Гражданская война. Генеральная репетиция демократии Щербаков Алексей

Московская войнушка

Про анекдотический штурм Зимнего слыхали все. Про куда более серьезные события в Москве известно даже не всем москвичам. А те, кто знает — знают из советских или антисоветских историков или мемуаристов, которые, не сговариваясь, всячески завышали ожесточенность боев и количество разрушений. Почитать иные мемуары — так там был чуть ли не Сталинград в одном флаконе со штурмом Берлина. Хотя и в самом деле бои в городе шли с 27 октября по 3 ноября — то есть по сравнению с Питером ребята поразвлеклись неслабо. А вот почему в одной столице[56] было так, а в другой — иначе?

Московские большевики еще в феврале совершили большую стратегическую ошибку. Если в Петрограде революционеры сделали ставку на работу с войсками, что в итоге блестяще оправдалось, то москвичи занялись подготовкой собственных боевиков. Трудно понять, почему. Может быть, дело в том, что в феврале в Москве ничего особо интересного не случилось? Так, походили демонстрации с красными флагами. И солдаты себя никак не показали. Или в том дело, что в Белокаменной осталось много ребят, воевавших еще на баррикадах 1905 года и теперь желающих начать вторую серию? Да и Кронштадта с его веселыми матросиками под боком не имелось.

Вообще-то Москва была гораздо более консервативным городом. К примеру, в Питере «Союз русского народа» и его клоны никогда не пользовались особой популярностью — в отличие от прежней столицы, где ультраправых уважали все-таки больше.

Но в итоге вышло как вышло. Боевиков у большевиков оказалось не так чтобы очень много, да и подготовка их была не слишком хорошая. Кто думает, что можно научиться воевать, выезжая раз в месяц пострелять в лес — ошибается. Да и действовали они 25 октября очень вяло. Наверное, решили: раз уж там в столице власть взяли, то нам-то чего дергаться?

Оказалось, очень даже «чего». Ведь это мы сейчас знаем, что большевики продержались 70 лет. А тогда многие полагали, что они пришли к власти на неделю-другую, не больше. В Москве нашлось много людей, кто не намерен был соглашаться с происходящим, во главе которых стоял командующий войсками Московского военного округа полковник К. И. Рябцов. Он обратился за помощью к юнкерам Александровского и Алексеевского военных училищ и шести школам прапорщиков. В Москве тогда было еще два училища, но они предпочли не ввязываться в драку. Кстати, снова ехидно отмечу: от московских боев осталось достаточно много фотографий. Так вот, на них юнкера — опять же не «мальчики», о которых так скулил Вертинский[57], а здоровенные крутые мужики.

Что касается гарнизона, то он в основном предпочел держать нейтралитет. Несколько тысяч человек пошли за красными (тогда этот термин уже был в ходу), некоторые — за их противниками (слово «белые» тогда еще не говорили).

Ну и началась заварушка. Юнкера в Москве действовали куда решительнее, чем в Петрограде. Почему? Да все просто. В столице Временному правительству противостояли все. Сражаться со всеми — для этого нужен уж очень большой героизм — или сумасшествие. А тут — какая-то не слишком большая группа большевиков, которых, казалось бы, можно легко разбить.

Не все знают, что террор Гражданской войны начался в Москве. Причем не со стороны красных, а со стороны их противников. Солдаты 56-го полка, поддавшись уговорам Рябцова, сдали юнкерам Кремль — и были расстреляны. Непонятно зачем. Они не были особо упертыми революционерами — так, сбоку припека. Но вот такая психология у «рыцарей белой мечты» — «дави взбунтовавшееся быдло».

Все эти шесть дней, по сути, шла игра в войнушку. Группы красногвардейцев и юнкеров бегали по Москве друг за другом, иногда с использованием артиллерии. Но поскольку ни с той, ни с другой стороны артиллеристов не имелось, садили в основном в белый свет, нанося ущерб витринам.

Закончилось все как в анекдоте: «пришел лесник и послал всех к черту». В роли лесника выступили прибывшие из Петрограда балтийские матросы, которые шутить не собирались и быстро навели порядок.

Особая статья — «штурм Кремля», о котором очень любят ныть интеллигенты. А как же! Большевики стреляли из пушек по российской святыне! Ну, стреляли… Предоставим слово историку А. Широкораду, лучшему в России специалисту по истории артиллерии:

«Современные историки любят смаковать обстрел Кремля из "гигантских французских орудий", установленных на Воробьевых горах. И в самом деле, батарея из 155-мм и 120-мм французских пушек обр. 1878 г. вела огонь по Кремлю. Эти древние пушки нам продали французы в 1915–1916 гг. Для использования на фронте пушки не годились, да и были они неисправны. Их с трудом отремонтировали в мастерских "Мостяжарта". Кстати, эти "гигантские пушки" любой может увидеть во дворах Государственного центрального музея современной истории России и Центрального музея Вооруженных Сил в Москве.

Боеспособный гарнизон из советских, германских или японских солдат продержался бы в Кремле хоть целый год под огнем этих "экспонатов". Однако юнкера сдались и были распущены по домам».

Заметим, так оно и было. По Ленинграду стреляли из куда более серьезных орудий — однако он почему-то не сдался, а эти сдались.

Опять же, рассказы про то, что «всех юнкеров расстреляли», не имеют под собой никаких оснований, кроме творений эмигрантских писателей, которые механически пишут такое о любом своем поражении времен Гражданской войны. Большевики? Ясно, что всех расстреляли. А как они могли иначе? Доказательства? А зачем? Они ж большевики, неужели не понимаете?

В общем, когда концерт закончился, оказалось, что Советская власть победила. Город слегка покорябали, кое-кого убили. И все дела.

Авторское предупреждение

Кого-то может шокировать цинизм автора, но я объясняю: речь идет о временах, когда у людей в мозгах сидела психология Первой мировой войны. А это была такая своеобразная война, когда у всех воюющих армий единственным тактическим решением было: завалить врага своими трупами. Понятно, как ценили солдаты тогда жизнь, свою и чужую. Так что размазывать сопли по лицу по поводу погибших с той или иной стороны на Гражданской войне я не собираюсь. Все они знали, что делали, никаких «мальчиков» там не было. Там были солдаты, которые уж за что сражались, за то они и сражались.

