Наследник Эльтеррус Иар
Он поднес к губам рацию.
– Снайперы, огонь!
На вышках что-то произошло – мелькнули темные силуэты, затмив на миг глаза прожекторов, рухнули вниз или безвольными куклами свесились с перил; где-то еще летели к земле мертвые тела, кто-то еще пытался приподнять оружие, а помело уже спускалось в середине плаца.
– Неплохо сработано! – прохрипел Перфильев. – Недаром Толпыго говорил: один снайпер равен танковой роте!
– Приземляюсь, – донеслось из кабины пилота.
– Группы с первой по пятую – пошли!
Бойцы, лязгая снаряжением, покидали отсек. Пять групп, в каждой – пулеметчик с напарником. Вполне возможно, на вышках были пулеметы, но рисковать Каргин не хотел – тащили свое, ПК и несколько тяжелых магазинов. Кроме того, взрывчатку.
Это был самый ответственный момент – добраться с тяжелым грузом до вышек, откуда снайперы сбили охрану, залезть наверх и взять всю обозримую территорию под контроль. Три минуты, согласно раскладке времени, но за этот промежуток предстояло еще сделать многое.
– Пошла штурмовая группа! – выкрикнул Каргин. Перфильев спрыгнул на плац, за ним – Флинт, прапорщик Балабин и Файхуддинов; помчались парами, огибая слева и справа темное здание штаба.
– Бог в помощь! – раздался за спиной голос Азера. Каргин услышал его уже в полете; плотная сухая земля ударила в подошвы башмаков, правая рука сдернула с пояса гранату, левая вырвала кольцо. Он понесся гигантскими скачками вслед за Перфильевым и Балабиным, а где-то над его головой ревел невидимый вертолет, и Слава с Федором Ильичем, подняв тяжелые цилиндры «Таволги», высматривали цели.
Сзади громыхнуло – били ракетами, как и предписывалось планом, по крышам казарм. Группа Каргина была уже около штаба, в окна полетели гранаты, зазвенело стекло, вспухли алые клубки разрывов, но они не замедлили бег: штурмовать это здание – потеря времени и темпа.
Обошли его с двух сторон, и Флинт с Файхуддиновым тут же заняли оборонительные позиции на флангах – так, чтобы просматривалась территория между штабом и казематом гауптвахты и даже частично плац. Булат залег, сразу слившись с землей, Флинт, сбросив с плеча тяжелый пулемет, повел стволом, прикидывая сектор обстрела.
– Третья группа на вышке, – проскрежетало в рации.
– Первая на вышке, командир.
Влад и прапорщик были уже около приземистого бетонного строения. В штабе слышались стоны и вопли, а по другую сторону плаца грохотали взрывы – это продолжал трудиться вертолет.
– Вторая на вышке.
– Ну, еще немного, мужики… – пробормотал Каргин и тут же услышал искаженный рацией голос:
– Пятая поднялась.
Затем:
– Докладывает четвертая. Мы на вышке, но Байсаров ранен – не добили снайперы одного хмыря, ножом под ребра ткнул. Легкая рана. Задачу выполняем, командир.
Каргин облегченно вздохнул. Теперь над базой был тройной контроль: пулеметчики на вышках, пушка вертолета и снайперы, что залегли наверху. Их задача – уничтожать любого, кто высунется с базукой или стингером, чтобы не подбили помело и не пальнули по вышке. Славик и Азер играли роль артиллерии главного калибра, а прочие, что находились с Каргиным, были ударным отрядом.
За плацем в очередной раз послышался взрыв, и тут же затарахтели пулеметы – значит, противник выбирается из развалин. Обернувшись, Каргин увидел, как из окон штаба выпрыгивают люди, и дал автоматную очередь – она слилась с грохотом пулемета Флинта и выстрелами Файхуддинова. Всех срезать они не успели, не меньше дюжины бандитов растворились в темноте. Эмировы телохранители, подумал Каргин, бросившись к дверям гауптвахты.
Балабин уже сбивал прикладом замок. Перфильев, прижавшись к стене около узкого оконца, позвал:
– Прошка! Жив, Прошка? Это мы! «Стрела» прилетела!
– Живой, – раздался в ответ булькающий голос. – Я живой, только ногу сломали да порезали слегка, а с Николаем плохо. Третий день сердцем мается…
– Мы сейчас, дружище!
Замок, лязгнув, упал на землю, и Балабин распахнул дверь. Они ринулись внутрь, Каргин включил фонарик и в его тусклом свете увидел два топчана и парашу, от которой несло зловонием. Барышников, бледный, как смерть, лежал поближе к окну, а Костя Прохоров, вцепившись в оконную решетку, стоял на одной ноге, и лицо его было жутким, в крови, синяках и порезах. Пальцы вроде бы целы и глаза… – мелькнуло у Каргина в голове, и тут он заметил, что ноздри порваны и мочки на левом ухе не хватает.
Сзади зарычал Перфильев.
– Ну, эмир… ну, ублюдок гребаный… Быть тебе сегодня без ушей!
– Без головы, – сказал Каргин и буркнул в рацию: – Флинт, Файхуддинов! Отойти под прикрытие гауптвахты! – Потом вспомнил, что у Флинта с русским проблемы и позвал: – Генри, кам хиа!
Он выскочил из бетонного домика, и в этот миг в дальнем конце базы, правее складов, поднялся столб огня – Слава с Азером подожгли бензохранилище. На недолгое время яростное гудение пламени перекрыло грохот выстрелов, небосвод вспыхнул багровым и алым, и Каргин, поглядев на часы, довольно кивнул: операция шла по плану и длилась семь минут сорок три секунды. По идее, к этому моменту враг уже должен очухаться, сообразить, откуда бьют, и приступить к организованному сопротивлению. То есть рассредоточиться, расползтись по щелям, начать обстрел вертолета и вышек, добраться до стингеров или что там у них припасено… Возможно, эмир Вали уже догадался, какие гости к нему пожаловали – к нему, а не к Воинам Аллаха! Не с шуршиками пришли, а с пулеметами и «Таволгой»! И если понял это, то будет не пассивное сопротивление, а контратака.
Прапорщик вынес Барышникова вместе с топчаном, потащил в темноту, за домик гауптвахты; за ними, опираясь на плечо Перфильева, ковылял Костя Прохоров. Флинт и Файхуддинов заняли позиции слева и справа, били короткими очередями, сдерживая натиск эмировых телохранителей. Тех прибавилось – видно, подошли на помощь из казармы, прятались под стенами, постреливали, но идти в атаку не решались. Кто-то метался среди них, орал повелительно, размахивая саблей и «калашом», гнал под перекрестный огонь пулеметов, но безуспешно – никто геройской гибели не жаждал. Валька-эмир суетится, решил Каргин, перемещаясь на левый фланг к Булату. Он расстрелял уже два магазина, сшиб двоих или троих, машинально отмечая, что пулеметы на вышках трудятся по-прежнему, ракеты гремят и временами сухо стрекочет пушка Гринько. Десять минут с начала боя, все сожжено и разбито, и можно держать пари, что половина басурман уже в садах аллаха… Теперь оторваться бы без убытков!
Рядом возник Перфильев, вскинул автомат, крикнул:
– Они с Балабиным! Вызывай помело, Леха! Пусть грузятся, а мы прикроем, а заодно и эмира возьмем! Где он, этот сучонок?
– Вон, вопит и саблей машет, – сообщил Каргин, и тут же автомат в руках Влада забился и зарокотал. Эмир исчез, словно отпрыгнув во тьму, но его громкий властный голос не пресекся – кажется, его не ранило и не задело.
– Увертливый, гад… – Перфильев сменил обойму. – Ближе бы подобраться да на штык насадить…
Одиннадцать минут. Отступив, Каргин прижался к стене гауптвахты, поднес рацию к губам.
– Гринько, тебе отбой. Группы четвертая и пятая, бросить пулеметы, покинуть вышки.
Еще один сложный момент. Даже опасный! Группы четыре и пять занимали угловые вышки за спиной Каргина и полагалось им двигаться к Балабину и освобожденным пленникам. Сам маневр был относительно простым – здесь стояли склады, а главная вражеская рать была сосредоточена в развалинах казарм, по другую сторону плаца. Но пулеметы смолкнут и выйдет из боя помело, а это значит, что эмир решится на атаку. Сколько у него людей, Каргин не знал; из тех, что прыгали в окна, осталась половина, шесть или семь человек, но подойти могли и два, и три десятка. Придется снайперам поработать, мелькнула мысль. Света достаточно – вон как бензин полыхает…
Вертолет промелькнул над ним рокочущей тенью и резко пошел вниз за гауптвахтой. На вышках за его спиной грохнуло, взлетели вверх фонтаны пламени, закружились в воздухе искры и горящие обломки. Взрыв был сигналом: Флинт, Перфильев и Булат подтянулись к Каргину, из темноты возник Балабин, доложил: Барышникова сейчас погрузят в вертушку.
Двенадцать с половиной минут. Под стенами штаба заорали, сумрак расцветился вспышками огня, плюнул свинцом, и две дюжины бандитов ринулись в атаку. Эмир в середине шеренги, но позади своих бойцов – резвый, однако осторожный. Трое сразу свалились, хотя отряд Каргина еще не начинал стрелять – снайперы, видимо, не дремали.
– Огонь! – выкрикнул Каргин и тут же рухнул на колени. В грудь ударило будто кувалдой, глотку перехватило, но он, втянув воздух распяленным ртом, стрелял и стрелял, с жестокой радостью считая падавших и замиравших навсегда или корчившихся в нестерпимой боли. Их было много, гораздо больше тех, кому удалось добежать до каземата. Девять человек, и среди них – эмир Вали.
– Примкнуть штыки!
Резкий лязг, и пять силуэтов молча ринулись навстречу атакующим. Грохнул выстрел, кого-то скосила короткая очередь Флинта, вскрикнул Булат, но разум Каргина, зафиксировав все эти действия и звуки, вдруг отключился на несколько мгновений. Точнее, распределился поровну меж головой и руками, в твердой уверенности, что только руки могут голову спасти, и что отвлекать их от дела сейчас не стоит.
Штык, будто на тренировке, вошел слева под пятое ребро. Каргин стремительно откачнулся, ударил прикладом под челюсть второго врага, подставил ствол, принимая выпад сабли третьего, снова вогнал штык – в шею, за ухом, рассекая позвонки. Потом отступил, добил выстрелом стонавшего с разбитой челюстью, огляделся: восемь трупов валялись на земле, девятый, еще живой, стоял на коленях перед Флинтом, тянул дрожащие руки вверх.
– По четвергам морская пехота пленных не берет, – сказал Флинт, прострелив ему голову. Затем добавил: – В прочие дни недели тоже.
Четырнадцать минут. Рация голосом Азера сообщила:
– Обе группы и двое заложников на борту. Ждем вас, Алексей.
– Уходим, – приказал Каргин, но Перфильев вытянул руку:
– Две секунды, Леха… Эмирчику я кишки выпустил, надо бы трофей забрать. Ухо за ухо! – Он наклонился над мертвым телом, полоснул штыком, пробормотал: – Ушко, а в нем сережка с камушком… Вот, теперь расквитались, теперь хорошо… И эмирчик хорош! Нет на свете краше нашей Любы!
Они помчались к вертушке. На бегу Каргин вырвал из-за пояса ракетницу, выстрелил – алая звезда вспыхнула в ночном небе и торопливо покатилась за гряду утесов. Пулеметы на вышках за казармами смолкли. Последняя фаза, думал Каргин. Взлететь, приземлиться за стеной, подобрать оставшихся… Он прыгнул в отсек следом за Флинтом, заметив, что по его плечу стекают капли крови – то ли пулей задели, то ли кинжалом порезали.
– Все на месте! – выкрикнул Азер, и вертолет ринулся вверх. Но невысоко: майор вел машину над самой землей, только-только чтобы крыши складов не задеть. Штаб, в котором разгоралось пламя, остался по левую руку, правее, где было хранилище ГСМ, бушевал пожар, а прямо открылись плац и развалины казарм, затянутые бурым дымом. Людей в окрестностях не наблюдалось, и Каргин решил, что психологический эффект достигнут: обстрел внезапно прекратился, и сейчас враги соображают, что последует: атака и резня, сокрушительный взрыв или какой-то обманный маневр.
– Ну, Слава, стрельнем напоследок, – скомандовал Азер, приподнимая ствол «Таволги». Две ракеты ушли в бурый дым, рванулось пламя, и вслед за этими взрывами грохнуло на вышках, у ворот и по углам периметра. Вертолет промчался над развалинами и бетонной стеной и пошел на снижение, зависнув в метре от земли.
Семнадцатая минута, отсчитал Каргин. Шесть бойцов лезли в машину; одного подсаживали и подпихивали, и до скамьи он не добрался, лег на полу рядом с Барышниковым.
Семнадцать минут пятьдесят секунд. Вертолет к югу от базы; позади пылают, догорая, вышки, пляшут огненные языки над цистернами с бензином, что-то трещит и гулко лопается; впереди – темный вход в ущелье. Машина юркнула туда словно уж в земляную норку. Гринько сбросил скорость и включил прожекторы.
– Конец операции, – произнес Каргин и выстрелил в небо зеленой ракетой. Сигнал для снайперов: прекратить огонь, собраться вместе и ждать.
– Враг деморализован и хоть не бежит, но сидит тихо, – Азер усмехнулся и запустил пятерню в рыжие волосы. – Если фортуна нам улыбнется, глядишь, и добьют их… к юго-востоку, километрах в пятнадцати, застава… Впрочем, нет – наши погранцы в глухой обороне и в местные разборки не суются.
Каньон сделался мельче, склоны слева и справа отступили, и Каргин разглядел внизу ровную поверхность дорожного покрытия, затем – бетонные площадки, а в центре каждой – выпуклые крышки огромных люков. В склонах, в зыбком свете прожекторов, тоже что-то мелькало – проходы с ведущими к ним лестницами, узкая галерейка, вырубленная в скале, черные толстые змеи кабелей, трубы и проржавевшие погрузочные механизмы. Ариман-1, база ракетчиков, подумал он и вдруг заметил на галерее, рядом с одним из проходов, какое-то шевеление. Но не успел удивиться – помело вырвалось из ущелья, и Гринько выключил иллюминацию.
Света, однако, хватало – бледный диск луны выплыл из-за туч. Машина развернулась, чтобы обойти ближние вершины с запада, и Каргин увидел распадок среди гор, пологий склон в рытвинах и каменных осыпях, руины и обугленные деревья, а выше – темную полоску леса. Та местность на снимке, что за ущельем лежит, мелькнула мысль. Та самая! Где он ее наблюдал?
Булат коснулся его локтя.
– Командир… Здесь мы были с Тайм-аутом… Помните кассету, что я приносил? Испытания «Шмеля»?
– Теперь вспомнил. – Повернувшись, Каргин оглядел своих бойцов. Они сбрасывали бронежилеты, перевязывали раны, щедро поливая их спиртным; запахи пота, крови и алкоголя висели в отсеке, и ветер, врывавшийся в дверной проем, не выдувал их, а перемешивал и взбалтывал, словно в огромном железном шейкере. Костя Прохоров устроился на полу, его голова была зажата между коленями Перфильева, и тот промывал его лицо смоченным водкой тампоном. Барышников, кажется, был без сознания и выглядел так, что краше в гроб кладут. У самого Каргина мозжила грудь, и ребра отзывались болью при каждом вздохе.
Нет, не время сейчас садиться и «Шмели» разыскивать, с досадой подумал он. Во-первых, эмирова шайка может очухаться, да и на базе есть, наверное, своя охрана, а во-вторых, Барышников уж очень плох. Довезти бы! Его под капельницу надо, в госпиталь… Какой в Армуте самый лучший?
Он хотел спросить об этом у Булата, но помело скакнуло вниз, и в отсек полезли снайперы.
– Домой! – распорядился Азер, потом наклонился над Барышниковым. – Спасенных, Алексей, мне оставите. Этому срочная помощь нужна, а у меня медсанчасть получше, чем в Армуте. Кардиолог есть, хирург и пара медиков общего профиля. Ну, и супруга моя доктор не из последних… Выходим!
– Н-не надо… – прошептал Костя Прохоров разбитыми губами. – Н-николая оставьте, меня н-не надо, я в порядке. Н-не хуже, чем в Боснии в девяносто втором…
– Чего они от вас хотели? – спросил Каргин. – Ухо зачем тебе резали? И как вы к ним попали?
– Барышникову плохо сделалось. Вышли из ресторана, квартал прошагали, гляжу – а он побледнел и вроде как падает… Положил его наземь, бросился за колесами, тачку тормознуть, а тачка тут как тут. Парни из местных, но услужливые – помогли Николая усадить и мне дверцу придержали. Куда вас, спрашивают? В больницу, говорю, приятель у меня сердечник. Сейчас доставим… А дальше ничего не помню – слабость накатила и в глазах потемнело. Очнулся, здесь, в камере… Что ты мне морду полируешь, Влад? Хлебнуть дай!
Костя оживал на глазах. Вернулся к нему человеческий облик, и глаза заблестели, и ноздри порезанные раздувались уже как у льва, и заикаться он перестал, только шипел, когда случайно задевали сломанную ногу. Оторвавшись от фляжки, он твердым голосом произнес:
– Я знал, что вы нас найдете. Особенно когда девчонка та подвернулась… Рожа у меня как? Не напугаю ее?
– Она, похоже, не из пугливых, – заметил Каргин.
– Это меня эмировы байстрюки поуродовали. Была тут одна гнида, Нукером зовут, из города, думаю, приезжал, расспрашивал, что николаев приятель успел нам рассказать. Этот, Ростоцкий…
– Мы с ним уже встречались и словом перекинулись. Рассказывай, что дальше было, Костя.
– Дальше? Дальше он Николая уговаривал. Раз уж прихватили, Николай для них не лишний, первый в КБ человек после Косильникова, им пригодится, ну а я… я что-то вроде бесплатного приложения. Шкуру с меня спустить, личико порезать, чтоб Николай быстрей уговорился… Только он хитрый – станут меня мордовать, сразу за сердце и бряк в обморок. А потом и вовсе отключился…
– Не переживай, парень, поставим на ноги, – прогудел Азер. – Вольют в него эскулапы что положено, а там лучшее лечение – горный воздух, мед, кумыс и бульон из индюшки. Проверено веками!
– От бульона я бы тоже не отказался, – молвил Прохоров, глотнул из фляги и замолк.
Когда приземлились у блокгауза, он оперся на руку Каргина, слез на землю и зашептал:
– Слушай, Алексей… Девчонка где? Та, что под моим окном блевала… Ксюшкой, кажется, зовут… Где она?
– Нанял я ее, сиделкой к тебе нанял. Будешь лежать, ногу лечить, скучать, вдруг пива захочется или бульона – принесет. Не возражаешь?
– Нет. – Костя нахмурился и с задумчивым видом произнес: – Это ты правильно сообразил, толково. Долго лежать буду, здесь и в Москве, переломы быстро не срастаются. Кто за мной присмотрит, кто пожалеет, кто костыль подаст? А там, глядишь, что-нибудь еще сломаю…
Интермедия. Ксения
Когда возвратились в гостиницу, главного, Алексея Николаевича, там уже не было. Рудик оставил Ксению в номере, сказал, чтобы смотрела телевизор и не скучала, а сам исчез часа на два. Телевизор Ксению не соблазнил. Москву в Армуте не принимали, а были три своих программы, одна на туранском, другая на русском, а третья опять на туранском, но с переводом, и всюду передавали одинаковое – дебаты в Курултае, смысл которых оставался для Ксении темным. Вроде бы все за президента, и левые, и правые, но чего-то спорят, а иногда и кулаком прикладываются… Наверное, спор из-за того, кто больше любит президента и служит ему вернее. Прожив в Армуте несколько месяцев, Ксения твердо усвоила, что президента положено любить, и даже непочтенное ее занятие от этого долга не освобождает. В Армуте все любили президента, от шлюх до академиков, и даже поганец Керим. Керим особенно; он утверждал, что скоро появится закон о многоженстве, и бизнес его расцветет благоухающим жасминовым кустом: не девок будет поставлять, а непорочных девиц с Брянщины и Смоленщины. В чем Ксения сомневалась – где там найдешь непорочных в товарных количествах?
Она выключила телевизор, прошлась по комнатам, заглянула во вторую спальню, где ночевал Алексей Николаевич, увидела черный кейс на столе и решила, что в нем, должно быть, деньги. Эта мысль заставила ее отпрянуть – еще подумают, что слазила в чемодан и вытащила пачку… Больше всего ей понравилась лоджия – полосатый тент, полоскавшийся под ветром, мягкие кресла, кадки с пальмами и фикусом и вообще места много, хоть танцуй. Сделав несколько па, она приподнялась на носках, вскинула руки над головой и прошлась гордым испанским шагом от пальмы к фикусу, прищелкивая невидимыми кастаньетами. Потом забралась с ногами в кресло и стала думать, как вернется домой, в Смоленск, и что расскажет маме. Но о Смоленске и даже о маме отчего-то не думалось, а маячило перед ней костино лицо, и мысли кружились странные – даже не мысли, а вопросы. Кто он, этот Константин Ильич? Сколько ему лет? Женатый или одинокий? Если не женат, нужна ли ему девушка, и какая? Наверно все-таки не та, которая с помойки…
Она собиралась было поплакать, но тут появился Рудик с ее паспортом, повел на обед в ресторан, накормил, отвел обратно и сказал, чтобы была готова к вылету – возможно, завтра утром, а возможно, никуда не полетят, а останутся в Армуте еще на три-четыре дня. Ксения распаковала вещи, собранные второпях, переложила поаккуратней, вымылась под душем в роскошной ванной, переоделась в джинсы и маечку, снова посидела в лоджии. Удивительно, но с каждым из этих нехитрых дел память о Кериме и стыдном ее ремесле отодвигалась в прошлое, хотя не исчезала совсем – так, как рубцуется рана, как зарастает новой чистой плотью, как разглаживается и бледнеет шрам. На большее рассчитывать не приходилось – шрам все-таки не царапина, и остается навсегда.
Вечером она пошла ужинать, с Рудиком, Славой и четырьмя мужчинами постарше, из которых был знаком один, Сергеев, человек уже немолодой и, вероятно, облеченный хозяйским доверием. После ужина он проводил Ксению в номер и задержался, стал расспрашивать, откуда она, чем занималась, есть ли родители и как попала в Ата-Армут. Спрашивал вроде бы по-хорошему, но доброжелательного интереса, такого, как у Алексея Николаевича, Ксения не чувствовала и потому отвечала неохотно. Сергеев, видимо, понял; сказал, чтобы ложилась спать и отдохнула как следует – утро, мол, будет суетливым.
Она легла и думала, что не глаз не сомкнет после дневных треволнений, но уснула крепко, и привиделось ей, будто венчается она в Смоленске, в Успенском соборе, а с кем венчают – не разглядеть, только человек ей этот дорог. И не просто дорог, а так, как бывает единожды в жизни, на разрыв души! И платье на ней белое, и фата прозрачная, и белые розы в руках, и плывет в вышине малиновый колокольный звон, нежный и хрупкий, как девичьи мечты…
Тут ее и разбудили. Рудик стукнул в дверь и крикнул: вставай, Ксюша, командир вернулся и Константина Ильича привез! Она вскочила с захолонувшим сердцем.
- Возле города Пекина ходят-бродят хунвейбины
Глава 12
Ата-Армут, 15–17 мая
В город приехали в восьмом часу утра, на двух джипах из полковничьего автохозяйства. Водители, которым Азер наказал гнать со всей возможной поспешностью, доставили их во двор, к черному ходу, и Флин с Перфильевым подняли Костю на руках, чтоб не светиться у лифтов. Раздели его, обтерли губками и положили в номер Каргина. Булат сообщил, что есть у него знакомый врач-хирург, Фарук Шахидов из военного госпиталя, настоящий табиб и мастер по резаному и стелянному, а к тому же молчаливый, как плита на кладбище. Позвонили Шахидову, тот не замедлил приехать с надежной медсестрой, наложил гипс, привел в порядок костино лицо, пообещал, что ноздри заживут и, оставив его на попечение Ксюши, тут же занялся другими пациентами. Флинту зашил порез на предплечье, Файхуддинову забинтовал ладонь, по которой звезданули прикладом, Каргину и Балабину, поймавшим пули, уврачевал какой-то мазью чудовищные синяки на ребрах. Что до Перфильева, то он был цел и невредим, ходил веселый, хлебал из бутылки польскую водку и все искал подходящую баночку, чтобы эмирово ухо заспиртовать. Приметное ухо, с золотым кольцом-сережкой, а на кольце – надпись по ободку, то ли на арабском, то ли на персидском.
Решили, что Прохорову будет лучше в люксе, рядом с Ксенией и около своих, а прежний его номер займет Файхуддинов, поставленный официальным порядком на довольствие. Отдав приказ по этому поводу, Каргин послал Рудика к Камилю-аке, управляющему отелем, с радостным известием, что падишах и сиятельный бек решил-таки переселиться в президентский номер, только без помпы, без девичьих плясок, поклонов, цветов и бутылок шампанского. Но без цветов и поклонов не обошлось: ключ Камиль-ака вручал сам, не забыв добавить, что бар и холодильники в президентском номере набиты под завязку, что на столе в гостиной – букеты и подносы с фруктами, а в ванной плавают розовые лепестки. Это уже лишнее, сказал Каргин. Тропа излишеств ведет во дворец мудрости, возразил управляющий, хватаясь за сумку и черный чемоданчик Каргина. Но чемоданчик Перфильев отобрал, заметив, что в нем секретные документы, и всякому, кто к ним притронется, он передвинет глаза на лоб.
Они переселились наверх, в чертоги с двумя спальнями, гостиной, кабинетом, приемной и кордегардией.[52] Перфильев прикончил польскую водку, отыскал в баре финскую, вытащил из вазочки букет, налил спиртное и бросил туда ухо эмира Вали. Финскую водку тоже прикончил, пробормотал: «Пока русские пьют, они непобедимы» – и завалился спать.
Каргину спать не хотелось. Возбуждение медленно покидало его, сменяясь другими заботами, касавшимися родственного долга и занимаемого им поста. Он позвонил в Краснодар, поболтал с матерью и Кэти, попросил, чтобы позвали отца, и сообщил ему, что Федор Ильич – классный мужик, отлично ориентируется в местной обстановке, а из гранатомета стреляет словно бог. Это где же вы с ним стреляли? – заинтересовался Каргин-старший, и младший пояснил, что на ранчо полковника Азера взбесились страусы, а страус – птица серьезная, ее «калашом» не возьмешь, а только гранатой или, к примеру, миной. «Ну-ну, – сказал отец. – Ты узнай у Федора Ильича – может, у него динозавры водятся? Так я приеду, вместе постреляем».
Они захохотали, причем отец смеялся с заметным облегчением. Повесив трубку, Каргин передвинул к себе чемоданчик, прикинул, который час теперь на Тихом океане, и связался с островом. Там царила глубокая ночь, и Халлоран, по-видимому, спал, хотя и жаловался в прошлый раз на бессонницу. Лицо на экране было, однако, знакомым – Пит Вильямс, из группы дежурных секретарей.
– Разбудить босса, мистер Керк? – Физиономия Вильямса начала смещаться к верхнему краю экрана – похоже, он приподнимался.
– Не надо. Не тревожьте его.
– Он велел будить, если вы позвоните.
– Все равно не стоит. Передайте ему, что берет не подвел.
– К-какой берет? – с недоумением переспросил секретарь.
– Это не важно. Он знает.
Расставшись с тихоокеанской звездной ночью, Каргин вызвал штаб-квартиру в Калифорнии. Тут было раннее утро, но Холли Роббинс уже сидела за столом, рассматривая в зеркальце пудреницы свои искусственные зубки. Ничуть не смутившись, она одарила Каргина сияющей улыбкой.
– Рада вас видеть, шеф. Выглядите просто на миллион долларов! Есть приятные известия?
– Есть, Холли. Командор на месте?
– Нет, к сожалению, нет. Могу связать вас с мистером Ченнингом, или с Диком Баррелом из технической дирекции, или…
– Они не в курсе наших дел. Где Мэлори?
– В данный момент он в воздухе, сэр. Летит на Таити, на конференцию стран тихоокеанского региона по разоружению.
– Холли, помилуй бог! Неужто мы собираемся разоружиться и прикрыть лавочку?
– Ни в коем случае. Мы только хотим контролировать этот процесс, чтобы он двигался в правильном русле. Пусть разоружаются за счет наших конкурентов. – Холли ослепительно улыбнулась и добавила: – Если мистер Мэлори нужен вам срочно, я попытаюсь с ним связаться.
– Нет, не хочу вас затруднять. Передайте командору, что проблема с пленными решилась, и я продолжаю заниматься главным туранским вопросом. Возможно, мы справимся с ним в ближайшие дни – скажем, через неделю. К этому времени я буду в Москве, и мне нужны материалы о ситуации с остальными точками.
– Предварительная информация уже готова, – сообщила Холли. – Я направлю ее шифровальщикам и перешлю вам в течение часа.
– Что бы я без вас делал, лучезарная моя, – восхитился Каргин. – Жду! Кстати, не повысить ли вам оклад?
– Ах, Алекс, вы так милы! Но я получаю столько же, сколько руководитель госдепартамента, и требовать больше было бы нескромно.
Экран погас. Спать Каргину по-прежнему не хотелось. Послонявшись из комнаты в комнату, он осел на диване в гостиной и включил телевизор.
Попал удачно, на программу новостей, международных и местных. Международные в Армуте, как и в Москве, делились на две части, из ближнего и дальнего зарубежья. Тут это выглядело странноватым – от северных отрогов Копетдага было много ближе до Персии, Ирака, Индии и даже до Китая, чем, например, до Белоруссии, настойчиво пытавшейся вступить в конфедерацию с Россией. Выслушав комментарий по этому поводу, Каргин затем обогатился и другими новостями: о кражах российского газа на Украине, о дальневосточном рыбном пиратстве, о шариатских судилищах в Чечне, о двухголовых телятах, рождавшихся в окрестностях Чернобыля, о древних домах Петербурга, которые горели или рушились от ветхости, о вредном влиянии волжской воды на репродуктивные способности и о русских изгоях, бежавших из Латвии, Литвы и Эстонии. Новости были как на подбор черные, мрачные, жутковатые, и в этом ощущался тайный смысл: мол, не так уж все плохо в Туране, под крылышком туран-баши. Что касается дальнего зарубежья, то там дела обстояли еще печальней: в Турции, Чили и Сицилии – землетрясения, в Британии и Испании – разгул ирландского и баскского сепаратизма, в Японии и Мексике – тайфуны и цунами, в Канаде – лесные пожары, в Штатах – депрессия, и всюду индекс Дэви-Джонса[53] едет вниз. Сплошные бедствия, катаклизмы и катастрофы… Но самая ужасная – в Нанкине, где взорвался цех по производству твердого ракетного топлива. Конечно, не сам собой, а в результате диверсии, осуществленной тибетскими мятежниками или уйгурскими отщепенцами. Тех и других уже поймали, судили и повесили, а съезд КПК, созванный в срочном порядке, данную меру одобрил.
Подившись оперативности Мэлори, Каргин поднялся, чтобы взглянуть, не пришел ли обещанный доклад, но снова сел – на экране возникла знакомая личность. Гульбахар Ибрагимказиева из «Туран бишр» собственной персоной! Она комментировала события внутренней жизни, самым заметным из которых были дебаты к Курултае. Мелькнул просторный зал с амфитеатром скамеек, налитые кровью рожи, воздетые вверх кулаки, в бешеном темпе закружились халаты и смокинги; свалка шла сразу в нескольких местах, вокруг трибуны, под национальным бунчуком, в президиуме и у микрофонов, к которым депутаты прорывались с особенной энергией. Заинтригованный Каргин стал слушать комментарий.
Причиной парламентских неурядиц являлся внесенный евразийцами законопроект о наследственном президентстве. Оно понималось не буквально, не в том примитивном смысле, как в британском или испанском королевствах, где на смену усопшему монарху всегда приходит наследный принц, а в духе времени, то есть с демократическим элементом. Туран-баши давалось право определить преемника и подкачать его рейтинг, приподнимая на всякие ответственные должности, награждая чинами и званиями, рекомендуя народу и стране как самого достойного из кандидатов. Выборы, разумеется, состоялись бы после смерти туран-баши (да живет он вечно!), но не было сомнений, что их исход был бы предопределен.
Этот проект принципиально был поддержан всеми, а споры велись из-за третьей статьи, определявшей круг наследников. По мнению одних, преемник должен быть связан с туран-баши кровными узами, так как лишь кровное родство способствует генетической передаче мудрости, безмерной доброты и остальных необходимых властителю качеств. Другие считали кровную связь необязательной и даже лишней, отстаивая священные права туран-баши избрать преемником всякого, на кого падет его благосклонный взор. Пикантность момента состояла в том, что депутаты, сражавшиеся за ту или иную формулировку, вовсе не относились к различным политическим течениям; линия раскола шла через все партии, разделяя примерно пополам исламистов, коммунистов, евразийцев и остальных, поддерживавших президента или находившихся к нему как бы в оппозиции. Глубинный же смысл процесса повидимому заключался в том, что депутатов-"кровников" cкупили Курбановы, а противоборствующую сторону – светлый эмир Таймазов. Конечно, об этом Гульбахар не говорила, но выразила недоумение – с чего бы так внезапно накалились страсти.
В самом деле, с чего бы? – подумал Каргин, выключил телевизор и отправился проверить свое связное устройство. Материалы, обещанные Холли Роббинс, уже пришли; он набрал пароль и погрузился в их изучение.
В Бразилии, где сидели Глеб Кириллов и интендант Хуан Кастелло, все двигалось путем, явно подтверждая, что это страна цивилизованная и в полной мере интегрированная в мировую экономику. Правительство уже наложило эмбарго на вывоз оружия, и данный запрет, пока что временный, мог сделаться постоянным, если «Халлоран Арминг Корпорейшн» поддержит экспорт бразильского мяса, кофе и фруктов. Особенно кофе, без которого, как и без теплых туалетов, армии цивилизованных держав теряют двадцать процентов боеспособности.
В Северной Африке, где находились Эльбекян и Винс Такер, ситуация была сложней, однако и тут имелись положительные сдвиги. Два каравана с противопехотными минами были атакованы в Сахаре, на плато Ифорис, в том стратегическом пункте, где сходятся границы Алжира, Мали и Нигера. Уничтожив охрану, нападавшие угнали верблюдов и грузовики в урочище Мурзук, где отпечатки копыт и колес затерялись ввиду поднявшейся песчаной бури. Владельцы товара грешили на туарегов – тем более, что за Мурзуком располагалось их поселение Тахаят-Таммаржсаут. Туда направили карательную экспедицию силами до батальона, но оказалось, что все подходы к Тахаяту заминированы, и половина карателей была разорвана в клочки. Остальных уничтожили люди, так же похожие на туарегов, как верблюд на одеяло из верблюжей шерсти.
Что касается Китая и, конкретно, Нанкина, то там не цех взорвался, а цеха, восемнадцать корпусов, практически все ракетное производство. К счастью, ночью, а потому жертвы по китайским масштабам оказались незначительны, человек сто пятьдесят. Оценка убытков в долларах – не меньше миллиарда, и китайцы, дабы скомпенсировать потери, отказались от прежних импортных поставок и заключили более выгодный контракт на листовую высоколегированную сталь[54] с компанией «Джапен Аустралиа Мэтириалз», которая в ближайшем будущем исчезнет, но перед тем свои обязательства по контракту непременно выполнит.
Ознакомившись с докладом, Каргин призадумался, ощущая некую раздвоенность. Одна частица его души если не ликовала, то могла быть вполне довольной: дело шло, проблемы из невозможных переходили в разряд разрешимых, и ХАК, где мытьем, где катаньем, добивалась результатов, какие не снились «Росвооружению» вместе с «Росавиакосмосом» и концерном средств ПВО. Это с одной стороны, а с другой не составляло труда подсчитать, что в Сахаре и Нанкине уложили тысячу людей, не говоря уж о перебитых сподвижниках Вали Габбасова. Конечно, были они, в основном, мерзавцами, но вот вопрос: не он ли причина их смерти? До сих пор Каргин убивал собственноручно, а тех, кого кончали «гепарды», мог на личный счет не заносить. Теперь ситуация переменилась; как всякая персона VIP, владеющая многомиллиардным состоянием, тайной силой и реальной властью, он получал привилегию убивать не своими руками, а чужими, и не поштучно, а сотнями и даже тысячами. С этой мыслью надо было смириться и разрешить коварный и древний иезуитский вопрос: всегда ли цель оправдывает средства? Впрочем, майор Толпыго, хоть иезуитских колледжей не кончал, с ответом совсем не затруднялся: если цель благородная, любые средства хороши. Степень же благородства определялась, по мнению майора, числом стволов, вертушек, бомб и прочей бронетехники, необходимой для достижения цели.
Под вечер Каргин утомился и снова позвонил в Краснодар. Они с Кэти провели приятные полчаса, обсуждая, кого им больше хочется, парня или девочку. Решили, что это не важно на данный момент, что времени им не занимать, и если будет, скажем, девочка, то с парнем они еще успеют. Даже с двумя.
Следующим утром, едва Каргин спустился в офис, начались звонки. Первый был от безымянного связного Азера: сообщили, что Барышников пришел в сознание, лежит под капельницей, давление в норме и аппетит хороший. Сняли кардиограмму, и врач сказал, что признаков инфаркта нет. Приятная новость! Зато потом началось:
– Мистер Керк? Минбаши Сабитов, адьютант сардара Таймазова. С вами будет говорить светлый эмир министр.
И тут же:
– Приветствую, ага. Прекрасный день, вы не находите?
– Приветствую, сардар. Денек и правда приятный.
– А был бы еще приятнее, если бы мы разрешили тот вопрос, который обсуждался между нами.
– Есть ли повод для такой поспешности, Чингиз Мамедович? Мне обещали показать «Шмели»… то есть, простите, «Манасы». Пока я их не видел.
– Повод, тем не менее, есть. Вы отслеживаете дебаты в Курултае?
– Ну… Время от времени, скажем так.
– А зря! Ведь вы их подтолкнули, мой бриллиантовый! И в результате я срочно нуждаюсь в вашей поддержке. Депутатский корпус, знаете ли, даром не работает!
– Поддержка будет. На следующий же день после того, как мне продемонстрируют «Шмели».
– Я понимаю это так: нужно поторопить президента.
– Ваша мысль движется верным путем среди барханов тревог и колючек сомнений. Прямиком к оазису истины, мой эмир, туда, где расположен щедрый финансовый колодец.
– Хорошо, я использую все свое влияние, чтобы поторопить туран-башу. И еще… – Тамазов помолчал. – Еще одна проблема, совсем крохотная… Уволился Булат, мой личный охранник. Ходят слухи, что его видели в «Тулпаре», с вашими людьми.
– Место ищет, шельмец, в Москву желает переехать, – пояснил Каргин. – Потому здесь и трется.
– Я разочарован, ага. Даже огорчен! Боюсь, не доехать Булату до Москвы.
– Достойны ли такие мелочи внимания эмира? Кстати, о булате… Хотел у вас спросить: есть ли в вашей коллекции толедский клинок работы мастера Сантьяго Сангрии? Шестнадцатый век, чеканная гарда, рукоять с золотыми накладками, а в навершии, кажется, сапфир…
– Большой ли? – озабоченно спросил Таймазов.
– С голубиное яйцо.
– О!
– Шпага ваша, мой эмир. Через неделю ее привезут специальным рейсом. Раньше с бумагами на вывоз не успеть – как-никак национальное достояние Испании.
– Нет пределов моей благодарности, ага! Я вот тут подумал: шайтан с ним, с этим ничтожным балбесом-охранником… Пусть едет, хоть в Москву, хоть в Магадан.
– И я того же мнения.
«Странно, – подумал Каргин, опуская трубку, – ни слова о побоище в Кара-Сууке. А ведь обязан знать – военный министр как-никак! Может, с нами дело не связал и думает про Львов Ислама или аллаховых воинов? Но ведь ежу понятно, что даром и птичка не какнет!»
Он пощупал синяк на ребрах, сморщился, выглянул в коридор и велел дежурившему там Дмитрию послать кого-нибудь за свежими газетами. И передать Рогову, Гальперину и Каню: пусть к ящикам сядут, и каждый глядит одну из программ, и пусть доложат, если промелькнет некролог на Вали Габбасова.
Опять зазвонил телефон.
– Мистер Алекс Керк? Из министерства финансов тревожат, глава департамента инвестиций Юсуп Гафаров. Саид Дамирович просил напомнить, что вы собирались перевести некие суммы во Второй президентский. Могу осведомиться, когда поступит первый депозит?
– В самом скором времени, – молвил Каргин, а про себя добавил: – «Зашевелились, тараканы!»
– К сожалению, ага, скорое время – понятие растяжимое… Нельзя ли поточнее?
– Нельзя. Во-первых, людей моего ранга торопить не принято, а во-вторых, наши инвестиции связаны с определенными условиями. Саид Дамирович о них знает. Вечером стулья, утром деньги, утром стулья, вечером деньги!
– Простите, ага, не понял…
– Классику надо читать, – буркнул Каргин и повесил трубку.
Он поднялся к себе наверх, взял черный кейс, опять спустился в офис, вызвал Холли Роббинс и велел соединить его с Брайаном Ченнингом, вице-президентом ХАК и ее финансовым директором. Ченнинг был той же волчьей породы, что и другие халлорановы сподвижники, но это был весьма раскормленный волчара, весивший центнера полтора. В экран его физиономия не влезала, виднелись только губы, нос и глаза, подпертые мощными жировыми складками.
– Приветствую, Брайан, – промолвил Каргин. – Есть ли у вас данные о двух крупнейших туранских банках?
– Разумеется, Алекс. Мы начали работу, как только вы отправились… Ченнинг скривился и забавно хрюкнул. – Как, дьявол, зовется этот проклятый город?.. Ахмет?.. Махмут?.. Сават?.. Ну, не важно. Сейчас мы располагаем полной информацией. Бэнк Президент Фест активно оперирует внутри страны, но не имеет контокоррентных счетов[55] в серьезных западных и азиатских финансовых учреждениях. У Бэнк Президент Сэконд такие счета имеются, но операции крайне ограничены – главным образом, сливание средств на личные вклады президента и нескольких лиц из его окружения. Суммы не впечатляют – максимум триста двадцать миллионов долларов. Семьдесят семь процентов поименованного сосредоточено в банке СТРАВАГ, Австрия, и Бостон Лимитед, США.
– Сколько на счетах президента?
– Сто девятнадцать миллионов.
– Не персидский шах… – протянул Каргин. – Скажите, Брайан, какие вложения мы можем сделать во Второй президентский? С учетом того, что средства могут быть похищены?
Ченнинг, видимо, повернулся к монитору – теперь на экране маячила лишь его пухлая щека.
– Бэнк Президент Сэконд… одну минуту… фактические владельцы – семья Курбановых, а возглавляет племянник президента… На его счетах в Бостон Лимитед сорок два миллиона триста девять тысяч сто пятнадцать долларов и четыре цента… Можно вложить сорок миллионов, Алекс. В случае неприятностей мы наложим арест на его бостонские счета.
– Кляузное дело?
– Ни в коем случае, если учесть, что мы приобрели контрольный пакет Бостон Лимитед.
– Превосходно, – сказал Каргин. – Благодарю вас, Брайан, и отключаюсь.
– Погодите, Алекс. Тут у Холли есть два вас пара личных сообщений.
Одна из этих депеш была из Парижа и извещала о том, что в сейфе юридической фирмы «Франс Женераль» хранится некий раритет, приобретенный для миссис Алекс Керк персоной, пожелавшей остаться неизвестной. Раритет можно получить в упомянутой выше фирме либо распорядиться о его пересылке в любую точку земного шара – конечно, с курьером и надлежащей охраной. Другое сообщение пришло из Ливерпуля. Верфи «Брок и К» запрашивали, куда перегнать океанскую яхту «Кэти», зарегистрированную на имя мистера Керка – в Сан-Франциско, в какой-нибудь российский порт на Черном море или на Балтике, либо прямиком в Москву, если позволят глубины речных фарватеров. Подумав, Каргин велел, чтобы в ближайший месяц все оставалось на прежних местах: яхта – в Ливерпуле, а королевские драгоценности – в Париже. Он еще не был уверен, что примет эти подарки.
Появился Дима с пачкой газет, местных и российских, в которых не оказалось ровным счетом ничего о битве в горах, о сотнях трупов на базе Ариман и о безвременной кончине Вали Габбасова. Кроме того Дима доложил, что Рудик со Славой потолкались внизу, в холле, ресторане и баре, выпили с ошивавшимися там репортерами, которые интересуются, не созовет ли мистер Керк новую пресс-конференцию и будет ли, как в прошлый раз, одаривать деньгами. По радио и телевидению тоже молчок, никаких известий, кроме обычных: жаркие схватки в Курултае, президентский фирман о вступлении в брак с четырнадцати лет, реформа религиозного совета (верховным имамом стал кузен туран-баши), новый проект по борьбе с наркоторговлей и тому подобное.
Странно, решил Каргин, поднялся и начал мерить шагами комнату. База в котловине, так что, пожалуй, взрывы не слышны, зарницы не видны, но при таком количестве трупов и раненых шила в мешке не утаишь. Хотя, c другой стороны, горы есть горы: если блокировать дорогу на Армут, никто не проскользнет, ни с базы, ни из Кара-Суука. Связь по рации? Но с кем могли связаться помощники Габбасова – те, кто остался в живых? Видимо, решил он, дорогу все же заблокировали, и сообразительный Таймазов послал в Кара-Суук войска – добить габбасовскую шайку, а все заслуги приписать себе. Так что через день-другой появятся победные реляции, и это сдвинет мнения в парламенте в пользу светлого эмира.
Видимо, битва в Курултае вокруг наследственных законов шла нешуточная, и Таймазов прав: он подтолкнул это дело, и никто иной! ХАК, появившись в Туране, неизбежно становилась третьей силой, более мощной, чем любая оппозиция, и каждый из претендентов на власть желал привлечь ее на свою сторону. Туран, несмотря на обширность своей территории и потенциальные богатства, был страной слабой и нищей: население – меньше трех миллионов, армия – десяток плохо укомплектованных полков, полиция малочисленна и продажна, промышленность в разрухе и денег нет. ХАК могла скупить страну со всеми землями, ресурсами, чиновниками и генералами; ее пришествие сюда было таким же сокрушительно-победным, как интервенции могущественных американских фирм в банановые республики. По сути дела Туран являлся такой же банановой республикой, с поправкой на икру и груши, и против покупки отнюдь не возражал, лишь бы дали побольше и побыстрее. Но в планы Каргина такое не входило – предметом его интереса были и оставались «Шмели». Все остальное – иллюзия, но если кто-то хочет в нее верить, аллах ему в помощь!
Любопытно, думал он, как отреагирует на склоку в парламенте туран-баша: будет ли следить за ней, как Зевс с Олимпа, или рявкнет на зарвавшихся наследничков? Все-таки наглость с их стороны – он еще жив-здоров, а власть уже делят! При всей неприязни к президенту Каргин отчетливо понимал, что Саид Саидович – не чета своим племянникам и зятю: первая фигура на доске, человек, искушенный в интригах и политических играх чуть ли не со сталинских времен и потому труднопредсказуемый. Не исключалось, что по вопросу преемственности власти было у него собственное мнение.
Снова звякнул телефон. Несколько секунд в трубке слышалось лишь взволнованное дыхание, потом знакомый голос осведомился:
– Могу я поговорить с Барышниковым Николаем Николаевичем?
Радость-то какая! – мелькнуло у Каргина в голове. Ростоцкий Павел Петрович прорезался, ренегат и кандидат технических наук, специалист по автоматике! Интересуется! Все-таки старая дружба не ржавеет…
Добавив в голос металла, он строго промолвил:
– По причинам, связанным с состоянием здоровья, Николай Николаевич Барышников не может в данный момент подойти к телефону.
– Вы? Капитан Бря…
– Молчать! – рявкнул Каргин. – Никаких имен и званий!
– Аппарат, с которого я звоню, не прослушивается. Ваш, надеюсь, тоже?
– Ну, тогда другое дело. Тогда я могу вам сообщить, что Барышникова мы отыскали. Не в лучшем виде, но все-таки живым. Сейчас он на излечении. Вы ведь это хотели услышать, гражданин Ростоцкий?
В трубке послышался облегченный вздох.
– Спасибо, капитан. Вы не представляете, какую тяжесть, какую чудовищную ношу… – Снова вздох и даже что-то напоминающее всхлип. – Честно говоря, не надеялся услышать вас, не думал, что вы в гостинице… Но если так получилось, могу я перемолвиться парой слов с вашим… гмм… ну, вы понимаете, кого я имею в виду.
– Он на задании, – ответил Каргин. Это было чистой правдой: Сергеев с утра исчез, носился где-то по городу, что-то вынюхивал, уточнял и занимался созданием агентурной сети для «Халлоран Арминг Корпорейшн». Или не только для нее.
– Тогда, может быть, с вами?..
– Что – со мной?
– Хотелось бы поговорить. Понимаете, я связан контрактом, но дело не только в моих обязательствах, которые могут быть нарушены той или другой стороной. Скажем, я решился бы на побег… Но с семьей далеко не убежишь.
– Желаете, чтобы мы вывезли ее в Россию?
– Был бы очень благодарен.
– Это большая услуга, – заметил Каргин, поразмыслив.
– Я отплачу… я непременно отплачу! – голос Ростоцкого дрогнул. – Я… В общем, я побеседовал с коллегами, с теми из нашего КБ, кто трудится здесь. Теперь мне кое-что известно… Помните, мы говорили о модулях ДМУО, изготовленных в Челябинске? Так вот, я знаю список лиц, причастных к этой… к этому…
– К этому преступному деянию, – уточнил Каргин. – Что ж, мы могли бы договориться. Назовите фамилии.
– Нет. Даже по этому телефону… Я напишу и постараюсь вам передать. Так устроит?
– Когда и где?
Ростоцкий на секунду задумался.
– За «Достыком», ближе к площади, есть универсам. Я заезжаю туда за продуктами, часто заезжаю, и это не вызовет подозрений. Ждите там, у входа, через полчаса. Я придумаю, как передать вам эти сведения. Только ко мне не подходите!
– Договорились.
Каргин положил трубку и вызвал Балабина.
– Гулять идем, прапорщик. Ребят возьми, Рудика и Славу. Рассредочиться и следовать за мной, дистанция – десять-двадцать шагов. Охранять. Понял?
– Так точно, Алексей Николаевич.
Читать бесплатно другие книги:
