Мастер Шукшин Василий

Глава 40

ОСВОБОЖДЕНИЕ

Капли размеренно скатывались по каменной стене, пополняя небольшую лужицу в углу камеры. «Конденсация, — подумал Петр. — Боже, какое странное слово. Не из этого мира. Из того, где ездят машины, где арестовывают по санкции прокурора, а приговор выносит суд, пусть и не праведный, но зато — на определенный срок. Хоть пожизненный, но ты знаешь, что это — пожизненно. Там заключенный имеет право знать, какое сейчас число. Боже, какое сейчас число? Последние дни светит солнце и от окна веет теплом. Наверное, уже лето. Сколько дней? Не помню. Но не очень много. Сейчас, наверное, конец мая. Или июнь. Спасибо, что год еще помню. Тысяча пятьсот шестьдесят седьмой. Через два года Литва и Польша должны заключить Люблянскую унию, по которой объединятся в единое государство — Речь Посполитую. Если в этом мире события пойдут аналогично, то, учитывая существование Северороссии…»

Для заключенного в темницу человека размышления об исторических судьбах мира были не просто интеллектуальным развлечением, но спасением. Первую неделю после ареста его избивали. Не следствие, не вопросы, не попытки выудить какое-то признание — просто каждый день Петра вытаскивали из камеры и били до потери сознания. Били умело, не калеча (очевидно, у палачей был такой приказ), но доводя до исступления от страшной боли. Теряя сознание в луже собственной крови и блевотины, он испытывал острое счастье — ведь сейчас отступит боль.

Потом его оставили в покое. Каменный мешок, три шага поперек, четыре вдоль, под потолком — крохотное зарешеченное оконце, дырка в полу вместо уборной. Раз в сутки стражник молча приносил миску какой-то баланды, пахнущей протухшими овощами, и уходил. Лязгал засов. Тянулись дни и ночи.

Петр не знал, что происходит во внешнем мире. Удалось ли Анне бежать, добраться до отчего дома? Где она, что с ней? Эти мысли давили воспаленный мозг, доводили до исступления, заставляли кидаться на стену в приступах бессильной ярости. Казалось, что он вот-вот сойдет с ума… И, наверное, так оно и случилось бы, не высветись перед ним в сумраке камеры спасительная мысль: «Сейчас ты ничего не можешь изменить. Своими терзаниями ты лишь губишь собственный рассудок. Для Анне ты сделал все, что мог. Позаботься теперь о себе — хотя бы ради нее же».

Неимоверным усилием воли он заставил себя не думать об Анне. Едва мысль о ее судьбе возникала на периферии сознания, он словно разрубал ее воображаемой саблей. И в конце концов справился с наваждением. Но тогда начала брать свое замкнутость одиночного заключения. Сначала он просто скучал. Потом выл от смертной тоски — и снова в ярости кидался на стены. Когда же понял, что опять начинает сходить с ума, то принялся лихорадочно искать спасительный выход. Нет, не из заточения: Петр понимал, что после долгого заключения, избиений и голода, который со дня ареста был его неизменным спутником, побег физически невозможен. Он стал искать спасительный выход для сознания.

И нашел. Какая упоительная игра, какое неповторимое развлечение, всецело поглотившее разум! Петр даже забыл о голоде и холоде. Судьба подкинула ему неповторимую задачу, праздник для интеллекта. Он был хорошим историком — не только специалистом по шестнадцатому веку, но и блестяще знал всю историю России… Той России. А здесь мир пошел по иному пути развития. Он знал, что произошло до декабря 1566 года. А дальше? Какой простор для моделирования!

Память услужливо подсказывала события европейской и мировой истории — в год 1567-й… в год 1568-й… в год 2000-й. Он рассчитал, как может повести себя Северороссия, — вплоть до конца двадцатого века. Потом вернулся и снова прошелся по каждому году. Нашел пять наиболее вероятных вариантов и проверил каждый из них. Потом стал исследовать перспективы взаимоотношений с каждой из европейских держав, попутно корректируя возможные пути развития. Жизнь снова обрела смысл.

Сейчас настал черед Польши. «Итак, — подумал Петр, — даем вводную. Как могут произойти три раздела Речи Посполитой[11], если до конца восемнадцатого века Северороссия сохранит независимость и влияние в Прибалтике? Если она примет участие в разделе наряду с Австрией, Пруссией и Россией…»

Вдали послышался ружейный залп. Потом еще. «Опять гарнизон тренируется, — отметил про себя Петр и продолжил размышления. — Принадлежность Кенигсберга Пруссии не позволит Северороссии распространить влияние на балтийские земли Польши, а продвижение Российской Империи на запад не даст им претендовать на восточные области. Получается, Северороссия не сможет участвовать в разделе. Но тогда возможен ее союз с Речью Посполитой — как говорится, чтобы победить ближнего врага, объединись с дальним. Интересная комбинация. Тогда, если Польше удастся сохранить независимость на протяжении всего девятнадцатого века, ход европейской истории может измениться».

Послышался пушечный выстрел и беспорядочная ружейная пальба. «Странно, — подумал Петр, — на учения не похоже. Неужели на замок кто-то напал?» Это предположение заставило его вслушаться. Безумно хотелось выглянуть в окно, но подобраться к нему по абсолютно ровной каменной стене обессиленный пленник при всем желании не мог.

