Насвистывая в темноте Каген Лесли

Ее ненависть к инструктору Бобби зародилась еще прошлым летом. Бобби сам виноват. Однажды Мэри Браун качалась на брусьях вниз головой, а он пошутил:

— Смотрите-ка, кто-то выпустил Мэри Браун из клетки! — А потом положил на землю банан и принялся чесаться под мышками. Впрочем, мне неловко это говорить, но Мэри Браун и вправду похожа на шимпанзе: тощее тельце, длинные руки и приплюснутый нос. Но Бобби не стоило так шутить. Наверное, он в тот день не с той ноги встал.

— А что Бобби задумал? — спросила я. Как ни крути, а Мэри Браун была нашей подругой. Но я не сомневалась, что в ответ услышу страшенное вранье.

— Я подглядывала за Бобби, когда вчера он пошел в будку. Достал всякое из пакета и…

— Ну? И? — подначила Тру.

— Он трогал себя.

Моя голова резко обернулась к Мэри Браун:

— Как это?

— Сама знаешь, как это. Как Риз Бюшам вечно делает. — И Мэри Браун показала, положив ладонь на передок своих шортов.

Тру откинулась назад на качелях, едва не задев землю волосами.

— Так что в пакете-то было?

Я-то знала, что Тру не верит Мэри Браун, а спрашивает, чтобы доставить ей удовольствие. В этот миг Бобби, должно быть, почувствовал мой взгляд, потому что вдруг обернулся и посмотрел прямо на меня.

— Он вынимал из пакета всякое-разное и раскладывал на верстаке, а потом разглядывал, будто сокровища какие, — продолжала Мэри Браун.

— И что за сокровища? — спросила я.

Бобби сложил скакалку и двинулся в нашу сторону.

— Ну, там окошко совсем пыльное, я не разглядела, но мне показалось, там ботинок был.

— Какой еще ботинок? — Внутри вдруг неприятно засосало.

— Тенниска.

Мною будто выстрелили с тех качелей, я подскочила к Мэри Браун:

— Только без шуток. Ты точно в этом уверена?

Она кивнула:

— Точно. И наволочка от подушки. А теперь захлопни рот, он идет сюда.

Прямо тогда и следовало кинуться со всех ног к дому мистера Дэйва, позвонить в полицейский участок и сказать, что я знаю, кто убийца и насильник. Но с другой стороны, я по горло была сыта советами обуздать воображение — может, и Мэри Браун тоже? Все только и дразнятся: врушка, болтушка, зеленая лягушка. Что, если Мэри Браун опять завралась?

Я снова забралась на качели, чтобы хорошенько все обдумать. Бобби остановился на полпути к нам и пил из фонтанчика. А мне вдруг стыдно стало. Бобби ведь отличный парень, даже если сегодня и встал не с той ноги. У каждого бывают неудачные дни. Бобби всем нам был замечательным другом, всегда такой аккуратный и опрятный. Нет, Мэри Браун просто все придумала.

— А ты правда-правда в этом уверена? — спросила я.

Мэри Браун только что рассказала нам историю про падре Джима и мистера Гэри, а уж это ложь так ложь. Падре Джим и Гэри Галецки? Хотя ведь падре наряжался в белое платье с оборочками и в туфли на каблуках. И мистер Гэри такой безволосый, и голос у него тонкий. По словам Вилли О’Хара, все сладкие булочки такие. Его мама знавала многих сладкобулочных, которые все как один — служители искусства. Вилли тогда еще добавил, что сладким булочкам ужас как цветы нравятся. Ой-ей. Мистер Гэри обожает цветы… И падре Джим тоже! Да он весь двор у себя засадил цветочными кустами. Ох! Надо срочно поговорить с Этель.

— Ты ведь не выдумала, а? Насчет Бобби? — спросила я, одним глазком приглядывая за Бобби, который снова направился в нашу сторону.

— Не-а. И про падре Джима с Гэри Галецки тоже не выдумала. Отправляйся к Этель и спроси у нее.

Бобби был уже в сотне футов от нас. Ну как можно подумать, что Бобби — с его кудряшками, как у мальчика-певчего из церкви, — хранит в будке теннисную туфлю Сары Хейнеманн? И наволочку — ту самую, в которой он сграбастал меня на заднем дворе Фацио? Никто нам не поверит. Я бы точно не поверила. И уж точно мистер Дэйв не поверит, а я ведь хочу начать с верного хода, не заставлять его пожалеть о том, что он пустил нас с Тру пожить к себе. Ведь если он передумает, куда нам деваться? Да и мама разозлится.

— Как дела-делишки, милые детишки? Кто-то хочет сыграть в тетербол? — спросил Бобби, останавливаясь перед нами. — Или, может, предпочитаете покачаться на брусьях? — Ухмылочка в сторону Мэри Браун.

— Э-э… спасибо, — ответила Тру. — Мы как раз обсуждали, не сходить ли в зоосад.

Бобби такой красивый. Прямо о-ля-ля, как выражается Тру. Он окинул нас по очереди немного странным взглядом и сказал:

— Ну, может, когда вернетесь?

— Было бы здорово! — ответила я.

— Договорились. Еще увидимся.

— Господи, как я его ненавижу, — сказала Мэри Браун, едва Бобби отошел. — Вылитый удав, весь холодный и склизкий. А вы знаете, в Африке удавы такие огромные, что запросто ребенка могут заглотить. Целиком.

Я вздохнула, снова засомневавшись в правдивости Мэри Браун.

— Врешь ты все.

