Лишь время покажет Арчер Джеффри

7

Школьный магазин работал с четырех до шести дня каждый вторник и четверг.

Гарри редко навещал «лавочку», как называли магазинчик ученики, поскольку в триместр он получал лишь два шиллинга карманных денег и знал, что мать не обрадуется, если на его счету перед каникулами обнаружатся лишние расходы. Однако ко дню рождения Дикинса мальчик сделал исключение из этого правила, решив приобрести на пенни сливочной помадки для друга.

Несмотря на то что Гарри редко ходил за покупками, плитка шоколада «Фрайс файв бойз» появлялась на его столе вечером каждый вторник и четверг. Хотя в школе было принято правило, запрещавшее ученикам тратить в школьном магазинчике больше шести пенсов в неделю, Джайлз также оставлял Дикинсу упаковку лакричного ассорти, ясно давая друзьям понять, что ничего не ожидает в ответ.

В тот вторник, зайдя в магазин, Гарри встал в длинную очередь мальчиков, ожидавших обслуживания. Рот его наполнился слюной при виде аккуратно разложенных рядами упаковок шоколада, пастилы, мармелада, лакрицы и — последнее повальное увлечение — картофельных чипсов «Смитс». Он прикинул, не купить ли пачку себе, но после недавнего знакомства с мистером Уилкинсом Микобером [24] у него не осталось сомнений насчет важности шести пенсов.

Пока Гарри пожирал глазами сокровища «лавочки», до него донесся голос Джайлза, и он заметил, что тот стоит в очереди на пару человек впереди него. Мальчик уже собирался окликнуть друга, когда увидел, как тот снимает с полки плитку шоколада и прячет ее в карман брюк. Парой мгновений позже за ней последовала упаковка жевательной резинки. Когда подошла очередь Джайлза, он выложил на прилавок коробку лакричных ассорти за два пенса и пакет чипсов за пенни, каковые мистер Свайвелс, заведующий магазинчиком, аккуратно внес в бухгалтерскую книгу напротив фамилии Баррингтона. Остальное так и осталось лежать неучтенным в кармане.

Гарри пришел в ужас и, прежде чем друг успел обернуться, выскользнул из магазина, не желая, чтобы его заметили. Он медленно двинулся вокруг здания школы, пытаясь понять, зачем Джайлзу что-то красть, когда он вполне способен заплатить за покупку. Он предполагал, что этому должно быть какое-нибудь простое объяснение, хотя и представлял, в чем оно заключается.

Мальчик поднялся в свою комнату перед самой подготовкой к занятиям и обнаружил украденную плитку шоколада у себя на столе и Дикинса, жевавшего лакричные конфеты из коробки. Ему было трудно сосредоточиться на причинах промышленной революции, пока он пытался решить, что ему следует предпринять по поводу своего открытия — и стоит ли вообще что-либо предпринимать.

Решение пришло к концу подготовки. Он убрал так и не развернутую плитку шоколада в верхний ящик стола, решив, что в четверг вернет ее в магазин, ничего не сказав Джайлзу.

Той ночью Гарри не спал вовсе, а после завтрака отвел Дикинса в сторонку и объяснил, почему не смог вручить ему подарок на день рождения. Тот не сумел скрыть потрясения.

— У моего папы в магазине такие же неприятности, — поделился Дикинс. — В смысле, мелкие кражи. «Дейли мейл» винит во всем Великую депрессию [25].

— Не думаю, что на семье Джайлза так уж сильно сказалась депрессия, — с чувством заметил Гарри.

Дикинс задумчиво кивнул:

— Может, стоит сказать Фробу?

— Донести на лучшего друга? — переспросил Гарри. — Ни за что.

— Но если Джайлза поймают, его могут исключить, — напомнил Дикинс. — По меньшей мере ты можешь предупредить его, что узнал, чем он занимается.

— Я об этом подумаю, — пообещал Гарри. — Но пока я собираюсь возвращать в магазин все, что дает мне Джайлз, без его ведома.

Дикинс подался ближе.

— А ты не мог бы прихватить и мою долю? — шепнул он. — Я никогда не хожу в школьный магазин и попросту не соображу, что делать.

Гарри согласился взять на себя эту задачу и с того времени ходил в магазинчик дважды в неделю и клал нежеланные подарки Джайлза обратно на полки. Он пришел к выводу, что Дикинс прав и ему придется все высказать другу, пока того не поймали с поличным, но решил отложить разговор до конца триместра.

— Отличный удар, Баррингтон, — похвалил мистер Фробишер, когда мяч пересек границу поля.

По рядам зрителей прокатился сполох аплодисментов.

— Помяните мое слово, директор, Баррингтон еще сыграет за Итон против Харроу на стадионе «Лордз».

— Никогда, если от Джайлза будет хоть что-нибудь зависеть, — шепнул Гарри Дикинсу.

— Чем займешься на летних каникулах, Гарри? — спросил Дикинс, похоже вовсе не обращавший внимания на творившееся вокруг.

— В Тоскану не поеду, если ты об этом, — с усмешкой ответил мальчик.

— Сомневаюсь, что Джайлз так уж хочет туда, — заметил Дикинс. — В конце концов, итальянцы отродясь ничего не смыслили в крикете.

— Что ж, я был бы счастлив поменяться с ним местами, — отозвался Гарри. — Меня совершенно не волнует, что Микеланджело, да Винчи и Караваджо не были знакомы с тонкостями подачи отскоком слева, не говоря уже обо всех тех макаронных изделиях, которые ему предстоит одолеть.

— Так куда же ты собираешься? — спросил Дикинс.

— На «западную Ривьеру», на недельку, — с апломбом заявил Гарри. — Большой пирс в Уэстон-сьюпер-Мэр обычно считается гвоздем программы, а за ним следует рыба с жареной картошкой в кафе «Коффинс». Хочешь составить мне компанию?

— У меня нет на это времени, — отказался Дикинс, явно приняв слова друга за чистую монету.

— И почему же? — подыгрывая ему, спросил Гарри.

— Слишком много работы.

— Ты намерен продолжать работать на отдыхе? — недоверчиво переспросил Гарри.

— Для меня работа и есть отдых, — пояснил Дикинс. — Я наслаждаюсь ею не меньше, чем Джайлз своим крикетом, а ты пением.

— А где ты работаешь?

— В муниципальной библиотеке, тупица. Там есть все, что мне нужно.

— Можно, я к тебе присоединюсь? — спросил Гарри уже серьезно. — Мне сгодится любая помощь, чтобы получить стипендию БКШ.

— Только если ты согласишься все время молчать, — поставил условие Дикинс.

Гарри рассмеялся бы, если бы не знал, что друг не считает работу поводом для шуток.

— Но мне позарез нужна помощь по латинской грамматике, — пожаловался он. — Я по-прежнему не понимаю придаточных следствия, не говоря уже о сослагательном наклонении, а если я не вытяну проходную отметку за латынь, то все кончено, даже если по всем остальным предметам я буду блистать.

— Ладно, с латынью я помогу, — пообещал Дикинс, — но услуга за услугу.

— Хорошо, — согласился Гарри, — только я не поверю, что ты надеешься исполнить соло на рождественской службе.

— Отличный удар, Баррингтон, — снова одобрил мистер Фробишер.

Гарри присоединился к аплодисментам.

— Это его третья полусотня за сезон, директор, — добавил учитель.

— Не дурачься, Гарри, — попросил Дикинс. — Суть в том, что папе нужно, чтобы на время летних каникул кто-нибудь взялся разносить по утрам газеты, и я предложил тебя. Оплата — шиллинг в неделю, и пока ты сможешь ежедневно являться в магазин к шести утра, место за тобой.

— К шести утра? — пренебрежительно фыркнул Гарри. — Когда у тебя есть дядя, который поднимает весь дом в пять, это не вызывает ни малейших затруднений.

— Значит, возьмешься?

— Да, конечно, — подтвердил Гарри. — Но почему ты сам не хочешь этим заняться? Шиллингом в неделю пренебрегать не стоит.

— И не напоминай, но я не умею ездить на велосипеде.

— Вот черт, — огорчился Гарри. — А у меня даже нет велосипеда.

— Я не говорил, что у меня его нет, — вздохнул Дикинс. — Я сказал, что не умею на нем ездить.

— Клифтон, — окликнул мальчика мистер Фробишер, когда крикетисты потянулись с поля пить чай, — после подготовки к занятиям я бы хотел видеть вас у себя в кабинете.

Гарри всегда нравился мистер Фробишер, который был одним из немногих учителей, относившихся к нему как к равному. И было похоже, что любимчиков у него тоже не водилось, тогда как некоторые другие преподаватели ясно дали понять мальчику, что сына портового рабочего вовсе не следовало впускать в священные врата школы Святого Беды, как бы ни был хорош его голос.

Когда прозвенел колокол, объявлявший о конце подготовки, Гарри отложил перо и направился по коридору к кабинету мистера Фробишера. Он понятия не имел, зачем его хочет видеть классный наставник, и не слишком над этим задумывался.

Мальчик постучался.

— Войдите, — раздалось из-за двери. Тон, с которым это было произнесено, не предвещал ничего хорошего.

Гарри вошел в кабинет, но — удивительно — его не приветствовала обычная улыбка Фроба.

Когда мальчик остановился перед его столом, мистер Фробишер поднял на него пристальный взгляд.

— Клифтон, до моего сведения довели, что вы воруете из школьного магазина.

В голове воцарилась полная пустота, когда Гарри попытался найти ответ, который не стал бы приговором для Джайлза.

— Староста видел, как вы берете с полок товары, — продолжал Фробишер тем же непреклонным тоном, — а затем покидаете магазин, не дождавшись своей очереди.

«Не беру, а возвращаю, сэр», — хотелось оправдаться Гарри, но он только и сумел, что выдавить:

— Я никогда ничего не брал в школьном магазине, сэр.

Несмотря на то что говорил он чистую правду, его щеки все равно залил жаркий румянец.

— Тогда как вы объясните то, что дважды в неделю бываете в «лавочке», а напротив вашего имени в бухгалтерской книге мистера Свайвелса нет ни единой записи?

Мистер Фробишер терпеливо ждал, но Гарри понимал, что, если он расскажет все как есть, Джайлза наверняка исключат.

— И вскоре после того, как магазин закрылся, в верхнем ящике вашего стола были обнаружены эта плитка шоколада и упаковка лакричного ассорти.

Гарри опустил взгляд на сласти, но так ничего и не сказал.

— Я жду объяснений, Клифтон, — напомнил мистер Фробишер и после долгого молчания добавил: — Мне, разумеется, известно, что у вас гораздо меньше карманных денег, чем у любого другого мальчика в вашем классе, но это не оправдание для воровства.

— Я никогда в жизни ничего не крал, — сказал Гарри.

Пришла очередь мистера Фробишера покраснеть и смутиться. Он поднялся из-за стола.

— Если это так, Клифтон, — а я хотел бы вам верить, — после репетиции хора вы явитесь ко мне с подробным объяснением того, откуда у вас взялась еда, за которую вы, очевидно, не платили. Если оно меня не удовлетворит, мы с вами пройдем к директору, и я догадываюсь, какой он вынесет приговор.

Гарри покинул кабинет. Стоило двери закрыться за спиной, как его замутило. Он вернулся к себе, надеясь, что Джайлза не окажется на месте. Но когда вошел, то первым делом увидел очередную плитку шоколада у себя на столе.

Джайлз посмотрел на Гарри.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — спросил он, заметив покрасневшее лицо товарища.

Гарри не ответил. Он убрал плитку шоколада в ящик стола и ушел на репетицию хора, ничего не сказав. Джайлз проводил его взглядом.

— Да что с ним такое? — небрежно спросил он, повернувшись к Дикинсу, как только за Гарри закрылась дверь.

Дикинс продолжал писать, как будто не расслышал вопроса.

— Ты что, не слышал меня, глухая тетеря? — не отступился Джайлз. — Почему Гарри хандрит?

— Я знаю только, что его вызывали к Фробу.

— Почему? — спросил Джайлз уже с большим интересом.

— Понятия не имею, — отрезал Дикинс, не прекращая писать.

Джайлз встал и через всю комнату направился к приятелю.

— Что ты от меня скрываешь? — потребовал он ответа, схватив того за ухо.

Дикинс выронил перо, беспокойно нашарил дужку очков и поправил их на носу.

— У него неприятности, — в конце концов проговорился он.

— Какого рода неприятности? — продолжал расспросы Джайлз, выкручивая Дикинсу ухо.

— Думаю, его даже могут исключить, — проскулил Дикинс.

Джайлз выпустил его ухо и расхохотался.

— Гарри — и вдруг исключат? — переспросил он насмешливо. — Скорее уж папу римского расстригут.

Он бы вернулся к себе за стол, если бы не заметил капли пота, выступившие на лбу Дикинса.

— За что? — уже тише уточнил мальчик.

— Фроб считает, что он ворует в школьном магазине, — пояснил Дикинс.

Если бы он поднял взгляд, то увидел бы, что Джайлз побелел как полотно. Мгновением позже он услышал, как захлопнулась дверь. Он подобрал перо и попытался сосредоточиться, но впервые в жизни его уроки так и остались недоделанными.

Когда часом позже Гарри вышел с репетиции хора, то заметил прислонившегося к стене Фишера, с трудом сдерживающего улыбку. Именно тогда он понял, кто на него донес. Он не стал обращать внимания на Фишера и прогулочным шагом двинулся обратно к своему корпусу, как если бы его ничто не заботило, в то время как на самом деле чувствовал себя осужденным, всходящим на эшафот и знающим, что, если он не предаст ближайшего друга, помилования ему не видать. Он чуть помешкал и постучал в дверь классного наставника.

На этот раз «войдите» прозвучало куда мягче, чем в прошлый раз, но, когда Гарри вошел, его встретил тот же непреклонный, пристальный взгляд. Мальчик понурил голову.

— Я должен от всей души извиниться перед вами, Клифтон, — объявил Фробишер, вставая из-за стола. — Теперь мне известно, что вы невиновны.

Сердце Гарри по-прежнему билось часто-часто, но теперь он тревожился за Джайлза.

— Спасибо, сэр, — выговорил он, не поднимая головы.

Ему хотелось задать Фробу множество вопросов, но он знал, что тот не ответит ни на один.

Мистер Фробишер вышел из-за стола и пожал Гарри руку, чего прежде никогда не делал.

— Вам стоит поторопиться, Клифтон, если вы надеетесь успеть на ужин.

Выйдя из кабинета Фроба, Гарри медленно побрел в столовую. Фишер стоял у двери, на его лице застыло изумление. Гарри прошел мимо и привычно устроился на краю скамьи рядом с Дикинсом. Место напротив осталось пустым.

8

Джайлз так и не появился на ужине, и ночью постель его тоже была пуста. Гарри пдозревал, что, если бы школа Святого Беды не проиграла ежегодный матч против Эйвонхерста на тридцать одну перебежку, немногие мальчики или даже учителя заметили бы его отсутствие.

Но, к сожалению для Джайлза, игра состоялась на своем поле, так что у каждого нашлось собственное мнение насчет того, почему первый бэтсмен школы не занял пост на линии, а в особенности у Фишера, твердившего всем подряд, что не того человека отстранили от занятий.

Гарри без большого воодушевления ждал каникул; и не только потому, что гадал, увидится ли он когда-нибудь с Джайлзом снова, но и потому, что каникулы означали возвращение в дом номер двадцать семь по Стилл-Хаус-лейн, где ему опять пришлось бы делить комнату с дядей Стэном, который нередко возвращался домой нетрезвым.

Проведя вечер за перечитыванием старых экзаменационных работ, около десяти мальчик ложился в постель. Вскоре он засыпал, но иногда где-то за полночь его будил дядя, зачастую пьяный настолько, что не мог найти собственную кровать. Звук того, как Стэн пытается помочиться в ночной горшок и при этом не всегда попадает в цель, запомнится Гарри до конца жизни.

Когда дядя падал на кровать — раздевался он редко, — мальчик просыпался и долго не мог заснуть из-за громкого пьяного храпа. Он мечтал вернуться в школу Святого Беды, где делил спальню с двадцатью девятью другими учениками.

Гарри все еще надеялся, что Стэн ненароком проговорится о подробностях смерти его отца, но разум того большую часть времени бывал слишком замутнен, чтобы ответить даже на самый простой вопрос. В один из тех редких случаев, когда Стэн оказался достаточно трезв для разговора, он велел мальчику отвалить и предупредил, что задаст ему трепку, если тот еще раз поднимет эту тему.

Единственной положительной стороной такого соседства было то, что он ни при каких обстоятельствах не мог опоздать к утренней доставке газет.

Дни Гарри на Стилл-Хаус-лейн приобрели строгий распорядок: подъем в пять, тост на завтрак — он больше не вылизывал дядину миску; затем следовало явиться к мистеру Дикинсу в газетный киоск к шести, разложить газеты в нужном порядке, а после доставить их. На все уходило около двух часов, что позволяло ему вернуться домой и успеть выпить чашку чая с мамой до того, как она уйдет на работу. Примерно в восемь тридцать мальчик отправлялся в библиотеку, где встречался с Дикинсом, который всегда уже сидел на верхней ступеньке крыльца в ожидании, пока кто-нибудь не откроет двери.

Днем Гарри являлся на репетицию хора в церковь Святой Марии в Редклиффе, что было частью его обязательств перед школой Святого Беды. Он никогда не считал это обременительным, поскольку искренне любил петь. По правде сказать, он не раз шептал: «Господи, пожалуйста, когда мой голос сломается, сделай меня тенором, и я никогда больше ни о чем не попрошу».

Вернувшись домой к вечернему чаю, Гарри пару часов занимался за кухонным столом, а затем отправлялся в кровать, страшась возвращения дяди не меньше, чем Фишера в первую неделю в школе Святого Беды. По крайней мере Фишер отбыл в классическую школу Кольстона, и Гарри предполагал, что их пути больше никогда не пересекутся.

Гарри с нетерпением ждал последнего года в школе Святого Беды, хотя прекрасно представлял, как сильно изменится его жизнь, если их с друзьями дороги разойдутся: Джайлза — он сам не знал куда, Дикинса — в Бристольскую классическую, а ему самому, если он не сумеет получить стипендию там же, вероятно, придется вернуться в Мерривуд, а затем, в четырнадцать лет, бросить школу и искать себе работу. Он пытался не думать о последствиях провала, хотя дядя Стэн никогда не упускал возможности напомнить ему, что всегда можно устроиться в порт.

— Мальчишку с самого начала не следовало отпускать в эту хваленую школу, — постоянно твердил он Мэйзи, когда та ставила перед ним миску с кашей. — Там его научили слишком много о себе думать, — добавлял он, как будто племянника не было рядом.

Гарри не сомневался, что Фишер охотно согласился бы с точкой зрения дяди, но, с другой стороны, он давно уже пришел к выводу, что у дяди Стэна и Фишера было много общего.

— Но ведь нужно же дать Гарри возможность расти над собой? — возражала Мэйзи.

— Зачем? — не уступал Стэн. — Если порт был хорош для меня и его старика, почему он недостаточно хорош для него? — заключал он с уверенностью, не оставлявшей места для споров.

— Может, мальчик умнее нас обоих, — предполагала Мэйзи.

Это заставляло Стэна на мгновение замолчать, но после новой ложки каши он находил, что ответить.

— Смотря что ты имеешь в виду под умом, — заявлял он. — В конце концов, ум уму рознь.

Затем он отправлял в рот очередную ложку, но больше ничего не добавлял к этому глубокому суждению.

Слушая, как дядя раз за разом каждое утро проигрывает одну и ту же пластинку, Гарри разрезал свой тост на четыре части. Он никогда не высказывался в собственную защиту, поскольку было очевидно, что Стэн уже все решил насчет будущего племянника и его ничем не поколебать. Чего дядя не понимал, так это того, что его постоянные издевки лишь побуждают мальчика усердней заниматься.

— Не могу околачиваться тут целый день, — напоследок сообщал Стэн, особенно если чувствовал, что проигрывает спор. — Кое-кому из нас нужно и работать, — добавлял он, поднимаясь из-за стола.

Никто не утруждался возражениями.

— И еще одно, — спохватывался он, открывая кухонную дверь. — Разве никто из вас не заметил, что мальчишка размяк. Он теперь даже не вылизывает мою миску из-под каши. Одному богу известно, чему его учат в этой школе.

И дверь захлопывалась за его спиной.

— Не обращай внимания на дядю, — пыталась успокоить Гарри мама. — Он просто завидует. Ему не по душе, что все мы так гордимся тобой. И даже ему придется запеть на другой лад, когда ты получишь стипендию, как твой друг Дикинс.

— Но в этом-то все и дело, мама, — вздыхал Гарри. — Я не такой, как Дикинс, и уже начинаю задумываться, стоит ли игра свеч.

Все смотрели на Гарри в молчаливом недоумении, и тут впервые за долгие дни заговорил дедушка.

— Жаль, что мне не выпало возможности пойти в Бристольскую классическую школу, — сообщил он.

— И почему же, дедушка? — сорвался на крик Гарри.

— Потому что в этом случае нам не пришлось бы все эти годы жить с твоим дядей Стэном.

Гарри с удовольствием разносил по утрам газеты, и не только потому, что это давало ему повод ускользнуть из дому. Со временем он познакомился с несколькими постоянными покупателями мистера Дикинса, причем некоторые из них слышали, как он поет в церкви Святой Марии и махали Гарри рукой, когда он заглядывал к ним, а другие предлагали ему чашку чая или даже яблоко. Мистер Дикинс предостерег его, что при доставке ему стоит опасаться двух собак; к концу второй недели обе начинали вилять хвостами, когда он спрыгивал с велосипеда.

Мальчик с радостью обнаружил, что одним из постоянных клиентов мистера Дикинса был мистер Холкомб, и они часто обменивались парой слов, когда Гарри привозил ему утренний экземпляр «Таймс». Его первый учитель дал ясно понять, что не желает больше видеть ученика в Мерривуде, и добавил, что, если тому понадобятся дополнительные занятия, он почти всегда свободен по вечерам.

Когда Гарри возвращался в газетный ларек после доставки, мистер Дикинс всякий раз перед тем, как отпустить его по своим делам, подсовывал ему в сумку пенсовую плитку шоколада «Фрайс». Это напоминало ему о Джайлзе. Он часто задумывался: что-то сейчас с его другом? Ни до него, ни до Дикинса не доходило ни единой весточки от Джайлза с того самого дня, когда мистер Фробишер вызвал Гарри к себе после подготовки. Затем, прежде чем покинуть магазин и направиться домой, мальчик всегда задерживался перед шкафом-витриной, любуясь часами, которые, как он знал, ему никогда себе не позволить. Он даже не удосуживался спросить у мистера Дикинса, сколько они стоят.

Размеренный распорядок Гарри обычно нарушался лишь дважды в неделю. Он пытался проводить каждое субботнее утро со Смоленым, прихватив с собой по экземпляру всех выпусков «Таймс» за неделю, а воскресными вечерами, исполнив свои обязанности в церкви Святой Марии, он мчался через весь город, чтобы успеть к вечерне в церковь Святого Рождества.

Хрупкая мисс Манди светилась от гордости, слушая соло. Она лишь надеялась прожить достаточно долго, чтобы увидеть, как Гарри поступит в Кембридж. Она намеревалась рассказать ему о хоре Королевского колледжа, но не раньше чем он получит место в Бристольской классической школе.

— Мистер Фробишер собирается сделать тебя старостой? — спросил Смоленый еще до того, как Гарри занял привычное место на другой стороне вагона.

— Понятия не имею, — отозвался мальчик. — Фроб, между прочим, всегда говорит, — добавил он, подергав себя за лацканы, — «Клифтон, в жизни вы получаете ровно столько, сколько заслуживаете, не больше и не меньше».

Смоленый усмехнулся, едва удержавшись от похвалы: «Неплохое подражание Фробу».

— Тогда ставлю на то, что ты вот-вот станешь старостой, — удовольствовался он предположением.

— Я бы предпочел получить стипендию в БКШ, — заметил Гарри, внезапно показавшись старше своих лет.

— А как насчет твоих друзей, Баррингтона и Дикинса? — спросил Смоленый, пытаясь разрядить обстановку. — Им тоже предстоит великое будущее?

— Дикинса ни за что не сделают старостой, — сообщил мальчик. — Он даже о себе не в состоянии позаботиться, не говоря уж о ком-нибудь еще. В любом случае он надеется, что ему поручат надзор за библиотекой, а поскольку никто больше не хочет этим заниматься, мистер Фробишер вряд ли станет долго ломать голову над этим назначением.

— А Баррингтон?

— Я сомневаюсь, что он вернется в школу в следующем триместре, — с тоской проговорил Гарри. — А если и вернется, я почти уверен, что старостой его не сделают.

— Не стоит недооценивать его отца, — напомнил Смоленый. — Этот человек, вне всякого сомнения, уже позаботился о том, чтобы его сын вернулся в школу в первый же день триместра. И я бы не поставил деньги на то, что он не станет старостой.

— Будем надеяться, ты прав, — кивнул Гарри.

— А если я прав, полагаю, затем он, по примеру отца, поступит в Итон?

— Нет, если от него будет хоть что-то зависеть. Джайлз предпочел бы пойти в БКШ вместе со мной и с Дикинсом.

— Если он не попадет в Итон, ему вряд ли предложат место в классической школе. Их вступительный экзамен — один из труднейших в стране.

— Он говорил, что у него есть план.

— И лучше бы этому плану быть хорошим, если он надеется одурачить не только экзаменаторов, но и собственного отца.

На это Гарри промолчал.

— Как поживает твоя матушка? — спросил Смоленый, меняя тему, поскольку было видно, что поддерживать прежнюю мальчик больше не намерен.

— Ее только что повысили. Теперь она руководит всеми официантками в «Пальмовом дворике» и подчиняется напрямую мистеру Фрэмптону, управляющему отелем.

— Должно быть, ты очень ею гордишься, — заметил Смоленый.

— Да, так и есть, и более того, я намерен подтвердить это на деле.

— И что ты задумал?

Гарри поделился с ним своим секретом. Старик внимательно выслушал мальчика, время от времени одобрительно кивая. Он предвидел одну маленькую загвоздку, но непреодолимой она не была.

Когда Гарри вернулся в магазин, доставив последние газеты перед тем, как отправиться обратно в школу, мистер Дикинс вручил ему шиллинг в качестве поощрения.

— Ты лучший разносчик газет из всех, что у меня были, — объявил он.

— Спасибо, сэр, — откликнулся Гарри, пряча деньги в карман. — Мистер Дикинс, могу я задать вам вопрос?

— Да, Гарри, конечно.

Мальчик подошел к шкафу-витрине, где на верхней полке была выставлена рядышком пара наручных часов.

— Сколько они стоят? — спросил он, указывая на «ингерсолл».

Мистер Дикинс улыбнулся. Он уже несколько недель ждал, когда же Гарри задаст этот вопрос, и загодя приготовил ответ.

— Шесть шиллингов, — сообщил он.

Гарри не верил собственным ушам. Он не сомневался, что столь великолепный предмет должен стоить вдвое дороже, если не больше. Но, несмотря на то что он откладывал половину заработка каждую неделю, ему даже с сегодняшним поощрением все равно не хватало шиллинга.

— Ты же понимаешь, Гарри, что это дамские часы? — уточнил мистер Дикинс.

— Да, сэр, понимаю, — заверил его мальчик. — Я надеялся подарить их моей матери.

— Тогда ты можешь приобрести их за пять шиллингов.