Доктор Серван (сборник) Дюма-сын Александр
Генрих побледнел, и слезы навернулись ему на глаза.
— Перестаньте, не плачьте, — сказал доктор, — все еще можно поправить. Прекрасная Магдалина так любила вас, что ваши воспоминания о ней во многом помогли бы мне в моем деле. Я с нетерпением жду той минуты, когда смогу вернуть ее вам.
— Ее!.. Вернуть мне? — прошептал больной. — О боже мой! Боже мой! Что вы такое говорите?!
И юноша, весь в слезах, уткнулся лицом в подушку, которую судорожно сжимал руками.
— Генрих, что с вами? — спросил Серван. — Разве вы больше не любите Магдалину?
— Я не люблю Магдалину? — закричал молодой человек, поднимаясь и отнимая руки от залитого слезами лица. — Как я могу не любить ее, доктор! Я отдал бы за нее свою жизнь!
— Тем лучше. То, о чем я хотел вас попросить, можно осуществить сейчас же.
— Что же это?
— То, чего я не могу сделать без вашего согласия.
— О чем речь, доктор?
— Вы любите Магдалину? Скажите мне это еще раз.
— Вы и сами прекрасно это знаете, доктор.
— В таком случае хотите ли вы, чтобы я вернул ее вам?
— Вы можете это сделать? — спросил молодой человек, бледнея.
— Я сам могу служить доказательством того, что это в моих силах.
— О, будь я проклят! — вскрикнул Генрих и разрыдался.
— Почему же?
— Вы не знаете, что произошло. О боже мой, боже мой! — восклицал молодой человек, заламывая руки.
— Что же случилось?
— Теперь я понимаю, почему отец не говорил мне о вашем открытии. Сегодня я уже не могу просить вас воскресить Магдалину, потому что в таком случае как ее, так и моя жизнь станет бесконечной чередой несчастий. Вы ведь не желаете зла ни мне, ни ей, не правда ли?
— Объяснитесь, — потребовал Серван, пристально глядя в глаза Генриха.
— Вы меня осудите, но то, что я хочу вам сказать, действительно страшно.
— Бога ради, говорите.
— Слушайте же, — сказал юноша, вытирая слезы. — Воспользовавшись моим отчаянием, отец заставил меня согласиться на то, что ему было нужно. Моя мать тоже стала умолять меня, и, чтобы они оставили меня в покое, я дал им слово…
— Чего же они от вас требовали?
— Согласия на брак, которого они желают, — ответил Генрих, задыхаясь.
— Но, — сказал доктор, — этот брак еще не заключен?
— Нет.
— Вы можете взять слово назад, раз вы дали его по принуждению.
— Это невозможно, доктор! И отец, и мать проклянут меня. Разумеется, если бы Магдалина не умерла, я бы всем ради нее пожертвовал. Но, увы, бедная девушка покинула земной мир, она теперь предстала перед Богом и, освобожденная от всех земных страстей, быть может, за меня помолится.
И несчастный закрыл руками лицо. Доктор, казалось, задумался на несколько минут, затем встал и сказал:
— Ваша правда, Генрих, своим родителям вы должны платить добром за добро.
— Любезный доктор, — продолжал молодой человек, протягивая Сервану руку, которую тот принял, — вы меня прощаете, не правда ли?
— Мне не за что прощать вас, друг мой, — ответил доктор. — Вы повинуетесь естественному закону. Он предписывает детям жертвовать собой ради счастья своих родителей. Прощайте, мой юный друг, берегите себя, постарайтесь утешиться и будьте счастливы.
— О, это невозможно! — прошептал юноша.
— В ваши лета нельзя отчаиваться. Я еще приду с вами повидаться, прощайте.
— Господин доктор…
— Что такое?
— Я прошу вас оказать мне одну услугу, — сказал Генрих.
— Говорите.
— Магдалина еще в морге…
— Кто сидит с ней?
— Ее горничная.
— Бедная девушка! — воскликнул старик со слезами на глазах.
— О да, бедная девушка… Но это еще не все… — сказал Генрих таким голосом, словно боялся продолжать свою мысль.
— Разве вы сомневаетесь, что я исполню вашу просьбу? Вы хотите, чтобы я еще раз повторил свое обещание? — спросил Серван, снова садясь.
— Завтра ее похоронят? — тихо спросил юноша, будто опасаясь произнести имя возлюбленной.
— Да.
— Итак, мой добрый доктор, возложите на себя эту печальную обязанность.
— Охотно, мой друг! Но вы не настолько больны, чтобы не присутствовать на этой печальной церемонии, тем более что вы были единственным другом этой бедной девушки.
— Это правда, но все-таки я не могу туда пойти.
— Почему же?
— Потому что ее смерть и без того наделала много шума в городе, а мое присутствие на похоронах вызовет еще больше пересудов. Мои будущие родственники узнают об этом, и хотя это священная и естественная для меня обязанность, все же этот простой поступок может разрушить предполагаемый брак — единственную и последнюю надежду моих родителей.
— Вы рассуждаете здраво. Я все возьму на себя.
— Вот, доктор, — сказал юноша, вынимая из-под подушки кошелек, набитый золотом, — вот все, что у меня осталось. Устройте на эти деньги похороны, достойные бедной девушки, и поставьте памятник, к которому я мог бы иногда приходить помолиться.
— Положитесь на меня, — сказал старик. — Вам нечего больше мне сказать?
— Нечего, кроме того, чтобы спросить у вас еще раз, твердо ли вы уверены, что я исполняю свой долг?
— Самый лучший судья — наша собственная совесть. Спросите ее. Мне же остается только сожалеть о том, что не удалось оказать вам услугу. Прощайте.
— Я вас еще увижу, доктор?
— На своей свадьбе. Если только вы не забудете известить меня о ней.
— Неужели вы думаете, что я могу так поступить, любезный доктор? О, вы, должно быть, очень плохо меня знаете, если говорите такие вещи.
Доктор Серван взглянул на Генриха, горько улыбнулся и удалился, сказав в последний раз «прощайте». Юноша, казалось, догадался о каком-то другом смысле, заключавшемся в этом «прощайте», и был готов уже вернуть доктора, но потом раздумал и опустился на постель. В соседней комнате доктор встретил родителей Генриха, которые, приблизившись к нему, спросили:
— Что с ним?
— Ничего.
— Покорился ли он своей участи?
— Совершенно.
— Могу ли я знать, что вы говорили ему?
— Я предлагал ему воскресить Магдалину.
— И что же?.. — спросил отец.
— Он отказался.
— Ты видишь, — сказал отец своей жене, — он любил не так сильно, как мы думали.
XV
Нет нужды говорить, какие мысли занимали доктора, когда он вышел от Генриха, — читатель сам может догадаться. Скажем только, что Серван вернулся домой очень озабоченным. Ивариус встретил доктора вопросом:
— Что вам ответил Генрих?
— Что он женится.
Они оба с усмешкой переглянулись.
— Никто не приходил? — поинтересовался доктор.
— Никто.
— Франциск не присылал за мной?
— Нет.
— В таком случае я сам пойду к нему. Ты передал ему бумаги, которые поручил мне его отец?
— Да, — ответил Ивариус.
Господин Серван опять вышел и отправился в дом прокурора, чье тело уже перенесли в морг. Франциск, как ближайший родственник покойного, должен был сопровождать тело и сидеть возле него. Но горе юноши было так велико, что его оставили дома, и он слег, мучимый сильной лихорадкой. Однако, когда Серван навестил его, он увидел, что Франциск сидит за столом и что-то пишет.
— А, это вы, любезный доктор, — произнес молодой человек, вставая и подавая руку Сервану, который тщетно искал на лице Франциска следы душевных переживаний.
— Да, мой милый Франциск, я хотел навестить вас в связи с постигшим вас несчастьем.
— Увы! — воскликнул юноша, издав притворный вздох, неспособный обмануть опытного человека.
— Вы, должно быть, сильно страдали, друг мой, — безжалостно продолжал доктор.
— Вы сами видели.
— А что же теперь?
— Слезы могут высохнуть, — сказал назидательным тоном молодой человек, — но горе не забыто.
— Получили ли вы бумаги, которые ваш отец просил меня передать вам?
— Благодарю вас.
— Вы их изучили?
— Да. Но поговорим о вас; какое превосходное открытие вы сделали!
— Как, вы уже знаете?
— В городе только об этом и говорят.
— Итак, в связи с этим, не ждали ли вы моего визита?
— Я знал, что, получив известие о смерти моего отца, вы непременно посетите меня. Вы так добры!
— Итак, радуйтесь, Франциск.
— Чему?
— Вы увидите своего отца.
— Каким образом?
— То, что я сделал для себя, я могу сделать и для него.
— А, — сказал молодой человек, бледнея, — действительно.
Он медленно произнес эти слова, будто не ожидал от доктора такого предложения. Мыслями юноша был где-то далеко и отвечал доктору машинально.
— И как долго после этого еще может продолжаться жизнь моего отца? — с интересом спросил молодой человек.
— Около двадцати лет.
— Вы уверены в успехе?
— Уверен.
— Конечно, — холодно заметил юноша, — это счастье, о котором я и не мечтал.
— Как вы говорите об этом, друг мой! Неужели вы были бы не рады воскрешению отца?
— Я был бы даже слишком счастлив, пожертвовав ради него собою.
— Что вы хотите сказать?
— Вам не нужно это знать, — произнес Франциск со слезами на глазах.
— Напротив, нужно. Неужели вы хотите что-то скрыть от старика, который знает вас с детства? Я люблю вас, и если вашу совесть тяготит какой-нибудь проступок…
— Обещаете ли вы быть снисходительным ко мне, доктор?
— Я сделаю все, что вам будет угодно. Говорите.
— Вы видели, как я страдал, пока отец был болен.
— Да, и я не встречал чувств более искренних.
— Благодарю вас за это утешение, мой любезный доктор. Когда его тело забрали, я был в таком отчаянии, что не мог его сопровождать.
— И это мне известно.
— Тогда Ивариус и принес бумаги… Я с жадностью накинулся на них, потому что все, что касалось отца, утешало меня. Можете представить, каковы были моя радость и удивление, когда я узнал, что отец оставил мне триста пятьдесят тысяч франков, о существовании которых я даже не подозревал!
— Да, я знаю…
— Но вы не знаете, — продолжал Франциск, — что я любил и продолжаю любить одну молодую девушку. Я просил отца сделать ей предложение от моего имени, но он решительно отказался, потому как у него были некие подозрения относительно нее, а также под тем предлогом, что мы недостаточно богаты, чтобы вступить в родство с таким семейством. Должен ли я, любезный доктор, открыть вам свое сердце? Смерть моего отца причинила мне невыносимую боль. Но Богу было угодно, чтобы под глубоким отчаянием зародилась надежда, подобно тому, как под опавшими с дерева листьями зарождается новый стебель. Мой отец был стар, и он повидал жизнь. Быть может, он ошибался в своих подозрениях, но во всяком случае он делал меня несчастным, ведь он очень хорошо знал, что я его люблю и потому никогда не ослушаюсь. Но я не смогу обрести счастье с другой. Я должен сознаться, доктор, что, оплакивая кончину отца, я увидел в этой смерти и в нежданном богатстве волю Божью и начал надеяться на счастье, которое смягчило бы этот страшный удар.
— Я знал обо всем, — ответил доктор, — и в особенности о решении вашего отца относительно брака с этой девушкой…
— Итак, вы видите, что я вас не обманываю. И он никогда не согласился бы?
— Никогда.
— Увы! — прошептал молодой человек.
— Так что же мы решим? — спросил старик.
Франциск колебался.
— Отвечайте откровенно, — потребовал Серван, пристально глядя на сына прокурора; точно так же за час до этого он смотрел на Генриха. — Мы здесь одни, и, клянусь, никто не узнает того, что вы мне скажете.
— Я умру, если не женюсь на той, которую люблю, — признался Франциск, падая на колени и закрывая лицо руками.
— Хорошо, молитесь за своего отца, и он станет молиться за вас.