— А вот и не вру!

— А вот и врешь.

Мы втроем спрыгнули с качелей и направились в конец площадки сквозь зыбкие волны жаркого воздуха, прямо как в фильме про французский Иностранный легион, который мы с Тру видели в кинотеатре «На окраине».

— А вот и не вру!

— А вот и врешь!

Всю дорогу до парка я думала, что нам не следует туда идти. Мистер Дэйв предупреждал за завтраком, чтобы мы держались подальше от зоосада, но я так соскучилась по Сэмпсону и просто невыносимо, отчаянно хотела его увидеть. Всю дорогу Тру пинала камешек — верный признак, что сестра в задумчивости. Мэри Браун то и дело отбегала заглянуть в чужие окна, а потом вернуться и доложить. Ничего интересного она не увидела, если не считать слегка оголившегося зада мистера Блютона, который менял покрышку.

По дороге к Сэмпсону мы остановились у пары других клеток. Лев совсем облез и походил на шавку. Слоны не шевелились, так что казались какими-то искусственными. Бегемоты попрятались в воду, и я не могла их винить: еще чуть пожарче — и на моем лице легко можно будет зажарить яичницу.

Вскарабкавшись на наше любимое дерево напротив вольера с Сэмпсоном, я почувствовала такое облегчение, что вижу наконец Короля, даже едва не расплакалась. Сэмпсон лежал на спине и мычал песенку, но обернулся, когда я позвала его по имени, и по орангутановым глазам я поняла: он скучал никак не меньше, чем я. Сэмпсон тут же сунул в пасть мохнатую ножищу. Я рассмеялась. У Сэмпсона все те же заботы, и, глядя на нежащегося в тенечке орангутана, я мигом забыла и о Бобби, трогающем себя за стыдное место, и о мистере Гэри с падре Джимом, которые умчались в Калифорнию к другим сладким булочкам, и даже о том, что мистер Дэйв с Тру еще намаются друг с дружкой.

И тут Тру закурила сигарету, выдула свое знаменитое французское колечко и сказала:

— Девочки… У меня идея.

Глава 34

Вечером опустилась духотища. Жара не желала спадать, как бывает после включения фонарей. Воздух пах свежескошенной травой и макаронами с сыром, которыми накормил нас на ужин мистер Дэйв. Этель принесла на десерт медовую коврижку.

Мы с Мэри Браун и Тру расселись на ближайших к будке брусьях и, снова обмозговывая детали гениального плана Тру, наблюдали за тем, как на дальней скамейке Бобби режется в шашки с Мими Бюшам.

Всякий знал, что дверь в будку запирают на замок, но замок на цепи, которая не слишком туго натянута, так что можно приоткрыть дверь. Не очень широко, конечно, ребенок не сумеет протиснуться. Обычный ребенок не сумеет. Но ребенок по имени Мэри Браун, самая тощая девочка на планете, сумеет. Она не сомневалась, что заберется в будку, стырит тот пакет, и тогда мы отнесем его в полицию.

— Готовы? — спросила Мэри Браун, плавно сползая с брусьев.

Еще одна причина, отчего мы с Тру так ее любим, — она-то всегда готова. На что угодно. Позвонить в дверь и убежать. Или пнуть колесо грузовика на «Автозаправке Филларда» и с громким стоном повалиться на землю, будто ее переехали. А однажды, притворившись калекой, она бродила по домам и клянчила мелочь, на которую накупила потом лакричных конфет. Нет, наша Мэри Браун — точь-в-точь обезьянка! Очень смелая обезьянка.

— Готовы, — выдохнула я.

Но это была неправда. Я боялась не меньше, чем когда карабкалась на самый верх вышки над бассейном и медленно шла по шершавой доске к краю. И там застывала, качаясь, в ожидании мужества, которое пришло бы спихнуть меня вниз. Даже не могу сказать, сколько раз я спускалась затем по ступеням, низко свесив голову от стыда.

Но сегодня я не собиралась сдаваться. И только гадала: с чего бы? Может, дело в том, что мистер Дэйв оказался моим отцом? Или в том, что маме стало лучше? Или все вместе смешалось в одной большой миске, чтобы испечь потом другую, храбрую Салли О’Мэлли? А может, я просто взрослею?

Над площадкой зажглись огни. Самые яркие фонари — их включают, когда местные мужчины решают сыграть в софтбол. Сегодня Пекари из «Хорошего настроения» вышли против Полицейских. Мистер Дэйв тоже участвовал. Играл на третьей базе. И все мужчины кричали друг дружке всякие бейсбольные словечки: Давай, Гил, давай же, подай разок. А также: Он жмется, Хэнк, отбей подальше. Давай, Джек. Покажи свою подачу. Громкий свист и вопли с трибун. Я перестала сомневаться, что Пекари победят, когда ветер поменял направление. Запах шоколада должен вселить в ребят из Пекарни победную уверенность.

Я спрыгнула с брусьев, смотрела на мистера Дэйва в красно-полосатой форме и представляла, как домчусь до третьей базы и скажу ему, что Мэри Браун видела пакет в нашей будке.

Подслушав мои мысли, Тру надменно посоветовала:

— И думать забудь, плевать я хотела, что он твой папочка; он не поверит и дико разозлится, если ты пристанешь к нему во время игры.

— А кто твой папочка? — полюбопытствовала Мэри Браун.

— Расмуссен ее папочка, — объяснила Тру.

Мэри Браун кивнула, как порой Этель, очень так задумчиво кивнула:

— Ага, так я и знала.