Стрельба смолкла, но минут через десять до Петра донеслись какие-то крики. Что они означают: радость, горе, ярость, страх, — понять было невозможно. Потом все стихло. А через четверть часа по булыжной мостовой крепости процокало множество подков. Похоже, крупный конный отряд. Снова тишина. Потянулись минуты, часы. Петр напряженно вслушивался. Ничего.

И лишь когда сумерки сгустились на видимом через решетку клочке неба, Петр услышал в коридоре шаги. Лязгнул засов, и в дверном проеме возникла фигура солдата. Но не привычного стражника-опричника — на этом были металлическая кираса и европейский шлем, а в руках он держал алебарду.

— Имя, сословие, обвинения, — выкрикнул солдат по-немецки в темноту камеры.

— Купец Назаров, член магистрата, — отозвался Петр на том же языке. — Арестован по обвинению в заговоре против наследника и регента… ложному.

— К офицеру, — сухо произнес солдат.

Петр вышел из камеры и медленно, покачиваясь, пошел по коридору. От слабости его все время вело влево или вправо, голова кружилась, но, Боже мой, какое это было блаженство — после долгих месяцев заточения выйти из каменного мешка!

— Какое сегодня число? — спросил он.

— Пятнадцатое июня, — уже мягче произнес солдат. — Проходите.

В той самой проклятой комнате, где Петра избивали полгода назад, за тем же деревянным столом, за которым раньше сидел начальник палачей, теперь сидел офицер ингрийских гвардейцев. Бросив взгляд на вошедшего, он быстро повторил тот же набор вопросов, которые задавал в камере солдат, и, выслушав ответ, произнес:

— Кто может подтвердить вашу личность?

— Моя жена Анне, — начал перечислять Петр, — купец Пеери, бывший наместник Эстляндии, барон Оладьин…

— Вы знакомы с бароном? — поднял брови офицер.

— Я был его советником, — ответил Петр.

— Повторите ваше имя, — мгновенно отреагировал офицер.

Петр подчинился.

— Следуйте за мной, — вскочил на ноги ингриец. Они спустились в небольшой дворик. Хотя голова продолжала кружиться, Петр с удовольствием вдохнул свежий вечерний воздух, приятно наполнивший легкие — впервые после многомесячного заточения в сырой, пропахшей плесенью камере. Затем они миновали низкую дверь, располагавшуюся напротив входа в тюрьму, и начали подниматься по нескончаемой винтовой лестнице. Подъем давался Петру с трудом. Офицер не помогал ему, однако и не торопил, и не подгонял. Наконец они вошли в приемную коменданта замка. Сейчас она оказалась наполненной офицерами различных рангов и родов войск. Все с интересом и удивлением уставились на обросшего бородой изможденного человека, одетого в рванину и ступающего босыми ногами по толстой ковровой дорожке.

— Матка Бозка Ченстоховска, Езус Кристус, — резануло ухо польское восклицание.

«Кто эти люди? — думал Петр. — В ноябре Северороссия вступила в войну с Литвой. Литву поддержала Польша. В этом отличие от нашего мира, где Польша не вступала в войну до 1569 года[12]. Неужели североросская армия разгромлена? Но офицер, который допрашивал меня, явно относится к Ингрийской гвардии. А кто эти люди в кафтанах и островерхих шапках? Так были одеты кавалеристы Дашевского. Что это за армия? Кто я здесь? Пленник, освобожденный, перемещенное лицо[13]?»

— Ждать, — скомандовал сопровождающий и скрылся за резной дверью комендантского кабинета.

Петр опустился на стул. Голова кружилась еще сильнее. Офицеры, находившиеся в приемной, откровенно разглядывали его. Вскоре дверь кабинета снова открылась, из нее появился уже знакомый офицер и произнес:

— Входите.

Преодолевая слабость, Петр поднялся и на ватных ногах прошел в кабинет, размерами больше напоминающий парадный зал. За длинным столом сидели шестеро — фельдмаршал Вайсберг, рыцарь Макторг, граф Дашевский, барон Оладьин… остальных Петр не знал. Хотя… Силы небесные, Курбский!

Очевидно, за время заключения Петр изменился сильнее, чем предполагал, — во всяком случае, чтобы узнать его, Оладьину потребовалось не меньше минуты. Потом он вскочил:

— Петр, какая радость! Лейтенант, накормить, вымыть, пригласить лекаря к… моему советнику. Найдите ему одежду и оружие. Когда он будет готов, приведите ко мне.

Глава 41

КАК ФЕНИКС ИЗ ПЕПЛА

Этим же вечером Петр предстал перед своим начальником. С момента освобождения прошло лишь несколько часов, но он уже чувствовал себя заново родившимся. Впервые почти за полгода он был сыт, вымыт, аккуратно пострижен и облачен в свежую, отутюженную одежду. От того, какое удовольствие можно получить от столь простых вещей, голова шла кругом. Но еще больше кружили голову удивительные события, происшедшие в государстве за время его заточения.

