старики и старухи, а также деревни, где живут только молодые мужчины и женщины: они похожи на гольдов и разговаривают на нашем языке; иногда они превращаются в тигров. В последнее время моя айями приходит ко мне реже, чем до этого. В те времена, когда она меня учила, она приходила ко мне каждую ночь. Она дала мне трех помощников: это ярга (пантера), доонто (медведь) и амба (тигр), которые посещают меня в снах и появляются тут же, как только я их призываю, когда шаманю. Если один из них отказывается прибыть, айями принуждает его к этому; но говорят, что есть такие, которые противятся даже ее приказам. Когда я шаманю, айями и духи-помощники овладевают мною: проникают в меня как дым или влага. Когда айями во мне, то именно она говорит моими устами и всем руководит. Подобным образом, когда я ем сукду (жертва) или пью свиную кровь (только шаман имеет право ее пить, остальные не должны ее касаться), то не я ее пью, а сама моя айями…»

Таким образом, жизнь шамана и его сакральные деяния теснейшим образом переплетаются с первобытной эротикой, то есть с бытовавшими повсюду представлениями о сексуальной мощи природы, практическими носителями и выразителями которой всегда выступали шаманы и шаманки. У меня самого есть друг – И. К-ов, – обладающий типичными шаманскими способностями, хотя как правоверный мусульманин говорит о них крайне редко и неохотно. И разумеется – не всем. Но мне рассказал, как появился у него этот дар. По существу – пришлось пережить состояние клинической смерти. В детстве он отравился какими-то ядовитыми грибами, причем так, что почти полгода пролежал без сознания и безо всякой надежды на выздоровление. Все считали: ребенок вот-вот умрет. Но он неожиданно для всех выздоровел и именно после этого ощутил в себе способности, сродни шаманским.

Вообще-то я в общих чертах понимаю «механизм», как это случается. Почему обычные люди обретают чудесный дар именно в экстремальных (или, как еще выражаются, в пограничных) ситуациях, особенно – оказавшись на пороге смерти? Дело в том, что смерть в ноосферном аспекте представляет собой естественный и необходимый этап отделения вакуумно-полевой структуры умершего человека (обычно называемой душой) от мертвого тела и переход ее в энергетическо-информационную сферу. Когда человек начинает умирать, в ноосфере как бы приоткрывается «дверца», дабы по завершении неизбежного акта расставания с земной жизнью впустить отлетающую душу в мир иной. Бывают, однако, такие редкие и нетипичные случаи, когда процесс умирания прерывается, человек выздоравливает, душа никуда не отлетает, но «дверца» так и остается приоткрытой, а у пережившего клиническую смерть появляется канал общения с ноосферой, который простым смертным недоступен. Намеренно пользуюсь наглядными образами; на языке физики, химии или биологии все это должно описываться иначе, но естествознание не должно (более того – не имеет права) вторгаться в данную сферу.

В пору раннего (и, увы, теперь уже очень далекого) детства я сам пережил нечто подобное. В 4-летнем возрасте две подружки во время обычной девчачьей игры накормили меня красивыми, но, как оказалось, смертельно ядовитыми плодами какого-то неизвестного растения. Происходило сие в Китае на территории советской военной базы в Порт-Артуре, и врачи, упорно бившиеся за мою жизнь, действительно не представляли, с каким экзотическим ядом имеют дело. Три дня я метался в бреду между жизнью и смертью, и до сих пор помню страшные огненные образы, которые на меня накатывались и душили. Действие яда кончилось само собой. Я очнулся как ни в чем не бывало, но с той поры почувствовал в себе нечто необычайное. Нет, я не стал шаманом или ясновидцем – налицо были обостренность восприятия, повышенная чувствительность, умение видеть и понимать то, что никто больше не видел и не понимал. Объясняю это «пограничной ситуацией», в которой случайно оказался, с той разницей, что был лишь на грани клинической смерти, и моя «дверь» в ноосферу приоткрылась совсем чуть-чуть – лишь до маленькой щелочки.

Мой друг И. К-ов использует свой необычайный «шаманский» дар в исключительных случаях и только если нужно помочь – вылечить кого-то или найти. Самодеятельный «шаман» объяснил мне и самый процесс. Нужно как можно явственней представить того, кому помогаешь, или то, что ищешь, и вжиться в этого человека или предмет, мысленно слиться с ним, а затем (мысленно же) представить то, что считаешь нужным – выздоровление, местонахождение, оберегание от опасности и т. п. (Полагаю, что по той же самой схеме можно насылать и порчу или же совершать иные неблагие деяния.) При мне И. К-ов по фотографии пытался отыскать пропавшего человека. Вывод оказался неутешительным: муж женщины, обратившейся с просьбой, утонул на рыбалке. После вхождения в энергоинформационное поле одаренный способностью ясновидения или пророчества чувствует себя обессилевшим и опустошенным; требуется значительное время, чтобы его силы восстановились и провидец был готов к следующему акту. Думается, однако, имеются еще какие-то «маленькие хитрости», и про них лучше умалчивать: иначе каждый кому не лень захочет пошаманить и употребить открывшиеся способности не только во благо, но и – не дай бог – во вред окружающим.

Шаманизм – не просто знахарско-оккультная практика; шаманизм – это целостное мировоззрение, по существу, архаичная предфилософия. Существует своеобразный шаманский Космос, соответствующий первобытным представлениям о строении, происхождении и предназначении Вселенной. Каждый народ вносит свои уточнения в картину мироустройства, но хранителем архаичных знаний почти всегда выступал шаман. Даже свои камлания он организовывал и совершал в окружении предметов, символизирующих различные компоненты небесного, земного и подземного царств. Считалось, что, впадая в транс и находясь в состоянии экстаза, шаман посещает различные миры и участки Вселенной.

Свои взгляды шаманы умели выражать с помощью одеяния, пения, заклинаний, танцев, ударами в бубен. Бубен – неотъемлемый атрибут любого шамана, без него шаманизм вообще немыслим и невозможен как явление. Шаманский бубен – не просто сакральный инструмент, призванный заворожить туземную паству. Бубен – посредническое устройство, обеспечивающее прямую связь с миром богов и демонов. Он же – неотразимое оружие для борьбы со злыми духами и отпугивания болезней. Он же – действенное средство передвижения: шаман уверен, что во время камлания и нахождения в трансе он совершает головокружительные магические полеты на бубне в верхнем и нижнем мирах. Наконец, шаманский бубен – зримое воплощение стройной системы мифологических и наивно-философских взглядов, о чем говорилось выше.

Символическая Вселенная на бубне изображалась различным путем – как правило, рисовалась. Наглядное представление о такой картине мироздания дает рисунок, изображенный на бубнах енисейского шамана (рис. 39). Здесь представлена модель Вселенной – какой она сложилась в воображении малочисленного таежного народа кетов, говорящего на особом языке, не входящем ни в какие другие языковые семьи. В центре бубна красной охрой изображена фигура человека. От его головы отходят пять лучей с птицами на концах – так символически обозначены мысли шамана. Вокруг «главного героя» располагаются Солнце, Луна (Месяц) и созвездие Большой Медведицы в виде лося («Лось» – название для звездного «ковша» у многих северных народов). Внутренний круг – граница мира. В самом его низу – «дыра земли» – вход в преисподнюю. Выпуклости по краям внутреннего круга – семь мировых морей, которые, согласно кетской космологии, охватывают мироздание. В шести из них – «живая» вода, в седьмом – «мертвая».

Рис. 39. Космос енисейского шамана (изображение на бубне)

Еще более детальная космологическая картина представлена на бубне алтайской (шорской) шаманки (рис. 40). Здесь изображены не только три главные части мироздания – верхний (небесный), средний (земной) и нижний (подземный) миры, – но и все духи-помощники шамана. Нередко модель Вселенной конструировалась внутри самого бубна. Известны эвенкийские бубны, во внутренней части которых из кованых металлических деталей и фигурок смонтированы не только схематическое устройство космоса, как он представлялся сибирским аборигенам, но и процесс его возникновения с помощью космогонической птицы, творящей мир. У большинства этносов Евразии это – гагара, утка или иная водоплавающая птица (у древних славян, включая прапредков русского народа, – гоголь-селезень). Вот как представлялся акт сотворения земли из первичного океана в нганасанском мифе:

«Сначала вода была только. Нгуо собрались, все говорят:

– Надо землю искать. Делать как-то.

Позвали гагару, говорят ей:

– Доставай землю.

Ушла в воду гагара. Долго была как-то, говорит:

– Сила-то кончилась, ничего не нашла.

Сколько-то отдыхала, потом опять ушла – траву, землю достала. Как она достала, тогда земля воду покрыла. Земля-то стала, взялись откуда-то семь ребят, говорят – все друг друга не понимают. Как земля-то стала, все в разные стороны ушли. От них разные народы пошли».

Рис. 40. Бубен шорской шаманки. А – небесный мир: а – солнце (кюн), б – луна (ай), в – Венера (Солбан), г – звезды (чылтыс); Б – подземный мир: д – священная береза (пай казынг), е – дух, патрон шамана (дэзи), ж – желтые девы, русалки (сарыг кыс), з – черные люди (кара кизи), и – воплощение духов: водяного (суг дэзи) и горного (таг дэзи), к – вещие черные птицы (кара кус), л – сам шаман (кам позы), м – волк (пююр), н – горный дух (таг дэзи); В – три слоя земли, отделяющие небесный мир от подземного

Именно такая гагара-первотворец, выкованная из железа, смонтирована в эвенкийском бубне вместе с сотворенной ею Вселенной, воплощенной в форме металлического обода – символа бесконечности мира и его неисчерпаемости (рис. 41). На других шаманских бубнах (а также нагрудниках, плащах и других атрибутах шаманских камланий) завораживают изображения разветвленного Мирового древа (рис. 42). В архаичных традициях практически всех народов мира это – символ все того же Космоса, в схематичной форме раскрывающий структуру и иерархию Вселенной. В сакральном фольклоре сибирских шаманов сохранились описания Мирового древа: «На небесах есть дерево под названием Ыйык-Мас. Вершина его доходит до девятого неба, окружность его никто не может определить. Начиная от корня до самой вершины – дерево это покрыто наростами, но ясных ветвей на нем не видно. В этих наростах дерева зарождаются шаманы, шаманки и все те, кто знаком с колдовством и волшебством. Сильные находятся у основания ствола, шаманы полной силы зарождаются у корня дерева, в наросте величиной с небольшой курган».

Рис. 41. Внутренняя сторона эвенкийского шаманского бубна: космотворящая птица-гагара и созданная ею Вселенная

Здесь же воспитываются шаманы со всего мира. Чем больше по своему значению и силе шаман, тем выше на дереве, но на разной высоте, лежит его душа. В качестве воспитателя выступает ворон – священная птица многих народов мира, олицетворяющая долговечность и мудрость жизни. Сидя на ветвях Мирового древа, он выкармливает души шаманов. Похожие представления можно отыскать в древних культурах любых народов. Причем здесь уже идет речь не о шаманском мировоззрении, а об общей предфилософии. Так, по древнетибетским мифологическим представлениям, известным как добуддистская «религия бон», изначально в мире существовали одни только деревья и не было животных. Символ всего живого – Космическое древо – прорастало сквозь три главных мира – царство богов, земную область людей и нижний мир духов, – соединяя Вселенную в одно целое. Данная мифологема в дальнейшем перешла и в ламаизм. Здесь налицо абсолютизация своего рода дендрической картины мира, которая, надо полагать, соответствовала определенной стадии развития человеческого общества.

Рис. 42. Изображение Мирового древа в нижней части одеяния сибирского шамана

Образ Мирового (Космического) древа проходит через историю всех древних цивилизаций – древнеиндийской, древнекитайской, древнеегипетской, шумеро-аккадской, ассиро-вавилонской, хеттской, древнееврейской, древнеиранской, ацтекской, инкской. Этот же символ сопровождает верования и миропредставления многих оседлых и кочевых народностей Евразии, островитян Полинезии, Индонезии, индейцев обеих Америк и некоторых аборигенов Африки. В русском космическом миросозерцании древо жизни трансформировалось в фольклорный образ дуба, растущего на острове Буяне (символе Гипербореи) посреди Океана-моря. «На Море-Океане, на Острове Буяне стоит дуб зеленый»… – таков зачин многих русских заговоров и сказок.

У русского народа сложились свои традиции в изображении Древа жизни. Мировое древо – излюбленная тема русских вышивальщиц, хотя те знать не знали об истинном содержании замысловатого узора. Но передаваемый от поколения к поколению незыблемый мифологический код позволяет расшифровать сложный орнамент, объединяющий Жизнь, олицетворяемую самим древом, и Космос, представленный многочисленными и разнообразными солярно-астральными знаками.

Истинное назначение символа мирового древа раскрывается в «Слове о полку Игореве», где вещий Боян «растекался мыслью по древу». Хотя существуют десятки разнообразных интерпретаций данного образа, – истина, по-видимому, все же заключается в буквальном толковании «растекания мысли по древу», если принять, что символ древа – опорный образ мысли, помогающий сказителю или прорицателю воссоздать закодированный скрытый смысл. Точно так же и сибирский шаман, у которого мировое дерево изображено на длиннополом плаще или бубне, впадая в экстаз, сообщает загипнотизированным слушателям о своем путешествии (полете) по стволу и ветвям древа в скрытые, недоступные непосредственному созерцанию миры.

Собирательный образ Космического древа в представлении всех славянских народов рисует древнее предание, сохранившееся на Балканах:

«Ось мира есть святое дерево – ясень. Его высокая вершина превышает горные вершины и шесть небес и поднимается до седьмого неба, на котором в своих светлых палатах пребывает верховный Бог Сварун [Сварог. – В. Д. ]. Насколько вершина ясеня, дерева мира, высока, настолько корень его глубок; корни его простираются по всему подземному царству Чернобога. Корень его четверолапый: один корень идет на юг, второй – на восток, третий тянется к северу, четвертый – к западу. Под ясенем простирается земля. Мелкие сережки в его ветвях – солнце, месяц и звезды. Так ясень связывает подземное царство, землю и небо. Из-под дерева мира бьет ключ чистой, живой воды, которая оздоровляет и воскрешает из мертвых. У ключа сидят три предсказательницы, верные прислужницы. Одна знает, что было, другая – что будет, а третья – то, что есть. Они решают, чему быть. Больше того – определяют всякому его судьбу: хорошую или плохую. Так они, обещая и жизнь и смерть, трудятся над возникновением жизни».

В поэтической форме космический смысл, закодированный в мифологеме Мирового древа и относящийся к культуре любого народа, проникновенно раскрыл Вячеслав Иванов:

Так Древо тайное растет душой одной

Из влажной Вечности глубокой,

Одетое миров всечувственной весной,

Вселенской листвой звездноокой:

Се Древо Жизни так цветет душой одной.

Очень соблазнительно интерпретировать причудливый образ представленным сверху, с точки зрения человека, летящего над землей, которому деревья представляются как бы перевернутыми: ближе к наблюдателю находятся ветви и крона, дальше – корни; отсюда образ – корнями вверх. В действительности же смысл, закодированный в символе мирового древа, является совершенно иным. Мировое древо служит обозначением космического жизненного процесса, направленного из прошлого через настоящее в будущее. Корни такого древа – в прошлом, а крона в настоящем; вот почему из быстротечного «теперь» оно представляется растущим вверх (на самом деле – уходящим вглубь).

Следовательно, мировое древо – код для обозначения пространственно-временных процессов, суть которых невозможно выразить на языке Евклидовой геометрии; сам же трехмерный (объемный) или двухмерный (изобразительный) образ мирового древа – символ, опорный образ мысли, помогающий человеку проникнуть в суть и в глубь объективной реальности. В наибольшей степени это относится к явлениям жизни, которые и не обрисовать иначе, как в форме пространственно-плоскостного (или объемного) образа. Потому-то Мировое (Космическое) древо именуется еще и Древом Жизни.

Шаманский наряд – не просто одеяние: как и бубен, он символ Вселенной, представленный в форме единства Макро– и Микрокосма. Это прекрасно можно было увидеть на выставке «Северная цивилизация на пороге XXI века: мифология, быт, культура» (рис. 43), организованной в Москве в преддверии XXI века. Здесь были собраны бесценные реликвии и национальные святыни малых народов Русского Севера, Сибири и Дальнего Востока, чьи исторические корни уходят в неведомые глубины седой старины. Свои лучшие экспонаты представили не только главные хранилища страны – Петербургский этнографический музей и Московский музей народов Востока, – но и музеи Мурманска, Красноярска, Петрозаводска, Салехарда, Тобольска, Тюмени, Хабаровска, Ханты-Мансийска, Якутска, куда – из-за естественной отдаленности – попасть бывает очень сложно. Шаманская экспозиция московской выставки, развернутой в залах Государственного музея современной истории России (бывший Музей революции), оказалась самой обширной и представительной. Полные облачения сибирских, алтайских, таймырских, обских, енисейских, прибайкальских, амурских, чукотских и прочих шаманов со всеми аксессуарами и причиндалами красовались на витринах, точно на невиданном конкурсе колдовства. И все без исключения – подлинные произведения народного искусства, отразившие художественные достижения национальных культур малых народностей, их представления о мире, эстетику, поэтику, атрибутику и архаичные корни.

Рис. 43. Афиша выставки «Северная цивилизация»

Космография шаманской одежды складывалась веками и продумана тщательнейшим образом. Каждая деталь здесь имеет глубочайший смысл. Более подробно это можно показать на примере алтайской шаманской атрибутики. Ее классическое описание дано еще в работах замечательного сибирского географа и этнографа Григория Николаевича Потанина (1835–1920). По описанию Потанина, наряд алтайского шамана сделан из кожи козла или оленя. На плечах, как правило, прикрепляли фигурки верных помощников шамана – двух черных воронов, вырезанных из дерева. Множество ленточек и платочков, пришитых к костюму, изображают змей (рис. 44). Их делали из ткани разных цветов, головы обтягивали красной материей, хвост обшивали мехом. Некоторые были вырезаны в форме головы змеи, с двумя глазами и открытой пастью; хвост больших змей раздваивается, а иногда у трех змей одна голова. Считалось, что у сильного шамана должно быть 1070 змей. Головы змей крепились к железному кольцу так, чтобы мохнатые хвосты свободно доставали до пола. Имелись еще две «стреляющие змеи», изготовленные из наконечников стрел (рис. 45).

Рис. 44. Плащ для камлания с пришитыми «змеями»

В числе других атрибутов – ряд металлических предметов и среди них – маленький лук со стрелами для отпугивания духов. Сзади на плаще между лопаток шамана прикреплялись пять связок дудочек-свирелей и колокольчик (рис. 46). На спине рясы пришивались также шкуры животных и два медных круга. Ошейник украшался бахромой из перьев черных и коричневых сов. Кроме того, на воротник шамана нашивались семь фигурок, чьи головы имитировались перьями коричневой совы. По объяснению шамана, они олицетворяли семь небесных дев, а семь пришитых колокольчиков – голоса этих семи дев, призывающие духов. Важную роль играли также медные зеркала, имевшие магическое значение: считалось, что зеркало помогало шаману видеть иные миры и локализовать духов.

Рис. 45. Стреляющая змея – деталь оформления шаманского плаща

Украшенное всей вышеупомянутой атрибутикой сакральное одеяние как бы наделяло шамана новым магическим телом, превращало его в животного и особенно – в птицу. Птичьи перья встречаются почти во всех описаниях шаманских нарядов. Более того, сама структура наряда стремится как можно более точно наследовать форму птицы. Алтайские шаманы стараются сделать свой наряд похожим на сову. То же самое можно сказать и о других сибирских народах. У амурских гольдов преобладает наряд в форме птицы. У юкагиров наряд всегда украшен перьями. Ботинок эвенкийского шамана имитирует птичью лапу. Наиболее сложную форму орнитологического наряда мы встречаем у якутских шаманов; их наряд представляет целый скелет птицы, изготовленный из железа. Здесь наследуемой птицей, исходя из тотемного прошлого, как правило, бывает орел. Эвенки считают, что птичий наряд необходим для полета в потусторонний мир, ибо «туда легче отправиться, когда наряд легкий». В эвенкийских легендах шаманка поднимается в воздух при наличии даже одного магического пера. Ученые не без основания считают, что весь этот «птичий комплекс» имеет арктическое происхождение, а по моему мнению, имеет гиперборейские корни.

Рис. 46. Дудки-свирели – подвески на спинке плаща шамана