— Ничего ты не знала, Мэри Браун. Самое дурацкое твое вранье! — обозлилась я.

— А вот и знала. Христа ради, Салли, а на кого ты похожа? На Хелен Келлер? Да вы с ним как одно лицо!

Я оглянулась на поле. Мэри Браун права. Мистер Дэйв присел на третьей базе и ударял кулаком в перчатку. Он сказал нам с Тру, что мы можем прий ти посмотреть игру, но ни в коем случае не должны уходить с площадки. Эдди Каллаган играл за Пекарню, потому что его папа работал там, пока не затянуло в пресс для теста, так что Нелл сидела на трибуне у поля и махала Эдди рукой каждые две минуточки. Жалко, что мама не смогла прийти посмотреть на мистера Дэйва. Он выглядел таким красивым, с кожей цвета меда, волосами почти такими же светлыми, как у меня теперь, и с правильным количеством мускулов — не так, словно он готов кого-то исколошматить, а так, что хочется позвать его на помощь, когда нужно передвинуть мебель. Мама стала бы намного здоровее, только посмотрев на него. Могу поспорить, они в итоге поженятся и отправятся в медовый месяц куда-нибудь, куда им обоим всегда очень хотелось попасть, — может, на знаменитый Майами-Бич в штате Флорида, — и когда они вернутся домой, тогда…

Мэри Браун пихнула меня:

— Мечтать не надоело? Пора идти на дело! — И загукала, как одна из тех шимпанзе, что живут на Обезьяньем Островке. — Она поэт, но этого не знает, и только ноги могут подсказать. Такие длинные, нельзя и передать. Хи-хи-хи.

Она-то вовсе не казалась испуганной. Честно говоря, я вообще не видела Мэри Браун настолько довольной с тех самых пор, как прошлым летом она случайно устроила тот пожарище на Норт-авеню.

— Тру, убедись, что Бобби сидит на скамейке, а если встанет, крикни что-нибудь погромче, типа: «О, привет, Бобби, давай сыграем в тетербол», лады?

Высунув кончик языка, моя сестра буквально вонзила глаза в Бобби.

— Он на моем радаре. — На Тру была енотовая шапка Дэйви Крокетта, и волнистые рыжие волосы цвета незрелой клубники падали до середины спины. — А что насчет Барб?

— Она сегодня выходная. Я узнавала, — ответила я.

И повернулась к Мэри Браун, чтобы сказать: «Ну все, пошли», но та уже вовсю пилила к будке. Я еще разочек посмотрела на мистера Дэйва и подумала: как же он будет мною гордиться, если Бобби и вправду окажется убийцей и насильником! А если не окажется… Все хорошо, что хорошо кончается.

Мэри Браун скрылась за углом школы. Я еще раз оглянулась на Бобби, который наклонился над шахматной доской — вплотную к Мими Бюшам. Ее руки он накрыл своими ладонями.

— Салли! — громко прошептала Тру.

Я оглянулась на нее, и сестра выставила два больших пальца.

Я тоже выставила пальцы и поспешила за Мэри Браун. Бедное мое сердечко. Оно даже не столько билось в груди, сколько прыгало как бешеный зверь. За углом было довольно темно, потому что там нет фонарей, не считая моргающей лампочки над дверью будки. Пока мои глаза привыкали к темноте, я прижала лицо к кирпичной стене школы, надеясь, что та окажется прохладной, да только не вышло: стена была теплой и пахла как раскаленный асфальт.

— Мэри Браун! — позвала я.

Та громко зашептала в ответ откуда-то слева, из-за дерева:

— Пошли, времени у нас почти в обрез. Уже восьмой иннинг. — Она подбежала к двери будки и поманила меня к себе.

Внутри горел свет. Лучик пробивался из щели и лежал на траве как длинный осколок стекла. Мэри Браун показала на дверь. Наш план состоял в том, что мне придется тянуть дверь изо всех сил, чтобы открыть пошире, потому что я сильная из-за работы в саду. Я покрепче ухватилась за край двери и потянула. Мэри Браун встала боком, просунула правую ногу внутрь и понемногу втянула почти всю себя целиком, но вдруг прошептала:

— Еще! Еще тяни. Голова не лезет.

Я закрыла глаза, чтобы сосредоточиться, и напрягла все силы, приговаривая, что я смогу, я справлюсь… И тогда меня объявят Королевой Площадки. Я тянула, и тянула, и тянула, и это, похоже, сработало, потому что, когда я опять открыла глаза, Мэри Браун сказала:

— Так и знала, что худоба когда-нибудь пригодится. — И просочилась в щель.

Ни один другой человек на Земле не сумел бы.

Я прислушалась, но не услыхала ничего опасного. Голоса Тру слышно не было. Приникнув к щелке, я следила за Мэри Браун: вот она прошла мимо большой коробки с красными мячами и мимо связок бит с перчатками. Двинулась сразу к длинному деревянному верстаку, где чинили все то, что ломалось на детской площадке, и где, по ее словам, Бобби открывал тот пакет. Мэри Браун осмотрела шкафчик, заглянула за лопаты. Стащила крышку с зеленого железного бака, в котором лежали банки с краской. Повернулась ко мне, подняла тощие плечи до самых ушей и опустила. Пакета нигде не было видно. Может, Бобби сообразил, что она подглядывала, и успел избавиться от него? Или, может, на этот раз Мэри Браун действительно соврала?

Я просунула руку в щель двери и ткнула в угол, где она еще не смотрела:

— А там?