После отравления княжича по стране прокатилась волна арестов. Под нее-то и угодил Петр. Тогда были схвачены и обвинены в заговоре многие бывшие соратники покойного князя. Самый большой урон понесла дворянская партия, противостоявшая регенту. Но, как ни странно, двое ее лидеров избежали заточения. Дашевский, бывший комендантом Изборска, сумел сбежать за несколько часов до прибытия отряда, посланного для его ареста, и скрылся. Проскакав несколько сотен километров, он вышел на границу с Литвой и перешел на сторону противника. В действующей же армии, хоть и ушедшей на зимние квартиры, регент производить аресты не посмел. Таким образом, Макторг — одна из главных кандидатур на арест — оказался вне досягаемости для опричнины, введенной, а вернее легализованной регентом в день гибели княжича.

Что касается Оладьина, то, уволенный с поста эстляндского наместника еще в ноябре, он каким-то неведомым образом оказался с торговой миссией в Копенгагене, где и почел за благо остаться. Короче, стал одним из первых в истории невозвращенцев.

Регент недолго оставался таковым. Согласно закону о престолонаследии, Дума предложила ему принять титул великого князя. Тот, не ответив, удалился на неделю в Гатчинский замок, после чего ворвался в город с полком своих опричников, арестовал многих известных купцов и дворян, разогнал Думу и объявил себя царем Василием I.

Мгновенно было отменено просуществовавшее двести лет уложение князя Андрея, ликвидированы свободы дворянства и третьего сословия, а также самоуправление земель. Новый царь стремительно вводил правление по образцу Ивана Грозного. Это вызвало недовольство, жестоко подавляемое опричниками, и не только североросскими. Из белокаменной прибыло несколько сотен опричников Малюты Скуратова, которые тут же начали внедрять «передовой опыт», проверенный в Московии. По дороге они арестовали командующего Южной армией, который и был публично казнен на Ратушной площади Петербурга по приказу царя и в его присутствии. Это вызвало ужас среди петербуржцев, привыкших, что казни производятся только после тщательного следствия и открытого суда, где подсудимому предоставляется адвокат.

Новые волны репрессий прокатывались по землям Северороссии и… застывали у первых постов армии Вайсберга, стоящей на зимних квартирах в Риге и ее пригородах. Эту армию царь трогать боялся. И не без основания, поскольку отряд опричников, посланный в ставку ее командующего, был обстрелян картечью еще на подступах.

Вайсберг, правда, послал царю письмо с извинениями — опричников-де перепутали с литовцами. Письмо было послано с адъютантом, еще при отправке в Латвию приставленным к фельдмаршалу регентом. Отправляя его, Вайсберг заранее принес извинения — на случай, если по возвращении его также примут за литовца и разок-другой пальнут картечью или из пищалей. Офицер намек понял и, передав царю послание, удалился в свое имение, где заперся, сказавшись больным.

Так и стояла на территории Латвии армия, «забывшая» принести присягу новому царю, принимавшая за литовцев того, кого считала нужным, и упорно не желавшая идти на объединение или даже обсуждать план совместных действий весенней кампании с командующим московскими войсками боярином Шуйским. Каждую неделю полковые православные, католические, протестантские священники и даже мулла небольшого мусульманского отряда отправляли службы за упокой почившего в Бозе великого князя Николая и за здравие… фельдмаршала Вайсберга.

В последней декаде апреля наступило время для начала кампании. Вайсберг получил приказ выступить на соединение с Шуйским — и не двинулся с места. Тогда царь решился. Вайсбергу было приказано незамедлительно отбыть в Петербург, а в Ригу в сопровождении трех сотен опричников прибыл новый генерал. На площади перед домом фельдмаршала глазам его предстал полк Ингрийской гвардии почти в полном составе. По роковому стечению обстоятельств, в конце февраля его командир был заколот разбойниками, которые скрылись в рижских закоулках, даже не прихватив перстней и кошелька жертвы, так что гвардией снова командовал Макторг.

Фельдмаршал вышел на крыльцо, зевнул, прикрыв рот платочком, и небрежно бросил:

— Ребята, это меня арестовывать пришли.

Царский назначенец и опричники были мгновенно растерзаны.

В тот же день на собрании офицеров армии было объявлено, что Василий I власть узурпировал, вольности, дедами завещанные, порушил, людей честных не по закону казнил, Думу разогнал, а оттого низложен быть должен. Офицеры заявили, что подчиняются только уложению князя Андрея, но до созыва новой Думы главой государства считают фельдмаршала Вайсберга.

Подозрительно быстро в Риге появился посланец литовского гетмана Ходкевича, Андрей Курбский, вручивший верительные грамоты не только от имени Литвы, но и от Стефана Батория, короля польского. Уже на следующий день Вайсберг подписал не менее подозрительно подробный и проработанный союзный договор между Северороссией, Литвой и Польшей. Любому, кто хоть что-то смыслил политике, было ясно, что реализуется план, не только разрабатывавшийся уже несколько месяцев, но и давно согласованный на тайных переговорах с бывшими противниками.

Узнав об этом, боярин Шуйский, чуть не попавший в тиски между новыми союзниками, начал спешно отступать.

А еще через две недели армия фельдмаршала Вайсберга, диктатора Северороссии, покинула Ригу и, не встречая сопротивления, двинулась к Петербургу. Впервые ей пришлось вступить в бой, входя в Таллин и Нарву.

Правда, по имеющейся информации, царь Василий собрал армию на новгородских и псковских землях, получил подкрепления из Москвы и выступил навстречу взбунтовавшемуся войску.