Автор предупреждает, что и дальше будет писать в том же духе. Так что рассуждающим о «слезинке ребенка» читать не стоит…

Только пуля казака во степи догонит

В России того времени еще были казаки. С подачи товарища Сталина, добавленного и разбавленного мифами нового времени, большинство людей думает, что казаки — это все, кто жил на Дону, на Кубани и в других «казачьих» местах. Тут не место обсуждать, зачем Сталин сделал так, как он сделал, это тема совсем иной книги.

Но в реальности все было не так. Совсем не так.

Казаки были не только родом войск, но и сословием — хотя оба эти понятия неразрывно связаны. Я не собираюсь тут писать о славной истории казачества. Достаточно сказать, что за свою службу они получали землю — за обязательную службу в армии. Поголовно. Для сравнения: раньше крестьяне давали в армию рекрутов по жребию, одного на 25 человек. Остальные не служили. Но с введением в 1871 году всеобщей воинской повинности различие стало сглаживаться — а противоречия обострялись.

Правда, и после 1871 года отличие все-таки было. Обычному призывнику, как и теперь, все необходимое снаряжение выдавали на месте службы. А вот казак должен был иметь свое — включая коня, а хороший конь стоил немало. Выдавали казакам разве что оружие. Неимущих (а были и такие, например сироты) снаряжали за общественный счет.

В областях казачьих войск сложилась такая ситуация. Были казаки и были «иногородние» (далее я стану этот термин писать без кавычек) — те, кто приехал в казачьи области из других мест. И пускай его предки обосновались тут несколько поколений назад — иногородние были людьми даже не второго, а вообще непонятно какого сорта. Владеть землей могли только казаки[58]. У них было местное самоуправление, у иногородних — нет. Да и вообще казаки относились к «мужикам» с нескрываемым презрением.

Между тем иногородних было очень много. На Дону, по данным генерала А. И. Деникина, их количество составляло 49 %. Разумеется, этим людям очень не нравилось свое положение, так что большевики для них вполне подходили.

«Рознь между казачьим и иногородним населением приняла еще более острые формы: наверху, в представительных учреждениях, она проявлялась непрекращавшейся политической борьбой, внизу, в станицах — народной смутой, расчищавшей путь большевизму. Казачьи социалисты не учли соотношения сил. Против Рады[59] и правительства встало не только иногороднее население, но и фронтовое казачество; эти элементы обладали явным численным перевесом, а главное, большим дерзанием и буйной натурой. Большевизм пришел в массу иногородних, найдя в различных слоях их такую же почву, как и везде в России, осложненную вдобавок чувством острого недовольства против земельных и политических привилегий господствующего класса — казачества».

(А. И. Деникин)

А казакам жизнь в общем нравилась. Кроме войны, конечно. Но как бы то ни было, уже 26 ноября атаман Войска Донского, генерал от кавалерии[60] А. М. Каледин заявил, что Петрограду не подчиняется, и вся власть на Дону принадлежит «Войсковому правительству». Впрочем, и до этого было известно, что Каледин без всякого восторга относится к тому, что происходит в Петрограде (к Временному правительству — тоже).

На Дон стали стекаться противники большевиков. 2 ноября 1917 года в Новочеркасск прибыл генерал Алексеев, который начал собирать вокруг себя офицеров, составивших впоследствии ядро Добровольческой армии. Сюда же несколько позже прибыли бежавшие из заключения генералы Корнилов и Деникин. В общем, начала складываться альтернатива большевикам. Алексеев и Корнилов объявили запись добровольцев в Доброармию.

Но дело шло не очень. Как вспоминает Р. Гуль, впоследствии ставший участником «ледяного похода»:

«Меня поражает крайняя малочисленность добровольцев. Новочеркасск полон военными разных форм и родов оружия, а здесь, в строю армии, — горсточка молодых, самих армейских офицеров».

И в самом деле: уехавших из столиц офицеров и генералов было — не протолкнуться, но большинство, видимо, просто собирались отсидеться подальше от большевиков и переждать события.

Каледин дураком не был. Он прекрасно понимал, что половина населения поддержит большевиков по определению — благодаря «Декрету о земле».

И ведь лишняя-то земля у казаков была! Так называемые войсковые земли, которые держали про запас. Вспомним роман Шолохова «Поднятая целина» — там ведь станичники поднимают целину и в прямом смысле.

Поэтому, чтобы наделить землей иногородних, ни от кого не требовалось ее отнимать. Каледин активно продавливал идею передачи иногородним трех миллионов десятин (гектаров) земли и заодно облегчения для них права вступления в казаки — то есть, пытался сплотить население против большевиков.

Однако ничего толкового из этого не вышло. Фактов передачи земли иногородним не известно. Дело в том, что эти в общем мудрые решения были даны на откуп вниз — ведь у казаков имелось самоуправление. А там… То ли лень оказалось эти вопросы решать, то ли было «не любо» — не хотели казаки, чтобы мужики сравнялись с ними. В общем, станичники получили себе непримиримых врагов на собственной земле. Вот чем аукается излишняя жадность.

Тем временем Каледин начал войну. 25 декабря казачьи части захватили Ростов. Мне не очень понятно, из кого состояли эти части — из тех, кто сбежал с рухнувшего благодаря Декрету о мире фронта? Но это и не очень важно. Недаром даже не испытывавший никакой любви к большевикам генерал Деникин назвал эти действия авантюрой.

Так оно и вышло. Красногвардейские отряды окружили область Войска Донского со всех сторон. Иногда казаки им крепко давали по голове, но в общем-то воевать станичники не хотели. Видимо, полагали так: пусть они там в Питере делают, что хотят, нас это не волнует. А у себя дома мы разберемся.

