Сказания древнего народа Кукуллу Амалдан

– А вот как, – ответил сапожник. – В тот же вечер я, прежде чем вернуться к голодным детям и жене, пришел к богатому ювелиру, вытащил из ножен золотую саблю и продал ему, а в ножны вложил простую деревяшку. Ювелир не стал торговаться и дал мне за саблю полный хурджун денег. Я, обрадованный, вышел от него, пришел на базар, обошел лавки купцов, купил жене и детям дорогостоящие наряды, разные продукты и отнес домой. А теперь, слава Всевышнему, у нас есть что надеть и чем насытить желудок. Да и денег еще осталось на питание сверх нормы.

Шах Аббас притворился обеспокоенным и спросил:

– Сын мой, не дай Бог такому случиться, но что делать, если повелитель откуда-то узнает, что ты продал золотую саблю и вместо нее вложил в ножны простую деревяшку?

Сапожник усмехнулся и ответил:

– Во-первых, пока шах Аббас узнает об этом, пройдет целая арба времени; во-вторых, до тех пор или ишак умрет, или хозяин ишака; а в-третьих, если мы оба останемся живы, я найду какой-нибудь выход, чтобы спасти свою несчастную голову, дорогой дервиш.

Шах Аббас встал, поблагодарил его за вкусные угощения и, попрощавшись, отправился во дворец. А утром он вызвал стражников и сказал им:

– В полдень приведите из зиндана такого-то преступника, чтобы казнить его на дворцовой площади.

– Слушаем и повинуемся! – ответили стражники и вышли из тронного зала.

И вот в полдень шах Аббас надел красно-пурпурные наряды, вышел на дворцовую площадь и сел на шахский трон. Слева и справа от него расположились его везиры, векили и знатные вельможи. Они молча взирали на горожан и ждали появления преступника.

Когда солнце достигло зенита, стражники привели преступника с кандалами на руках и ногах и, подгоняя его секирами вперед, подняли на высокий помост, где страшный палач одним ударом сабли должен был отрубить ему голову.

Тут шах Аббас внимательно всмотрелся в небольшой строй надзирателей и, заметив среди них бедного сапожника, подозвал его к себе.

– Обнажи свою саблю и отруби голову этому преступнику! – приказал он бедняку.

От неожиданности сапожник задрожал всем телом и, уныло глядя на небо, подумал: «О Всевышний! То, что мне ночью говорил старый дервиш, сбылось. Что мне теперь делать и как выкрутиться из трудного положения?»

А между тем шах Аббас продолжал смотреть на бедняка и, усмехаясь, прошептал:

– Теперь посмотрим, кто умрет раньше: ишак или хозяин ишака. Попробуй выкрутиться у меня, философ!..

Сапожник перехватил взгляд повелителя и сказал:

– Почтеннейший шах Аббас! Я никогда в жизни не убивал человека. Скажи мне, кто этот преступник и в чем заключается его вина? Только тогда я смогу отрубить ему голову золотой саблей.

– Этот преступник – садовник, – ответил шах Аббас. – Главная вина его в том, что он поливал свой сад из моего колодца и не отдавал мне часть урожая.

– Почтеннейший шах Аббас! – воскликнул бедный сапожник. – Тот, кто верит во Всевышнего – создателя всей вселенной, может ли убить человека за какую-то пустяковую вину? Нет, конечно! И поэтому умоляю тебя, о великий шах, будь милостив и подари садовнику радость жизни!

Разгневался на него шах Аббас и закричал:

– Повторяю, обнажи свою золотую саблю и отруби голову преступника, а то сам сейчас лишишься головы!

Испугался бедный сапожник шахского гнева, схватил за рукоять сабли, обратил взор к Небесам и сказал:

– О Всевышний! Если этот садовник виновен в чем-то, укрепи мою руку, чтобы отрубить ему голову, а если он ни в чем не виноват, преврати мою золотую саблю в простую деревяшку!

Выхватил он из серебряных ножен саблю, и перед взором многочисленной толпы предстала... простая деревяшка.

Не было предела людской радости. Народ, глядя на руку сапожника, торжествовал, весело смеялся и дружно просил повелителя освободить безвинного садовника из-под стражи.

Понял тогда шах Аббас, что хитрый сапожник блестяще выкрутился из трудного положения, засмеялся и обратился к стражникам:

– Немедленно освободите садовника и отпустите домой, – затем повернулся к сапожнику и сказал: – Отныне отменяю свои приказы. С завтрашнего дня можешь смело отправляться на базар и снова заняться своим ремеслом. А вечером не забудь заглянуть ко мне, чтобы получить из моей казны сто золотых в награду. Живи и здравствуй, дорогой сапожник!..

Так бедный сапожник трудолюбием и сметливостью добился отмены шахских приказов, получил от него в награду сто золотых и снова занялся своим сапожным ремеслом, которое приносило бедняку радость и удовольствие.

Белго и Маравшей

Когда рассказывают эту историю -камни трещат, горы дрожат, море стонет, а небо черными тучами заволакивается. Когда же люди слушают ее, то горькими слезами заливаются.

А вас попрошу набраться мужества и выслушать до конца эту печальную историю, которую донесли до нас наши предки в назидание будущим поколениям.

В давние времена, в такие давние, когда еще были данандеи и дервиши, амалданы и данусменды, падишахи и владельцы сказочных дворцов, когда письма посылались друг другу через караванщиков, -вот в те дальние времена в одной горной стране жили-были муж и жена. Очень крепко любили они друг друга: между ними вода бы не просочилась, иголка бы не пролезла. За многолетнюю совместную жизнь ни муж, ни жена не сказали друг другу грубого слова, не повысили голоса своего. Муж называл жену свою Мозол, что значит -Счастье, а жена мужа своего – Шолум, что значит – Мир.

«Мозол, жить тебе и здравствовать!» – с этими словами всегда начинал муж свое обращение к жене.

Жили они очень богато: табуны коней, стада коров, отары овец, сотни гусей, индюков, уток; бескрайние сады и виноградники; огромный расписной дворец с семью хейвунами. Всего у них было много: живи и радуйся! Но нет, ни богатство, ни огромное хозяйство, ни кованые сундуки с золотом и драгоценностями не радовали глаза супругов. Известное дело, самое дорогое – это собственное дитя. Но этого самого дорогого богатства у них не было.

Всякий раз, когда они сидели без дела, то мучительно раздумывали над тем, кто будет оплакивать их после смерти и кому же останется их большое хозяйство и казна?.. Чтобы забыться от этих дум, муж засветло уходил из дома, объезжал свое хозяйство и на время забывался. А жена оставалась дома и тоже находила себе работу: то птиц накормит, то коням овса даст, то коров подоит, то еду приготовит, – словом, что-нибудь да делала. Лишь бы не думать о том, что нет у них самого дорогого богатства – детей.

Изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год трудились супруги. Но пришло время им состариться, стать бессильными и беспомощными. Теперь они все чаще и чаще сидели дома и доживали свою старость. Но скорбь и печаль не оставляла их, так сильно хотелось им иметь своего ребенка. А в старости это самое сильное беспокойство.

– Мозол, жить тебе и здравствовать, что-то нужно сделать, чтобы у нас родился ребенок, – то и дело поговаривал старик, – Хотя бы горбатого, слепого, но иметь бы дитя.

– Шолум, да исполнятся твои желания, – с горечью отвечала жена. -Все в руках Бога. От нас ничего не зависит.

А Шолум ей на это настоятельно повторял:

– Мозол, жить тебе и здравствовать, но надо что-то делать, мы уже стары, скоро в могилу сойдем, если сидеть и ждать, то и Бог не поможет.

Но что делать, ни он сам, ни его жена не знали, а потому только горестно вздыхали и тайком друг от друга утирали слезы.

Но в один прекрасный день Шолума осенила мысль пригласить к себе данусмендов из далеких заморских стран и выложить им свое горе.

«Может быть, что путное и посоветуют», – решил он и послал во все концы своих глашатаев.

Вскоре дворец убитых горем супругов посетили данусменды. Поведал старик им свое горе и стал просить совета и помощи.

– Все в руках Бога. Мы здесь бессильны, – сказали данусменды.

Но один из них по имени Меошиерах сказал:

– Добрый человек, согласен ли ты пожертвовать собой, если у вас родится сын?

Старик, не задумываясь, ответил:

– Огнем клянусь!.. Согласен!

Тогда данусменд Меошиерах обратился к жене старика:

– Согласна ли ты, добрая хозяйка, пожертвовать собой, если вторым ребенком у вас родится дочь?

– Огнем клянусь... Согласна! Только бы были у нас дети, – сказала убитая горем Мозол.

Меошиерах повелел хозяину дома, не откладывая ничего на завтра, сегодня же собираться с ним в путь.

– Знай, старик, дорога дальняя и трудная, – предупредил данусменд.

Старик решительно ответил:

– Что будет, то и будет!

На следующий день, когда небо только начало светлеть, слуги изловили в табуне двух самых лучших коней, оседлали их и привели ко дворцу. А жена уложила в хурджуны разного кушанья, прочитала в дорогу молитвы и вышла во двор, где шли сборы. Много народу собралось провожать владельца этого сказочного дворца и данусменда в путь-дорогу, и все они желали им счастливой дороги и удачного возвращения.

– Мозол, жить тебе и здравствовать, не терзай себя дурными мыслями, – сказал на прощание старик своей любимой жене.

Затем он и Меошиерах сели на своих добрых коней и предались дороге. Семь месяцев и семь недель пробыли они в пути. За эти семь месяцев и семь недель семь раз они взбирались на вершины крутых гор и семь раз спускались в глубокие сырые ущелья, у семи рек делали привал и поили коней своих; во многих караван-сараях, ночевали; семь велиетов проехали и, наконец, доехали до одного таинственного леса, где жила древняя старушка Гузелгюл. Остановили они на краю темного дремучего леса своих коней и стали искать тропинку, которая привела бы их к сакле старушки Гузелгюл.

Долго искали они эту тропинку, но так и не смогли найти. Сели тогда на лужайке, чтобы усталость с себя сбросить, и видят: к ним подлетел соловей и сказал:

– Я знаю, вы к старушке Гузелгюл пришли... Идите за мной, я вас проведу...

Путники взяли под уздцы своих коней и заспешили за перелетающим с ветки на ветку соловьем.

Старик Шолум и данусменд Меошиерах подошли к одному холму и видят, что на нем растет много кустов черных роз: одна красивее другой! Ну прямо загляденье! А запах от них такой одурманивающий, что путники наши тут же опьянели и бесчувственными свалились на землю. Увидел соловей все это, взлетел на одно дерево, набрал в клюв росинок и капнул им в рот: путники пришли в себя, встали и вновь пошли за перелетающим с ветки на ветку соловьем.

Наконец подошли они к низкой сакле старушки Гузелгюл, предстали перед ней и стали рассказывать о себе и о цели своего прихода.

Выслушала Гузелгюл путников и, посмотрев на их усталые лица, на изорванную одежду, на пыльные, порванные кожаные чувяки с высокими голенищами, пожалела их.

– Я бы помогла вашему горю, – сказала она, – но это не в моей власти. Вам нужны розы, которые растут в моем цветнике, но они строго охраняются всеми осами этого леса. Если вы сможете зайти в тот цветник, да так, чтобы осы не покусали вас до смерти, и сорвать розу и розочку, то ваша взяла. Если же осы вас покусают, то считайте, что вы пришли сюда, чтобы обрести свою смерть.

Данусменд выслушал старушку Гузелгюл и сказал:

– Что судьбой предрешено – тому и быть. Ступай, мой хозяин, в цветник... Такой дальний путь прошли, много трудностей перевидали, стыдно ни с чем возвращаться.

Ничего не оставалось делать несчастному бездетному Шолуму. Вошел он в цветник и только потянулся к цветку, как из таинственной чащи леса с жужжанием слетелись рои огромных, большеглазых ос. Как только не махал старик руками, защищаясь от злых и разгневанных ос, как только не кричал, взывая неведомо кого на помощь, но огромные злые осы все садились ему то на плечи, то на шею, то на лицо, то на руки и больно жалили. Явная смерть ждала бы бедного старика, если бы не знакомый соловей. Сел соловей на куст розы и стал изо всей силы петь песню, в которой говорилось:

  • Если из моря взяли каплю воды,
  • Море не станет от этого мельче;
  • Нищему если дать напиться воды,
  • Воды от этого, нет, не убавится.
  • Если на клумбе розу сорвать,
  • За ночь другие вырастут.
  • Если уверовать в это во все,
  • Божья милость свершится
  • В этой и в будущей жизни...

Услышали осы волшебную песню соловья и тут же замерли, застыли на месте. Те, которые хотели ужалить – не могли высунуть свои жала; те, которые летали – так и застыли в воздухе; те, что хотели взлететь – так и не взлетели... Околдовала их песня соловья. А бездетный старик между тем поспешно сорвал одну розу и еще розочку и вышел из цветника, уже покусанный и опухший.

Пришел он к древней старушке Гузелгюл, а та и говорит:

– Высушишь розу и розочку, затем растолчешь и заваришь чай. Семь дней по семь раз в день с женой будешь чай этот пить. Пройдет девять месяцев и девять дней, и у вас родится сын. Но знай, когда сыну исполнится семь лет и семь дней, ты умрешь. За девять месяцев до твоей смерти жена родит тебе и дочь. Когда девочке исполнится семь лет, умрет и жена... А теперь возвращайтесь, Бог вам в помощь.

Старик и данусменд поблагодарили Гузелгюл за розы и тронулись в обратный путь.

Много месяцев и недель пробыли они в дороге, семь чужестранных земель проехали, во многих караван-сараях ночевали; семь раз спускались в непролазные ущелья и семь раз выбирались оттуда. А старый Шолум никак не мог дождаться конца пути: ему все не терпелось скорее добраться домой и обрадовать заждавшуюся его старушку.

Добрались они до седьмой реки, напоили коней своих, разожгли костер, поставили казан с пловом на огонь и сами сели у огня отдохнуть. Тут Шолуму представилось, как радостно встретит его Мозол и на радостях всплакнет. От этой приятной мысли в нем заиграла кровь, и старик стал танцевать вокруг костра:

– Арса, арса, у меня будет сын, у меня будет дочь!.. Арса! Арса!..

Неподалеку от этих мест жил один данандей. Услыхал вещун, что кто-то в такт танцу хлопает и «Арса! Арса!» кричит. Приблизился он к костру и, увидев пляшущего старика, спросил:

– Да пусть радость и веселье вечно сопутствуют вам, старцы! Почему вы так радостны?

Рассказали ему старцы все как есть. А вещун улыбнулся ехидно и говорит:

– У сегодняшней радости в завтрашнем дне горе бывает.

Не по душе пришлись данусменду слова незнакомца, и он зло сказал:

– Чтоб язык твой сгнил, собачий сын.

Разозлился данандей, стукнул своим волшебным посохом о землю и крикнул:

– Исчезни с глаз моих на дно реки, и стань там Серови.

В это время из того места, куда незнакомец ударил своим посохом, вырвался смерч, закрутил, завертел Меошиераха, и унес в реку.

– А ты, старец, ступай своей дорогой, – сказал данандей и добавил: – Но знай и помни, что у сегодняшней радости в завтрашнем дне горе бывает.

Сел старый Шолум на коня своего и, не отведав плова, поехал лицом к своей стране. Семь раз пришлось ему подниматься на вершины крутых гор и семь раз спускаться, но, наконец, добрался он до родного порога. Обрадовалась жена возвращению мужа. Много народу пришло проведать Шолума, а вечером он рассказывал собравшимся обо всем случившемся с ним в дороге и о встрече с незнакомцем.

Когда старый Шолум закончил свой рассказ, жена сказала ему:

– Шолум, да исполнятся твои желания, я просила бы тебя этому доброму данусменду в нашем дворце памятник из золота и мрамора поставить. Такому человеку, как он, нужно воздать заслуженную честь и память. Пусть слава о добром человеке будет примером для детей, которые у нас родятся.

– Словами самого Бога говорит жена твоя. И вправду, нужно бы такому доброму данусменду, каким был бедный Меошиерах, поставить памятник, – в один голос обратились к Шолуму все собравшиеся.

Распорядился владелец дворца, чтобы поставили доброму старцу данусменду Меошиераху памятник. Через три дня и три ночи его приказ был выполнен. Много народу приходило смотреть на этот памятник и почтить заколдованного данусменда Меошиераха.

Спустя несколько дней бездетные супруги потолкли в ступе привезенные розы, заварили чай и стали пить. Семь дней и по семь раз в день пили они этот чай. А через девять месяцев и девять дней, как и говорила Гузелгюл, у стариков родился сын необыкновенной красоты. Назвали его Гавриил. Если у человека два глаза, то нужно еще два глаза, чтобы смотреть на красоту этого ребенка. Радости стариков не было предела – они готовы были лопнуть от счастья.

О, бедные старики, если бы они могли знать, что ждет впереди их новорожденного.

Но не станем забегать вперед, а расскажем о том, как растили они свое чадо.

Его ватой пеленали, чтобы ветерок не мог тела его касаться; его в масле купали, чтобы здоровым рос; его мясом без костей кормили, чтобы сильным был, ему хлеб без отрубей давали, чтобы рос скорее, его всеми молитвами благословляли, чтобы Бог был к нему добр... И он рос изо дня в день красивым, умным, здоровым и добрым.

За девять месяцев до того, как мальчику исполнилось семь лет и семь дней старая мать родила дочь. Назвали ее Белго. В ту ночь, когда родилась дочь, луне стало стыдно – девочка затмила ее своей красотой. И звезды на небе погасли – их погасил взгляд девочки. А когда наступило утро, лучи солнца тут же исчезли в золотых ее волосах.

Спустя некоторое время после рождения девочки старый отец умер, как и предсказывала старая Гузелгюл. Предали его тело земле, а через год устроили серсали и надгробный мраморный памятник поставили.

Но время шло. Гавриилу исполнилось четырнадцать лет, и у него стали появляться усы, а девочке исполнилось семь лет, и ее косички превратились в сорок тугих кос. Старая мать глядела на детей своих и не могла нарадоваться ими.

– Дети мои, живите дружно и никогда не грубите друг другу, – часто говорила она. – Где дружба и согласие, там и колючка розой станет.

И дети обещали быть такими, как велит их мать.

Вскоре старая Мозол слегла в постель и умерла. Похоронили ее дети рядом с могилой отца, поставили надгробный мраморный памятник и остались совсем одни.

Жили они дружно, во всем помогали друг другу и никогда не сердились, грубого слова не роняли. Соседи их в пример другим ставили.

А между тем Гавриил каждое утро уезжал осматривать сады и виноградники, а поздно вечером возвращался домой. А сестра его оставалась дома, за дворцом присматривала, готовила к возвращению брата вкусные кушанья. Брат, глядя на сестру свою, всегда радовался тому, что только у него есть такая красивая и милая сестра, а сестра смотрела на брата своего и тоже радовалась, что только у нее есть такой красивый, добрый и вечно занятый хозяйством брат.

Так жили брат и сестра до тех пор, пока не случилось одно событие.

...Однажды, когда Гавриил уехал в сады, а Белго осталась дома одна и была занята хозяйством, к ней пришла поболтать соседская дочь и предложила свою помощь.

– Я сама справляюсь, – ответила Белго.

Но соседская дочь, а звали ее Маравшей, все же стала помогать. Много разных дел переделали в этот день Белго и Маравшей: и птиц накормили; и коров и лошадей загнали по своим местам; и двор прибрали; и комнаты в порядок привели; и обед приготовили... А когда дело близилось к вечеру, соседская дочь ушла, попрощавшись с хозяйкой дома.

С заходом солнца вернулся Гавриил домой, поцеловал, как того требовал обычай, сестру в лоб и угостил ее фруктами из сада.

– Ешь, сестричка, на здоровье. Для тебя рвал, – сказал он.

Сестра поблагодарила и велела брату садиться ужинать. За ужином Гавриил рассказал любимой сестре о делах на виноградниках и в саду, а Белго рассказала брату, как приходила соседская дочь и помогала ей по хозяйству. Затем они ушли по своим комнатам спать.

На следующее утро брат, как всегда засветло, уехал в сады, а сестра занялась хозяйством. И в этот день к ней пришла соседская дочь и снова стала помогать. Между дел она сказала Белго:

– Брат твой красивый и умный!

Белго ответила:

– Да, он очень хороший.

И тут они разговорились.

– Вот женился бы он, и тебе было бы легче, – сказала соседка Маравшей. – Глядишь, вдвоем, невестка и золовка, станут хозяйство вести... Одной все же трудновато и скучно.

– Ну что ты, моему брату еще рано жениться, – ответила Белго, смущаясь.

Но нет, не так-то легко было отделаться от Маравшей. Она была себе на уме, да и хитрости не лишена.

Когда солнце, отработав свое время, ушло на покой, Гавриил вернулся домой. Как и всегда, он мило поцеловал сестру и угостил спелыми грушами.

– Ешь на здоровье, сестра! – сказал брат и, увидев ее грустное лицо, встревожено спросил: – Что с тобой, сестра, не больна ли?