С великим сожалением Петр вынужден был констатировать: страна оказалась в состоянии гражданской войны, что усугублялось еще и участием в Ливонской. Пользующаяся если не любовью, то безусловным уважением всех слоев населения династия Андреевичей, правившая страной без малого двести лет, рухнула, а это означало, что стабильности ждать не приходится. Государство раскололось на два лагеря: одна часть выступила на стороне царя Ивана, другая — на стороне Литвы и Польши. Стало быть, до конца Ливонской войны вероятность окончания гражданской была не высока.

И сейчас Петр явился в кабинет Оладьина, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию.

— Ну, здравствуй еще раз, — улыбнулся ему барон. — Знаешь уже, что творилось, пока ты в темнице сидел?

— Знаю, — кивнул Петр. — Плохо дело.

— Согласен. Хуже всего, что прямых наследников великого князя — мужского пола, живущих в Северороссии и не произошедших от маргинальных браков, не осталось. Как ни крути, наибольшими правами на престол обладает граф Тихвинский. Даже если мы его низложим, начнется суровая борьба за власть. Прольется много крови, ослабеет держава. Вайсберг отважный воин, но не политик. Он сумеет взять Петербург, но править не сможет. Страна — не армия, по команде не марширует.

— Вы сказали: «…если низложим». Почему «если»? — сразу спросил Петр.

— К сожалению, царь Василий популярен среди многих русских мелкопоместных дворян и православного духовенства, поскольку обещал приоритет православию и прижал крупных землевладельцев, — вздохнул Оладьин. — Это позволяет ему собрать немалую армию, особенно под Новгородом и Псковом. Исход предстоящей битвы вовсе не ясен. И даже если мы победим, все это может вылиться в очень долгую войну. Уже сейчас среди наших русских офицеров бытуют опасения, что восшествие на престол протестанта или католика приведет к религиозным притеснениям. Ингрийские немцы давным-давно свыклись с правлением дома Андреевичей, лояльного к их обычаям и вере. Но будут противиться приходу православного правителя, опасаясь, что он последует примеру Василия.

— Если так, то война грозит перерасти из гражданской в межнациональную и межконфессиональную, — неспешно проговорил Петр. — И кто бы ни победил, былых порядков и равновесия уже не вернуть.

— Прекрасная формулировка, — откинулся на спинку кресла барон. — Но как нам предотвратить это?

— Выходом могло бы стать восшествие на престол наследника великого князя, которого поддержали бы и немцы, и русские.

— Могло бы, — пожал плечами Оладьин. — Но такого нет.

— Вы сказали, в Северороссии. А за ее пределами?

— Какое это имеет значение?

— И все-таки, — настаивал Петр.

— Вторая дочь князя, Татьяна Николаевна, замужем за Генрихом Стюартом, живущим сейчас в Англии, — проговорил Оладьин. — Это древний шотландский род. В свое время Макторг долго добивался этого брака, чтобы… Неважно. Дела давно минувших дней. У нее сын, Карл. Они живут в Лондоне. Что это может дать?

— Генрих Стюарт — родственник Карла Стюарта?

— Кузен.

— Стюарты влиятельны при английском дворе, не так ли? — спросил Петр, дрожа от волнения. «Если события в этом мире пойдут так же, как в нашем, — лихорадочно думал он, — есть возможность возвести на престол родственника будущих английских королей. А это… Боже, это открывает огромные перспективы».

— Да. К чему ты клонишь? — удивился барон.

— Если Карл согласится взойти на североросский престол, — произнес Петр, — мы сможем успокоить волнения как немцев, так и русских. Кроме того, закрепим союз с Англией, поддержка которой будет нам полезна против шведов.

— Швеция нейтральна.

— К царю Василию, — покачал головой Петр, — потому что он отдал им Финляндию. А еще у Эрика Четырнадцатого противостояние с братьями и с датчанами, ему не до нас. Но если напряженность внутри стокгольмского двора снимется… — Петр прекрасно знал, что в следующем, 1568 году Эрик XIV будет свергнут братом, который начнет проводить куда более агрессивную политику в отношении Прибалтики, и с трудом прикусил язык, чтобы не выдать этого, — …шведы будут претендовать на Эстляндию и неизбежно станут нашими врагами. Но уже сейчас Эрик может поддержать Василия, опасаясь, что иной правитель Северороссии, замирившись с Литвой, снова начнет претендовать на финские земли.

— Но Карл принадлежит к англиканской церкви, — усомнился Оладьин.

— Может, нам удастся уговорить его, что Петербург стоит мессы, и он перейдет в православие[14], — улыбнулся Петр.

— Но ему только девять лет, — возразил барон.

— У нас есть храбрый и опытный фельдмаршал Вайсберг, — неспешно, с расстановкой проговорил Петр. — У нас есть достойные дворяне — Дашевский и Макторг. У нас есть такой искушенный политик, как вы. Молодой князь будет знаменем нашей партии, которое привлечет новых сторонников и ослабит противника. А править до совершеннолетия Карла может регентский совет в составе поименованных мною персон.

— И почему ты не иезуит? — Оладьин с довольной улыбкой снова откинулся на спинку кресла. — Я должен подумать над твоим предложением… и обсудить его с Макторгом, Дашевским и Вайсбергом. Завтра мы вернемся к этому разговору.