«Подъезжая к Хопрам, мы застали такой митинг. Казаков пробует уговорить новый начальник участка генерал Черепов, но бесполезно: казаки решили расходиться по домам. Пробует уговорить их и священник станицы Гниловской с распятьем на груди. Он поднимал казаков, ходил с ними в бой, но теперь его не слушают. "Чего нам говорить!" — "Сами знаем, что делать!" — "Идем по домам!" — "Нет, где этот начальник наш, туды его мать? Где он, мать его… Убежал, сволочь!"»

(Р. Гуль)

И чем это отличалось от таких же митингов краногвардейцев?

…Добровольческая армия дралась несколько лучше. Бежавшим сюда офицерам терять было нечего и бежать больше некуда. Именно тогда возникли вошедшие в легенду офицерские полки.

Выглядело это примерно так:

«Спрыгиваю с лошади, вхожу в вагон. "Вам кого?" — спрашивает офицер в красивой бекеше и выходных сапогах. "Генерала Деникина, с донесением". — "Сейчас…" Выходит Деникин. В зеленой бекеше, папахе, черные брови сжаты, лицо озабочено, подает руку… "Здравствуйте, с донесением?" — "Так точно, Ваше Превосходительство"».

Повторяю донесение… "Полковник С. приказал спросить, не будет ли подкрепления и не будет ли новых приказаний?"

Лицо Деникина еще суровее. "Подкреплений не будет", — отрезает он.

"Что прикажете передать полк. С.?"

"Что же передать? Принять бой!" — с раздражением и резко говорит генерал.

Сажусь на лошадь. Проносится злобная мысль: хорошо тебе в вагоне с адъютантами "принимать бой". Ты бы там "принял". И тут же: ну, что же Деникин мог еще сказать? Отступать ведь некуда, подкреплений нет. Стало быть, все ляжем…

"Ну, что?" — кричит издалека полковник С. "Подкреплений не будет. Принять бой приказал генерал Деникин", — отвечаю я, спрыгивая с лошади. "Деникин? Он здесь? Вы ему всё сказали?" — "Всё". — "И принять бой?" — "Да". — "Стало быть, всем лечь". — "Хорошо", — говорит полковник С., и в голосе его та же злоба.

Несут раненых. "Куда ранен?" — "В живот", — тихо отвечают несущие.

Цепи наступают. С ревом, визгом рвутся гранаты, трещат винтовки, залились пулеметы. Все смешалось в один перекатывающийся гул…

Но вот первая большевистская цепь не выдержала нашей артиллерии, дрогнула, смешалась со второй.

По дрогнувшим цепям чаще затрещали винтовки, ожесточенней захлопали пулеметы, беспрерывно ухаег артиллерия…

Большевики смешались, отступают, побежали… Отбили. И сразу тяжесть свалилась с плеч. Стало легко. "Слава Богу"».

(Р. Гуль)

Но красных было больше. Так что в итоге и казаков, и добровольцев стали медленно, но упорно теснить. И вскоре стали уже угрожать столице Дона Новочеркасску Характерно, что когда Каледин вызвал добровольцев на защиту города, он увидел… 147 бойцов.

В общем, дело было с треском проиграно. Атаман Каледин объявил, что слагает с себя полномочия, после чего застрелился. В тот же день красные взяли Ростов. А Добровольческая армия во главе с генералом Корниловым в количестве 4000 человек ушла в кубанские степи в свой героический «ледяной поход». Большевики победили. На время.

А на Дону началось черт знает что. Принято считать, что в этом виноваты большевики. Ага: явились откуда-то «евреи-комиссары» и стали расстреливать бедных казачков. Таких белых, пушистых и совершенно беззащитных.

Комиссары, конечно, были (и евреи среди них — тоже). Но основная борьба началась между своими — между иногородними и казаками. Первые, разумеется, взяли на вооружение большевистские лозунги. И на некоторое время сила была за иногородними. Но казаки тоже не лыком шиты. Кроме добровольцев, на Дону и на Кубани стали возникать как белые, так и красные партизанские отряды. В одном из них начал свою карьеру будущий легендарный командарм С. М. Буденный.

Потом наступили иные времена. Но это потом.

Еще была попытка на Урале: атаман Дутов в начале декабря захватил Екатеринбург. Ненадолго. Останавливаться на этом нет смысла — дальше все было как и в описанных случаях.

Первый бой с самостийниками

Мы дети тех, кто выступал

На бой с Центральной Радой.

Кто паровозы оставлял,

Идя на баррикады.

Наш паровоз, вперед лети,

В коммуне остановка.

Иного нет у нас пути,

В руках у нас винтовка!

(Есть и такой, украинский вариант известной песни)

Почти одновременно с событиями на Дону начались проблемы на Украине. Они зрели еще с февраля. Почти сразу же после Февральского переворота там тоже возник демократический орган — Центральная Рада.

Кучковались в ней люди, если смотреть по названиям их партий, левые. Но на самом деле они являлись прежде всего сторонниками «самостийности». Это были интеллигенты, можно сказать, в химически чистом виде — то есть у них имелись великие идеи, а ничего больше они не видели и видеть не желали.

К примеру, председателем Рады был Михаил Грушевский, профессор Львовского университета[61]. Его заместителем являлся Владимир Винниченко, журналист, один из создателей Украинской социал-демократической рабочей партии (к общеимперской РСДРП, хоть большевистской, хоть меньшевистской, сторонников которых на Украине было полно, эта партия никакого отношения не имела). Кстати, в этой партии состоял лидер украинских националистов, будущий правитель «самостийной» Украины Симон Петлюра.

Кто такие были эти люди, хорошо видно по первому универсалу Рады, изданному 23 июня 1917 года.

«Народ украинский! Народ крестьян, рабочих, трудящегося люда!

Волей своей ты поставил нас, Украинскую Центральную Раду, на страже прав и вольностей Украинской Земли…

Пусть будет Украина свободной. Не отделяясь от всей России, не порывая с державой Российской, пусть народ украинский на своей земле имеет право сам устраивать свою жизнь. Пусть порядок и устройство в Украине дает избранное всенародным, равным, прямым и тайным голосованием Всенародное Украинское Собрание (Сейм). Все законы, которые должны дать тот порядок здесь у нас, на Украине, имеет право издавать только Украинское Собрание.

А те законы, которые должны давать порядок по всей Российской державе, должны издаваться во Всероссийском парламенте.

Никто лучше нас не может знать, что нам нужно и какие законы для нас лучшие.

Никто лучше наших крестьян не может знать, как распоряжаться своей землей. И потому мы хотим, чтобы после того, как по всей России будут конфискованы все помещичьи, казенные, царские, монастырские и иные земли в собственность народов, когда будет издан об этом закон на Всероссийском Учредительном Собрании, право распоряжения нашими украинскими землями, право пользования ими принадлежало только нам самим, нашему Украинскому Собранию (Сейму)».

Заметим, что никакой украинский народ Раду не выбирал. Как и Временное правительство — эти люди сами себя выбрали.

Правда, в отличие от нынешнего времени, рассчитывать на Запад им было сложно. Шла война. Поэтому для начала они потребовали от Временного правительства широкой автономии. Об уровне мышления руководителей Центральной Рады лучше всего говорит тот факт, что они потребовали от армейского руководства сформировать украинские армейские части (кстати, именно тогда всплыл как самостоятельный политик Симон Петлюра).

Можно представить, как это должно было бы осуществляться (во время войны!). Ведь в дореволюционной российской армии национальность никого не интересовала. Во всех бумагах указывалось лишь вероисповедание, которое у большинства украинцев было таким же, как и у русских — православным. Потребовалось бы великое перетряхивание всех частей, пришлось бы шерстить всю армию сверху донизу — при том, что никакой командир не отдаст хорошего офицера или солдата, будь он хоть негром, хоть китайцем. Да и формирование новой воинской части — совсем не простой процесс.

Но деятелей Центральной Рады подобные вещи не волновали. Им хотелось получить «свои» войска, и все тут. Временное правительство поддержало это решение (какой только идиотизм оно не поддерживало!). Правда, реально никто его даже и не пытался осуществлять. Военные все это дело тихо спустили на тормозах — им было не до игрушек господ политиков.

После того как в Петрограде произошел переворот, местные большевики тоже попытались взять власть в свои руки. Центром восстания стал завод «Арсенал», к нему присоединились некоторые воинские части, в том числе — из первого «незалежного» полка имени Богдана Хмельницкого, сформированного из добровольцев и тыловых частей. Восставшие овладели артиллерийским складом, крепостью, юнкерским училищем. Бои между сторонниками большевиков и сторонниками Временного правительства, представленного казаками и юнкерами, шли с 29 по 31 октября и закончились «боевой ничьей». Стрельба прекратилась, и, как часто бывает, выиграл с этой сваре третий — вся власть сосредоточилась в руках Центральной Рады. Впоследствии большевики с ноября 1917-го по январь 1918 года еще три раза пытались устроить переворот, но каждый раз до дела не доходило.

7 ноября 1917 года Центральная Рада провозгласила свой Третий Универсал, в котором закреплялось создание Украинской Народной Республики (УНР) в составе некоей Федеральной республики России (несуществовавшей, правда, — но кого то смущало?):

«Не отделяясь от Российской Республики и сохраняя ее единство, мы твердо станем на нашей земле, чтобы своими силами помочь всей России, чтобы вся Российская Республика стала федерацией равных и вольных народов».

Франция 5 декабря 1917 года признала государственность Украины «де-факто». Причины этого следующие. После того как в ноябре большевики фактически ликвидировали Ставку, надежды на то, что Россия будет продолжать войну, уже не было. Но оставалась надежда на украинцев — Рада высказывалась за продолжение войны. Другое дело, что это было большой иллюзией, возможностей у нее не было, поскольку фронтовые части киевскому правительству подчиняться не желали…

А что же петроградские большевики? Казалось бы, какое им дело до Украины? Они ведь стояли за право наций на самоопределение. Финляндию вот отпустили, слова лишнего не сказали. Но вот как-то не хотелось им отпускать Украину. К тому же Центральная Рада уже начала переговоры с Федеральным правительством Дона, которое было откровенно антибольшевистским.

Оставалось надежда на Всеукраинский съезд Советов, проходивший 4–6 декабря 1917 года. Однако у большевиков и тут ничего не вышло, хотя они и готовились. Националисты их переиграли.

«Победа Петлюры, да и всей Центральной Рады, состояла в том, что оперативно на съезд прибыли (без приглашения большевистского оргкомитета) 670 делегатов от "Селянской спилки" и 905 делегатов от украинского войска. Они просто подавили большевиков своей численностью, силой захватили помещения мандатной комиссии и сами выписали себе мандаты делегатов. Это было "революционное насилие" в ответ на "революционную несправедливость".

После этого делегаты-большевики оказались в "подавляемом" меньшинстве. Они могли полностью рассчитывать только на 125 голосов делегатов съезда, которые представляли 49 советов из более чем 300 советов по всей Украине. Этому меньшинству большинство съезда не позволило даже говорить, определив их в "немецкие шпионы". Поняв, что битва изначально проиграна, большевики ушли со съезда, отказавшись признать представительство съезда и заявив, что съезд превратился в митинг, а новое делегирование — фальсификация и подтасовка».

(В. Савченко, историк)

…В конце ноября 1917 года Центральная Рада обратилась к представителям правительств казачьих автономий: Дона, Кубани, Урала, к правительствам Молдавии, Башкирии, Крыма, Кавказа, Сибири, предлагая им вступить в переговоры о создании будущего федерального центра России.

Но и большевики не дремали. На востоке Украины, в промышленном Харькове, 10 декабря в результате переворота возникло альтернативное правительство — Народный секретариат во главе с большевичкой Евгенией Бош.

