Загробный мир. Мифы разных народов Петрухин Владимир

Необходимые условия поддержания загробной жизни, мыслившейся в Египте как материальная, – сохранение тела умершего (мумификация), обеспечение для него жилища (гробницы), пищи (заупокойные дары и жертвы). В гробницу помещалась не только мумия, но и скульптурные изображения умершего, своего рода заместители мумии на случай ее уничтожения или повреждения. Это являлось гарантией существования в загробном мире. Позднее возникают представления, что ба – души умерших – днем выходят на солнечный свет, странствуют по подземному миру Дуат, где их подстерегают чудовища, спастись от которых помогают особые заклинания и молитвы.

Египтяне верили, что материальная часть человека остается на земле, в то время как его духовная часть обретает покой в царстве мертвых, при этом душа оказывается перед солнечным богом Ра, а тело обитает в преисподней с Осирисом: «Душа твоя обитает на небесах перед Ра, твой двойник получает от богов все необходимое, твое духовное тело пребывает в славе среди духов огня, а твое материальное тело осталось в подземном мире. …Небо владеет душою твоею, земля же получает тело».

Тела умерших мумифицировали, так как верили, что при условии соблюдения всех ритуалов в материальном теле живет и развивается обиталище души духовное тело – саху (сах ) , которое может вознестись на небеса и обитать там вместе с богами. Саху имело форму того тела, из которого оно родилось, и было бессмертно. В нем жила душа человека. Осирис в загробном мире также имел саху, и усопший получал саху от бога. Иными словами, Осирис вознаграждал умерших, даруя им свою духовную форму.

С формированием Древнего царства меняются функции гроба: он не просто должен сберегать останки, – гробы частных лиц приобретают архитектурные очертания, уподобляются земным жилищам. Примерно с 2200 года до н. э. гробы устанавливаются в погребальной камере так, чтобы покойник, лежащий на левом боку, был обращен лицом к восходящему солнцу.

Множественность духовных сущностей

Человеческую сущность составляли: физическое тело – кхат, сохраняемое посредством мумификации. Душа – двойник человека ка. Первоначально, согласно «Текстам пирамид» (сборник изречений, связанных с погребальным культом, многие тексты из которого получили дальнейшее развитие в «Текстах саркофагов» и, наконец, в «Книге мертвых»), ка – олицетворение жизненной силы богов и царей. Затем обладание ка стали приписывать всем людям: ка рождается вместе с человеком, духовно и физически функционирует нераздельно с ним как при жизни, так и после смерти, определяет судьбу человека. Обитая в гробнице, ка могло покидать ее и устремляться в загробный мир. В гробницы помещали портретные статуи умерших, вместилища ка, и на них писали имя человека, которому принадлежит это ка.

Ба – душа сердца, связанная с ка. Считалось, что ка и ба вместе обитают в гробнице и делят погребальные подношения, хотя во многих текстах указывается, что ба живет на небесах с Ра или Осирисом. В период Древнего царства обладание ба приписывалось только богам и фараонам, позднее ба считалось воплощением жизненной силы всех людей. Оно изображалось в виде птицы с человечьей головой. Обитая в гробнице и оставаясь в полном единстве с умершим, ба может отделяться от тела, выходить из гробницы, подниматься на небо, но неизменно возвращается в гробницу. Ба может есть, пить, превращаться в различных богов и божественных животных, но при этом способно избежать опасностей загробного мира.

Аб – сердце, связанное с душой, источник как животной жизни, так и добра и зла в человеке, вместилище человеческого сознания. Сохранению сердца придавалось огромное значение, так как во время посмертного суда оно подвергалось специальной проверке. Четыре главы египетской «Книги мертвых» посвящены тому, как помешать «похитителям сердец» загробного мира лишить человека сердца. В главе 30-й «Книги мертвых» содержатся заклинания, побуждавшие сердца не свидетельствовать против умершего на суде в загробном мире.

Кхаибит – тень, тесно связанная с ба. Существовала свободно от тела и могла свободно передвигаться.

Кху – душа духа, обитающая в саху, духовном теле человека.

Секхем – воплощение жизненной энергии, обитающее в раю среди кху и духов.

Рен – имя. Даже самое малое подношение, оставляемое в могиле и связанное с упоминанием имени умершего, помогало поддерживать его существование. Знание имен богов, демонов, частей лодки, на которой пересекают великую реку подземного царства, опор царства Осириса, деталей дверей зала Осириса, имен сторожа, глашатая и привратника каждого из дворцов загробного мира позволяет покойнику благополучно совершить свое посмертное путешествие и предстать перед судом Осириса.

Саху – обиталище души, духовное тело. Тело умершего после ри-туала мумификации также рассматривалось как воплощение личности.

Ах (буквальное значение – «блаженный», «просветленный») – дух, загробное воплощение человека. Начиная с эпохи Среднего царства считалось, что благодаря магическим действиям Анубиса в ах превращается не только фараон, но и каждый умерший. Ах и тело человека мыслились едиными в своей сущности, но ах принадлежит небу, а тело земле.

Суд над умершим происходил в зале суда Осириса. Судье Осирису помогали боги, составлявшие его совет. Признанные виновными отдавались на съедение пожирательнице мертвых чудовищу Амт. Это была полульвица-полугиппопотам с головой крокодила. Те же, за кем не было признано никакой вины, вступали в царство Осириса, где обретали вечную жизнь и счастье. Такой умерший провозглашался «маа кхеру»: эти слова всегда следуют за именем человека, к которому они относятся, и переводятся они как «победоносный», «ликующий», «оправданный» (оправданный – это наименование Гора, когда тот был провозглашен законным царем Египта), «тот, чье слово истинно и верно». Если имя умершего Ну, он именовался «Осирис Ну, оправданный».

Перед человеком, обладавшим «верным словом», открывались двери всех залов загробного мира, и существа, управлявшие этими залами, становились его слугами. Он становился равным богам. Вот текст фараона Пепи I: «…Пепи есть маа кхеру, и сам Пепи, и его ка приветствуют [богов]. И они зовут Пепи… и они объявляют Ра великолепное имя Пепи, восхваляют великолепное имя Пепи перед Нехебкау, ибо Пепи есть маа кхеру, и Пепи приветствует, и его ка приветствует [богов]…»

Елисейские поля и преисподняя в Египте

Поля Иару («Поля камыша») – место, где заслужившие благословение богов умершие наслаждаются счастливой жизнью, условия которой напоминают земную. Здесь расположены двойники всех священных городов Египта. Водный путь, подобный Нилу, давал возможность путешествовать. Текст фараона Унаса гласит:

«Унас пришел к своим прудам по обеим сторонам реки богини Мехт-урт и к месту зеленых подношений, и к полям, которые на горизонте; он сделал так, что поля по обеим сторонам горизонта зазеленели. Он принес кристалл к Великому Глазу, который в поле, он занял свое место на горизонте, он поднимается и возрождается к жизни подобно Себеку, сыну Нейт, он ест и пьет и выделяет воды, он вкушает удовольствия любви, и он, соблазнитель, уводит жен у мужей, когда ему этого захочется».

Согласно «Текстам пирамид», Поля Иару находятся «на восточном небе», откуда восходит солнце Ра. Вместе с покойным фараоном Ра совершает утреннее омовение в озере, расположенном в Иару, куда их доставил перевозчик Иару. С конца 3-го тысячелетия до н. э., когда с Осирисом начали отождествлять каждого умершего, Поля Иару считаются местом пребывания всех блаженных, оправданных на суде Осириса. Эти поля находятся под землей, они плодородны, прорезаны полноводными каналами, там нет ничего нечистого, изобилие еды и напитков. В 109-й главе «Книги мертвых» говорится, что Иару окружает стена из бронзы, ячмень там растет высотой в четыре локтя, а полба (разновидность пшеницы) – высотой в девять локтей. В Полях Иару умерший встречает своих родителей, жену и детей.

Магические предписания, записанные на том или ином материале и помещенные в могилу, должны были обеспечить умершему все блага в загробной жизни. Таков, например, текст пирамиды Пепи I: «Змея Урей этого Пепи на голове его, и на обоих боках его писания, и на его ступнях начертаны слова магической силы». Особые заклинания (глава 64 – «О восхождении к свету») давали усопшему возможность беспрепятственно проходить через любые ворота загробного мира, отождествить себя со всеми великими богами, использовать их атрибуты и получить вечную жизнь. Египетская молитва гласила:

«Вознагради меня своими полями, о великий бог Хетеп, ты сделаешь так, как угодно тебе, о повелитель ветров. Позволь мне стать тем духом, позволь мне есть там, позволь мне пить там, позволь мне пахать там и собирать урожай, позволь мне сражаться там, позволь мне любить там, и пусть мои слова станут там законом, и пусть я никогда не буду там ничьим рабом, но сам буду повелевать».

Когда физическое тело усопшего опускали в могилу, его духовное тело саху входило в потусторонний мир Дуат, по которому странствовало, побеждая различных чудовищ, пока не достигало царства Осириса. Считалось, что путешествие в царство Осириса длилось всю ночь после смерти, а царства блаженных умерший достигал на следующее утро, с восходом солнца.

Дуат – место, где пребывали умершие, преисподняя «совсем глубокая, совсем темная и бесконечная». Как подземное царство Дуат связывается с ночными светилами. В «Текстах пирамид» оно персонифицируется в образе женщины – матери умерших, которых она ведет на небо, а также отождествляется с горизонтом как местом, где заходит солнце.

Согласно некоторым текстам, царство мертвых располагалось на севере, согласно другим – над или под землей. Древнейшая традиция помещала загробный мир над землей, причем небо на западе представляло собой огромную плоскую или сводчатую поверхность, образующую как бы настил, пол, в царстве мертвых. Этот пол поддерживался снизу четырьмя колоннами, по одной на каждую сторону света. Однако еще более древним считается представление о том, что потусторонний мир находится на западе: в мифах в стране мертвых, протягивая к ним руки, умерших встречает Аментет – богиня запада.

В более поздние времена возникло верование, что царство мертвых располагается к западу или северо-западу от Египта и души умерших проходили туда через проход между горами на западном берегу Нила около Абидоса. Еще позже возникло представление, что место обитания умерших – это узкая гористая долина реки, которая брала начало на востоке и текла на север, а затем, сделав петлю, возвращалась на восток. В этой долине обитали всевозможные монстры, и именно здесь плыло в ладье солнце в течение двенадцати ночных часов.

Когда миф об Осирисе полностью переносится на умершего царя, считается, что его труп охраняют Исида и Нефтида. От Исиды рождается Гор, который побеждает Сета, отомстив за отца. В «Текстах пирамид», обращенных к обожествленному фараону, умерший царь соединяется с богами – своим отцом Ра, Осирисом, Гором в восточной части неба, куда он летит как божественная птица: «Летит летящий. Он улетает от вас, люди, ибо он не принадлежит земле, он принадлежит небу… Он взвился в небо, как коршун, он поцеловал небо, как сокол, он прыгнул на небо, как саранча».

Другими способами достигнуть неба были подъем по лестнице, восхождение по солнечным лучам или клубам дыма от кадящего ладана и плавание по небу в его восточную часть. Для этого в заупокойные храмы фараонов IV династии помещали натуральной величины ладьи. Перевозил умершего фараона особый перевозчик – «смотрящий позади себя», устраивавший перед отплытием своему пассажиру магический допрос.

Представление о плавании умершего царя по небу сливалось с представлением о ежедневном плавании по небу, с востока на запад, солнечного бога Ра. Фараон с веслом сопровождает бога в его барке. На небе фараон представляется то великим богом, то приближенным Ра, его секретарем и писцом, гребцом в его барке, то одной из ночных звезд – Орионом (небесное воплощение души Осириса) или Сириусом (душа Исиды). Фараон Пепи I говорит:

«Приветствую тебя, о лестница бога, приветствую тебя, о лестница Сета. Протянись до небес, о лестница бога, протянись до небес, о лестница Сета, протянись до небес, о лестница Гора, по которой на небеса поднялся Осирис, когда занимался защитой Ра…Ибо это сын твой Пепи, и этот Пепи есть Гор, и ты дал жизнь этому Пепи, как ты дал жизнь богу, который есть властелин лестницы. Ты дал ему лестницу бога, и ты дал ему лестницу Сета, по которой этот Пепи поднялся на небеса, когда занимался защитой Ра».

Начиная с «Текстов саркофагов» каждый умерший отождествлялся с Осирисом и ему присваивалась роль царя. Покойный благодаря магическим заклинаниям перевоплощается в любого бога, в которого он хочет превратиться.

«Мои волосы – это Нун, мое лицо – это Ра, мои глаза – Хатор, мои уши – Упуат, мой нос – первый из Летополиса (то есть Гор Старший), мои губы – Анубис, мои зубы – Серкет, мой затылок – Исида, мои руки – баран из Мендеса, моя шея – Нейт, госпожа Саиса, моя спина – Сет, мой фаллос – Осирис, мои легкие – властители Туры, моя грудь – могущественный баран, мой живот – Сехмет, мое чрево – глаз Гора, мои ноги – Нут, родительница богов, мои ступни – Птах, мои пальцы рук и ног – живые змеи. Нет у меня члена, который был бы свободен от того или иного бога. Тот защищает всю мою плоть целиком» (глава 42 «Книги мертвых»).

Существенно, что умерший отождествляется также с Ра и Гором. Ра дает свет, насладиться которым стремился умерший, когда его душа ба выходит днем из гробницы. Ра также одержал победу над змеем тьмы Апопом. Гор стал царем, будучи оправдан на суде богов, победив своего врага Сета.

Изображения земной жизни на стенах гробниц эпохи Древнего царства предназначались для ка умершего – чтобы он мог продолжать существовать, как при жизни. Покойный вместе со своим ка лакомится приношениями. Жертвенные приношения и отчасти заменяющие их тексты с жертвенными молитвами к богам должны были обеспечить умершего всем, что в них перечислено. Скульптурные портреты покойного помещались в гробнице на случай разрушения мумии – чтобы в статуи могло переселиться ка умершего. Обряд «отверзания уст и очей» был направлен на то, чтобы «оживить» мумию перед погребением, сообщить ей способность восприятия внешнего мира: жрец прикасался к устам и глазам мумии сначала окровавленной ногой жертвенного быка, а затем двумя теслами и резцом скульптора, а также мешком с красным минералом.

Заупокойные магические тексты обнаруживают две тенденции: с одной стороны, покойнику гарантируется спокойное существование в гробнице, с другой – его душе ба и двойнику ка предоставляется возможность покинуть гробницу и пребывать с великими богами в потустороннем мире.

Душа ба появляется каждый день, чтобы зреть солнце и облетать вокруг гробницы. В это время покойный «шел прекрасными путями, по которым идет избранный. …Он возносился к Богу Великому, владыке небес… он пересекал небеса навстречу Великому Богу». Набальзамированное тело царя покоится внутри или под пирамидой, и та составляет с ним единое целое, то есть тоже считается его телом: «О Гор! Царь этот – это Осирис!..Приблизься к нему [царю]! Не удаляйся от него, в имени его Пирамида!»

Вместе с тем пирамида представлялась в виде солнечной вершины скалы Бенбен, возникшей из первоначального хаоса в начале мира, и как самая первая твердь, возникшая в виде холма при сотворении мира. Отсюда пирамида мыслится как центр земли, место, где соприкасаются мир земной и мир подземный. Надпись на пирамиде Аменемхета III гласит: «Выше душа (ба) царя Аменемхета, чем высоты Ориона. Соединяется он с преисподней». При этом Орион – это душа (ба) Осириса, который, подобно этому созвездию, нисходит в преисподнюю, а затем вновь появляется на небе. Царь, будучи отождествлен с Осирисом, нисходит в преисподнюю, дабы затем возникнуть вновь.

Возрождаясь к жизни, царь, подобно солнечному божеству, проходит различные стадии, ознаменованные отождествлениями с различными богами. Он и Гор, и Сет одновременно. Являясь Осирисом, он, однако, спускается в преисподнюю как Гор. Его встречают различные силы, которые персонифицируют его царские атрибуты. Рамсес II говорит своему покойному отцу Сети I: «Вот ты взошел на небо и сопровождаешь Ра, ты смешиваешься со звездами и луной. И ты пребываешь в преисподней как те, кто находится обок Унен-нефера (Осириса), Владыки Вечности. Руки твои тянут Атума в небесах и на земле подобно Звездам Неустающим. Ты перед баркой миллионов лет. Когда появляется Ра в небесах, глаза твои любуются на его красоту. Когда входит Атум в преисподнюю, ты в его свите».

Существовало верование, что любое существо может в загробном мире умереть во второй раз. Душа умершего питалась там подношениями, которые оставляли в гробнице, и, если поступление этих подношений прекращалось, голод заставлял ее выходить из гробницы и бродить по пустыне в поисках пищи, питаясь отбросами и запивая их грязной водой, но затем ее ждала голодная смерть. Кроме этого, душа также могла умереть в загробном мире, вызвав неудовольствие управителей царства Осириса: в этом случае она уничтожалась вместе с душами грешников. Только отождествив себя с Ра и Осирисом, умерший делался выше этого закона и мог возгласить: «Я – коронованный царь богов, и я никогда не умру во второй раз в загробном мире».

Главы 5 и 6 «Книги мертвых» посвящены ушебти. Это фигурки мужчин и женщин из камня, дерева, фаянса и т. д. На них поначалу вырезали просто имя владельца, а позднее – заклинание, с помощью которого их можно было оживить и заставить в загробном мире выполнять вместо хозяина любую работу, особенно тяжелую, связанную с земледелием; в гробнице фараона Сети I обнаружено около семисот таких фигурок.

Виньетка к 110 главе «Книги мертвых», изображающая большую усадьбу со множеством каналов, иллюстрирует занятия блаженных в Полях Иару. На виньетке из папируса Ани изображен умерший, плывущий в лодке, нагруженной подношениями, которые он приготовил для бога-сокола. На другом рисунке он собирает пшеницу и управляет волами, стоит на коленях перед двумя кучами зерна. В следующей части виньетки он пашет землю, а рядом течет огромная река. В четвертой серии иллюстраций изображено жилище Осириса; здесь же обитают те, кто питается божественной пищей, а также духовные тела усопших. На одном из рисунков изображен бог города, где жил усопший.

Суд Осириса

Глава 125 «Книги мертвых» посвящена суду Осириса. Во вступительной части усопший, стоящий перед входом в зал суда, который охраняет бог мертвых Анубис, описывает богу путь, который он проделал, и святилища, которые посетил. После того как он называет имена богов в зале Двойной Маати – богини истины и порядка, створки дверей, запоры и даже пазы для петель позволяют ему войти.

Вступив в зал, умерший заявляет, что знает имя Осириса и имена сорока двух богов египетских номов (земель), помогающих Осирису в проверке душ, и что он не совершил грехи, которые подробно перечисляет по статьям:

1) не совершал дурных поступков; 2) не обижал членов своей семьи; 3) не совершал дурного в святом месте; 4) не имел порочных друзей; 5) не творил зла; 6) не перегружал своих людей работой; 7) не стремился к почестям; 8) не обращался жестоко со своими слугами; 9) не презирал бога; 10) не покушался на чью-либо собственность; 11) не делал неугодное богам; 12) не чернил слугу перед его господином; 13) не причинял никому страданий; 14) не прогнал голодного; 15) не заставил никого плакать; 16) на совершал убийства; 17) не приказывал никому убивать; 18) не причинял страданий; 19) не крал подношений в храме; 20) не крал хлеба, пожертвованного богам; 21) не крал хлеба, пожертвованного духам; 22) не прелюбодействовал; 23) не осквернял себя в святилище бога своего города; 24) не обманывал при расчетах; 25) не отнимал ничью землю; 26) не покушался на чужую землю; 27) не обманывал торговца; 28) сам не жульничал при торговле; 29) не крал молоко у детей; 30) не угонял чужой скот; 31) не ставил силки на священных птиц; 32) не ловил рыбу на наживку из того же вида рыбы; 33) не перегораживал путь воде; 34) не обрушивал берег канала; 35) не гасил огонь, которому следовало гореть; 36) не лишал богов принесенного им мяса; 37) не угонял священный скот; 38) не препятствовал богу в его выходе.

«Я чист. Я чист. Я чист. Я чист», – повторял умерший. После того как умерший произносит эту «исповедь», он обращается к каждому из сорока двух божеств, утверждая, что он не совершал такого-то греха. Знанием имен этих божеств «подсудимый» обезоруживает их, и они не смеют выступить против него. Кроме этого, в главе 30 «Книги мертвых» умерший магическим заклинанием заставляет свое сердце не свидетельствовать против него: «Не выдумывай против меня клеветы перед великим богом, владыкой Запада! Ведь от твоего благородства зависит признание меня праведным».

Перед лицом Осириса в присутствии Великой Эннеады (Девятка) богов (в другом варианте – Большого и Малого Совета богов) происходит психостасия – взвешивание сердца умершего. Сердце в данном случае выступает как символ совести покойного, причем противовесом сердцу на весах богини Маат служит страусовое перо – символ Маат, олицетворяющее истину (иногда на иллюстрирующих суд виньетках перо заменяет фигура самой богини). Сердце должно весить столько же, сколько перо Маат. На одних виньетках на опоре весов изображена обезьяна писца богов Тота, на других – голова Маат, или голова Анубиса, или голова Тота. Иногда взвешивание сердца производит Анубис, иногда Маат либо Гор. За результатами взвешивания следит Тот и записывает их на дощечке. Рядом с весами находится пожирательница душ Амт.

В зал суда умерший входит один или в сопровождении жены, но на некоторых виньетках его приводит туда Анубис, либо бог с головой собаки, держащий в левой руке нож, либо Гор – сын Исиды. Довольно часто Осирис изображен не один, а в сопровождении Исиды, Нефтиды и четверых сыновей Гора, которые стоят на цветке лотоса. Стебель этого цветка растет из вод озера, которое питается водами небесного Нила и служит источником воды для душ блаженных и богов.

Тот, обращаясь к Эннеаде, говорит, что покойный признан праведным. Тогда суд выносит оправдательный приговор: «Нет позволения, чтобы чудовище Амт Пожирательница овладело им; пусть дадут ему хлеб, кладущийся перед Осирисом, земельный участок в одну десятину, находящийся в Полях Иару». Уже будучи оправданным, умерший еще раз настаивает на своей праведности при выходе из зала и ведет диалоги магического характера с привратниками, дверями, докладчиками.

Гарантами вечной жизни были магия и ритуальная чистота – очистительные церемонии, соблюдение пищевых табу. Все это должно было устранить опасности, подстерегающие умершего в его загробной жизни.

Уже в «Текстах саркофагов» возникает идея загробного суда, то есть вечную жизнь определяет в том числе и этический принцип. Суд и психостасия происходят либо в барке бога Солнца, либо на острове Огня, либо в Гелиополе или Абидосе; судья, обычно, – Ра или Осирис.

Со становлением идеи справедливого загробного суда преисподняя оказывается разделенной на сферы – светлое пространство близ богов и ад для грешников (сказка о Са-Осирисе). Описание наказаний содержится в «Книге амдуат», «Книге врат» и «Книге пещер». Грешники лишаются погребения – боги срывают погребальные пелены с «врагов, приговоренных к наказанию в Дуате»; они лишены общения с богами, тепла и света, их удел лишь темный хаос. Распространенное наказание – связывание и заключение. В «Книге врат» Гор объявляет: «Вы связаны сзади, злодеи, чтобы быть обезглавленными и перестать существовать». В «Книге пещер» преисподняя описана как тюрьма, из которой грешники не могут выйти.

Самым грозным наказанием считалось окончательное уничтожение всей сущности грешника: и тела и души. Души грешников существовали независимо от тела в перевернутом положении – вниз головой, они не могли воссоединиться с телом, чтобы жить полноценной загробной жизнью, а потому им предстояло полное и окончательное уни-чтожение. Такое уничтожение достигалось обезглавливанием или сожжением. В «Книге амдуат» грешников сжигают в котлованах, в «Книге пещер» казнь огнем совершается в специальных котлах, куда бросают головы, сердца, тела, души и тени грешников (что напоминает средневековые христианские поверья об аде).

Вместе с неуверенностью в том, что ритуал обеспечит загробное блаженство, рождается религиозный скептицизм. На одной египетской стеле умершая жена обращается к пережившему ее мужу с призывом наслаждаться жизнью во всех ее проявлениях:

Вместе с тем диалог умершего Ани с богом Атумом (Новое царство, XVI–XI вв. до н. э.) пытается внушить оптимизм, предвкушение идеального блаженства на том свете:

Ани: «О Атум, что это, что я отправляюсь в пустыню? Там ведь нет воды, нет воздуха, она глубока-глубока, она темна-темна, она вечна-вечна!»

Атум: «Ты будешь в ней жить с удовлетворенным сердцем».

Ани: «Но в ней нет радостей любви!»

Атум: «Я дал просветление вместо воды и воздуха и радостей любви, умиротворение сердца вместо хлеба и пива».

Кострома: воскресающий бог и демон растительности

У русских крестьян, ничего не слышавших об Осирисе, известны были календарные обряды, которые напоминали исследователям русской традиционной культуры ближневосточные культы умирающих и воскресающих богов – Осириса и Адониса.

То были карнавальные похороны календарных чучел, которые носили имена Костромы (на изготовление обрядовых чучел Костромы у славян шла костра – волокнистые отходы, остававшиеся от обработки льна и конопли) или Ярилы. Куклу Костромы, празднично убранную в кумачовый сарафан и кокошник, с песнями носили по селу, иногда положив в корыто, как в гроб. Так носили и Ярилу, но одетого в мужское платье. Процессию сопровождали ряженые попы с лаптем вместо кадила. Традиционные причитания женщин сопровождались смехом мужчин. В Муромском уезде Владимирской губернии чучело Костромы подносили к озеру, где процессия разделялась на две группы: одни оказывали знаки почтения чучелу, другие нападала на поклоняющихся, захватывали чучело, срывая с него наряд, и бросали в воду. Почитатели заунывным воем оплакивали гибель Костромы, после чего участники процессии воссоединялись и с весельем возвращались в село. В других вариантах обряда чучело разрывали на части или хоронили в поле, вырывая палками могилу, как, например, для Ярилы. При похоронах Костромы иногда изо-бражали, как она боронит, сеет, косит, убирает урожай, а когда чучело бросали в воду – молились о дожде.

Известный английский антрополог Джеймс Фрэзер обратил внимание на сходство этих обрядов (известных фольклору всех цивилизованных европейских народов) с ритуалами умирающих и воскресающих божеств Востока. Убийство божества плодородия должно было предшествовать его возрождению – усилению плодоносящей мощи. Но в русских обрядах мотив воскресения умерщвленного персонажа не был главным, как заметил В. Я. Пропп. «Праздник состоит не в воскресении, а в умерщвлении», – писал он.

Календарное действо вокруг Костромы отличается характерным для народной культуры парадоксом: оплакивание сопровождается обрядовым смехом. Это возрождающий смех, напоминающий о смехе Деметры и царевны Несмеяны (превратившейся из сказочной затворницы в невесту). Впрочем, Кострому и Ярилу роднит с ближневосточными воскресающими божествами еще одно свойство: архаичным образом Костромы была мужская ипостась, именуемая Коструб или Кострубонько; чучело Ярилы имело выраженные мужские признаки. Женщины оплакивали этих персонажей как своих партнеров – подобно ближневосточным богиням любви; во время похорон Ярилы дозволялись эротические вольности, сопровождавшиеся и возлияниями в шинке.

Особое значение при этом имели символы и обряды, связанные с земледелием и растительностью. Зеленые ветви были непременным атрибутом славянской и общеевропейской календарной обрядности; их использовали на Троицу, когда умершие, в том числе русалки, выходили с того света. Березовыми ветвями украшали красный угол в избе: считалось, что в них вселяются души умерших родственников. Это представление соотносится с широко распространенными поверьями о душах, которые попадают на тот свет по ветвям Мирового дерева и ждут своего возрождения в потомках. Троицкая березка, равно как и соломенное чучело, не были символами или воплощениями воскресающего божества, они воплощали саму природу, ее неуничтожимость, календарную цикличность: смерть сменялась возрождением и была условием этого возрождения. Эти фетиши, которые европейские крестьяне продолжали использовать до недавнего времени, были архаичнее, чем древневосточные божества.

Сходство календарного чучела с Осирисом и другими воскресающими божествами заключалось в том, что его необходимо было умертвить, растерзать, уничтожить. Специальный фольклорный жанр – «житие» растений – существовал в европейском и славянском народном творчестве. «Жития» льна, конопли и других растений уподоблялись мученическим житиям святых. Самое известное из таких «житий» – знаменитая баллада Роберта Бернса «Джон Ячменное зерно». Жатва, молотьба и помол ячменного зерна, осенняя смерть Джона, завершается изготовлением хмельного напитка:

Так пусть же до конца времен

Не высыхает дно,

В бочонке, где клокочет Джон

Ячменное зерно! [23]

Пиво, напиток, который развеселил Деметру и которым Инанна собиралась поминать мертвых в преисподней, – воплощение воскресения после смерти.

Славянские обрядовые чучела напоминают воскресающих божеств, хотя их происхождение более архаично, а воскресение не вполне персонифицировано – оно относится к природе в целом, но не к воплощающему ее персонажу. Позитивистские и атеистические концепции религии включали в круг этих персонажей христианского мессию, который претерпел муки и был предан смерти, погребен и воскрес на третий день. В рассказах о жизни Иисуса многое было связано с традиционным ближневосточным фольклором и поэтому было узнаваемо для привычного к мифологическим рассказам народа. Но жертва Иисуса не была связана с природными ритмами: эта добровольная смерть призвана была спасти погрязшее в грехе человечество, а не гарантировать циклическую жизнь космоса, будь то весеннее возрождение растительности или ежедневное появление солнца над горизонтом. Образ Иисуса, пришедшего исполнить закон Божий, далек от фольклорной стихии – новозаветный Иисус никогда не смеялся.

Для язычников, поклонявшихся богам, наделенным сверхъестественной физической силой, рабская смерть на кресте казалась немыслимой для подлинного Божества. Стороннки докетизма – учения о призрачности телесной природы Иисуса, как и мусульманские теологи, почитавшие Ису (Иисуса) пророком, считали, что крестную смерть претерпел лишь телесный двойник Мессии – дух не мог быть пригвожден к кресту.

В последующей фольклорной традиции жертва и воскресение Христа были включены в крестьянскую картину мира и вписаны в обрядовый цикл: христианское Рождество совпадает с зимним солнцеворотом (как Купала – рождество Иоанна Предтечи – относится к солнцевороту летнему). Мертвые воскреснут, согласно христианской традиции, в конце времен перед Страшным судом, который окончательно определит будущее праведников и грешников.

Изгнание смерти

Джеймс Фрэзер в своей знаменитой «Золотой ветви» исследовал обряды изгнания злых духов и смерти у народов мира: болезнь и смерть заключались в фетиш, куклу, пучок растений и т. п., которые и хоронили с соблюдением определенных обрядов, чтобы несчастье не вернулось в мир живых. У западных славян обрядовое чучело носило имя смерти – Морена. Иногда смерть и злые силы воплощало животное, как иудейский «козел отпущения», или человек – раб, ряженный царем, как во время новогоднего праздника в Вавилоне или римских сатурналий. Раба или предназначенного для этого преступника приносили в жертву как искупителя чужих грехов. Теория Фрэзера обнаруживала универсальные истоки христианской идеи искупительной жертвы за человечество. Собственно, уже христианские власти обращенной Римской империи отметили это сходство и стали запрещать сатурналии как кощунственный обряд, пародирующий крестную смерть Христа.

Казалось бы, перед нами знакомые сюжеты традиционной мифологии. Но в Иудее I века н. э. эти сюжеты разворачиваются не в мифологическом и ритуальном, а в историческом пространстве. Не военный пленник, как у индейцев Мезоамерики, и не раб, как в Вавилоне, приносится в жертву, чтобы обновить силы мироздания, космоса. Пророк добровольно отдает себя на рабскую казнь, чтобы спасти человечество. И не просто календарный праздник избран для этого жертвоприношения. Агнца приносили в жертву на праздник Пасхи, не связанный прямо с календарными торжествами, подобными Новому году: Пасха праздновалась в память об историческом событии – избавлении богоизбранного народа из египетского рабства. Иисус хотел избавить людей от рабства предрассудков, в том числе мифологических и ритуальных, и снова, как в начальные времена, дать им свободу выбора между добром и злом, Богом и Сатаной. О его победе над смертью, Сатаной и адом будет говориться в связи с сюжетом сошествия во ад.

В традиционном фольклоре избавление от злых духов и смерти, о котором не переставали мечтать люди, мыслилось по-иному. Смерть и злых духов пытались обмануть, заманив в ловушку: закрыть в горшке, заковать, – что, по греческому мифу, удалось Сисифу.

У африкансквого народа йоруба известен сюжет об изгнании Смерти из священного города Ифе. Некогда Смерть и ее спутники повадились посещать Ифе: каждый четвертый день они спускались с неба на городской рынок и убивали столько людей, сколько могли. Ни верховный вождь, ни боги (ориша) не знали, как изгнать их из города. Спасти город вы-звался некий смельчак Аманьегун. Он сшил костюм из пестрых тканей, покрывающий все тело, совершил жертвоприношение богам и укрылся с друзьями за деревом караулить Смерть. Когда она показалась, он вышел и закричал голосом егунгуна – духа умершего. В ужасе Смерть и ее спутники, побросав свои жезлы, обратились в бегство, а Аманьегун с друзьями преследовали их и били этими жезлами по головам, пока духи не исчезли.

Зороастризм: между добром и злом

В Иране – стране, располагавшейся между миром ближневосточных цивилизаций и варварским миром севера Евразии, была создана дуалистическая мифология, в которой борьба доброго и злого начал обострена до предела. Она донесена до нас древним священным писанием «Авестой». В «Авесте» единственным создателем земли, неба и человека выступает Ахурамазда, творящий мир посредством или усилием мысли. Он сотворил все бытие, облек плотью духовные формы, которые предшествовали материальным, предначертал все благие мысли, слова и деяния.

В ожидании последней битвы

Миф о творении излагается на пехлевийском (среднеиранском) языке в «Бундахишне» и «Затспраме».

В начале во вселенной существовало только бесконечное время – зерван акарана. В нем пребывали всеведающий благой бог Ормазд (поздняя форма имени Ахурамазды, буквально «Господь мудрый») и злой дух Ахриман (Ангро-Майнью); их разделяла пустота. Пребывавший наверху Ахурамазда, озаренный горним светом мудрости и добра, знал, что через три тысячи лет дух зла узрит этот свет, узнает о существовании благого бога и начнется битва Добра и Зла, в которую будет вовлечено и будущее творение. Чтобы уже в начале времен предрешить исход этой битвы, Ахурамазда создает духовные сущности – фраваши всех благих творений: богов, неба, воды, земли, огня, наконец, пророка, спасителя человечества Заратуштры, душу которого творец вкладывает в Мировое дерево жизни – хаому.

Через три тысячи лет Ангро-Майнью поднялся из глубин тьмы и устремился к свету Ахурамазды, стремясь уничтожить его. Для того чтобы его победа была непреложной, Ахурамазде надо было в бесконечном времени создать конечный временной промежуток – девять тысяч лет, в который и совершится вся мировая история, и он предложил Ангро-Майнью биться девять тысяч лет, на что тот согласился.

Ахурамазда знал, что первые три тысячи лет пройдут согласно его воле, и это будет эра творения. Пустота, разделяющая царства света и тьмы, превратится в воздух, духовные сущности пресуществятся в светила, небо, землю и весь земной мир. Следующие три тысячи лет будут эрой смешения добра и зла: два начала столкнутся в сотворенном мире, и их битва будет длиться, пока не родится пророк Заратуштра. С его приходом в мир начнется последний трехтысячелетний период, в котором зло наконец будет повержено и уничтожено в огненном море и потоке расплавленного металла, и мир очистится навсегда.

В начале эры творения Ахурамазда творит «бессмертных святых» – божества Амеша Спента. Их шестеро, седьмым выступает сам Ахурамазда. Тем временем Ангро-Майнью творил злых демонов – дэвов, которые должны были противостоять благим божествам – ахурам. То были Ака Мана – дух злой мысли, Друг – воплощение лжи, злого слова, первопричина всех грехов, Тарви и Заири – Голод и Жажда. Последним был создан Айшма – дух грабежа и злого дела, известный в библейской традиции как Асмодей. Триаде добра (благой мысли, слову и делу) суждено было столкнуться с триадой зла (злой мыслью, словом и делом), ахурам – с сонмом дэвов.

Спасти гибнущий телесный мир призван был Саошьянт – Спаситель. Возможно, эпитет «спаситель» принадлежал первоначально божеству справедливости и защитнику мира Митре; недаром в римском мире его культ был популярен накануне распространения христианства.

Смерть, оскверняющая творение

Самое страшное проявление торжества сил зла – смерть, особенно смерть праведных, благих существ.

Старение и смерть человека привнесены в мир действиями АнгроМайнью. Дэвы в момент смерти отнимают у умирающего только жизненную силу, душа же при этом отлетает. Мертвая материя, отделившаяся от тела живого человека (волосы, ногти, зубы и т. п.), приравнивается к принадлежащей мертвому.

Старения и смерти избежать невозможно, даже Заратуштре Ахурамазда отказал в этом. Старение вызывает демон Зарман. Воплощением смерти выступает демон судьбы Сауру – «стрела смерти». Персонификацией смерти является летающий демон Асто Видат (буквальное значение «отделяющий кость»), действующий вместе с демоном Вайу (что значит «воздух»). Лишая жизни, он набрасывает своей жертве на шею петлю, избавиться от которой могли только праведники. Воскресение состоится в грядущие времена в том месте, где жизненная сила отделилась от тела.

Душа вечна, она существует до рождения человека, при его жизни и после смерти. У живого человека душа, жизненная сила и тело едины. Само по себе тело инертно, и никакая боль не воспринимается им. В момент смерти жизненная сила и душа покидают тело и вместе находятся вне его. На труп же набрасывается демон трупного разложения Насу. Плоть разлагается, поедается собаками, птицами и в конце концов превращается в прах, смешивается с пылью и рассеивается. Но кости, хранимые в костехранилищах (оссуариях), неразрушимы – это залог воскресения, которое наступит после прихода в мир Саошьянта.

Суд у моста Чинват

Саошьянту предназначено в конце веков вершить Страшный суд, истребить носителей зла, воскресить праведников и ради их бессмертия закончить мировую историю последней искупительной жертвой быка.

В «Авесте» рай-небеса предстают как обитель Истины: «Мы поклоняемся сверкающим обителям Истины (Арты), где обитают души умерших… мы поклоняемся лучшему миру артаванов (праведников), [который есть] свет [и] предоставляет всяческое утешение». Другое название рая-небес – Гаронмана (буквально «дом хвалы, дом сокровища, дом вознаграждения»), или сияющая Гаронмана. Это обитель Ахурамазды и бессмертных святых Амеша Спента. Предполагают, что эта обитель находится над первозданной горой Хара. Здесь беспрерывно бьет источник Ардви и получают начало могучие воды, стекающие к ее подножию, к озеру Ворукаша. Здесь же у источника Ардви произрастает древо жизни Хаома.

Поскольку душа существует вечно, человек должен еще при жизни обеспечить ей спасение посредством «благой мысли, благого слова и благого дела». После смерти человека душа в течение трех ночей остается рядом со своим «земным пристанищем», у изголовья трупа, где на нее нападают дэвы, стремясь утянуть в ад (поэтому все это время около головы покойника следует держать горящий огонь). По одной из версий, за эти три дня пребывания у покинутого тела душа «взрослеет», из новорожденной превращается в совершеннолетнюю и в таком состоянии предстает перед смертным судилищем, которое чинят над душами у моста Чинват божества Сраоша, Рашну и Митра.

Сраоша – дух религиозного послушания и порядка, посланец Ахурамазды. В поздних текстах он за мзду печеными хлебцами препровождает по мосту Чинват на тот свет души праведных (в ранних текстах это делает пророк Заратуштра). Рашну – дух праведности; для взвешивания благих и злых деяний ему даны весы. Митра – божество договора, упорядочивающее землю и жизнь на ней. Мост Чинват переброшен через водную преграду, разделяющую царства живых и мертвых. Под стопой грешника он становится «узким, как лезвие бритвы», а праведнику кажется шириной «в девять копий или двадцать семь стрел».

Олицетворением внутреннего духовного мира человека является Даэна, что значит «вера». Она присуща и благому и греховному сознанию. Каждый человек после смерти у входа на тот свет встречает свою Даэну в женском облике: у праведника она выглядит прекрасной юной девой, а у грешника – уродливой старухой. Поминальные трехдневные службы Сраоше лучше отслужить еще при жизни, а в поздней зороастрийской литературе их рекомендуется совершать каждый год. Это обряд зенде-раван, то есть «прижизненные поминки». Человек во время таких поминок играет одновременно две роли: он еще жив, но при этом он уже занимает свое место в потустороннем мире; считаясь как бы умершим, он не вкушает вместе со всеми поминальную пищу.

Если в иной мир уходит праведный человек, его душа в течение трех дней и ночей поет священные гимны, провозглашая счастье, которое Ахурамазда жалует блаженным. В конце третьей ночи появляется рассвет и дует благоухающий ветер. Когда этот ветер дует на душу, ее Даэна появляется в виде прекрасной девушки – это Даэна благих мыслей, благих слов, благих дел. Душа праведного человека делает первый шаг, и Ахурамазда помещает ее в «благую мысль», она делает второй шаг, и он помещает ее в «благое слово», с третьим шагом душа помещается в «благое дело», с четвертым – в бесконечный свет. Затем Ахурамазда говорит:

«…Пусть здесь дадут ему в качестве пищи весеннего масла, что является пищей после смерти для мужчин благих мыслей, благих слов, благих дел, благих внутренностей, что является пищей после смерти для женщины превосходных мыслей, превосходных слов, превосходных дел, хорошо обученной, руководимой господином, праведной».

В средневековом иранском тексте «Большой Бундахишн» (XXX) описывается путешествие на тот свет:

«Здесь есть горный пик, по высоте равный стократному человеческому росту, – пик Дайти… В середине здесь есть место, которое столь же острое, как меч, – оно длиной и шириной в девять копий. И здесь боги другого мира, которые очищают душу в другом мире. И собака другого мира стоит на конце моста, и Ад под ним… Здесь душу ведут к подножию горы Харбурз, где хребты и соединяющие их траверсы окружают вершину пика, где есть острый кряж. Там, если кто-то благочестив, кряж остается столь широким, каков он есть. Победоносный Адур Фаррбаг зажигается в темноте и, имея вид огня, ведет душу по хребту. И божества другого мира очищают ее. Он ведет душу в иной мир вдоль другого хребта к вершине горы Харбурз и Вай. Добрый (Вайу) берет его руку и приводит душу на ее место… Если же эта душа порочна, то в то время, когда он ведет ее по хребту к вершине, острая верхняя грань хребта становится подобна острию бритвы и не позволяет ей пересечь это пространство. И она вынуждена двигаться по лезвию бритвы, хотя она не желает этого. И, сделав три шага вперед, сопровождаемая злобной мыслью, враждебной речью и недобрыми делами, которые она осуществляла, она срывается с моста и падает вниз головой и переживает все страдания».

Согласно священному тексту «Видевдат» (XIX. 27–32), «после того как скончается человек… дэв по имени Визарша овладевает связанной душой дурного человека, человека, поклонявшегося дэвам, жившего мерзко. И тот, кого увлекало зло, и тот, кто руководился правдой (Аша), оба выступают тогда на пути свои, изготовленные временем. У моста, созданного Маздою, у чистого Чинвата… разбирают, как чья душа, как чья совесть действовала в мире, обитая посреди живых существ. Сюда приходит прекрасная, статная, бодрая, высокая дева: сопутствуют ей Святость, Правда, Власть, Могущество. Эта дева низвергает зловредные души дурных людей во тьму; души же людей чистых ее властью переходят по ту сторону недосягаемых гор Хара Бэрэзайти. Эта дева проводит праведников через мост Чинват, приобщая их к сонмам небесных язатов (божества – помощники Ахурамазды). Там встает навстречу праведнику со своего златозданного престола благой дух (Воху Мана) и говорит ему: „Наконец-то, непорочный, пришел ты сюда к нам, из преходящего мира в мир, не знающий тлена!” Исполненные мира души праведников подходят к Ахурамазде, подходят к Бессмертным Святым (Амеша Спента), к златозданным престолам их. Идут они в Гаронману, в обиталище Ахурамазды, в обиталище Бессмертных Святых, в обиталище других непорочных».

«Меног-и храд» (II. 110–126) повествует о добрых и злых духах, устремляющихся к душе после смерти, и загробном суде:

«…И в течение трех дней и ночей твоя душа будет сидеть у головы тела. И на четвертый день на рассвете, сопровождаемая праведным Срошем (Сраоша), и Вайем Добрым, и могущественным Вахрамом, и враждебным Аствихадом, и Вайем Злым, и демоном Визарша, она достигнет высокого и страшного моста Чинват, к которому придет каждый, праведный или грешный. И там много врагов ждет, таких как Эшм (Айшма) с окровавленной дубинкой, злорадный, и Аствихад, который делает болезненными создания и никогда не садится. И посредничают там Михр (Митра) и Срош и Рашу. На весах праведный Рашу, который держит равновесие для душ, никогда не делая их глубже к одной стороне ни для праведного, ни для грешного, ни для господина, ни для правителя страны. Он не отклоняется и на ширину волоска… Когда затем душа праведного человека пересекает этот мост, мост становится шириной в одну милю, и душа праведника пересекает его, сопровождаемая праведным Срошем. И его собственные благие действия приходят встретить его в виде девушки, более прекрасной, чем какая-либо другая девушка в мире… Затем с первым шагом он вступает [на небеса] благих мыслей, со вторым – [на небеса] благих слов и с третьим – [на небеса] благих деяний, а с четвертым шагом он достигает Бесконечного Света, который есть блаженство… И навечно он обитает со святыми божествами в полном блаженстве во веки веков».

Согласно «Бундахишну», в течение трех первых дней после смерти демон Визарша борется с душой умершего. Он бросает ей петлю на шею, пытаясь поймать душу праведника и увлечь ее в ад, но терпит неудачу.

В тексте «Дадистан-и Дениг» мост Чинват, «когда прибывают души праведника и грешника, поворачивается на ту сторону, которая предназначена для них… Он становится широким переходом для праведника… для грешника он становится узким переходом, подобным острию бритвы. Душа праведного человека пересекает мост, и ей путь приятен… Когда душа грешника ставит ногу на мост, она падает с середины моста и летит вниз, потому что [он] острый».

В средневековом персидском тексте «Риваят» говорится: «Когда жизнь отделится от тела, грешный Ахриман вместе со всеми демонами пытается поймать душу для того, чтобы они могли утянуть ее в ад. Душа пугается Ахримана и его демонического войска, как овца, испуганная волком…В течение этих трех дней, когда душа остается на земле, она испытывает больше страданий и невзгод, чем грешник испытывает в аду в течение девяти тысяч лет». Защиту душе может предоставить только Срош, поэтому так необходимы церемонии в его честь.

«Хадухт Наск» (III. 1—38) передает диалог Заратуштры с самим Ахурамаздой: «Заратуштра спросил Ахурамазду: „О Ахурамазда… Когда грешный человек умирает, где помещается его душа этой ночью?” Затем ответил Ахурамазда: „Воистину, о праведный Заратуштра, она стремительно бегает около того места, где голова [трупа], воспевая: „К какой земле лететь? Куда я должна полететь?” В эту ночь душа чувствует так много горя, сколько получила в жизни… В конце третьей ночи… появляется рассвет, как если бы душа грешного человека была в пустыне и вдыхала зловоние. Как если бы ветер дул на нее из самой северной области, дурно пахнущий, более дурно пахнущий, чем какой-либо другой ветер… Душа грешного человека делает первый шаг, он помещает ее в „Плохие мысли”… Душа грешного человека делает четвертый шаг, он помещает ее в Бесконечную Тьму…Затем прорычал Ангро-Майнью: „Пусть здесь будут принесены ему в качестве пищи отвратительные и отвратительно пахнущие вещи, которые являются пищей после смерти для человека плохих мыслей, плохих слов и плохих дел, плохой внутренности: что является пищей после смерти для распутных, чрезмерно плохих дел, плохо обученного, не руководимого господином, грешника”».

Согласно «Меног-и Храд», в течение трех дней и ночей после смерти душе видятся все грехи и преступления, совершенные человеком при жизни. На четвертый день демон Визарш приходит и берет душу грешного человека в суровый путь и в противоположность праведному Срошу приводит ее к мосту Чинват. Затем праведный Рашу обнаружит, что душа грешника пребывает в своей греховности. Затем демон Визарш захватит душу этого грешного человека и будет бить и мучить ее насмешливо и гневно. И душа грешного человека будет плакать громким плачем… умоляя и делая много отчаянных попыток бороться. И так как ее борьба и мольбы бесполезны… демон Визарш волочит ее злобно в ад. И затем появляется девушка, непохожая на других девушек. И душа грешного человека говорит этой страшной девушке: «Кто ты, девушка, ужаснее и отвратительнее которой я никогда не видел?» И, отвечая ему, она говорит: «Я не девушка, но я твои собственные действия, о грешный человек плохих мыслей, плохих слов, плохих дел, плохого существа. Ибо, когда в действительности в мире ты видел некоего, кто поклонялся язадам, ты садился и поклонялся дэвам. И когда в действительности ты видел некоего, предоставляющего кров и гостеприимство хорошим людям и дарующего им дары, издалека ли они пришли или из близкого расстояния, то ты презирал и унижал добрых людей и не давал им кров, и в то же время запирал свою дверь. И когда ты видел некоего, вершащего справедливый суд и не дающего взятку, и дающего правдивое свидетельство и держащего благочестивую речь, то в это время ты садился и вершил неправедный суд и производил ложное свидетельство, и держал неправедную речь».

Нечистота есть состояние одержимости демоном, целью очищения является изгнание демона. Нечистота входит в тело человека со смертью, ибо это «триумф демонов». Смерть высвобождает силы ада, которые стремятся захватить все в пределах досягаемости, и «от мертвого загрязняются живущие». Оскверненный контактом с трупом (демоном Насу) подвергался обряду «очищения девяти дней и ночей». Очищающим средством в нем выступала моча быка. После каждого ритуального омовения мочой к очищаемому подводили собаку (аналогично выставлению трупа взгляду собаки).

Смерть вынуждает души людей во время эры смешения покидать материальный мир (гетиг) и возвращаться на время в несовершенное нематериальное состояние (меног). Во время эры смешения даже душам в раю не суждено полное блаженство; оно наступит, только когда мир будет восстановлен в его изначальном совершенном виде, во время «чудоделания» (фрашегирд). Фрашегирд – это и окончательный суд, и окончательная победа Ахурамазды над Ахриманом. В момент фрашегирд души праведных получат «будущее тело», а земля отдаст кости всех умерших.

За всеобщим воскресением последует Последний суд, когда праведники будут отделены от грешных, от тех, кто дожил до этого момента, и от тех, кто был осужден раньше. Тогда божество дружбы и исцеления Аирьяман вместе с богом огня Атаром расплавит весь металл в горах, и он потечет на землю раскаленной рекой. Все люди должны будут пройти через эту реку, «для праведных она покажется парным молоком, а нечестивым будет казаться, что они во плоти идут через расплавленный металл» (Большой Бундахишн, XXXIV, 18–19). Тогда восторжествует истинная справедливость, все грешники переживут вторую смерть и исчезнут навсегда с лица земли. Демоны и силы тьмы будут уничтожены в последнем великом сражении с божествами язата.

Мост, ведущий на тот свет, – мотив, известный мифам многих народов. У абхазов в рай Нарцвы душа умершего попадает по волосяному мосту. Ей препятствует кошка, смазывающая мост маслом, а помогает собака, это масло слизывающая.

Страшный суд

Согласно Начальной русской летописи – Повести временных лет, – крещение Руси, благодаря впечатлению, которое произвел на крестителя Руси князя Владимира рассказ о грядущем Страшном суде, началось с отказа от фольклорного образа мира. Владимир принимал посольства от представителей разных вер и поначалу впечатлился рассказами болгар-мусульман о счастливой загробной жизни с гуриями исламского рая. Но воздержание от прижизненных радостей, в первую очередь от пиров с дружиной, на которых обсуждались все государственные дела, были немыслимы для русского князя. «Руси веселие есть пити», – заявил он послам-мусульманам, запрещавшим употребление вина.