— Я бы хотел навестить семью, — произнес Петр.

— Ты нужен мне здесь, — жестко отрезал Оладьин и внимательно посмотрел в глаза Петру.

— Позвольте хоть отослать весточку и справиться, где моя жена и что с ней, — умоляюще взглянул на патрона Петр.

— Позволяю, — засмеялся Оладьин. — Впрочем, у меня для тебя сюрприз.

Он поднялся, подошел к боковой двери кабинета, распахнул, и оттуда навстречу Петру выскочила радостная Анне.

— Питер, дорогой! — защебетала она. — Слава Богу, ты жив! Что они с тобой сделали?

— Все в порядке, — Петр обнял жену, прижал к себе, поцеловал. — Как ты? Как отец?

— Хвала Всевышнему, я удачно добралась до Таллина, — ответила Анне и тут же перешла на размеренный, деловой тон: — Жила у отца, потом последовала за войсками фельдмаршала в надежде увидеть тебя. А сегодня попала на прием к господину Оладьину. Знаешь, фельдмаршал снова назначил его наместником Эстляндии. Я попросила его, и он был так любезен, что согласился выплатить твое жалованье советника с самого ноября.

— Я вас не задерживаю, молодые люди, — вмешался в разговор Оладьин. — Эта ночь ваша. Ступайте. Завтра, Петр, разрешаю вам явиться к десяти: вам надо восстановить силы. Но на будущее — не забывайте: вы у меня на службе и должны прибывать в мое распоряжение не позднее семи утра.

Глава 42

ГОСУДАРСТВЕННЫЙ СОВЕТ

В кабинете собрались Вайсберг, Макторг, Дашевский и Петр. Курбского и того пятого, который, как знал теперь Петр, являлся командиром союзного литовского отряда, не приглашали. Было объявлено, что проводится заседание Государственного совета Северороссии — в отличие от вчерашнего военного совета. С не меньшим изумлением узнал Петр и о новых должностях своих старых знакомых. Вайсберг председательствовал на правах диктатора Северороссии — это новостью не было. Но вот то, что Оладьин является теперь не только наместником Эстляндии, но и канцлером, и министром иностранных дел, Мак-торг — главнокомандующим, а Дашевский — первым министром, оказалось сюрпризом. Получалось, Петр попал на заседание нового правительства, да еще и с важнейшим проектом государственного строительства, который так внезапно родился в его голове.

Оладьин коротко изложил суть их вчерашнего разговора, после чего в зале наступило гробовое молчание: члены кабинета переваривали сказанное.

— Ну что ж, если он будет достойным правителем… — первым пришел в себя Вайсберг. — Я не имею возражений.

— Пожалуй, — согласился Макторг. — Но вот убедить Стюартов нырнуть в омут восточной политики будет непросто. А уж получить согласие английской королевы на такой альянс… А без этого мы ничего не сможем сделать. И кто поедет в Лондон?

— Наверное, я, — сказал Оладьин. — В качестве канцлера. И думаю, что задача разрешима, — если, конечно, вы окажете нам содействие через своих земляков в Северороссии.

Макторг кивнул:

— Маклай связан с домом Стюартов. Я поговорю с ним. Думаю, мы отправим его через Глазго. А вам бы я посоветовал направиться прямо в Лондон.

— Правильно. И, думаю, вам стоит поторопиться, — произнес Вайсберг.

— А по-моему, стоит подождать, — вступил в разговор Дашевский; все взгляды устремились на него, а он спокойно продолжал: — Представьте себе, барон: вы приезжаете в Лондон и что говорите? «Мы, члены самопровозглашенного правительства, не признавшие законного наследника и ведущие с ним войну, контролирующие небольшой участок территории государства, обретенный лишь шесть лет назад, предлагаем вашему сыну стать нашим великим князем». Как вы думаете, что вам ответят?

— И что же изменится, положим, через месяц? — осведомился Вайсберг.

— Произойдет битва, — поддержал Дашевского Макторг. — И мы будем говорить уже как победители, низложившие узурпатора и приглашающие законного наследника занять престол.

— Совершенно справедливо, — кивнул Дашевский. — Переговоры все равно затянутся и на ход сражения повлиять не смогут. Если мы проиграем, нас уже ничего не спасет. А вот победа…

— Погодите, госйода, — вступил Вайсберг. — Но ведь если даже мы разгромим армию царя Василия, придется еще и брать хорошо укрепленный Петербург. А если он отступит на юг, в новгородские и псковские земли, и засядет там в крепостях, война вообще может затянуться на годы.

— Он будет проигравшим монархом — это раз, — улыбнулся Макторг. — За это время мы сможем собрать доказательства узурпации власти — это два. Если нам присягнут хотя бы несколько городов на исторических землях Северороссии, наши претензии будут равны — это три. А тогда согласие Карла — вернее, его семьи — занять престол сделает наши притязания на власть еще убедительнее. Это четыре. После этого можем и позабавиться осадой крепостей. Главный вопрос — о престолонаследии — будет решен.

— Неплохо бы подыскать побольше убедительных доводов, — произнес Оладьин.

— А нам поможет Швеция и сам Василий, — неожиданно произнес Петр.

Все взгляды обратились к нему.

— Поясни, — попросил Оладьин.