Мэри Браун шагнула туда, подобрала что-то. Всего-навсего старая ржавая цепь от качелей. Она обернулась ко мне и скроила гримасу: дескать, а теперь что? Я показала на коробку с красными мячами. Перед глазами вдруг возникла картинка: Бобби подбрасывает на ладони мячик, любимая его привычка.

— Поройся поглубже.

С бейсбольной площадки донесся гул голосов. Два, четыре, восемь — мы похлопать просим! Игра окончена. Площадка закрывалась. В любую минуту Бобби явится, чтобы выключить прожекторы над площадкой.

— Скорей! — прошипела я.

Мэри Браун чуть ли не с головой зарылась в бак с мячами и вдруг вскинула руку. А в руке зажат пакет! С улыбкой до ушей Мэри Браун шагнула к двери. И тут кто-то тихо присвистнул у меня за спиной.

Я ощутила на шее чье-то жаркое дыхание. Как ему удалось улизнуть от Тру?

— Ты не меня ищешь, Салли? — дружелюбно спросил Бобби. Положил ладони мне на плечи и развернул к себе лицом. — Вот забавно, ведь я тоже тебя ищу.

Я опустила глаза, а на нем уже не оказалось тех белых теннисок. На ногах у Бобби были черные ботинки на резиновой подошве. И носки в розовые с зеленым ромбики. На этот раз Мэри Браун не врала.

Бобби Фитцпатрик оказался убийцей и насильником.

В руке у него были ключи от замка на будке. Если не предупредить, Мэри Браун угодит прямо в лапы убийце. Поэтому я представила, просто представила, что Бобби остался тем парнем, которым я всегда его считала. Моим другом. Учителем шахмат.

— Ох, Бобби! — воскликнула я и рассмеялась. — Как ты меня напугал. Я думала, смогу пролезть в будку и отмотать немного тех трубочек. Хочу сплести для мамы браслетик, потому что она возвращается домой из больницы, ты был занят, играл с Мими в шашки, и… эй, а как насчет партии в шахматы?

Но Бобби не слушал.

— Где же твоя подружка Мэри Браун? Я видел, вы вместе с площадки испарились. Куда же она подевалась?

Бобби заглянул в будку, и по его лицу расплылся свет, озаривший его, словно ангела небесного. Я затаила дыхание и взмолилась: дорогая Мария Богоматерь, помоги своей тезке! Казалось, прошло немало времени, пока Бобби не отстранился от щели.

— Где она, Салли?

— Ее тут нету. Домой убежала. Она…

Бобби ухмыльнулся:

— Какая досада. Я придумал что-то особенное, а теперь она пропустит все веселье.

— Ой, Бобби, мне ведь тоже пора. Меня Тру ждет…

Я попятилась, но Бобби ухватил меня за запястье:

— Ну, по правде говоря, Салли, уже не ждет. Кажется, Тру упала с брусьев и сейчас отдыхает.

— Тру! — крикнула я и попыталась вырваться, но Бобби притянул меня ближе.

Между передними зубами у него зияла щель, которой я прежде не замечала. Он приподнял мою косу, провел ее кончиком по своим губам.

— Я просто с ума схожу от блондинок. И от этих зеленых глаз. Объедение. — Бобби издал странный звук, как кошка Кенфилдов, когда погладишь ее по животу. — Нынешняя ночь у нас с тобой будет особенной. Я планировал ее все лето. Ты готова?

Я хотела закричать, но вышло что-то вроде «ахххх…». Как в том сне, где меня ловит Тварь из Черной Лагуны. Тихий хрип, который никто и не слышит, кроме меня самой. И Бобби.

— Это значит «да»? — промурлыкал он и пробежал ладонями вниз по моей блузке, к шортам. Дыхание прерывистое, совсем как после игры в тетербол. А потом Бобби обнял меня обеими руками, и я узнала чувство, исходившее от его тела, как в ту ночь во дворе у Фацио, когда он гнался за мной с наволочкой на лице. То чувство, которое я посчитала страхом. Только это не страх… Теперь-то я поняла. Бобби был оживлен. Как люди оживляются, когда хотят чего-то долго-долго, а потом наконец получают, что хотели.

Бобби притянул меня к груди и держал в объятиях, его теплое дыхание пахло молоком, как у младенца. Живи вы в одном из тех домов на другой стороне улицы и наблюдай за нами из окон, вы бы подумали: какой замечательный инструктор этот Бобби Фитцпатрик, как хорошо он заботится о детях. Бобби придвинул губы к моему уху, его порхающий язык прошелся внутри, а я только об одном и могла думать: о том, что Мэри Браун рассказывала про удавов, — они способны заглотить ребенка целиком.

Уголком глаза я видела, как Мэри Браун выбралась из темной тени под верстаком и тихо отворила грязное окошко прямо над ним. Пакет все еще у нее? Если она его забыла, бесполезно бежать к мистеру Дэйву с известием, что Бобби Фитцпатрик — убийца и насильник… Не поверит он тощей врушке Мэри Браун.

Бобби отстранился, погладил меня по затылку, пощекотал шею, а потом крепко ухватил за загривок. Вторую руку сунул в щель двери будки, дернул там за что-то, и на площадке стало темно. Потом он притиснул меня к задней стене школы, где еще одна калитка на улицу. Я попробовала вырваться, и он сказал другим, глухо урчащим тоном:

— Если не перестанешь дергаться, я придушу тебя прямо здесь, прямо сейчас, и знаешь, что я сделаю потом? — Бобби перетащил меня через Пятидесятую улицу, на задний двор Гриндерсов, притиснул к гаражу всем своим телом, и что-то твердое в его штанах уперлось мне в грудь. — Потом я вернусь за Тру.

Я мигом прекратила пихаться. Тогда он сказал своим обычным, приятным голосом:

— Прости, что так спешу сегодня, Салли. Обычно я отвожу своих невест в мое заветное местечко за городом, чтобы мы могли провести вместе чуть больше времени, и лишь потом веду их к лагуне, после того, как мы узнаем друг дружку поближе. — Он поволок меня через другой двор, где к нам, натянув цепь, с лаем кинулась черная собака. Бобби пнул ее по голове. Коротко взвыв, собака умолкла. — Знаешь, куда мы идем? У тебя три догадки. — Ноги у меня сделались такими тряскими, что я не могла идти, и Бобби, устав волочить, подхватил меня на руки. — Мы идем в один из твоих любимых уголков.

Я чувствовала, как ходят ходуном его мускулы под рубашкой, когда он нес меня мимо «Аптеки Питерсона». В тускло освещенном окне я увидела Генри — он сидел за прилавком носом в книжку. Я попыталась позвать: «Генри!.. На помощь…» — но Бобби зажал мне рот ладонью, пахшей чем-то вроде автомобильной смазки, и хрипло, между двумя выдохами, сказал:

— Тебе что, нравится Генри, этот маленький гомик? — И тон у него был такой, будто я оскорбила его в лучших чувствах. — Тебе ведь Генри не нравится больше, чем Бобби, правда?

— Нет, Бобби. Нет. Ты нравишься мне больше, чем Генри. Больше всех на свете.

Сама не знаю, почему так сказала. И тут же заплакала.

— Ну, нет-нет, не надо, — ласково забормотал Бобби. — Мы здорово повеселимся, а потом ты сможешь увидеться со своим папой. И я принесу розовые гвоздики на похороны, совсем как для Джуни и Сары.

Он потрепал меня по щеке, потерся своим носом о мой, как раньше делал папа, и стал напевать что-то в унисон с полицейской сиреной, которую я только сейчас услыхала.

— Я знаю, о чем ты думаешь, любимая, не надей ся попусту. Бобби слишком умен для этих копов. Уж поверь. Никто ничего не узнает. — Он уже почти бежал, словно у него второе дыхание открылось. Мы были почти у лагуны. — О, смотри-ка, вот мы и пришли. Наш райский уголок, прибежище любви.

Он перебежал через улицу. Сирена завывала все ближе, и я принялась молиться: пожалуйста, пожалуйста, пусть Мэри Браун не забудет пакет, пусть отыщет мистера Дэйва. Если у нее не получится, то, покончив со мной, Бобби вернется в будку, перепрячет пакет, и тогда никто его не поймает. А люди станут слушать рассказ Мэри Браун и качать головой, решив, что она опять завралась. А Тру… что он сделал с моей Тру?

Тихо посмеиваясь, Бобби нежно уложил меня на траву под деревьями неподалеку от входа в зоосад. Рядом с красными лодками, но вдали от уличных фонарей. Я вдыхала запах влажной земли, слышала, как плещет вода о валуны, а откуда-то доносилась близкая музыка и девичий смех. Бобби стянул рубашку через голову, а затем стал дергать кожаный ремень и закряхтел, когда тот не пожелал поддаться. Он нагнулся высвободить пряжку, и в голове моей зазвучал голос… Пора, Сэл, пора. Лети как ветер. Я вскочила, вскарабкалась на ограду, спрыгнула и помчалась по дорожке, ведущей в зоосад, — и все это прежде, чем Бобби успел опомниться. За спиной о прутья забора брякнули тяжелые ботинки, послышалось пение: «Красный свет, зеленый свет, привидений нет как нет». И раздался смех — высоко-высоко, будто это сирена оповещения о воздушном налете.

Я не могла уже бежать с такой быстротой. Устала, и в груди все горело, обжигало, и хотелось остановиться, передохнуть, но я знала, что Бобби совсем близко. И тогда я прыгнула вбок с дорожки, к клеткам с животными. Он не знает зоосада, как я, и точно — я услыхала, как Бобби споткнулся о рычаг старого канализационного люка, торчащий из асфальта перед логовом медведей, вскрикнул «черт!», но тут же снова застучали шаги, и меня обдало вонью, и голос Бобби сказал из темноты, близко-близко: «Стой! Не то, когда догоню, тебе будет так больно, как никогда в жизни, мелкая ты шлюшка». Голос низкий и грубый, нечеловеческий, и тут мне стало окончательно ясно, что Бобби Фитцпатрик — тот самый дьявол, что прятался в деталях. И что он непременно сдержит слово. Ведь никто ничего не знает. Сирена и та притихла.

Но я не сдалась. Я слышала и чуяла каких-то животных, шевелившихся в черноте. Пробежала мимо львиной клетки, мимо нашего с Тру любимого дерева и перепрыгнула через черный железный заборчик перед вольером Сэмпсона. Я знала, что в такую жару служители не уводят животных спать в домики. Король там, в темноте. Он ждал меня. И я заскользила по траве к краю рва.

Бобби почти настиг меня. Я обернулась, и он сказал: «Попалась!» Бобби прыгнул, и воздух скатывался с его тела, как с самолета на взлете, и руки у него стали как крылья. Замерев, я ждала тот самый миг. И в последнюю-распоследнюю секундочку быстро нагнулась, так что Бобби перелетел через меня. Это случилось так медленно, словно там, в воздухе, его держала какая-то невидимая сила. С улыбкой он потянулся ко мне, и тут сила, что держала его, вдруг ослабла, и Бобби — с прекрасным, просто изумительным грохотом — рухнул в ров, прямо к Сэмпсону.

Какое-то время после этого все было тихо, только дыхание мое пыхтело. А потом снизу донеслись шуршащие звуки, и мой Король запел ангельским голосом… Давно я не хожу на танцы.

Глава 35

Той же ночью нас всех отвезли в больницу. На виске у Тру была шишка размером с Айову — Бобби подкрался к ней сзади, стянул с брусьев и ударил. Царапины оставили колючки на кустах, в которые он затащил ее. У меня шея была в синяках от его пальцев, я тоже где-то поцарапалась, но доктор Салливан объявил, что до свадьбы заживет.

Настоящей героиней в ту ночь стала Мэри Браун, потому что она все-таки прихватила пакет перед тем, как выбраться через окошко из будки. А в пакете лежали и наволочка, и медальон Джуни, и тенниска Сары, и пучки срезанных светлых волос, и какие-то вещи других девочек, о которых никто и слыхом не слыхивал. Теперь у полиции было доказательство, что Бобби — убийца и насильник. Я пообещала Мэри Браун, что наготовлю для нее столько сэндвичей с ореховым маслом и зефиром, сколько она успеет захотеть до самого конца своей тощей жизни. Она пришла в больницу навестить нас, хотела убедиться, что с нами все нормально, и лягнула шефа полиции Д’Амико, когда тот пытался ее остановить. В итоге он сам доставил ее к нам в патрульной машине. Это не настолько классно, как пожарная машина, но все-таки очень-очень классно. В отделении неотложки доктор Салливан, осмотрев меня и Тру, заодно поглядел на Мэри Браун и сказал:

— Этот ребенок крайне истощен.

Когда мистер Браун пришел за дочкой, доктор Салливан сказал ему что-то, и мистер Браун закивал. А Мэри Браун перед тем, как уйти, подошла к неотложной койке, на которой мы с Тру лежали вдвоем, и прошептала:

— У доктора Салливана изо рта пахнет, как из львиной клетки. — Оглядела голову Тру и сказала: — Говорила же я вам, что Бобби — мерзавец. Может, хоть в следующий раз сразу мне поверите.

Я решила, что постараюсь изо всех сил… но, похоже, все равно не поверю. Вранье для Мэри Браун — то же, что для меня — чтение. Самое важное в жизни. Может, миссис Голдман об этом самом и говорила. О способе сбежать в воображаемую жизнь, чтобы можно было отправиться в страну, заваленную шницелями.

— Завтра играем в «Красный свет, зеленый свет»? — спросила Мэри Браун.

Мы с Тру хором ответили:

— Само собой.

А потом пришла старушка-нянечка и забрала нас с Тру в мамину палату. В основном, мне кажется, это мистер Дэйв решил отправить нас в больницу, чтобы сестрички О’Мэлли могли побыть с мамой, потому что он сам не привык пока к роли отца семейства. Это и впрямь требует определенной практики. Так что мы с Тру улеглись около мамы с двух сторон, и она обняла нас. Мама выглядела получше. Уже не такая прозрачная.

Она издала один из своих идеальных вздохов и сказала:

— Стоило мне ненадолго отлучиться, и, милые Иисус, Мария и Иосиф, во что же вы сразу вляпались, сестрички О’Мэлли?

Я рассказала маме про план Тру поймать Бобби Фитцпатрика. Мама внимательно слушала, ахая время от времени. Мне хотелось сказать: знаешь, мама, эта твоя игра в «Фамилии» — может, ты ошибалась? Потому что ирландский парень пытался убить меня и снасиловать, а английская девчонка спасла. Но не стала расстраивать маму, промолчала. Хотя про себя решила, что потом обязательно скажу, когда мама совсем выздоровеет, потому как это важные сведения и наверняка пригодятся ей в жизни.

Затем Тру писклявым голосом рассказала, что случилось после, когда Бобби утащил меня с площадки.

— Мэри Браун вылезла в окно, нашла Расмуссена и показала ему тот пакет, а это было жуть как непросто в такой темноте. И еще она рассказала, что Бобби похитил Салли и что он столкнул меня с брусьев, и тогда копы нашли меня за теми кустами и разбудили чем-то, ой, ну и воняло же, и я рассказала им, куда идти, и Расмуссен побежал к своей машине и включил сирену, а все остальные рванули к другим машинам с бейсбольными битами наготове. — Тут Тру сделала большой вдох. — Он нашел Салли перед вольером Сэмпсона, прямо там, где я и советовала искать.

Услыхав про Сэмпсона, мама заулыбалась. Она знала, что я к нему чувствую и почему. Раньше это вроде как бесило ее, но в ту ночь мама сказала:

— Похоже, сегодня Король присматривал за тобою, детка.

Я не стала говорить, как папин голос посоветовал мне лететь как ветер. Решила, что это останется между нами.

А тут в палату ворвалась Нелл. И Эдди. И уж конечно, мистер Дэйв. Когда мама уснула и старушка-нянечка стала всех выгонять, мистер Дэйв отвез нас с Тру в наш новый дом, набрал ванну и налил туда пены «Эйвон», которая пахнет ванилью. А пока Тру плескалась, распевая песню про девяносто девять бутылочек пива, мистер Дэйв усадил меня рядом с собой на крыльце. Мы сидели рядышком на верхней ступеньке, касаясь друг друга ногами. Он пах прямо как свежевыжатый апельсин. И это напомнило мне про мистера Гэри и апельсиновое дерево, росшее на заднем дворе его калифорнийского дома.

— Мэри Браун говорила, падре Джим и мистер Гэри влюбились друг в друга и сбежали в Калифорнию, чтобы там пожениться. Это правда? — спросила я.

С минуту мистер Дэйв молчал, а потом ответил:

— Угу… правда.

— Думаете, это хорошо?

— Не уверен. А ты что скажешь?

Я ненадолго задумалась.

— Думаю, это хорошо — быть рядом с тем, кого любишь. Даже если остальные думают, будто это не хорошо.

Мистеру Дэйву, должно быть, что-то в глаз попало, потому что он вдруг вытащил носовой платок и довольно долго промокал им лицо.

— Знаешь, ты сегодня очень храбро себя повела. Но в следующий раз, когда потребуется, чтобы кто-то тебе поверил, приходи ко мне.

— Не вела я себя храбро, — с грустью сказала я. — Я до смерти перепугалась.

— Храбрость не значит, что тебе не страшно, Салли. — Он погладил мою косу. — Храбрость — это когда тебе страшно, но ты все равно делаешь то, что нужно. Страшно бывает всем.

— И вам?

— Да. Я очень, очень долго боялся, — он стиснул мне плечо, — но теперь страх ушел.

Сверчки прямо с ума сходили, и наша новая соседка Этель напевала какую-то тихую песню, намывая тарелки после ужина. Я надеялась, что миссис Галецки решила, это хорошо, если ее сын влюбился в падре Джима. Я почти не сомневалась, что так и было. Миссис Галецки любила своего «заморыша» Гэри, а уж если любишь кого-нибудь, полагается любить несмотря ни на что, так ведь? Даже если он сладкая булочка или, как Этель выразилась, «королева хоть куда».

— А что теперь будет с Бобби? — спросила я.

Мистер Дэйв какое-то время смотрел на небо, а потом тихо сказал:

— Он умер, Сэл. Мы думаем, Бобби сломал шею при падении. — И покосился зелеными глазами, точь-в-точь как мои. — Сэмпсон утащил Бобби на крышу вольера и не выпускал, словно берёг его для нас. Мистеру Брауну пришлось выстрелить усыпляющим дротиком, чтобы санитары «скорой помощи» смогли достать тело Бобби.

Сэмпсон. Ты великолепен!

Я совсем не жалела Бобби. Получил то, что заслужил. Ну, может, мне все-таки было немножко жалко его, потому что это благое дело — жалеть, но потом я вспомнила, как он рычал на меня, как он убил и снасиловал Джуни и Сару и что он сотворил с головой Тру, и я подумала: да катитесь вы к черту, благие дела.

Мы еще немного посидели, уже молча. А затем мистер Дэйв мягко обнял меня и притянул к себе. Он впервые сделал такое, и это ничуточки не показалось мне странным.

Позже, когда и я отмокла в ванне, мы с Тру устроились под простынями, пахшими солнечно-сладко, в нашей новой кровати с деревянным изголовьем, и белым ворсистым покрывалом, и кое-чем еще в комнате, о чем я всегда мечтала, и теперь поражалась, как это мистер Дэйв догадался. Там был аквариум с маленьким сундучком золота, наполовину закопанным в нереально розовый песок, и с пропастью похожих на пескариков рыбок под названием «рыба-ангел», они у меня самые любимые. Ужас как похоже на аквариум Дотти, так что мистер Дэйв, должно быть, купил его в «Файв энд Дайм». Я терла Тру спину, смотрела на аквариум и думала про Дотти — как ей, наверное, грустно без мамы с папой. И как им грустно без нее, и почему, ну почему люди порой делают то, что делают?

— Вот что я называю «выдающееся лето», верно, Сэл?

— Верно, Тру.

— А знаешь, Расмуссен папе и в подметки не годится.

— Знаю.

— Даже близко.

— Даже близко.

По соседству с нами Этель с Рэем Баком выбрались на закрытую веранду. Они слушали какую-то джазовую музыку, и смеялись, и время от времени звенели льдом в тех высоких металлических стаканах.

— Спокойной ночи, Сэл, — зевнула Тру.

— Спокойной ночи, Тру.

В одну из тех летних ночей моя сестра перестала сосать во сне палец, но по-прежнему обнимала куклу. Пока дыхание засыпающей Тру выравнивалось, мы с куклой Энни смотрели, как рыбки снуют взад-вперед в мерцающем аквариуме над золотым сундучком, не подозревая, что лежит внутри. Той ночью мне приснилось, что я нашла клад с сокровищами.

Глава 36

После того как фотографы из газеты приходили всех нас щелкать, а доктор Салливан избавил Мэри Браун от ленточного червяка, который жил у нее внутри, отчего, как выяснилось, она и была такой тощей и про что она рассказывала во всех противных подробностях, пока мы с Тру не смогли больше этого выносить ни единой лишней минуточки, остаток летних дней разворачивался в точности как и раньше — до того, как все начали запирать свои двери.

Дети с Влит-стрит снова играли в «Красный свет, зеленый свет» — даже Быстрюга Сьюзи Фацио, решившая, что не такая уж она и взрослая. Сидя на крыльце дома О’Хара, она рассказала нам фантастическую историю про инструкторшу Барб и своего брата Джонни, которых якобы застукала на чердаке за игрой в «Найди салями».

Мы пару раз сходили к лагуне, и Тру пряталась под плакучей ивой, а я рыбачила. Сестра бросила курить, потому что у нее кончилась пачка «L&M». Мама учуяла сигаретный дым и сказала, что если еще хоть раз поймает Тру за курением, задымится противоположная часть ее тела. Ее derriere. Сидя с удочкой совсем по соседству с красными лодками, которые парк собирался выкинуть, потому что они сгнили, я думала про Сару и Джуни. Особенно про Джуни, ведь будь она жива, то стала бы нам с Тру кузиной, а так у нас никаких кузин нет и уже никогда не будет.

Тру все никак не может приспособиться к мистеру Дэйву, хотя оба обожают щеночка Лиззи, а ее, как я узнала, назвали в мою честь, ведь мое полное имя Салли Элизабет О’Мэлли. Но знаете, что сделал мистер Дэйв, хоть Тру и изводит его? Он съездил к писающему куда попало Джерри Эмберсону и привез Грубияна. И теперь Грубиян вовсю приударяет за Лиззи.

Я и оглянуться не успела, как август подошел к концу. И очень скоро сестра Имельда встанет перед нами в классе с линейкой в руке. Так что в промежутках, когда я не болталась с Тру или Мэри Браун, не сидела на заднем дворе с мамой, читая ей вслух книжку «Таинственный сад» (которую от души рекомендую всем и каждому), не помогала мистеру Дэйву пропалывать сорняки и поливать, я закончила свое сочинение.

Как я провела лето, творя благие дела
Сочинение Салли Элизабет О’Мэлли
(часть 2)

На Влит-стрит этим летом сотворили множество благих дел. Мистер Дэйв свозил меня и Тру на Ярмарку штата, и мы ужасно веселились. Шоу Уродцев в этом году замечательное, там была женщина, которой стукнуло 106 лет, и человек, у которого нет ног, но он умеет ходить на руках. Тру долго беседовала с самой толстой в мире дамой, которая оказалась распрекрасной женщиной, и звали ее Вира из города Молин, штат Иллинойс, она рассказала, что уже родилась толстой, а потому решила, что толщина будет ее работой. «И разве это не самая лучшая профессия на свете?» — спросила Тру потом, когда мы ели сахарную вату. Так что, кажется, Тру передумала становиться роликовой официанткой в «Млечном Пути», или чревовещательницей, или Сэлом Минео и теперь хочет стать самой толстой в мире дамой. Мистер Дэйв выиграл для нас по одинаковому плюшевому мишке, сбивая молочные бутылки. И мы прокатились на «Русских горках», и на «Крутилке», и на «Дикой спирали», и на моей любимой карусели с лошадками. Мистер Дэйв купил нам с Тру коробку пирожных буше, которые пекут на Ярмарке штата и только на Ярмарке штата, а вторую коробку купил для Этель и миссис Галецки. И конечно, мы привезли пирожное маме, которая в конце концов так и не умерла. Что очень хорошо и благоразумно с ее стороны. И с моей тоже (потому что мне страшно, прямо страшно хотелось съесть мамино пирожное по дороге домой с Ярмарки).

Нелл и Эдди собираются сыграть свадьбу, как только Нелл получит диплом в «Школе красоты Ивонны», и оба ждут доставки большого сюрприза, который собираются назвать Элвисом, если это будет мальчик, и Пегги Сью, если девочка[23].

Думаю, мама и мистер Дэйв тоже собираются пожениться после того, как потолкуют с Папой Римским, но не планируют заводить деток. После возвращения из больницы мама провела две недели, отдыхая в специальной комнате, которую мистер Дэйв обустроил в доме. Комната на первом этаже, а не на втором, потому что мама пока слаба, ей нужен отдых, и, возможно, она никогда не сможет снова ходить, говорит доктор Салливан, потому что ноги у нее слишком усохли, но я не верю, потому что он попросту не знает, какая мама упрямая. Окна ее комнаты выходят во двор, где полно солнца и цветов, и особенно много красной герани, потому что это мамины любимые цветы, и мистер Дэйв всегда знал об этом. Мистер Кенфилд приходил навестить маму и принес бумажный сверток, набитый шоколадными батончиками, и сказал, что мы обязательно должны давать маме по одному каждый день, чтобы она набиралась сил и веса, поскольку они вместе ходили в школу. Еще они долго разговаривали, и я думаю, речь у них шла про Дотти.

И еще одно благое дело я сотворила летом — написала письмо Холлу, который убил отца Фрица Джербака пивной бутылкой:

Дорогой Холл,

с прискорбием узнали, что ты угодил в кутузку. Ты не мог бы, пожалуйста, ответить мне и сказать, какое у тебя полное имя? Тру говорит, что Холлитоз, и даже готова проспорить мне катафот с велосипеда.

Спасибо,

Страницы: «« ... 56789101112 »»

Читать бесплатно другие книги:

«Рассказ о том, как мы с женой и сыном приехали жить в Ленинград и поселились в поселке Дибуны и зна...
«Казак Загинайло, дослужившийся за войну до чина подхорунжего, щелкал себя по щегольскому сапогу пле...
«…Володе сделалось немного легче оттого, что девушка не осадила его с глупой трескотней, а готова да...
«…Семка не злой человек. Но ему, как он говорит, «остолбенело все на свете», и он транжирит свои «ло...
«…В это время через зал прошла и села на первый ряд Вдовина Матрена Ивановна, пенсионерка, бывшая за...
«…Лобастый отломал две войны – финскую и Отечественную. И, к примеру, вся финская кампания, когда я ...