— О, — вскрикнул молодой человек, — то, что я делаю, ужасно, не правда ли? Сын, которому предлагают вернуть отца, умершего всего два дня назад, отказывается от этого предложения! О, доктор, доктор, скажите, что Бог не проклянет меня за этот отказ!
И Франциск, рыдая, бросился на грудь старика.
— И находятся еще люди, которые вопрошают, почему они смертны! — прошептал доктор.
— Что вы говорите? Вы проклинаете меня? — ужаснулся Франциск.
— Нет, друг мой, я познаю премудрость Создателя, который дает людям бесконечные надежды, поддерживающие их до последней минуты.
— Но что будет, если о моем решении станет известно, доктор?
— О нем не узнают.
— Ах, как вы добры, доктор, как я люблю вас!
— Бедное дитя, — сказал старик, обнимая Франциска, — вы правильно сделали, что доверились мне.
— Вы меня прощаете?
— Я предвидел то, что вы скажете. Прощайте, друг мой!
— Когда я вас увижу?
— На похоронах вашего отца.
— О, мой бедный отец! Он так любил меня! Ах, мой поступок ужасен, и я буду всю свою жизнь раскаиваться!
Сказав это, юноша приник головой к стене и горько заплакал.
— До завтра, — сказал Серван.
— До завтра, доктор…
Серван вышел из комнаты Франциска с такими словами:
— Первые две попытки оказались неудачными; сделаем третью. О, моя бедная Жанна! Ты никогда не сказала бы мне того, что я сейчас услышал.
Размышляя о случившемся, он направился в морг. Там лежали три трупа: Магдалины, прокурора и графини. Перекрестившись перед первыми двумя телами и окропив их святой водой, доктор подошел к третьему, возле которого сидел граф Доксен. Он смотрел на тело своей жены так, словно желал усилием воли заставить труп сделать какое-нибудь движение.
— Наконец-то! — воскликнул он, увидев доктора.
— С каких пор вы здесь, господин граф? — поинтересовался доктор Серван.
— С тех пор, как она умерла, — ответил тот.
— И вы ее не покидали?
— Нет, я не ел и не пил уже три дня.
— Вы ждали меня?
— Да, доктор.
— Хорошо!
— Можете ли вы что-нибудь для меня сделать?
— В зависимости от того, чего вы от меня потребуете.
— Я столько времени молюсь Богу, чтобы Он вернул жизнь моей супруге, что уже и сам поверил в возможность ее пробуждения…
— Вы ее действительно любите?
— Неужели я был бы здесь, если бы не любил?
— Это правда. И теперь вы думаете так же?
— Отчего же мне начать думать иначе?
— Могли бы вы проклясть человека, который возвратил бы вам жену?
— Я стал бы его благословлять. Но если такой человек существует, то кто же он?
— Это я.
— Вы?
— Я, повторяю вам.
— Вы меня обманываете.
— Для чего же мне вас обманывать?
— О, доктор, если это правда, если вы вернете мне мою Эмилию, я вас осчастливлю.
— Мне ничего не нужно, граф. Будет достаточно одной лишь благодарности.
— Когда вы мне ее вернете?
— Сегодня.
— Через какое время?
— Через час.
— Но как вы достигли такого могущества?
— Я открыл одну тайну, граф, и если бы вы выходили из этой комнаты, то еще вчера вечером услышали бы о ней.
Лицо графа озарилось радостью.
— И… что нужно для этого сделать? — спросил он.
— Ничего, подождать меня здесь.
— Я буду ждать вас, как ангела, но помните, что завтра погребение…
— Я помню это. Но мне нужна еще одна клятва, — прибавил медик, устремив проницательный взгляд на графа и стараясь при тусклом свете лампы прочитать на его лице самые тайные помыслы.
— Говорите.
— Клянетесь ли вы, что единственно из любви к жене желаете ее воскресения?
— Клянусь.
— Именем Христа?
— Именем Христа.
Ни один мускул не дрогнул на лице графа при этих словах.
— Теперь все сказано, и через час я буду здесь, — проговорил доктор.
— И она оживет?
— Да.
— Я жду вас.
Граф, заняв свое место возле тела покойной, смотрел вслед удалявшемуся доктору и думал, что ему все это снится.
Серван поспешил домой.