Надо сказать, что Донбасс и примыкающий к ним географически Харьков были не просто красными, а, скажем так, алыми. Шахтеры стояли за большевиков поголовно, так что неудивительно, что эти ребята с Центральной Радой не согласились. Более того, они решили воевать. 4 января 1918 года харьковское советское правительство официально объявило войну Центральной Раде (Харьков, Донбасс и Екатеринославщина находились под контролем красных). Объявление войны ознаменовалось захватом города Сумы.

Разве могли петроградские большевики не поддержать товарищей в их трудной борьбе?

Правда, на помощь шли интересные кадры.

«Первая революционная украинская армия. В ее составе московский отряд участвовал во многих боях, устанавливал власть Советов в Павлограде, Ромодане, Синельниково, Полтаве, Екатеринославе, Константинограде, Киеве и других городах.

К моменту прибытия на Украину бойцы наших отрядов в большинстве своем совершенно не знали военного дела, даже построиться не могли без сутолоки».

(С. И. Моисеев, участник событий)

Отступление. Что такое «эшелонная война»?

Мы часто не очень понимаем, о чем читаем. Большевики отправились разбираться с Центральной Радой. А, собственно, какими силами?

Большевики после прихода к власти отменили армию. Так сложилось не только из-за политической конъюнктуры (старая армия была опасна для новой власти), но и из их идеологических установок. Они стояли за всеобщее равенство, и потому любая каста (а офицеры — каста по определению) была им чужда. Так что вместо армии они предлагали «вооруженный народ».

Это фантазия не только русских большевиков, но вообще всех левых: пообщайтесь с современным анархистом или левым социалистом, нашим или иностранным — и вы услышите такой же бред. Хотя любой, кто если даже не служил, а хотя бы интересовался армией и принципами ее организации, понимает, что толпа людей с винтовками — это не воинская часть. Это именно толпа людей с винтовками.

Интересно, кстати, откуда у левых взялась эта идиотская идея? Корни ее, разумеется, как и всего левого, уходят к Великой французской революции. Тогда революционеры из ничего создали свою армию, которая худо-бедно, но сражалась и даже побеждала. А потом в этой армии нарисовался Наполеон Бонапарт, который показал класс и поучил всех, как надо воевать…

А затем был Фридрих Энгельс, который одно время работал военным корреспондентом на американской Гражданской войне. Там обе армии были любительскими. Вы не поверите — до Гражданской войны в САСШ[62] на всей ее необъятной территории было… 17 тысяч военных! Это меньше дивизии. А во время самого большого накала американской Гражданской войны, сражавшихся насчитывалось около двух миллионов (1 200 000 северян и 800 000 южан). Посчитайте процент профессионалов. При том, что и профессионалы-то они были сомнительные. Так, в единственном тогда на все Штаты военном училище Вест-Пойнт за пятилетний срок обучения тактику и стратегию проходили за шесть часов. Все остальное время занимали аристократические забавы — верховая езда, фехтование, стрельба, танцы и все такое прочее. Так сложилось не потому, что американцы были тупые, как говорит Задорнов. Просто ни стратегия, ни тактика тогда в САСШ были ни к чему. Ну не вели они больших войн!

Эти любители воевали так, что глаза бы не глядели. Во всех битвах американской Гражданской войны выигрывал тот, кто делал меньше ошибок. Это вроде как два пьяных интеллигента полезли драться. Кто-то кого-то в итоге побьет, но не ждите тут ударов как у Валуева или приемов в стиле Брюса Ли.

Всего этого Энгельс, как человек сугубо штатский, не увидел. Зато сделал вывод: армия не нужна. Мы, дескать, и так сумеем — вооружим народ и всех победим. А поскольку другие классики марксизма к войнам не приближались даже в качестве корреспондентов, мнение Энгельса стало считаться истиной.

Большевики попытались следовать заветам своих идеологов. Тогдашние красные части набирались с бору по сосенке. Это были либо разагитированные рабочие, либо так же разагитированные дезертиры — по сути, вооруженная толпа. Ни о какой дисциплине, а следовательно, и о тактике[63], речи просто не было. Вот поэтому и шла «эшелонная война».

Ребят грузили в эшелоны, привозили на место, выгружали и говорили: «Вперед!» Они шли. Иногда. А иногда собирали митинги, на которых разбирались — а надо ли идти в наступление, и если надо, то куда?

«Руководящий отрядный комитет избрали на общем собрании из участников Московского вооруженного восстания».

(С. И. Моисеев)

А ведь если избрали — то можно в случае чего и переизбрать. Так что первым красным командирам приходилось непросто. Держать всю эту шпану в подчинении — это ж надо уметь…

Вот такая славная армия двигалась на Киев. Возглавлял ее В. А. Антонов-Овсеенко. Впрочем, как оказалось, и такое воинство сошло — потому что с той стороны воевала примерно такая же «армия». Разница была в том, что у большевиков все-таки имелись идеи, а у их противников не было ничего, кроме туманной мысли о «самостийности» — или просто романтической дури в голове. Формировались украинские части так:

«На афишных тумбах Киева были расклеены сделанные от руки, незамысловатые цветные плакаты, подписанные Петлюрой, на которых был нарисован казак с "оселедцем" и шапкой с красным шлыком. Этот казак призывал вступать в кош к Петлюре для "решительной борьбы со всеми врагами Украины"».

(В. Савченко)

Записалось в этот кош аж 190 человек. Зато…

«Обмундированы гайдамаки Петлюры были с шиком: необычно высокие смушковые шапки с красными шлыками, рыжие короткие кожухи вместо шинелей, кожаные красные залихватские штаны, с кавалерийскими карабинами через плечо, с кинжалами кубанских казаков у пояса…»

(В. Савченко)

То есть, грубо говоря, сошлись в драке две банды футбольных фанатов. Одна оказалась сильнее.

Тут, правда, была одна тонкость. Теоретически Центральная Рада имела надежду на помощь Антанты, в частности — на чехословацкий корпус (тот самый, который в дальнейшем прославится мятежом). Но он подчинялся французам, а те не спешили. По той простой причине, что 12 декабря на встрече с представителями Антанты военный министр Симон Петлюра в лучших традициях Хлестакова заявил, что Центральная Рада обладает 500-тысячной армией. Союзники и успокоились.

Тем временем Центральная Рада продолжала играть в политические игрушки. В ночь на 12 января 1917 года она приняла Четвертый Универсал: «Отныне Украинская Народная Республика становится самостоятельной, независимой, вольной, суверенной Державой Украинского Народа… Народная Украинская Держава должна быть очищена от направленных из Петрограда наемных захватчиков…»

Что же касается войны, то война получилась интересная. К примеру, при штурме Полтавы был убит один красногвардеец.

«В Белгороде по просьбе местного совета мы обезоружили польский легион. Легионеры подчинились без единого выстрела, за их счет увеличили запасы патронов и, что особенно важно, обзавелись несколькими пулеметами».

(С. И. Моисеев)

14 января красные оказались на подступах к Киеву. «Жовто-блакитные» ожидали их на станции Кононовка.

«На станции Кононовка собрались "черные гайдамаки" и несколько десятков сечевиков — всего 180 солдат при 2 пушках. На маленькой станции Бобрик, куда 17 января прибыл Петлюра со штабом Коша — "красные гайдамаки", сечевые стрельцы и остатки отдельных украинских отрядов — всего около 700 человек при 8 пушках. С этими небольшими силами в 880 человек Петлюра рассчитывал оборонять Киев от Первой армии большевиков в 2500 человек».

(В. Савченко)

Со стороны Чернигова дорогу прикрывал отряд из 420 человек, состоявший в большинстве своем из гимназистов. Толку от них было — сами понимаете… Разумеется, красногвардейцы их смели, не заметив — в наступающих красных отрядах были фронтовики.

Что касается великой битвы возле станции Кононовка, то она закончилась тем, что националисты сели в эшелон и драпанули, хотя противостояли им вооруженные харьковские и донецкие рабочие — тоже те еще вояки.

Тем временем 15 января в Киеве началось восстание большевиков, центром которого снова стал неугомонный завод «Арсенал». Бои в городе шли до 22-го. Восстание в итоге подавили.

«Казалось, жертвы рабочих "Арсенала" были напрасны. Но арсенальцы шесть дней сдерживали у стен своего завода лучшие республиканские части, которые были так необходимы на подступах к Киеву. Восстание породило неуверенность и разочарованность во власти Центральной Рады, нейтрализовало часть ее полков, подготовило почву для штурма Киева воинством Муравьева. Восстание обескровило и обессилило части, вставшие на оборону Киева».

(В. Савченко)

О М. А. Муравьеве, командовавшем группой красных войск на киевском направлении, стоит сказать особо. Он являлся подполковником царской армии. После Февральского переворота был одним из инициаторов создания ударных (то есть элитных) частей на Юго-Западном фронте. По взглядам — отнюдь не большевик, а левый эсер. Считается, что именно он руководил обороной Петрограда от Краснова. («Считается» — потому что я не уверен, что там вообще можно было чем-то руководить.) Впрочем, под Киевом было немногим лучше.

Великую битву за Киев, состоявшуюся 23 января, выиграли матрос А. Полупанов и кавалерийский «полк» Виталия Примакова. (Этот «полк», численностью в полтора эскадрона, являлся единственной красной кавалерийской частью.)

Дело было так. На какой-то станции товарищ Полупанов нашел бронепоезд. На бортах его было написано: «Слава Украине». Это был хороший бронепоезд, построенный еще при батюшке-царе, который захватили украинские националисты во время развала фронта. Но они либо не сумели сладить с техникой, либо просто струсили и разбежались. В общем, бронепоезд стоял целеньким.

Товарищ Полупанов был простым парнем. Он этот бронепоезд «приватизировал» и попытался запустить — а тот взял да и поехал.

Дальше все было как в компьютерной игре «В тылу врага». Полупанов подъехал на бронепоезде к мосту через Днепр. При желании мост можно было оборонять сколько угодно — но желания такого киевские националисты явно не имели. И вот Полупанов начал «страшный обстрел» позиций врага из имевшихся у него на борту двух трехдюймовок и двух 37-миллиметровых орудий. После такого ужаса защитники Рады разбежались — и бронепоезд благополучно переехал на ту сторону. Правда, дальше Полупанов не двинулся.

На следующий день кавалеристы Примакова перешли Днепр по льду и ворвались на Подол. Бои в городе шли до 25 января, но наступавшие большевики действовали без всякого плана, так что военные действия вылились в ряд разрозненных столкновений. 26 числа националисты спокойно удалились из Киева буквально под носом у большевиков. Никто им особо не препятствовал.

В воспоминаниях участников с обеих сторон, как и в рассказах о московских боях, описывается операция масштабов чуть ли не штурма Кенигсберга. Но на самом-то деле в каменном городе, к тому же расположенном на крутых холмах, при желании можно было держаться против недисциплинированного и неподготовленного красного воинства очень долго. Ведь в этом случае обороняющиеся, пусть такие же недисциплинированные, имеют явное преимущество, не говоря уже о том, что в те времена солдат штурму городов просто не учили.

Так или иначе, красные вошли в Киев. Правда, ненадолго. Если считать Центральную Раду, то это была вторая смена власти в городе. Всего же во время Гражданской войны власть в Киеве менялась девять (!) раз.

Что касается националистов, то они ушли на запад, в сторону Житомира. Муравьев поспешил послать Ленину хвастливую телеграмму о победе, но даже не проследил — а куда, собственно, отошел противник и в каком он находится состоянии. Для командира образца восемнадцатого года дело обычное, но для кадрового офицера-фронтовика… Впрочем, левые эсеры на фронте вообще отличались определенными странностями…

Веселая Маша

Революция выбросила на поверхность огромное количество людей, глядя на которых, трудно сказать: герои это или подонки. Впрочем, одно другому не мешает.

Итак, Мария Никифорова, анархистка. О ее биографии имеются очень разные и противоречивые сведения. Я приведу самую романтичную версию.

Она была анархисткой и в молодости — хотя не настолько крутой, чтобы попасть на виселицу. Мария оказалась в ссылке в Сибири, оттуда бежала на восток, в САСШ, где тоже тогда хватало анархистов. Потом перебралась в Париж, училась у великого Родена. Мэтр находил у нее талант…

Но скульптур Марии Никифоровой мы не знаем. Она известна по иным вещам.

В начале 1918 года она добралась до Украины, где тут же развела бурную деятельность: собрала отряд из дезертиров — 70 человек плюс два броневика — и отправилась наводить черный порядок[64]. Кстати, ничего была женщина, если могла управляться с толпой таких ребят…

Порядок Никифорова наводила весело. Самый интересный эпизод случился в Елисаветграде (нынешний Днепродзержинск). Отряд вошел в город и некоторое время там была анархия в полный рост. В смысле, что бойцы Маши пили и гуляли, ну, и прихватывали заодно, что плохо лежит. И что хорошо лежит — тоже прихватывали.

В городе был Совет, там сидели меньшевики и правые эсеры, которых Мария держала за контрреволюционеров. Да и сил у них никаких не было, кроме гимназистов с винтовочками, выполнявших роль местной милиции. Но, в конце концов, кто-то из милиционеров разозлился и обстрелял машину, в которой проезжала Никифорова. Стерпеть такую обидку Мария не могла, и два ее броневика подъехали к зданию Совета и начали пулеметную стрельбу. От такого беспредела народ заволновался настолько, что объединились рабочие и Союз георгиевских кавалеров (организация, придерживавшаяся прокорниловских позиций).

Наверное, Маше пришлось бы плохо, но тут подъехал на своем бронепоезде уже знакомый нам товарищ Полупанов. Который очень конкретно объяснил, что товарища Машу он знает и за нее ручается, а если у кого есть вопросы, то мы мирные люди, но наш бронепоезд… Связываться с бронепоездом никому не хотелось, так что все закончилось мирно.

В Таганроге уже большевистские власти попытались привлечь Марию к суду за самоуправство. Но тут снова приехал бронепоезд, на котором ездил анархист Гагин. Он рассказал, что с боекомплектом у него все хорошо, и если Марию будут судить, то можно немного и пострелять… Машу отпустили, запретив занимать командные должности. Но кого в те времена это волновало?

Правда, не все большевики относились к Машиным причудам с такой снисходительностью, как Полупанов.

22 марта 1918 года «Одесский листок» опубликовал сообщение: «Прибывшие из Березовки передают любопытные сведения о появлении в этом городе известного Григория Котовского, который со своим отрядом действовал против румын. Одновременно с Котовским в Березовке оказалась известная большевичка "Маруся", специалистка по делам контрибуций, налагавшихся на мирное население захолустий. Угрожая перерезать всех жителей, "Маруся" потребовала легендарную сумму от граждан Березовской республики. На размышление "Маруся" оставила всего один день. Однако совершенно неожиданно "Маруся" встретила отпор со стороны Котовского, явившегося ярым противником вымогательств хотя бы именем свободы и ее углубления. Котовский со своей стороны обратился к березовцам с требованием не давать "Марусе" ни одной копейки. Он угрожал по-своему разделаться с каждым жителем, который откликнется на преступный призыв "Маруси"». Чем кончилось дело, никто не знает…

Между тем немцы начали наступление, это о котором будет рассказано ниже. С его началом дело пошло еще веселее. Нельзя сказать, что анархисты и большевики не пытались сопротивляться. Вот что об этом пишет в своих воспоминаниях сам Нестор Махно:

«16 апреля 1918 года к нам на ст. Цареконстантиновка подошел отряд Маруси Никифоровой. Я сообщил ей о случившемся в Гуляйполе. Она сейчас же вызвала к аппарату командира красногвардейского отряда, матроса Полупанова, который в это время завязал бой с мариупольскими, якобы «белогвардейскими» голодными инвалидами. М. Никифорова предложила ему вернуться на Цареконстантиновку, чтобы вместе повести наступление на Гуляйполе.

Матрос Полупанов ответил, что он не может возвратиться назад, и посоветовал Никифоровой поспешить выбраться из района Цареконстантиновка — Пологи: в противном случае немцы отрежут ей отступление.

Однако вслед за отрядом М. Никифоровой на Цареконстантиновку прибыл отряд матроса Степанова, а затем двухэшелонный конно-пехотный отряд Петренко… Никифорова и Петренко решили вернуться на Пологи и силою занять Гуляйполе, чтобы освободить в нем всех арестованных анархистов и беспартийных революционеров, а также вывести обманутые вооруженные силы крестьян, если они пожелают, или увезти оружие, чтобы оно не досталось немцам».

Другое дело, что против немецкой армии шансов у «диких» отрядов не было.

Большинство из них бежали в Царицын, а там их начали разоружать. К тому времени большевики уже осознали необходимость нормальной регулярной армии, и вся эта не поддающаяся никакому контролю публика стала их сильно раздражать. Дело доходило до вооруженных столкновений между красногвардейцами (членами самодеятельных отрядов) и красноармейцами (новыми частями).

На этой почве, кстати, в самой партии большевиков возникла мощная так называемая «военная оппозиция», которая была решительно против перехода армии к нормальному виду, за сохранение партизанских принципов. С ней боролись аж до середины 1919 года.

…А матрос Андрей Полупанов продолжал кататься по Украине. Как-то в начале восемнадцатого года он на своем бронепоезде прибыл в Одессу. В этом городе налетчики знаменитого Мишки Я пончика также заполучили бронетехнику: нашли брошенную на запасных путях бронедрезину, вооруженную 37-миллиметровой пушкой и двумя пулеметами. Братва Япончика тоже считала себя анархистами, хотя они-то были обычными уголовниками. Бронедрезину использовали так. Подкатывали к какой-нибудь станции, делали пару выстрелов из пушки и предлагали пожертвовать продукты «для трудового народа». Население жертвовало — бронедрезина производила сильное впечатление. Потом эти продукты продавали на одесском рынке.