Правые, левые и выбор веры на Руси

«Речь Философа» – греческого миссионера, явившегося к князю Владимиру, в Повести временных лет (накануне 986 года) содержит катехизис, краткое изложение основ христианской веры, и завершается обязательным для катехизации повествованием о грядущем Страшном суде. Однако заключительный акт этой катехизации представлял собой в летописи необычный пример «наглядной агитации»:

Философ показал Владимиру «запону» – тканую завесу, на которой было написано «судище Господне» – Страшный суд. Справа от Судии были показаны праведные, в веселье идущие в рай, а слева – грешники, идущие в муку. Владимир же, вздохнув, сказал: «Добро тем, кто справа, горе же тем, что слева».

Философ ответил: «Если хочешь стать справа с праведными, то крестись». До сих пор у христиан бытует представление о том, что ангел-хранитель стоит справа от верующего, черт же скрывается слева (поэтому принято плевать на него через левое плечо). Владимир же, стремясь испытать все веры, положил на сердце своем, сказав: «Пожду и еще мало». Князь отпустил Философа с честью, дав ему многие дары. Далее следует мотив испытания вер и свидетельство русских бояр, посетивших Царьград, о том, что при греческом богослужении «Бог с людьми пребывает»; тогда Владимир решает креститься.

Разительную параллель древнерусскому описанию Божьего суда являет священная книга мусульман Коран, приписываемая пророку Мохаммеду. Согласно русской летописи, болгарские послы – мусульмане – повествовали о радостях, которые ждут праведного в раю. Стих Корана (сура 56) обещает от лица Аллаха:

Стоящие на Правой стороне (кто же они?)

будут среди лотосов, шипов лишенных,

в садах фруктовых,

в тени раскидистой,

близ вод текущих

и плодов обильных,

не срезанных, не запретных,

возлежащими на коврах разостланных.

Гурии, которых Мы создали совершенными

и которых Мы сохранили девственницами,

соблазнительными, равно юными,

будут принадлежать стоящим на Правой стороне,

множеству среди Первых,

множеству среди Последних!

Стоящие на Левой стороне (кто же они?)

будут в томлении зноя

и в воде кипящей,

под сенью дыма палящего,

не дающего ни прохлады, ни прибежища.

Философ свидетельствовал о возмездии для грешных в аду и оказался более удачливым проповедником. Конечно, он не заимствовал разделение правых и левых из Корана: отнесение правой стороны (и всего правого) к добру (правому делу), а левой – к злу известно большинству народов мира, недаром левши считаются людьми, отступающими от нормы. И христианская и мусульманская традиции имеют общие истоки в отношении разделения добра и зла – они коренятся в Библии.

В Ветхом Завете отсутствуют детализированные описания того света и грядущего суда, зато в неканонической еврейской литературе – апокрифах и псевдоэпиграфах, особенно в переведенной на многие языки (в том числе на старославянский) Книге Еноха, – эта тема развивается специально. Енох – прадед Ноя и библейский праведник, живым взятый на небо, где он должен записывать все добрые и злые дела каждого живущего. Прежде чем поручить ему быть писцом во время грядущего Страшного суда, библейский Бог велел ангелам показать ему все небеса, где обитают несметные ангельские воинства, а на третьем небе, вокруг древа жизни, ожидает праведников райский сад – Эдем. Как и летописный Владимир, Енох изумился красоте этого места.

Мы помним о роли писца в мифах о загробном суде: писец Читрагупта докладывает о всех свершениях богу смерти Яме в индийской традиции, женщина-писец Азимуа или богиня Гештинанна выполняли эти функции в Шумере, бог Тот – в Египте. Судебная процедура – достижение цивилизации, она не могла осуществляться без письменной фиксации «дела». И в христианских представлениях о том свете итальянца Альбериха (XII в.) говорится о книге, где записаны прегрешения и к ко-торой обращается демон. Однако спорящий с ним ангел выливает на письмена флакон слез, пролитых праведными за заблудшие души, и грехи их смываются.

Но вот те же ангелы повели Еноха «на север неба». «Всякие муки и мучения там, тьма лютая и мгла несветлая… И огонь темный горит, и река огненная, текущая по всему тому месту… И Ангелы, печальные и немилостивые, которые имеют оружие страшное и мучают им немилосердно». Енох ужаснулся увиденному, и сопровождающие его ангелы сказали: «Место это уготовано тем, кто бесчестит Бога, совершая злые дела на земле: [занимаются] чародейством, колдовством, волхованием бесовским, кто хвалится делами злыми, кто тайно улавливает души человеческие, кто, видя нищих, берет их имущество и богатеет от этого чужого достояния, обижая их. Те, кто, имея возможность накормить, голодом морит алчущих, имея возможность одеть, совлекает одежду с нагих, кто не познал Творца своего, но поклоняется богам бездушным и суетным, создавая их образы и поклоняясь мерзкому творению рук человеческих. Им всем уготовано место это в вечное достояние».

В этой картине загробного мира ад не помещен в преисподнюю, а расположен «на севере небес». Казалось бы, нет здесь и разделения на левую и правую (праведную и неправедную) стороны. Но это лишь на первый взгляд: дело в том, что в родственных традициях – христианстве, исламе и иудаизме – принято было кланяться Богу на восток, который и был главным ориентиром в их картине мира (он и именуется в западноевропейских языках словом оrient , что значит «ориентир»). Оттуда ждали второго пришествия мессии перед Страшным судом. Но верующий, обращенный лицом на восток, имеет север по левую руку. Значит, «север небес» – это злая, левая сторона. Именно там, по библейской традиции, восстал против Бога Сатана, пожелавший на севере воздвигнуть свой престол и сравниться с Богом.

Завет Авраама

Популярностью, как и Книга Еноха, в Средние века пользовался еще один иудейский по происхождению апокриф, переведенный на славянский язык. Это «Завещание Авраама», повествующее о видении, которого сподобился Авраам, мечтавший увидеть «всю вселенную при жизни».

Сам архистратиг небесный Михаил стал колесничим и вознес Авраама на небеса. Они отправились на восток к первым вратам небесным. К ним вели два пути: один узкий и тесный, другой широкий и просторный. Перед вратами сидел муж на золоченом престоле. Толпы душ были гонимы ангелами через широкий проход, но были те, которых ангелы возносили через узкий. Восседающий на престоле судия рыдал при виде толп осужденных, идущих по широкому пути, но ликовал, когда видел спасенных. То был первозданный Адам, который сострадал погибшим своим потомкам и радовался за спасенных.

Авраам же последовал вначале широким путем и увидел ужаснувший его престол, на котором восседал муж, подобный Сыну Божию. На столе перед ним лежала огромная книга. Справа и слева стояли ангелы, держащие чернила, бумагу и трость для письма. Перед столом восседал светлый ангел Докиил, держащий весы, слева же от него – исполненный гнева огненный ангел Пируил, державший трубу, изрыгающую пламя на грешников, чтобы испытывать их дела. Правый ангел вел запись добродетелей, левый – грехов. Судией здесь был Авель, убитый Каином. Он был назначен первоначальным судией; когда же настанет день Второго пришествия, все будут судимы двенадцатью коленами Израилевыми (патриархами Богоизбранного народа); третий суд – Страшный – и окончательный будет в руках Господа.

Суд проходил по всем правилам судебного процесса: у ответчика должно быть не менее трех свидетелей, «дело» души проверялось огнем из трубы Пируила. Души тех, чьи грехи были равны добродетелям, должны были ждать окончательного суда. Для них в католической средневековой традиции предназначалось чистилище. Авраам же вопросил архистратига о действии молитвы за душу, стоящую между раем и адом: Господь услышал молитву праведника, и душа была спасена. По просьбе праотца была дана отсрочка от ада и тем, кого при жизни проклял Авраам.

Затем Господь велел вернуть праведника на землю. Жена его Сарра и сын Исаак обрадовались его возвращению, но оно было недолгим: архангел потребовал, чтобы Авраам отправлялся вслед за ним на небеса. Но напрасно Михаил звал праведника – тот отказывался идти, и сам архангел не решился лишить его жизни. Михаил вынужден был вернуться один к престолу Всевышнего. Тогда Господь повелел призвать к нему Смерть, именуемую «бесстыжий лик» и «безжалостный вид». Он приказал ей лестью лишить жизни Авраама, ибо тот «друг Ему». Та явилась к Аврааму, приняв вид архангела, но затем вынуждена была признаться праведнику, что она «горькая смерти чаша». И вновь Авраам отказался следовать за страшной посланницей, но Смерть не отступала от него, следуя по пятам и становясь в ногах у его ложа.

Авраам вопросил, ко всем ли приходит Смерть в красе архангела, и та ответила, что такой она является лишь праведникам. Тогда Авраам попросил Смерть явить ему истинный облик: «всю дикость твою, и всю гниль твою, и всю горечь твою». Смерть явила ему истинный лик: семь голов дракона, дышащие огнем, четырнадцать огненных ликов, среди которых лики ехидны, аспида и василиска, лики губительной морской бури, грома и молнии, показала она даже чаши, наполненные ядом. Авраам едва не испустил дух, увидев все эти ужасы, его же слуги и служанки не выдержали жуткого зрелища и погибли.

Тогда Авраам вопросил: «Ужели есть несвоевременная смерть?» И Смерть отвечала, что лишь избранным праведникам может быть известен час кончины. Тогда Авраам попросил ее отступить ненадолго, чтобы он смог отдохнуть на ложе перед концом. Домочадцы окружили умирающего, Смерть же попросила поцеловать ее правую руку, чтобы к нему возвратилась жизнь. Но то и была льстивая уловка: душа праотца прилепилась к руке Смерти, и Авраам предстал пред Господом, вознесенный на небо Михаилом и сонмом ангелов. Господь направил его в рай, что именуется «лоном Авраамовым» для праведников.

Запона с «судищем Господним»

«Наглядная агитация» в дохристианской Руси – демонстрация запоны с «судищем Господним», как показал французский исследователь А. Грабар, уходит в далекое дохристианское прошлое. Пророк Мани, основатель манихейской ереси, и его последователи демонстрировали картины Страшного суда с торжествующим добром и наказанным злом, изображением престола судии и т. п. Панораму всей мировой истории должен был передать небесный занавес, который располагался прямо перед престолом Всевышнего в еврейской Книге Еноха: там были начертаны «все поколения мира и все их деяния, которые уже осуществлены и которые еще должны быть осуществлены, до последнего поколения».

В собственно христианской традиции грядущий Страшный суд описан в Евангелии от Матфея (25: 31–41):

«…когда же приидет Сын Человеческий во славе Своей и все Святые и Ангелы с Ним; тогда сядет на престоле славы Своей; и соберутся пред Ним все народы; и отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов; и поставит овец по правую Свою сторону, а козлов – по левую; тогда скажет Царь тем, которые по правую сторону Его: „Приидете, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира…” Тогда скажет и тем, которые по левую сторону: „Идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его…”».

Сюжет отделения козлищ от агнцев – древнейший в христианской иконографии, он предшествует сложению иконографического канона Судии на троне. Показательно, что одно из древнейших изображений собственно Страшного суда, где праведные отделяются от грешных, – рельеф на саркофаге короля Агильберта (VII в.).

А. Я. Гуревич специально исследовал композицию Страшного суда на западном портале собора св. Лазаря в Отене (Бургундия, XII в.). Расположение именно сцен Страшного суда в рельефах на западных порталах романских и готических соборов, равно как на западных стенах в росписях православных церквей, – ведь в восточной (алтарной) части изображался сам Судия на престоле или Иисус на кресте (мессия должен был явиться с Востока).

Пространство рельефа, тимпан, поделено на две части мандорлой, овалом, в котором расположена монументальная фигура Иисуса – Судии на престоле. По правую руку от него – апостолы и избранники Божии, направляющиеся в небесный Иерусалим. Слева – архангел, взвешивающий души, и бесы, ожидающие добычи, а также сцены ада, который воплощает морда чудовища Левиафана, поглощающего грешников. Фигуры апостолов и архангела диспропорционально вытянуты (отличается диспропорциональной вытянутостью и фигура Сатаны): так подчеркивался статус действующих лиц в многофигурной композиции – они не должны были теряться в толпах судимых, с радостью или ужасом принимающих свою участь. Такая символика характерна была для архаического искусства, например искусства Древнего Египта.

Удивительнее другое: в нижнем регистре изображено телесное воскресение, но восстающие из гробов уже разделены ангелом с мечом на спасенных и обреченных на адские муки. Таким образом, они не ожидают того Страшного суда, который ждет их в центре композиции. Скорее, можно предположить, что средневековая монументальная композиция не строилась по законам «кинематографа» (временной последовательности событий). Главными оставались символические константы: левое и правое, ад и рай должны были зримо присутствовать на всех ярусах композиции, так же как в индивидуальном бытии, где посмертный суд над душой как бы совпадал со Страшным судом в конце времен.

Этот сюжет передавала запона, которую демонстрировал Владимиру византийский миссионер. Об оснащении византийских миссионеров свидетельствует относительно позднее (VIII в.) Житие св. Панкратия, согласно которому сам апостол Петр дал миссионерам «…весь церковный чин, две книги божественных таинств, два Евангелия, два апостола, которые проповедовал блаженный апостол Павел, два серебряных блюда – дископотира, два креста… и украшения церкви, то есть образ Господа нашего Иисуса Христа, [изображения] из Ветхого и Нового заветов». «Толкуя все притчи, Панкратий объяснял все, находящееся в Евангелии <…>, все это он показывал на картинках», в том числе «страсти, крест, погребение, воскресение и [все] до [того] времени, когда Он вознесся в небеса с Горы Елеонской» [24] .

Собственно иконография Страшного суда, каким он изображен в летописном повествовании, складывалась тогда же, когда и начальное русское летописание – в XI веке. Но и здесь известны значительно более ранние опыты создания подобных композиций, самый известный из которых так называемая терракота Барберини начала V века.

В верхней части терракотового диска – благословляющий Иисус на престоле с сидящими апостолами; у подножия престола с правой стороны – таблички с монограммами Христа, воплощающие «книги Жизни»; с левой – кнут и сумы, символы наказания. В нижней части терракоты – маленькие фигурки людей, отделенных от престола некоей решетчатой оградой из двух створок, то, что по-древнерусски можно было бы назвать «запоной» или «споной» (преградой, препоной). По-гречески алтарная преграда и именовалась «решеткой», и в античную эпоху такая решетка действительно отделяла в общественных зданиях – базиликах – помещение для судей. Оно сохранялось в алтарных преградах ранних церквей (например, базилика IV в. в Локриде), что еще раз указывает на связь терракоты Барберини с атрибутами судебного разбирательства.

Кроме того, алтарная преграда окаймляла виму (биму) – алтарное пространство перед престолом. В греческой традиции слово «бима» означало не только седалище, кафедру, но и возвышенное место суда (судьи). Очевидно, эта античная традиция воздействовала и на раннюю синагогальную традицию (на биму возводили обвиняемых в ереси), и на манихейскую: специальный праздник Бема был связан с воспоминанием о смерти Мани – для этого воздвигали престол судии, на котором незримо присутствовал Мани. В христианской традиции вима – место, символизирующее грядущее Второе пришествие.

Мотив Небесного судии оказывается центральным и для христианской иконографии деисиса (деисуса; буквальное значение «моление» – изображение Христа и обращенных к нему молящих Богоматери и Иоанна Крестителя), в том числе для алтарной преграды Св. Софии Константинопольской: на завесе алтарного кивория в описании Павла Силенциария (563) Христос изображен передающим Закон апостолам, подобно судье, передающему судебное постановление исполнителям в римской правовой процедуре, происходившей в экседре базилики. Летописный текст о выборе веры вводится словами, приписанными послам волжских болгар – мусульман: «Ты князь еси мудр и смыслен, не веси закона». Показательно, что миниатюрист XV века, иллюстрировавший Начальную летопись (в составе Радзивилловской летописи), изобразил не запону, а икону с Христом, восседающим на престоле с книгой в ле-вой руке. В тексте Начальной летописи запона это не икона, а завеса. Исследователи истории алтарной преграды отмечают, что в XI веке в византийских храмах распространяется монастырский обычай завешивать алтарную часть сплошной завесой, причем задергивание завесы ( греч . «катапетасма», др. – рус . «запона»), по интерпретации одного из византийских теологов-канонистов (Николая Андидского), соотносится с приведением Христа на ночной суд синедриона; раздвинутая завеса означает утреннее приведение Иисуса на суд Пилата.

И здесь, однако, известны более ранние примеры (помимо приведенного в описании Павла Силенциария) использования златотканых завес, предназначенных для украшения алтарной преграды, в том числе представлявших собой тканые иконы с изображениями Страстей и Воскресения (Сошествия Христа во ад): они упоминаются в латинском источнике IX века, недавно приведенном А. М. Лидовым. Исследователь предположил, что подобные вышитые иконы в алтарной преграде были широко распространены и в восточнославянском мире [25] . Правда, источники не сообщают о сюжете Страшного суда в связи с ткаными завесами, но шитые иконы Страстей и особенно Сошествия во ад вплотную подводят и к этому сюжету.

Ближайшей параллелью летописному рассказу является византийская хроника «Продолжатель Феофана», относящаяся к середине Х века и повествующая о крещении болгарского князя Бориса, которое имело место в 864 году. Как и Владимир, воспитывавшийся христианкой Ольгой, Борис успел познать некоторые основы христианского вероучения благодаря усилиям его благочестивой сестры, вернувшейся из византийского плена, однако закоснел в язычестве. Будучи страстным охотником, князь заказал в одном из своих домов «картину», чтобы она услаждала его глаз. Борис заказал ее византийскому монаху-художнику по имени Мефодий, причем велел Мефодию «писать не битву мужей, не убийство зверей и животных, а что сам захочет, с условием только, что эта картина должна вызывать страх и ввергать зрителей в изумление». Художник рассудил, что ничто не внушает такого страха, как Второе пришествие, и потому изобразил именно его, нарисовав, как праведники получают награды за свои труды, а грешники пожинают плоды своих деяний и сурово отсылаются на предстоящее возмездие. Увидев законченную картину, Борис «воспринял в душу страх Божий, приобщился божественных наших таинств и глубокой ночью сподобился Божественного крещения».

Показательно, что в позднейшей славянской православной традиции монах Мефодий византийского хрониста соотносится с Мефодием Солунским, как и Философ Начальной русской летописи – с Кириллом (Константином) Философом, миссионерами – первоучителями славян. Знаменитый исследователь русского летописания А. А. Шахматов (вслед за историком XVIII века В. Н. Татищевым и др.) считал, что рассказ «Продолжателя Феофана» о крещении Бориса стал источником летописного рассказа; вероятнее всего, перед нами распространенный раннесредневековый сюжет. Особый интерес представляют «наглядные пособия», которые использовались в приведенных исторических эпизодах при катехизации. Попытку интерпретации летописного текста, как уже говорилось, предпринял миниатюрист, иллюстрировавший Радзивилловскую летопись XV века и изобразивший икону с Христом, восседающим на престоле с книгой (что вполне соотносится с иконографией Страшного суда), а не запону, явленную Владимиру.

Запона из летописного текста, поразившая Владимира, явно соотносится с Храмовой запоной – завесой, о которой рассказывает Владимиру тот же Философ: после распятия «церковная запона раздрася надвое, мертвии всташа мнози, им же»; летопись дополняет евангельский текст: [Иисус] «повеле в рай ити» (ср. Матфей, 27: 51–52).

Связь мотива разорванной запоны с темой Страшного суда еще более очевидна в славянском (древнерусском) «Слове о сошествии Иоанна Крестителя во ад», где завеса Храма определенно ассоциируется с разбитыми вратами преисподней – ада, откуда Христос выводит в рай пророков. Сошествие во ад в христианской традиции – прообраз Второго пришествия и Страшного суда, охватывающего весь космос. Сошествие во ад (Воскресение) имелось и среди «картинок», которые демонстрировал св. Панкратий, согласно уже упоминавшемуся житию.

Можно предполагать, что картина Страшного суда была вышита на запоне, которую демонстрировал Владимиру греческий Философ. Космологическая символика христианского храма, включая символику алтарной преграды, Царских (святых) врат, открывающих путь в Святая Святых и в Царство Небесное (а одновременно и к Гробу Господню, который символизировал алтарь), была хорошо известна древнерусской литературе. Показательно, что уже в древнерусском переводе «Иудейской войны» Иосифа Флавия (XII в.) рассказывается, что вышивка на храмовой завесе несла символы четырех космических стихий и «всяко небесное видение», кроме двенадцати знаков зодиака.

Разорванная в миг смерти Иисуса завеса воплощала не только раскрытие адских врат, но и грядущую апокалиптическую гибель и обновление всего творения в день Страшного суда. По словам Симеона Солунского, «Христос проложил путь через завесу плоти, через Него нашли мы вход во Святое». Современные исследователи показали, что на Руси с XI века распространенным было эсхатологическое толкование божественной литургии в целом, при котором алтарная преграда воспринималась как видимый образ грядущего Суда и Спасения – в этот образ «вписывалась» и летописная запона с «судищем Господним».

Эсхатологические ожидания усилились во всем христианском мире к концу 1-го тысячелетия христианской эры; они были актуальны и для Византии X–XI веков, откуда исходила проповедь летописного Философа. Особенно это относилось к мотивам Сошествия во ад и Воскресения из мертвых. Очевидно, что князь Владимир не случайно построил в 996 году Десятинную церковь. Это была первая русская каменная церковь, аналог Иерусалимского храма, на месте киевского некрополя Х века, где были похоронены и язычники, и первые киевские христиане.

Сам храм, видимо, был посвящен Успению Богородицы: успение, естественно связанное с погребальным культом, воспринималось в христианской традиции как перемещение Богоматери к Божьему престолу, «во внутреннейшее за завесу, куда предтечею за нас вошел Иисус», цитирует в связи с этим апостола Павла (К евреям, 6: 19–20) византийский богослов VIII века Иоанн Дамаскин. Десятинная Богородичная церковь призвана была объединить в соответствии с православным каноном всех «верных» – живых и мертвых. Там упокоился не только сам князь Владимир: согласно Повести временных лет, в 1044 году из языческих курганов были эксгумированы останки его братьев – Олега и Ярополка; их кости (вопреки запрету Карфагенского собора) были крещены и перезахоронены в Десятинной церкви – князья, таким образом, были «выведены из ада».

Наиболее ранний и существенный для нас пример посмертного крещения являет королевский некрополь VII века в Саттон Ху (Восточная Англия). В знаменитом погребении в ладье под курганом не было обнаружено останков короля, хотя его вооружение и прочий инвентарь остались нетронутыми. Предполагали, что курган представлял собой кенотаф (или даже содержал трупосожжение). Курган, однако, принадлежал королю Редвальду (умер в 617 году), который сохранял двоеверие: принял крещение, но не отказался от языческого культа. Его же сыновья стали ревностными христианами и, видимо, перезахоронили останки отца по христианскому обряду.

Увиденное на запоне Владимир «положи на сердце своем», признав, что хорошо праведникам, тем, что «одесную» (справа), и горе тем, что слева. Философ отвечал князю, что если он хочет стать с праведными, пусть крестится. Ответ, как мы помним, был неожиданным: «Пожду и еще мало».

Русский ученый XIX века Ф. И. Буслаев полагал, что князь отложил крещение не только потому, что ему нужно было время для испытания вер. Он приводит в качестве параллели эпизод с крещением фризского короля Радбода (умер в 719 году) святым Вольфрамом: король уже ступил одной ногой в купель, но вдруг спросил, где пребывают его предки: между пра-ведниками или в аду? Проповедник вынужден был ответить, что язычники погубили свои души. Радбод (по дьявольскому наущению, как добавляет агиограф) отказался креститься, желая разделить загробную участь с сородичами.

В раннесредневековой западной традиции при Людовике Благочестивом (IX в.) было создано «Видение Веттина», где описывается наказание женолюбца, согласно которому сам Карл Великий должен был претерпевать за женолюбие муки в преддверии ада: некое чудовище терзало там его половые органы. Правда, после очищающих мук Карл должен был сподобиться вечной жизни с избранными. Владимира, согласно летописным прениям о вере, особенно интересовала загробная жизнь: о гуриях мусульманского рая он «послушаше сладко», ибо «сам любя жены и блуженье многое». Поэтому Владимиру было о чем поразмыслить во время катехизации.

В контексте летописи самая пространная из речей послов греческая «Речь Философа», завершающая прения о вере, являет не только катехизис, проповедь, излагающую основы христианского вероучения для «оглашаемого» (готовящегося принять христианство), но и методологию истории. Ветхозаветные «исторические» события – события «временных лет» – есть с точки зрения христианства прообраз событий новозаветных, когда «исторический» первородный грех человечества был искуплен жертвой Христа, и смысл истории стал заключаться в восприятии всем человечеством – «языцами» – этой спасительной Благой вести (в конкретном историческом воплощении – христианского учения, распространяемого греками). Крещеная Русь переставала быть северным варварским народом, наоборот, именно она выполняла промысел Божий, ибо слово Божие достигло краев ойкумены, о чем писал в первой трети XI века первый русский книжник и будущий киевский митрополит Илларион. В этом отношении сюжет «выбора веры» составил основу не только Начальной истории русского христианства, но и древнерусской истории вообще.

Сошествие во ад

Ветхозаветный шеол

В Ветхом Завете – древней библейской традиции – не было специального интереса к загробному миру, поэтому не было и его подробного описания. Главной была проблема потусторонних отношений (завета) между избранным народом и Богом; потусторонняя судьба индивида отступала на второй план.

Преисподняя шеол, «врата смерти», хотя и наделялась чертами ненасытного чудовища, поглощающего неисчислимое число жертв, но оставалась по преимуществу местом пребывания бесчувственных призраков. Лишь преступивших завет, вроде Корея, преисподняя могла поглотить при жизни. Избранные святые, вроде Еноха или пророка Илии, чудесным образом возносились на небо. Авраам должен был уготовить для праведников блаженное пристанище – «лоно Авраамово»: праведники расставались с жизнью, «пресыщенные днями», в окружении потомков.

В средневековых талмудических сказаниях шеол наделяется чертами ада: огромные размеры, в несколько тысяч раз превышающие пространство земли (чтобы вместить всех умерших), пребывают за «горами мрака», откуда можно лицезреть рай, что усугубляет муки тех, кому туда нет доступа. Крики мучимых слышны тем, кто приближался к одному из входов в шеол. Один вход располагался у Иерусалима – центра мира в библейской космографии, другой – в пустыне или на дне морском, но есть и другие входы. Шеол превращается в огненную бездну – геенну, названную так по низине Генном у Иерусалима (урочище, где язычники сжигали жертвы, приносимые божеству). Его пространство разделено на семь отделений, каждое из которых можно преодолеть лишь за 300 лет ходьбы; жар преисподнего пламени усиливался от одного отделения к другому.

Эпоха римского господства, когда индивид оказался один на один с новыми проблемами и должен был отвечать за свои поступки перед властями, как земными, так и потусторонними, стала эпохой исканий и вопросов о том, что ждет человека на том свете. Представления о загробном воздаянии распространились и в мифах о шеоле.

Постепенно преисподняя стала приобретать черты чистилища: закоренелые грешники должны были мучиться там в течение года. Огненный поток изливался от престола Божия, и в него погружались грешные души; через полгода жар сменялся смертельным холодом – грешники отправлялись к ледяным горам. Напрасно преступные души пытались запастись там снегом, чтобы облегчить себе жар: это лишь усугубляло их вину. В субботу же и в прочие праздники душам полагалось отдохновение от мук. Когда придет мессия, архангелы Михаил и Гавриил за руку выведут грешников из шеола.

Голгофа

Ожидание избавления от несправедливостей земной жизни и надежда на воздаяние хотя бы в жизни загробной достигли апогея в период установления римского господства на Ближнем Востоке в I веке н. э.

Христианский мессия объявил, что «царство его не от мира сего» и призвал бодрствовать, ожидая скорого его пришествия для Суда над несправедливым миром. Иудеи не поверили ему и выдали на расправу римским властям, которые казнили его как «раба», посягнувшего на царский титул.

Распятие на кресте свершилось на горе Голгофа у стен Иерусалима. Это место называли «лобное место», или «череп» (греческое значение слова «голгофа»), и предназначалось оно для казни преступников. Рядом располагался некрополь, и один из последователей Иисуса, Иосиф Аримафейский, уступил для его тела приготовленную им для себя гробницу в пещере. Власти опасались, что последователи Иисуса похитят его тело и объявят своего мессию воскресшим, поэтому у гробницы была поставлена стража. Апокрифическое Евангелие от Петра свидетельствует, что вход был завален огромным камнем (так в разных традициях стремились обезопасить себя от мертвеца, которого боялись). Но когда верящие в мессию иудейские женщины-мироносицы явились к гробнице, чтобы умастить тело умершего благовониями, они увидели пустующий гроб, в котором лежала лишь пелена; ангел возвестил женам о воскресении Христа. Хранящаяся в Турине плащаница, несущая отпечатки тела казненного, до сих пор в ученом мире вызывает споры о подлинности ее как реликвии.

Канонические Евангелия не рассказывают специально о сошествии Иисуса в преисподнюю. Евангелие от Матфея (12: 40) свидетельствует, что Иисус должен был пребывать там три дня, подобно тому как Иона находился три дня в чреве кита (преисподняя, как уже говорилось, ассоциировалась с поглощающим чудовищем). Воскресший мессия сорок дней пребывал со своими учениками до вознесения на небеса на Масличной горе под Иерусалимом. Эти сроки отразились на христианской погребальной традиции в представлениях о необходимости хоронить на третий день, о странствии души покойного в течение сорока дней повсюду, где умерший совершал добрые и дурные поступки. Рассказывалось и о том, как в момент смерти Иисуса храмовая завеса разодралась надвое и многие святые усопшие вышли из гробов, явившись в Иерусалим.

Крестное древо

Подробностям сошествия Иисуса во ад посвящены многочисленные христианские апокрифы. Богословы также интерпретировали евангельские истории и названия: кровь Иисуса, пролившаяся из пронзенного бока, смыла первородный грех, совершенный первочеловеком в земном раю, Голгофа воспринималась как место погребения Адама. Более того, в апокрифических рассказах говорилось и о том, что Голгофа была черепом Адама: ведь первозданные люди были исполинами и жили гораздо дольше тех людей, что расселились по земле после потопа.

В «Слове о крестном древе», составленном болгарским книжником пресвитером Иеремией в Х веке, говорилось, что сам Моисей, который вел избранный народ через пустыню, посадил это древо у источника в Мерре и предрек, что на нем будет распят спустившийся на землю Господь. Соломон велел срубить древо, чтобы использовать его при строительстве храма, но древо нельзя было использовать для строительных нужд. Оно оставалось в Иерусалиме до крестного часа и вокруг него свершались чудеса. Накануне распятия Иисуса древо распилил на три части: нижняя, у корня, предназначалась для Иисуса, а две другие – для разбойников. В «Слове» говорится и о том, что сам Иисус, когда ему было десять лет, нашел гигантскую Адамову голову и принес ее в Иерусалим.

Апокрифический рассказ связан с идеей сошествия во ад: ведь крест воспринимается в нем как вариант Мирового дерева, связующего все миры. Иисус оказывается распятым в корневой части: он должен совершить сошествие в преисподнюю, которой достигают корни Мирового дерева. Крест, таким образом, оказывается для человечества символом спасения: первозданные Адам и Ева совершили первородный грех возле райского древа познания, христианский мессия на крестном древе искупил первородный грех. Лобное место возле Иерусалима оказывалось тем центром мира, в котором сходились все сферы мироздания, открывались пути в преисподнюю и рай: ведь разбойник, признавший в Иисусе мессию, отправился на небеса, а хуливший его – в ад.