— Вы смотрите на вопрос исключительно как на внутренний, — начал Петр. — Но ведь, проиграв первую битву, Василий начнет искать союзников. Это, разумеется, будет московский царь и, конечно, Швеция. Стокгольм вполне устраивает политика Василия. И Эрик понимает, что мы, став союзниками Литвы и Польши, вернемся к борьбе за Финляндию. Он поддержит Василия. А раз в войну вступит Швеция, ее противник, Англия, станет нашим естественным союзником. Тогда мы сможем получить не только согласие королевы на восшествие Карла на престол, но и поддержку Королевского флота на Балтике.

— Ох уж эти ваши политические интриги, — буркнул Вайсберг. — Впрочем, флот присягнул Василию, да и он слабее шведского. Я бы не возражал против поддержки англичан.

— План неплох, — кивнул Дашевский. — Но тогда придется ждать вступления в войну Стокгольма.

— А мы их поторопим, — улыбнулся Оладьин. — Через своих агентов при дворе Эрика я могу убедить многих влиятельных людей в Стокгольме в необходимости поддержать Василия.

— Ради своих интриг вы хотите подтолкнуть к войне с нами грозного противника, — вскипел Вайсберг.

— А они не смогут отрядить большого войска, — засмеялся Макторг. — Дания на юге в любой момент готова выступить против шведов. Зато сам факт вступления Стокгольма в войну сделает нашими союзниками Лондон и Копенгаген и окончательно привлечет на нашу сторону всех немецких и половину русских дворян Северороссии.

— Возможно, вы и правы, — пожал плечами Вайсберг. — Пусть эти хитросплетения останутся на вас. Я буду сражаться с врагами.

— Вот и прекрасно, — сказал Дашевский. — Сейчас нам надо принять решение о дальнейших действиях. Гарнизон Ивангорода перешел на нашу сторону. Путь в Ингрию открыт. Выступим ли мы навстречу Василию или будем ждать его здесь?

— Я за выступление, — быстро сказал Вайсберг.

— Оборона в крепостях может дать нам тактическое преимущество, — возразил Макторг.

— Если мы затянем с решительным сражением, — произнес Дашевский, — Иван пришлет Василию подкрепления, а наши союзники в помощи пока отказывают. Я за немедленное выступление.

— Тогда тем более стоит выступить навстречу Василию, — согласился Вайсберг.

— Согласен, — буркнул Макторг. — Есть еще один вопрос. Как мы договаривались, я формирую местное ополчение, гордо назвав его Эстляндским полком. Эстляндцы идут охотно, поскольку видят в нас защитников своих вольностей. Но кого назначить командиром? Немцев они на дух не переносят, памятуя притеснения Ливонского ордена, а русские их — Назначьте Назарова, — неожиданно сказал Оладьин. — Он с ними одной веры, знает нравы и даже немного язык. Думаю, лучшего кандидата не найти.

— Позвольте, господа! — вскрикнул Петр. — Но я же совершенно не имею военного опыта…

— Вы же обучались фехтованию у Басова, — удивленно поднял брови Макторг. — Чего же вам еще надо?

— Но ведь военное дело — это не только фехтование, — произнес Петр. — Строй, умение наступать и защищаться. Маневр.

— Я пришлю вам капитана, лейтенанта и двух капралов Ингрийской гвардии, — пообещал Макторг.

— Цените, — поднял палец Оладьин. — Это элита нашего войска.

— Вот и славно, — сказал Вайсберг. — Принимайте полк.

— Господа, — вмешался вдруг Дашевский, — но ведь Назаров не дворянин.

— Насколько я понимаю, — произнес Оладьин, — по законам князя Андрея, присваивая Назарову звание полковника, фельдмаршал тем самым даровал ему дворянство.

— Ого! — бросил Макторг. — А у вас неплохая карьера, рыцарь Назаров.

— А я бы все-таки провел церемонию посвящения в рыцари при вступлении в должность командира полка, — сказал Оладьин.

— Зачем? — удивился Дашевский. — Ведь указ о назначении сам собой…

— Красивый политический жест. Эстляндцы знают, что Назаров женат на их соотечественнице и перешел в лютеранство. Мы даем ему дворянство — поклон в их сторону — и обретем их безусловную поддержку. Господин фельдмаршал, не согласитесь ли вы провести церемонию?

— Ох, надоели мне эти ваши политические игрища, — буркнул Вайсберг. — Лучше бы фуражом занялись. Если надо, проведу.

Глава 43

ПОЛК

На следующий день все командование восставшей армии (оно же и новообразованное правительство) явилось к месту расположения Эстляндского полка. Собственно, полком его можно было назвать весьма условно: чуть больше пяти сотен эстонских парней, сыновей торговцев и крестьян, наскоро обученных и вооруженных вразнобой пиками, саблями и алебардами, в основном взятыми из трофейного склада армии Вайсберга. Огнестрельного оружия в полку не было — в армиях того времени на него еще смотрели, как на сложную технику, которую нельзя доверять непрофессионалам, и поэтому подобные ополчения вооружали исключительно холодным. Толку от ополченцев было немного, но задержать продвижение противника или даже разгромить его (при наличии эдак трехкратного численного перевеса) они могли.

Пока Макторг произносил перед солдатами патетическую речь, капитан, переведенный в подчинение Петра, подошел к своему новому начальнику и тихо произнес по-немецки:

— Ну и сброд, господин полковник.

