Наследник Эльтеррус Иар

Телефон заверещал снова. Он чертыхнулся и снял трубку.

Это был Перфильев.

– Зайди в офис, Леха. Тут знакомец один тебя домогается. И другие тоже… там, коридоре…

– Уже иду.

Он вышел из номера и застыл, не в силах справиться с потрясением. От лестницы, занимая всю ширину коридора, двигались человек сорок или пятьдесят: девушки в национальной одежде (кажется, танцовщицы из ресторана), коридорные, носильщики и прочие служители отеля, официанты и официантки с цветами на подносах, а перед ними шествовал важный усатый господин в сопровождении портье. Господин через каждые два шага замирал на секунду и низко кланялся Каргину, портье тоже кланялся и протягивал позолоченные ключи в плоской серебряной вазе. За этой процессией, на лестничной площадке, стоял Рудик, назначенный сегодня часовым, и весело ухмылялся.

– Что это значит? – тихим зловещим голосом спросил Каргин. – Не по уставу службу несешь! Откуда посторонние на этаже?

– Это не посторонние, Алексей Николаевич, – сообщил Рудик. – Это Камиль-ака, управляющий отелем, с почетной свитой. Ключик вам принесли.

– От президентского люкса, – уточнил усатый. – Ошибка получилась, сиятельный бек, вы уж на меня не обижайтесь, этот сын ишака, – он подтолкнул портье, – не тот вам номер приготовил. Такая глупость, такое невежество! Верблюду ясно, где должен жить такой падишах, такой миллиардер! – Усатый застонал, воздев руки к потолку. – Наш драгоценный гость, и не просто гость, а друг светлейшего эмира министра Чингиза Мамедовича! Стыд какой, поселить здесь такого султана! А другой стыд, когда от эмира звонят и требуют ошибку исправить! Будто мы сами догадаться не могли!

– Не было никакой ошибки, – сказал Каргин. – Я только со вчерашнего дня эмиру друг, часов с шести-семи. А до того ни падишахом, ни султаном не был.

– Но теперь, теперь, – усатый управляющий снова подтолкнул портье, – теперь халиф переедет в достойные его апартаменты, этажом выше, и мое сердце успокоится!

– Этажом выше? То есть на тринадцатый этаж?

– На четырнадцатый, эфенди, на четырнадцатый! «Тулпар» – отель для интуристов и важных персон, так что, согласно европейской традиции, у нас нет тринадцатого этажа!

– Не перееду, – решительно заявил Каргин. – Времени нет на переезды, да и не нужно мне это.

– Умоляю, мой хан! – Кажется, усатый собирался бухнуться на колени. – Ключ! Прошу вас! Возьмите ключ! Все ваши бесценные вещи будут перенесены под личным моим наблюдением!

– Хороша ложка к обеду, – отрезал Каргин. – Я остаюсь здесь и прошу оставить меня в покое. Уходите!

Усатый ударил себя кулаком по голове и взвыл. Толпа служителей поддержала его горестными воплями и стонами, а девушки поникли, словно срезанные цветы.

– Аллах! Смилуйтесь, эфенди! Какой для нас позор, беда какая! Что я Чингизу Мамедовичу скажу? Что я…

Это может продолжаться до бесконечности, решил Каргин и строго произнес:

– Не о Чингизе Мамедовиче нужно беспокоиться. Он вам не хозяин. – Потом набрал побольше воздуха в грудь и гаркнул: – Мистер Перфильев!

Дверь отворилась и Влад высунулся в коридор.

– Да, босс?

– Я покупаю этот отель! Скажите Флинту, пусть свяжется с кем надо, и все оформит. Управляющего – вон! Слишком назойливый, лучше наймите финна или шведа. Остальных… – Он обвел взглядом замершую толпу. – С остальными посмотрим. Тех, кто не понимает дисциплины и настоятельных просьб гостей…

Рудик едва успел посторониться – толпа ринулась вниз по лестнице. Есть ситуации, когда совсем неплохо быть богатым, подумал Каргин, переступая порог номера Флинта. Морпех и Перфильев ждали его в гостиной.

– Ты в самом деле хочешь купить эту тулпару? – поинтересовался Влад.

– Посмотрим. – Он сунул руку в карман и вытащил диск в прозрачном пластиковом футлярчике. – С этим в банк отправимся, прижмем Алекперова. Только что получил… И еще новости есть: во-первых, на завтра к туран-баши приглашают, а во-вторых, звонил полицейский майор. Говорит, какие-то бандиты с гор галстук прислали и выкуп требуют за наших, шесть миллионов. Деньги надо передать в течение трех дней феррашам, а уж они поделятся с бандитами.

