Мастер Шукшин Василий

Глава 63

КАТАСТРОФА

— Сука! — изящная ваза со свистом пролетела через необъятность министерского кабинета и с грохотом разбилась о стену, обитую дорогой тканью. — Шлюха, подстилка!

Петр, в тяжелом стеганом халате, надетом поверх ночной рубашки, пунцовый от бешенства, кидался от стены к стене, сметая все на своем пути. С папкой под мышкой, в почтительной позе застыл в углу испуганный Тыну. Наконец министр остановился, с силой ударил кулаком по столешнице и произнес ледяным тоном:

— Есть у нас иные способы повлиять на выбор наследника?

— В регентском совете у Оладьина перевес в один голос, — начал Тыну, сглотнув подступивший к горлу комок. — Макторг после покушения не выходит из дома без сопровождения десятка гвардейцев. Переубедить его не удалось, убить тоже. Упрямый старик. Остальные связаны с Оладьиным политическими или родственными узами. Так что решение предопределено. Совет проголосует за брак с Мартой. Наш единственный шанс заключался в том, что наследник откажется, — это не вернуло бы возможности брака с Ядвигой, но окончательно отвело бы опасность союза со Швецией. Убедить наследника отказаться от брака с Мартой и потребовать помолвки с Ядвигой я и приказал Грете.

— Грета! — снова вскипел Петр. — Кто мог предположить, что наследник влюбится в эту мерзавку по-настоящему? Кто мог подумать, что эта маленькая гадюка захочет повести собственную игру?

— Это не собственная игра, — покачал головой Тыну. — Оладьин — опытный интриган. Предложил Грете чудесную партию. Баронесса Грета фон Штрее — звучит неплохо. Особенно если учесть, что молодожен днями отдаст Богу душу и оставит вдове приличное состояние. Убедил наследника в целесообразности этого брака, объяснив, что тогда он сможет оставить обожаемую любовницу при дворе, а свадьба с ней — по соображениям государственным и династическим — все равно не светит. И завершающий аккорд: убедил Грету напеть наследнику, что на Ядвиге ему жениться никак нельзя, а Марта — идеальная партия. Грета тем скорее согласилась с его доводами, что Ядвига — одна из самых красивых невест Европы, а Марта, уж извините, по всем портретам видно, лицом не вышла. Мы с вами Грету пугали, а они купили. Вы для нее были тираном, а Оладьин пришел как избавитель — вот в чем суть.

— Почему же ты не контролировал ситуацию? — грозно спросил Петр.

— Я делал все, что в моих силах, — склонился Тыну. — Но вы же знаете, во дворец я не вхож. Там ситуацию контролировали вы. А ваша болезнь…

— Хватит, я все знаю, — прервал его Петр. — Достаточно проваляться три дня дома с жаром, чтобы Оладьин сделал свой ход… И какой! Блестящая интрига. Мы можем еще что-либо исправить?

— Боюсь, что нет, — отрицательно покачал головой Тыну. — Наследник публично объявил о своем желании жениться на Марте, а через четверть часа после этого Грету под охраной полусотни гвардейцев увезли в неизвестном направлении. Единственный, кого слушает наследник, — это его обожаемая Грета, а она недосягаема.

— Катастрофа, — Петр тяжело опустился в кресло. — Завтра регентский совет официально одобрит помолвку. Марта как бы случайно уже несколько месяцев назад поселилась в одном из приграничных финских замков. Стало быть, через две-три недели будет здесь. А через два месяца наследник вступит на престол. Своих мозгов у него нет, поэтому все мысли к нему будут приходить через Грету, которую он в обозримом будущем не бросит, это уже ясно. А Грета сумеет внушить ему необходимость моей отставки и опалы.

Тыну кашлянул:

— Англичане при дворе могут воспрепятствовать союзу с Швецией.

— Английское землячество контролирует здесь Генрих Стюарт, — буркнул Петр. — А он действует исходя только из своих интересов. Лондон не промолчит — у них хватает забот с испанцами. Нет, внешние союзники нам сейчас не помогут.

— Может, все же удастся подсунуть наследнику другую бабенку, чтобы снизить влияние Греты? — предложил Тыну. — У меня есть пара на примете…

— Да, обязательно. Устрой наследнику незабываемое приключение. Но действие оно возымеет лишь поеле помолвки. Если ничего не удастся предпринять, одним из первых указов наследника по вступлении на престол станет мое отстранение. Так что времени терять нельзя. А я использую последний шанс. Министр поднялся и скинул халат.

— Костюм, сапоги, шляпу, шпагу, карету к подъезду, — коротко скомандовал он.

— Господин, вы не можете! — всплеснул руками Тыну. — На улице сегодня прохладно, а вы еще не оправились…

— Выполнять! — рявкнул Петр.

Оладьин принял его сразу. Удивленный внезапным визитом старого врага, он, однако, ни словом, ни жестом не выказал чувств. Галантно поклонившись, он предложил гостю кресло, уселся напротив и холодно осведомился:

— С чем пожаловали, господин Назаров?