— Они хотят сражаться, — так же негромко и на том же языке отозвался Петр.

— Кроме желания надо еще умение.

— Опытный солдат, не желающий сражаться, сбежит с поля боя, а эти останутся, — парировал Петр.

— Надеюсь.

— Надеяться буду я. А вы должны сделать из них солдат.

— Времени мало, — уже спокойнее произнес капитан. — Но постараюсь.

— И каким же образом?

— Для начала посмотрим, кто на что способен, — деловито начал капитан. — Перераспределим оружие, чтобы каждому было сподручнее. Сформируем отдельные отряды, вооруженные пиками, алебардами и саблями. Отработаем их взаимодействие в строю и научим, как действовать против пехоты и кавалерии. Вот пока и все.

— Отлично, — улыбнулся Петр. — Рад, что в моем полку столь опытный офицер. Добейтесь, чтобы от них был толк на поле боя, а я сделаю так, чтобы они не побежали, завидев врага.

— Непросто, если полк набран из торгашей, — криво усмехнулся капитан.

— Они эстонцы, которые хотят драться за свою свободу, — отозвался Петр. — Если мы покажем, что уважаем их самих и их родину, они нас не предадут.

— Плохо я в это верю, — усомнился капитан. Петр не успел ответить — Макторг вызвал его для представления солдатам. Петр вышел вперед. Когда он преклонил колено, а фельдмаршал Вайсберг, положив клинок меча ему на плечо, произвел его в рыцари, воздух огласился радостными криками эстонцев.

Глава 44

БИТВА

Через двенадцать дней обе армии сошлись в поле неподалеку от маленького городка Ямбург.

Одной командовал царь Василий; состояла она не только из северороссов, но и включала большие отряды кавалерии и пехоты, присланные из Москвы Иваном Грозным. Главной ударной силой являлись опричные части, как московские, так и петербургские.

Противостоящее войско являло собой дикое смешение народов. Основной костяк ее составляла армия фельдмаршала Вайсберга, и без того сформированная наполовину из ингерманландских немцев, наполовину из русских жителей Северороссии. Особый колорит воинству придавало присутствие литовского пехотного полка, польского конного отряда и Эстляндского полка.

Хотя по численности армии были практически равны, а фельдмаршальская артиллерия превосходила царскую, Василий был уверен в победе. Утром, когда развеялся предрассветный туман, он вгляделся в стоящие ровными рядами войска противника и бросил стоящему рядом с ним московскому советнику, полковнику Белых:

— Стоят как на параде. Интересно, рубятся так же?

— Это части, прошедшие через много битв, — отозвался тот. — Серьезный противник.

— Мои ребята тоже не слабы, — гордо ответил царь.

— Да, но не имеют такого боевого опыта. Я в последний раз предлагаю вам отступить в Ямбург и запереться в тамошней крепости. Пусть они для начала пообломают зубы при штурме.

— Чушь, — скривился Василий. — Я, самодержавный царь, буду прятаться в крепости от каких-то изменников?

— Это, ваше величество, война. И у нее свои законы — независимо от того, кто законный правитель, а кто нет.

— Разве твои воины слабы? Разве мои опричники не верны?

— Со мной пришли опытные бойцы, — спокойно ответил полковник. — Но если мы последуем вашему плану и пошлем их на пушки, картечь выкосит большую часть еще на подступах, независимо от того, прошли они через сотню битв или являются малоопытными юнцами. Вы посылаете нас на верную гибель.

— Долг солдата — умирать, — с пафосом изрек царь.

— Долг солдата — побеждать и убивать противника, — парировал полковник. — Умирать должны враги. Мертвый солдат — плохой солдат.

— Полковник, — жестко произнес царь, — вы подчинены мне и будете выполнять мои приказы. Ступайте и атакуйте батарею на левом фланге противника.

— Слушаюсь, — отрапортовал полковник и заспешил вниз с холма.

«Идиот! — думал бывший капитан спецназа, спеша к своему полку. — Недоносок, кретин! Из-за своей гордыни посылает на верную смерть стольких ребят! Отличных бойцов. Будем сейчас маршировать под картечью. Времена меняются, но ничего не меняют. И у нас приходилось пренебрегать указаниями генералов, чтобы выполнить их же распоряжения, и здесь… Но сейчас разбираться не будут. Не выполнил приказа — плохой служака. Голову с плеч. Ладно, раз уж на службе, будем выполнять приказ, как всегда».

Битва шла уже три часа. Полк, которым командовал Петр, прикрывал левофланговую батарею. В первый же час наскоро сооруженный редут подвергся атаке пехоты противника. Петр с ужасом наблюдал, как картечь косит вражеских солдат, как ряды вновь смыкаются и продолжают размеренное продвижение вперед… До следующего залпа.

Густые клубы порохового дыма летели над полем, закрывая обзор, и понять, что происходит вокруг, было очень сложно. Откуда-то несся конский топот, откуда-то доносились ружейная пальба и артиллерийская канонада. Рев орудий прикрываемой батареи отнимал последнюю возможность сориентироваться.