Когда он повторил это на английском, Флинт поморщился.

– Ненадежно, босс… Мы никак не контролируем ситуацию.

– И я того же мнения, – кивнул Перфильев. – Опять же – как Толпыго нас учил? Спецназ деньги берет, но никогда не отдает. Думаю, обождать надо день-два, а там, глядишь, Сергеев чего-нибудь накопает.

– Значит, так и решили. Тем более, что время у нас еще есть. – Вымолвив это, Каргин повернулся к Флинту. – Скажите, Генри… честно скажите… мы оба – офицеры, и ни к чему нам друг друга обманывать… Вы связывались с Мэлори? Поздно вечером, ночью или сегодняшним утром?

Флинт с обидой отвесил губу.

– Это верно, шеф, что мы оба офицеры. А офицер через голову начальника ни к кому не обращается! Так?

– Так.

– Хотите, чтобы я слово дал?

– Не хочу. Просто… просто я должен был убедиться. Есть факты, которые я объяснить не могу. – Он положил руку на плечо Перфильева. – Ты сказал, меня какой-то знакомец ждет? Где?

– В офисе. Говорит, у светлого эмира свиделись, у славного сардара Чингиза Мамедовича.

– С поручением от него, что ли?

– Нет. По собственной инициативе явился, говорить с тобой желает. Точнее, с нами обоими.

– Ну, так пошли!

Каргин распахнул двери в офис, обежал глазами комнату и удивленно хмыкнул. Со стула поднялся мускулистый парень в джинсах и легкой рубашке, и хотя наряд его не походил на прежний и казался вполне современным, узнать парня не составляло труда. Телохранитель Таймазова! Лучший в Туране воин, верный, преданный человек, таймазовская тень…

Каргин изумился еще больше, когда мускулистый встал во фрунт, бросил ладонь к виску и четко, громко произнес:

– Сержант Булат Файхуддинов, спецподразделение «Стрела»! – А потом, понизив голос, добавил: – Возьмите к себе, товарищ капитан… возьмите, мочи моей больше нет…

Они сидели за столом, и Булат Файхуддинов, татарин из Прикаспийска, рассказывал историю своей жизни. Как призвали его в девяностом и отправили служить под Курск, в десантную дивизию, как осваивал воинскую науку, как били его «старики» в сортире, как прыгнул с парашютом в первый раз, как дослужился до первой лычки, а потом и до второй, и получил законное право почесать кулак о морды новобранцев, как попал он в Югославию с российским миротворческим отрядом, как заработал осколок под ребра и пулю в колено – еще чуть-чуть, и был бы инвалид! – как четыре месяца провалялся в Смоленском военном госпитале, как заново начал ходить, а когда бросил костыли, написал заявление на сверхсрочную, и взяли его, как способного и нюхнувшего пороха бойца, в «Стрелу». Правда, дальше учебной роты он не пошел, разогнали «Стрелу» в девяносто третьем, но научиться успел он многому и год провел в Москве, выносил забияк из разных кабаков и охранял какого-то важного депутата. Потом у депутата ему обрыдло, вернулся в Прикаспийск, на родину, и выяснил, что город после ликвидации военно-морской базы как полумертвый, ни работы нет, ни даже деловых, к которым стоит в охранники наняться – если, конечно, тех не считать, что наркотой промышляют. Уехал в Ата-Армут, дрался на рингах, где идут бои без правил, и после одного такого сражения Таймазов его и подобрал. Впечатлился тем, как Булат разделал одного могучего узбекского пахлавана! Теперь у Тайм-аута служит, третий год пошел, бабки – приличные, тоска – смертная… День сидишь за дверью кабинета, вечером – в закрытый клуб, тот же кабак-бордель, но для начальства, потом в коридор, к спальне, стоишь там, слушаешь, как пьяный Тайм на новой бабе пыхтит, а как отпыхтит и заснет, можно отдохнуть в комнате рядом или к себе уехать. С утра – все то же… ни личной жизни и вообще никакой… Одна радость, голодные бабы и девки выпрыгивают из эмирской спальни – пыхтеть-то он горазд, а толка чуть… Тоска! Ни чести, ни славы, ни настоящей драки и никакого морального удовлетворения…

– Ты почему эмира Тайм-аутом зовешь? – поинтересовался Каргин, дослушав историю до конца. – Созвучно с Таймазовым, что ли?

– Созвучно, – подтвердил Булат. – А еще до баб охоч, однако не по своим возможностям. В постели часто тайм-аут берет.

– Ну-ну… Значит, говоришь, в «Стреле» служил, в учебной роте? А командовал кто у вас?

– Капитан Нефедов. А всем учебным центром – майор… майор… фамилию вот не упомню, потешная такая…

– А ты, сержант, напрягись, вспомни, – посоветовал Перфильев.

– Толстиков или вроде Топтыгин… Нет, Толпыго! Он, Толпыго, товарищ капитан!

– Какой из себя?

– Большой, крупный, корпусом на медведя похож, а рожей – на гориллу. Силища в нем, мать!.. Ломы гнул, хочешь о шею согнет, хочешь о колено… Еще потрепаться любил… ну, изречения там всякие, пословицы да поговорки…

Каргин с Перфильевым переглянулись – парень, похоже не врал.

– Что говорил он, помнишь? Ну-ка, приведи примеры.

Булат расплылся в улыбке.

– Что-что, а этого не позабудешь! Честь отдают не морде, а погону, говорил! Сержант – лучший друг человека, говорил! Шнапс отдельно, патроны отдельно, говорил! А еще, на стрельбах, зимой, глотнет бывало из фляжки, прищурится и скажет: сироп от кашля, если не очень усердствовать, причиняет верность глазу и твердость руке!

– Все правильно, – молвил Каргин. – Правильно, но все же… – Он приподнял бровь и посмотрел на Перфильева.

– Все же придется доказать, что ты у нас не засланный казачок, – уточнил Влад. – Три года эмирчику служишь, под дверью сидишь, бабцов его трахаешь, деньги берешь… Так и так, он твой благодетель!

Смуглое лицо Булата потемнело.

– Обижаете, товарищ капитан!

– Не обижаю и обидеть не хочу. Ты в наше положение войди: что нам думать? То ли ты «стрелок»-сержант, свой до последнего патрона, то ли из эмирских холуев… Люди меняются, парень! А тут еще наших украли… И дело у нас тут щекотливое… Доказательства нужны!

– Доказательства… – повторил Булат. – Ну, будут сейчас доказательства!

Он наклонился, пошарил в сумке, что валялась у ног, и вытащил видеокассету.

– Вот!

– Что на ней? – спросил Каргин. – И откуда взял?

– Я знаю, какое у вас щекотливое дело, слышал вчера, о чем с Тайм-аутом толковали. Вот, втихаря переписал… Все не смог, опасно, запись большая, два часа с копейками… отрывки выбрал, кусочки, минут на десять. Это, товарищи капитаны, про «Шмель».

Каргин поднялся, подошел к магнитофону, сунул кассету в приемную щель, включил телевизор. Скалистые вершины качнулись на экране, над ними поплыли облака, потом под скалой возник ангар с распахнутыми воротами и в нем – три узких стреловидных корпуса. Крайняя машина покачнулась, приподнялась на метр-полтора, ринулась вперед, и изображение исчезло. Новый кадр: горный склон, пересеченная местность, каменные глыбы да утесы, чахлые кусты, редкие деревья, и под одним из них – танк, то ли макет, то ли настоящий Т-72. Откуда-то сбоку, из-за камней, тенью выскальзывает хищный силуэт, и тут же начинается канонада – бьют, похоже, из противотанковых пушек, гранатометов и ПТУРСами. По-серьезному бьют, не холостыми… Тень мечется вдоль склона вверх-вниз, стремительно огибая скалы и приближаясь к дереву с танком; разрывы снарядов не поспевают за ней. Потом – всплеск огня под кабиной, дымный след ракеты и фонтан яростного пламени: танк – в хлам, дерево – в обломки… Склон исчезает; теперь на экране колпак бетонного бункера, группа людей перед ним и замерший над травой стреловидный аппарат. Ток воздуха колышет траву. Колпак кабины сдвигается – видны голова человека в шлеме и его руки. Пилот спрыгивает на землю, снимает шлем. Его лицо крупным планом: серые холодные глаза, тонкие губы, тонкий хрящеватый нос. Черты вполне европейские.

– Все, хана, – произнес Булат. – Больше переписать не рискнул, зато рассказать могу.

Каргин вытащил кассету.

– Ты там был, сержант? Где это?

– Старая база в горах, к юго-западу от Армута, на вертолете с час добираться. Полигон Ариман[36] теперь называется. Я туда с эмиром летал, за спиной стоял, с бутылкой, мать ее, и с рюмкой! В апреле, недельки три тому назад… Испытания были, потом фильм Таймазову привезли. Тайм-аут и заместители его при мне смотрели, очень были довольные. Еще бы! Машина, «Шмель» этот – ну, зверюга! Попасть в него никак, а сам долбанет ракетой или с пушки, все рылом вниз!

– А пилота ты видел? Этого, тонкогубого?

– Близко не видел, слышал только, что Витасом зовут. Не из местных, литовец он нанятый или латыш… Говорили, раньше будто бы в ВВС служил, на «сушке»[37] летал…

– Кто говорил?

– Ну, эти, кто там был, – Булат ткнул пальцем в телевизор. – Хмыри из эмирской свиты… херы-сераскеры да шиши-минбаши…

Зазвонил телефон, и Каргин чертыхнулся. Перфильев поднял трубку, послушал и сказал:

– Наш сыскарь на проводе. У завода толчется, и есть у него идея, как «хвоста» убрать.

– У меня тоже есть идея, – сказал Каргин и повернулся к Булату. – Ты, сержант, к нам просишься? Вот сегодня и приступай.

– Так точно, товарищ капитан!

Эти слова ласкали слух. Давно Каргин их не слышал, давно… В Легионе говорили «да, мой капитан!» и руку к виску тянули не по-нашему…

– У тебя колеса есть?

– «Жигуленок-пятерка». Подержанный, но…

– Подержанный даже лучше. Встретишься с одним человеком, Сергеев его зовут, он тебе определит задание. Влад, спроси у подполковника, куда сержанту подъезжать?

Перфильев бросил несколько слов в трубку, выслушал ответ.

– На угол Кокчетавской и Чимкентской, к пивной палатке. В пятнадцать ноль-ноль.

– Понял, сержант? Выполняй! С этой минуты, – Каргин поглядел на часы, – ты у меня на довольствии.

Булата как ветром выдуло.

– Быстрый парень. Научился у Толпыго кой-чему, – произнес Перфильев, глядя, как Каргин возится у магнитофона, вытаскивает кассету и прячет ее в сейф. Он помолчал, потом добавил: – Фильм этот… Помнишь, Алексей, как «косилка» по склону шла? На какой скорости камни огибала?

– Помню, – ответил Каргин.

Они посмотрели друг на друга. Лязгнул замок сейфа, Перфильев вздохнул и сказал:

– Пойду за Дмитрием и Славиком. Пора в банк ехать.

К Первому президентскому подкатили без лишней помпы. Славик остался за рулем, Каргин, Перфильев и Дима, тащивший солидного вида чемоданчик, вошли в просторный вестибюль, миновали двери операционного зала с переминавшимся рядом охранником и направились к лестнице. Там тоже дежурил страж.

– Куда?

– К Алекперову, – бросил шагавший впереди Перфильев.

– Зачем?

– Не твоего ума дело. – Влад попытался отодвинуть охранника, но тот стоял твердо.

– Если по договоренности, пропуск должен быть! Где пропуск?

– Щас будет. Старшего зови, дубина!

Явился старший, в едва сходившейся на брюхе униформе с блестящими пуговицами и галунами, с бронзовой бляхой на груди, с кобурой и мобильником у пояса. Каргин окинул его скучающим взглядом.

– Это мистер Керк, президент «Халлоран Арминг Корпорейшн», – объяснил Перфильев. – Из Сан-Франциско прилетел. Желает видеть Алекперова.

– Ильяс Гарифович занят, ага. Созвонитесь с его секретаршей, договоритесь о…

Перфильев взял старшего за грудки и встряхнул так, что бляха звякнула о пуговицы.

– Я тебе что сказал, павлин беременный? Я сказал, что это мистер Алекс Керк из Калифорнии, дружбан сардара Таймазова… Хочет деньги свои в ваш долбаный банк положить, миллионов двести баксов… Проводи к Алекперову, живо!

Толстяк побледнел, бросил панический взгляд на чемоданчик в диминых руках и, заикаясь, пробормотал:

– Эт-то т-там? В-все д-двести миллионов? О, аллах!

– Там сопроводительная документация, – сказал Перфильев, подталкивая старшего в жирную спину.

Они поднялись по лестнице и прошли нешироким коридором к приемной. Старший охраны, сорвав с пояса мобильник, что-то лихорадочно бормотал на туранском и забегал вперед, делая свободной рукой приглашающие жесты. Дверь в приемную открылась, юная черноглазая секретарша подхватила Каргина под локоток и, обдавая запахами французской косметики, повела к следующей двери, дубовой и по-советски основательной. На пороге Каргин обернулся.

– Ждать здесь. Можете пока девушку развлечь.

Кабинет у Ильяса Гарифовича Алекперова был сугубо деловой: стол с вращающимся креслом, еще пара кресел для посетителей, сейф, телефоны, портрет туран-баши и стенка – бар, книжный шкаф и секретер с плотно закрытыми дверцами. И сам Алекперов выглядел по-европейски подтянутым и деловитым – узкое бледное лицо, непроницаемый взгляд, ранние залысины, темный костюм, строгий галстук, перстень с большим бриллиантом на безымянном пальце. Каргин подошел к креслу, сел и, не протягивая руки, уставился в рыбьи глаза банкира.

– Вам доложили, кто я?

– Да. – Алекперов приподнялся и слегка склонил голову. – Я следил за вашей пресс-конференцией по телевизору и вполне в курсе. Имеются деловые предложения, мистер Керк? Я весь внимание.

– Имеются. Мы выбираем уполномоченный банк, через который будут финансироваться наши проекты в Туране. Эта процедура требует личного знакомства с владельцами и руководством финансово-кредитного учреждения. Вопрос, так сказать, доверия… ну, вы понимаете… конфиденциальность, надежность, взаимовыгодное партнерство.

Банкир развел руками.

– Прошу прощения, мистер Керк, с такими вопросами не ко мне. Я не владелец банка и даже не главный его руководитель.

– Ничего, – успокоил его Каргин. – С Нури Дамировичем мы уже свели знакомство в Ницце, так что считайте, что таможня дала добро. – Заметив, что по лицу Алекперова промелькнула тень беспокойства, он наклонился к банкиру и негромко вымолвил: – Небольшая контрольная проверка, Ильяс Гарифович, тест на искренность: есть правильный способ зарабатывать деньги, и есть быстрый. Вам какой больше нравится?

– Мы, банкиры, зарабатываем только одним способом.

– Правильным?

– Разумеется.

– Сожалею, но вы не прошли проверку, – заявил Каргин. – Придется выбрать другой банк. Но прежде поговорим о некой сумочке, исчезнувшей из вашего хранилища. Думаю, это случилось позавчерашним вечером или вчерашним утром.

Физиономия Алеперова начала бледнеть, но в остальном он глазом не моргнул и голосом не дрогнул.

– Это невозможно, мистер Керк. Абсолютно невозможно, уверяю вас.

В самом деле наглец, мелькнуло у Каргина в голове. А выдержка! Выдержка просто железная!

Он вытащил из кармана диск, придвинулся к банкиру еще ближе и мягко сказал:

– Ты, Илюша, не врубаешься в ситуацию. ХАК нельзя грабить, это ХАК грабит всех! На любом континенте, в любой стране, даже в Туране! – Каргин передвинул диск к Алекперову. – Телевизор с видаком найдется? Так погляди! Сейчас, при мне. Привет здесь от Нури Дамировича, президентского племянника. Тебе первому показываю, а мог бы дядюшке отправить с запиской анонимной, чем вызваны такие меры… Оцени!

Алекперов поднялся с каменным лицом, подошел к стенке, откинул доску секретера, за которой матово блеснул огромный телевизионный экран. Каргин, почесывая рубец под глазом, глядел на его спину. Спина была прямой, но пальцы, когда банкир вставлял диск в прорезь магнитофона, дрожали, и отраженный бриллиантом солнечный зайчик прыгал по стене.

– Звук, – промолвил Каргин, – звук сделай потише. Не то секретаршу свою перепугаешь.

Трансляция длилась недолго, минут шесть-семь, и когда банкир повернулся к Каргину, с лицом его произошла разительная перемена. Оно уже не казалось непроницаемым; в глазах метался ужас, веки трепетали, а из краешка рта стекала на безупречный костюм струйка слюны.

– Что… что это? – с трудом промолвил Алекперов, возвращая диск. – Вода, и в ней… Что это было?

– Океанариум города Ниццы, – любезно пояснил Каргин. – С пираньями. Рыбки такие, в Амазонке водятся.

– И они Нури…

– Жив Нури и относительно цел. Даже не знает, кому обязан этими острыми переживаниями. Деньги сюда! – Каргин похлопал ладонью по столу. – Если вопросов больше нет, то…

– Вы не отправите эту запись президенту? – Сдвинув портрет туран-баши, под которым обнаружилась дверца сейфа, Алекперов открыл его и начал выкладывать тугие зеленоватые пачки. Каргин считал.

– Не отправлю. Зачем волновать старого человека? Два с половиной, все правильно… Теперь еще пятьсот, штрафные санкции… Поживее, Ильяс Гарифович!

Он поднял трубку телефона, набрал калифорнийский номер и, услышав голос Холли Роббинс, секретарши Мэлори, сказал:

– Это Алекс Керк из другого полушария. Вы еще на работе, мэм? Не бережет вам коммодор, не бережет!

– Сегодня просил задержаться, пока вы не позвоните, сэр. Как погода в другом полушарии?

– Просто великолепная. Скажите коммодору, что вопрос урегулирован, и кормить пираний нет необходимости.

– Слушаюсь, сэр. У нас погода тоже неплохая. Такое ясное звездное небо…

Каргин повесил трубку, склонил голову к плечу и осмотрел ровный штабель долларовых пачек. Потом вытащил газету и бросил ее на стол.

– Еще один вопрос, мой дорогой банкир. Это зачем в ячейке оставили? И почему на японском?

Алекперов с трудом сглотнул.

– Японец дал.

– Какой японец?

– Позавчера меня в «Достык» пригласили. Местные предприниматели, бизнес у них с этим японцем, икру он хочет вывозить или осетрину, а оплата пойдет через Первый президентский… У меня с английским нет проблем, так что пришлось японца развлекать, а он мне эту газету сунул. Сказал, что на первой странице интервью с каким-то мафиози, ограбившим банк на два с половиной миллиона…

Зальчик! – припомнилось Каргину. Отдельный маленький кабинет, а в нем – танцующая девушка и четверо мужчин… Тот зальчик, куда он заглянул, прогуливаясь у «Достыка»… Японец там, кажется, присутствовал… а другой – у стойки портье, вчера… Многовато развелось в Армуте японцев, решил он, поднимаясь.

Алекперов, ссутулив плечи, с тоской взирал на груду долларов.

– Скажу вам честно, мистер Керк… Приехал вчера пораньше, взял дубликаты ключей, спустился в хранилище, вскрыл ячейку, пересчитал… А там – ровно два с половиной, как в газете! И показалось мне, аллах знак подает… Сумку взял, а газету оставил. Сумочку вашу я потом сжег…

– Это прискорбно, но предусмотрено, – произнес Каргин. Затем открыл дверь, позвал Диму и велел сложить деньги в чемоданчик. На пороге остановился, посмотрел на Алекперова и вымолвил: – Есть знаки от аллаха, Ильяс Гарифович, а есть от шайтана, и постарайтесь их впредь не путать. Океанариума в Армуте, конечно, нет, но серпентарий с кобрами найдется.

Сергеев заехал за ним в «Тулпар» в четверть шестого. Машина была неприметной, купленной пару часов назад и оформленной на Балабина – старенький «москвич», когда-то небесно-голубой, а теперь скорее цвета северного неба, обложенного тучами. Движок, однако, оказался приличный и позволял выжимать километров восемьдесят. Не «ЗИМ», конечно, и не «мерседес», зато внимания не привлекает. Каргин приобретение одобрил, забрался на заднее сиденье, к подполковнику, и выслушал подробный инструктаж: что говорить, когда молчать и как с многозначительным видом хмыкать и гмыкать.

Закончив, Сергеев спросил:

– Что с визитом в банк, Алексей Николаевич? Свое отспорили?

– Отспорил, и даже с прибылью. Взял НДС в двадцать процентов.

– Умеете убеждать, шеф!

– Довод был убедительный. – Каргин вздохнул и сказал: – Из полицейского управления звонили, некий кезбаши Аязов… Бандиты с ним связались, выкуп требуют за наших в шесть миллионов, а что за бандиты, непонятно… Контакта с ними Аязов не дает, настаивает, чтобы деньги через него переслали. Вы узнайте, что за тип этот кезбаши. Не нравится он мне.

– Узнаю, непременно узнаю, – молвил Сергеев. – Это легче, чем Ростоцкого искать. Ну, время! Поехали!

Пока Балабин вел машину из центра в заводской район, Каргин предавался воспоминаниям. Давным-давно, лет тридцать назад, когда семья их обреталась в гарнизоне под Хабаровском, отцов сослуживец дядя Паша (фамилию он по малолетству не запомнил) купил такой вот «москвич» или очень похожий, тоже голубой; купил, вытянув из шапки командира счастливую бумажку с крестиком, собрав три четверти суммы по всем гарнизонным приятелям-офицерам. А когда обкатал машину, залезла в нее ребятня – Минька, дяди-пашин сын, Ася с Верушкой, близняшки, маленький Лешка и еще пять или шесть душ – и повез их дядя Паша в тайгу, к какому-то озеру с теплыми ключами, и купались они там по посинения, и визгу было ровно столько, сколько счастья… Где они теперь, думал Каргин, где дядя Паша, и Минька, и те девчонки, которых мать родная путала? Где? Живы ли, довольны? Нашлась ли им доля в новой России, и какая? И где тот голубой «москвич» – сгнил ли на свалке или еще бегает, рычит с презрением на всякие «пежо», «фиаты» и «форды»?

– Здесь остановимся, – услышал он голос Сергеева и очнулся. До площади с трехэтажным зданием заводского управления было метров двести или сто пятьдесят, и Каргин отлично видел большие фанерные щиты с президентским портретом и загадочной надписью на туранском, а за ними – стоявших на посту автоматчиков. Двери проходной были распахнуты, и из них потоком изливались труженики, распадаясь на более мелкие струйки – кто домой пешком, а кто к автобусной остановке. Иногда слышался требовательный автомобильный гудок, ворота рядом с проходной с протяжным скрипом раздвигались, пропуская машину – это, надо думать, разъезжалось начальство.

– В одну смену работают, – заметил Сергеев. – И народа немного для такого комплекса, человек восемьсот. Ну, все уже прошли-проехали… Скоро наш гусь появится.

– Узнаем с такого расстояния? – усомнился Каргин.

– Узнаем. Я все про него выведал: какая тачка, каким маршрутом едет к дому, и какого цвета занавески в спальне… Не пропустим!

За воротами загудело, и выехали сразу три машины, «хонда» и два «жигуленка», «восьмой» и «девяносто девятый». Каргин дернулся.

– Не наши, – успокоил Сергеев. – На «хонде» – паша директор Усманов, на «девяносто девятом» – ага директорский сынок, в папиных замах ходит, а на «восьмерке» – мелочь пузатая. Наш…

Ворота снова отворились, пропустив «тойоту» цвета кофе с молоком. Она отъехала метров на сорок, и тут же невесть откуда вынырнул «жигуль»-пикап и пристроился в арьергарде.

– Вот это наши клиенты, гусь со следопытами. – Подполковник, вытянув руку, похлопал Балабина по плечу. – Давай за ними, Василий. Только не спеша, не спеша… Суетиться нам ни к чему.

Машины покатили вниз по Кокчетавской, лавируя среди выбоин и вздымая пыльные облака. Эта дымовая завеса была почти непроницаемой.

– На «тойоте» ездит! – сказал Каргин. – Видать, специальное разрешение имеется.

– Не нужно ему разрешение, Алексей Николаевич. Как только контракт подписал, пожаловали орден Жемчужина Мудрости с Почетной Цепью и всеми превилегиями. Квартира в пять комнат за центральным рынком, деньги, должность главного специалиста, фрукты-яблоки и климат чудный, триста двадцать солнечных дней в году… Ошалеешь после челябинской скудости!

Балабин осторожно вел машину сквозь пыльные тучи, обгоняя то переполненный автобус, то грузовик. «Тойота» прочно исчезла в этом мареве, но тыловая часть пикапа мелькала где-то впереди, раскачиваясь на колдобинах и ямах.

– К Чимкентской приближаемся, – предупредил Сергеев. – Парень, которого вы прислали, вроде бы шустрый и за рулем не новичок. Если все как надо сделает, тогда…

Впереди что-то случилось. Каргин успел заметить, как из поперечной улицы вырвался красный автомобиль, перекрывая дорогу пикапу; пронзительно взвыл клаксон, раздался скрежет тормозов, глухой звук удара, затем пикап развернулся на месте и въехал прямо в торчавший на углу пивной ларек. Красная машина, кажется, не пострадала, аккуратно припарковалась у обочины, и из нее вылез водитель. Проезжая мимо, Каргин увидел, как Булат шагает к пикапу и ларьку, разбираться. Вид его не сулил обидчикам ничего хорошего.

– Толковый юноша, – похвалил Сергеев. – Не огреб бы только хлопот…

– Какие хлопоты? – откликнулся Каргин. – Лучший боец в Туране, личный телохранитель Таймазова… Сейчас он из этих следопытов мясо по-казахски делать будет.

Бывший кагэбэшник кивнул.

– Вы умеете подбирать кадры, Алексей Николаевич. Дорого обошелся?

– Он не за деньги. Ему за державу обидно, – пояснил Каргин.

– Идейный, значит… Хорошо! Идейные, они всегда надежнее.

«Москвич» свернул на длинную извилистую улицу, следующую за Чимкентской. Тут стояли какие-то древние кирпичные лабазы с пустыми проемами сорванных с петель ворот – вероятно, пакгаузы или заводские склады. Тротуара здесь не было, и ни людей, ни машин не замечалось. Серая пыль, жаркое солнце, зной, тишина…

– Самая ближняя дорога в центр, – пояснил Сергеев и сказал в спину Балабину: – Вот теперь бы, Вася, поторопиться!

– Он рядом. Сейчас достану, – ответил прапорщик и выжал педаль газа.

Мотор взревел, автомобиль рванулся вперед, скрипя и подпрыгивая на ухабах, догнал осторожно пробиравшуюся по улице кофейную «тойоту», обошел ее слева, подрезал и, повелительно рявкнув немелодичным гудком, заставил остановиться. Сергеев и Каргин выскочили, двинулись к «тойоте» с двух сторон. Сидевший там мужчина – немолодой, с мешками под глазами и резкими морщинами у рта – насторожился; ладонь его подрагивала на рукояти переключателя скоростей.

– Не пытайтесь уехать, Павел Петрович, дорога перекрыта с обоих концов, – сказал Сергеев, отворяя дверцу и по-хозяйски располагаясь на переднем сиденьи. Каргин сел сзади.

– Кто вы? Что вам нужно? Денег? Я отдам все, что при мне…

– На ваши деньги не посягаем. Хотим поговорить, а чтобы нам не помешали, давайте заедем в ближайший склад. В эти ворота, пожайлуста. Ну, поезжайте, поезжайте…

Каргин многозначительно прочистил горло, «тойота» развернулась и скользнула под темные бетонные своды пакгауза. Вслед за ней прошелестел колесами «москвич».

– Вот и хорошо, вот и ладно… – Сергеев прикрыл глаза и начал монотонно декламировать: – Ростоцкий Павел Петрович, тысяча девятьсог сорок шестого года рождения, гражданин России, живет с женой и двумя детьми на улице Памирская, сорок, квартира двадцать пять, в Челябинске проживал по адресу… Впрочем, неважно; где проживал, там его уже нет.

– Вы русские? – Ростоцкий с видимым облегчением перевел дух. – Откуда?

– Отсюда, – бывший кагэбэшник вытащил из кармана удостоверение. – Я – полковник Сергеев, отдел внешней разведки, а за вашей спиной – капитан Брянский, ликвидатор.

– Хрмм… – мрачно произнес Каргин.

– Ликвидатор? – Кровь отхлынула от щек Ростоцкого. – Почему ликвидатор?

– Работа у него такая, – пояснил Сергеев. – Да вы не тревожьтесь, Павел Петрович, он здесь не по вашу душу. Вы, конечно, ренегат, сбежали за границу из секретного КБ, пользуясь тем, что въезд сюда безвизовый… Но времена нынче другие, и мы таких беглецов не отстреливаем.

– Как сказать, – вымолвил Каргин, щелкая пальцами.

– Помолчите, капитан, и поставьте оружие на предохранитель. Видите, на человеке лица нет… Так вот, Павел Петрович, вы нас, собственно, не интересуете, мы Барышникова ищем, ценного для родины специалиста. Пропал Николай Николаевич, исчез! И что интересно, после встречи с вами. Ресторан «Достык», седьмое мая, примерно двадцать ноль-ноль… Повидался с вами с присутствии нашего сотрудника, и ни слуха, ни духа о них… Вы можете такую неприятность объяснить?

Маскарад так маскарад, подумал Каргин и снова щелкнул пальцами. Потом доложил:

– Оружие на предохранителе, товарищ полковник.

– Вот и хорошо, вот и замечательно… Слушаю вас, Павел Петрович.

Но Ростоцкий молчал. Щеки его побледнели еще больше, мешки под глазами отвисли, и выглядел он сейчас лет на шестьдесят с хорошим гаком. Каргин, смотревший на него в обзорное зеркальце, понял, что специалист по автоматике ничего не знает про исчезновение Барышникова, и что новость эта для него как гром небесный.

Так оно и оказалось.

– Исчез? Почему исчез? – пробормотал наконец Ростоцкий. Он вытащил из кармана платок и вытер лицо дрожащими руками.

– По той причине, что вы ему что-то интересное сказали, – пояснил Сергеев. – Такое, что знать ему не положено. Вот местные власти и всполошились… Ну, так о чем была беседа, Павел Петрович?

Ростоцкий нервно комкал платок.

– Откуда я знаю, что вы не провокатор? – буркнул он. – Сунули мне удостоверение КГБ, которого в природе уже нет, и там вы подполковник, а никакой не полковник! Вдруг эти самые местные власти вас и наняли!

Глазастый, однако! – подумал Каргин. Ростоцкий боялся, но страх его разума не туманил; был он, видимо, из тех ученых кадров, что при любых обстоятельствах умеют смотреть и делать выводы. Это вызывало уважение. А как вот Сергеев вывернется? – мелькнула мысль.