— До меня дошло известие о заявлении, сделанном наследником сегодня в дворянском собрании, — произнес Петр.

— Да, наш будущий правитель наконец проявил волю и принял верное политическое решение, — надменно промолвил Оладьин. — По-моему, вы проиграли.

— Возможно, — улыбнулся Петр, его снова начинало знобить. — А возможно, проиграли все мы.

— Это вряд ли, — усмехнулся Оладьин.

— Сейчас я вам расскажу одну сказку, а потом мы вместе подумаем, кто проиграл. Так вот, в некотором царстве, в некотором государстве, в две тысячи втором году от Рождества Христова жил-был ученый-историк…

Когда через несколько часов он закончил свой рассказ и, обессиленный, откинулся в кресле, Оладьин, задумчивый и печальный, как никогда, приказал подать вина и закуски, а сам откинулся в кресле. Пока слуги накрывали стол, он воспользовался паузой, чтобы обдумать услышанное, и потому, едва они снова остались одни, напористо произнес:

— То, что вы рассказали, может, произойдет, а может, нет. Вы же сами сказали, что ваш мир пошел по несколько иному пути.

— Но все остальное здесь в точности повторяет события нашего мира, — ответил Петр. — Значит, это наиболее вероятно. Если мы, конечно, не вмешаемся. Теперь вы понимаете, почему я выбрал именно ту политику, которую выбрал?

— Я бы, конечно, не поверил вам, — сухо сказал Оладьин, — если бы до меня не дошли в свое время слухи о чудовищной бойне в замке под Каунасом. То, что вы рассказали о событиях грядущего, действительно потрясающе и страшно. Я не первый год при дворе. Мы оба прекрасно знаем, что расхождения между нами вызваны не личными амбициями, а разным видением будущего страны. Я прекрасно понимаю, что сказанное вами ни в коем случае не может быть предано огласке, — но и ни в коем случае не должно быть забыто. Я позабочусь, чтобы эти знания дошли до тех, кто будет определять политику государства в грядущем. Но давайте говорить начистоту. Все, что вы рассказали сейчас, — лишь попытка из нашего времени повлиять на события, которые произойдут через три с лишним столетия. Но мы и те люди, что живут вокруг нас, существуем сейчас. Я забочусь о них. О тех, кто будет жить после, предстоит заботиться потомкам. Вы же предлагаете пожертвовать судьбой поколений ради грядущего. Если Северороссия пойдет предлагаемым вами путем — это война, длительная и затяжная. Мой путь ведет к миру и процветанию в ближайшие годы. Я намерен вернуть страну к золотому веку великого князя Николая. Вы тянете ее к бойне ради плодов, которых не увидят даже внуки. Я не поддержу вас. Будете вы сопротивляться или нет, ваша партия проиграна. Уйдите сами, чтобы мне не пришлось действовать силой. Ваши махинации с деньгами, отпущенными на строительство крепостей в Эстляндии, за счет которых вы и ваша эстляндская родня несказанно обогатились, мне хорошо известны. Не заставляйте меня оглашать их на регентском совете. Это верный острог, господин Назаров. Поймите меня правильно. Я не имею ничего против вас лично. Но вы ведь тоже не имели ничего против новгородцев, когда напускали на них опричников Ивана. Политическая целесообразность есть политическая целесообразность. Уйдите по-хорошему. Удалитесь в имение, и никто вас пальцем не тронет.

По дороге домой, трясясь на подушках кареты, подпрыгивавшей на булыжниках петербургской мостовой, и глядя на мелкие капли сентябрьского промозглого дождика, стекавшие по окну, Петр начал составлять свое завтрашнее обращение: «Уважаемые господа, члены совета, после сегодняшнего исторического решения, открывающего новую эпоху в жизни Североросского королевства, а также в связи с предстоящим упразднением регентского совета, позвольте мне обратиться с прошением об отставке с постов члена регентского совета и министра внутренних дел. За годы безупречной службы королевству мое здоровье подорвано и требует удалиться на покой в одно из моих имений в Эстляндии…»

Глава 64

НАСЛЕДНИК

— Урок окончен, — Федор сделал шаг назад и отсалютовал учебной рапирой.

— Ну наконец-то, — удовлетворенно выдохнул наследник и положил оружие на подставку, прикрепленную к стене тренировочного зала, расположенного в дальнем крыле королевского замка. Он хитро посмотрел на наставника и произнес: — Вина, закусок? Может, отобедаешь?

Он изъяснялся по-русски достаточно четко, может быть, даже слишком четко, старательно выговаривая каждое слово, что и выдавало в нем человека, начавшего изучать этот язык не с младых ногтей. Немецкий давался наследнику значительно легче, но его отец, Генрих Стюарт, озабоченный тем, чтобы будущий государь мог свободно общаться со всеми своими подданными и не вызывать у них неприязни, настаивал, чтобы сын при любой возможности говорил именно по-русски.

— Мне надо возвращаться в школу, — склонился Федор. — Пора тренировать гвардейских офицеров.

— Неужели дворянин Федор Колычев не может задержаться на полчаса, если его просит сам наследник и без пяти минут король? — надул губы юноша. — Заметь, просит!

— К вашим услугам, ваше высочество, — произнес Федор, пристегивая к поясу саблю.

Они прошли в соседнюю комнату, где уже был накрыт стол. Когда слуги поставили второй прибор, наполнили кубки и удалились, наследник поднял свой и произнес:

— За тебя и твою школу фехтования.

— Благодарю, ваше высочество, — улыбнулся Федор.

Они сдвинули кубки, выпили. Потом принялись за трапезу.

— А знаешь, — улыбнулся наследник, — я ведь сначала не хотел брать у тебя уроки. Думал, еще один зануда, считающий себя самым умным. А ты и впрямь оказался самым умным, кого я знал, только умело скрываешь это. Но тогда… Отец — еще понятно. Он заставляет меня делать все, что популярно у североросских дворян. Но когда все эти старики — Макторг, Оладьин и даже вонючка Назаров — в один голос запели: «Ах, школа Басова, ах, неподражаемый клинок», — я заинтересовался. Все, кто занимался у твоего учителя десять лет назад, с восторгом вспоминают о той старой школе. Скажи, а почему он не хочет тренировать сейчас? О нем ходят легенды. Не в поношение тебе, но я бы не поскупился на значительную сумму, чтобы он провел со мной хоть одно занятие. Мне чертовски интересно. Если ты таков, то каков же твой наставник?

— Не знаю, он не хочет брать новых учеников, — пожал плечами Федор. — Молодой барон фон Бюлоф за одно занятие предлагал ему имение. Он отказался.

— Но с тобой он занимается?

— Да, — подтвердил Федор. — Раз в две недели.

— Ты богатый человек, — усмехнулся наследник. — И раз в две недели становишься богаче на имение. Неужели твой наставник откажет даже мне?

— Я ничего не могу обещать.

— Странные вы люди… Большинство дворян Северороссии полжизни бы отдали, чтобы вот так пообедать со мной, а ты сидишь, как на иголках, и торопишься в свою школу. Неужели титулы и положения для вас ничего не значат?

— Ничего, ваше высочество, — покачал головой Федор.

— Чем же занимается твой наставник все остальное время? — поинтересовался наследник.

— Гуляет в окрестностях, любуется рекой, ухаживает за садом, который разбил во дворе школы по обычаям той восточной страны, где мы провели семь лет.

— Убивает время? — удивился наследник. — Мог бы хоть в дворянское собрание заглянуть, раз скучает.

— Он говорит, что таким образом тренирует сознание фехтовальщика, — пояснил Федор.

— Но ты хоть можешь передать мою просьбу прийти ко мне на аудиенцию? — произнес наследник. — Просьбу, Федор! Я знаю, как ты обошелся с посланным Назаровым конвоем. Может, потому и согласился учиться у тебя. Ты не лизоблюд, как все эти…

— Передам, но ничего не обещаю, — произнес Федор.

— Знаешь, Федор, ты мне решительно нравишься, — вдруг притворно повеселел наследник. — Ты единственный, кто смотрит на меня не как на наследника и будущего короля, а как на человека, простого человека. Я хочу, чтобы ты был моим другом. Идет?

— Хорошо, — согласился Федор. — Только если и ваше высочество будет относиться ко мне не как наследник и король к дворянину, а как равный к равному.

— Отлично, — захохотал наследник. — Отныне я для тебя Карл. У тебя есть привилегия входить ко мне без доклада. У тебя есть привилегия не снимать в моем присутствии шляпы, у тебя есть привилегия сидеть на всех официальных церемониях с моим участием. Тебе будто все равно?

— Мне плевать, Карл.

— Вот и отлично, — еще громче захохотал наследник, хлопая себя по ляжкам. — Ты настоящий друг. И я хочу сделать тебе небольшой подарок. Знаешь, в моей жизни кое-что меняется. Через пару недель сюда приедет моя невеста, принцесса Марта. Но не это главное. Я нашел женщину, о которой мечтал всю жизнь. Теперь мне не нужна никакая другая. Обстоятельства сложились так, что мы не можем сочетаться браком… пока. Будем жить тайно. Династические и политические соображения требуют, чтобы я женился на этой шведской лягушке. Бр-р-р. Может, мне даже придется пересилить себя, чтобы получился наследник правильных кровей. Противно ощущать себя племенным жеребцом, но что делать — политика есть политика. Не в том суть. Знаешь, до того как я встретил Грету, у меня сформировалась целая рота девочек. Этакая конюшня отменных кобылок, с которыми я баловался время от времени. Теперь они мне не нужны, и я раздаю их друзьям и придворным. Кое-кого я, конечно, просто вернул мужьям. Но есть отменные — незамужние девицы, чью судьбу надо устроить. Не злодей же я, в конце концов, чтобы бросать их. Я раздаю их сейчас придворным малого двора[40]. Кому в жены, кому в содержанки — как придется. Можешь выбрать любую. Там есть разные, от горничной до маркизы, и все прелестны.

— Спасибо, не надо.

— Да брось кривляться, — засмеялся наследник. — Классные девчонки. Если у тебя даже кто-то есть на примете, отчего не позабавиться с бывшей любовницей самого наследника?

— Я не продаюсь еще и потому, что никого не покупаю, Карл, — мягко произнес Федор.

— Молодец, — почему-то грустно вздохнул наследник. — А знаешь, претендентов на кобыл из моей конюшни оказалось так много, что они чуть не перегрызли друг другу глотки. Спасая жизни подданных и, уж извини, проверяя, как низко они способны пасть, я предложил устроить аукцион. Завтра я буду продавать этих кобылок своим жеребцам с молотка. Ни один собутыльник не отказался, ни одна девица не наморщила нос. Наверное, прикажи я им нагишом бегать по городу, они бы помчались взапуски, чтобы заслужить благосклонность. Кстати, неплохая идея! Надо попробовать… Ладно, не суть. Я хотел провести тебя вне конкурса и бесплатно, а ты отказываешься?

— Отказываюсь, Карл, — спокойно повторил Федор.

— На вырученные от аукциона деньги мы устроим грандиозную попойку, как прощание с моей холостой жизнью, — повеселел наследник. — Ты придешь?

— Нет, — отрицательно покачал головой Федор. — Я не люблю сборищ, где не найти людей. Пригласи меня на дополнительный урок, позови вечерком на бокал вина — и я приду. Но от светских развлечений уволь.

— Скоро ты, как и твой наставник, будешь постригать кустики за высоким забором и чураться людей, — усмехнулся наследник.

— Возможно.

— Ладно, последнее дело, — произнес наследник. — Уже серьезное. Через два месяца я стану королем. Полноправным властителем. Я не очень силен в государственных делах, хотя кое-что в стране поменять хотел бы. Но не могу разобраться. Все несут какие-то прожекты, утверждают, что стремятся лишь ко благу государства. Но потом я узнаю, что это — всего-навсего попытка продвинуться при дворе или набить казенными деньгами мошну. Я смотрю на большой двор — и не вижу там ни одного человека, который был бы чист. Все принадлежат к каким-то партиям, которые хотят править и использовать меня, как марионетку. Позавчера Назаров и его люди ушли в отставку. Слава Богу. Но сегодня Оладьин проталкивает на их места своих ставленников. Я не хочу, чтобы они заправляли здесь всем. Отец тоже не хочет, но мы с ним на многое смотрим по-разному. Я хочу, чтобы ты занял пост министра внутренних дел уже сейчас. Я договорюсь с отцом. Он уважает тебя и сам, кстати, хотел с тобой поговорить о каких-то государственных делах. А после вступления на престол я сделаю тебя первым министром. Идет?

— Неужели никто из малого двора не подходит? — поднял брови Федор.

— Они уже делят портфели, — усмехнулся наследник. — Но я хочу тебя.

— Пригласи меня вечерком на бокал вина, позови меня на тренировку, — покачал головой Федор. — Будем друзьями. Но не зови на государственные посты. У меня иной путь. Да и ты прекрасно знаешь: если я пойду на это, то другом тебе быть перестану. Кто тебе нужнее — друг или министр?

— Наверное, друг, — после минутной паузы произнес наследник. — Министров хватает всегда.

— Мне надо идти, Карл, — негромко сказал Федор. — Я опаздываю на тренировку.

— Иди, — сказал погрустневший Карл. — Нет, постой. Я могу что-нибудь для тебя сделать?

— Спасибо, мне ничего не надо, — улыбнулся Федор.

— А для школы? — спросил наследник.

— Пожалуй, если для гвардейцев будут заказаны специальные тренировочные рапиры… — начал Федор.

— Будут, — прервал его повеселевший наследник. — Я пришлю камергера. Закажешь ему все, что надо. Будет оплачено из казны. И будь добр, вывесь на воротах школы табличку о том, что наследник является ее покровителем. Через два месяца заменишь «наследник» на «король». Я тебя очень прошу.

— Хорошо, — улыбнулся Федор.

Глава 65

КОРОНАЦИЯ

Смотреть из залитого солнцем субтропического сада на коронационную церемонию, проходящую при десятиградусном ноябрьском морозе, было достаточно необычно. Впрочем, зрители уже привыкли к этому. Устроившись на удобных ложах на небольшой лужайке — в тени пальм, рядом с бассейном, наполненным кристально чистой водой, будто вобравшей в себя бездонную голубизну безоблачного неба, — Артем и Генрих наблюдали за экраном, висящим в воздухе метрах в трех от них. Собственно, экраном назвать его было сложно. Перед ними висело большое трехмерное изображение, то увеличивающееся, подчиняясь мысленному приказу одного из зрителей, и показывающее события крупным планом, то дающее панораму с высоты птичьего полета.

Там, в этом изображении, на стенах домов сверкал иней. Яркое, но не греющее зимнее солнце заливало улицы, наполненные празднично одетой толпой, а из церкви, под радостные крики подданных и грохот орудийного салюта, выходил молодой король в сопровождении венценосной супруги.

— Обрати внимание, — хмыкнул Артем, — англичане и шотландцы Генриха Стюарта даже на церемонии сторонятся шведов, прибывших с королевой.

— Ну вот и две новые партии для придворных интриг, — закинув руки за голову, произнес Генрих.

— Да, и все пойдет по тридесятому кругу, — согласился Артем. — Оладьин уже фактически не у дел. Думаю, его отставка — вопрос считанных недель.

— Дней, — уточнил Генрих. — Шведы еще недостаточно сильны, чтобы спасти его, а у Карла слишком большой зуб на всех, кто правил его именем. Но с церемонией они расстарались. Все-таки первая коронация в Северороссии.

— Передрали с английского ритуала, — выпятил губу Артем. — Ничего нового.

— Я всегда говорил, что эти церемонии похожи друг на друга, — усмехнулся Генрих. — Помнишь вступление князя Андрея в Петербург? Ну разве не похоже?

— И да, и нет, — пожал плечами Артем. — Но ликования тогда было не меньше.

— Людям свойственно верить в чудо, — зевнул Генрих. — И чуда они почему-то ожидают от каждого нового правителя. Ладно, хватит с меня этих восторгов. Не возражаешь?

— Нет, — покачал головой Артем, и изображение исчезло.

— Слушай, — потянулся, вставая, Генрих, — помнишь тех ребят, что попали туда из другого мира со специальной миссией и застряли? Как они?

— Кажется, ты наблюдаешь за ними не менее пристально, чем я, — съязвил Артем.

— Только за одним, — произнес Генрих. — Неоценимый считает, что его дни на Земле подошли к концу. Он сделал все, что должен был, и однажды едва не прорвался в наш мир. Кажется, ты остановил его.

— Да, я, — кивнул Артем. — Мне даже пришлось вмешаться в его психику и отправить строить школу в Петербурге.

— Школа фехтования это была хорошая идея, — согласился Генрих. — Но сейчас школа есть, есть преемник, который поведет ее дальше. Неоценимый приказал мне пресечь деятельность Басова на Земле. Он вырос из того мира, как ребенок вырастает из старого костюмчика. Того и гляди, чего-нибудь порвет.

— Когда ты отправляешься? — спросил Артем.

— Часа через три… по нашему времени, — отозвался Генрих. — К этой встрече надо собраться. Давай искупаемся напоследок. Я пойду готовиться, да и тебе не мешало бы отправляться в путь.

— Куда? — удивился Артем.

— Дай новый шанс этому, второму, — бросил Генрих. — Он, кажется, многое понял после краха своей политической карьеры. И загляни к остальным, кто остался в живых из той экспедиции. Думаю, их можно возвращать домой. Они свое получили.

Он сбросил тунику и с разбега прыгнул в бассейн. Множество разноцветных брызг, сияющих на солнце как бриллианты, обрушились на мягкую траву. Вынырнув, он крикнул:

— Иди сюда! Вода — прелесть!

— С удовольствием! — гаркнул Артем, скидывая одежду и разбегаясь.

Глава 66

ОСТРОВ НЕВЕЗЕНИЯ

Легкий ветерок, прилетевший было с океана, совсем стих, когда прибрежный песок зашуршал под кроссовками Артема. Пальмы все так же подступали к пляжу. Все так же катил волны к берегу прибой. То же самое место. Конечно, здесь уже не осталось никаких следов их внезапного появления: десять лет есть десять лет. Природа быстро поглощает материальные следы присутствия чужаков. Но ничто не проходит бесследно и ничто не исчезает в никуда. Надо только суметь увидеть.

Оглядевшись, Артем двинулся к зарослям. Над его головой все так же летали попугаи, громко обсуждая свои попугайские дела; шелест в кустах известил, что какая-то зверушка предпочла убраться подальше от неведомого пришельца.

Артем шел через джунгли и будто считывал мысли и чувства, что были рассеяны людьми, оказавшимися здесь десять лет назад. Ярость, страх, отчаяние… Дикое отчаяние, охватившее людей, потерявших все, ради чего жили. Беспомощность. Снова ярость. Убийство. Убийство расчетливое и подлое. Не из ненависти, не в приступе помешательства, а исходящее из животного желания есть. Еда, жратва, пища — кажется, мысли об этом были последними признаками угасающего сознания одиночки, оставшегося скитаться по острову.

Артем остановился и уставился на густые заросли, но не увидел ничего: кроющееся там существо давно привыкло прятаться так, чтобы даже самые осторожные зверьки не заметили присутствия хищника. Однако Артем почувствовал засаду интуитивно и лениво посмотрел на то место, откуда должно было начаться нападение.

Существо бросилось к своей жертве с диким ревом, разбрызгивая с оттопыренных губ пену, но остановилось на полпути, осело и заскулило, придавленное тяжелым взглядом гостя.

— Да, господин Беркесов, трудно сохранить человеческий облик, если в душе нет ничего человеческого, — произнес Артем.

Существо ответило протяжным воем.

Из заметки в газете «Вечерний Псков» от 12 ноября 2012 года:

Вчера в Псковскую областную психиатрическую больницу был доставлен человек, пойманный сотрудниками лесной инспекции в районе города Опочка. Приблизительно пятидесятилетний, по словам врачей, мужчина был обнаружен без какой-либо одежды, обросший и невменяемый. Он передвигался на четвереньках, издавая нечленораздельный вой, и пытался скрыться от людей, а при поимке серьезно покусал сотрудника охотинспекции Сидорчука В. К. Пострадавшему оказана помощь и сделана прививка от бешенства. Врачи чрезвычайно удивлены странным поведением пойманного и констатируют: его реакции и поведение свидетельствуют, что сознание пациента находится на уровне представителей животного мира. Кто этот человек? Как долго он провел в псковских лесах? Удастся ли вернуть ему рассудок и человеческий облик? На эти вопросы, врачи пока не дают ответа. Мы обязательно будем информировать читателей обо всем, что станет известно редакции об этом необычном деле. А пока комментарии дает главный врач псковской областной психиатрической больницы В.В.Акимов…

Глава 67

СТАРОСТА

Тихо покряхтывая, староста вез на санях сено по недавно припорошенной свежим снегом дорожке. Утренняя колея еще хорошо виднелась. Морозец, не слишком крепкий, но ощутимый, приятно щипал лицо, однако не мог проникнуть под овчинный зипун, в который с удовольствием кутался староста. Посмотрев на стены заснеженных елей и с наслаждением вдохнув свежий морозный воздух, староста затянул:

Весело звенели бубенчики на лошадиной упряжи, и от этого старосте стало как-то особенно весело и свободно.

Сани сделали поворот, и староста вдруг увидел парня лет тридцати, который, стоя на обочине, приветственно махал рукой. Лицо парня было чисто выбрито, одет он был в короткий, до колен, тулуп, шапку-ушанку и узкие брюки. Что на ногах, разглядеть не получилось, поскольку стоял он почти по колено в снегу.

Староста напрягся и поправил заткнутый за пояс топор. «Уж не лихие ли люди?» — мелькнула мысль. Но, приблизившись и взглянув на расплывшееся в доброй улыбке лицо, он успокоился.

— Здрав будь, земляк, — крикнул парень. — Подкинь до деревни.

— И ты здравствуй, коль не шутишь, — прогудел староста. — Садись, мил человек.

Парень прямо на ходу легко прыгнул в сани и завалился на душистое сено.

— Как дела, старшина?

— Хорошо идут дела, голова еще цела, — загоготал староста. — Только староста я, а не старшина.

— Да, а я тебя еще старшиной помню… спецназа. От удивления староста с силой натянул поводья, и лошадка послушно остановилась. Он повернулся всем корпусом к незнакомцу и только теперь разглядел, что тулуп скорее напоминает дубленку фабричного производства; что на ногах у него самые настоящие зимние кроссовки, а узкие штаны, которые он поначалу не разглядел, — просто джинсы.

— И кто же ты будешь, парень? — размеренно произнес старшина.

— Зови меня Артемом, — улыбнулся гость. — А откуда я пришел, объяснять долго. Можешь считать, что я бог.

— С богами еще не беседовал, — хмыкнул старшина.

— Можем и водки выпить, — засмеялся Артем. — Только я к тебе по делу.

— И какие же дела у богов ко мне, грешному?

— Все мы не без греха, да твои нынче оплачены. Не своей волей ты сюда попал, не своей остался, но сейчас волен вернуться.

— И куда же ты меня вернуть хочешь? — поинтересовался старшина.

— Куда скажешь, — отозвался Артем. — Хочешь — в две тысячи двенадцатый год, которому соответствует твой физиологический возраст. Хочешь — в две тысячи второй, откуда ты в этот мир ушел. Тогда даже на десять лет помолодеешь. Верну тебя в десятый день после того, как группа ушла, чтобы ты там дров не наломал и не смог повлиять на события, связанные с вашим проектом. Иначе такая каша заварится… В общем, решай.

Старшина задумался, потом ровным голосом спросил:

— На раздумья сколько дашь?

— Минут пять, — ответил Артем.

— Сурово, — покачал головой старшина.

— Чтобы понять, чего сердце хочет, и того не надо, — улыбнулся Артем. — А голову сколько ни ломай — все равно не угадаешь.

— И то верно, — кивнул старшина и уставился на ели; потом, помедлив и тяжело вздохнув, поинтересовался: — Семья-то моя как?

— Семью отсюда забрать не можешь, — отрезал Артем. — Переходы людей между мирами крайне нежелательны, да и не готовы к этому ни твоя жена, ни дети. Ты сам, когда сюда попал, помнишь, как мучился? А ты ведь разведчик. Адаптироваться умеешь. Стаж — ого-го. А они? Что они видели, кроме своей деревеньки?

— Да и не надо им там ничего видеть, — махнул рукой староста. — Грязь там одна. И я не хочу там ничего видеть. Хлебнул уж своего.

— Выйди в отставку, возьми надел, стань фермером, — посоветовал Артем.

— Надо было, — согласился староста. — Дурак был, давно надо было. Но ведь я здесь то и нашел. А там — банкиры, проценты, кредиты, договора, приватизация земли… Тоже геморрой порядочный. Я пахать, сеять хочу, летом с мальцами на речку сходить, а не в судах торчать.

— Ну, решай, старшина, — произнес Артем. — Второго такого шанса не будет. Я от тебя сейчас к другому иду, надо его в свое время вернуть. Только в те условия, из которых он сюда попал, ему уже не надо. Бессмысленно. Поэтому мы для него кое-что подготовили. Но он выбирать не сможет. Тебе — после того, что ты здесь прошел, решил и сделал, — дальше старшиной служить тоже смешно. Но ты можешь выбирать. Хочешь — в Америку тебя выведу, сразу с гражданством. Хочешь — туда же, под Псков, старшиной, но наследство от дядюшки, о котором никогда не слышал, на следующий день получишь. Хочешь — деньги, а хочешь — тот же земельный надел.

— А остаться могу? — неожиданно спросил старшина.

— Можешь, — кивнул Артем. — Ты здесь прижился, так что воля твоя.

— Так я останусь. И знаешь, парень, не оттого, что с семьей расстаться не хочу. Нашел я здесь себя. Хорошо мне. Сеять, пахать, жать — вот для чего я был рожден, оказывается, да понял поздно. А места здесь, парень, какие! Эх! И экологию ту самую лет четыреста здесь еще никто не испоганит. А в Америке твоей в том времени хоть пятачок землицы чистой найти можно? То-то. Ты сюда летом приезжай — загляденье. Землицы у меня вдосталь. Избу справил. Уважают все вокруг. Старостой избрали. Молодой барон привечает, как и старый. Эх, отдал Богу душу, жаль, добрый мужик был. Детишек, мал мала меньше, шестеро по лавкам. Ну что еще надо? Думаешь, я все это на самолеты, пулеметы да автомобили снова променяю? Ни в жизнь. Не нужно мне оно все, только теперь понял. Никуда я, парень, не пойду. Спасибо тебе, не надо. Здесь век дожить хочу.

— Ну, что ж, — улыбнулся Артем. — В добрый путь, староста.

— Прощай, парень.

Артем спрыгнул с саней, но в снег так и не попал, а растаял в воздухе.

— Эх, залетная, пошла, — рявкнул старшина, подхлестывая вожжами лошадку, и затянул во всю мощь своих легких: — Степь да степь кругом…

Глава 68

ВТОРОЙ ШАНС

Снова заунывно выл в печной трубе ветер. Снова метель мела за плотно закрытыми ставнями мирного эстляндского домика. Снова мирно потрескивали в камине дрова. Снова Петр сидел за столом в своей гостиной. Но теперь ему хотелось выть. И черные мысли вяло приходили из мерзлой пустоты: «Член регентского совета, министр внутренних дел, министр двора, посол при дворе ее величества королевы Англии, командир Эстляндского полка, советник наместника Эстляндского — все в прошлом. В прошлом огонь битвы при Ямбурге, в прошлом ярость морской баталии. В прошлом знакомство с Фрэнсисом Дрейком, потрясающим сейчас основы испанского владычества на морях. В прошлом величие одного из самых влиятельных сановников королевства. В прошлом придворные интриги, в прошлом фальшивые друзья, в прошлом заклятые враги. В прошлом великие проекты, в прошлом великие амбиции. Покой, молчание, забвение.

Почему, отчего, зачем все это было? Я, волей которого двигались армии, закладывались крепости, разрушались города, сижу у камина в домике, затерянном среди эстонских полей, и кутаюсь в шерстяную накидку — не мерзну, а боюсь нового приступа ревматизма. Я, который еще недавно противостоял воле первого министра, барона Оладьина, теперь воюю с ленивым слугой, который вечно норовит подать недостаточно горячее молоко.

Анне, моя милая Анне. Почему ты так рано покинула меня? Ты, стойко перенесшая мое заточение, ты, всегда бывшая в дни побед и в дни неудач… Почему тебя нет сейчас, когда ты больше всего нужна? Я виноват перед тобой, не отдал и десятой доли того тепла, которое ты мне дарила. Всегда был чем-то занят. Даже не сидел рядом в последние твои часы, потому что был с инспекционной поездкой в Пскове. Врач сказал, что в бреду ты звала меня, а я даже не поспешил с возвращением. Государственные дела, будь они трижды прокляты! Великие цели… Зачем? Чтобы в начале пятого десятка вот так сидеть у камина и понимать, что жизнь кончена? Я построил флот, но не сделал счастливой женщину, которая меня любила…

Зачем я вообще пошел в эту дурацкую экспедицию? Ах, да, нужны были деньги. Деньги — это наше все. Зачем? Марина потеряла мужа, Сашенька отца. Для них я умер. Эта моя жизнь — вторая. Другая, в другом мире, в другой роли. Тело осталось прежним, а я… Тот человек погиб, но нечто, жившее в нем, предприняло вторую попытку. И вот я снова умираю. Понимая, что так и не нашел главного, ради чего стоило жить. Лучше бы меня убила та чертова рея, — он инстинктивно потрогал шрам на лице. — Это тело может жить еще долго, но барона Назарова больше нет, как исчез за десять лет до того кандидат исторических наук Петр Назаров. Смогу ли я пройти третьим путем? Но куда? У меня уже нет сил. Надо решаться…»

Дверь со скрипом приоткрылась, и на пороге появился Тыну, по-старчески закутанный в шерстяной платок:

— Приехал гонец, говорит, по срочному делу.

— Какие могут быть у меня теперь срочные дела? — грустно произнес Петр, глядя куда-то сквозь своего секретаря.

— Говорит, очень срочно, — Тыну поежился под недовольным взглядом хозяина.

— Зови, — недовольно бросил Петр.

…Вошедший был весь покрыт снегом, еще не успевшим растаять. По тому, как раскраснелись его щеки, было видно, что он галопом скакал через пургу.

— Вам письмо от барона Оладьина, — произнес он, подавая свернутую трубкой бумагу.

— Можешь идти, — сказал Петр, принимая послание. — Тебя накормят. И согреешься.

— Мне приказано дождаться, пока вы прочитаете, и убедиться, что выполните небольшую просьбу барона, изложенную в конце, — отчеканил молодой человек. — Кроме того, я должен сообщить нечто важное на словах.

— Хорошо, присядь и жди, — кивнул Петр и, развернув лист, углубился в чтение.

Милый друг, — писал Оладьин, — возможно Вам известно, что после отставки я удалился в свое имение в Карелии, где решил посвятить себя некоему занятию, которое держу в строгой тайне от посторонних глаз и даже от членов своей семьи. В занятии этом вижу теперь смысл своей жизни. К нему Вы подвигли меня своим необычным рассказом о возможных грядущих событиях. Приняв на себя сию тайную миссию, я полностью удалился от мира и даже подумываю об уходе в монастырь. Впрочем, это не столь существенно. Написать же это письмо меня побудило известие, что некая известная нам обоим персона, близкая к нашему дражайшему монарху, девичьей чести которой Вы нанесли серьезное оскорбление в бытность свою на министерском посту, питает намерения отомстить вам. Следуя этим своим желаниям, она убедила Его Величество произвести расследование ваших финансовых операций во время пребывания в государственных чинах, а также фактов злоупотребления властью в пользу коммерческих интересов эстляндских купцов. Мне также стало известно, что в ходе этого расследования вскрылись факты, могущие привести Вас не только к заключению в острог, но и на плаху. Памятуя о нашей былой совместной службе, а также не желая, чтобы Вы под пыткою или в иных обстоятельствах выдали знания о возможном грядущем, коими обладаете, я хочу предупредить Вас. Бегите. Бегите в Польшу, где Вас еще помнят как доброго союзника, всегда отстаивавшего интересы короля Стефана Батория при североросском дворе. В конце своего письма хочу заверить, что, несмотря на серьезную вражду, которая проявилась между нами в последние годы, я более зла на Вас не держу и ото всей души прощаю Вас за все недоброе, содеянное против меня. Надеюсь также, что и Вы по-христиански простите мне все неблаговидные действия, кои предпринимал я против Вас в пылу политической борьбы. Письмо сие прошу сжечь, дабы, попав в руки к недоброжелателям, оно не смогло помешать моей тайной работе во имя грядущего процветания Северороссии.

Храни Вас Бог.

Искренне Вашбарон Александр Оладьин

Петр поднял глаза на гонца. Тот скользнул взглядом с письма на огонь, пляшущий в камине. Убедившись, что пламя поглотило свиток, Петр спросил:

— Что ты хотел мне передать устно?

— По пути я обогнал отряд, посланный для вашего ареста, — быстро отозвался гонец. — Вам надо спешить.