И Белго ответила:

– Дорогой мой брат, у меня к тебе есть серьезный разговор.

– Говори, сестра, – ответил брат.

И сестра стала говорить брату, что пора бы ему жениться, что ей трудно в хозяйстве... Много всяких причин выставила Белго брату, но брат выслушал и, усмехнувшись, ответил:

– Дорогая сестра, мне и без жены неплохо... А помогать тебе я сам буду... Только не говори мне больше о женитьбе.

Сестре стало неловко, она покраснела и ушла в свою комнату.

На следующий день, когда Гавриил уехал в сады, Маравшей снова пришла и спросила:

– Ну как, красавица, говорила с братом о женитьбе?

– Говорила, но он и слушать не хочет, – ответила Белго, улыбаясь и гордясь своим братом.

А соседская дочь обняла Белго за плечи и стала советовать:

– А ты будь умницей, когда он вернется, расплачься и скажи ему, что тебе одной оставаться страшно... да и ужин ему не готовь... Женится брат, и тебе легче с невесткой будет, как-никак помощь.

Послушалась Белго подружку и сделала все так, как она насоветовала.

Увидел Гавриил, что сестра его плачет, испугался: не случилось ли чего? И, обняв ее за плечи, спросил:

– Милая сестра, что с тобой?

И вот тут-то Белго и высказала:

– Никакая я тебе не милая. Если бы любил сестру свою, то исполнил бы ее просьбу, женился бы...

– Дорогая сестра, но мне не на ком жениться. Где же я невесту найду? – сказал Гавриил.

Обрадовалась Белго, что наконец-то брат согласился жениться, и говорит:

– Да исполнятся твои желания, милый брат, далеко ходить не нужно, невеста рядом живет.

И она рассказала о соседской дочери и в конце заверила: – Лучшего и искать не надо. Она хозяйственная, умная, добрая.

Не хотелось Гавриилу обижать свою любимую сестру, и он сказал:

– Милая сестричка, быть по-твоему.

Вскоре сыграли богатую свадьбу, и Маравшей перебралась к мужу в дом. Так у красавицы Белго появилась невестка...

Стали они жить втроем и хозяйство вести. Гавриил, как и раньше, с восходом солнца в сады уезжал, а Белго и Маравшей оставались дома и все дела переделывали. А когда Гавриил возвращался, то привозил из сада жене и сестре вкусные фрукты.

– Ешьте на здоровье, – говорил он, угощая.

Белго от всего сердца радовалась за доброго брата своего, дорожила его вниманием и всегда старалась ответить заботой о нем. А Маравшей злилась дружбе мужа с золовкой и копила на них злобу, которая с каждым днем и часом готова была выплеснуться, причинить горе, изжить из дому Белго.

«Поселилось в доме зло – от горя не избавишься», – говорит народ.

И вот в один из дней, когда Гавриил отправился в сады, Маравшей тайком зашла в курятник и всем курам головы поотрывала. А когда муж вернулся, то она выбежала к нему навстречу и стала кричать, в ноги мужу падать. Испугался Гавриил и спрашивает:

– Что случилось?

А хитрая Маравшей отвечает:

– Зайди в курятник и посмотри сам.

Вбежал встревоженный Гавриил в курятник и видит, как в собственной крови безголовые куры трепыхаются.

– Это дело рук твоей любимой сестры, – поспешила уверить его Маравшей.

Не стал Гавриил браниться, а только сказал:

– Ничего страшного. Пусть жизнь этих бедных птиц будет жертвой перед Богом.

Еще злее стала Маравшей от всего того, что сказал ей муж, и пуще прежнего возненавидела она свою золовку.

На следующий день Гавриил снова уехал в сады, а она зашла в коровник, чтобы коров подоить, да всем животным пообрезала вымя и стала ждать возвращения мужа. А когда пришло время возвращения Гавриила, выбежала ему навстречу со слезами и стала кричать:

– Опять твоя любимая сестра беду натворила, всем коровам вымя пообрезала... Чего она только этим добивается?

И на этот раз не стал Гавриил браниться, а только коротко сказал:

– Ничего страшного, велю зарезать коров, а мясо – бедным раздать.

Лютой злостью налились глаза хитрой и коварной Маравшей от слов мужа, но она промолчала и затаила в душе новую злобу.

Шли дни за днями, брат и сестра по-прежнему окружали друг друга заботой и вниманием, а жена по-прежнему продолжала презирать золовку и, не переставая, думала, как бы выжить ее.

И такой день пришел. Маравшей на этот раз пообрезала всем лошадям хвосты, а когда муж вернулся из садов, растрепала свои волосы, глаза слюнями намазала и, свалившись на холодный пол, притворилась плачущей.

Гавриил обеспокоился, когда увидел жену в таком виде, подбежал к ней и спрашивает:

– Что с тобой? Почему ты на холодном полу лежишь? Так ты можешь застудить себя и у нас не родится ребенок.

И вот тут-то хитрая Маравшей поняла, что только ребенком можно напугать мужа и заставить его выгнать из дому любимую им сестру.

– Если ты хочешь жить со мной и ребенка иметь, то прошу тебя, выгони из дому сестру свою... На этот раз она всем лошадям хвосты обрезала... Чего она только этим добивается?

Испугался Гавриил, как бы с женой чего не случилось, и не осталась она без ребенка, и позвал к себе свою любимую сестру и сказал ей:

– Дорогая сестра, ни о чем расспрашивать тебя не буду и объяснять не стану. Построю тебе в другом месте дом – половина из серебра, половина из золота... Бери все, что тебе нужно из этого дома, и уходи!

Не стала Белго перечить любимому брату, но слез сдержать не смогла, расплакалась и сказала:

– Воля твоя, милый брат, поступай, как знаешь!

За три дня и три ночи по приказу Гавриила мастера выстроили в самом дальнем саду дом – половина из серебра, половина из золота, и бедная Белго перебралась туда. Радостям коварной Маравшей не было предела. Она торжествовала свою победу над золовкой.

Спустя несколько месяцев после того, как Белго покинула дом брата, у молодых супругов родился сын. Красотой своей он походил на отца своего, и Гавриил рад был этому сходству, и души не чаял в наследнике своем. Каждый вечер, возвращаясь из садов, он брал младенца на руки и подолгу забавлялся им, смеясь и радуясь от души.

«Злодейка не может жить, чтобы зла не делать», – говорит народ.

Не могла жить без зла и Маравшей. Все это время она только и думала о том, как бы вновь причинить своей золовке зло.

И вот однажды Гавриил, как всегда, отправился в сады, а жене наказал, чтобы за ребенком присматривала, плакать не давала да вовремя кормила. Осталась Маравшей с ребенком одна-одинешенька, и тут ей в голову пришла мысль: убить ребенка и свалить вину на свою золовку. «Вот когда я золовку вконец изничтожу!» – обрадовалась коварная Маравшей.

Когда пришло время кормить ребенка, она намазала грудь свою ядом и дала младенцу пососать. Не успел бедный крошка губами материнской груди коснуться, как тут же скончался, не издав ни единого детского писка. Коварная и жестокая Маравшей преспокойно запеленала и положила в колыбель-качалку мертвого ребенка и ушла во двор, чтобы вернувшийся муж мог видеть ее за работой.

Вскоре во двор въехал и сам Гавриил. Он привязал коней к коновязи и заспешил в дом, где находилось его чадо. Гавриил подошел к колыбели, чтобы взять ребенка, – и, о ужас! – сердце отца будто замерло, когда он коснулся мертвого, холодного родного тельца сынишки.

– Сыночек мой! – страшным голосом крикнул Гавриил, и из глаз его хлынули слезы.

А стоявшая в это время за дверью Маравшей, сделав растерянно-испуганный вид, вбежала в комнату, бросилась к ребенку, словно она еще ничего не знала, и стала кричать, рвать на голове волосы.

– Ой, ой! Сыночек наш родненький, – кричала она. – Зачем же ты оставил нас одних, ушел от нас?.. Это проклятая твоя тетя задушила тебя... Зачем я, дура, позволила ей с тобой играть... Зачем? Зачем? -Она металась по комнате, а сама исподтишка наблюдала за мужем.

Послушал Гавриил, о чем сквозь слезы кричит жена его, и тут же велел сходить за Белго и привести ее.

Со всех ног побежала коварная невестка к своей золовке. Прибежала, вошла в дом, а тем временем золовка была занята шитьем. Маравшей еле переводя дыхание, сердито сказала:

– Брат велел срочно явиться к нему, – сказала и сразу же ушла.

Вернулась она к себе и стала ждать, что же будет дальше.

А Белго тем временем связала в узелок подарки для своего племянника, нарядилась сама и заспешила в гости к брату. Не успела она переступить порог дома, подарки свои выложить, как брат сказал:

– Дай мне сюда твою руку.

Белго покорно протянула правую руку, не понимая, в чем дело. Брат обнажил кинжал свой и одним взмахом отсек сестре руку и швырнул ее на пол.

– Дай сюда и вторую руку, – сказал брат нервно.

Белго покорно протянула и левую руку. Гавриил отсек одним взмахом и вторую руку и швырнул ее туда же, где лежала правая рука.

– А теперь ступай на все четыре стороны. С этой минуты ты мне не сестра, я тебе не брат, – сказал Гавриил.

Не стала бедная Белго ни о чем расспрашивать брата своего, а только посмотрела на валявшиеся в крови руки свои, которыми она обнимала любимого брата, готовила ему обеды, стирала, гладила, и, обливаясь горькими слезами, покинула дом брата и невестки, покоряясь не разуму, а ногам своим.

Долго шла она, истекая кровью, обливаясь слезами боли и обиды. Ночи шла, дни шла, много месяцев шла, семь гор прошла. И все это время питалась чем придется и как придется. Лесом шла – дичками питалась. Если дички над головой росли, она губами тянулась к ним. Когда полем шла – ягоды собирала: ложилась на живот и губами срывала их.

Но в один из жарких дней случилось так: пришла она к одной шумной речке, такой шумной и могучей, что камни по дну ворочает, и села на крутом бережку. И так ей пить захотелось. Легла она ничком у самого берега и стала губами воду захватывать. Вдруг – надо же такому случиться, когда она хотела захватить губами воду, поток воды подхватил ее и стал уносить на дно. Бедная Белго стала кричать, да так громко, что в лесу деревья, словно от сильного ветра, гнуться стали, шелестя листвой, и крик этот о помощи дальше уносить. А как она, бедная, барахталась, старалась не уйти на дно шумной реки! Если бы кто видел все это, тут же ослеп бы от ужаса...

Но на счастье, ее страшный, предсмертный крик дошел до речной царицы Серови. Выплыла Серови на поверхность воды, вынесла несчастную на берег реки и исчезла.

Побрела бедная Белго в сторону леса, дрожа от страха, который ей только что пришлось испытать, и вскоре набрела на одно плодовое дерево, на котором росли дикие груши. Попробовала девушка губами сорвать с дерева одну грушу, а дерево поднялось и выше стало. Стала тогда Белго на носки и снова потянулась к плоду, а дерево еще выше стало. Села тогда она под деревом и стала ждать, когда с дерева упадет плод. Долго сидела она так, но дерево все не роняло плодов. И девушка взмолилась, запрокинув к небу голову:

– О, Худо, за что же ты так жесток ко мне? В чем моя вина?.. Даже этими дикими плодами и то не хочешь накормить меня, несчастную, беспомощную, бездомную.

Не успела Белго произнести эти слова, как с неба сорвался длинноголовый, многохвостый ветер. Он подхватил своими длинными, костлявыми руками девушку, тихо поднял ее, посадил на грушевое дерево и тут же с шумом поднялся и исчез.

Обрадовалась Белго, что какое-то чудо посадило ее на дерево, и спокойно стала рвать губами груши и есть. Много дней и ночей сидела она на дереве и ела дикие груши. Кто знает, сколько еще она могла так сидеть на дереве, если бы не случай.

А случилось вот что.

Страницы: «« 23456789 »»

Читать бесплатно другие книги:

«Мифы о загробной жизни» – популярный пересказ мифов о загробной жизни и загробном мире и авторский ...
Разумные дети и разумные звери хорошо понимают то, чего не понимают взрослые: жизнь прекрасна, но на...
Нет покоя на самой восточной границе Советского Союза. То и дело пытаются тайно пересечь ее диверсан...
В книге доктора философских наук В. Н. Дёмина (1942—006), к сожалению, безвременно ушедшего от нас, ...
В этот сборник вошли самые популярные народные русские сказки из знаменитого собрания известного фол...
Марк Александрович Алданов (1886–1957) родился в Киеве. В 1919 году эмигрировал во Францию, где рабо...