Полупанов же решил, что иметь две единицы бронетехники лучше, чем одну — и потребовал отдать дрезину ему. Стрелка была назначена в одном из одесских ресторанов. Как она проходила — история умалчивает, но балтийские моряки оказались круче одесских бандитов. Полупанов поехал кататься дальше уже с двумя железнодорожными железяками. (Впоследствии он вернулся с сухопутных боевых кораблей на обычные — в 1919 году возглавил Днепровскую речную флотилию.

И такие нравы царили в 1918 году не только на Украине, но и по всей стране.

Отступление. Стальные гусеницы

Мы мирные люди. Но наш бронепоезд

Стоит на запасном пути.

(Михаил Светлов)

Бронепоезд прет со свистом,

Разгоняя коммунистов.

(Белогвардейская частушка)

Задумывая эту книгу, я собирался в приложении рассказать об оружии, форме и других подобных вещах. Но потом решил, что и читателю, и мне самому будет интереснее, если подобные комментарии станут появляться по месту действия. Кому не нравятся рассказы «про технику», может просто эту главку, как и остальные подобные, пропустить.

Итак, бронепоезда. На которых, как мы уже видели, в 1918 году катались по стране крутые ребята не хуже, чем в 90-х на джипах. И вели себя так же. А ведь это было только начало.

Гражданская война оказалась высшим моментом для бронепоездов. Ни в какой стране, ни до, ни после, они не применялись в таких масштабах и не имели такого значения.

…Идея вооружать поезда возникла на другой гражданской войне — американской. Именно там хитрые янки и горячие южане начали ставить на железнодорожные платформы орудия. Впоследствии идею подхватили немцы во время франко-прусской войны 1870 года. Но это были все-таки железнодорожные орудийные площадки, а вот собственно бронепоезда появились во время второй англо-бурской войны (1899–1903). Суровые бурские парни неплохо партизанили, так что британцам пришлось прикрывать свои коммуникации бронированными поездами.

К Первой мировой войне у всех европейских стран имелись в запасе бронированные гусеницы. В Российской армии было 35 таких боевых машин, и еще бронедрезины-«младшие сестры» бронепоездов.

В Первую мировую вся эта техника особо себя не показала. Позиционная война, что тут поделать? В таких условиях железнодорожные монстры могли выполнять разве что роль подвижных батарей.

Но тут пришла Гражданская. Сверхманевренная война. И спрос на бронепоезда стал выше, чем на пиво в жаркий день. Те, что были, расхватали, кто успел. Оказалось мало — и тогда начали клепать новые. Я уже упоминал, как при подходе Корнилова в Петрограду красные в спешном порядке сооружали бронепоезд. Трудно представить, что можно сделать нечто серьезное за два-три дня, но вот сделали. Так и пошло.

Большинство бронесооружений времен Гражданской войны соответствовало попсовой песне: «я его слепила из того, что было». Порой клепали не из броневых, а просто из стальных листов. Бывало и еще интереснее. К примеру, головной вагон красного бронепоезда «Гандзя», воевавшего в 1919 году на Украине, представлял из себя блиндаж на пульмане[65]. Первый «бронепоезд» Добровольческой армии — несколько платформ, обложенных мешками с песком, на которых стояли пулеметы.

И вот такие сооружения двинулись воевать. И ведь воевали! Благо никаких особо эффективных средств против них не имелось. Так что обычно внезапное появление бронепоезда ставило решительную точку в бою. От него надо было бежать — и как можно быстрее.

Со временем бронепоезда научились делать более-менее неплохо. Появилось два вида — штурмовой, достаточно бронированный, вооруженный трехдюймовками и многочисленными пулеметами, и «бронепоезд поддержки», в который засовывали более тяжелые орудия. В 1920 году у генерала Слащева в Крыму ползал и вовсе монстр, снабженный морскими орудиями, которые, как известно, куда дальнобойнее сухопутных. Он причинил очень много неприятностей большевикам.

К концу 1919 года обе стороны додумались о бригадах бронепоездов. То есть эти гусеницы ездили не в одиночку, а стаями. И там, где они появлялись, становилось очень жарко.

Еще одно преимущество бронепоездов по сравнению, скажем, с танками или броневиками — горючее для них можно найти везде. Напомню, что паровоз может работать не только на угле, но и на дровах, а уж дрова-то есть всюду. Какой-нибудь сарай разломать…

Но у этого вида оружия есть очевидная слабость. Стоит разобрать или перегородить железнодорожные пути — и грозная бронированная машина лишится подвижности, а значит, будет очень уязвима для той же артиллерии. И, разумеется, это часто делали. В таком случае, если не удавалось починить путь, экипаж обычно просто бросал свою технику. Поэтому бронепоезда по несколько раз переходили из в рук в руки и меняли имена. Стальные гусеницы, как и корабли, всегда имели названия. У красных они обычно соответствовали революционной идеологии, белые брали их из истории: «Ермак», «Александр Невский» и так далее — или имена собственных вождей, вроде Корнилова. Так вот, некоторые поезда меняли названия до трех раз.

Походным порядком передвигались бронепоезда так. Кататься в этой бронированной коробке, которая зимой промерзает, а летом прогревается — радости мало. Поэтому бойцы ехали в эшелоне, который шел следом, тем более что в нем можно было перевозить и десант.

Да и тянул это сооружение обычный, не бронированный паровоз. Бронированный прикидывался ветошью и тащился на буксире. Дело в том, что из-за тяжести навешанной брони у бронепаровозов был очень малый ресурс. Так что их берегли.

И последнее: экипаж. В Красной армии на бронепоездах обычно служили матросы. Что, в общем, понятно: бронепоезд — это, можно сказать, сухопутный крейсер. Условия службы там почти такие же — боевые рубки, броневые башни и так далее. Моряки все это умели.

У белых матросов не было, так что служили морские офицеры.