Наконец пехоте противника удалось дорваться до редута. Закипела рукопашная. Поначалу тактика, предложенная капитаном-гвардейцем, сработала прекрасно: пикинерам почти четверть часа удалось держать противника на дистанции; потом строй смешался, и вперед выступили лучшие фехтовальщики с саблями в руках. К сожалению, эстонцы — большей частью крестьяне и торговцы — не могли противостоять обученным воинам. Вскоре Петр заметил, что сколько-нибудь приличные шансы они имеют, только выходя вдвоем или даже втроем против одного нападающего. Увы, противник обладал численным превосходством и оттеснил эстонцев к орудиям. Потом нападающие оседлали пушки. Батарея замолчала. И все же его полк отступал, редел, но в бегство не ударился никто.

Петр участвовал в бою на батарее. Ни о каком управлении полком речи больше не было. Теперь каждый дрался за себя — и Петр тоже.

Как пригодились уроки фехтования! Сейчас, стоя плечом к плечу со своими солдатами, он рубился с противником фактически на равных. Он был ранен дважды, правда, легко — в ногу и в руку. Стальной шлем, подаренный Макторгом, спас от страшного удара сабли, обрушившегося сверху. Кираса отразила с десяток касательных ударов. Сам он заколол двух противников и еще одного ранил. Но враги наседали, и казалось, что шансов нет.

Когда Петр потерял последнюю надежду и уже окончательно приготовился к смерти, на редут с гиканьем ворвались кавалеристы Дашевского — поняв, что может потерять батарею, фельдмаршал прислал подкрепление. Бой закипел с новой силой. На смену ярости мгновенно пришел боевой задор, и Петр с новыми силами бросился в схватку. Через полчаса противник дрогнул и побежал. Эстонцы во главе с Петром преследовали его — минут десять, пока не попали под залпы русских пищалей и в беспорядке отступили. От еще больших потерь их опять спасла кавалерия, атаковавшая стрельцов.

Вернувшись на позиции, Петр начал пересчитывать оставшихся в живых и обнаружил, что в строю осталось не более половины. Полк получил небольшую передышку, возможность отнести к лекарям тяжелораненых и перевязать легкие раны. Петр тоже позволил перевязать свои. Но битва еще не закончилась. Над головой рокотали орудия спасенной батареи, забрасывая ядра в глубь позиций противника. Навстречу им летели пули московских стрельцов, и некоторые из них неизбежно находили свои цели.

Петр вгляделся в ряды противника. Не будучи специалистом в военном деле, он тем не менее достаточно отчетливо представлял себе, что в годы Второй мировой войны перестрелка на таком расстоянии считалась бы ближнем боем. Здесь же это считалось боем на максимальной дистанции. Что же, времена меняются…

Внезапно справа послышался топот копыт, и кавалерия Дашевского снова обрушилась на стрельцов — те развернулись и перенесли огонь на атакующих. Рядом с Петром спрыгнул с коня ординарец и отчеканил:

— Господин фельдмаршал приказал перейти в наступление.

Петр встал, вышел на бруствер и приказал полку строиться. Когда приказание было выполнено, выхватил саблю и скомандовал:

— Марш!

Они снова шли по пространству, где несколько часов назад их атаковала московская пехота. Все поле было усеяно трупами солдат, павших от картечи.

— Господин полковник! — окрикнул ингрийский капрал. — Взгляните: похоже, важную птицу подстрелили.

Петр подошел к трупу, над которым склонился капрал. Тело человека, одетого в дорогой кафтан и до сих пор сжимавшего в руке саблю, было буквально изрешечено картечью. На боку висели золоченые ножны, которые больше уже никогда не пригодятся их обладателю.

— Пожалуй, не ниже полковника, — согласился Петр, всмотрелся в лицо убитого и похолодел.

Перед ним лежал бывший капитан спецназа Вооруженных Сил Российской Федерации Виктор Белых. «И надо же было пройти спецподготовку, Чечню, заброску в другое измерение на поимку Курбского — и все, чтобы вот так пасть под картечью на поле битвы, которой в нашем мире и быть не должно было», — подумал Петр.

Подозвав двух солдат, он приказал отнести труп бывшего капитана на редут, доложить командованию об обнаружении тела старшего офицера и ждать дальнейших указаний, а сам зашагал вслед за полком.

В тот день им больше не удалось встретиться с противником. Кавалерия Дашевского, обошедшая царские войска с левого фланга, и отряд польской кавалерии, сокрушивший опричников на правом фланге, вынудили Василия I в спешке отступить во избежание окружения.

Глава 45

ПЕТЕРБУРГ ЕСТЬ ПЕТЕРБУРГ

— А ведь мы знакомы!

Петр резко повернулся — перед ним стоял Курбский. Произошло то, чего он так опасался и всеми силами избегал. Конечно, Курбский не узнал своего освободителя, когда он, изможденный, только что вызволенный из каменного мешка, предстал перед военным советом. Потом Петр старательно избегал встреч с князем, предпочитая скрываться в расположении своего полка и лишь изредка встречаясь с Оладьиным. Хотя, если разобраться, князь не должен бы держать зла на человека, спасшего ему жизнь. И все же Петр предпочел бы оставаться в глазах окружающих ингрийским дворянином, эстонским купцом или латышским толмачом, но никак не пришельцем из другого мира. Однако чему быть, того не миновать — и сейчас, на марше, Курбский, проезжая вдоль войск, узнал старого знакомца.

Петр вежливо склонил голову: