Более совершенные небеса Собел Дава

Род проходит, и род приходит, а Земля пребывает вовеки.

Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему,

Где оно восходит.

Идет ветер к югу, и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своем,

И возвращается ветер на круги свои;

Все реки текут в море, но море не переполняется:

К тому месту, откуда реки текут,

Они возвращаются, чтобы опять течь.

Все вещи — в труде: не может человек пересказать всего,

Не насытится око зрением, не наполнится ухо слушанием.

Что было, то и будет, и что делалось, то и будет делаться,

И нет ничего нового под солнцем.

Екклесиаст. I: 4-9

«Род проходит, и род приходит, а Земля пребывает вовеки». Не значит ли это, что Соломон хотел поспорить с астрономами? Нет, скорее, он хотел предупредить людей об их изменчивости, тогда как Земля — колыбель человечества — всегда остается прежней, Солнце в своем движении бесконечно приходит в одно и то же место, ветер дует кругами и возвращается к исходной точке, реки текут из своих истоков в моря, а из морей вновь возвращаются к истокам, и, наконец, когда одни люди погибают, рождаются другие. История жизни всегда одинакова; нет ничего нового под Солнцем. Здесь нет материальной догмы, а есть нравственная идея, касающаяся чего-то само собой разумеющегося и очевидного для всех, но такого, о чем редко задумываются. Таким образом, Соломон призывает нас задуматься.

Иоганн Кеплер. «Новая астрономия», 1609 г.

Глава VII. Первое повествование

…Становится яснее Солнца причина, по которой круговая орбита, несущая Землю, правильно называется Великим кругом. Действительно, если полководцы после успешного окончания войны или покорения народов получают имя «великих», то, конечно, этого достойна и упомянутая круговая орбита, которой придается это высочайшее имя, так как она даже одна знакомит нас с законами небесного царства, исправляет все ошибки движений и восстанавливает в своем достоинстве эту прекраснейшую часть философии.

Георг Иоахим Ретик. Из «Первого повествования», 1540 г.

Никто не знает, что именно сказал блестящий и страстный молодой математик Ретик, когда обратился к пожилому Копернику, которого донимали со всех сторон, во Фрауэнбурге. Но можно с уверенностью предположить, что он не смеялся над идеей о движущейся Земле. И, вероятно, этого оказалось достаточно, чтобы заставить Коперника открыть запылившуюся рукопись, а также свое сердце этому посетителю, ставшему впоследствии его единственным учеником. Огромный интерес Ретика к астрономии помог преодолеть возрастные, мировоззренческие и религиозные преграды, которые иначе могли бы помешать им найти общий язык. Много лет спустя Ретик вспоминал о том времени, которое они провели вместе: «Движимый юношеским любопытством… я жаждал войти в святая святых звезд. Позже, пока мы занимались этим исследованием, я иногда становился слишком раздражительным с Коперником — этим прекрасным и великим человеком. Но он все равно восторгался честными порывами моего разума и продолжал мягко обучать и подталкивать меня».

Также никто не знает, как Ретику удалось избежать гнева или даже внимания епископа Дантиска во Фрауэнбурге. Возможно, поначалу Коперник намеренно прятал юношу или просто скрывал его личность, но вскоре он выпроводил его из города.

Позже Ретик в «Первом повествовании» так описал эту ситуацию: «Я немного приболел и, получив почетное приглашение Его Преосвященства епископа Кульмского Тидемана Гизе, отправился со своим учителем в Лёбау, где несколько недель отдыхал от занятий». Оказавшись за пределами Вармии, Ретик мог не опасаться религиозных преследований. Миролюбивый Гизе, уже давно побуждавший Коперника обнародовать свою теорию, наверное, с огромной радостью узнал о связях их гостя с уважаемым печатником научных текстов. Дело в том, что Ретик привез в качестве подарка три тома в переплетах из белой свиной кожи, содержавших собрание из пяти важных астрономических трудов, три из которых были набраны и проиллюстрированы видным издателем по имени Иоганн Петреус из Нюрнберга.

К лету 1539 года Ретик узнал от Коперника достаточно, чтобы написать достойное краткое изложение его работы. Он оформил его как письмо другому наставнику — Иоганну Шёнеру, весьма уважаемому астрологу, картографу и изготовителю глобусов в Нюрнберге, который, по-видимому, первым порекомендовал Ретику посетить Коперника.

«Прославленному Иоганну Шёнеру, как собственному почитаемому отцу, Г. Иоахим Ретик шлет свои приветствия, — начинал он свое послание. — 14 мая я написал тебе письмо из Познани, в котором извещал тебя о том, что совершил путешествие в Пруссию, и обещал сообщить как можно скорее, соответствует ли реальность молве и моим собственным ожиданиям». Затем он объяснял, что болезнь вынудила его на время уехать в Кульм. Однако после десяти недель сосредоточенной работы он был готов «представить как можно более кратко и ясно взгляды моего учителя на изученные мной темы».

Возможно, что перед визитом к Копернику Ретик прочел копию «Малого комментария» из библиотеки Шёнера, хотя не исключено, что по приезде у него было лишь смутное представление о новой космологии. Теперь же он оказался одним из двух (максимум трех) человек в мире, которым довелось листать полную предварительную версию «О вращениях небесных сфер».

Нюрнбергский эрудит Иоганн Шёнер на картине Лукаса Кранаха Старшего

«Мой учитель написал труд из шести книг, — рассказывал он Шёнеру, — в которых в подражание Птолемею охватил всю астрономию, выдвигая и доказывая отдельные утверждения математически и при помощи геометрического метода». Отметив темы, освещенные в каждой из шести частей, Ретик умолчал о том, что сегодня считается наиболее важной отличительной особенностью этой работы. Он на удивление долго ничего не говорит о движении Земли — вплоть до девятнадцатой страницы своего пространного описания. Возможно, он предполагал, что Шёнер и другие читатели сочтут движение Земли нелепостью, и поэтому намеренно оттягивал упоминание об этом. Или, что тоже вполне вероятно, он полагал более важным другой аспект работы Коперника, отдав ему предпочтение. Им могло быть объяснение восьмой сферы или того, как ежедневное вращение неба постепенно отстает во времени, что было предметом спора Коперника с Вернером. Ретик представил полученные Коперником цифровые результаты, не говоря о том, что в его модели звездная сфера остается неподвижной. Вместо этого он сосредоточился на цикличных временных зависимостях, которые Коперник выявил благодаря наблюдениям за Солнцем и звездами. По мнению Ретика, эти длинные циклы совпадали с переломными моментами в мировой истории, и он не преминул выдвинуть интерпретацию, которая должна была понравиться Шёнеру:

«Мы видим, что все монархии основывались, когда центр эксцентра (здесь Ретик имеет в виду долгосрочные изменения видимого положения Солнца) находился в каком-нибудь замечательном месте упомянутого малого круга. Так, когда эксцентриситет Солнца был наибольшим, Римская империя склонилась к монархии; по мере уменьшения эксцентриситета Рим приходил в упадок и в итоге пал. Когда центр пришел в четверть круга, или в средний передел, появился закон Магометов; еще одна великая империя зародилась и очень быстро выросла в соответствии с мерой движения эксцентриситета. Через сто лет, когда эксцентриситет достигнет минимума, эта империя тоже завершит свой жизненный цикл. В наше время она находится на пике, с которого столь же быстро, если будет воля Божья, и рухнет. Мы ждем прихода Господа нашего Иисуса Христа, когда центр эксцентра достигнет другого среднего предела, ведь именно в этом положении он находился при сотворении мира».

Ретик явно нашел именно то, за чем приехал: тщательно проработанный математический трактат Коперника предлагал прочное новое основание для самых судьбоносных астрологических предсказаний. Конечно, ничто не могло продлить собственную жизнь Ретика, но он верил, что за небольшое отведенное ему время он еще успеет сыграть важную роль или даже достигнуть славы, выведя Коперника из тени.

«Бог наградил моего премудрого учителя безграничным царством в астрономии, — восклицает Ретик, прерывая свое повествование. — Пусть же он, его властитель, соблаговолит править им, охранять и укреплять его, во имя возрождения астрономической истины. Аминь».

Далее Ретик с гордостью рассказывает Шёнеру о том, как Коперник решил проблему движения Луны без уменьшения или увеличения ее диаметра. О движении Луны вокруг Земли можно было говорить свободно, не предполагая движения самой Земли. И только когда Ретик затрагивает тему движения других планет, ему наконец приходится признать, что центр Вселенной в новой картине мира может сместиться. И практически на одном дыхании он оправдывает это смещение: «Право, есть нечто божественное в том обстоятельстве, что для верного понимания небесных феноменов требуется принятие постоянных и единообразных движений самого земного шара».

Дальнейший путь (а именно борьба за то, чтобы убедить других признать мудрость Коперника) обещал быть тяжелым. Но Ретик готов был взяться за эту задачу и ожидал того же от Шёнера.

«Поэтому, я надеюсь, Вы согласитесь, что результаты, к которым приводят нас снова и снова наблюдения и свидетельства самого неба, должны быть приняты и что следует смело встретить и преодолеть всякую трудность, взяв Бога в проводники, а математику и упорную учебу — в попутчики». Даже Птолемей, заявлял Ретик, «если бы мог вернуться к жизни», аплодировал бы этой «чистой науке небесных явлений».

Ретик с неистовым энтузиазмом расхваливает труды Коперника. Он находит почти невероятным то, сколь огромные усилия пришлось приложить его учителю, чтобы собрать все разрозненные астрономические феномены и «превосходно соединить их вместе, как будто золотой цепью». В оставшейся части своего 66-страничного отчета (это вдвое больше «Малого комментария» и «Послания против Вернера» вместе взятых) Ретик неоднократно прямо обращается к Шёнеру, как будто стараясь подготовить его к новой реальности: «Чтобы ты мог оценить этот момент, высокоученый Шёнер… Позволь мне между делом обратить твое внимание, высокоученый Шёнер… Но чтобы ты быстрее постиг все эти идеи, высокоученый Шёнер», — и так далее, вплоть до финального пылкого воззвания: «Прославленный и высокоученый Шёнер, всегда почитаемый мною, как отец, теперь я уповаю на то, что ты примешь эту мою работу милостиво и благосклонно. Ведь хотя я отдаю себе отчет в том, какое бремя мои плечи способны вынести, а какое они откажутся нести, все же твое беспримерное и, так сказать, отеческое расположение ко мне побудило меня без всякого страха прикоснуться к этому небесному своду и сообщить тебе все в меру своих возможностей. Я молю Всемогущего Милосердного Бога позволить моей затее обернуться к лучшему и дать мне сил закончить ту работу, за которую я взялся на верном пути к намеченной цели».

Это письмо, останься оно просто письмом, могло бы на том и закончиться. Однако Гизе и Коперник надеялись увидеть отчет Ретика опубликованным, что стало бы проверкой приемлемости гелиоцентрической теории, а потому его окончание в силу необходимости приняло политическую окраску. На заключительных страницах Ретик воздает хвалу Пруссии:

«Было бы справедливо сказать, что здания и крепости подобны дворцам и храмам Аполлона; что сады, поля и вся здешняя местность является отрадой для Венеры, так что эту страну можно не без оснований назвать Родосом. Более того, Пруссия — дочь Венеры, что совершенно ясно, если оценить благодатность почвы или красоту и очарование этой земли».

Ретик превозносил прусские леса, полные оленей, медведей, кабанов, зубров и лосей; пасеки, сады и пастбища; крольчатники и птичники; озера, пруды и ключи, которые он называл «рыбными угодьями богов». Он перечислял знаменитых персонажей этих мест, а также с почтением кланялся «прославленному принцу Альбрехту, герцогу Прусскому» и «красноречивому и мудрому епископу, Его Преосвященству Иоганну Дантиску».

В какой-то момент между серединой мая 1539 года, когда Ретик прибыл в Вармию, и 23 сентября, когда он закончил свой отчет, епископ Дантиск, по-видимому, узнал о его присутствии через свою сеть осведомителей, но обвинений против него не выдвинул. Возможно, Гизе убедил Дантиска в том, что профессор оказывает неоценимую помощь в публикации труда каноника Коперника, который мог прославить Вармию. Или, быть может, дело Ретика поблекло на фоне продолжавшихся встреч Коперника с Анной Шиллинг. Анна так и не уехала из города, как сообщал Дантиску его ближайший союзник во Фрауэнбурге, настоятель Павел Плотовский. Гизе даже вступился за Коперника в письме, призывая Дантиска не верить таким безосновательным слухам. Однако доносы Плотовского продолжались, распаляя гнев Дантиска.

«В его пожилом возрасте, — жаловался Дантиск на Коперника, отвечая Гизе, — когда отпущенное ему время почти истекло, он, как говорят, все еще часто имеет тайные свидания со своей любовницей». Дантиск просил Гизе выразить Копернику протест от его лица и поговорить с ним так, как если бы он, Гизе, давал ему личный добрый совет. Отчитываясь перед Дантиском 12 сентября 1539 года, Гизе сказал, что сделал выговор Копернику, как и обещал, но что его друг отрицает все обвинения Плотовского.

Завершая последние страницы своего повествования, Ретик составил витиеватую благодарность Гизе за его доброту и любезность, поставив в заслугу священнику то, что он вдохновил Коперника на труды.

«Он с необычайным рвением овладевал учением и воспитывал в себе добродетели, которых требует от епископа Павел. Он принял священнейшее решение и понял, сколь важным станет для славы Христовой, если церковь будет обладать правильно установленной последовательностью времен и надежной теорией в науке о движениях. Он неустанно побуждал господина доктора, моего учителя, труды и ученость которого знал уже долгие годы, чтобы он взял на себя эту область знания и, наконец, полностью склонил его». Эта версия, хотя документально и не подтвержденная, позволяет предположить, что Гизе стал вдохновителем Коперника еще до рождения идеи гелиоцентризма.

«Поскольку господин мой учитель по натуре koinonikos (общественный), — продолжал Ретик, — и хорошо знает, что исправление движений будет полезно и всему сообществу ученых, он легко склонился к просьбам досточтимейшего прелата и своего друга и приступил к составлению астрономических таблиц с новыми правилами; если его работа будет в какой-то степени полезной, то он не скроет свои труды от государства… Ему давно уже было ясно, что его собственные наблюдения по праву требуют таких гипотез, которые, если и не должны ниспровергнуть учение о последовательности сфер и движений, принятое всеми в качестве достоверного после обсуждения и обработки, то все же будут противоречить свидетельству наших чувств».

Оказавшись меж двух огней, как говорит Ретик, Коперник решил «составить таблицы с точными правилами, но без доказательств». Иными словами, он хотел предложить инструкции для вычисления планетарных позиций, не упоминая о своем умопомрачительном обосновании. Ретик наверняка знал, что Гизе и Коперник достигли именно такого компромисса в 1535 году, поскольку провел в их компании несколько недель. Их друг Бернард Ваповский (получатель «Послания против Вернера») навестил их во Фрауэнбурге осенью того года, когда Коперник заканчивал сокращенный трактат с полным набором таблиц. Ваповский отвез копию альманаха в родной Краков. В октябре он пытался, используя связи с королевским двором, договориться об издании работы в Вене, но переговоры закончились в ноябре, когда Ваповский умер.

«Затем, — продолжал Ретик, — Его Преподобие указал, что такой труд будет несовершенным даром государству, если он (Коперник) не изложит теорий, лежащих в основании его таблиц, и не добавит по примеру Птолемея, на основании каких рассуждений, расчетов, основных принципов и доказательств он получил свои средние движения и простаферезы и установил начальные данные для различных эпох». Вот так решилась судьба книги Коперника. Хотя автор отложил ее на потом, Гизе никогда не переставал торопить его с публикацией.

«Этими и многими другими доводами, как я узнал от друзей, хорошо сведущих во всем этом, ученейший прелат наконец добился от господина наставника обещания, что он представит ученым и потомству возможность вынести суждение о его трудах. Поэтому все добрые люди и занимающиеся математикой должны быть действительно благодарны господину епископу Кульмскому за то, что он выполнил этот труд для Respublicae (государства)».

Другим покровителем, о котором Ретик очень почтительно отзывался в конце своего повествования, был Иоганн фон Верден, консул Данцига. «Он, услыхав от некоторых друзей о моих занятиях, не счел недостойным для себя приветствовать меня, ничем не выдающегося человека, и пригласить меня встретиться с ним до моего отъезда из Пруссии. Когда я уведомил об этом своего учителя, он порадовался за меня и так описал мне этого человека, что мне стало казаться, будто меня пригласил гомеровский Ахилл. Ведь помимо успехов в искусствах войны и мира он, пользуясь благосклонностью муз, занимается еще и музыкой. С помощью ее сладостных гармоний он укрепляет и вдохновляет свой дух для тяжких трудов на своем посту».

Можно подумать, что Ретик немного хватил через край со своей гиперболой, однако благодаря его восторженности «Первое повествование» попало в городскую типографию Данцига, где было напечатано в начале 1540 года. Как только первые три листа вышли из-под пресса в марте, друг и одноклассник Ретика отправил их Филиппу Меланхтону в Виттенберг в качестве подтверждения того, чем все это время занимался Ретик, отсутствовавший в университете уже почти два года.

На титульной странице «Первого повествования» вместо имени автора значится просто «некий юноша»:

ЯСНОВЕЛЬМОЖНОМУ ГОСПОДИНУ ИОГАННУ ШЁНЕРУ ПО ПОВОДУ КНИГ О ВРАЩЕНИЯХ

высокоученого господина и выдающегося математика, почтенного доктора Николая Коперника из Торуни, каноника в Вармии, некоего юноши, страстно увлеченного математикой, —

ПЕРВОЕ ПОВЕСТВОВАНИЕ.

Ретик, предусмотрительно вставивший свое полное имя в приветствие в первом абзаце работы, мог позволить себе поскромничать на титульной странице. Он разослал экземпляры готовой книги помогавшим ему друзьям и знакомым, начав, естественно, с Шёнера.

Одним из первых одобрительных отзывов, достигших Ретика, была поздравительная записка от Андреаса Осиандера — лютеранского теолога, обратившего в новую веру герцога Альбрехта. По мере того как восторженных писем от ученых, хваливших «Первое повествование», становилось все больше, Ретик понял, что скоро станет знаменитым. Он мог вернуться в Саксонию героем.

Однако с точки зрения Гизе, публикация «Первого повествования» лишь проложила путь для трактата «О вращениях». Он хотел, чтобы талантливый Ретик остался во Фрауэнбурге и помог Копернику подготовить его объемную рукопись к изданию. Устав придумывать ухищрения для оправдания нелегального пребывания Ретика в Вармии, Гизе захотел найти ему нового покровителя, особенно после 15 апреля 1540 года, когда епископ Дантиск ввел в действие антипротестантский указ короля, отзывавший всех подданных Вармии «из отравленных земель еретического лютеранства», а также требовавший уничтожения всех лютеранских книг или поэм, имевшихся в чьей-либо собственности на территории Вармии. 23 апреля Гизе отправил экземпляр «Первого повествования» герцогу Альбрехту в его дворец в Кенигсберге. Составив к этому небольшому латинскому трактату предисловие на немецком, Гизе просил, чтобы «Ваше Княжеское Высочество благосклонно приняли этого высокоученого гостя ввиду его больших знаний и умений и любезно даровали ему свою поддержку».

По-видимому, Ретик вскоре оказался под защитой герцога, потому что уезжать ему не пришлось. За исключением недолгого возвращения в Виттенберг для прочтения двух лекций в конце 1540 года, Ретик продолжал работать рядом с Коперником. Вместе они пересмотрели и переписали несколько разделов «О вращениях». Они проверили все иллюстрации, описывавшие движения планет, и руководства для выведения определенных позиций по астрономической широте и долготе. Ретик, вероятно, помогал Копернику производить вычисления во время частичного солнечного затмения, наблюдавшегося во Фрауэнбурге 7 апреля 1540 года. Шестнадцать месяцев спустя, когда 21 августа 1541 года в этом районе наблюдалось очередное частичное солнечное затмение (четвертое и последнее для Коперника), Ретик все еще был рядом с ним.

На основании многочисленных разговоров Ретик составил единственную одобренную биографию своего учителя. Гизе прокомментировал этот портрет Коперника в прозе, но, к сожалению, Ретик так его и не издал, и текст был впоследствии утерян.

Как бы Ретик ни опасался за свою безопасность и какие бы другие страдания ни испытывал на протяжении долгих дней и ночей в Вармии, он утешал себя радостями новой астрономии. «Эта и другие игры Природы, — говорил он, — часто приносят мне огромное утешение в превратностях моей судьбы и мягко успокаивают мой бурный разум».

В августе 1540 года, через несколько месяцев после выхода «Первого повествования», опытный печатник Петреус написал открытое письмо Ретику и опубликовал его в качестве приложения к своему тексту по астрологии. Петреус славил Ретика за то, что тот приехал «в отдаленный уголок Европы», чтобы найти Коперника, и составил столь «великолепное описание» его системы. «Хотя он не следует общепринятой системе, по которой эти науки преподаются в школах, я все же сочту чудесным подарком, если однажды его наблюдения благодаря Вашим призывам дойдут до нас, как мы искренне надеемся». Это одобрение от Петреуса было равносильно официальному разрешению. Знаменитая типография, лучшая в Нюрнберге, была готова издать «О вращениях».

Однако Коперник пока еще не задавался целью опубликовать этот труд, а лишь учил Ретика тонкостям своей теории. Он уделял довольно много времени наставлению и покровительству своего нового ученика, одновременно занимаясь разнообразными административными делами капитула. В сентябре 1540 года он направил в Рим официальный запрос на предоставление коадъютора. Ему было 67 лет, и он желал подготовить своего юного родственника из Данцига — двенадцатилетнего мальчика Яна Лойтца — к должности каноника.

Стремясь расположить Альбрехта к Ретику, Коперник предложил герцогу свои медицинские услуги, которые он готов был оказывать ему по мере необходимости. Альбрехт нашел повод проверить это обещание в апреле 1541 года, написав, что «Господь Всемогущий и Присносущий наслал на одного из моих советников и подчиненных тяжелую болезнь, которая никак не проходит». В тот же день, 6 апреля, Альбрехт также уведомил об этой ситуации капитул Вармии, надеясь, что Копернику позволят навестить его. Капитул дал свое согласие 8 апреля, выразив сочувствие от лица всех каноников и заявив, что Коперник, «не имеющий срочных дел в своем преклонном возрасте», с удовольствием согласился приехать.

Коперник откликнулся на призыв Альбрехта и немедленно отправился в Кенигсберг. Ретик последовал за ним, потому что едва ли мог остаться во Фрауэнбурге без учителя, равно как не мог он и упустить возможность познакомиться со своим венценосным покровителем. Герцог Альберт принял его и вскоре после этого известил капитул о том, что Копернику придется задержаться у постели больного советника, «ведь в таком случае было бы весьма похвально и по-христиански разделить его страдания». На протяжении трех недель, что Коперник лечил пациента, он обменивался письмами с королевским врачом в Кракове. Ни один из докторов не смог существенно помочь больному, но по крайней мере тот оставался жив, за что Альбрехт был благодарен. Тем временем у Ретика и Альбрехта обнаружились общие интересы, в числе которых оказались математика, карты и картография.

Когда в мае Ретик и Коперник вернулись во Фрауэнбург, их обоих ожидали письма из Германии. Андреас Осиандер написал каждому из них лично, ответив на их просьбы о совете. Поскольку Осиандер являлся одновременно теологом и математиком-любителем, а также другом издателя Петреуса, это делало его единственным, кто мог проконсультировать их о том, как опубликовать книгу Коперника и при этом не задеть чувства верующих и последователей Аристотеля. Копернику он предложил написать предисловие и пояснить, что математические гипотезы — это «не статьи о вере, а основания для вычислений; так что даже если они неверны, это неважно, коль скоро они точно воспроизводят явления движений».

Ретику он написал следующее: «Перипатетики и теологи охотно успокоятся, если услышат, что для одного и того же наблюдаемого движения возможны разные гипотезы; что настоящие гипотезы выдвигаются не потому, что они в самом деле верны, а потому, что наиболее удобным образом способствуют вычислению наблюдаемых и сложных движений; что кто-то другой, вероятно, мог бы предложить иные гипотезы; что один человек может составить удовлетворительную систему, а другой — более удовлетворительную, и обе они дадут одинаковые явления движения; что каждый человек волен придумывать более удобные гипотезы; и что если он преуспеет в том, то его следует поздравить. Таким образом, они ослабят оборону и будут привлечены очарованием исследования; сначала исчезнет их враждебность, затем они примутся тщетно искать истину собственными средствами и, наконец, присоединятся к мнению автора».

Переиздание «Первого повествования» вышло в Базеле в 1541 году. На его титульном листе в этот раз красовалось имя Ретика. Оно также включало предисловие старого друга его семьи, врача по имени Ахилл Пирмин Гассар, предсказывавшего, что звучащее «наперекор» содержание в итоге поможет установить «истинную систему астрономии». Хотя переиздание обращалось к более широкому кругу математиков, его главной целью, похоже, был сам Коперник, которого требовалось избавить от последних остатков сомнений относительно публикации «О вращениях небесных сфер». Гассар предсказывал, что поддержка «Первого повествования» вызовет «более бурный поток просьб» от интересующихся автором «этого редкостного и почти божественного труда (содержание которого описывается здесь в общих чертах)» и это «убедит его разрешить нам прикоснуться к его работе благодаря настойчивости, стараниям и неутомимому усердию моего друга».

И действительно, поток просьб не заставил себя долго ждать. Даже епископ Дантиск получил настойчивое письмо из-за границы от Геммы Фризиуса — математика, эрудита и мастера астрономических инструментов, которого он встретил в Нидерландах в годы работы дипломатом. «Кажется, Урания нашла у вас новое пристанище и воспитала новых почитателей, которые вот-вот предложат нам новую Землю, новое Солнце, новые звезды и вообще целый новый мир, — писал Гемма, — Меня переполняет желание увидеть плоды этих трудов. И повсюду есть немало ученых мужей, мечтающих об этом не меньше моего». Если раньше Дантиск относился к сотрудничеству Ретика и Коперника с неохотным снисхождением, то теперь, привыкнув к нему, начал искренне поддерживать их проект. В июне 1541 года, после личной встречи с Коперником в Браунсберге, Дантиск сочинил несколько строф в качестве вступления к его работе.

«Я получил очень любезное и весьма дружеское письмо Вашего Преосвященства, — признавал Коперник. — Вместе с ним Вы соблаговолили передать поистине элегантные и уместные стихи для читателей моей книги». Коперник пообещал поместить поэму «в самом начале моей работы, если, конечно, она окажется достойна столь высокой чести быть украшенной Вашим Преосвященством. Но люди, сведущие больше моего, к которым мне следует прислушиваться, раз за разом говорят, что моя работа не так уж ничтожна». Даже летом, переписываясь с Ретиком о дополнительной проверке и расширении текста, Коперник все еще сомневался насчет публикации.

Дифирамбы епископа, несомненно, значительно блекнут в переводе, но вот их смысл:

Ретик, когда-то сам писавший стихи и входивший в поэтический кружок в Виттенберге, воздержался от комментариев. Даже когда епископ, наконец, встал на его сторону, он продолжал искать расположения герцога. В августе 1541 года он отправил Альбрехту копию своей брошюры о картографии на немецком языке под названием Tabula chorographica auff Preussen und etliche umbliegende lender. На следующий день он отправил ему еще один подарок (вероятнее всего, гномон, инструмент, позволяющий по длине его тени определять продолжительность дня) вместе с письмом, в котором он молил об услуге. Настало время возвращаться в Виттенберг, а Ретик вовсе не был уверен в том, как его там примут. Слово герцога могло гарантировать ему восстановление на факультете, а также дать время, необходимое на выпуск книги Коперника. 1 сентября Альбрехт любезно надиктовал письмо, которое было отправлено курфюрсту Саксонии Иоганну-Фридриху Великодушному, а его копия — администрации университета.

«Высокородный князь, дорогой любящий дядя, — обращался Альбрехт к Иоганну. — Горячо любимый нами Георг Иоахим Ретик, профессор математики из Виттенберга, достойно и во благо провел некоторое время здесь, в землях Пруссии. Он посвящал себя науке астрономии и прочим с Божьей милостью и помощью… В связи с этим мы дружески просим Ваше Высочество, чтобы в знак признания его умений, способностей и ценности Вы соизволили удостоверить и подтвердить его вышеупомянутую профессорскую должность, которую он ранее занимал в Виттенберге. Вы также могли бы любезно разрешить ему с сохранением профессорского жалованья на время посвятить себя другому делу, чтобы напечатать свою книгу там, где он об этом договорился. Еще мы просим Вас проявить к нему всю Вашу милость и доброжелательность, в которых мы не сомневаемся».

Заручившись такой поддержкой, Ретик упаковал в дорогу чистовой вариант рукописи Коперника и попрощался со своим учителем. Оба они знали, что больше не увидятся, и во время расставания, наверное, испытывали печаль с толикой облегчения.

«Когда я собрался ехать, — вспоминал позже Ретик, — великий старец торжественно поручил мне продолжать и закончить то, что он в силу пожилого возраста и надвигающейся смерти не мог завершить сам». В другой раз он писал: «Я не испытывал большего счастья, чем когда общался с таким замечательным человеком и ученым, как он».

Когда в октябре Ретик прибыл в Виттенберг, университет немедленно сделал его деканом факультета искусств[15]. Тогда эта работа, вероятно, была столь же неблагодарной, как и сейчас, и она отяготила его обязанностями, которые мешали его издательским намерениям. Он также приобрел новое прозвище — Иоахим Гелиополитанус, то есть «тот, кто родом из города Солнца». Это был даже не комплимент, а скорее легкое осуждение принятой им космологии, титулование, родившееся с подачи Мартина Лютера, который однажды за обедом якобы сделал замечание в адрес Коперника.

«Что поделаешь, — услышал кто-то от великого реформатора, — теперь всякий, кто хочет считаться умным, не должен соглашаться с чем-либо, что считают верным другие. Он должен все делать на свой манер. Именно так поступает тот парень, что решил перевернуть всю астрономию. Даже в этих вещах, что сейчас ставятся с ног на голову, я верю в Священное Писание, ибо Иисус Навин приказал остановиться Солнцу, а не Земле». Еще один обедавший с ним человек вспоминал, что Лютер назвал Коперника «дураком», и не исключено, что он действительно использовал это слово, хотя рассказы о всяких застольных разговорах — не более чем слухи. А вот Меланхтон в октябре 1541 года написал письмо, в котором выражал недовольство «польским астрономом, который двигает Землю и останавливает Солнце».

Разрываясь между преподаванием и председательством на церемониях выпуска в феврале и апреле, Ретик не мог найти время, чтобы отвезти рукопись Коперника в Нюрнберг. Возможно, расстроенный этим, он выбрал две главы о технических аспектах геометрии, назвал их «О сторонах и углах треугольников» и издал в Виттенберге в 1542 году, указав в качестве автора «знаменитого и высокоученого Николая Коперника». Во вступление к этой книге он включил (хотя, точнее было бы сказать, небрежно вставил) поэму Дантиска без указания авторства.

Только в мае 1542 года, когда закончился срок его полномочий на посту декана, Ретик прибыл в Нюрнберг, чтобы доставить переписанную рукопись Петреусу. Манускрипт немедленно отправился в печать. К концу месяца Ретик уже откорректировал первые две тетради, по восемь страниц в каждой. В августе, когда процесс уже шел вовсю, он вспоминал о своем фрауэнбургском приключении: «Я не жалею ни о расходах, ни о долгой дороге, ни о каких-либо других трудностях. Напротив, я чувствую, будто получил огромную награду: я, весьма дерзкий юноша, убедил почтенного человека поскорее поделиться своими идеями в этой дисциплине с остальным миром. И все ученые умы присоединятся к моей оценке его теорий, как только книги, печатающиеся сейчас в Нюрнберге, будут выпущены».

Глава VIII. О вращениях небесных сфер

Я должен признаться, что многое я передаю иначе, чем мои предшественники, хотя и при их помощи, так как они первые открыли доступ к исследованию этих предметов.

Из вступления Коперника к первой книге «О вращениях небесных сфер», 1543 г.

Вновь оставшись после отъезда Ретика наедине со страхом подвергнуться насмешкам, Коперник возился с оригиналом рукописи. Он делал заметки на полях, касавшиеся некоторых новых мыслей и исправлений. У него были мрачные опасения насчет разделов, посвященных Меркурию в пятой и шестой книгах. Даже те наблюдения, которые Ретик привез от Шёнера, оказались почти бесполезными для привязки орбиты Меркурия к его системе, и в итоге Копернику пришлось использовать для внутренней планеты громоздкую адаптацию птолемеевской модели.

В середине июня 1542 года папа Павел III одобрил кандидатуру юного Яна Лойтца в качестве коадъютора Коперника. Однако эта новость, имевшая форму папского приказа, много месяцев не могла достичь Вармии, а Коперник тем временем составлял пространное письмо его святейшеству по другому вопросу. Хотя он определенно адресовал это послание понтифику Павлу в Ватикан, окончательный вариант он отправил Ретику для передачи Петреусу в Нюрнберге, чтобы использовать его как посвящение «О вращениях».

«Я достаточно хорошо понимаю, святейший отец, что, как только некоторые узнают, что в этих моих книгах, написанных о вращениях мировых сфер, я придал земному шару некоторые движения, они тотчас же с криками начнут поносить меня и мое мнение». Он так до конца и не поборол свое нежелание публиковать этот труд. Даже сейчас, сознавался Коперник, он согласился издать его лишь из-за неоднократных призывов настойчивых друзей. «Они увещевали меня не медлить дольше и не опасаться обнародовать мой труд для общей пользы занимающихся астрономией. Они говорили, что чем бессмысленнее в настоящее время покажется многим мое учение о движении Земли, тем больше оно покажется удивительным и заслужит благодарности после издания моих сочинений, когда мрак будет рассеян яснейшими доказательствами».

Коперник нигде не зафиксировал, какие обстоятельства повлияли на его решение посвятить книгу понтифику Павлу. Никакие записи Гизе, Дантиска или других сановников не проливают свет на то, откуда взялась эта идея или как они получили разрешение от папской курии. Его святейшество Павел III (Алессандро Фарнезе) сам не разбирался в математике, но проявлял интерес к применению этой науки, наняв на постоянную службу видного астролога Луку Гаурико. В 1534 году, в качестве благодарности Гаурико за предсказание восхождения Павла на престол святого Петра, новый папа пригласил любимого астролога в Рим и сделал его епископом.

Коперник считал, что Павел по крайней мере отчасти понимает движения небесных сфер. В письме-посвящении он бегло объяснял святому отцу проблемы неудовлетворительных гомоцентров, эксцентров и эпициклов, которые не позволяли создать «структуру Вселенной и подлинную симметрию ее частей».

«После долгих раздумий, — продолжал он, — я стал досадовать, что у философов не существует никакой более надежной теории движений мирового механизма, который ради нас создан великолепнейшим и искуснейшим Творцом всего». Коперник также говорил, что перечитал книги всех философов, какие смог достать. У Цицерона и Плутарха он нашел упоминания о нескольких мыслителях, осмелившихся придать движение Земле «вопреки традиционному мнению астрономов и практически вопреки здравому смыслу». (Он ничего не знал о гелиоцентрической идее Аристарха Самосского, который тогда еще не был переведен на латынь.)

«Побуждаемый этим, я тоже начал размышлять относительно подвижности Земли. И хотя это мнение казалось нелепым, однако я знал, что и другим до меня была предоставлена свобода изобретать…».

Таким образом, почувствовав себя свободнее, он проследил взаимосвязь движений всех небесных тел, как они утверждались в книге, содержание которой он кратко изложил для папы.

«Чтобы как ученые, так и неученые могли в равной мере убедиться, что я ничуть не избегаю чьего-либо суждения, я решил, что лучше всего будет посвятить эти мои размышления не кому-нибудь другому, а Вашему Святейшеству. Это я делаю потому, что в том удаленнейшем уголке Земли, где я провожу свои дни, Вы считаетесь самым выдающимся авторитетом благодаря и целомудренному величию занимаемого места, и любви ко всем наукам и к математике».

Алессандро Фарнезе, в 1534 году избранный римским папой и принявший имя Павел III. Портрет работы Тициана

Закончив с этой преамбулой, он подошел к настоящей причине, заставившей его искать протекции папы: «Возможно, найдутся какие-нибудь болтуны, которые, будучи невеждами во всех математических науках, все-таки возьмутся о них судить и на основании какого-нибудь места Священного Писания, неверно понятого и извращенного для их цели, осмелятся порицать и преследовать это мое произведение…» Он и Ретик не раз обсуждали вероятность этого с Гизе. Они предчувствовали, что приказ Солнцу остановиться, который отдал Иисус Навин, будет обращен против Коперника, чтобы доказать движение Солнца и тем самым разрушить весь его теоретический фундамент. Критики также могли обратиться к псалму 93, где сказано, что основы Земли всегда останутся недвижимы, или же к Книге Екклесиаста, утверждающей, что Солнце движется от восхода к закату, а затем спешит туда, откуда встает. Чтобы ответить на такую негативную библейскую реакцию, Ретик подготовил трактат, в котором примирял Священное Писание с коперниковским идеалом, однако еще не опубликовал его. Даже если бы защита Ретика была опубликована, она не сравнилась бы по силе влияния со словом папы.

«Астрономия пишется для астрономов», — утверждал Коперник в конце своего посвящения, по той простой причине, что лишь они одни способны разобраться в математических доказательствах. Та же аудитория астрономов могла вспомнить, как Лев X и Латеранский собор пытались реформировать церковный календарь и как эти попытки провалились из-за отсутствия правильных измерений «длины года и месяца, а также движений Солнца и Луны». С того самого времени Коперник «начал заниматься более точными их наблюдениями… То, чего я смог добиться в этом, я представляю суждению главным образом Вашего Святейшества, а затем и всех других ученых астрономов. Чтобы Вам не показалось, что относительно пользы этого труда я обещаю больше, чем могу дать, я перехожу к изложению».

В июне 1542 года, когда Коперник завершил это посвящение, во Фрауэнбург для его одобрения прибыла первая часть набранного в типографии текста — главы с первой по шестую книги I. Они смотрелись вполне симпатично. Петреус выбрал красивый римский шрифт, а каждая глава начиналась с крупной, элегантно декорированной заглавной буквы, нарисованной нюрнбергским художником Гансом Зебальдом Бехамом. Единственная геометрическая фигура на этих вступительных страницах выглядела четко и аккуратно, подтверждая, что издатель нанял опытных резчиков для изготовления деревянных досок для гравирования 142 чертежей. Петреус вызвался взять на себя эти и все остальные производственные расходы, включая более сотни стоп бумаги с водяным знаком Р для изготовления нескольких сотен экземпляров книги. В то же время Коперник не мог удержаться от того, чтобы не указать на некоторые неточности, которые хотел бы исправить и на которые указал в своем ответном письме. Хотя Петреус не стал тормозить процесс, чтобы заново напечатать каждую исправленную Коперником страницу, он все же включил многие из внесенных автором изменений в напечатанный отдельно список ошибок.

Ретик проводил время у станка, исправляя ошибки. Это вряд ли занимало у него целый рабочий день, ведь для того, чтобы уложить и покрасить литеры в плоской печатной форме, расположить бумагу и сделать оттиски, развесить и высушить с обеих сторон двойные листы, требовалась масса времени, а читал он гораздо быстрее. И без того невысокий темп (вероятно, две страницы в день) еще больше замедлялся из-за того, что приходилось ждать гравюр; случались и другие проволочки, что позволило Ретику тем летом взять несколько недель отпуска. Два визита к родным и друзьям в Фельдкирх и окрестности — сперва в начале июня, а затем в сентябре — лишь чуть-чуть отвлекли его от работы над книгой. Не уклонялся он и от своих основных обязанностей, подготовив две речи ко дню присуждения ученых степеней, которые Петреус напечатал в августе.

Вычерчивая несколько планетарных сфер при помощи циркуля, Коперник случайно проткнул эту страницу своей рукописной копии «О вращениях небесных сфер»

Однако переговоры о новой преподавательской должности (и их успех) внезапно оборвали карьеру Ретика в качестве корректора Коперника. В середине октября, когда было сделано меньше половины книги, он покинул Нюрнберг, чтобы занять должность профессора математики в университете Лейпцига, в двухстах милях от типографии. Если раньше, в Виттенберге, Ретику приходилось преподавать начальную, или рудиментарную, математику, то теперь ему предстояло читать довольно обстоятельные лекции по астрономии. Он также добился большой денежной прибавки по сравнению с предыдущим жалованьем: в записях Лейпцигского университета за 1542 год указано, что, когда Ретик отказался от стандартного профессорского жалованья в 100 флоринов в год, руководство решило привлечь его более щедрым предложением в 140 флоринов.

Хотя никакой переписки между Ретиком и Коперником за это (или любое другое) время не сохранилось, представляется вероятным, что ученик поставил в известность своего учителя, когда занялся другим делом и передал ответственность за корректуру кому-то другому, а именно Андреасу Осиандеру.

Осиандер раньше уже общался с Ретиком и Коперником. Его письма за предыдущий год полны живого интереса к их издательскому делу, хотя религиозные убеждения наложили определенный отпечаток на его мнение об астрономических моделях и гипотезах. Как он им говорил, наблюдаемые движения небесных тел могут объясняться множеством альтернативных наборов предположений, но лишь божественное откровение способно дать ответ на вопрос, соответствует ли какой-либо из них реальности. И поэтому, раз узнать истину невозможно, один астроном не должен оскорблять другого, утверждая, будто бы он выявил подлинное устройство небесных сфер.

Осиандер был также связан с книгой «О вращениях» через Петреуса, с которым он познакомился несколькими годами ранее. Петреус издавал некоторые проповеди Осиандера и иногда пользовался его услугами в качестве редактора и корректора. Неясно, кто именно, Ретик или Коперник, предложил кандидатуру Осиандера на освободившееся место, но возможно, оба они были хорошего мнения о его квалификации.

Коперник все это время продолжал получать посылки со страницами, выходящими из-под пресса, хотя после ноября 1542 года уже не мог их читать и комментировать. Поздней осенью, в возрасте 69 лет, он пережил инсульт — кровоизлияние в мозг, лишившее его памяти, речи и парализовавшее правую половину тела. Его друг Ежи Доннер, присоединившийся к капитулу в качестве каноника за два года до этого, немедленно сообщил об этом Гизе.

«Я был потрясен тем, что Вы написали мне о слабом здоровье почтенного старца, нашего Коперника, — отвечал ему Гизе 8 декабря 1542 года. — Он так любил уединение, когда его самочувствие было хорошим, что, думаю, теперь, когда он нездоров, найдется не так много друзей, которых интересует его состояние. Поэтому я прошу Вас… присмотреть и позаботиться об этом человеке, который был дорог Вам все время, как и мне. Не позвольте ему лишиться братской помощи в этих чрезвычайных обстоятельствах».

Андреас Осиандер, проповедник в церкви Святого Лаврентия в Нюрнберге

В конце декабря, когда новости о недуге Коперника достигли его родственников в Данциге, отец Яна Лойтца напомнил епископу Дантиску, что мальчик готов вступить в должность четырнадцатого каноника Вармии (должность Коперника), как только будет получено одобрение Рима.

Каноник Фабиан Эмерих, заместитель врача капитула, считал ситуацию безнадежной с медицинской точки зрения. Коперник мало на что был способен, кроме как лежать в постели, и почти ничего не ел. На протяжении зимы и весны, пока его навещал Доннер, Коперник постепенно слабел, все реже приходя в сознание, а с начала мая уже только спал. 24 мая 1543 года из Нюрнберга были доставлены последние страницы его книги. Доннер отнес их к кровати больного, вложил в его руки, а в следующее мгновение увидел, что жизнь покинула Коперника: он как будто ждал все эти месяцы, когда книга будет завершена, и теперь мог умереть спокойно.

Согласно традиции, его похоронили в песчаной почве под полом собора, где-то недалеко от его собственного алтаря. На его могиле не было ни надгробного камня, ни эпитафии — но это тоже была традиция.

По завещанию его сбережения в пятьсот марок полагалось разделить между детьми его племянниц — дочерей Катерины, которые уже давно вышли замуж и сами не раз становились матерями. Если он и успел скопить большие богатства за годы жизни, то, по-видимому, раздал их еще до болезни. Свои медицинские книги он оставил Эмериху, а прочие — библиотеке капитула. Собственная же его книга, единственное его долговечное наследие, осталась сиротой.

Последние дошедшие до Коперника тетради «О вращениях» содержали несколько первых страниц, включая титульную, на которой автор без всякой помпы указывался как «Николай Коперник из Торуни». Прожив большую часть жизни в Вармии, он все равно принадлежал родному городу, а его работа — «Шесть книг о вращении небесных сфер» — увидела свет (как значится внизу страницы) благодаря издательству Иоганна Петреуса в 1543 году. Над своим именем печатник разместил приветствие (и предупреждение) потенциальной аудитории.

«Эта новейшая работа, о прилежный читатель, — объявлял Петреус, — рассказывает о движениях звезд и планет, воспроизведенных на основе как древних, так и современных наблюдений, а кроме того, в ней содержатся новые изумительные гипотезы. Также ты можешь найти в ней чрезвычайно полезные таблицы, чтобы с предельной легкостью вычислить эти движения для любого времени. Поэтому покупай, читай, применяй».

А следующая же строка, написанная по-гречески, звучала как предостережение: «Да не вступит сюда человек, не сведущий в геометрии!» Это правило, предположительно украшавшее вход в Академию Платона, повторяло мнение Коперника о том, что математика пишется для математиков.

Перевернув титульный лист, храбрые читатели сталкивались с еще одним наставлением под заголовком «Читателю о гипотезах этой работы». Эта запись анонимно передавала те возражения, что сопровождали публикацию книги:

«Уже повсюду пошла молва о новых гипотезах этой работы, в которой заявляется, что Земля движется, тогда как Солнце покоится в центре Вселенной. В связи с этим некоторые ученые, без сомнения, были уязвлены до глубины души и считают, что свободные искусства, сложившиеся давно и имеющие прочное основание, не должны приводиться в беспорядок. Но если эти люди изучат вопрос внимательно, то обнаружат, что автор этого труда не сделал ничего предосудительного. Ведь слагать историю движений небесных тел посредством тщательного и умелого исследования есть прямая обязанность астронома. Затем он должен понять и описать причины этих движений или гипотезы о них. Поскольку он не может ни в коем случае постичь истинные причины, он принимает те допущения, которые позволяют правильно вычислять движения, исходя из принципов геометрии, как для будущего, так и для прошлого. Автор этой книги блестяще справился с обеими обязанностями, ведь эти гипотезы не обязаны быть верными или даже вероятными. Напротив, если они приводят к вычислениям, которые хорошо соотносятся с наблюдениями, то одного этого вполне достаточно».

Далее следовал знакомый текст: «И если какие-то причины рождаются воображением, как это действительно часто происходит, они выдвигаются не для того, чтобы убедить кого-то в их правильности, а лишь для обеспечения надежной основы вычислений. Однако поскольку для одного и того же движения иногда предлагаются разные гипотезы… выбор астронома падает на ту, которую проще всего понять. Философ, возможно, будет скорее искать подобие истины. Но никто из них не может понять и сказать что-либо наверняка, если только им не будет божественного откровения».

Некоторые читатели приписывали эти слова самому Копернику. Другие слышали в них голос кого-то другого, но им оставалось только гадать, читая далее:

«Поэтому наряду с древними гипотезами, которые ничуть не более вероятны, давайте позволим прозвучать и новым гипотезам, тем более что они восхитительны и одновременно просты и станут ценным подарком для тех, кто проводит искусные наблюдения. Что касается гипотез, то пусть никто не ждет от астрономии ничего определенного, ведь если он примет за истину идеи, задуманные для другой цели, то закончит чтение этого труда большим глупцом, чем был в начале. В добрый путь!»

Хотя сам Коперник в конце концов дал волю своему видению «построения движений мировых сфер», эта анонимная преамбула сводила все его усилия до статуса интересного и полезного пособия для вычислений, не имеющего ничего общего с реальностью.

Глава IX. Базельское издание

Можно по праву изумиться, как на основе столь абсурдных гипотез Коперника, противоречащих общему мнению и здравому смыслу, можно произвести столь точные вычисления.

Анонимная рукописная заметка в экземпляре одного из первых изданий «О вращениях»

Когда Ретик получил готовую книгу своего учителя и осознал, что Осиандер все-таки приложил к ней руку, он пригрозил «так поколотить его, чтобы он впредь не совал нос в чужие дела и не смел искажать труды астрономов». Однако он не мог ни доказать причастности Осиандера, ни отрицать собственной вины. Если бы он остался в типографии, то, вероятно, предотвратил бы такой исход. И вот, гневаясь, наверное, в равной мере и на себя, и на Осиандера, Ретик испортил несколько экземпляров книги, попавших к нему в руки. Сначала он зачеркнул красным карандашом часть названия, так как, по его мнению, «небесные сферы» были прикреплены по недоразумению и стали недопустимым дополнением к первоначальному варианту «О вращениях», возможно, призванным отвлечь внимание от движения Земли. Затем Ретик перечеркнул жирным красным крестом всю анонимную записку «К читателю». Однако этот крест не скрыл унизительного послания. Гизе все равно мог прочесть его в обоих экземплярах, отправленных ему Ретиком. Книги ожидали его в Кульме вместе с печальной новостью о смерти Коперника, когда он вернулся домой со свадьбы наследного принца Сигизмунда Августа и эрцгерцогини Елизаветы Австрийской.

«По возвращении с королевской свадьбы в Кракове я обнаружил два экземпляра недавно напечатанного трактата нашего Коперника, которые ты мне отправил. Я ничего не слышал о его смерти, пока не достиг Пруссии. Я думал, что утолю скорбь от потери этого великого человека, нашего брата, чтением его книги, которая, казалось, возвращала его к жизни для меня. Однако в самом начале, буквально на пороге, я заметил свидетельства вероломства, как ты верно это назвал, предательства издателя, и мой гнев вытеснил печаль».

Гизе не мог решить, кого винить: Петреуса, кого-то из его подручных или «завистника», опасавшегося, что книга Коперника приобретет заслуженную славу, заставив математиков отказаться от предыдущих теорий. Тем не менее Гизе решил, что за произошедшее ответственен Петреус, и он должен понести наказание.

«Я написал в нюрнбергский сенат, указав, что, по моему мнению, должно сделать для восстановления доверия к автору. Я отправляю тебе письмо вместе с его копией, чтобы ты мог решить, как вести это дело. Я не знаю никого более подготовленного или ревностного, кто занялся бы эти вопросом с сенатом. Именно ты сыграл главную роль в постановке этой драмы, так что теперь твой интерес в восстановлении работы, которая была искажена, представляется мне не меньшим, чем интерес автора».

Гизе призывал Ретика потребовать перепечатки первых страниц и включения нового вступления Ретика, чтобы «смыть пятно обмана».

«Я хотел бы видеть во вступительной части со вкусом написанную тобой биографию автора, которую ты мне однажды читал, — говорил Гизе. — Полагаю, что в твоем повествовании не хватает лишь даты его смерти — 24 мая. Она была вызвана кровоизлиянием и последующим параличом правой стороны тела, а кроме того, он потерял память и живость ума. Он увидел свой трактат только в день смерти, уже при последнем вздохе».

Гизе также советовал Ретику включить в новое вступление «твой маленький трактат, в котором ты совершенно справедливо защищаешь движение Земли от конфликтов со Священным Писанием. Таким образом, ты дополнишь том до необходимого размера, а также исправишь то упущение, что твой учитель не упомянул тебя в предисловии».

Коперник в своем предисловии, адресованном папе Павлу III, едва ли мог признать заслуги лютеранского помощника. Но Гизе увидел там свое имя — как друга, который поборол нежелание Коперника соглашаться на публикацию, и, наверное, ему было неловко принимать львиную долю похвалы за то, что вообще-то сделал Ретик. «Мне известно, — напоминал он Ретику, — как высоко он ценил твою деятельность и готовность помогать… Ни для кого не секрет, как многим мы обязаны тебе за твои старания». Хоть это был и не секрет, но имени Ретика в книге не значилось, а Гизе превозносился в предисловии как «человек, который меня горячо любит, большой знаток Священного Писания и хорошей литературы», который «не раз вдохновлял меня, а иногда, не без помощи упреков, настоятельно требовал, чтобы я опубликовал этот том и наконец позволил ему увидеть свет». Кроме него, именная благодарность высказывалась в предисловии только еще одному человеку — тогда уже покойному кардиналу Капуи Николаю Шёнбергу, чье хвалебное письмо от 1536 года было извлечено из бумаг Коперника и напечатано полностью во вступительной части. Увы, но Ретик, внесший наибольший вклад, по необходимости попал в один ряд со «многими другими видными учеными», которых Коперник благодарил одной общей фразой. Гизе смущенно извинялся перед Ретиком: «Я объясняю это упущение отнюдь не неуважением к тебе, а известной апатией и безразличием (он не обращал большого внимания ни на что ненаучное), особенно когда начал слабеть».

Ретик подписал этот экземпляр «О вращениях» Ежи Доннеру, канонику Вармийской епархии, который заботился о Копернике в его последние дни

Завершая свое письмо, Гизе спрашивал, отправил ли Ретик или кто другой эту книгу римскому папе, «и если это не было сделано, я хотел бы исполнить этот долг перед умершим».

Ретик выполнил все инструкции Гизе. В результате нюрнбергский сенат составил официальную жалобу на Петреуса, но издатель заявил о своей невиновности. Он утверждал, что вступительная часть была передана ему точно в таком виде, в каком появилась, и он ее не искажал. Петреус пользовался столь резкими выражениями, произнося речь в свою защиту, что секретарь сената попросил его «опускать и смягчать грубости», прежде чем обращать свои комментарии против епископа Кульмского. Сенат, поверив Петреусу на слово, решил не привлекать его к ответственности, и исправленного издания «О вращениях» его типография так и не выпустила.

Иоганн Петреус, нюрнбергский печатник

Несколько раз тем летом 1543 года, пока Ретик и Гизе отстаивали честь своего друга, Анна Шиллинг приезжала в В армию. Хотя она переехала в Данциг после того, как епископ Дантиск изгнал ее из епархии, она все еще владела домом во Фрауэнбурге. Возможно, теперь, когда Коперник ушел из жизни, она не ожидала, что кто-то будет против ее присутствия. Каждый визит длился несколько дней, в течение которых она собирала и отправляла свои вещи и искала покупателя. 9 сентября она наконец продала свою собственность. На следующий день служители капитула, все время следившие за ней, обратились с докладом к епископу. Они хотели знать, должна ли она оставаться изгнанницей из Вармии, учитывая то, что законного основания для ее выселения после смерти Коперника не осталось. Казалось, что она планировала уехать и не возвращаться, порвав все связи с этой местностью, но каноники все же задали свой вопрос, и Дантиск не замедлил ответить.

«Эта женщина, которой было запрещено появляться в наших владениях, отправилась к вам, мои братья. Я не очень этому рад, каковы бы ни были причины. Ибо следует опасаться, что те методы, которыми она подорвала здоровье недавно покинувшего наш мир человека, она может обратить против одного из вас… Я считаю, что лучше держать на большом расстоянии столь заразную болезнь, нежели позволять ей приблизиться. Как сильно она навредила нашей церкви, вам хорошо известно».

Из Лейпцига Ретик отправил друзьям в Виттенберг в дар подписанные им лично экземпляры «О вращениях», в которых он тоже зачеркнул ненавистные места красным карандашом. Их реакция на Коперника заметно отличалась от реакции Ретика. Меланхтон — интеллектуальный лидер факультета — последовал примеру Лютера и, опираясь на Библию, с презрением отверг новый порядок планет. Неизвестно, читал ли Меланхтон так понравившийся Гизе «маленький трактат» Ретика, в котором он «совершенно справедливо защищал движение Земли от конфликтов со Священным Писанием». Если и читал, то содержавшиеся в нем аргументы его явно не впечатлили. Однако в то же время Меланхтон признавал ценность вклада Коперника в определение положений планет и хвалебно отзывался о его более совершенном анализе движения Луны. Виттенбергские математики и бывшие коллеги Ретика: Эразм Рейнгольд и Каспар Пейцер — вторили Меланхтону. Они лишь вскользь упоминали идею гелиоцентрической Вселенной из первой книги «О вращениях», но внимательно рассматривали следующие за ней технические разделы; восхищались тем, как Коперник исправил ошибки Птолемея, вернув небесным телам равномерное круговое движение, но отвергали вращение и движение Земли по орбите; игнорировали изменение порядка расположения сфер, а равно и все следствия новой идеи в отношении расстояний до планет и общего масштаба Вселенной.

Рейнгольд сразу же начал разрабатывать новые таблицы данных о планетах, основанные целиком на методах Коперника. Хотя Коперник предложил в «О вращениях» целый ряд таблиц, многие цифры, необходимые для вычисления положений планет, были разбросаны по всему тексту. Рейнгольд собрал всю эту информацию в форму, удобную для практикующих астрономов, то есть астрологов. Меланхтон благословил усилия Рейнгольда, а затем попросил финансовой помощи для их публикации у герцога Альбрехта, который ее любезно предоставил. Казалось вполне уместным, что Рейнгольд назвал свой проект «Прусские таблицы» в честь родины Коперника и Альбрехта.

Никто не может сказать, какое воздействие Ретик мог бы оказать на виттенбергских ученых, если бы остался среди них, но едва ли ему удалось бы защитить космологию Коперника от критики Лютера и Меланхтона. В отсутствие же Ретика замысел Коперника, уже несколько пострадавший от обращения Осиандера к читателям, был еще больше искажен в Виттенберге. В опубликованных Рейнгольдом «Таблицах» планетарные модели соседствовали с неподвижной Землей, расположенной в центре Вселенной. Пейцер в своей книге «Астрономические гипотезы» восстановил девятую и десятую сферы за пределами неподвижных звезд.

После двух лет в Лейпциге Ретик вновь потерял покой и осенью 1545 года без разрешения покинул своих студентов, чтобы увидеться с математиком и астрологом Джироламо Кардано в Милане. В качестве подарка он взял с собой экземпляр книги Коперника, которую подписал для Кардано по приезде.

Они уже сотрудничали ранее, переписываясь по поводу собрания гороскопов знаменитых людей, которое Петреус издал в один год с «О вращениях». Теперь Кардано готовил новое расширенное издание, и Ретик передал ему несколько подробных гороскопов, чтобы включить в него. Один из них был составлен для Андреаса Везалия, врача, который в своем шедевре «О строении человеческого тела» 1543 года исправил некоторые заблуждения древних, тем самым сделав для анатомии примерно то же, что «О вращениях» — для астрономии. Другой гороскоп описывал характер и обстоятельства жизни гения математики Иоганна Мюллера по прозвищу Региомонтан, создавшего «Эпитому Альмагеста Клавдия Птолемея»[16] — книгу, которую Коперник тщательно изучал в юности.

В это же время Ретик привез Кардано гороскоп Осиандера. Он приехал с надеждой, что Кардано в свою очередь, возможно, посодействует ему в качестве соавтора большого проекта о науке треугольников, который задумал Ретик. Вместо этого Кардано «застрял» в треугольных ячейках своих гороскопных схем, выводя из них чрезвычайно детальные предсказания, вплоть до причины смерти человека и положения его трупа. Хотя эти методы наверняка завораживали Ретика, его пребывание в Милане омрачалось незаинтересованностью Кардано и его безразличием к книге Коперника.

Тем летом университет призвал Ретика вернуться к своим преподавательским обязанностям после года несанкционированного отсутствия. Он покинул Италию и направился в Лейпциг осенью 1546 года, но по пути остановился в Линдау, где с ним случился загадочный нервный и психический срыв, выбивший его из колеи на несколько месяцев. К счастью, его бывший одноклассник из Виттенберга Каспар Бруш — директор школы в Линдау — позаботился о Ретике и позже подробно изложил его испытания в письме их общему другу:

«Его здоровье частично восстановилось (после того как перенес здесь серьезную болезнь), хотя он еще не вполне поправился… Я знаю, что за границей торговцы что-то рассказывают о якобы вселившемся в него злом духе. Пусть если эти слухи и не вполне лживы и не вовсе лишены оснований, однако Иоахим принимает их близко к сердцу, опасаясь, что они могут повредить его прежней репутации». Мать Ретика, католичка, тоже жила неподалеку, в Брегенце, вместе с богатым вторым мужем. Она призывала сына избавиться от демонов, совершив паломничество к усыпальнице святого Евстафия в Эльзасе, но он отказался.

«Он пролежал больной почти пять месяцев, — продолжал Бруш свой рассказ в письме от конца августа 1547 года, — и каждый день я навещал его, чтобы говорить с ним и поддерживать его. За это время у него была возможность прочесть Библию из моей библиотеки, как на немецком, так и на латыни, а также многие библейские размышления Лютера, Меланхтона и Круцигера. Он изучал их с таким усердием, что в итоге знал их вдоль и поперек. И все-таки в некоторые моменты, переполняемый чувствами, нередко даже и со слезами на глазах, он взывал к Сыну Божьему, ожидая избавления лишь от Него одного».

Когда кризис миновал, Ретик вновь отложил возвращение в Лейпциг, чтобы набраться сил, проведя зиму в Цюрихе. Там он написал предложение об усовершенствовании трикветрума, поскольку теперь этот астрономический прибор на волне популярности «О вращениях» вновь стал пользоваться спросом. Коперник, судя по всему, «побудил некоторых выдающихся людей заняться наблюдением за движениями небесных тел», замечал Ретик. Он опубликовал свои идеи насчет трикветрума в Цюрихе в феврале 1548 года, но посвятил их «учителям и профессорам отделения гуманитарных наук Лейпцигского университета». В том же месяце, 13 февраля, он написал и им самим, заверив их, что скоро вернется. 16 числа ему исполнилось 34 года, и, возможно, он удивился тому, что дожил до этого возраста. Пасху он встретил в Бадене, купаясь в горячих источниках по совету своего врача, и в конце лета наконец приехал в Лейпциг. Как и в момент возвращения после долгого отсутствия в Виттенберг, теперь на него снова свалились обязанности декана факультета искусств.

Несмотря на тяжесть административной работы и преподавания, Ретик смог восстановить силы. В октябре 1549 года он написал Гизе, чтобы сообщить ему о том, как продвигаются несколько его новых работ, связанных с астрономией. Он надеялся, что его готовившийся к публикации календарь с предсказаниями на ближайший год будет хорошо продаваться и покроет расходы на частные исследования на более серьезные темы. Например, он недавно закончил усовершенствованный современный научный комментарий геометрической классики — «Начал» Евклида — и собирался вскоре издать «Эфемериды: Установление ежедневного положения звезд… Георга Иоахима Ретика согласно теории… его учителя Николая Коперника из Торуни». Он никогда не уставал напоминать читателям, что именно рука Коперника «усовершенствовала механизм этого мира». Как наследник этой традиции, он «не хотел отступать от учения Коперника ни на йоту».

Благодаря возобновленной переписке с Гизе Ретик узнал, что Дантиск умер, уступив место епископа Вармийского своему старому сопернику. Однако Гизе занимал этот высокий пост всего лишь год, пока сам не умер в октябре 1550 года в возрасте семидесяти лет. Его сменил Станислав Гозий (выдвиженец Дантиска), который так рьяно боролся с лютеранской ересью (и даже обратил нескольких важных людей обратно в католицизм), что его сделали кардиналом.

В начале 1551 года Ретик выбрал латинское слово canon (напоминавшее о Копернике, но также означавшее свод законов) для названия своей брошюры Canon doctrinae triangulorum («Таблицы науки о треугольниках»), В ней содержались лучшие на тот момент тригонометрические таблицы, очень помогавшие вычислениям астрономов. Чтобы никто не забыл о связи этой тоненькой книжки с Коперником, Ретик скрепил ее шутливым вступительным диалогом между Philomathes — «любителем математики» и Hospes — его посетителем (hospes по-латыни означает «чужестранец, гость», но также и «несведущий»). Когда Гость спрашивает: «Что за человек этот Ретик?», Филомат отвечает: «Он тот, кто сейчас несет нам плоды из дивных садов Коперника. После своего недавнего возвращения из Италии он решил свободно делиться со студентами математики всем, что узнал от этого высокочтимого старца, а также всем, чему он научился благодаря собственным стараниям, упорству и преданности».

Вопрос «Что за человек этот Ретик?» снова встал весной 1551 года, когда отец одного лейпцигского студента заявил, что профессор совершил «неожиданное, возмутительное и неподобающее христианину» действие против его сына. Искушая этого мальчика, «малое дитя» в глазах его отца, Ретик якобы «поил его крепким напитком, пока тот не опьянел, и затем с помощью силы принудил его к постыдному и ужасному греху содомии».

Закон карал преступников-содомитов «казнью огнем». Был ли Ретик виновен или нет, но он бежал в апреле, до окончания зимней сессии и начала суда над ним. Если верить слухам, он оказался в Праге. Многочисленные письма, вызывавшие его в суд, действительно нашли его там, но Ретик так и не вернулся в Лейпциг. После нескольких месяцев бесплодных маневров университет заочно приговорил его к ссылке на 101 год. Однако в знак признания его талантов и ради сохранения приличий подробности обвинения и судебного решения держались в тайне.

Ретик провел первый (а также, вероятно, и следующий) год в Праге, изучая медицину в Карловом университете. Затем, в 1554 году, он продолжал свое медицинское образование в Силезии. Похоже, он считал медицину идеальным средством обеспечения дохода в отсутствие преподавательской должности и поддержки покровителя. Его отец был врачом, как, впрочем, и Коперник.

«Доктор» Ретик переехал в Краков весной 1554 года. Он выбрал этот город за его географическое положение в трехстах милях прямо к югу от Фрауэнбурга, так что с Коперником его соединял меридиан картографа. Он оставался здесь почти два десятилетия (дольше, чем где бы то ни было еще), занимаясь одновременно старой и новой карьерой. 20 июля он написал бывшему студенту: «Я установил пятнадцатиметровый обелиск в совершенно ровном поле, которое предоставил мне для этой цели чудесный господин Иоганн Бонер. Таким образом, с Божьей милостью, я заново опишу всю сферу неподвижных звезд». При расчете новых, более точных таблиц, которые он собирался опубликовать, требовалось работать с десятимиллиардными долями углов, для чего пришлось нанять пятерых помощников. Заняв себя этими делами в Кракове, Ретик однажды осознал, что ему исполнилось сорок лет и что он, вероятно, ошибся, предсказав свою раннюю кончину. Привычка жить выработалась у него так давно, что в итоге он поверил в возможность достичь старости. Через десять лет, в 1563 году, он «снова взялся за работу Коперника» (имея в виду книгу, а не идейное наследие своего учителя), которую он собирался «пояснить комментарием».

Генрих Петри из Базеля (дальний родственник Иоганна Петриуса) выпустил второе издание «О вращениях» в 1566 году. Вместо разъясняющего комментария Ретика оно включало его оригинальное резюме под названием «Первое повествование». Если Ретик когда-либо чувствовал обиду за отсутствие признания его заслуг в первом издании «О вращениях», то теперь его роль сделалась очевидной.

Однако лица Ретика в книге не появилось, не обнаружено его изображение даже сейчас. Не сохранилось ни одного портрета, эскиза или карикатуры. Несмотря на многочисленные публикации и знакомства, университетские связи, несколько профессий и природное любопытство, приводившее его к столь многим дверям, представления о его физическом облике у нас нет.

В 1572 году Ретик переехал в последний раз — на юг от Кракова в венгерский город Кошице, где его готов был поддержать новый меценат. Ретик упорно продолжал свой великий опус о науке треугольников, но его отвлекали врачебные заботы, тормозили потерянные при различных переездах важные бумаги и устрашали горы вычислений, с которыми еще предстояло совладать. Однажды с ним произошло то, чего он никак не ожидал. Весенним днем 1574 года он открыл дверь нежданному гостю из Виттенберга, который прочел брошюру Ретика о треугольниках («Таблицы») и услышал о его намерении завершить более крупную работу.

«Мы едва успели обменяться парой фраз, — вспоминал позже молодой Валентин Отто, — когда выяснилась причина моего визита, и у него вырвались такие слова: «Ты приехал ко мне в том же возрасте, когда я сам посетил Коперника. Если бы не мое путешествие, его труд никогда не увидел бы свет»».

На этом сходство историй заканчивается. Хотя Отто оказался чрезвычайно преданным учеником, он работал рядом со своим учителем совсем недолго. Через несколько месяцев Ретик отправил Отто в Краков за оставленными там записями. Вернувшись 28 ноября из утомительного путешествия под дождем, преодолевая разливы рек («Дважды за день я чуть не утонул»), Отто застал Ретика тяжелобольным. Он ухаживал за своим наставником на протяжении нескольких дней, за время которых Ретик официально передал ему право (и обязанность) завершить «Науку о треугольниках». Отто поклялся это сделать, и Ретик умер у него на руках субботним утром 4 декабря 1574 года в возрасте 60 лет.

Подталкиваемый большой любовью к Ретику, Отто работал следующие двадцать лет не покладая рук, чтобы завершить доставшееся ему в наследство начинание. Почти сразу же, как только этот том в полторы тысячи страниц появился в 1596 году, обнаружились многочисленные ошибки и упущения. Однако Отто к тому времени уже был стар и не мог исправить текст, даже когда ему указывали на недочеты. Позже появился более достойный продолжатель работы в лице Бартоломео Питиска — придворного капеллана при курфюрсте Фридрихе IV в Гейдельберге. После смерти Отто в 1602 году Питиск тщательно изучил скопившиеся у того беспорядочные записи. «Я откапывал их, заброшенные, грязные, почти сгнившие, страница за страницей», — рассказывал он. В результате этой «нудной» работы он «собрал по крупицам многое, что чудесным образом восхитило меня». Питиск дождался публикации окончательного варианта этого вклада Ретика в теорию Коперника в 1613 году во Франкфурте. Он озаглавил книгу «Математическая сокровищница, или Таблицы синусов для радиуса из 10 000 000 000 000 единиц… ранее вычисленные ценой невероятных усилий и расходов Георгом Иоахимом Ретиком».

Глава X. Эпитома коперникианской астрономии

Я считаю своим долгом и задачей отстаивать всеми силами моего ума теорию Коперника, которую я искренне признал верной и красота которой наполняет меня неимоверным восторгом, когда я о ней размышляю.

Иоганн Кеплер. «Эпитома коперникианской астрономии», 1617–1621 гг.

Удовлетворившись «Прусскими таблицами», европейские астрономы, доверяя предупреждению Осиандера, на протяжении остатка XVI века относились к работе Коперника с осторожностью. Но было два больших исключения: колоритный Тихо Браге и усердный, полный страстного благоговения Иоганн Кеплер завершили труд Коперника.

Датчанин Тихо в буквальном смысле слова заболел звездной болезнью во время своего тринадцатого лета 1559 года, когда лунное затмение возбудило в нем большой интерес к астрономии, которую он начал изучать в лютеранском университете Копенгагена. Благородное происхождение дало ему средства на приобретение собственных книг по астрономии, которые он покупал и читал, как он вспоминал, тайно, поскольку старшие считали такое времяпрепровождение недостойным. Вскоре он начал вести журнал наблюдений планет и составлять гороскопы знаменитых людей. В возрасте 25 лет, после того как на дуэли ему отсекли кусок носа, Браге одной ноябрьской ночью посмотрел на небо и увидел в нем внезапно вспыхнувшую в созвездии Кассиопеи новую звезду. Впоследствии он всегда говорил об этом событии 1572 года как о том моменте, когда небеса выбрали его и заговорили с ним.

«Поистине, это было величайшее чудо, когда-либо наблюдавшееся в природе со времен сотворения мира», — заявлял он в своей наскоро написанной книге «О новой звезде». Новая звезда Тихо действительно ознаменовала переломный момент. Ее положение на небе (слишком далекое от пояса Зодиака для планеты, слишком постоянное для кометы и к тому же выше Луны) предвещало конец неизменности аристотелевского небесного порядка. Перемены в горних высях могли происходить — так показывали наблюдения Тихо и доказывал свет новой звезды. Это утверждение соперничало в странности с движущейся Землей Коперника, и Тихо мог бы подмигнуть Копернику, сравнивая чудо своей сверхновой с тем, когда Иисус Навин молитвой остановил Солнце.

Тихо гордился своей родиной в северных широтах (еще менее подходивших для наблюдений, чем те, на которые жаловался Коперник) и посвятил свою первую работу датскому королю Фридриху. Хотя Тихо допускал, что свойственные этому климату сильные холода могут препятствовать спокойной работе астронома, это, кажется, никогда его не останавливало. Через пять лет после открытия новой звезды, в темные часы другой ноябрьской ночи, Тихо рыбачил на пруду, когда увидел комету. Ее яркое бело-голубое тело и длинный красноватый хвост (как пламя, если на него смотреть сквозь дым, замечал он) наблюдались весь остаток осени и в начале зимы. Этот ее долгий визит дал Тихо время доказать, что кометы, по общему мнению считавшиеся причудами земной атмосферы, на самом деле прокладывали себе путь среди планет. В отличие от современников, которые боялись, что комета предвещает голод и эпидемии, а быть может, и смерть монархов, Тихо ограничивал ее гнев областью неба. Большая комета 1577 года противоречила древней идее о том, что планеты совершают свои вечные вращения по твердым небесным сферам. Тихо ясно видел, что никакие подобные структуры не помешали свободному полету кометы, и пришел к выводу, что их просто не существует. Эти слова прозвучали подобно грому среди ясного неба, и даже могло показаться, будто зазвенел разлетающийся на осколки хрусталь[17].

Тихо Браге, хозяин Ураниборга

Не академические по общему признанию достижения Тихо вскоре обеспечили ему внештатную должность в университете Копенгагена, где он недолгое время читал лекции об идеях Коперника и раздавал своим студентам «Прусские таблицы». Прочитав «О вращениях», Тихо также приобрел рукописную копию «Малого комментария» у друга, который знал Ретика. Поняв важность этого документа для математики, Тихо заказал дополнительные копии, чтобы распространить их среди других математиков, хотя и отказывался признавать реальность движения Земли. Несмотря на свою смелость и нескрываемое восхищение Коперником, он твердо верил в неподвижную Землю. Ведь если Земля и вправду описывала большой круг вокруг Солнца, полагал Тихо, то наблюдатель на Земле должен был бы на протяжении года видеть, как расстояния между некоторыми звездами сужаются и расширяются. Он оценил это предположительное изменение, называемое параллаксом, в семь градусов, то есть примерно в пятнадцать диаметров полной Луны. Невозможность зафиксировать какой-либо, даже крошечный, параллакс убедила Тихо в том, что Земля не вращается. Объяснение Коперника (о том, что гигантское расстояние до звезд препятствует обнаружению параллакса), по мнению Тихо, отдавало фальшью. С какой стати, вопрошал он, расстояние до звезд должно подскочить с десяти тысяч земных диаметров по Птолемею до нескольких миллионов, требовавшихся в соответствии с концепцией Коперника? Какой цели служит вся эта пустота? Более того, звезды, видимые на таких колоссальных дистанциях, должны были быть неправдоподобно большими, возможно, больше всего коперниковского большого круга небесной сферы! Не веря в это, Тихо искал альтернативные способы реализации наиболее привлекательных аспектов идей Коперника без движения Земли и предложил компромисс, который носит его имя. В системе Тихо Браге Меркурий, Венера, Марс, Юпитер и Сатурн вращаются вокруг Солнца, в то время как Солнце водит их за собой, вращаясь вокруг центральной и неподвижной Земли.

Чтобы доказать превосходство своей системы, представленной публике в 1588 году, над системами Птолемея и Коперника, Тихо требовались достоверные данные о движении планет, такие, которые невозможно было получить раньше. Он установил новые стандарты точности наблюдений, для чего первоначально увеличил свои изготовлявшиеся на заказ инструменты до исполинских размеров. Например, вместо ручного угломера или компаса Тихо использовал гигантский квадрант двадцати футов в высоту, с которым управлялась целая команда слуг. Позже он заказал и другие инструменты, тоже внушительные, хотя и не такие громоздкие, позволявшие легко считывать данные с крупных четких шкал, на которых каждый градус делился на шестьдесят минут (а в некоторых случаях минуты даже раскладывались на секунды). При поддержке своей знатной семьи он построил первую в стране астрономическую обсерваторию, а затем и король Фредерик выделил ему землю и средства для строительства второй обсерватории, оснащенной большим количеством еще более грандиозных инструментов собственной конструкции Тихо, которые, по всеобщему признанию, давали самые точные в мире результаты при определении положений планет. Как сам Тихо, так и его великолепная обсерватория Ураниборг на острове Вен существовали на доходы от должностей каноников и прочих церковных бенефиций, выделенных ему королем. Здесь Тихо больше двадцати лет повелевал командой талантливых помощников, массой недовольных крестьян и всем ночным небом.

После смерти Фредерика датский трон занял Кристиан, а Тихо попал в немилость и вынужден был покинуть Ураниборг. Поиски нового покровителя в 1599 году привели его в Прагу, ко двору императора Священной Римской империи Рудольфа II. Будучи католиком, Рудольф тем не менее терпимо относился к лютеранам в целом и особенно тепло принял столь искусного в астрологии человека, как Тихо Браге. Император предложил ему на выбор несколько замков и поручил делать предсказания относительно государственных дел.

Переехав в Прагу, Тихо оказался неподалеку от Иоганна Кеплера, что поспособствовало их судьбоносному сотрудничеству. Кеплер, пока еще неизвестный большинству астрономов и ведущий скромный образ жизни, не мог бы позволить себе посетить остров Тихо. Он радовался приезду Тихо в Богемию как милости Божьей. Также волею судеб, присоединившись к команде замка в Бенатках весной 1600 года, Кеплер обнаружил, что главный помощник Тихо изучал Марс. «Я считаю божественным предопределением, — вспоминал Кеплер, — то, что я приехал туда в то самое время, когда намеревался заняться Марсом, движения которого дают единственно возможный ключ к тайнам астрономии».

Система Тихо Браге

В системе Тихо планеты вращаются вокруг Солнца, но Земля остается неподвижной в центре Вселенной. Хотя наблюдения Тихо продемонстрировали, что твердость небесных сфер — не более чем вымысел, он не мог поверить в то, что Земля движется по орбите и вращается вокруг своей оси.

В год описанной Тихо сверхновой Кеплер был еще грудным ребенком в Вайльдер-Штадте на юго-западе Германии, но в пять лет мать отвела его за руку на вершину холма за городом, чтобы посмотреть на Большую комету 1577 года. К тому времени зрение Кеплера уже начало слабеть. Благородное положение, когда-то отличавшее семью Кеплера, пошатнулось еще до его рождения, так что близорукий юный гений не унаследовал почти ничего, кроме геральдического щита. Однако благодаря своему интеллекту он получал стипендии на всем протяжении учебы в семинарии и университете. Он направлял свой «пылкий энтузиазм» на занятия астрономией, которые убедили его в правильности гипотезы Коперника.

Хотя Кеплер готовился к карьере лютеранского пастора, он принял первое полученное им предложение о работе — школьным учителем в Граце и математиком в провинции Штирия. Однажды в 1595 году, рисуя для школяров на доске повторяющуюся схему соединения Юпитера и Сатурна, он испытал озарение. Геометрия и божественная природа слились в его сознании и помогли интуитивно решить три космические загадки: почему планеты находятся на определенных расстояниях друг от друга, почему Бог создал только шесть планет и почему они вращаются с разными скоростями вокруг Солнца. В первые моменты восторга Кеплер представил сферы планет вписанными в правильные многоугольники — от треугольника к квадрату, пятиугольнику, шестиугольнику и так далее. Но поскольку правильных многоугольников существует сколько угодно, а планет только шесть, то Кеплер вскоре заменил их на более редкие трехмерные эквиваленты — так называемые правильные многогранники. Самый простой из них — тетраэдр из четырех граней, представляющих собой одинаковые равносторонние треугольники, — удачно вписался между сферами Марса и Юпитера. Куб (состоящий из шести равных квадратов) лежал в основе расстояния между Юпитером и Сатурном, а додекаэдр (образуемый двенадцатью идентичными пятиугольниками) объяснял расположение Земли внутри орбиты Марса. Чудесное совпадение пяти правильных геометрических тел с пятью межпланетными пустотами наполнило душу Кеплера ощущением счастья. Он расплакался слезами радости и направил все свои усилия в новую сторону.

«Дни и ночи я проводил за вычислениями, — писал он в своей книге 1596 года «Космографическая тайна», — чтобы проверить, согласуется ли эта идея с коперниковскими орбитами, или же мое счастье рассеется, как туман». Наконец все сошлось. Но Кеплер жаждал дополнительных подтверждений, которые, как он знал, мог дать только Тихо, владевший сокровищницей данных, полученных в результате многолетних скрупулезных наблюдений.

Иоганн Кеплер — придворный математик императора Рудольфа II

Тихо тоже нуждался в Кеплере, а именно в превосходной способности немецкого математика добывать данные ради их скрытой ценности. Если, как верил Тихо, его данные подтвердят его версию устройства Вселенной, тогда труд его жизни превзойдет достижение Птолемея и все его жертвы будут вознаграждены. Но Тихо беспокоился, что Кеплер — явный коперниканец, перепечатавший «Первое повествование» Ретика в качестве приложения к своей «Космографической тайне», — может исказить свидетельства, говорящие в пользу системы Тихо, чтобы поддержать Коперника. Поэтому недоверчивый Тихо Браге тянул время, заставляя Кеплера томиться в ожидании каждой крупицы данных, которые он соизволял сообщить. Только после внезапной смерти Тихо в октябре 1601 года и неизбежной борьбы с его наследниками за право доступа к информации Кеплер наконец овладел сокровищами Тихо и принес их в дар памяти Коперника.

«Я построил всю свою астрономию на коперникианской гипотезе устройства мира», — заявлял Кеплер в книге «Эпитома коперникианской астрономии». Он благодарил Тихо за его наблюдения, но критиковал его систему, которую считал шагом назад. Земля, доказывал он, совершенно точно движется вокруг Солнца вместе с прочими планетами, как утверждал Коперник. Но Коперник считал центром вращения планет точку рядом с Солнцем, а не само Солнце. Кеплер полагал, что это представление физически неправдоподобно, и скорректировал его. Он переместил центр всех планетарных движений в тело Солнца и приписал ему силу, которая распространялась, как свет, сквозь Вселенную и заставляла планеты двигаться быстрее или медленнее, в зависимости от расстояния до них. Мало того, что ближайшие к Солнцу планеты двигались быстрее дальних, как заметил Коперник, так еще и каждая отдельная планета периодически меняла свою дистанцию до Солнца и, соответственно, скорость. Кеплер доказал, что траектория планеты представляет собой не идеальную окружность или какое-либо сочетание таковых, а немного вытянутую двухцентровую окружность, называемую эллипсом, в одном из фокусов которого находится Солнце.