Вернутся не все! Разведывательно-диверсионный рейд (сборник) Рыбаков Артем

– Кто? – немедленно отреагировал Павел, моментом забыв про свои лингвистические изыскания.

– Их главный – Куропаткин.

– Ну-ка, ну-ка… – Серебрянский даже привстал с кресла, которое закрепил за собой в качестве рабочего места.

– Куропаткин Андрей Владимирович, девятисотого года рождения, старший лейтенант РКМ. Последняя должность – начальник линейного отделения РКМ НКВД на станции «Минск». Участвовал в революционных боях в семнадцатом в Ленинграде. Предположительно погиб во время бомбежки в конце июня.

– С чего ты решил, что это наш? – Лицо Судоплатова скривилось в недовольной гримасе. – Ни звание, ни место службы не подходят! Даже имя не то…

– Со званием, я думаю, произошла следующая история. Что в петлицах у милицейского старлейта?

– Две «шпалы», – по-прежнему недовольно ответил Павел, уже начавший понимать, что сейчас услышит.

– Вот! – торжествующе воскликнул Маклярский. – Майор! Человек решил для пользы дела «перекраситься». Удостоверение НКВД есть, майорские знаки различия – тоже…

– Из пальца, капитан, высасываешь, – оборвал его Серебрянский, усаживаясь на свое место. – Во-первых, есть четкие сообщения, что у него четыре «шпалы», во-вторых, по личным впечатлениям тех, кто имел счастье с ним общаться, он вполне своему званию соответствует по возрасту и поведению. Если, конечно, вы агентуре на слово верите. Ну а в-третьих, по почерку видно, что работает профессиональный диверсант. Ты, Борис, много начальников отделений встречал, особенно из линейщиков, кто так может, а?

– Линейщики как раз могут. Они на железной дороге живут и специфику знают, – не сдавался Маклярский. – И почему четыре «шпалы», а не ромб?

– Хоть одно упоминание о «железке» в их донесениях было? – «срезал» младшего коллегу Яков. – Что до петлиц… Я тебе сейчас могу тысячу и одну причину привести, почему! Начиная от того, что он по линии особых отделов проходит и под войсковика «красится» и заканчивая банальщиной вроде утери формы. Не цепляйся за соломинку – это не наш. И вообще, граждане начальнички, сдается мне, что они все под псевдо ходят. А так можно и Окуня[24] нашего приплести, благо за ним далеко ходить не надо – всего на один этаж спуститься.

– Но Цанава… – Договорить капитану не дали:

– Что, ты Лаврентия не знаешь? Политик, мать его через коленку! У него в столице республики, пусть и захваченной врагом, Гиммлера убили, а он ни сном ни духом! Вот и мечется… Он же в оперработе пока новичок – всю жизнь в руководителях. А с немцем воевать – это не невест воровать! – И Серебрянский хихикнул, вспомнив известный в узких кругах случай, когда Лаврентия Цанаву, только год как поступившего на службу в Закавказскую ЧК, исключили из партии по обвинению в похищении невесты. Разбирались почти два года, но потом все-таки восстановили. – Это еще Пономаренко не подключился! Этому волю дай, так он из партархива полный состав группы подберет и скажет, шо так и було!

– Яков Исаакович, что ж ты на меня так накинулся? Я-то тут при чем?

– Верно, Яша, – подключился к разговору Эйтингон, – лучше продолжим в «угадайку» играть.

– Извините, но это еще не все. – Маклярский отложил в сторону справку на милиционера. – Я по нашему вопросу с Парпаровым переговорил, а он, вы знаете, много с кем в Европе общался, да и почти всех стариков из ИНО знает… то есть знал… Опять же, образование у него получше многих будет…

– Ну да, гимназия, юридический окончил, – подтвердил Павел, – и с дипломатами немецкими терся. Что сказал?

– Я без указания источника дал ему некоторые сообщения, так он сказал, что во многих случаях очень похожи на те, что он от «Роберта» получал. А тот, если вы помните, бывший профессиональный разведчик, причем европеец.

– Стоп! – Судоплатов поднял руку, прося подчиненного остановиться. – Он считает, что донесения составлены разведчиком из Европы? – По спине начальника Особой группы пробежал холодок. Парпаров был сотрудником авторитетным, уже одно то, что, несмотря на арест в тридцать восьмом, его освободили и позволили спокойно служить дальше, о многом говорило. Вдобавок он был именно «иношником», то есть разбирался в европейских заскоках и делах явно лучше самого Павла. А заявление, что «Странники» – чужие, не как раньше – «жили за рубежом и владеют иностранными языками», а именно в таком виде – «похоже на написанное разведчиком-профессионалом одной из европейских стран», убивало всю работу с этой группой на корню. Вспомнился недавний разговор с Эммой, когда им, наконец, удалось встретиться и спокойно пообщаться дома. Жена даже сказала: «Паша, если это игра немцев, то выкарабкаться будет очень сложно!» Хотя именно она первой сформулировала, когда он дал ей на «проверку» некоторые послания «Странников»: «Очень интересные и необычные люди! Но знаешь, Паша, есть в них что-то чужое…»

– Нет, он немного по-другому выразился, – скороговоркой – видимо, на лице Судоплатова что-то такое все-таки отразилось – ответил Маклярский. – Да вот, Павел Анатольевич, сам взгляни, – он протянул начальнику три листка, исписанных аккуратным мелким почерком.

Павел облегченно выдохнул – сумрачная тень «задушевных бесед» в КРО на время отступила. Но эмоциональная встряска натолкнула его на один довольно своеобразный способ решения возникшей проблемы.

Деревня Загатье, Кличевский район Могилевской области, БССР. 20 августа 1941 года. 9.47

Смешно, но до начала совещания Саша тоже успел постричься, и теперь командир демонстрировал не менее стильную прическу, чем та, что украшала мою голову. К моему удивлению, в классе сельской школы собрались все наши! Можно сказать – слет «людей из будущего».

Несколько минут ушло на рассаживание: кто устроился на полу на ковриках, вроде меня и Бродяги, кто втиснулся за парты, как Тотен и Ваня, а кто и верхом на эти антикварные устройства взгромоздился, как Люк.

– Ну что же, – командир откашлялся. – Начнем, пожалуй!

– Что начнем? – Чем занимался Док после бани, я не в курсе, но сейчас был он злым и невыспавшимся.

– Отчетно-выборное, так сказать, собрание.

– Кого отчитывать будешь, командир, и кого выбирать? – снова буркнул Серега, но Саша его тон в очередной раз проигнорировал и ответил спокойно, даже весело:

– Не отчитывать, а отчитываться! О результатах боевой работы за месяц, оглоеды вы мои! Сергеич, давай!

Бродяга поднялся с «пенки» и, встав рядом с командиром, достал из сумки «Журнал боевых действий».

– Ребята, я коротенечко, только цифры. – Старый чекист вытащил из «журнала» небольшой листок: – Группой «Рысь» во время проведения специальных операций за период с 15 июля по 16 августа сего года уничтожено: один рейхсфюрер СС, три генерала СС, сорок семь офицеров вермахта, СС и полиции, и двести сорок семь солдат и унтер-офицеров. Да, Серега, что хотел? – отвлекся он на поднявшего руку Дока.

– Что-то маловато фрицев выходит, по моим прикидкам, полтыщу мы точно нарубали. Или в целях борьбы с приписками сократили?

– Именно, – вместо Бродяги ответил командир. – Не записаны вероятные потери. Точнее – они отнесены в отдельную графу. Следовательно, тех, кого немцы потеряли на мостах, складе или еще где, сейчас не считаем.

По знаку Фермера докладчик продолжил:

– Уничтожено и захвачено: тридцать три грузовых и восемнадцать легковых автомобилей, сорок два мотоцикла. Взорваны или сожжены двенадцать мостов, склад ГСМ, ремонтная мастерская, пять складов лесоматериалов. Захвачено и роздано населению семь тонн продовольствия. Выведены из строя девять километров проводных линий связи и четыре километра линий электропередачи.

– А это как считали? – не унимался Кураев.

– Каком кверху, дорогой ты наш человек! Считается по погонным метрам для восстановления, так что, если в трех местах на отрезке в три километра мы кабель на цветмет стырили и столбы завалили, так и пишем – три километра. Ясненько?

– Конечно, Саш, теперь мне все ясно. А сколько, по твоим подсчетам, мы еще набили?

– Ну ты и кровожадный! – улыбнулся командир. – Если совсем примерно – то можешь честно еще три сотни гансов накинуть. – Александр посерьезнел: – Теперь о мелочах. Тотен, прошу! – До этого, как я понял, Бродяга зачитывал официальное донесение, а вот «малозначительные детали» предстояло рассказать Алику.

– С моей стороны, мужики, добычи тоже порядком набралось. Одних удостоверений личности у меня в загашнике больше трех сотен лежит. Карт чуть поменьше, но тоже хватает. Четыре шифровальные книги. А уж приказов и ведомостей всяких! – Демин развел руки в стороны, показывая, сколько упомянутой «макулатуры» набралось. – Ну и денег скоробчили немало.

– Скоки-скоки? – кривляясь, Док хищно потер ладони.

– Восемь тысяч триста сорок две рейхсмарки.

– Ну, даже до «червонца» не дотянули, – Серега изобразил на лице «вселенскую печаль».

– А это много или как? – подал голос Казачина.

– Если по ведомостям судить, то денежное довольствие рядового марок сто пятьдесят, гауптман получает четыреста с копейками, а майор – шесть сотен. Ну а про покупательную способность могу сказать, что часики твои, – и Алик показал на неплохие трофейные часы на запястье у Вани, – стоят марок двадцать.

– А, тогда нормально, – протянул минер. – Но деньги-то нам в лесу зачем?

– Ваня, жвачку дать? – ехидно поинтересовался Фермер.

– Зачем?

– Шоб жевал, а не идиотизмы говорил!

– А что такого-то? – надулся Казак.

– Сергеич, ты почему работу с личным составом не ведешь? – строго спросил командир, но продолжение было несколько неожиданным: – А то ведь смотри, официально назначу замполитом, парторгом и массовиком-затейником, и будешь каждую свободную минуту Уроки Мира проводить!

Наш чекист нахмурился, наверное, прикидывал, потянет ли дополнительную нагрузку, но потом рассмеялся. Вслед за ним, видимо, припомнив детство, засмеялись и остальные. Мне, скорее всего из-за окружающей обстановки в виде парт, грифельной доски и глобуса, представилось, как мы сидим, а Шура-два ходит между рядами, вещая что-нибудь вроде: «Сущность агрессивной политики империалистического блока НАТО…», а то и про Леонарда Пелтиера с Анджелой Дэвис… Для полной сюрреализации картины я представил, как мы все будем выглядеть в синей школьной форме с пионерскими галстуками!

– И будем мы тебе, Сергеич, пышные букеты георгинов приносить! На первое сентября! А на двадцать третье февраля – поллитру! – сквозь смех радостно заявил Люк. – Как трудовику.

Дальше комментарии соответствующего содержания посыпались как из мешка.

И так всегда – стоит нам собраться без посторонних, как минимум на четверть часа гогот и нездоровое ржание. Видимо, лишь в кругу своих, когда можно не фильтровать каждое слово, мы, наконец, расслабляемся. А делать это надо обязательно, иначе пробки повышибает.

Новенькие, конечно, этим феноменом не на шутку заинтригованы – еще бы, ржач, доносящийся из штаба, не может не заинтересовать личный состав. Но смелости спросить набрался только Приходько. Пришлось ответить в том смысле, что мужики мы по жизни веселые, а как известно, «строить и жить помогает» не только песня, но и хорошая шутка. Поскольку Семену по роду его деятельности приходилось постоянно контактировать с Доком, то мое объяснение его вполне удовлетворило.

– Ну все! Посмеялись, и хватит! – Словно по взмаху волшебной палочки улыбка исчезла с лица командира. – Если есть вопросы, можете их задавать сейчас.

Первым руку поднял Кураев:

– Саш, а как нашу информацию в Москве принимают, а? – На лице Сереги в настоящий момент не было ни тени веселья.

Надо отдать должное, с секретностью в отряде все было на уровне – даже несмотря на то, что меня что ни день привлекали к составлению «маляв в Центр» и проверке уже написанных на соответствие той истории, что я помнил, о точном содержании донесений иногда можно было только догадываться. И командир, с его опытом разведчика-войсковика, и поседевший на оперативной работе Бродяга с упорством паровоза придерживались принципа «все яйца в одну корзину не кладут».

– Честно? Сообщения получают. Читают. А вот что дальше – одному Богу известно, – развел руками Фермер.

– Но почему?

– Серег, ты пойми – это только в кино после телеграммы, отбитой радисткой Кэт, все на уши встают, а в жизни без проверки редко когда обходится. А многие наши сведения без настоящего Штирлица и не проверишь. А он, да будет тебе известно, персонаж сказочный, как честный гаишник.

– И еще, парни, учтите, – подал голос Бродяга, – в высоких кабинетах сейчас вовсю пытаются понять, кто виноват во всех пролетах последних двух месяцев. Генералов с полковниками пачками к стенке ставят прямо во дворе. Так что не все так радужно, как нам бы хотелось.

– Ладно, вести из «берлинского далека» под сомнением, но мы же не только их передаем! – не сдавался Док.

– Не, Сереж, а ты чего хотел? Поясни. – Командир остановился рядом с нашим врачом.

– Ну, мы сообщили об этом… как его? «Повороте на юг», так? Значит, Гудериану должны накостылять, верно?

– Неправильно формулируешь, дорогой! «Могут», а не «должны».

– Сань, ты же сам говорил, что, если знаешь, где, когда и сколько противников будет, – это не война, а сказка! Вон Гиммлера мы как отработали!

– Мы, ты уж меня извини, случай крайний.

– В смысле? – перебил командира Казачина.

– А ты сам подумай! Мы ни перед кем не отчитываемся и ничьих приказов не выполняем. Не получается – уходим, устали – отдыхаем. Нас, по большому счету, никто в расклады местные не ставит. Вернее – не ставили до того момента, как мы главного эсэсовца исполнили. Мы с Сергеичем, собственно, на это и рассчитывали. – Куропаткин повернулся к Бродяге, словно ища поддержки своим словам, но тут в разговор вмешался молчавший до сего момента Люк:

– Ребят, а вы, часом, не забыли про то, кто с кем воюет, а? На наших бойцов посмотрите – Зельц девятилетку окончил и шандец, каким образованным считается! У остальных по три, хорошо если четыре класса за плечами. Я с Мишкой-танкистом недавно потрепался за жизнь – у него четырехлетка и курсы трактористов. Да в наше время таких орлов не то что за рычаги, а в военкомат с трудом бы пустили. Верно, Саня?

– Угу, – чуть ли не хором ответили Фермер и Бродяга.

– А при чем здесь школа? – Иван даже встал.

– А при том! – рубанул рукой воздух Люк. – Смотри, командир наш десять классов отучился, в армию сходил, а потом четыре годика в училище, хоть и без отрыва от производства. Так, Саш? А потом до конца службы что ни год – так семинары и курсы всякие. Верно?

– Ну да… – пожал плечами Фермер.

– А тут у маршалов два класса и три коридора. Идея ясна?

– Нет, – често признался Ваня. – И потом, при чем тут образование? Они же в Гражданскую воевали и в Финскую…

– Никто не спорит, воевали. Причем многие еще при царе Горохе начали. Но что делать с тем, что вот мы, – Саша-три широким жестом обвел сидевших в комнате, – на их ошибках учились? И не только на ошибках, но и на достижениях. И мы, даже ты, Ванечка, в отличие от наших дедушек, знаем, что «ганомаг» в кустах – это еще не вся танковая группа Гота, а «штука» ничуть не страшнее «крокодила» на боевом курсе. И, Вань, что важнее, мы знаем, пусть и теоретически, как на все это реагировать. Теперь моя мысль ясна?

– Теперь – да! Но неужели ты хочешь сказать, что все это так весомо?

– Да, еще как! Ты только пойми, что мы не умнее и не талантливее, чем Зельц или Денис. Просто ты в детстве кино про снайперов смотрел, а Дед Никто, к примеру, нет. Так что ты про чучела на веревочках уже знаешь, и костюм-лохматушка тебе не в новинку, а ему эти приколы за откровения канают. Или Кольку Юрина возьми. Ему еще месяц назад никто даже в порядке бреда не рассказывал про удар ногой в голову стоящему человеку. Про пьяного в канаве, понятное дело, речь никто не ведет… А как с Брюсом нашим одноруким закорешился, – Сашка подмигнул мне, – так откуда что взялось? Такими темпами, я полагаю, к сорок пятому он самураев голыми руками на части разрывать в Маньчжурии будет.

Казачина поднял перед собой руки, словно защищался от напора Саши:

– Все, все, все! Убедили, покорили, поработили! Рта больше не открою!

– Конечно, не откроешь – тут вместо жвачки с мятным вкусом только смола сосновая, – ввернул Док. – Кстати, для зубов она гораздо полезнее «Дирола»…

– Про жвачку ты нам потом расскажешь! – командир припечатал ладонью столешницу ближайшей парты. – Сейчас меня все слушают, пока чем смолу жевать осталось.

Как это ни странно, несмотря на полное внешнее разгильдяйство, каждый член команды отлично знал, когда для шуток не время. И в настоящий момент все присутствующие стерли с лица ухмылки, проглотили заготовленные ернические реплики и застыли в полном внимании.

– С оружием у нас полный порядок – одних пулеметов шесть штук имеется. Причем один – крупнокалиберный. Патронов хватает. И все, что до роты, – нам по барабану. С продовольствием вроде выход нашелся – если местных тряхнуть аккуратно, то на пару недель запасемся. Взрывчатки практически не осталось, но и тут есть варианты… Проблема, друзья мои, в другом. Что дальше делать будем?

– Огласите весь список, пжалста. – И хотя Док использовал бородатую цитату из старой комедии, никакого шутовства в его вопросе не было. Схохмил он скорее по привычке.

– По нашим со Старым прикидкам, за два радиуса оцепления мы выскочили. А может, даже и за три. Вот только двигаться ни в какую сторону мы сейчас не можем. На востоке – линия фронта, о которой мы в настоящее время не имеем ни малейшего понятия. О немецких гарнизонах, впрочем, тоже. Да, Алик, – командир заметил движение руки Тотена, – про карту я помню, но там обстановка на двенадцатое число нанесена. На севере посвободнее, но о тех краях информации мизер. Можно на юг попробовать рвануть, однако там свой затык – со дня на день наш «любимый» Гудериан должен начать наступление, и, соответственно, можно в такой замес попасть, что костей не соберем. Поэтому в ближайшие несколько дней мы отдыхаем, чистим перышки, а затем начинаем со страшной силой добывать сведения об окружающей обстановке. Кто, где и, главное, как!

– Сань, а самолетом на Большую землю – не вариант?

– Нет, Тоха, пока не вариант. Если Сергеичу склероз не изменяет, то регулярно летать в тыл к немцам наши начнут только в следующем году.

– Командир, гиммлеров тоже не каждый день мочат, могут и расстараться по такому случаю.

– Антон, ты что, по уютной камере скучаешь, как тот старый вор?

– А может, я на жилплощадь на Тверской, то есть на улице Горького, конечно, рассчитываю?

– Губозакатывательную машинку дать? Или у тебя после контузии наивность распухла?

– Мое дело, как говорится, предложить… – Спорить с Сашей я не собирался.

– Можешь мне поверить – и твое предложение будет рассмотрено. А пока будешь Тотену помогать разведданные обрабатывать.

– Есть, товарищ командир! А наших вы перехватывать не начали?

– В смысле?

– Радиообмен советских штабов писать. Наша рация это легко позволяет, а про обстановку на фронте узнаем, все-таки не Информбюро…

– Сань, – обратился к Фермеру Бродяга, – я думаю, надо Тохе раз в неделю по башке стучать! Мозги у него переворачиваются, и мысли дельные сами собой выскакивают. А то мы с тобой зациклились по старой привычке и немцев, как новогоднее выступление президента, слушаем, а про своих забыли.

– Стучать – это мы завсегда! Но точно по расписанию. А пока расклад такой: те, кто в божеский вид, как мы с Антошкой, – он погладил свежевыбритый затылок, – не приведен, поступают в распоряжение Алика. Ты, – он показал на меня, – заступаешь начкаром, а то Зельц там, наверное, зашился. Сергеич, до стрижки перенастрой шарманку на другую тему. Разойдись!

– Один вопрос есть, командир. И он, кстати, всех касается, – Люк вышел к доске.

– Давай, мочи! – разрешил Фермер.

– Нужно решить, будем ли мы учить местных. И если будем, то чему?

– Что ты имеешь в виду?

– Про чисто военные вещи речь не идет – с этим все и так понятно. А вот всяческие бытовые, научные и прочие дела, с этим как быть?

– Стыдно не знать, кто такая Селин Дион, – буркнул под нос себе Док, но услышали реплику все.

– Что? – Командир, в раздумьях мерявший шагами комнату, даже сбился с шага.

– Да было у нас с Тохой мероприятие в свое время… – И каждый присутствующий смог полюбоваться редким зрелищем смущенного Сереги.

Дело в том, что несколько лет назад мы с ним, тогда молодые и неженатые, активно общались с молодыми, симпатичными и незакомплексованными девчонками. И на одной из таких вечеринок случился небольшой казус. Одна из барышень, которой Серега как раз и оказывал знаки внимания, ворвалась как-то вечером на кухню моей съемной квартиры и принялась вопить о том, что в Москву на гастроли приезжает сама (!) Селин Дион и что она просто жаждет пойти на это мероприятие. А Кураев, пребывавший в состоянии промежуточном между «уже похмелился» и «уже нажрался», взял да и спросил, кто такая эта «сама». После чего был одарен презрительным взглядом, припечатан вышеупомянутой фразой и навеки отлучен от нежного девичьего тела. Так что я, в ожидании того, как Док будет выкручиваться, обратился в слух.

– Да так – был культурологический спор в свое время… – нашелся наш врач.

– Ладно, потом расскажешь, – тактичности Фермера можно было только позавидовать. – А тебе, Саня, я пока ничего не отвечу. Думать буду. А вы все, чтоб к отбою свое мнение выработали! Тогда и проголосуем.

№ 270[25]

16 августа 1941 г.

Без публикации

Не только друзья признают, но и враги наши вынуждены признать, что в нашей освободительной войне с немецко-фашистскими захватчиками части Красной Армии, громадное их большинство, их командиры и комиссары ведут себя безупречно, мужественно, а порой – прямо героически. Даже те части нашей армии, которые случайно оторвались от армии и попали в окружение, сохраняют дух стойкости и мужества, не сдаются в плен, стараются нанести врагу побольше вреда и выходят из окружения. Известно, что отдельные части нашей армии, попав в окружение врага, используют все возможности для того, чтобы нанести врагу поражение и вырваться из окружения.

Зам. командующего войсками Западного фронта генерал-лейтенант Болдин, находясь в районе 10-й армии около Белостока, окруженной немецко-фашистскими войсками, организовал из оставшихся в тылу противника частей Красной Армии отряды, которые в течение 45 дней дрались в тылу врага и пробились к основным силам Западного фронта. Они уничтожили штабы двух немецких полков, 26 танков, 1049 легковых, транспортных и штабных машин, 147 мотоциклов, 5 батарей артиллерии, 4 миномета, 15 станковых пулеметов, 8 ручных пулеметов, один самолет на аэродроме и склад авиабомб. Свыше тысячи немецких солдат и офицеров были убиты. 11 августа генерал-лейтенант Болдин ударил немцев с тыла, прорвал немецкий фронт и, соединившись с нашими войсками, вывел из окружения вооруженных 1654 красноармейца и командира, из них 103 раненых.

Комиссар 8-го мехкорпуса бригадный комиссар Попель и командир 406-го сп полковник Новиков с боем вывели из окружения вооруженных 1778 человек. В упорных боях с немцами группа Новикова – Попеля прошла 650 километров, нанося огромные потери тылам врага.

Командующий 3-й армией генерал-лейтенант Кузнецов и член Военного совета армейский комиссар 2-го ранга Бирюков с боями вывели из окружения 498 вооруженных красноармейцев и командиров частей 3-й армии и организовали выход из окружения 108-й и 64-й стрелковых дивизий.

Все эти и другие многочисленные подобные факты свидетельствуют о стойкости наших войск, высоком моральном духе наших бойцов, командиров и комиссаров.

Но мы не можем скрыть и того, что за последнее время имело место несколько позорных фактов сдачи в плен. Отдельные генералы подали плохой пример нашим войскам.

Командующий 28-й армией генерал-лейтенант Качалов, находясь вместе со штабом группы войск в окружении, проявил трусость и сдался в плен немецким фашистам. Штаб группы Качалова из окружения вышел, пробились из окружения части группы Качалова, а генерал-лейтенант Качалов предпочел сдаться в плен, предпочел дезертировать к врагу.

Генерал-лейтенант Понеделин, командовавший 12-й армией, попав в окружение противника, имел полную возможность пробиться к своим, как это сделало подавляющее большинство частей его армии. Но Понеделин не проявил необходимой настойчивости и воли к победе, поддался панике, струсил и сдался в плен врагу, дезертировал к врагу, совершив таким образом преступление перед Родиной, как нарушитель военной присяги.

Командир 13-го стрелкового корпуса генерал-майор Кириллов, оказавшийся в окружении немецко-фашистских войск, вместо того чтобы выполнить свой долг перед Родиной, организовать вверенные ему части для стойкого отпора противнику и выход из окружения, дезертировал с поля боя и сдался в плен врагу. В результате этого части 13-го стрелкового корпуса были разбиты, а некоторые из них без серьезного сопротивления сдались в плен.

Следует отметить, что при всех указанных выше фактах сдачи в плен врагу члены военных советов армий, командиры, политработники, особоотдельщики, находившиеся в окружении, проявили недопустимую растерянность, позорную трусость и не попытались даже помешать перетрусившим Качаловым, Понеделиным, Кирилловым и другим сдаться в плен врагу.

Эти позорные факты сдачи в плен нашему заклятому врагу свидетельствуют о том, что в рядах Красной Армии, стойко и самоотверженно защищающей от подлых захватчиков свою Советскую Родину, имеются неустойчивые, малодушные, трусливые элементы. И эти трусливые элементы имеются не только среди красноармейцев, но и среди начальствующего состава. Как известно, некоторые командиры и политработники своим поведением на фронте не только не показывают красноармейцам образец смелости, стойкости и любви к Родине, а наоборот – прячутся в щелях, возятся в канцеляриях, не видят и не наблюдают поля боя, а при первых серьезных трудностях в бою пасуют перед врагом, срывают с себя знаки различия, дезертируют с поля боя.

Можно ли терпеть в рядах Красной Армии трусов, дезертирующих к врагу и сдающихся ему в плен, или таких малодушных начальников, которые при первой заминке на фронте срывают с себя знаки различия и дезертируют в тыл? Нет, нельзя! Если дать волю этим трусам и дезертирам, они в короткий срок разложат нашу армию и загубят нашу Родину. Трусов и дезертиров надо уничтожать.

Можно ли считать командирами батальонов или полков таких командиров, которые прячутся в щелях во время боя, не видят поля боя, не наблюдают хода боя на поле и все же воображают себя командирами полков и батальонов? Нет, нельзя! Это не командиры полков и батальонов, а самозванцы. Если дать волю таким самозванцам, они в короткий срок превратят нашу армию в сплошную канцелярию. Таких самозванцев нужно немедленно смещать с постов, снижать по должности, переводить в рядовые, а при необходимости расстреливать на месте, выдвигая на их место смелых и мужественных людей из рядов младшего начсостава или из красноармейцев.

Приказываю:

Командиров и политработников, во время боя срывающих с себя знаки различия и дезертирующих в тыл или сдающихся в плен врагу, считать злостными дезертирами, семьи которых подлежат аресту как семьи нарушивших присягу и предавших свою Родину дезертиров.

Обязать всех вышестоящих командиров и комиссаров расстреливать на месте подобных дезертиров из начсостава.

Попавшим в окружение врага частям и подразделениям самоотверженно сражаться до последней возможности, беречь материальную часть как зеницу ока, пробиваться к своим по тылам вражеских войск, нанося поражение фашистским собакам.

Обязать каждого военнослужащего, независимо от его служебного положения, потребовать от вышестоящего начальника, если часть его находится в окружении, драться до последней возможности, чтобы пробиться к своим, и если такой начальник или часть красноармейцев вместо организации отпора врагу предпочтут сдаться ему в плен, уничтожать их всеми средствами, как наземными, так и воздушными, а семьи сдавшихся в плен красноармейцев лишить государственного пособия и помощи.

Обязать командиров и комиссаров дивизий немедля смещать с постов командиров батальонов и полков, прячущихся в щелях во время боя и боящихся руководить ходом боя на поле сражения, снижать их по должности, как самозванцев, переводить в рядовые, а при необходимости расстреливать их на месте, выдвигая на их место смелых и мужественных людей из младшего начсостава или из рядов отличившихся красноармейцев.

Приказ прочесть во всех ротах, эскадронах, батареях, эскадрильях, командах и штабах.

Ставка Верховного главного командования

Красной Армии

Председатель Государственного Комитета Обороны И. Сталин

Зам. Председателя Государственного

Комитета Обороны В. Молотов

Маршал Советского Союза С. Буденный

Маршал Советского Союза К. Ворошилов

Маршал Советского Союза С. Тимошенко

Маршал Советского Союза Б. Шапошников

Генерал армии Г. Жуков